Текст книги "Книга драконов"
Автор книги: Диана Гэблдон
Соавторы: Диана Уинн Джонс,Джонатан Страуд,Танит Ли,Тэд Уильямс,Гарт Никс,Гарри Норман Тертлдав,Питер Сойер Бигл,Джейн Йолен,Кейдж Бейкер,Наоми Новик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)
Энди Дункан
Невеста драгамана
Энди Дункан написал свой дебютный рассказ для журнала «Asimov's Science Fiction» в 1995 году. За первой публикацией вскоре последовали и другие – в журналах «Starlight», «Sci Fiction», «Dying For It», «Realms of Fantasy» и «Weird Tales», равно как и еще несколько в журнале Азимова. С началом нового века к писателю пришла известность – его стали считать одним из самых узнаваемых, причудливых и обладающих изюминкой авторов нового поколения. Его рассказ «Executioners' Guild» стал финалистом премии «Небьюла» за 2000 год (всего Дункан номинировался на эту премию шесть раз), а в 2001 году он дважды удостоился Всемирной премии фэнтези – за рассказ «The Pottawatomie Giant» и за отличный первый сборник «Beluthahatchie and Other Stories». Он также завоевал Мемориальную премию Теодора Старджона 2002 года за новеллу «The Chief Designer». В числе других его книг – антология, изданная совместно с Ф. Бреттом Коксом, – «Crossroads: Tales of the Southern Literary Fantastic», и познавательный путеводитель «Alabama Curiosities». Дункан – выпускник «Кларион-Уэст» (Сиэтл). Он вырос в Бэйтсбурге, Северная Каролина, а сейчас вместе с женой Сидни живет во Фростбурге, штат Мэриленд, и является старшим преподавателем на факультете английского языка местного университета. Его блог можно найти в Интернете по адресу http:/beluthahatchie.blogspot.com.
В предлагаемом ниже тревожащем, жутковатом и вместе с тем смешном рассказе он приглашает нас в 1930-е годы, в горы Виргинии, и дает в спутницы отважную юную девушку, у которой хватает мудрости понять: если садишься ужинать с дьяволом – или даже с его зятем, – нужно запастись ложкой подлиннее. А еще этот рассказ про то, что главное все же любовь, а уж кого любить – не так важно…
Пролог
Он заметил ее около получаса назад. Шериф одолевал трудный подъем, и сосны становились все меньше, как будто вырастал он сам. Так что когда он выбрался на безлесую макушку, впору было почувствовать себя великаном. Ветер, поддувавший из лощины Пропавших Очков, швырял ему в лицо дождь. Девушка не умчалась во всю прыть по противоположному склону (он и надеялся на это, и в то же время боялся). Вместо этого она продвигалась на запад по скалистому гребню Подковы, по старой козьей тропе, состоявшей из сплошных валунов и галечных осыпей. Шерифа отделяло от нее около сотни ярдов. Ее обнаженные руки светились на фоне серого неба и серых скал. Она шла с непокрытой головой, но ярко-рыжие волосы, позволившие легко заметить ее на склоне, успели потемнеть и слипнуться под дождем. Промокшее платье облепило все ее формы… Но это шериф больше додумывал, чем действительно видел.
– Спускайся, детка, – крикнул он ей. – Там дальше тупик!
Как будто он в самом деле мог сообщить единственной дочке Эша Харрела что-то новенькое про гору Подкова. Она знала здесь все. А у него болели колени, он весь промок и никак не мог отдышаться, и пробираться по верхотуре бочком, да в потемках, да по щебню, осыпающемуся из-под ног, у него не было никакого желания. Он оглянулся на пройденный склон и увидел далеко внизу свет фонаря. Эта бестолочь, называвшаяся его помощником, следовала за шерифом весьма «через ножку», надеясь, что начальство сдастся и бросит преследование.
– Только трусишки боятся доктора! – снова закричал шериф. – Я-то думал, ты уже большая девочка! Пойдем со мной, солнышко! Там горячая печка и полная миска тушеной крольчатины.
Но Элли Харрел – яркое пятнышко среди серых камней – не остановилась и даже не повернула головы. Сквозь ветер и дождь только долетел голос:
– Сами ешьте!
