Текст книги "Союзник (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

В ответ Альберт весело расхохотался. Лесков оказался далеко не первым, кто шутил в его адрес подобным способом.

Иван тем временем откупорил бутылку и принялся разливать шампанское по чашкам.

– Ну что, каждому по глотку, – усмехнулся он.

– Реально на один зуб компот! – с досадой протянул Георгий. – Может, у вас еще что-то завалялось, доктор?

Все это время Эрика стояла поодаль, наблюдая за веселящейся компанией. С одной стороны ей хотелось подойти к ним и попытаться вступить в разговор, но с другой – еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько чужой. Несколько раз она ловила на себе взгляд Дмитрия – он оборачивался на нее, желая ей что-то сказать, но каждый раз кто-то отвлекал его. Особенно Оксана. Девушка постоянно обращалась к нему, касалась его, целовала в щеку.

Когда Алюминиевая Королева в очередной раз погладила Лескова по плечу, Эрика не выдержала и покинула кабинет. Эта женщина настолько раздражала её, что Воронцова не стала дожидаться, когда ей подадут чашку с каплей шампанского на дне, и предпочла вернуться к себе в лабораторию. Правда, сейчас ей было немного страшно находиться одной. Вдруг жители Спасской лишь притворились, будто приняли Дмитрия? Вдруг это ловушка, и сейчас, едва кто-то выйдет за дверь, его немедленно схватят?

В пылу веселья присутствующие не сразу заметили, что Воронцова ушла. В какой-то момент Дмитрий снова обернулся, желая позвать Эрику к столу, но на прежнем месте ее уже не было. Тогда Лесков скользнул быстрым взглядом по помещению – вдруг девушка захотела устроиться в кресле у стены или рассматривает стеллаж с книгами, но уже через миг понял, что в комнате ее нет.

«Почему она ушла?» – промелькнуло в его мыслях. Ему захотелось немедленно покинуть кабинет и последовать за ней, чтобы вернуть обратно. Ведь это и ее победа. Так почему же она не хочет разделить ее вместе с остальными? Из-за него?

– Ну что, – с улыбкой произнес Альберт, не заметив, что одна из кружек до сих пор стоит на столе нетронутой. – Предлагаю поднять тост за нашу дружбу, которая смогла преодолеть немало испытаний и сегодня сумела преодолеть еще одно. Вместе мы защитили нашего общего друга. И я искренне надеюсь, что это было последнее недопонимание, связанное с Дмитрием. Он через многое прошел, и я не могу не отметить его мужества…

– Дим, – окликнул Лескова Иван. – Вообще-то мы о тебе говорим…

Дмитрий отвлекся от своих мыслей и, улыбнувшись, произнес:

– Спасибо вам за всё. За дружбу!

– За дружбу! – эхом повторили остальные.

Отпив шампанского, присутствующие снова вернулись к обсуждению недавних событий. Вот только Лесков толком не мог сконцентрироваться на разговоре. Все его мысли были обращены к девушке, которая не пожелала остаться здесь даже в такой момент. Неужели она действительно ненавидела его настолько сильно? Но почему тогда пришла?

– Я сейчас вернусь, – вполголоса произнес Дмитрий, обратившись к Ивану.

– Ты что, к совету что ли? – блондин недовольно поморщился. Даже сейчас Лесков не мог расслабиться и хотя бы раз спокойно насладиться своей победой.

Но Дмитрий не ответил. Он вышел из кабинета, и только двое поняли, куда на самом деле мог удалиться Лесков. Вайшнтейн почувствовал это по его энергетике, Оксана – потому что любила его.

Глава XVII

Эрика находилась в лаборатории. Она как раз собиралась посвятить очередной вечер своей злополучной разработке, но, оказавшись в одиночестве, девушка вдруг почувствовала, насколько же сильно она устала. Весь этот день словно выпил ее до дна, не оставляя после себя ничего кроме какого-то бесцветного равнодушия.

