Текст книги "Союзник (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Дим, посмотри на меня, – потребовал Вайнштейн, вырывая Лескова из его мыслей. – Что ты опять задумал?

– Пока ничего, – ровным тоном ответил Дмитрий.

Однако Альберт ему не поверил.

– Фостер угадал, да? Ты снова хочешь отправиться на Адмиралтейскую?

– Точнее в Адмиралтейство. Кстати, слово «хочу» в данном случае не самое подходящее. Я бы исправил его на «придется».

– Постой-постой, – Вайнштейн отрицательно покачал головой. – Зачем тебе в Адмиралтейство? Для этого же тебе придется подняться на поверхность. Еще недавно ты был категорически против этого, а теперь…

– Даже больше скажу: мне придется пробыть там минимум четыре часа, – Лесков невесело улыбнулся. – Впрочем, на данный момент тебя это не касается. Твоя задача – это «эпинефрин».

В ходе дальнейшего разговора Альберт все же узнал причину, побудившую Дмитрия задуматься над организацией очередной вылазки. И мысленно выругался. Его друг снова собирался рисковать жизнью ради какой-то туманной возможности противостоять врагу.

– Ты ведь понимаешь, что все твои надежды вилами по воде писаны, – ответил Вайнштейн. – Давай поступим иначе: ты дашь нам время, чтобы мы закончили разрабатывать яд против «костяных». Затем мы отравим их и пойдем забирать эти чертовы стекла!

– А тебе известно, сколько вам еще понадобится времени? – Дмитрий вопросительно вскинул бровь. – Час? День? Неделя? Месяц? Г од?

– Не знаю. Но это лучше, чем рисковать жизнью, уходя на поверхность, будучи совершенно неподготовленными.

– Поэтому мне нужно хорошенько подумать, как это провернуть. Сделай одолжение, не рассказывай об этом никому.

– Ты потеряешь людей и сам погибнешь, – не выдержал Альберт. – Забудь ты про этот телепорт. Придумаем что-нибудь еще. Я само собой пойду с тобой, но…

– Ты никуда не пойдешь. Твоя задача – «эпинефрин».

– Это сейчас была шутка такая? Этих тварей там развелось слишком много. Ты не удержишь их всех один. И уж тем более четыре часа.

– Должен быть какой-нибудь способ.

Их диалог был прерван требовательным стуком в дверь, а затем дверь в кабинет сразу же отворилась, и в щель просунулась улыбающаяся голова Георгия Лосенко:

– Можно к вам, босс? О, доктор, и вы тут!

«Зачем стучаться, если ты сразу же открываешь дверь?» – подумал Дмитрий, но все же не удержался и улыбнулся в ответ.

– Заходи, конечно. Как твое самочувствие?

– Всё ништяк, босс. Вайнштейн – реальный лепило, зачетненько так похимичил. Гляньте на меня, даже не скажешь, что прямо из больнички нарисовался. Спасибо, доктор, если кто доставать будет, только скажите.

«Вы только что разминулись», – усмехнулся Альберт, однако эта странно выраженная благодарность была ему приятна.

– Да заходи ты уже, – донесся из-за спины Лося раздраженный голос Ивана. – Дим, ты просил сказать, если Вика сегодня освободится пораньше. Так вот, если хотите, можем идти прямо сейчас.

– Дим, мы еще не закончили, – возмутился было Альберт, но Лесков едва заметно отрицательно покачал головой.

– Сейчас пойдем, – ответил он Ивану и поднялся с места, желая пожать протянутую руку Георгия. Но тот уже схватил его и так крепко стиснул в объятиях, что у Дмитрия едва не захрустели кости.

– Ну вы реально реа-а-альный – Лосенко был так рад видеть своего бывшего начальника, что решил одарить его хоть каким-нибудь комплиментом. – Пока меня в санатории собирали, слушок прошел, типа вы уже в совете сидите. Я просто завис, думал, мужики разводят. Такой нежданчик словил! Как вы это делаете, босс? Не, я понимаю там, пиджачок-портфельчик, витрина красивая, но у вас же тут реально несрастуха с народом по всем фронтам. Как они на вас подписались?