– Ах ты, сучонка, – вполголоса буркнул шериф.
Ему показалось, что от очередного раската грома содрогнулась вся гора. Вот бы выпороть паршивку, чтобы визжала, как поросенок! Перехватив фонарь левой рукой, правой он нащупал в скале трещину и, слегка подтянувшись, ступил на ту же тропу, по которой ушла девушка.
Вспышка молнии озарила тупик: изломанную, запятнанную мхом кварцитовую скалу, на добрых тридцать пять футов вздымавшуюся над западной оконечностью гребня. Ее называли Канюковой скалой, хотя канюки ее, пожалуй, скорее избегали. Дочка Харрела стояла на груде валунов у основания каменной башни. Господи всеблагий, да неужто она прыгать собралась? Кто бы мог подумать, что перспектива попасть в государственную больницу до такой степени пугала ее?
Дождь к тому времени немного унялся. Еще несколько шагов, и он сможет завести с Элли разговор. Больше не придется орать во все горло, он будет говорить с ней успокаивающим тоном. Пытаясь отвлечь девушку и тем самым выгадать время, он направил свет фонаря ей в лицо. Она сощурилась… и вдруг улыбнулась ему.
– Давай-ка спускайся оттуда, – сказал шериф. Шагнув вперед, он ступил было на большой плоский камень, но тот пугающе накренился, и шериф отступил на более надежную почву, продолжая светить Элли в лицо. – Я совсем не хочу, чтобы ты оттуда свалилась и расквасила себе нос, ты же такая хорошенькая…
Правду сказать, в данный момент девчонка больше напоминала крысу-утопленницу (шериф понимал, что и сам выглядел примерно так же). И все равно она была хороша. Даже по-настоящему красива.
Словно подслушав его мысли, Элли убрала за ухо промокшую прядь. Вот чертовка! Можно подумать, он ее потанцевать приглашал на празднике кукурузы, а не с обрыва пытался снять посреди бури. Бочком, бочком шериф подбирался все ближе, хотя неверные камни так и выскальзывали у него из-под ног.
– Я просто хотела поговорить с вами наедине, шериф, – сказала Элли. – Поднимайтесь сюда, что-то скажу.
Невзирая на всю окружающую сырость, он почувствовал, как пересохло во рту.
Где-то далеко сзади прозвучал голос помощника Ларсена, как обычно не вовремя:
– Держитесь, шериф Стайлс, я уже иду.
– Стой где стоишь! – рявкнул шериф.
– Это еще почему?
– А потому! – Галька под его левой ногой поехала в сторону, и под сапогом вдруг разверзлась пустота. Он судорожно обхватил руками валун, чтобы не улететь шут знает как далеко вниз. – Помолчи, дурень, я тут переговоры веду!
Небо снова распорол раскат грома. По мере того как ослабевал дождь, гром, казалось, становился все оглушительней. И все же – так ли он вздрогнул бы, если бы не собирался произнести голимую ложь? Притом что она была всего-то нищей девчонкой, а он – взрослым и уважаемым человеком? Когда гром укатился на другую сторону небосвода, шериф услышал кое-что другое, и от этого звука у него шевельнулись волосы на затылке.
Элли Харрел негромко смеялась.
– Переговоры! – сказала она. – Вот, значит, как это в городе называют, верно, шериф? У нас тут в горах другое слово в ходу.
Шериф неохотно отклеился от валуна, заставив себя его обогнуть. Теперь он стоял прямо против девушки, только ниже. Он снова нашел лучом фонаря ее лицо. Ему очень не понравилось то, что он увидел, и он перевел луч ниже. Элли стояла, облокотившись на громадную каменную плиту, косо торчавшую между ними. Получалось что-то вроде естественной кафедры, и она была проповедником.
– Девочка, – сказал он, вернее, прокаркал. Облизнув губы, он начал заново: – Девочка, ну зачем мне туда к тебе лезть?
Она опять рассмеялась.
– И правда, зачем?
– Шериф! Вы там нормально?