Сидя за столом, Воронцова невольно прокручивала в голове события последних часов. Раз за разом в памяти отчетливо возникала картина, где Эрик Фостер, воспользовавшись своими способностями, на глазах у всей Спасской режет Дмитрию лицо. И в этот момент оператор словно нарочно показывает порез крупным планом, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что перед ними полукровка. В какой-то момент площадь тонет в восклицаниях бушующей толпы, а, Дмитрий, уже понимая, что обречен, берет всю вину на себя.

Когда Лесков заговорил, Эрика, как и остальные присутствующие, не могла даже пошевелиться. Ее охватило чувство панического страха. Кровь словно застыла в жилах, а ноги стали подкашиваться. Единственное, что она помнила в тот момент, это голос Дмитрия – ровный, уверенный и чуть насмешливый. Поступок Фостера лишь на пару мгновений выбил этого мужчину из колеи, но затем он взял себя в руки и попытался хотя бы защитить своих близких. В том числе и ее, Эрику. Он даже упомянул лаборантов, которые не раз становились свидетелями ее с ним ссор.

От этого воспоминания в груди девушки разлилось странное тепло. Она редко позволяла себе задумываться над своими чувствами, считая это уделом сопливых девиц вроде Оленьки, поэтому решила списать свое состояние на обыкновенную благодарность. Как и в прошлый раз, когда Лесков отправил с ней и остальными «костяного», тем самым лишив себя последней защиты.

«Господи, я действительно превращаюсь в Ольгу!» – подумала Эрика и тут же рассердилась на себя. «Молодец, Воронцова. Вместо того, чтобы работать, опять витаешь в облаках. Он же ясно сказал, что хотел выгородить нас ради своей выгоды. Что там еще придумывать!»

Нахмурившись, девушка включила компьютер и уже собралась было приступить к работе, когда в комнату постучали.

Нехотя Эрика оторвалась от сравнения показателей и озадаченно посмотрела на дверь. Сотрудники лаборатории обычно заходили без стука, так как все имели сюда доступ. Остальным же Воронцова категорически запретила сюда заходить. На Спасской был только один человек, кто постоянно нарушал ее запреты.

– Войдите, – произнесла она, откинувшись на спинку кресла.

Несмотря на то, что девушка была практически уверена, что именно Лесков стоит за дверью, она все же удивилась, увидев его. Ей показалось странным, что Дмитрий ушел с вечеринки, устроенной в его честь, так скоро.

– Вы? – тихо спросила она, недоверчиво глядя на своего гостя. – Что, ваше застолье уже завершилось, или вы хотите позаимствовать у меня пару колб этилового спирта для продолжения банкета?

Девушка поднялась с места и с ироничной улыбкой приблизилась к посетителю.

– Или никто из ваших друзей до сих пор не удосужился заняться вашей раной? – с этими словами Воронцова с видом заправского хирурга коснулась подбородка Дмитрия, вынуждая его повернуть голову и тем самым позволить осмотреть порез.

– Но, насколько мне не изменяет память, – задумчиво продолжала Эрика, – в вашем кабинете было как минимум два дипломированных врача и одна уж очень заботливая медсестра.

– Мне стало интересно, почему вы ушли, – ответил Дмитрий, мягко перехватив запястье девушки, после чего отвел ее руку от своего лица. – Вам сделалось неуютно в малознакомой компании, или… Дело снова во мне?

Губы Эрики тронула улыбка:

– Кто-то же должен закончить разработку проклятого «эпинефрина». И, если Альберт решил взять отгул, я просто обязана провести этот вечер в лаборатории.

Конечно же, Воронцова не стала признаваться в том, что действительно почувствовала себя на празднике чужой. И уж тем более она не стала упоминать Оксану, поведение которой всколыхнуло в ней очередную волну раздражения. То, что эта надоедливая медсестра вилась вокруг Дмитрия, как пчела вокруг банки варенья, не могло не взбесить ее. Но это непонятно откуда взявшееся раздражение бесило Эрику еще больше.

– Думаю, если бы вы задержались на несколько минут, ничего бы не изменилось,

– ответил Дмитрий, а затем, чуть понизив голос, добавил, – вернемся обратно… Побудьте со мной хотя бы сегодня.

