Текст книги "Папина жизнь"

Автор книги: Дэйв Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Утащил твою маму.

Билли озадаченно нахмурился.

– Нет, он не утаскивал маму!

– Нет?

– Нет, не утаскивал.

– Ну, а что он тогда сделал, Билли?

Билли был невероятно серьезен:

– Пап, ты мне, конечно, не поверишь…

– Нет, наверное, – улыбнулся я. – Ты расскажи.

– Он знает одного человека…

– Ну, так давай, рассказывай. Ты же можешь.

– Ну вот, этот человек, вот, да?

– Да?

– Он волосатый, вот, да?

– Да?

– И жил в озере.

Я протер стол и сел. Кажется, настал особый момент.

– Волосатый человек, который жил в озере? Забавно.

– Нет, пап, не забавно, – сказал Билли.

– Итак, расскажи же мне, – басом прогремел я, – об этом волосатом человеке в озере! – Я изображал Чарлтона Хестона, но Билли не оценил.

– Он сделан из золотого!

– Из золотого чего?

– Да нет, пап, он сам сделан из золотого! Он очень злой!

– Злой, да?

– Очень. – Билли замолчал на секунду, поковырял в носу, выудил козявку, сжевал ее и сказал:

– Там он нашел себе железо!

– Железо?

– Да. Железо.

– Он пьет препараты железа?

– Пап, просто железо! Железо!

– И это все тебе рассказал Крис.

Билли кивнул.

– И все это было в старые времена.

– Ага, в старые времена. – Бессмысленно спрашивать, в какие именно, потому что «старые времена» покрывают всю историю человечества вплоть до рождения Билли. – Это он тебе на ночь рассказывал?

– Да, пап.

– Крис читает тебе на ночь?

– Да, он нам с Джедом все время читает на ночь, но это не сказка из книжки, папа, это он сам придумал! Он очень умный.

Я схватил в охапку своего маленького мальчика и поцеловал в носик.

– Расскажи мне еще про Криса, – сказал я.

– Пап!

– Да, Билли?

– Я щенок, гав-гав!

– Ладно, щеночек. Рассказывай.

– Пап, ты забыл «гав-гав», гав-гав.

– Извини, гав-гав.

– А в Мамином Доме щенка не бывает.

– Не бывает? Как обидно.

– У мамы дома щенок делается медведем.

– Да, правда?

– Большим, страшным медведем!

– А почему он делается большим и страшным медведем?

– Крис говорит, что я страшный медведь, страшный большой медведь.

– А страшный медведь тоже злой, как волосатый человек в озере?

– Да, гав-гав!

Кристофер Пиннок.

Крис Пиллок. Пиллок-Мудиллок.

Роман с Мариной закончился в середине лета. Она сообщила мне о разрыве в тот день, когда вызвала на дом агента по недвижимости.

– Я уезжаю в Испанию, – объяснила она.

– К мужу? – Я угадал. Я почти предвидел такое развитие событий.

– Гэри сейчас с ним. Мы все решили, что нам с его папой стоит попробовать начать все сначала.

Я так и не разобрался в ней как следует. Марина была чуть старше меня, но с ней я удивительным образом чувствовал себя защитником. Удивительным, потому что Марина сама производила впечатление полнейшего самообладания. Она подсмеивалась над собственной слегка перезревшей фигурой, но не видела причин одеваться по этому поводу кое-как и не следить за собой. Она заботилась о себе, как и о своем доме. И обо мне. Это она сформулировала условия наших отношений, но я чувствовал, что она сама видит свою женскую долю в том, чтобы давать, а не брать. Она удивляла меня порой. Скажем, с поразительно старомодным девичьим смущением она предупреждающе клала руку мне на голову, стоило мне потянуться губами ниже ее живота, – но при том время от времени сама самозабвенно ласкала мой пенис губами, после чего полоскала рот заранее приготовленной ароматизированной водой.

СЕКС! СЕМЬ КОЛДОВСКИХ СПОСОБОВ УЛОЖИТЬ ЕГО К ТВОИМ НОГАМ!

Марина прочитала эту статью раньше меня.

Гэри, рассказала она, получил диплом по гостиничному менеджменту и организации отдыха. Он работал изо всех сил, и Марина им гордилась. Первую работу он нашел в Малаге. Там же разыскал отца и встретился с ним после двухлетнего перерыва. Одно вело к другому; Марина подала в салоне заявление об уходе. Она улетала на следующий день.