Этой короткой фразой помощник Ларсен едва не отправил его в могилу. Шериф повернул голову, чтобы ответить, и как раз в это время наклонная скала, которую Элли Харрел знай себе толкала вперед и одновременно подкапывала ногами, стала почти беззвучно клониться вперед. Лишь шорох гравия предупредил шерифа об опасности, и он успел податься назад, оказавшись на одном из предательски раскачивавшихся камней. Тут у него подвернулась нога, и он спиной полетел в пустоту, выронив фонарь и размахивая руками. Опрокинутая плита рухнула как раз на то место, где он только что находился. Вниз по осыпи потекли ручейки гальки и дождевой воды из потревоженных луж.
– Шериф!.. – заорал помощник Ларсен.
– Да здесь я, – отозвался тот.
Он лежал на камнях десятью футами ниже, ноги выше головы. Попробовав пошевелиться, он вздрогнул от боли. Правая рука, похоже, сломана, да и на ноге он сухожилия точно рванул. Придется Ларсену бежать за подмогой, понадобятся носилки.
Потом он увидел, что Элли Харрел стояла прямо над ним, держа над головой булыжник с дыню величиной. На ее жилистых руках вздулись мышцы.
Э-э, но как он сумел все это разглядеть? Что это там мерцало, светилось?..
– Не надо, – выговорил шериф.
– Вы думали, что уболтаете меня языком и я соглашусь в эту живодерскую больницу поехать? – сказала она. – Нет уж, я лучше помру!
– Ты не должна никуда ехать, – сказал шериф. – Это была ошибка.
– Ага, щас! – проговорила она. Подняла камень повыше и шагнула вперед. – Больше вы не будете похищать девушек с гор!
В это время у нее за спиной, озаренный все тем же потусторонним светом, вырос помощник Ларсен. Он держал в руке пистолет и целился девчонке в затылок. Он ухмылялся.
Его палец коснулся спускового крючка.
– Не-е-ет! – заорал шериф.
И вот тогда прогремел небывалый гром, то есть совсем даже не гром, и шериф снова закричал, на сей раз из-за огня, который опалил ему руку и лицо, охватив вершину горы и все небо, и помощник Ларсен, оплывая и искря, как сальная свечка, бросился с обрыва мимо него. Он страшно кричал, размахивая руками, и шериф потерял сознание.
Ему потребуется несколько недель, чтобы как следует припомнить увиденное. И еще больше времени, чтобы попытаться поверить.
1
Мое имя – Перлин Санди. Обычно меня зовут Перл. А рассказ этот про то, как я последовала за старым огненным драгаманом в глубокую дыру, куда одна девушка проникла прежде меня, и как одна из нас сумела оттуда подняться. Тут будет и кольцо, исполняющее желания, и похитители, и рассерженная толпа, и погоня на машинах (машина, правда, была всего одна), и перестрелка, и, конечно, несколько привидений, которых я, кажется, притягивала. Все это случилось со мной, происходило кругом меня и помимо моей воли в виргинских горах, где, стоя на гребне, вы очень ясно видите перед собой еще один гребень, и так далее, еще и еще, все менее четко, вплоть до бледно-голубой линии на горизонте, потому что этот последний гребень отделяет от вас не только расстояние, но и время. Там, далеко-далеко, вы пытаетесь рассмотреть далекое прошлое этих гор.
Так вот, эта история произошла несколько гребней назад, когда до горцев доходили слухи об очередях за хлебом в городах, о запертых дверях рухнувших банков, о тюремных сроках за распитие пива. Слушая такое, горцы радовались, что у них были ружья, и индюки во дворах, и золотые монеты, спрятанные в перинах, и домашнее виски, такое замечательно разное от двора к двору и от родника к роднику.
Как-то осенним вечером я сидела на поляне на склоне горы Подкова на плоском камне, быть может некогда служившем порогом давно разрушенной хижины, и закусывала сыром и сухим печеньем из магазинчика в Катобе, а заодно размышляла о тревожных новостях, услышанных там. Шляпу и куртку я положила на камни, потому что мне хотелось подставить руки ласковому солнышку, а волосы – дать потрепать ветерку, благо тут никто не мог меня видеть. Я любовалась красочной панорамой, открывавшейся с поляны. Мириады алых и золотых листьев казались мне мириадами жизненных радостей и огорчений. А если на какой-нибудь трепещущий листок смотреть слишком долго, он готов был вспыхнуть огоньком сам по себе. Чтобы этого не произошло, я нигде не задерживала взгляд надолго.