Эрика недоверчиво посмотрела на Лескова, не понимая, как воспринимать услышанное. И в тот же миг поймала себя на мысли, что Дмитрий до сих пор держит ее за руку, только теперь ее ладонь покоится в его ладони. Их на первый взгляд обычное препирательство вдруг начало приобретать несвойственный ему характер.

Они снова оказались непозволительно близко друг к другу, и, прежде чем Эрика успела что-то сказать, Дмитрий привлек ее к себе и поцеловал. В этот раз девушка ответила сразу. Их губы слились в жадном поцелуе, настолько горячем, словно они никак не могли насытиться друг другом.

– Что же ты делаешь, – сбивчиво прошептала она, на секунду отстранившись, чтобы перевести дыхание. Но уже через миг они снова целовались. Было в этом что– то неправильное, и от этого еще более пьянительное.

Не прерывая поцелуй, Эрика скользнула рукой по шее Дмитрия к воротнику, желая расстегнуть пуговицы на его рубашке. Но тут же почувствовала пластины чешуи и вспомнила про его рану.

– Все-таки нужно обработать, – произнесла она, нехотя оторвавшись от его губ. Однако, несмотря на свои слова, девушка все же не спешила выскользнуть из Диминых объятий. Закрыв глаза, она прижималась к нему всем телом, пытаясь унять охвативший ее жар.

В свою очередь Дмитрий наконец вспомнил, что в данный момент его внешний вид диаметрально далек от привлекательного.

– Извини… Я весь перепачкан, – отозвался он, касаясь губами плеча девушки.

– Это последнее, что меня сейчас волнует, – с улыбкой ответила Эрика. – Заметь, я привыкла видеть тебя либо перепачканным кровью, либо доводящим меня до белого каления.

Услышав его тихий смешок, девушка снова улыбнулась. Так приятно было просто обнимать его, не задумываясь над тем, какое впечатление она производит.

– В какой момент между нами все так усложнилось? – спросила Эрика, все еще не отстраняясь. Впрочем, Дмитрий и сам не спешил ее отпускать. Его губы едва ощутимо касались ее шеи, лаская скорее теплым дыханием нежели настоящими прикосновениями.

– Наверное, в момент, когда ты додумалась начать меня шантажировать, – улыбнулся Лесков, и девушка невольно улыбнулась в ответ.

– Если бы я тебя не шантажировала, ты бы никогда не позволил мне изучать свой организм. А это означает, что на данный момент у нас не было бы никакого «эпинефрина».

– Не факт. Вполне возможно, что он бы появился гораздо раньше, если бы мы не тратили столько времени на бессмысленные ссоры.

«Мне было легче ссориться с тобой, чем признаться себе, что ты мне не безразличен», – подумала Эрика, но вслух произносить этого не стала. Гордость все еще не позволяла ей говорить подобную чепуху, поэтому она нехотя выскользнула из Диминых объятий и произнесла:

– Лучше займемся твоей раной. Сейчас принесу…

– Да не нужно ничего, – прервал ее Лесков. – Перебинтовывать уж точно нет смысла, так как все уже знают, кто я на самом деле.

С этими словами он приблизился к раковине и принялся небрежно смывать с кожи запекшуюся кровь. Вода немедленно окрасилась бордовым, унося в водосток неприятные воспоминания сегодняшнего дня. Однако, утратив темные разводы запекшейся крови, чешуя стала казаться еще более синей, отчего Дмитрий мысленно выругался. Хорошо еще хоть, что это не на всю жизнь.

Прижавшись спиной к прохладной поверхности стены, Воронцова молча наблюдала за его действиями. Было что-то жуткое в его чешуе, и наверняка у многих нормальных женщин она вызовет отвращение. Почему-то из всех живущих на земле существ только люди способны выражать брезгливость по отношению к тем, кто хоть как-то отличается от их стандартов. Но Эрика в который раз поймала себя на мысли, что находит в этом «уродстве» какую-то необъяснимую притягательность.

– Что ты будешь делать с Фостером? – спросила она, протянув Дмитрию чистое полотенце.

– Не знаю, – чуть помедлив, ответил Лесков. – Я и до сегодняшнего дня прекрасно понимал, что ему нельзя доверять. Но надеялся, что он все же не посмеет.