– Я буду скучать, – сказал я.

– Не будешь. Во всяком случае, недолго.

– Все-таки не пропадай, ладно?

– Джо, ты лучше позаботься о своей девочке и ее братишках. Ты хороший человек и найдешь себе кого-нибудь получше меня.

Получше ее? Впоследствии я пытался мысленно реконструировать ее прошлое. Марина, как мне всегда казалось, слишком много повидала за свою жизнь и вряд ли была из дочек тех потрепанных «белых воротничков», чьими тюлевыми занавесками и «форд-сьеррами» оформлены все улицы. Вряд ли она была из тех преданных дочек, что одеваются в точности как мама, справляют помолвку в свой двадцать первый день рождения, выходят замуж год спустя и через пять лет горько сожалеют о собственной глупости. Но скорее всего, она не была и крутой, как те курвы, которых я так боялся в средней школе. В четырнадцать они уже встречались со взрослыми парнями, в пятнадцать начинали с ними спать, в шестнадцать рожали детей без всякого желания и надежды снова увидеть тех ублюдков, с которыми кувыркались в кустах. Но вместе с тем Марина имела с такими девушками нечто общее: грустную уверенность в том, что для приобретения определенного статуса ты должна смириться с тем, что тебя используют.

Марина поцеловала меня в щеку. Можно было бы разыграть обиду или злость, но толку-то? Я пожелал ей удачи и вернулся домой, в свое одиночество.

Глава 9

Так когда же я начал расклеиваться?

Ко мне в голову иногда заскакивает некий демон-диджей и заводит там песенки из одного и того же альбома под названием «Папа съезжает с катушек. Все хиты». Вот одна из таких…

Мы вчетвером едем по дороге в Броквелл-парк. Сияет солнце! Мы едем веселиться задешево! Урраа!

Тут Билли начинает:

– Пап, машина вся грязная!

Подтягивается Джед:

– Пап, машина вся старая. А новую можно купить?

Глория поворачивается с переднего сиденья к мальчикам и вносит свою лепту:

– Сами знаете, что папа на это всегда говорит.

С каждого по куплету. А теперь – припев хором:

– У нас нет денег!

– Нам не хватит денег!

– Тогда придется обходиться без чего-то другого!

Вулкан Этна дает предупреждение перед извержением. Этим он отличается от меня.

– Ах вы наглые, неблагодарные, черствые ЗАСРАНЦЫ!

Я ору ломающимся голосом, точно прыщавый подросток, кулаками молочу по рулю:

– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ!

Я съезжаю с дороги в какой-то переулок, скрежещут тормоза, я выскакиваю и обеими руками с грохотом захлопываю дверь. Я пинаю эту проклятую «астру», сначала дважды, потом снова, перехожу дорогу и присаживаюсь на чью-то изгородь. Садовый гном смотрит, как я бешусь. Свиньи, маленькие свиньи! Сколько слез и пота я из-за них пролил, а они только и делают, что ржут! Все, достали папу! Разрушили город. Вокруг сплошь пепел и лава. Я закрываю лицо ладонями, гляжу сквозь растопыренные пальцы на испуганные личики за стеклом машины. Как сказал сэр Элтон, «Самое трудное слово – прости».

Я возвращаюсь в машину.

– Домой.

Молчание. Покореженная земля. Шрамы.

Как-то летом, в воскресенье, мы с детьми пошли в гости к Карло и Джилл в их новый дом в Грохэм-Хёрст. Нас позвали на обед. Мы, взрослые, предвкушали долгую сиесту в саду. Карло и Джилл процветали. Бизнес Карло шел прекрасно. Джилл преуспевала в своей медицине. Их новый дом сверкал чистотой. Я тоскливо взглянул на портрет Карло и Джилл с детьми Пауло и Эмили, который сам написал, еще когда они жили в засаленном домишке.

– Хорошая работа, – заметил Карло, встречая нас в холле.

– Да уж неплохая, – вздохнул я. – Небось целый десятипенсовик теперь стоит.

– Да ладно тебе! – ответил Карло. – Все мы знаем, что ты хороший художник, даже ты сам.