Я видела, как в небесах кружил ястреб, между камнями сновал бурундук, а по ту сторону леса поднимались клубы темного дыма. Такого дыма не увидишь над домашней трубой. Клубы поднимались размеренно и с силой, словно их выдували из большущих мехов. Источник дыма постепенно смещался к востоку, и я решила, что это, должно быть, паровоз катился по Северо-Западной железной дороге.
Нет. Не паровоз. От него дым был бы другим. Я сорвала травинку и успела сжевать ее, прежде чем до меня дошло, в чем тут дело. Во-первых, будь это поезд, я давно услышала бы пыхтение локомотива и стук колес, а дым двигался совершенно бесшумно. Во-вторых и в-главных, я пересекла железную дорогу примерно милю назад, когда поднималась в гору. Так что она должна была находиться не впереди меня, а за спиной.
В общем, мне не оставалось ничего другого, кроме как слезть с облюбованного камня, подобрать шляпу, сумку и куртку и осторожно пробраться между деревьями, чтобы наконец выглянуть из-за лаврового куста и доподлинно рассмотреть, что же производило такой странный дым.
Можете себе представить – вдоль гребня шел человек и курил трубку! Другое дело, что трубка была величиной с бочку, а человек был великаном. Брови выдавались на морщинистом лице, как два рулона колючей проволоки, и без конца цеплялись за дубовые сучья, так что листья и ошметки коры так и сыпались великану на отвороты его высоких ботинок, каждый – с гребную лодку размером.
Он мурлыкал песенку, шагая вперед. Я следила за ним глазами, затаив дыхание. Еще бы! Даже в те времена всякий, кому случалось встретить в горах старого огненного драгамана, понимал, что увидел нечто уже уходящее из этого мира, а значит, стоящее того, чтобы дать ему уйти в тишине.
Пока я смотрела, великан остановился, сделал последнюю затяжку и стал выколачивать трубку о валун. Бух! Бух! – гулко, словно где-то кололи дрова. С каждым «бух!» из трубки вываливалось достаточно золы, чтобы сделать из нее мою статую в натуральную величину и подходящего веса. Потом драгаман надул щеки и с силой выдохнул, рассеивая горячую золу по долине, чтобы искры остыли в полете и не устроили лесного пожара. Сделав это, он вытащил из кармана что-то, что я сперва приняла за переметные сумы для лошади, но в итоге это оказалось кисетом. Драгаман извлек из него «щепотку» трубочного табака размером со стог, сунул в трубку и утрамбовал пальцем. Хорошенько откашлялся – и я увидела огненный шар с теленка величиной. Он запрыгал по чашечке трубки, поджигая табак. Излишки пламени упали в подлесок, и драгаман затоптал их ногой, с сожалением вздохнув, словно ему жалко было попусту переводить такой хороший огонь.
Наконец он подтянул штаны и сел наземь, и земля вздрогнула, словно глубоко в шахте подорвали хорошую порцию динамита. Я тоже присела – больше вынужденно, просто потому, что содрогание склона сшибло меня с ног. Приземление вышло неудачным, и я растянулась под тем самым лавровым кустом. Я как раз потирала ушибленный бок, когда драгаман вдруг запел. Это была песенка про кукушку:
На еловом на насесте
Прокукует нам она,
Донесет благие вести
И разоблачит вруна…
Певец из него, прямо скажем, был еще тот. Он словно камней в рот набрал и ни проглотить, ни выплюнуть их не мог. Тем не менее он помнил уйму куплетов этой старой песенки. Я услышала массу вариантов тех, которые знала, и сколько-то совсем незнакомых.
Наверху горы Подкова
Я брожу совсем один.
Я противный, право слово,
Ты ко мне не подходи!
Ем, когда пустеет брюхо,
Пью, чтоб жажду утолить.
Если камнем не пристукнет,
Я до смерти буду жить…
Напевая, он смотрел вдаль по долине, как совсем недавно смотрела я, и я спрашивала себя, сколько листопадов он видел на своем веку. Иные ведь говорят, будто драгаманы помнят времена, когда здесь не было не то что листьев – даже самих гор.