– Когда тебя все ненавидят, у тебя есть все шансы стать начальником, – усмехнулся Дмитрий, все еще пытаясь выбраться из крепких объятий Георгия. – Я рад, что тебе лучше.

– Вайнштейн качественно лепит, да, – согласился Лось, наконец отпустив Лескова. – Вот бы еще душу лепил…

В тот же миг улыбка с лица мужчины исчезла, и он грустно добавил:

– ЛенкА-то моего не стало. Не смог я ее уберечь. За сыном ломанулся, а она…

Лесков с сочувствием положил руку на плечо Георгия:

– У тебя еще остался ребенок. Держись.

– Да что там ребенок, – пробормотал Лось. – Он-то растет. Скоро батя вообще не понадобится, спишет, как просрочку и с концами. Вон, уже на девок заглядывается. Но хоть нормальным пацаном растет, не на каких-нибудь дур зарится, а сразу дочку Бехтерева заценил. Только о ней и говорит.

– О Вике что ли? – опешил Иван.

– А у тебя что, есть еще какие-то дочки? – улыбнулся Георгий. – Может, если продержимся и таки вырастим наших детей, поженим их – пусть своих дочек строгают. Породнимся с тобой. Ты – мужик нормальный.

При этой мысли Лосенко снова просиял, зато лицо Ивана сделалось похожим на предгрозовое небо. Вслух он ничего не сказал, но, отправляясь на тренировку Вики, Бехтерев все же не удержался и обратился к Диме:

– Охренеть расклад: мало того, что у меня дочь – наполовину кайрам, так еще и Лось в родственники записывается. Лучше сразу отведи меня в поле и пристрели…

Тем временем новоиспеченный союзник Дмитрия шагал по коридору правительственного здания по направлению к кабинету Васильева. То, что Антон Викторович согласился его принять, было уже хорошим знаком. Прежде этот человек наиболее резко высказывался в адрес Фостера на собраниях, поэтому Эрик не рассчитывал попасть к нему на прием так скоро.

Постучав в дверь, наемник дождался, когда ему позволят войти, после чего шагнул в кабинет. Его внимательный взгляд первым делом скользнул по комнате, подмечая, что здешний интерьер идентичен интерьеру в кабинете Лескова. А затем он встретился с голубыми глазами Васильева.

Это был мужчина лет сорока, высокий и крепкий. В прежней жизни он был депутатом государственной думы, хорошим отцом и способным игроком в гольф. Теперь из его прошлого у него осталась только должность в совете Спасской. Жена и трое его детей погибли, так и не дождавшись помощи – солдаты опоздали всего на каких-то четверть часа. Зная это, не трудно было догадаться, почему Васильев так сильно ненавидит «процветающих», и в особенности Дмитрия Лескова.

– Что тебе нужно? – спросил Антон Викторович, ясно давая понять, что не расположен любезничать. Его голос прозвучал резко, как удар хлыста.

– Мне – ничего особенного. Всего лишь покоя. Вопрос заключается в том, что нужно вам? – усмехнулся Эрик. Не дожидаясь разрешения, он занял кресло напротив своего собеседника. При виде подобного глаза Васильева угрожающе потемнели, но Фостер словно не заметил этого.

– Впрочем, не отвечайте, – продолжил он. – Я сам попробую угадать… Конечно же, как и большинство, вы хотите окончания войны. Вот только это слишком глобальное желание. Наверняка, у вас есть что-то более личное. Например, стать во главе Спасской? Обидно, когда любые ваши предложения моментально отвергаются Волковым.

– Тебя Лесков подослал?

– Не в данном случае, – Фостер неприятно улыбнулся. – Я сам захотел предложить вам свою помощь, потому что больше не считаю, что Лескоу может обеспечить безопасность станции. Скажу больше: он вообще не знает, что делать, а Волков – всего лишь его марионетка, которая вовремя кивает на все его слова. Дмитри находится в совете для того, чтобы вы не убили его. И пока что вы – единственный, кто является для него проблемой.

– К чему ты клонишь?

