Текст книги "Думают…"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

И с чего это я вдруг открыл свой особый ящичек?.. Ах да, Хелен Рид, с ней я тоже мечтаю. В данном случае можно не только думать, но и активно действовать, никакого табу нет… Я ее поцеловал, и она не возражала… особого рвения не проявляла, но и не сопротивлялась… Эта неделя выдалась урожайной на запретные поцелуи… Обжимался с Марианной вчера на стоянке у «Сэйнзбери»… Я покупал вино для вечеринки, а она – продукты на неделю. Мы заметили друг друга между витринами с прохладительными напитками и чипсами, когда толкали свои тележки с едой в противоположные стороны… Сначала невинно перекинулись парой слов, и затем я спросил, где стоит ее машина, и она, секунду помедлив, пробормотала: «У контейнера для пустых бутылок»… Потом я наполнил тележку выпивкой, расплатился у кассы и загрузил все в машину… было темно и сыро, морось покрывала окна тонкой пеленой капель… Я сел в машину и стал ждать. Наконец, она вышла, толкая перед собой заваленную продуктами тележку… Загрузила их в багажник своего «вольво» и села в машину, но заводить мотор и включать фары не стала. Рядом с контейнером темно, и других машин поблизости не было… Я подошел, открыл дверь и влез в салон, а она откинула сиденье назад… мы набросились друг на друга… как всегда, молча целовались и шарили друг у другой под одеждой… Я уж подумал, что мы сделаем это прямо в машине, как проститутка и ее клиент, но тут раздался грохот и звон битого стекла – кто-то выпустил по контейнеру бутылочный залп, она испугалась, отстранилась от меня и начала заводить машину… без единого слова… Дала задний ход… я еле успел выскочить… Так и бросила меня у этого контейнера для бутылок со вставшим, как швабра…

Страшная авария, перевернулся «фольксваген», капот всмятку, полиция, «скорая»… благодарю вас, офицер… Меня здесь уже нет, как говорят янки… [конец записи]

12

Вторник, 13 марта. Неожиданная проблема с одной из студенток – Сандрой Пикеринг. Я назвала ее про себя «девочкой-загадкой», потому что на первых занятиях она говорила очень мало и сидела, уставившись на меня немигающим, бесстрастным взором, чем немного смущала. Ей под тридцать, красивый овал лица, прямые волосы до плеч, полная грудь, обычно стянутая черным кожаным блузоном. Губы пухлые, верхняя немного выступает над нижней, отчего кажется, что Сандра постоянно дуется. В принципе в ней нет ничего особенного, разве что пирсинг на языке, то ли серебряный, то ли из нержавейки. Он поблескивает в тех редких случаях, когда девушка открывает рот. Наверное, очень неудобно есть с таким языком.

Она из тех, кто бросил работу ради этого курса – раньше работала в рекламном бизнесе (соизволила она ответить, когда я расспрашивала студентов об их прошлом в первый день знакомства). Она практически ничего не говорит, если я не обращаюсь к ней лично, и отвечает кратко и неопределенно. Мне показалось, что у нее депрессия или какая-то личная проблема, я попыталась осторожно выяснить это у Саймона Беллами. Он подтвердил, что в этом семестре она стала совсем скрытной, но потом добавил, что она и прежде была не очень-то общительной – постоянно «себе на уме». Сандра посещает все семинары и практические занятия, но не сдала мне свою работу про летучую мышь. (Я сказала, что это задание выполнять необязательно.) К тому же никак не прореагировала на обсуждавшиеся тексты, всем своим видом показывая, что считает задание несерьезным и банальным. Свою основную работу показала в числе последних. Принесла во вторник, и только после того, как я послала ей записку с довольно резким напоминанием. Пара глав из романа под названием «Шлак». Я прочитала их вчера.