Это они меня подбадривали. Но на душе у меня тем временем кошки скребли. Мы сели есть. Я был как никогда признателен своим детям за примерное поведение, а едва они все встали из-за стола и ушли играть, вздохнул с облегчением. Эмили была на два года моложе Глории и относилась к ней с соответственным почтением. Девочки отправились в комнату Эмили. Ровесники Джед и Пауло убежали в сад, лазать по шведской стенке. Билли и Морж Жорж погрузились в беседу. Мы с Карло и Джилл вынесли кофе на патио, сели за деревянный столик и приготовились наслаждаться покоем и благодатью.

– У тебя необыкновенные дети, – сказала Джилл.

– В каком смысле?

– Они такие одаренные. И так хорошо со всем справляются.

Мне нравилась Джилл, и в психологии она разбиралась очевидно лучше, чем ее подруга, моя экс.

– Ты их видишь и с Дайлис, – сказал я, – стало быть, в некотором смысле можешь судить о них лучше меня.

– Вряд ли, Джо.

Карло налил мне коньяку. Вообще-то я уже выпил достаточно, да и вечером предстояло вести машину, но я был признателен за то, что у нас так легко шла беседа, которой я опасался. Возможно, Карло и Джилл заранее рассчитали, что, начни они полностью избегать разговоров о Дайлис, это выглядело бы нарочито. Получилось бы, что они на ее стороне. Я глотнул коньяку.

– А этот Крис, он вообще что из себя представляет? Я же его ни разу не видел. Даже на фотографии. – Я посмотрел на них. Они переглянулись.

– Да довольно милый, – ответила Джилл.

– Довольно упорный, – добавил Карло.

– Упорный?

Карло засмеялся и глянул на Джилл, но она его веселья не разделяла.

– Ну, он… очень увлеченный человек. Как это объяснить? Очень увлечен своими компьютерами, своими духовными поисками… – он снова засмеялся. – Ну, прости, Джилл, – он поднял руки, словно моля о пощаде. – Ну, согласись, он с таким напором про все это говорит.

В воздухе повисла неловкость.

– Он, конечно, очень серьезный, – осторожно ступила на скользкую почву Джилл, сама при этом сохраняя полнейшую серьезность. – Но мне не кажется, что это не так уж плохо для мужчины. Многие в наше время чересчур инфантильны.

– Да, это ты права, – согласился я. – Кстати, уж если об этом заговорили, а какого он роста? – К его «духовным поискам» вернемся попозже.

– Среднего, – ответила Джилл.

– Более среднего, чем я, или менее среднего?

– Немножко менее среднего, я бы сказала.

– Отличная новость. А сколько ему лет?

– Он чуть менее среднего возраста, чем ты, Джо, – сказал Карло. – Ему, по-моему, еще нет тридцати.

– Ясно. Ладно, не мучай меня. Ну а сколько точно?

– Не хотелось спрашивать.

– Джилл, ну тебе-то Дайлис небось уж точно сказала?

Джилл пришла в замешательство:

– Ннет, кажется, не говорила…

– Ну да…

– Честно, не говорила.

Я слегка повысил ставки:

– У него есть маленькая бородка?

– Джо, ну хватит! Вообще-то есть.

– Ха! Это был вопрос с подвохом, я знал заранее! А туристические ботинки он носит?

– Не посмотрела.

– А спорим, он точно показал тебе свой «палм-пилот»?

– Черт, Джо, да ты совсем того! – нарочито изумился Карло. – Нет, он не показывал.

– А, так он у него все-таки есть! – сказал я. – Просто тебе не показал.

– Вообще-то я ему свой показывал, – Карло полез в карман. – Вот этот. – Он положил на стол свою игрушку, облаченную в черный чехол.

– Et tu, Brute^[10]… А еще он небось болеет за Челси, как один известный мне господин итальянского происхождения?

Карло всю жизнь считался фанатом Челси, но его вялый интерес заметно всколыхнули «наши люди», как он их называл, пришедшие в этот клуб. Они, мол, там быстро навели порядок.

– Нет, – ответила Джилл. Теперь она улыбалась.

– Да ну? Удивительно. А за кого он болеет?

Ответил Карло:

– За «Олд Брукхэм Уондерерз». Это любительская команда из Суррея, он там жил в детстве.

– Здорово. И у них наверняка морковный пирог в перерыве.

– Ну-ну-ну, – сказал Карло, положив мне руку на плечо и посверкивая на меня глазами. – Что-то ты какой-то сердитый.

Я и был сердитый. Я к этому постепенно привыкая.