– Думаю, вы следующий, от кого он захочет избавиться. И, поверьте мне, он сделает это так же, как сделал с предыдущим лидером Спасской. Заставит вас выступить с какой-нибудь идиотской речью, в результате которой вас с позором выгонят прочь.

– Откуда тебе это известно?

– О, это только кажется, что я люблю болтать. На самом деле я люблю слушать. Иногда бывает очень занятно постоять где-нибудь в уголке и послушать, о чем разговаривают люди. Или вас интересует, откуда мне известна ваша судьба?

– Мне интересно, как этот сукин сын заставит меня говорить то, что ему нужно. Предыдущего он мог запугать, пригрозив его близким. Но мне-то нечего терять…

– А вы подумайте, Антон Викторович, – Эрик подался вперед и облокотился на стол. – Подумайте хорошенько.

В тот же миг Васильев заметил, как глаза Фостера окрашиваются медным, и невольно отпрянул назад. Впервые он видел нечто подобное. Это было жутко и завораживающе одновременно.

– Он – полукровка, да? – выдавил из себя Васильев. – Черт возьми. Я догадывался.

– Не просто полукровка, а «шепчущий». Таким образом он любому может навязать свою волю. Пока Лескоу рядом, никто из вас не может быть уверенным в том, что вы не находитесь под его влиянием. Быть может, вам стоит рассказать об этом другим людям? Хотя нет, лучше пусть он сам им все расскажет.

Затем Фостер изложил суть своего плана, и Васильев невольно поразился хладнокровию этого человека. Лесков пошел против всех, чтобы защитить его, а в ответ получает подобную подлость. Впрочем, это было именно то, что он заслуживал.

– Зачем ты помогаешь мне? – спросил Антон Викторович, все еще недоверчиво глядя на собеседника.

– Потому что я хочу выжить. А Лескоу не может мне этого гарантировать. Вы просто не понимаете, какое чудовище пустили во власть. Вы уже потеряли одну станцию. И кто знает, быть может, эти люди, предатели, действовали, находясь под влиянием Лескоу? Я не верю, что такой человек, как Румянцев мог свершить подобное по своему желанию. У него была такая хорошая семья. Его так уважали солдаты…

– Сукин сын, – вырвалось у Антона Викторовича. – Если бы у меня только были доказательства этого…

– Они и не нужны. Главное, покажите людям, что за тварь управляет их станцией. Может, это заставит их задуматься над тем, стоит ли прислушиваться к советам «московских». Возможно, и они на самом деле…

– Замолчи! Или я сейчас с ума сойду, – вырвалось у Васильева.

– Вы в курсе, что в прошлом Дмитри Лескоу называли не иначе как Черный Барон. Не очень хорошее прозвище даже в преступном мире.

– Это из-за нефти.

– Какая чушь! Эту кличку ему дали из-за его умения гипнотизировать людей. Чувствуете, прослеживается что цыганское?

– Вот ведь мразь! – Антон Викторович не хотел верить Фостеру, но его слова звучали слишком убедительно. Теперь все сходилось. Именно Лесков уничтожил Адмиралтейскую для того, чтобы выслужиться перед «процветающими» и заодно получить место в совете.

Чуть помолчав, Васильев произнес:

– Я соберу людей, а ты сделай то, что обещал. Взамен на это больше никто не посмеет тебя тронуть.

– Приятно иметь с вами дело, Антон Викторович, – Эрик дружелюбно улыбнулся и первым протянул своему собеседнику руку. Этот жест показался Васильеву до уродливого неправильным, но ненависть к Дмитрию оказалась сильнее его неприязни к Фостеру.

Они обменялись рукопожатиями.

Глава XV

Антон Васильев неспешно шел по коридору правительственного здания. После разговора с Фостером, все его мысли были обращены к тому, что за существо теперь входит в совет Спасской, и насколько оно опасно. Дмитрий Лесков всегда казался ему подозрительным. Было в этом человеке что-то странное, что-то такое, что вызывало ощущение тревоги, словно рядом находился хищный зверь. С именем Лескова было связано множество поразительно удачных стечений обстоятельств – его враги сами исчезали с его пути, а союзники готовы были защищать его до последней капли крови. Теперь же мозаика сложилась. Дмитрий управлял всеми этими людьми, как своими марионетками. Но Васильев все же не исключал тот факт, что друзья Лескова вполне могли знать о его способностях и покрывали его. Иван Бехтерев, Роман Суворов, Альберт Вайнштейн, Константин Морозов и Эрика Воронцова запросто могли быть соучастниками Дмитрия. Да что там они – сам Волков наверняка знал об умениях своего «воспитанника» и использовал их в своих целях. Интересно, как бы повел себя народ, узнав о таком предательстве?