Роман о молодой женщине по имени Лора, которая работает в рекламном агентстве личным помощником немолодого женатого мужчины по имени Аластэр. Он ей нравится, и, похоже, скоро они станут любовниками. Банальная история, которую немного оживляют подробности офисной жизни и контраст между внутренним миром героини, исполненной романтики, неуверенности в себе и эротических грез, и ее совершенно приземленной манерой поведения на работе. Повествование ведется от второго лица: «Ты надеваешь белую блузку. Ты снимаешь белую блузку, потому что похожа в ней на отличницу. Надеваешь черный шелковый лифчик. И потом снимаешь его, потому что похожа в нем на проститутку. Ты снова надеваешь белую блузку, оставив три верхние пуговицы незастегнутыми…» По-моему, она переняла эту манеру у Джея Макинерни, но это не важно. «Пока что неплохо», – подумала я в конце первой главы.

Но во второй главе, когда появился Аластэр, я ощутила странное дежа-вю. Он чем-то напоминает Себастьяна из моего «Глаза бури». Высокий и неуклюжий, рассеянный и неряшливый, на работу приходит в разных носках и с криво пришитыми пуговицами. Любит в раздумье развалиться в кресле, положив ноги на стол и покусывая ручку или карандаш. Трубку телефона берет с нетерпеливым «Да?». Постоянно налетает на людей и мебель, потому что всегда смотрит в пол. Есть и другие, менее заметные черты сходства, которые от меня не ускользнули.

Если воспользоваться вульгарным, но сильным выражением, я просто «выпала в осадок»… Не знала, что и думать. Может, это шутка? Если так, я не поняла ее. Возможно, она прочла «Глаз бури», и все эти подробности отложились у нее в подсознании, а затем она неосознанно воспроизвела их? Это больше всего похоже на правду.

Когда она зашла в мою бетонную камеру за индивидуальным заданием, я спросила ее напрямик:

– Ты читала мой роман «Глаз бури»?

Она ответила, что прочитала его на зимних каникулах. Я удивилась: судя по всему, вторую главу она написала недавно и не могла не заметить собственных заимствований.

– Надеюсь, ты обратила внимание, что твой Аластэр многим похож на моего Себастьяна?

– Обратила, – хладнокровно ответила она.

– Обратила? – повторила я беспомощно. – И когда же?

– Когда прочитала вашу книгу, – сказала она столь же бесстрастно.

– Но ты же написала вторую главу уже после того, как прочитала мой роман?

– Нет. Обе главы я написала летом – перед тем как поступить на эти курсы.

Я удивленно уставилась на нее.

– Ты потом редактировала работу?

– Да, в ноябре, после того как показала ее Расселу.

– Ты хочешь сказать, что сама написала ее? – медленно проговорила я.

– Ну да, – ответила она.

– Как же тогда ты объяснишь необычные совпадения? – И я перечислила некоторые из них.

Она пожала плечами:

– Мне кажется, это просто совпадение. – По ее приятному лицу пробежала тень, словно рябь по глади озера: – Вы что, хотите сказать, что я украла у вас этого персонажа?

– Мне показалось, что ты неосознанно заимствовала некоторые моменты из моей книги, – сказала я.

– Это невозможно, – замотала она головой. – Я же сказала вам, что прочитала ваш роман позже.

– А может, кто-нибудь пересказывал тебе его или ты читала рецензии? – Я пыталась ухватиться за спасительную ниточку, которая могла бы нас примирить.

– Нет, – решительно сказала она, – я хорошо помню.

– Ну, тогда я просто не знаю, – воскликнула я. Следует добавить, что во время разговора я нервно ерзала на стуле, вертела в руках разные предметы, словно была обвиняемой стороной, а она сидела спокойно, сложив руки на коленях.

– Я не вижу в этом никакой проблемы, – сказала она. – Такие мужчины всегда похожи друг на друга. Многие люди пишут о мужчинах, которые носят носки разного цвета. Своего рода клише, – нахально заключила она.

– Одна деталь сама по себе еще ни о чем не говорит, – раздраженно вымолвила я, – но их комбинация довольно необычна.

Мы некоторое время помолчали.

– Ну, и как вам мой роман? – спросила она с таким видом, будто мы уже решили эту проблему.

– В данных обстоятельствах мне трудно оценить его по достоинству. Ты уже написала продолжение?

Оказалось, что у нее уже есть черновики двух следующих глав. Я сказала, что мне было бы интересно прочесть их. На этом наше собеседование закончилось.