Я в глубоком подземелье
Возведу из бревен дом,
Чтобы маленькая Элли
Не грустила ни о ком.
На вершине, там, где ветер,
Ястреб, солнце, вышина,
Весь свой век до самой смерти
Буду Элли вспоминать.
Он пел и пел, а я, надо сказать, до песен всегда была сама не своя. Так что течение времени я просто не замечала. Солнце между тем клонилось к закату, воздух становился ощутимо прохладным. И вот, как раз когда солнечный диск коснулся дальнего гребня, драгаман вдруг повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза.
Хорошенькая ведьма
На холмике сидит.
Она не улетает,
Она за мной следит…
Я вздрогнула и покраснела, мне стало неловко. Чем старше волшебник, тем легче он замечает других чародеев, ну а драгаман был тут старше всех, за исключением разве что скал. В общем, надо было мне предвидеть, что он меня обнаружит. Ладно! Я расправила плечи, продралась сквозь лавровые ветки и пошла вниз, к драгаману, который продолжал петь:
Ученостью кичится,
На все найдет ответ.
Но повернет страницу
Всего лишь сотня лет…
Довольно резкая отповедь, впрочем, драгаман совсем не казался рассерженным. Более того – в его глазах мерцали огоньки. Можете себе представить эти огоньки, учитывая, что глаза были каждый с большущую сковородку.
– Здравствуйте, дедушка, – сказала я ему, потому что именно таково вежливое обращение к древнейшим созданиям, даже если они вам и не родственники.
– Нечего называть меня дедушкой, мисс букашка, – отозвался драгаман. – Твои чары на меня не подействуют, я для этого слишком злой. – И он похлопал ладонью по склону горы, отчего из-под меня чуть снова не выскочила земля. – Иди погрейся, малышка! Правда, посидеть на коленях не приглашаю, – тут он подмигнул, – потому что я, видишь ли, уже не свободен.
– А я бы и так к тебе не села, – отрезала я, устраиваясь рядом на травке и удивляясь про себя тому, какое тепло, оказывается, источал драгаман. Казалось, внутри его кипел паровой котел, словно на корабле. – Кстати, ты не представился!
– Верно сказано, мисс курноска, – произнес драгаман, однако исправить свою оплошность не поспешил.
Драгаманы, правду сказать, очень редко торопятся. Для начала он глубоко затянулся, выпустил из широченных ноздрей целое облако дыма и дал ему рассеяться в вечернем небе. Солнце успело скрыться – этак внезапно, как обычно происходит в горах, так что единственным источником света осталась рдеющая чашечка его трубки. Поскольку размером она была, как я уже говорила, с бочку, света хватало вполне.
– Так вот, – выговорил он наконец, – мое имя Пайк. Кайтер Пайк. И учти: когда я говорю «мое имя», я имею в виду всего лишь то, которым меня называли последнюю сотню-другую лет на твоем языке.
– А меня зовут Перлин Санди, и это единственное имя, которое я когда-либо носила.
– Со временем ты заслужишь и другие, – сказал Кайтер Пайк. – Ты еще пока сущее недоразумение, по-другому не назовешь.
Я не нашла что возразить. Мир волшебства очень сложно устроен. В физическом плане мне было едва девятнадцать, но беспристрастная аптекарская хронология, повелевавшая вычитать год рождения из номера текущего года, давала добрых шестьдесят. Сама же себя я ощущала по настроению – то на двенадцать лет, то старше Мафусаила. Юность волшебника длится долгие годы, и по этой причине я не стану рекомендовать такую жизнь никому, у кого есть выбор.
У меня-то его не было.
– Так объясни мне, Перлин Санди, – сказал Кайтер Пайк, – на что тебе усы?
– Они не настоящие, – поспешно ответила я. – Это такая уловка, притворство ради гламура. Как и плечи, и короткая стрижка, и щетина на подбородке.
Я потерла означенную часть, рука ощутила лишь гладкую кожу, но до слуха донеслось жесткое шуршание, стало быть, заклятие еще работало. Способность притворяться мужчиной была одним из самых полезных моих умений.
– Времена нынче неспокойные, – пояснила я. – Мужчина, путешествующий в одиночку, наживет меньше неприятностей, чем женщина.