При этой мысли Антон Васильев почувствовал, как его сердце начинает биться быстрее. Он представил, как ненавистного ему «процветающего» вместе с пособниками вышвыривают на поверхность. Лесков не заслуживал того, чтобы его милосердно расстреляли. Его нужно отправить наверх, чтобы он сполна мог насладиться «прекрасным новым миром», создание которого оплачивалось из его кошелька.

Васильев остановился у двери, ведущей в кабинет Дмитрия, и несколько раз ударил костяшками по деревянной поверхности. Он был чертовски взволнован. Теперь, зная правду об этом человеке, Антону Викторовичу было сложно держать себя в руках. Он боялся оставаться наедине с Лесковым, боялся, что тот каким-то образом узнает о его сговоре с Фостером, боялся ненароком выдать себя.

– Удивлен вашему визиту, – прохладным тоном произнес Дмитрий, когда

посетитель вошел в кабинет и впился в него настороженным взглядом. – Прошу вас, присаживайтесь. Чем обязан такой честью?

В голосе Лескова прозвучала тень насмешки, которая в другом случае немедленно разозлила бы Васильева. Но только не сейчас. Теперь Антон Викторович прекрасно знал, откуда у Лескова такая уверенность, и он попытался скрыть свое волнение ответной насмешкой.

– Я сам удивлен. Особенно учитывая тот факт, что мнение «процветающего» для меня ничего не значит. Если бы мы встретились в другой период жизни, я бы и вовсе…

– Так мы ведь встречались. Правда, на тот момент вы были куда более обходительным. Даже помогли Бранну Киву заполучить территорию для строительства его нового отеля.

– До того момента я еще не знал, с кем имею дело, – Васильев несколько смутился, поэтому предпочел перевести тему. – И сейчас это не имеет никакого значения. Поговорим о нынешней ситуации.

– Я слушаю…

– Дело в том, Дмитрий, что народ все чаще выражает тревогу по поводу вашего интереса к «иным». Сначала вы оставляете на станции Эрика Фостера, затем – Руслана Гаврилова. А вы ведь не хуже других понимаете, настолько опасно иметь с ними дело. Это не люди, это… Это какие-то монстры, помесь человека с инопланетным уродом, которые неизвестно на что способны. Говорят, что некоторые из них настолько опасны, что могут влиять даже на мысли своих жертв.

– Куда уж им до политиков и прежних СМИ, – усмехнулся Лесков, снисходительно глядя на своего собеседника. – На фоне доблестных «слуг народа» и воинов пера и камеры полукровки представляются не опаснее новорожденных котят. Пока что мне на ум не приходит ни один «иной», который мог настраивать друг против друга целые страны. Чего не могу сказать об отдельных представителях человечества.

– Вы снова их защищаете? – Антон Викторович с отвращением поморщился. – Впрочем, раз вы такой защитник, может, именно вы выйдете сегодня на трибуну и объясните людям, почему им не стоит бояться «иных»? Давайте, Дмитрий Константинович, блесните своим остроумием, просветите «тупое стадо» своими прогрессивными речами.

В глазах Лескова промелькнуло удивление. Что-что, а выступать с «прогрессивными речами» он никогда не любил, а сейчас ему буквально бросали вызов.

– Что, на этом ваш запал закончился? – продолжал Васильев. – Хотя чему я удивляюсь? Люди вроде вас – это всего лишь фотографии со страниц журналов, которые никогда не посмеют обратиться к народу без защитной преграды печатной краски.

– Хорошо сказано. Однако я уже выступал перед людьми.

– И были освистаны!