От этого открытия я пребываю в полной растерянности. Целый день не могу думать ни о чем другом. На сегодняшнем семинаре я, по-моему, была совершенно безучастной, но, к счастью, свою работу представлял Саймон Беллами, а ему не нужно подсказывать, как вести дискуссию. Время от времени я поглядывала на Сандру Пикеринг и часто встречалась с непроницаемым взглядом ее карих глаз. В какой-то момент она сказала что-то насчет работы Саймона, и у нее во рту мелькнул металлический штифтик. Как драгоценный камешек на лбу у жабы. В этой девушке есть что-то от рептилии – бесстрастность, неподвижность, немигающий взгляд. Без сомнения, я просто проецирую на нее собственную беспомощность. Предположим, она говорит правду. Два разных писателя вполне могли создать двух совершенно одинаковых героев. Но в таком случае эти герои – шаблонные. Меня злит именно то, что Себастьян и Аластэр – обычные стереотипы, сотканные из одних и тех же клише.

Но Себастьян не мог быть шаблонным героем, поскольку его прототипом был Мартин. Мартин заметил сходство, но не стал возражать – его это даже позабавило. Аналогичная реакция была и у наших друзей. Но, возможно, в процессе превращения реального Мартина в выдуманного Себастьяна я утратила ощущение прочувствованной жизни (как говорил Генри Джеймс) и пошла по проторенной дорожке «характеризации», не сумев подобрать нужных слов, которые помогли бы мне придать индивидуальность знакомым чертам. В результате я пришла к таким же ученическим результатам, как Сандра Пикеринг. Унизительно. Мне даже захотелось перечитать все рецензии на мою книгу, чтобы хоть как-то приободриться и заставить себя поверить в то, что в ней есть хоть толика оригинальности. Почему так легко разрушить нашу веру в собственные силы? Сколько раз Мартин заставал меня с унылой физиономией и красными глазами, поскольку я переставала верить в то, что пишу… Однажды (это было еще до того, как у меня появился компьютер и ксерокс) ему пришлось выходить в сад и вытаскивать целую рукопись из мусорного бака, куда я швырнула ее в порыве отчаяния. Он принес ее обратно, всю в пятнах и грязи, но приятно пахнувшую яблочными и картофельными очистками. Он усадил меня на кухне, налил мне бокал вина и заставил прочитать вслух первые главы. А потом стал уговаривать меня закончить эту книгу. Он оказался прав, ведь книга стала «Смешанными чувствами». Мартин, Мартин, как же мне тебя не хватает!

Пятница, 14 марта. Ездила сегодня в Челтнем покупать подарок Ральфу Мессенджеру. Выбор – дело нелегкое. Они оба так добры ко мне, и мне хотелось отплатить им тем же, но слишком дорогой подарок выглядел бы как взятка, которой я покупала бы их расположение. В конце концов, после долгих колебаний, я выбрала директорскую игрушку – маленькие, но довольно дорогие счеты из неотполированной нержавеюки. Надеюсь, Ральф сочтет, что это остроумно.

Купила также вельветовое платье с вырезом лодочкой. Не хотелось снова надевать те же самые юбку и кофту, которые были на мне на вечеринке у Ричмондов, да и все остальные наряды мне почему-то разонравились. Как всегда, собиралась купить что-нибудь цветное, а купила опять черное. Черный цвет не привлекает излишнего внимания, ко всему подходит и всегда в моде. Я же в конце концов вдова.

13

– На твоем месте я бы отделила историю от рассказа об Алисе и ее семье, – говорит Хелен. – Пространные размышления Алисы о местной политике и архитектуре города порой выглядят неестественно.

– Я понимаю, о чем ты, – говорит Кэрри. – Но что же мне делать?

– Почему бы тебе не ввести всезнающего рассказчика, который обращался бы напрямую к читателю, минуя главных героев?

– Но это же старомодно!

– Можно сдобрить роман намеками на современность. Ты же читала «Любовницу французского лейтенанта»?

– Обожаю эту книгу.

– Или сделай современное обрамление для истории Алисы: например, кто-нибудь роется в семейных бумагах, пытаясь воссоздать историю жизни своей прапрабабушки…

Кэрри замирает с креветкой в руке:

– Отличная идея, Хелен!