– Тем не менее посмел… Люди на площади требовали его расстрелять. Как думаешь, может, это будет правильным? Фостер – что-то вроде бешеной собаки, от которой не знаешь, чего ожидать.

– Он нам нужен, – Дмитрий взял полотенце из рук девушки и принялся промакивать рану. – Убить его можно в любой момент, благо, это не сложно. Наверное, я буду держать его взаперти и выпускать только в определенных случаях, да и то, предварительно внушив ему свою волю. Впрочем, сейчас я меньше всего хочу говорить о нем. Вернемся к моим друзьям. Они ждут нас.

Он обернулся на Эрику, но девушка едва заметно отрицательно покачала головой. Затем протянула руку и снова очертила прикосновением его рану.

– Тебе следует сменить рубашку, – заметила она, задев указательным пальцем окровавленный воротник.

Лесков молча кивнул и, приблизившись к Эрике вплотную, тихо спросил:

– И всё-таки, почему ты ушла? Только честно.

Девушка не ответила. Вместо этого она обняла Диму за шею и прижалась губами к его губам. Она хотела, чтобы этот поцелуй получился нежным, совсем не похожим на предыдущие, которые скорее напоминали противостояние, нежели ласку. Однако уже через миг они снова целовались обжигающе горячо. Эрика приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй, после чего прижалась к Дмитрию всем телом. В этот миг она почувствовала, как его пальцы извлекли из ее прически шпильку, и волосы тяжелым непослушным каскадом рассыпались по ее плечам.

– Всегда хотел это сделать, – усмехнулся он, бросая шпильку на пол, после чего принялся ласкать губами шею девушки. Эрика послушно запрокинула голову назад, подставляясь под поцелуи, но в тот же миг вздрогнула, услышав за дверью звук приближающихся шагов.

– Вот вы где! – воскликнул Альберт, заметив стоявших у стены Дмитрия и Эрику. Эти двое как раз успели отпрянуть друг от друга за секунду до появления врача. – Вы идете пить шампанское? Сколько можно вас ждать?

– Да, конечно, я просто вспомнила, что оставила включенным компьютер, – произнесла девушка, нервно поправляя прядь волос. – Я сказала Дмитрию, что сейчас подойду.

Тогда Вайнштейн перевел испытывающий взгляд на Лескова, но на лице Дмитрия не отразилось ровным счетом никаких эмоций. Казалось, он только что закончил переговоры со своими партнерами по нефтяному бизнесу, и только его тяжело вздымающаяся грудь ясно намекала на то, что Вайнштейн пришел крайне не вовремя.

Не произнеся ни слова, Дмитрий нарочито неспешно пересек комнату и, миновав удивленного врача, скрылся в дверном проеме.

Какое-то время Альберт все еще стоял на пороге, пытаясь переварить увиденное. В первый момент Вайнштейну сделалось чертовски неловко, а затем он вдруг решительно вошел в лабораторную и закрыл за собой дверь.

– Ты что…. с Лесковым что ли? – спросил он, пораженный не столько своей догадкой, сколько энергетикой помещения.

– О чем ты? – Эрика попыталась сделать вид, что не понимает вопроса, но не тут-то было. До Альберта наконец дошло, что все это время он выступал в роли козла отпущения, пока эти двое разбирались в своих чувствах. Именно ему приходилось слушать гневные высказывания Лескова, мол, не дело это, врачу такого уровня потакать капризам своевольной девицы. И, конечно же, именно Альберт в последнее время постоянно получал упреки со стороны Эрики, мол, не дело это, врачу такого уровня бегать на побегушках у Лескова.

– Я, конечно, рад за вас, но тебе не кажется, что это уже хамство! – обычно спокойный, Вайнштейн наконец не выдержал. – Не ты ли круглосуточно твердила, как сильно ненавидишь Диму, и как тебе противно, что я безропотно выполняю все его, даже самые низкие приказы? Выставляла меня подлым предателем и трусливой шкурой, которая боится перечить своему «хозяину», а сама… Я, Эрика, взялся за твой дурацкий «эпинефрин» лишь потому, что искренне хотел помочь тебе. И за это получил такую благодарность? Стал мальчиком для битья, пока ты и Дмитрий играли в заклятых врагов. Или как мне это воспринимать? Получается, я всегда относился к тебе хорошо, а ты об меня все это время когти точила, чтобы потом тайком мурлыкать с Дмитрием. Сказочный эгоизм!