– Извини. Больше смущать не буду… – Я глянул в сад, где играли мальчишки. – Просто, понимаешь… я ж не какая-нибудь заблудшая душонка. Я знаю, что делаю, или, по крайней мере, чего добиваюсь. Но мне все-таки тяжело приходится. Даже когда они у Дайлис, я все равно о них забочусь – проверяю, выстирана ли одежда, запасаюсь едой, привожу квартиру в порядок, чтобы там все не развалилось. Я плыву против течения, но долго не протяну. Вот так плывешь, плывешь, а потом устаешь и тонешь.

Про деньги я ничего не сказал. Они бы выписали мне чек, а я бы не смог взять.

Все помолчали. Потом я сказал:

– Я все покоя себе не нахожу, потому что не знаю, что у них там происходит, в Далвиче. Как себя дети ведут с Дайлис и Крисом. Не знаю, как она с ними себя ведет. Я на них иногда ору. Вот наорал недавно, когда ехали в Броксвелл-парк…

Я не стал рассказывать, что совсем с катушек съехал и в парк мы не доехали. Надеялся, что дети тоже никому не расскажут, в особенности Дайлис.

– …И я не знаю, что у него на уме.

– В каком смысле – что у него на уме?

– Я правда не понимаю. Он им отчим? Так, что ли? А что должен делать отчим, чего я не делаю? И хочет ли он своих детей? Мои ребята говорят, вроде бы Дайлис хочет ребенка, только не прямо сейчас. Ну да у нее еще много времени впереди. И все-таки, если это случится, что будет с моими детьми?

Карло и Джилл вежливо меня слушали. Почти бесстрастно. Я заметил, как у меня дрожит голос.

– Наверное, нам с Дайлис стоит все это обсудить самим. Но ей это неинтересно. Да, а кстати, – перебил я сам себя, стараясь говорить небрежнее, – а что это у него за «духовные поиски»?

Карло ухмыльнулся и поглядел на Джилл, но она не ответила.

– Джо, – сказал Карло, – он мне не кажется ни странноватым, ни… вообще… просто его интересует дзэн, и все. Личный рост, общение с собственной душой и все такое. Вот бы вам встретиться как-нибудь, пойти в лес и устроить джиу-джитсу нагишом.

– Идея замечательная. – Я повернулся к Джилл. – Ну, а ты, Джилл, какого о нем мнения? Он привлекательный? Вот будь ты на месте Дайлис, он бы тебе понравился?

По-моему, Джилл ожидала этого вопроса. Может, ее уже и Карло спрашивал. А может, она сама себя спрашивала.

– Я же не на ее месте, Джо. Так что ничего не могу тебе ответить.

Настало лето, первое в двудомном режиме, и мои финансовые трудности обострились до предела. Дайлис с Крисом и с детьми в середине августа отправлялись на две недели в Прованс. Я на электричке свозил Глорию, Джеда и Билли на денек в Гастингс, на импровизированный пикник с едой из спортивной сумки. Мы сидели на волнорезе.

– Тут воняет, – заявил Джед.

– Слушай, не придирайся, хорошо? Я и так устал до полусмерти, пока вас сюда тащил.

Ребята развлекались, швыряя в море гальку. Я раскрыл сумку с едой: у нас были подсохшие бутерброды с сыром, подгнившие яблоки и подтаявшее «Экономичное» шоколадное печенье. Я сидел в тени, вытянув ноги, и наблюдал, как дети едят и играют. Впервые с того момента, как я остался с ними один, у меня появилась мысль, что больше так не выдержу. Совершенно невозможное раньше теперь казалось правдой: в Далвиче детям было бы лучше. Дайлис и этот мудак Крис обеспечили бы им нормальную жизнь. Я бы виделся с ними, скажем, через выходные, как большинство брошенных отцов. Меня от такого тошнит, но дети-то наверняка свыклись бы. Ну что они потеряют, в конце-то концов?

– Пап. Мне не нравится этот пикник, – сказал Джед.

– Ясно. Мне тоже не очень. Но можем тогда попробовать поймать и съесть чайку. – Джед не засмеялся. – Ладно, – вздохнул я, – пойдем, купим чипсов.

Глория помогла мне упаковаться, и мы устало побрели по гальке обратно. После обеда я собирался пойти в район художников, но Джеда интересовали исключительно аттракционы.

– Нет, Джед, на аттракционы мы не пойдем.

– Почему? – И взгляд такой ровный. Я вижу, что Джед уже продумал все аргументы.