– Только не увлекайся. Многое придется переписывать.

– Что переписывать? – интересуется Ральф, входя на кухню.

– Уйди отсюда, Мессенджер, Хелен меня консультирует.

– А, ты читала книгу Кэрри? И как тебе? Кэрри не дает мне даже краем глаза взглянуть.

– Роман многообещающий, – отвечает Хелен.

– А я там есть?

– Я так и знала, что ты спросишь именно это, – говорит Кэрри.

– По-моему, нет, – отвечает Хелен.

– Что тебе нужно, Мессенджер? – спрашивает Кэрри.

– Штопор, лучший друг хозяйки, – отвечает Ральф, улыбаясь Хелен и подразумевая непристойность.

– Он в баре.

– Нет его там.

– Значит, он там, где ты его оставил. Попробуй поискать в боковых ящиках.

– Ладно. – Ральф запускает указательный палец в миску с гуакамоле, облизывает его, одобрительно хмыкает и выходит.

– Вот бы и мне записаться на твои курсы, – говорит Кэрри.

– Боюсь, тебе не понравится, – говорит Хелен. – У меня есть студенты, которых хлебом не корми, дай только покритиковать чужие работы.

День рождения Ральфа. Хелен приезжает раньше, чтобы помочь накрыть стол. Основные блюда, заказанные в ресторане (запеченный лосось, говядина на косточке и разнообразные салаты), уже стоят рядом со стопками тарелок и свернутыми толстыми бумажными салфетками. Бутерброды Кэрри любит готовить сама. Хелен поручают чистить и резать овощи для острого соуса. Кэрри чистит креветок и насаживает их на зубочистки, чередуя со свежим перцем, – получаются миниатюрные шашлычки. В большом квадратном зале с черно-белым полом стоит стол, служащий баром, с бутылками красного и белого вина, симметрично расставленными в два ряда и разделенными большим подносом с бокалами. Ральф выходит из кухни, и до женщин доносятся ритмичные хлопки открываемых бутылок. В гостиной играет джаз – там Эмили расставляет в стратегических местах вазочки с орехами и крендельками. Мессенджеры – опытные организаторы вечеринок, каждый знает свою роль. Раздается звонок.

– Первый гость. – Замечание Хелен излишне.

– Ручаюсь, что это Даггерс, – говорит Кэрри, поглядывая на кухонные часы. – Никак не может понять, что приглашение на вечеринку – это не проверка на пунктуальность. Будь другом, Хелен, займи его чем-нибудь.

– Теперь-то вы расскажете мне о квантовой механике, профессор Дугласс, – говорит Хелен.

– Вы считаете это подходящим моментом? – отвечает он, натянуто улыбаясь.

– Пока еще спокойно и тихо, но скоро тут зашумят люди, и нам не удастся серьезно поговорить.

Они стоят в гостиной у искусственного камина. Хелен держит в руках бокал калифорнийского «совиньона», а Дугласс – стакан апельсинового сока. Хелен предлагает ему вазочку с австралийскими орехами. Дугласс берет один и быстро, как белка, грызет его передними зубами.

– А почему вы этим заинтересовались?

– Ральф сказал, что это имеет отношение к теории сознания, – отвечает она.

– Сверхмалые частицы ведут себя таким же случайным и непредсказуемым образом, как и волны. Когда мы пытаемся измерить волну, она переживает коллапс. Можно предположить, что сознание – серия непрерывных коллапсов волновых функций.

– Это теория хаоса?

– Нет.

– Но я думала… коллапс, хаос…

– Это разные понятия.

– Но именно они делают науку такой интересной, не правда ли?

Вероятно, замечание кажется профессору Дуглассу несерьезным и не заслуживающим ответа.

– Некоторые квантовые физики полагают, что мы сами создаем вселенную, которую населяем, наблюдая за ней. Что наша вселенная – лишь одна из множества возможных, которые существовали или продолжают существовать параллельно той, в которой живем мы.

– А вы сами в это верите? – спрашивает Хелен.