На это Дмитрий не нашелся что ответить. В данном случае Васильев говорил правду, а Лескову оставалось лишь подписаться под своей несостоятельностью. Или же подняться на трибуну снова и доказать в том числе и себе, что у него хватит духу обратиться к толпе еще раз.

– Я выступлю, – чуть понизив голос, ответил Лесков. – Людям давно пора начать воспринимать «иных», как своих союзников. Надеюсь, сегодня они это поймут.

– Я встану в первый ряд, чтобы услышать ваше выступление, – усмехнулся Антон Викторович. – Уж будьте любезны подготовиться.

В эту минуту он мысленно ликовал. Все-таки Дмитрий был еще слишком молод, чтобы не повестись на подобную провокацию. Своим обвинением Васильев загнал его в угол, и в случае отказа Лесков бы невольно признался в своей трусости.

После ухода Антона Викторовича Дмитрий направился навестить то самое «чудовище», которое до сих пор нагоняло ужас на сотрудников госпиталя, а именно

– Руслана Гаврилова. За последнее время парень стал чувствовать себя гораздо лучше. Чешуя постепенно сошла с его лица и сохранилась лишь на месте вытекшего глаза.

Из палаты Руслана все еще не выпускали, но не потому, что беспокоились за его самочувствие, а скорее ради безопасности полукровки. Антон Викторович не солгал, сообщив о том, что люди напуганы из-за его присутствия на Спасской, и несколько солдат даже планировали расправиться с чудовищем, пока оно еще уязвимо.

Что касается самого Гаврилова, то он даже не подозревал, сколько людей его сейчас ненавидит. Его держали в неведении, и только Альберт настаивал на том, чтобы рассказать парню правду. И в первую очередь о том, что Дмитрий является бывшим «процветающим».

– Он все равно узнает, – повторял врач, обращаясь к Лескову. – И чем дольше ты будешь тянуть, тем сильнее будет его ненависть. Именно ты должен поговорить с ним, пока информация не дошла до него другими путями.

Однако Дмитрий всеми силами оттягивал этот разговор. Ему казалось, что подобное признание разом перечеркнет то доверие, за которое он боролся все эти недели. С момента, как Руслан узнал, что Лесков тоже полукровка и уж тем более детдомовец, его отношение к Диме кардинально изменилось. Образ зажравшегося богача развалился, и на его месте возник образ такого же бродячего пса, как и сам Руслан, но с тем отличием, что Лескову все же удалось выбиться в люди. Теперь парень воспринимал его чуть ли не как лучшего друга. Да, Дмитрий по-прежнему говорил по-дурацки высокопарно, но сейчас в нем прослеживалось что-то родное, близкое душе. Лесков навещал его каждый день, и парень, который все время находился в одиночестве, уже с нетерпением ждал пятнадцати минут их болтовни о детских годах. По большей части говорил Руслан. Он вспоминал свою жизнь в интернате, свои победы и проступки, свою ненависть к богатеям. Лесков слушал, кивал, изредка комментировал, опираясь на свои собственные воспоминания.

В отличие от Руслана Дмитрий скорее играл роль, нежели действительно откровенничал с этим парнем. Он быстро понял, какие струны особенно задевают Гаврилова, и теперь стремился привязать к себе этого замученного жизнью человека. Он слушал, как Руслан рассказывает о своей жене и погибшем ребенке, и подбирал нужные слова поддержки. Он улыбался на его шутки и какие-то нелепые истории из интерната и находил похожие из своей жизни. Однако каждый раз, когда Гаврилов упоминал «процветающих», Лесков заметно мрачнел. Ненависть этого парня была настолько сильной, что не нужно было быть «энергетиком», чтобы почувствовать ее.

В этот раз, когда Руслан снова разошелся, ругая «процветающих» на чем свет стоит, Дмитрий усмехнулся и тихо произнес:

– Слушаю тебя и думаю: а если бы я был «процветающим»…

– Я бы убил тебя прямо на месте, – перебил его Гаврилов и весело осклабился.

– Я бы, наверное, даже Эрику убил бы, если бы узнал, что она как-то связана с этими уродами.

– Даже Эрику?