– Потому что там полно народу, да и вообще, зачем швырять деньги на ветер?

– А у меня есть собственные деньги!

Зря я с ним так резко.

– Если бы мы с тобой были вдвоем, тогда да. А так нет.

– Но я хочу потратить деньги на аттракционы!

– Джед, извини, но нельзя.

– Но, пап…

– Нет, Джед. Нет, и все.

– Но, пап…

– Джед, перестань! Я сказал нет, и все! Нет, понимаешь? Нет!

Так-так, еще одна песенка для моего демона-диджея. Хорошенькая коллекция.

– Хорошо, Билли, ладно, испечем этот чертов шоколадный кекс! Но тогда ты будешь мыть посуду!

– Земля, земля! Вызываю Джеда! Джед, выходи на связь, прием!

– Глория, принцессочка моя, ангел мой, любимая моя девочка. Вот когда я стану как Чарли Диммок, научусь бросать топор как Чарли Диммок, и у меня будет столько же свободного времени, вот тогда мы разобьем в саду эту твою дерьмовую клумбу. Договорились?

– Ах вы наглые, неблагодарные, черствые ЗАСРАНЦЫ!

Видите, какие встревоженные личики? Слышите, как хлопает дверь машины?

Дети заснули в автобусе по дороге в тот район Гастингса, где полно сувенирных и антикварных лавок. Потом я посадил Джеда в коляску вместо Билли, а Билли взвалил на плечи. Так мне было тяжеловато идти, зато мы с Глорией могли поговорить.

– Пап, а ты ведь художник?

– Да. Надо бы рисовать побольше.

– Да, надо бы. Мне нравится та картина, которая висит у нас дома на стене. – Затем Глория спросила: – Пап, а ты еще встречаешься со своей подругой?

– Нет.

– А что случилось со Сьюзи?

– Она уехала.

– А ты по ней скучаешь?

– И да, и нет.

Обратно в Лондон мы добирались с трудом и медленно. Конечно, отменили наш автобус, конечно, мы сели в другой, который шел кружным путем. Чтобы добраться до дома быстрее, на Ист-Кройдонском автовокзале мы поймали такси (и я вытащил из носка припрятанные на черный день десять фунтов). Я открыл дверь, наклонился, чтобы подсадить Билли, и увидел на подножке туфлю неизвестной тетки. Тетка была примерно моего возраста и явно собиралась из-под носа увести мою тачку. Я уставился на нее и заорал: «Эй!» Впихнул Билли внутрь, впихнул за ним Джеда и Глорию и только тут разглядел, что на самом деле тетка придерживала мне дверь. Она отошла и теперь корчила рожи с подругой.

– Извините! – без сил произнес я в окно. – Извините!

Не знаю, услышала она или нет. Мне стало тошно. Веселая поездка к морю ухнула в прошлое и заняла место среди других дней, и лишь поздно вечером, когда дети наконец заснули, я припомнил пару старых хитов:

– Это краска-эмоция, папа!

– Спите, детки, сладко спите, поскорей глаза сомкните…

– Чем больше мы будем петь на ночь, тем скорее мама вернется из поездки.

Да, сейчас такого уже не сочиняют.

Я лег на кровать одетым. Я, кажется, мог бы проспать целую вечность. Уже сквозь дрему я припомнил старые слова Кенни, сказанные им больше года назад:

Холост, добр к детям, владеет кистью, задница хоть куда. Прямо мечта.

Ага, как же.

ЧАСТЬ II

ЛЮБЛЮ

Глава 10

Я познакомился с ней, когда она пришла под мою стремянку.

– Это плохая примета, – сказал я ей, опустив взгляд. Глядя ей в лицо. И на грудь.

– Не обязательно, – ответила она, но глаз не поднимала. Она обозревала розетку в стене и не скрывала, что интересуется, аккуратно ли я наклеил вокруг розетки обои.

В те дни я слишком много флиртовал. Я совершенно вымотался.

Мне дала работу вдова по имени миссис Роуз, а эта женщина вошла в дом без звонка, когда я стоял на стремянке. Старые обои были сорваны, штукатурка наложена как следует, стены зашпаклеваны. И вот я стоял посреди чистейших и ровнейших аквамариновых стен, с кистями и валиками, и наносил на них белое блестящее покрытие. Я исподтишка следил, как она не спеша заходит в комнату и останавливается ровно посередине, скрестив руки на груди. Довольно высокая, стройная. Кожа тонкая, с едва заметными веснушками. Короткие волосы, рыжевато-каштановые. На ней была куртка поверх полупрозрачного зеленого топика с бесконечным количеством пуговок спереди, из-под брюк цвета хаки торчали коричневые ботинки на плоской подошве. У меня самого такие были. Я поднял взгляд от башмаков вверх, и тут она наконец на меня посмотрела.