– Нет, – отвечает Дугласс. – Вселенная не зависит от нас и существовала задолго до появления человека. Но, возможно, мы никогда не познаем ее до конца, поскольку существует принцип неопределенности.

– Да… Я о нем, конечно же, слышала, но…

– Гейзенберг доказал, что мы не можем с точностью определить положение и скорость частицы. Если верно положение, то неверна скорость, и наоборот. – Дугласс озирается и поглядывает на часы: – Может, я перепутал время?

– Нет, просто кому-то же нужно прийти первым, – говорит Хелен. – Вы сами создали себе вечеринку. Одну из множества возможных! Если бы первым пришел кто-то другой, все сложилось бы иначе, я говорила бы не с вами, а с ним, – а, возможно, нам и вовсе не удалось бы поговорить, во всяком случае на эту тему. Как насчет квантовой теории вечеринок? – Хелен смеется, довольная своей остротой.

– Это больше похоже на теорию хаоса, – педантично замечает Дугласс.

– Почему же?

– Теория хаоса имеет дело с системами, которые необычайно чувствительны к различным вариациям своих изначальных условий или находятся под воздействием множества независимых переменных. Например, погода.

– А, знаю, это та теория, согласно которой бабочка хлопает крыльями в одном конце света и вызывает торнадо в другом.

– Это сильное упрощение, но, в сущности, речь идет именно об этом.

– Наконец-то я хоть что-то поняла, – говорит Хелен.

В дверь звонят, и в холле слышится гул голосов.

– О, вот и независимые переменные прибыли, – говорит Хелен.

Дом наполняется людьми. Шторы на больших окнах еще не задернуты, и свет из комнаты льется наружу – на дорогу и во двор. Прибывающие гости хорошо видят тех, кто уже в доме: те пьют, жуют и смеются выразительно, но беззвучно, словно на экране телевизора с выключенным звуком. Входная дверь открыта, Ральф у самого входа принимает поздравления и подарки. Мужчины вешают свои пальто в гардеробе, задерживаясь и рассматривая обои с рисунками из «Парижской жизни», а женщины раскладывают свои на двуспальной кровати в комнате для гостей рядом с ванной, где можно поправить прическу и макияж. Раздевшись, гости потягивают красное и белое вино, пиво и безалкогольные напитки, которые Марк Мессенджер в ярко-синей рубашке и черных «докерах» разливает у стола с баром. Затем гости проходят в большую гостиную, а Саймон и Хоуп поочередно бегают на кухню за тарелками с бутербродами. На кухне Кэрри разогревает чиабатту и фокаччью в электрической духовке, одновременно переговариваясь с подругами, которые с завистью разглядывают новую кухню, привезенную из Германии и установленную всего несколько месяцев назад.

В гостиной образуются кружки собеседников, которые постепенно распадаются и образуются снова. Темы бесед разносятся между группками, словно вирусы: бедняга Жан-Доминик Боби; клонированная овечка Долли; многочисленные аварии на автостраде, вызванные туманом в начале недели; победа сборной Италии над сборной Англией на Кубке Уэмбли; ДНК школьного учителя из Чеддара, совпавшая с ДНК его предка – доисторического охотника, чей скелет был найден в пещере; приближающиеся всеобщие выборы.

– Первое мая – хороший знак для лейбористов, – говорит кто-то.

– Нам не нужно знаков, достаточно бюллетеней. Нам грозят повторные выборы. Если в мае лейбористы повторят свой результат, то у них будет перевес в двести пятьдесят голосов.

– Ну, это уже из области фантастики.

– Возможно… но даже если это верно хотя бы наполовину…

В связи с выборами Летиция Гловер пребывает в состоянии раздраженной нерешительности, которое объясняет Хелен так:

– Естественно, я хочу, чтобы тори проиграли – это самое главное. Чтобы добиться этого в Челтнеме, нужно голосовать за либеральных демократов – на прошлых выборах они лихо вышибли стулья из-под тори. Но ведь так неприятно работать на либералов! Лучше уж вовсе не ходить на выборы.

– А в другом избирательном округе вы смогли бы голосовать за лейбористов?