Услышав эти слова, Эрика почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Она поняла, что лгать «энергетику», так же бессмысленно, как зрячему доказывать, что солнце зеленого цвета. Поэтому решила применить свою излюбленную тактику.

– Кто бы говорил, – хмуро произнесла она. – Я считала тебя своим другом, а ты даже не соизволил рассказать мне, что тоже являешься полукровкой. Я, как идиотка, бегала к тебе с каждым насильно вырванным из Дмитрия признанием, в то время как ты мог сам мне все рассказать. Я помню, как примчалась к тебе, радостная: Альберт, представляешь, полукровки видят в темноте, так же как днем. И как ты охал и удивлялся – не может быть! То же мне, актеришко, а на самом деле потешался надо мной и моей доверчивостью. Убить тебя за такое мало!

– Эрика, ну…, – Вайнштейн никак не ожидал, что его же обвинения обернуться против него. – Ну, согласен, я был не прав. Следовало рассказать тебе все с самого начала. Может быть, вы бы не ссорились с Димой так часто.

– Да уж я хотя бы не тратила нервы, выпытывая у него хоть какую-то информацию. Вспомни, каким он был отвратительным, как снисходительно со мной разговаривал, будто делал одолжение. А ты всему этому пособничал.

– Я не пособничал, Эрика! Ты и меня пойми: ни один ученый не жаждет оказаться в своей лаборатории в виде подопытного. Я – признанный специалист, и вдруг становлюсь чем-то вроде мыши для твоих экспериментов. Прости, я должен был сказать, но…

Эрика демонстративно скрестила руки на груди, хмуро глядя на своего коллегу.

– Но на тот момент у меня не хватило решимости. И сейчас я даже представить боюсь, как теперь ко мне будут относиться люди. Я ведь в их глазах стал чудовищем, и вряд ли какая мать приведет ко мне своего ребенка.

– Тогда эти матери будут полными идиотками, – ответила Эрика. – Ты – отличный врач. И хороший друг. Лицемер, конечно, но я готова закрыть на это глаза, если ты честно ответишь на один вопрос.

– Спрашивай, – Альберт тепло улыбнулся.

– Какого цвета твоя чешуя?

– Белого. Теперь пойдем и в знак нашего примирения наконец выпьем шампанского.

С этими словами он приобнял Эрику за плечо, и оба направились к выходу.

Глава XVIII

Мысль о том, что им придется подняться на поверхность, звучала все чаще. Кто– то произносил эти слова с наигранной бравадой, мол, прорвемся, где наша не пропадала, кто-то философски, мол, чему быть, того не миновать. Но вот в совете идею Лескова отправиться за недостающими деталями для телепорта единогласно восприняли в штыки. Они называли ее безумием, глупостью или попросту – самоубийством. Александр Волков предпочитал воздерживаться от комментариев, но Дмитрию хватило лишь одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что и этот человек не желает поддерживать подобное решение.

Возможно, действительно, стоило отказаться от этой затеи или хотя бы немного повременить. Была надежда на то, что с приходом зимы твари, рыщущие на поверхности, передохнут, и тогда ничто не помешает группе солдат спокойно забрать необходимые детали. Вот только где гарантии, что они дотянут до этой самой зимы? До спасительных морозов нужно было прожить еще долгие месяцы, полные дождя и страха. Август клонился к закату, жара сменилась северными ветрами, небо обратилось в свинец. То и дело накрапывал дождь. Однако на поверхности все еще было тепло. Непозволительно тепло.

– Почему мы не можем воспользоваться готовым телепортом? – недоумевал

Тимур, сидя в столовой на завтраке. – Стоит же какой-то в Адмиралтействе, зачем его развинчивать?