– Миссис Роуз вас очень хвалит, – сказала она. Судя по интонации, она откуда-то из Уотфорда. Она будто бросала мне перчатку, но какая-то нежность перечеркнула этот вызов. Я обуздал свою обычную шутливость:

– Это хорошо, – сказал я, благодарнее, чем собирался.

– Вы ведь живете поблизости, да? – спросила она.

– Да, пешком дойти можно.

Значит, они с миссис Роуз обо мне говорили. Сердце у меня забилось быстрее. Прошел год, как уехала Дайлис.

– Ну, а если бы я к вам зашла, – женщина перешла прямо к делу, – вы не могли бы показать мне чертежи и фотографии, которые показывали миссис Роуз? Я ищу, кто бы мне отделал квартиру.

– Конечно, – ответил я. – Давайте сегодня, попозже?

– Хорошо. Если вам удобно. Во сколько?

Я стоял на стремянке и вдруг подумал, как глупо было бы сейчас свалиться.

– Мне еще нужно забрать детей… Полпятого – как? Позже уже начинается чай и вообще масса дел.

– Было бы замечательно, – сказала она и впервые улыбнулась.

Мне понравилось, как она сказала «замечательно».

Я слез, оторвал кусок от прокладочной бумаги и записал свой адрес и телефон (на всякий случай). Подошел к ней и вручил бумажку. Когда она взяла ее из моих рук, я заметил, что глаза наши точь-в-точь на одном уровне.

– Замечательно, – повторила она. – До встречи!

Она повернулась и вышла из комнаты, шагая чуточку неловко. А я стоял и пялился на дверь, не понимая, почему я одновременно так очарован и так спокоен.

Я ушел от миссис Роуз в три часа, забрал детей, отвел домой и предоставил их самим себе. Наверху в ванной я протер пальцы растворителем, чтобы счистить краску, затем тоником, потом вымыл с мылом, чтобы избавиться от запаха тоника. Я снял рабочий комбинезон и вымыл подмышки. Я внимательно слушал, не ругаются ли дети внизу.

Потом встал перед зеркалом, втянул живот и стал лихорадочно высчитывать: она сказала «отделать мне квартиру», значит, она одинока… или хотя бы ни с кем вместе не живет. «Миссис Роуз вас хвалила» – это вряд ли простое вежливое замечание. Она давала мне понять, что считает меня надежным человеком, иначе ее знакомая, такая серьезная женщина, ее бы не пригласила. Тут я, к своему удивлению, вдруг взял да и прыгнул под душ. Потом я вдруг, к своему удивлению, взял да и побрился. В жуткой спешке я прискакал в спальню и достал относительно свежую рубашку. Часы у кровати сообщали, что сейчас почти полпятого. Я порылся в поисках свежего белья, нашел, надел, влез в любимые джинсы, натянул через голову рубашку и услышал звонок в дверь.

Первой на звонок выскочила Глория. Я вышел на лестницу и спрятался в засаде.

– Здравствуйте, меня зовут Глория.

– Здравствуй, Глория. А меня зовут Анджела. Очень приятно познакомиться!

Анджела. Я и не знал, как ее зовут.

– Здравствуйте, Анджела. Я сейчас скажу папе, что вы пришли.

И тут я вышел сам.

– Привет! Проходите, проходите! – Весело, звонко, радостно! И беспечно!

Анджела поднялась вслед за Глорией по длинной лестнице в квартиру. У нее на плече болталась ковровая сумка.

– Привет еще раз. Уже познакомились с Глорией?

– Да. Глория, сколько тебе лет?

– Угадайте, – предложила моя нахалка.

– Хорошо. Сейчас-сейчас… – Мы стояли на площадке. Анджела, едва заметно улыбаясь, сделала вид, что размышляет. И, наконец, объявила: – Я бы сказала, десять с половиной.

– На самом деле девять, – ответила Глория, умело скрывая восторг. – Десять мне только в будущем году исполнится.

– Да ну! – Анджела прикинулась изумленной. – Надо не забыть отправить тебе роскошную открытку!