– Ну, наверное… – говорит Летиция, растягивая последнее слово. Видимо, такая перспектива ее тоже не особенно радует.

– При Блэре и Брауне я не ощущаю, что работаю на какую-то партию, – вставляет Реджинальд Гловер.

– Совершенно верно! – говорит Летиция. – Они подрезали крылья будущему лейбористскому правительству, пообещав не повышать подоходный налог.

– Ты что, хочешь платить высокие налоги, Летиция? – спрашивает Ральф, держа в одной руке бутылку красного вина, в другой – бутылку белого.

– Да, если это необходимо для спасения нашего здравоохранения, – резко отвечает она. – Не мешало бы прижать этих зажравшихся частников.

– Билл Гейтс – самый богатый человек в мире, – говорит Ральф, подливая ей вина. – У него двадцать девять миллиардов долларов, и каждый день он делает еще сорок два миллиона.

– По-моему, неприлично одному человеку иметь столько денег, – вставляет Летиция.

– Представьте себе, если бы мы уговорили его переехать в Великобританию и ввели сверхвысокие налоги – он смог бы финансировать все наше здравоохранение! – Ральф подмигивает Хелен и отходит в сторону.

– Что он имеет в виду? – спрашивает Летиция.

– Думаю, он считает высокие налоги сдерживающим фактором развития предприятий, – произносит Реджинальд Гловер, слегка выпячивая нижнюю губу. – Ральф всегда питал слабость к госпоже Тэтчер. Неудивительно. Ведь тэтчеризм – это дарвиновский тип экономики. Выживает сильнейший.

Хелен отходит от Гловеров и присоединяется к маленькой группке студентов Ральфа, говорящих, как это ни странно, о Золя.

– Какой из его романов тебе нравится больше всего? – спрашивает она Джима. Но тут выясняется, что ребята обсуждают футболиста, забившего решающий гол в ворота англичан в среду. К этому ей нечего прибавить, и она отходит поздороваться с Джаспером Ричмондом, который пробирается к бутылкам.

– Привет, – говорит он. – Пойдемте, выпьем еще.

Он провожает ее в большую комнату и доливает вина в их бокалы:

– Рад, что вас тоже пригласили. У Мессенджеров лучшие вечеринки во всей округе.

– Да, в этом они преуспели, – говорит Хелен.

– У них есть деньги и много места. Здесь такое смешение науки и искусства, какого вы нигде больше не найдете. Заслуга Кэрри. Милый дом, не правда ли? – Он обводит рукой воздух.

– Да, замечательный.

– У них есть еще один, в пригороде Стоу.

– Я знаю, я там была.

– Были? – Похоже, он удивлен. – Лихо. Поздравляю!

– С чем?

– Значит, вас уже удочерили… Доступ в коттедж имеют только самые близкие друзья. Они приглашают кого-нибудь время от времени. Кэрри склонна увлекаться, особенно новенькими женщинами.

Он ухмыляется. – Я вовсе не хочу сказать, что она лесбиянка.

– Уже легче, – говорит Хелен.

– То же самое было с Марианной, когда мы только поженились. И с молодой Аннабель Ривердейл, когда Колина назначили на новую должность. Это происходило со многими присутствующими здесь женщинами. На какое-то время вы станете ее любимицей, пока не появится новая претендентка. Вы уже сидели в их джакузи?

– Да.

– Своего рода крещение, – продолжает он, кивая. – Мне кажется, новенькому в ГУ только это и нужно. Богатые и радушные друзья.

– Да, они были очень добры ко мне.

– Марианна считает, что Кэрри наносит упреждающий удар, чтобы Ральф не искал женщин на стороне. Осознанно или неосознанно.

– В смысле?

– Когда в университет приезжает новая симпатичная женщина, Кэрри сразу же делает ее другом семьи. После этого женщине уже труднее стать подругой Ральфа.

– Понятно, – говорит Хелен.

– А вот и ВК, – говорит Джаспер, глядя через ее плечо. – Пойдемте, я вас познакомлю.

Джаспер Ричмонд представляет Хелен вице-канцлеру и его супруге – сэру Стэнли и леди Хибберд.