– Да. Она здесь самая нормальная. И красивая. Очень красивая. Если бы не Лиза, я бы, наверное, когда-нибудь даже замутил с ней. Я же с Лизой тоже в больнице познакомился. Звучит по-дебильному, но мне иногда кажется, что именно она послала мне Эрику. Ты не подумай, я – не мудак, который, не успев похоронить жену, уже на другую зарится. Но вдруг когда-нибудь…

– Почему нет? Жизнь идет. Постепенно боль утраты забудется, и ты сможешь начать сначала.

– А у тебя есть кто-нибудь? – Руслан вопросительно посмотрел на своего собеседника.

– В каком-то смысле она умерла, – неуверенно ответил Лесков, вспомнив про Катю. – Осталась в прошлом, в которое мне категорически нельзя возвращаться.

– Ты сейчас говоришь, как какой-то долбанутый на всю голову философ. Попроще можно?

– Попроще не получается, – Дмитрий улыбнулся, заметив озадаченное лицо Руслана. Все-таки своей прямотой этот парень иногда напоминал ему Георгия Лосенко, разве что не стремившегося делать добро насильно.

– А когда меня выпустят отсюда? – Гаврилов решил перевести тему. – Ты говорил, что люди не боятся меня. Так почему же меня до сих пор держат взаперти?

– Альберт еще беспокоится за твое самочувствие.

– Да я здоров, как бык. Ладно, поправлюсь, как одноглазый бык! Но я готов воевать. Готов истреблять всю эту богатую мразь, которая засела в Австралии!

И Руслан снова вернулся к проклятиям, адресованным «процветающим» и идиотам, которые их поддерживали. Дмитрий смотрел на него, кипящего злостью и отчаянием, и мысленно задавался вопросом: как такому человеку можно признаться?

Разумеется, правда всплывет, и вместо послушного союзника, Лесков приобретет еще одного врага. Конечно, можно было внушать ему колоться «эпинефрином» и выполнять какие-то мелкие поручения, но это было не то, чего хотел Дмитрий.

Он покинул палату Руслана в мрачном настроении. К тому же вечером ему предстояло выступить перед людьми, и это еще больше угнетало его. В памяти всплывали яростные восклицания толпы, и только способности «иного» заставили ее замолчать. В этот раз скорее всего получится так же. Быть может, уже поднимаясь на трибуну, нужно сразу напугать их так, чтобы они не могли выдавить из себя ни звука? Или, напротив, позволить им показать свое настроение? Нет, если все завороженно замолчат, Васильев сразу поймет, что что-то нечисто. Он ведь нарочно вызвал его, Лескова, на трибуну, чтобы вдоволь поглумиться над очередным его провалом, поэтому придется дать ему то, что он ждет. Хотя бы на пару секунд.

Все последующее до выступления время тянулось для Дмитрия издевательски медленно. Ему всегда казалось, что самое страшное – это ожидание, поэтому, когда к нему зашел Волков и сообщил, что все готово, Лесков вздохнул с облегчением. На его удачу на площади Спасской соберутся лишь местные, поэтому толпа будет значительно меньше.

– Я все еще не понимаю, зачем ты согласился на этот фарс, – мрачно произнес Александр, проходя в кабинет Дмитрия. – Твое выступление ничего не изменит – тебя лишь освищут в очередной раз на потеху совета.

– А разве у меня есть выбор?

– Да. Ты мог отказаться и не вестись на провокации Васильева.

– Мог. Но тогда как мне вызвать доверие людей, если я с ними даже разговаривать отказываюсь?

– Это не ты отказываешься разговаривать. Это они не хотят тебя слушать. Я боюсь, как бы твое выступление не подняло новую волну агрессии. Ведь именно этого добивается Васильев. Проще всего управлять народом, объединив их против какого– то мифического врага… Знаешь, давай-ка лучше я выйду на трибуну. Я попробую убедить людей оставить местных полукровок в покое. Раз выступлю, потом еще раз… Как говорится, капля камень точит. Может быть постепенно всё и образуется…

Дмитрий отрицательно покачал головой:

– Я не могу прятаться за вашу спину постоянно.