Так называемые неспокойные времена продолжались всю мою жизнь с самого рождения и в обозримом будущем кончаться не собирались, но поди объясни драгаману все тяготы женского бытия!
Соответственно, я не стала рассказывать ему и о том, как раздражали мою верхнюю губу вышеупомянутые усы.
– Стыд и срам прятать такую красоту, – сказал Кайтер Пайк. – Однако, по-видимому, тебе видней. Я-то все твои уловки вижу насквозь…
Он вновь затянулся, разгоревшаяся трубка осветила его лицо, и я поняла по его выражению, что он видел насквозь не только мою магическую маскировку, но и вообще все, что было на мне. Я поплотней запахнула курточку и обхватила себя руками. Драгаман расхохотался. Его смех породил эхо в горах, точно пушечная канонада.
– Так что тебя привело в мои горы, мисс Вся-Такая-Правильная?
– Если эти горы в самом деле твои, – ответила я, чувствуя себя уязвленной, – то ты должен сам знать! – Тем не менее я тут же рассказала ему, что еще обучаюсь волшебному мастерству и с этой целью путешествую по стране, исследуя магию, творимую в различных местах, в разные времена, разными людьми. – Путешествуя здесь, к примеру, я штудирую книгу Хохмана «Давно потерянный друг». Ее написал голландский переселенец из Пенсильвании, она состоит примерно поровну из ворожбы, сглаза и христианской магии. Не попадалась тебе?
– Да я вообще-то не большой любитель книжки читать, – отозвался Кайтер Пайк. – Они, пожалуй, на что-то сгодились бы, не будь сделаны из бумаги.
Он ткнул древесный ствол указательным пальцем, обширным, точно каменная плита, подержал несколько секунд, потом отнял. На дереве осталась обугленная, дымящаяся отметина.
– Все ясно, – сказала я ему, гадая про себя, смогла бы лично я вынести хоть неделю без чтения, куда там – бесконечно долгий век драгамана. – Мистер Пайк, знаете, сегодня пополудни я кое-что услышала в магазине Катобы, и это не дает мне покоя. Известно ли вам что-нибудь о…
Я не закончила фразу. Он вскинулся и присел, упираясь в землю руками, – громадный сгорбленный силуэт на фоне темно-синего неба. Насторожившись, он пристально смотрел вниз по склону.
Я тоже посмотрела в ту сторону и заметила вдалеке движущийся, слегка подскакивающий огонек. Фонарь. И не один. Я услышала мужские голоса, они приближались.
Кайтер Пайк принюхался, потом еще раз. Больше всего он в этот миг напоминал вспугнутого оленя.
– Надо мне убираться, мисс Жемчужинка. Приходи как-нибудь вечерком на Канюкову скалу, поужинаешь с нами.
Повернулся – и, не добавив больше ни слова, просто исчез.
Тут надо заметить, что у большинства его соплеменников переход от человеческой ипостаси в крылатую занимает примерно столько времени, сколько нам с вами надо, чтобы намазать булочку маслом. Однако Кайтер Пайк не замешкался даже и на эти мгновения. Он сделал кое-что другое.
Как многие горные существа, и в особенности древние, драгаманы – «повертыши». Это значит, что они умеют поворачиваться к миру этак боком и исчезать из виду. Нипочем не найдешь, если не знаешь, что искать. И притом быстро.
Что до меня, то я поискала и нашла тень драгамана – узенькую полоску, черной змеей переползавшую по земле. Еще миг – и она совсем скрылась из глаз, словно всосавшись в трещину камня.
Я обдумывала возможность укрыться подобным же образом, но любопытство одержало верх. И я, проверив свое мужское обличье, двинулась вниз по склону прямо навстречу охотникам, которые с треском проломились сквозь заросли лавра, держа наготове ружья.
– Кто здесь? – закричали они при виде меня.
– Ты один?
– Покажи руки, мистер! Живо покажи руки!
Я послушно подняла руки, моргая против яркого света: кто-то направил фонарь мне прямо в лицо. Еще кто-то довольно неласково обыскал меня на предмет спрятанного оружия. Однако маскировка работала на совесть, и его ладони не ощутили ничего лишнего – только мужское грубое и жесткое тело.