– Друзья называют нас Стэн и Вив, – жизнерадостно говорит ВК с ланкаширским акцентом. – Мы особо не церемонимся, правда, Вив? Рад видеть вас в нашем полку, Хелен. Вы не возражаете, если я буду называть вас Хелен?

– Нет, конечно.

К ним подходит Колин Ривердейл со своей женой Аннабель – она держит большой бокал красного вина двумя руками, словно чашу для причастия. Они топчутся на месте, улыбаясь. Сэр Стэн кивает им и продолжает говорить с Хелен.

– Скажу вам как на духу, – говорит он, – когда я сюда приехал, то не считал писательское мастерство академическим предметом. Но когда заглянул в книги, то изменил свое мнение.

– Вы имеете в виду книги выпускников? – спрашивает Хелен.

– Да нет же, бухгалтерские, – говорит сэр Стэн, от души смеясь. – У меня совсем нет времени читать. Главная читательница в нашем доме – это Вив, да, зайка?

– Мне очень понравилась ваша книга «Глазок иглы», – говорит леди Вив.

Хелен улыбается, бормоча что-то нечленораздельное.

– Это книга Маргарет Дрэббл, – говорит Аннабель Ривердейл, – и называется она «Игольное ушко».

– О! – восклицает леди Хибберд.

Колин с упреком смотрит на жену.

– Простите, ради бога, – говорит она. – Это недостатки профессии библиотекаря.

Она покаянно опускает голову и отпивает вина из своего бокала.

– Да, но у вас же был глаз чего-то, – настаивает леди Хибберд.

– Я написала книгу «Глаз бури», – говорит Хелен.

– Ну да, – говорит леди Хибберд, – и она начинается с того, как мужчина в винной лавке…

– Нет, это как раз «Игольное ушко», – виновато говорит Хелен.

Аннабель Ривердейл заходится кашлем. Колин уводит ее, словно непослушного ребенка.

– А вы слыхали, что Патрик Уайт тоже написал роман под названием «Глаз бури»? – спрашивает Джаспер у Хелен, пытаясь разрядить обстановку.

– Да, но я узнала об этом слишком поздно и не стала менять название, – говорит Хелен. – Да и в любом случае я уже привыкла к нему.

– Что ж, неудивительно, что ты запуталась, Вив, – говорит сэр Стэн жене, а затем обращается к Хелен: – А это разрешено?

– Да, авторское право на названия не распространяется, – отвечает она.

Гул голосов в гостиной усиливается. Большинство гостей уже выпивают по два-три бокала вина. Ральф и Кэрри переглядываются. Ральф вопросительно поднимает бровь, Кэрри кивает. Она поднимается и приглашает гостей в столовую. У круглого стола вскоре собирается довольно большая компания, раздаются восхищенные возгласы и одобрительные замечания по поводу аппетитных блюд. Гости с наполненными тарелками возвращаются в гостиную или разбредаются по другим комнатам первого этажа – для завтраков, для телевизора, для отдыха всей семьей. Комнаты по такому случаю убраны, а стулья и кресла расставлены так, чтобы удобно было общаться.

Ральф видит, как Марианна Ричмонд выходит в сад покурить. Через минуту он хватает ящик с пустыми винными бутылками и следует за ней. Держа курс на красный огонек ее сигареты, мерцающий в тени стены, догоняет ее.

– Кто-нибудь видел, как ты выходил? – спрашивает она.

Ральф не отвечает.

– Кто-нибудь тебя видел? – повторяет она.

– Я прихватил несколько пустых бутылок в качестве алиби, – отвечает он, ставя свою звонкую ношу на землю. Выдержав паузу, добавляет: – Я думал, мы не должны говорить. Я считал это основным правилом нашей игры.

– Игра окончена.

– О чем ты?

– Оливер видел нас на стоянке во вторник.

– Я не знал, что с тобой был Оливер!

– Его не было. Просто досадное совпадение. У них в спецшколе по вторникам уроки самостоятельности. Их учат ходить в магазины, пользоваться общественным транспортом. В этот раз они ездили в «Сэйнзбери», а Оливер отстал от группы, заплутал и бродил по стоянке в поисках микроавтобуса, в котором они приехали, а потом увидел нас в машине.