– Дело не в тебе, Дима. Люди в отчаянии, их жизнь похожа на кошмар. Сейчас каждое неверное слово может выбить их из колеи. Ты – не тот оратор, который сможет придать им мужества и сплотить.

– Мне этого и не нужно. Мне достаточно того, чтобы совет не мешал мне и работе моих помощников.

– Тогда будь осторожен. Крайне осторожен. Помнишь, ты ходил на Адмиралтейскую за какой-то там разработкой ваших ученых? Так вот, сегодняшнее выступление будет не менее опасным.

Прошло еще около получаса, прежде чем за Лесковым прислал сам Васильев. То были пара солдат, одетых в военную форму, что невольно вызвало у Дмитрия ассоциацию с конвоем. Впрочем, задавать вопросы он пока что не торопился. Взяв со стола лист бумаги, на который он примерно набросал свою речь, Лесков сложил его и спрятал в карман брюк. Затем последовал за провожатыми.

Когда он вышел на крыльцо правительственного здания, площадь уже была переполнена людьми. Но встревожила Дмитрия не шумная толпа, а трибуны. В этот раз их было две, что ясно давало понять о наличии еще одного выступающего.

«Какого черта?» – промелькнуло у него в голове. В какой-то миг в мыслях пронеслась слабая надежда, что это Волков решил поставить вторую трибуну, чтобы в случае чего поддержать менее опытного оратора. Однако эта мысль разлетелась в пыль, когда он увидел поднимающегося на крыльцо Васильева.

– Вы тоже собираетесь выступать? – вполголоса поинтересовался Дмитрий.

– Нет, это на всякий случай.

– А зачем здесь столько камер?

– Я посчитал, что жители других станций тоже имеют право знать правду.

– Какую правду? – Лесков настороженно посмотрел на собеседника.

– А вы что, планируете им лгать? – Васильев снисходительно улыбнулся. – Пойду объявлю вас.

Прежде чем Дмитрий успел среагировать, мужчина уже подошел к трибуне и обратился к народу. К облегчению Лескова его слова не прозвучали как-то издевательски или обличающе, напротив, такое представление могло расположить к выступлению даже самого неумелого оратора.

– Спасибо, – сухо сказал ему Дмитрий, занимая место у второй трибуны.

На его появление в толпе откликнулись по-разному. Вначале раздалось недовольное гудение, но вот Васильев снова вступился за Лескова и попросил людей проявить немного терпения. Эти слова возымели эффект, и народ наконец затих. Десятки глаз устремились на «процветающего» – большинство из них пылало ненавистью, но были и те, кто стремился поддержать выступающего. Взгляд Дмитрия зацепился за хмурое лицо Бехтерева, который еще минуту назад от души обматерил особо буйных слушателей. Затем Лесков различил лица Альберта и Эрики. Несмотря на их затянувшийся конфликт из-за «эпинефрина класса А», эти двое продолжали находиться рядом. Альберт выглядел обеспокоенным, но, когда Дмитрий посмотрел на него, губы врача тронула ободряющая улыбка. Эрика вела себя сдержаннее, однако в ее глазах больше не было прежней ненависти.

Тогда Лесков начал свое выступление. Первые слова давались ему тяжело, и он старался не вглядываться в лица людей, чтобы не сбиться с мысли. К счастью, его не перебивали. Крики в толпе утихли, и на площади воцарилась тишина, прерываемая лишь голосом Дмитрия.

Он говорил о полукровках. Говорил о том, что эти создания в своем желании жить мирно ничем не отличаются от обычных людей, и многие «иные» использовались властями в своих целях. Говорил о том, что полукровок так же обманули, разве что яд не подействовал на их организм и позволил выжить. Тот же Руслан Гаврилов – не чудовище, а такая же жертва, как и все присутствующие. Он тоже потерял своих жену и детей, которых горячо любил, и теперь хочет сражаться на стороне петербуржцев. И Эрик Фостер не такой уж и дьявол во плоти, а скорее бывшая марионетка «Золотого Континента».

– А почему ты их защищаешь? – внезапно из толпы раздался грубый мужской голос. – С чего ты решил, что эти уроды будут на нашей стороне?