– А где значок, сынок? – спросил человек с фонарем.
– Нету у меня никакого значка, сэр, – ответила я. – Я же не сборщик налогов. Я тут человек чужой и никому зла не желаю. – То, что слышала я сама, было обычным голоском девушки по имени Перл, который все казался мне излишне детским, если не считать легкой хрипотцы, подхваченной в странствиях, – мне как будто все время требовалось откашляться. Мужчины, напротив, слышали вполне мужской голос, соответствовавший физическому облику и одежде, то бишь образу, который я внедряла в умы окружающих. – Вы, ребята, тут что, на опоссумов охотитесь? А почему без собак?
Луч фонаря убрался из моих глаз, и я смогла рассмотреть лысую голову и тяжелый подбородок старика, который держал фонарь. Его лицо было мне знакомо, и, если бы я решила явить свой истинный облик, этот человек тоже узнал бы меня – мы с ним виделись в тот день около полудня в магазинчике Катобы. Он громко разглагольствовал с продавцом, пока я обходила полки, наполняла свою корзинку и внимательно слушала.
«Закон – это тьфу! – вещал дед. – И неча мне грузить, что его слушаться надо! – Вытащив карманный нож, он разрубил им яблоко и, вместо того чтобы счистить кожицу, как делают терпеливые люди, принялся ее срезать, только сыпались на пол красненькие ошметки. – И потом, в каком законе написано, что они вольны забирать наших детей?»
«Уймись, Эш Харрел, – сказал ему продавец. Он смотрел на горку очистков, явно предвидя, кто вынужден будет ее убирать, и эта мысль не доставляла ему удовольствия. – Она вернется, и с ней будет все хорошо. Как и с остальными».
«Ты хочешь сказать – взрезанными, как свиньи? – вскричал старик, которого называли Эшем Харрелом. – Да лучше бы ей…»
Но вместо того чтобы договорить, он швырнул ободранное яблоко в ящик с песком, стоявший у печки, и, громко топая, устремился наружу. Выходя, он так хлопнул дверью, что завалился набок знак «Местный хлеб».
«Вам помочь, мисс? – спросил продавец, испытывая явное облегчение от возможности поговорить с кем-то кроме Эша Харрела. Тем не менее, когда я поинтересовалась, из-за чего был такой сыр-бор, он лишь покачал головой и ответил: – Лучше вам в это не мешаться, мисс, уж вы мне поверьте».
Вот об этом я и размышляла, сидя на плоском теплом камне на поляне в горах: кто сбежал от старика Харрела, кого вскрыли, точно свинью, и почему катили бочку на закон.
И вот я снова оказалась нос к носу с мистером Харрелом. Настроение у него с тех пор явно не улучшилось, и смотреть на него было, прямо скажем, страшновато.
– Охотимся, но не на опоссумов, – ответил он мне, только не плюясь от презрения. Свет падал на его лицо снизу вверх, делая из него махрового головореза. – Ты, мистер, никого тут не встречал? Выше по склону?
– Нет, сэр, – ответила я.
Ложь – самое простое волшебство из всех существующих. Если все произнести правильным образом, слова меняют реальность. Старик не то чтобы вполне мне поверил, но вместо ответа запустил руку в старческих пятнах в карман плаща.
– Мистер Эш, – сказал один из его спутников. – Мистер Эш, надо идти!
Остальные четверо охотников были куда моложе своего вожака. Старик был суров, точно фанатичный священник, но парни определенно выглядели напуганными. Они озирались так, словно с любой ветки на них вот-вот должен был спрыгнуть тот-кто-за-спиной, а каждый шорох ветра в высокой траве означал, что там прячется кто-то, готовый перекусить горло. Если их когда-то и учили тому, что на охоте следует держать ружья дулами вниз, они со страха давно об этом забыли. Мне очень не понравилось, как они размахивали двустволками. Сдвоенные дула показались мне жестокими черными глазами, ищущими, кому бы заглянуть в лицо.
Старик между тем выволок из кармана помятую и потрескавшуюся фотографию. Он протянул ее мне. Его пальцы подрагивали и разжались так медленно, словно ему до смерти не хотелось выпускать ее из руки. Он поднял фонарь. С фотографии на меня смотрела прелестная рыжеволосая девушка.