Тут Анджела спокойно могла бы повернуться ко мне и, чтобы заполнить неловкую паузу, «занять» меня каким-нибудь дурацким разговором, обсуждать Глорию, как будто ее нет рядом:

– Совсем как взрослая!

– Да, она для своих лет очень развитая.

– А как хорошо воспитана!

– О, это, увы, не всегда так!

Нет, Анджела поступила лучше.

– Ну ладно, Глория, – подытожила она, нарочито смиренно, – сейчас мне пора пойти с твоим папой поговорить про обои и краску.

Упомянув про интерьер, она, по-моему, совершила первую ошибку: Глория сама у нас была мировым специалистом в области дизайна.

– Так вас зовут Анджела, да? – спросил я, ведя гостью на кухню.

– Точно, – ответила Глория, прежде чем Анджела раскрыла рот.

– Садитесь, – предложил я. – Глория вытащила стул из-за стола. Тут вдруг я понял, что давным-давно перестал замечать, как убога наша кухня. Анджела поблагодарила и села, пристроив сумку на полу. Глория с налету бросилась на нее.

– А у вас там в сумке есть какая-нибудь интересная косметика? – вопросила она.

– Ох, Глория… – простонал я, открывая ящик стола, где хранилось мое портфолио.

– Есть-есть. Хочешь поглядеть?

Ладно, я уже символически попытался помешать Глории. Теперь оставим ее в покое. Не из благородных побуждений – мне и самому было любопытно, что носит Анджела с собой в сумке.

Она поставила сумку на стол.

– Ну что, давай вытащим все интересное на свет, чтобы было лучше видно? – предложила Анджела. Сентябрьское солнце посылало в окно косые лучи. Я прислонился к рабочему столу и смотрел оттуда. Я стал невидимкой – какое счастье.

– Какой малюсенький карандаш для глаз, – сказала Глория. Карандаш она видела у матери. Карандаш и помаду, которую Дайлис весьма умело наносила на губы.

– Он у меня уже давно, – засмеялась Анджела, будто вновь увиделась с исчезнувшим другом. – Я, кажется, лет с пятнадцати им не пользовалась.

– А что у вас еще есть? – спросила Глория, косясь на сумку.

– Вот это крем для лица, чтобы мазаться, когда кожа устает.

– А можно мне помазаться чуть-чуть? – Глория подставила щечку, но Анджела мазнула ее по носу, и Глория захихикала.

– А это вот румяна, – продолжала Анджела.

– А что такое румяна?

– Краска для щек. Только я ими не пользуюсь.

– Почему?

– Потому что я им не верю.

Моя дочь солидарно фыркнула и спросила:

– Ну а зачем они вам тогда?

– Мне их подарила одна девочка, чуть-чуть помладше тебя.

– А почему подарила?

– Потому что я нашла дом для нее и ее семьи.

– Вы так работаете?

– Да.

– А у меня вот два дома!

Если Анджела и удивилась, то виду она не подала и просто сказала:

– Хорошо, наверное.

Я зачарованно следил за разворачивающейся перед глазами миниатюрной пьесой и слышал собственное дыхание, когда Анджела снова полезла в сумку.

– А это пудра. Видишь, открывается, как раковинка. – Анджела раскрыла пудреницу и объяснила: – Вот здесь зеркало, а в нижней половинке пудра. Я, правда, ею тоже очень мало пользуюсь, мне просто нравится пудреница.

Закрыв ее, она дважды постучала по блестящей крышке чистым, без лака, ногтем.

– Вот и все, больше ничего интересного.

Все «интересное» лежало на столе, как предметы в игре «Что пропало». Мне стало любопытно, есть ли в сумке что-нибудь еще, неинтересное, что могло бы рассказать о своей владелице. Но я промолчал. А Анджела, взглянув мне в глаза, сказала:

– Да, мы девчонки. И не стыдимся!

Глория хихикнула.

– Папа у нас сам как девчонка!

– Да ну? Расскажи мне!

– Он готовит, стирает и поет.

– Поет?

– На весь дом!

– Вот это да!

– А еще у него есть краски, – добавила Глория, лукаво косясь на меня и слегка понизив голос. Насчет пения – это серьезное преувеличение, но мои дети все страдали любовью к приукрашиваниям.

– Это-то я знаю, что есть краски.

– Нет-нет, он пишет картины! Там внизу есть тайная комната, он там пишет красками-эмоциями!