– Затем, что нам нужен телепорт, который не зарегистрирован в базе, – ответил Иван, лениво ковыряя вилкой недоеденный кусочек омлета. – Фишка в том, что если мы активируем Адмиралтейский и попытаемся пройти через него, сработает система безопасности «процветающих». И нас, таких распрекрасных, выбросит к херам собачьим в виде горстки молекул… Или еще чего-то там – не знаю, на что мы там распадаемся.

– А отключить эту систему безопасности? Или взломать как-нибудь? Должен же быть способ!

– И вправду! – Иван заметно оживился. – Как ты так додумался? Морозов там сидит с остальными учеными, телепорт собирает, а, оказывается, можно просто взять и отключить систему. Как нефиг делать! Что же ты сидишь? Иди, скажи этим идиотам, что ты лучше знаешь, как там все работает.

– Ну ладно тебе, – в голосе Тимура зазвучала легкая обида. А ведь поначалу он и впрямь поверил, что Бехтерев его хвалит.

– Что ладно? – не унимался Иван. – Чушь не надо нести! Думаешь, Лескову очень хочется переться наверх? Задрали вы его уже со своими советами. Умные все больно!

– Да причем здесь Дима? Я же не к тому, что осуждаю его решения. Что ты сразу рычишь? Последние дни как с цепи сорвался. Бабу тебе надо!

С этими словами Тимур демонстративно бросил на стол вилку и, поднявшись из– за стола, направился прочь. Рома молча проводил его взглядом, после чего посмотрел на Бехтерева.

– Он ничего такого не сказал, – сдержанно заметил Суворов.

– Тебя забыли спросить, – огрызнулся Иван. За последнее время он настолько устал цапаться с солдатами в попытках защитить Лескова, что набрасывался на любого, кто имел неостооожность хотя бы заикнуться по поводу телепоота. Несмотоя на то, что Дмитрия вроде как приняли, многие по-прежнему продолжали относиться к нему с недоверием и как минимум требовали убрать его из совета. Существо, способное внушать окружающим свою волю, казалось людям опасным, поэтому Спасская словно разделилась на два фронта – одни были сторонниками Дмитрия, другие – против него.

– Я вообще-то тоже считаю, что поход на поверхность – совершенно бессмысленная затея, – продолжил Рома. – «Костяных» развелось слишком много. Их там несколько сотен, и это не считая их выводков. Нужно дождаться зимы.

– Ты это «процветающим» скажи. Попроси их, родненьких, чтобы они на нас не нападали до первых заморозков. Может, они тебя послушают? Ты же журналист – трепаться у тебя в крови!

– Хватит язвить! В любом случае Дима ясно сказал, что мы с тобой на поверхность не пойдем.

– А мне плевать, что он там сказал. Он мне не папаша, чтобы втирать, где я должен сидеть и куда ходить. Если я сказал, что пойду с ним, значит, пойду.

– А Вика? Ты подумал, что будет с ней?

Услышав имя своей дочери, Бехтерев замолчал и мрачно уткнулся взглядом в тарелку. Конечно же, он подумал. Он уже тысячу раз подумал и подумает еще столько же, вот только это ничего не изменит. Сидеть внизу, пока его друг рискует на поверхности, Бехтерев тоже не мог. Не важно, куда вела их дорога, они всегда шагали вместе. Быть может, если бы не смерть Олега, он и Дима никогда бы не стали настолько близкими друзьями. Прежде они оба предпочитали дружить именно с Койотом, их вечным лидером и заводилой. Но судьба распорядилась так, что теперь Иван видел в Дмитрии чуть ли не брата и дорожил им не меньше, чем собственной жизнью. Впрочем, если бы в опасности оказался Рома, Иван бы не колеблясь бросился и за ним.

– Дима уже сказал, когда выдвигаемся? – спросил Суворов спустя какое-то время.

– Нет. Только время назначил. Сказал, что полчетвертого утра мы должны подняться на поверхность. В это время «костяные» не такие активные. Спят суки. И что значит твое «выдвигаемся»? Ты уж точно никуда не выдвигаешься. Будешь Вику пасти.

– А почему тебе можно решать самому, а я должен слушаться Лескова? – фыркнул Суворов. – Я вообще-то тоже считаю его своим другом.