– Идемте, мистер Эш…
– Заткнись, – рассеянно огрызнулся мистер Эш, примерно так, как велят замолчать брехливой собаке. – Ты нигде не встречал эту девушку, парень? Мою дочь?
– Нет, сэр, не встречал.
– Здесь на картинке не видно, но у нее между передними зубами такая щелка, и она смеется во весь рот, как мальчишка. Так ты ее точно не видел? Может, в соседнем округе? – Он помолчал. – Или, скажем, в Роаноке, среди… всех тамошних работающих девиц?
– Нет, сэр. Мне очень жаль, но я ее точно не видел. А давно она пропала?
– В эту пятницу будет три месяца, – ответил старик.
Он выхватил у меня снимок и сунул обратно в карман, даже не посмотрев, словно это был чек из магазина.
– Мистер Эш, мы можем разминуться с ними.
– Ни под каким видом, – ответил он. – Они объедут отрог и будут подниматься по склону, а мы пойдем напрямки. Мы минут на десять их опередим, если не больше!
– Если только кое-кто не предупредит их, – произнес у меня над ухом чей-то новый и весьма грубый голос. Обладатель голоса ткнул меня сзади коленом, и я пошатнулась.
Старик мгновение поразмыслил, после чего махнул ружьем.
– Верно рассуждаешь, Сайлас, – сказал он. – Вот что, мистер, пошли-ка с нами!
– Куда? – спросила я.
Сайлас так сгреб меня за плечо, словно собирался продавить его до костей. Я охнула, отреагировав не столько на боль, сколько на ярость, которую источал этот человек. Особое зрение не самая сильная моя сторона, но, когда меня вот так грабастают, я начинаю считывать мысли помимо собственной воли. Вслух, впрочем, я задала вопрос, на который его свирепая хватка уже послужила ответом:
– Слушайте, ребята, вы чем тут вообще занимаетесь?
– На монстров охотимся, – ответил старик.
Пока мы неровной цепочкой выбирались на двухполосную дорогу по другую сторону хребта, старик хранил молчание, но я внимательно слушала, как перешептывались остальные.
– Кого они взяли на этот раз?
– Я слышал, что Полли, и еще Берта, младшего сынишку Лансфорда, и близнецов Мэйнеров.
– Не мели чепухи! Полли сидела в качалке у себя на крыльце, когда я там проходил. У них не Полли, а ее сестра Лула.
– У них – это у кого? – поинтересовалась я.
– У шерифа, конечно. И у его помощников, чтоб им всем повылазило!
– А почему? Они и есть монстры, о которых мистер Эш говорил?
– Заткнись, – велел Сайлас, подкрепив свои слова затрещиной. – Даже девки столько вопросов не задают!
– Я одно знаю: они не затащат в свою проклятую операционную ни одной нашей девчонки, если только от меня хоть что-то будет зависеть!
– Тихо вы там! – распорядился старик.
Мы опять спускались по склону. В свете его фонаря уже вспыхивали «кошачьи глаза» отражателей на повороте дороги внизу. Мы шагали в молчании, но, если сопоставить все услышанное с хваткой Сайласа, не отпускавшего мое плечо, выводы напрашивались неутешительные.
Вот уже несколько месяцев по всему графству пропадали молодые парни и девушки, чьи семьи обитали в долинах и на склонах хребтов. Они исчезали то ночью, то днем, иной раз по одному, но порой – по полдюжины сразу. Люди находили мотыги, удочки, корзинки для ягод, лежавшие там, где их роняли подростки. Ребят, достигших возраста, когда уже начинают интересоваться противоположным полом, всячески предостерегали, увещевая не удаляться от дома или, по крайней мере, держаться группами, но молодежь не слушала предупреждений – по свойству юных и влюбленных у всех народов и во все времена. Поэтому исчезновения продолжались.
Однако потом пропавшие начали возвращаться. Родители, успевавшие в течение нескольких недель перейти от паники к глухому и безнадежному горю, вдруг слышали лай собак, выскакивали на крыльцо – и вот вам пожалуйста, чудо из чудес, по подъездной дорожке топает их Вассар или Хэзел, чуточку не в себе, чуточку заторможенный, сбитый с толку…