– Глория имела в виду эмульсии, – пояснил я. – Это у нас такая шутка. Но должен признаться, что она права. Я веду другую, секретную жизнь, жизнь великого художника. С каждым днем все секретнее.

Глория, страшно довольная собой, весело ухмыльнулась. Умница этакая. Да про краски-эмоции она лет сто назад придумала.

Анджела изобразила строгий взгляд:

– Я уверена, что твой папа замечательно рисует.

– Только готовит отвратительно, – вставил я. – И кстати, надо же печку включить! – Я сунул портфолио нашей гостье под нос и предложил: – Посмотрите пока, пожалуйста. У нас сегодня на ужин пицца и тушеная фасоль, если хотите рискнуть, оставайтесь с нами, мы будем очень рады!

– Да, останьтесь, пожалуйста, – попросила Глория.

– С большим удовольствием, – согласилась Анджела. По-моему, не только из вежливости.

Теряешь ориентацию в пространстве. Перевозбуждаешься и воображаешь, будто у тебя что-то этакое происходит на женском фронте, хотя на самом деле там все глухо. Уже гораздо позже понимаешь, что играл с огнем, вот как я в ту ночь с Присциллой, или как потом было бы с Мариной, не установи она сразу четкие границы. Теперь появилась Анджела. Познакомились мы только сегодня утром, но у меня в гостях она уже чувствует себя как дома. А я? А мне было совершенно спокойно. Удивительное дело.

– Какие они у вас прелестные, – услышал я. Глория привела Анджелу в гостиную.

– Вы про кресла или про детей?

– Про детей, конечно.

Джед с жирафом зарылись в глубоком кресле и созерцали по телевизору, как Барт Симпсон выставляет отца обезьяной.

– Джед, как дела? – окликнул я.

– Мммммм.

– Это у тебя образовательная программа?

– Мммммм.

– Будем считать, что ты сказал да. Кстати, это Анджела.

Джед заставил себя приветственно махнуть рукой.

– Привет, Джед. Не отвлекайся, я не хочу мешать.

Я пробормотал было нечто извинительное, но Анджела, кажется, развеселилась. И я обернулся к младшему.

– Ну а у тебя, Билли, как дела?

Билли на коврике развлекал своего моржа и почтенную супружескую пару неизвестного вида грызунов с их потомством. На нем была розовая балетная пачка Глории, губы он вымазал губным карандашиком Барби, веки – зелеными тенями. Изысканный макияж и великолепный наряд переполняли его самого восторгом. Просто юный танцор! Хотя трудно сказать, как изобразил бы его Дега.

– Пап! Я принцесса!

– Да-да, принцесса. И в один прекрасный день даже станешь королевой.

– Это Анджела, – сказала Глория. – Она у нас в гостях. Поздоровайся!

– Привет, Анджела, – поздоровался Билли.

– Привет, принцесса Билли, – ответила Анджела.

Пиццу мы ели прямо руками, а мои цветные картинки разложили на ковре, где над ними потом склонились Глория с Анджелой. Я узнал, что Анджела работает в фонде помощи бездомным, а миссис Роуз вносит туда пожертвования. Я пошутил, что, может, нам тоже ими воспользоваться. Я поведал ей о своей работе ровно столько, чтобы она поняла: она имеет дело с человеком, чьей кисти вскоре будет поклоняться весь мир. Мне хотелось казаться не несчастненьким, а, наоборот, весьма интересным. Анджела слушала. Но даже не пыталась кокетничать. В конце ужина Глория сделала один решительный шаг – после того, как дети проглотили свое мороженое – «Экономичное» мороженое, я разложил его по блюдцам в кухне, чтобы Анджела не видела.

– Хотите посмотреть мою комнату? – спросила нашу гостью дочка.

– Давай, конечно, у меня как раз есть еще чуть-чуть времени.

Барышни ушли, я уложил ребят, спел им колыбельную, и они уснули. Уже почти стемнело, когда я прокрался вниз. Анджела изучала содержимое холодильника.

– Все в порядке? – спросил я. Теперь, наедине с ней, я слегка дрожал.

– Да, она быстро заснула. Это молоко еще можно пить? Ничего, если я сделаю себе чашку чаю, ладно? – Я не успел ответить – Анджела вытащила из холодильника пластиковый контейнер: – А тут что?

– Чуть-чуть остатков прыгучего тунца.