– Ну и считай дальше. Сидя на Спасской. Лесков ясно сказал, что большая группа только привлечет внимание. А нас и так набирается двенадцать человек. Он, Вайнштейн, Фостер, Одноглазый…

– Одноглазый тоже пойдет? – опешил Рома.

– Ну он же полукровка. Только хрен знает, что у него за способности. Но раз он не сдох на поверхности в прошлый раз, значит, что-то должно быть.

– Гениально! А еще кто идет?

– Ермаков и его батя, Морозов, еще какие-то трое ученых, я и Тимур.

– Я тоже пойду, – упрямо повторил Рома. – Мне надоело за ваши спины прятаться. Я понимаю, Дима Оксане запретил, все-таки девушка. И то, она ему такой скандал закатила.

– В лучших традициях феминисток, – Иван усмехнулся, вспомнив, как эти двое сцепились прямо на глазах у всей группы, после чего Лесков разозлился и выставил ее за дверь.

– Они так до сих пор и не разговаривают, – добавил Рома, улыбнувшись в ответ.

– Оксана – хорошая девушка, вот только зря она воевать рвется. Занималась бы, как другие, ранеными. Нет же…

– Вообще-то, в данном случае Димка не прав, – Иван отрицательно покачал головой. – Да, он ее оберегает, но совершенно не задумывается над тем, что она стреляет лучше, чем большая половина наших солдат. Девка с восьми лет в тире упражнялась. Ну ладно Вика с таким папашей, как я, но кто бы мог подумать, что и у богатеньких бывают такие причуды…

– Вот именно, что причуды. Оксана – девушка. А девушки должны помогать в госпитале, а не лежать в окопах с винтовкой.

– Оксанка никому ничего не должна. И вообще, она не такая, как все эти плаксивые курицы. Сильная девка. Димка очень тупит, что отшивает ее.

Услышав эти слова, Рома внимательно посмотрел на Ивана. Неужели и его друг пополнил толпу влюбленных в Оксану солдатиков? И когда это успело произойти? На тренировках?

Разумеется, на фоне других женщин, Оксана и впрямь заметно выделялась – у нее была яркая внешность и не менее яркий характер. Она всегда знала, чего хочет, и добивалась своей цели. Девушка не сломалась, потеряв своего отца и свое состояние. Она разыграла собственную смерть и смирилась даже с потерей своей личности. И сейчас Оксана была редкой представительницей женского пола, которая не оплакивала свое прошлое, а пыталась бороться за будущее.

– Дима чудом остался на плаву после истории с Фостером, – задумчиво ответил Рома. – Мне кажется, ему сейчас вообще не до женщин. Да и Оксана ему никогда не нравилась.

– Знаю я, кто ему нравится, – буркнул Иван.

– Белова?

Бехтерев молча кивнул.

– Ну а Оксана…, – продолжил Суворов. – Может, тогда тебе с ней попробовать?

Однако, почувствовав на себе ошарашенный взгляд Ивана, Рома тут же осекся. Прежде чем он успел как-то исправиться, Бехтерев уже обрушился на него, как ураган на карточный домик.

– Ты за кого меня держишь? – воскликнул он. – Я не собираюсь у друга бабу отбивать!

– Так они же не вместе, – попытался было выкрутиться Рома. – К тому же, ты сам сказал, что Дима все еще неравнодушен к Беловой. Вот я и подумал…

– Иди думай в другом месте. Если ты считаешь меня таким мудаком, то мне с тобой разговаривать не о чем. И, если хочешь знать, Оксанка тоже не из этих, Алюминиевая Королева не будет абы с кем.

– Ну и где ее алюминий? – усмехнулся Рома. – И с каких пор ты считаешь себя абы кем?

– Я не считаю себя абы кем, но и не заблуждаюсь на свой счет. К тому же я прекрасно знаю, что она обо мне говорила. Типа я не лучше Фостера, наемник, замаранный весь. В принципе, оно и логично.

Ладно, закрыли эту дебильную тему. Какую-то хрень несем! Через пару дней, может быть, сдохнем, а ты мне тут про Оксанку втираешь. Дон Жуан херов. Война идет, а ты только про телок думаешь.