– Я защищаю их потому, что они могут быть нашими союзниками. На данный момент вышло так, что Золотой Континент отравил их близких. Таким образом, на примере Руслана Гаврилова получается, что «иные» предпочтут остаться на нашей стороне. И нужно быть круглыми дураками, чтобы начать истреблять их наравне с «процветающими».

– Так ты же сам «процветающий»! – снова выкрикнул все тот же мужчина, и в толпе прокатился гул недовольства.

– А, может, ты такой же урод, как Гаврилов? – подхватил какой-то молоденький парень лет шестнадцати.

– Устами младенца глаголет истина…

Насмешливый голос Эрика Фостера прозвучал совсем близко, и прежде чем Лесков успел среагировать, острая боль пронзила его правую щеку, и затем, словно капля воды потекла по шее и скользнула по ключице. Дмитрий судорожно схватился за лицо, чувствуя под пальцами горячую липкую кровь. Несколько секунд он стоял, пораженный случившимся, автоматически пытаясь зажать рану, которую Эрик нанес ему охотничьим ножом.

А затем на Дмитрия обрушилось понимание того, что только что произошло. Теплая кровь перестала заливать ему грудь и плечо, и под пальцами стала ощущаться крепкая поверхность чешуи. Но вместо прежнего облегчения Лесков почувствовал, как его охватывает страх. Тот самый, который он так часто внушал своим врагам. Он наконец понял, зачем его пригласили выступить.

– Это же… Чешуя! Он один из них! Он тоже полукровка! – донеслись до него испуганные крики толпы.

– И не просто полукровка. Он – «шепчущий», – Эрик Фостер появился за микрофоном трибуны, весело поигрывая окровавленным ножом. Губы наемника тронула ироничная улыбка, когда он увидел медные крапинки в глазах Лескова, выдающие его истинные чувства. Дмитрий смотрел на него так, словно готов был растерзать его.

– Ну что же вы стесняетесь, Дмитрий Константинович, – теперь на трибуну подле Эрика взошел уже Васильев. – Расскажите людям, зачем нужно оберегать полукровок. Может быть, для того, чтобы они могли уничтожить еще одну станцию? Ведь именно вы, Дмитрий Константинович, умеете внушать жертвам свою волю, и те даже не способны вам воспротивиться. Уж не по вашему ли желанию хороший порядочный солдат, Виталий Румянцев, запустил на Адмиралтейскую «костяных»? Уж не по вашему ли желанию появились еще несколько предателей? И уж тем более не по вашему ли желанию Виталий Румянцев во всем сознался? Я уже не буду спрашивать о том, почему вас слушаются «костяные», и почему прежний глава совета Спасской выступил перед народом с бессмысленной и ужасающей речью, отчего был выгнан со станции с позором.

Дмитрий словно не слышал восклицаний Васильева. Он все еще смотрел на Фостера, не в силах поверить в то, что этот ублюдок предал его. Нет, он никогда не доверял Эрику на сто процентов, но на данный момент у Лескова просто не укладывалось в голове: почему именно сейчас? Яростные крики толпы, казалось, звучали где-то далеко, словно на площади не осталось никого кроме него и Фостера.

Нечто подобное происходило и на других станциях. Люди собрались у больших экранов, которые специально установили на площадях, и каждый буквально в деталях мог рассмотреть темно-синие пластины чешуи, возникшие на лице «процветающего». Происходящее напоминало какой-то фантастический фильм, где гример постарался от души, а оператор поспешил подчеркнуть качество проделанной работы. Были видны и странные янтарно-медные крапинки в глазах Лескова.

– Убийца! – это слово доносилось все чаще, и Катя, вышедшая на площадь Владимирской вместе со Стасом, невольно прижала ладонь к губам, словно пыталась сдержать рвущийся из груди крик. Ее взгляд впился в экран, на котором крупным планом было показано окровавленное лицо мужчины, которого она любила и которого, как оказалось, совершенно не знала. Камера не могла скрыть промелькнувшей в его глазах растерянности, которую Катя видела в последний раз в детском доме, когда она сказала ему, что больше не хочет его видеть. Да, это было то самое отчаяние в сочетании со страхом, разве что сейчас лицо Дмитрия было изуродовано чешуей.