– Как ты узнала об этом?

– Он сам мне вчера рассказал: «Я видел, как ты целовалась в машине с Ральфом Мессенджером».

– Черт! Откуда он знает мое имя?

– Он никогда не забывает имен, особенно если видел человека по телевизору.

– О господи!

– Боюсь, как бы он не рассказал обо всем Джасперу.

– Ты можешь попросить его не говорить?

– Он не поймет.

– Если даже он расскажет, просто будешь все отрицать, – говорит Ральф. – Это выглядит слишком уж неправдоподобно. Джаспер поверит тебе, если ты будешь все отрицать.

– Оливер не умеет лгать. Он не понимает, что такое ложь, – вздыхает Марианна.

– Ясное дело, – задумчиво говорит Ральф, – тут никакая ТС не поможет.

– Что-что?

– Теория сознания. Человек способен лгать только в том случае, если понимает, что другие люди могут воспринимать мир иначе… Большинство детей приобретают это качество к трем-четырем годам. Аутисты – никогда.

– Очень интересно, но пользы от этого мало, – говорит Марианна. – Джаспер знает, что Оливер не умеет врать.

– Тогда тебе нужно сказать, что он ошибся. В конце концов было темно, шел дождь.

– Но ведь мы были там втроем, в одно и то же время, – говорит Марианна. – Джаспер сможет все это сопоставить, если решит довести дело до разбирательства. Обстоятельства подозрительные, не правда ли?

Ральф задумался.

– О’кей. Предположим, Оливер видел нас в магазине, потом отстал от группы, бродил по стоянке расстроенный, увидел обнимающуюся пару, похожую на нас, в машине с запотевшими стеклами и решил, что это мы. Идея совершенно абсурдная. Ральф Мессенджер и Марианна Ричмонд целуются на стоянке в «Сэйнзбери»? Курам на смех. Никаких проблем.

– Хотелось бы на это надеяться, – говорит Марианна, последний раз затянувшись сигаретой, а затем тушит ее о забор. – Пошли лучше в дом, только по одному.

– А поцелуй? – говорит Ральф, приближаясь к ней.

– Нет, Ральф. – Она резко отталкивает его. – Это была глупая игра, и она окончена.

Марианна разворачивается и идет в дом, обхватив себя обеими руками и поеживаясь от холода.

Ральф поднимает ящик с бутылками и относит его к мусорным бакам у торца дома.

Хелен замечает в коридоре профессора Дугласса, застегивающего пальто.

– Уже уходите? – спрашивает она.

– Как видите, – отвечает он. – Мои женщины всегда беспокоятся, если я задерживаюсь.

Часы в холле показывают четверть одиннадцатого. Он продолжает:

– Если начистоту, я не очень-то люблю вечеринки. Никогда не получается закончить мысль.

– Я понимаю, о чем вы.

– Но, по-моему, хозяина это не огорчает. – Дугласс натягивает черные лайковые перчатки и расправляет их на пальцах. – Мастер научной цитаты. Он скалится с таким видом, будто отпустил гениальную шутку. – Передайте ему и миссис Мессенджер, что мне нужно было идти, хорошо? Я не смог их найти, чтобы попрощаться.

– Конечно, передам.

– Засим спокойной ночи. – Щелкнув кнопками на перчатках, он уходит.

Хелен возвращается в гостиную, где Летиция Гловер спорит с Колином Ривердейлом о контроле рождаемости.

– Католическая церковь должна за это ответить. Бороться против программы контрацепции в странах третьего мира – просто преступление.

– Капиталистическим странам северного полушария выгодно снижать уровень рождаемости в южном, – говорит Колин. – Повышая уровень жизни в странах третьего мира, они создают новые рынки сбыта для своих товаров.

Летиция на время замолкает, поскольку это утверждение совпадает с ее собственным аргументом, который она обычно приводит в другом контексте.

– Я не только о нищете и недоедании, – говорит она. – Еще есть СПИД. Африканские женщины нуждаются в защите от последствий мужского промискуитета.

– Какой смысл распространять презервативы среди африканских женщин, если их мужчины все равно не будут ими пользоваться?