Услышав подобное заявление, Рома настолько оторопел, что даже не нашелся, что ответить. А его друг, воспользовавшись этой неловкой паузой, поднялся из-за стола и направился восвояси.

Тем временем на четвертом этаже госпиталя, Альберт Вайнштейн зашел в комнату отдыха, чтобы выпить чашку утреннего кофе. Обычно такие моменты доставляли ему радость, так как напоминали о прошлой жизни, но в последние дни врач словно погас. Его действия стали какими-то механическими, а улыбка на лице казалась натянутой.

После публичного разоблачения Дмитрия и собственного признания в принадлежности к «иным», Альберт ощутил перемену отношения к нему. И вроде бы жители Спасской относились к нему по-прежнему, вот только их энергетика была пропитана страхом. Глядя на него, люди опасались, как бы полукровка не причинил им вреда. Эти опасения возникали не нарочно, на уровне подсознания, но, будучи «энергетиком», Вайнштейн не мог этого не ощущать. А ведь еще недавно люди искренне любили его.

Погруженный в свои мысли, Альберт даже не заметил, как в комнату отдыха заглянул Лесков. Шрам на лице Дмитрия по-прежнему темнел синими пластинами чешуи, уродуя его внешность, однако он уже начал затягиваться. В отличие от Вайнштейна, свое новое положение в глазах народа, Лесков воспринимал с куда большим спокойствием. В каком-то смысле он был даже доволен. Те, кто раньше пытались задеть его обидным словом, теперь умолкли, боясь возмездия. А те, кто относились более-менее нормально, стали относиться еще лучше. Возможно, тоже из страха, но это было лучше, чем постоянные насмешки или наигранная симпатия.

– Доброе утро, Альберт, – врач как раз закончил наливать кофе, когда услышал голос Дмитрия. – Можем поговорить?

Вайнштейн обернулся на своего посетителя и равнодушно кивнул. Перемена в настроении Альберта не могла остаться незамеченной, и Дмитрий решил поговорить с ним начистоту:

– У тебя что-то случилось. Расскажи мне.

В ответ Альберт тихо усмехнулся:

– Я бы хотел сказать, что у меня все по-старому, но это будет неправдой.

– Поясни, – Дмитрий прошел в комнату и опустился на стул напротив врача.

– Знаешь, в сравнении с другими нашими проблемами, моя не настолько серьезна, – Вайнштейн заставил себя улыбнуться и уже чуть веселее добавил, – о чем ты хочешь поговорить?

Однако Лесков не ответил. Он продолжал испытующе смотреть на Альберта, пока врач наконец не выдержал и не опустил глаза.

– Я постоянно чувствую их страх, – устало признался Вайнштейн. – Каждый раз, когда заговариваю с ними, когда провожу обследование, когда назначаю лечение. И вроде бы все пытаются делать вид, что ничего не изменилось, тем не менее ко мне перестали водить детей. Как будто я какое-то чудовище…

– Люди всегда боялись того, чего не понимали, – ровным тоном отозвался Лесков. – Когда-то они боялись грома, диких зверей и полнолуния. Теперь появились мы.

В этот момент Альберт снова посмотрел на Дмитрия, и почему-то с этим уродливым шрамом на лице он показался ему старше. Или каким-то образом поменялась его энергетика. Теперь в Лескове чувствовалась какая-то усталость, которая приходит с возрастом или после серьезных жизненных проблем. Проблески юношеской беззаботности, которые прежде хотя бы изредка мелькали в его глазах, окончательно растворились в мрачной синеве. За эти несколько дней Дмитрий сделался старше на несколько лет.

– Ты должен научиться игнорировать чужую энергетику, иначе сломаешься, – сухо добавил Лесков. – Больше нельзя позволять людям влиять на тебя подобным образом..

– Я знаю. Я прекрасно всё понимаю, но почему-то никак не могу закрыться от чужих эмоций. У меня больше не получается. Эта проклятая война сломала все барьеры, которые я выстроил в своей голове. Когда постоянно чувствуешь отчаяние, боль, страх, когда вокруг столько несчастных и потерянных людей…