Текст книги "Думают…"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Буду рад увидеть Вас в конце месяца.

С уважением,

Р. X. Мессенджер,

координатор конференции.

– Сука, – сквозь зубы говорит Ральф, нажимая на кнопку «Отправить сообщение». Раздается телефонный звонок. Это сэр Стэн.

– А, привет, Стэн. Я встречался вчера с редактором газеты. Он пообещал напечатать мое обращение на следующей неделе. Это должно их утихомирить.

– Рад слышать, но я не по этому поводу звоню.

– А…

– У меня тут сержант Брайан Эгню из уголовной полиции Глостера. Какой отдел? – Вопрос адресован не Ральфу, Стэн о чем-то переговаривается с сержантом. – Он из отдела педофилии и порнографии. Хочет переговорить с тобой.

– О чем?

– Он сам тебе все расскажет. Ты сможешь с ним сегодня встретиться, например, сейчас?

– Могу, если это так срочно.

– Вот и молодец. Отправляю его к тебе. Погоди-ка. – Они опять о чем-то переговариваются с сержантом. – Ральф, ты слушаешь? Из соображений безопасности он не будет говорить, что он полицейский. Просто назовется Брайаном Эгню и скажет, что ты его ждешь. Хорошо?

– Хорошо, – говорит Ральф и кладет трубку. – Боже правый, – бормочет он, – что еще?

– У нас есть основания полагать, – говорит сержант Эгню, – что кто-то из сотрудников вашего отдела смотрит и скачивает детскую порнографию по интернету, пользуясь компьютерной сетью университета.

– Кто именно?

– Этого мы пока не знаем, сэр.

– А какие у вас доказательства?

– Я не имею права говорить об этом, сэр, – заявляет сержант Эгню. Высокий, ширококостный мужчина лет тридцати, с усами, которые немного закручиваются книзу и придают его лицу скорбное выражение. На нем небесно-голубой блейзер и синяя рубашка со светлым галстуком. Говорит он с местным акцентом. – Мы занимаемся широкомасштабными поисками группы людей, обменивающих и распространяющих нелегальные материалы. Один из них работает у вас. Вы не знаете, кто бы это мог быть?

– Не имею ни малейшего представления.

– Кто-нибудь из ваших сотрудников проявлял нездоровый интерес к подобным материалам?

– Насколько мне известно, нет. Но полагаю, что в городе нет ни одного человека, у которого есть Интернет и который ни разу не посещал бы порносайтов. Хотя бы из естественного любопытства.

– В тех материалах, о которых идет речь, нет ничего естественного, – говорит сержант.

– Кажется, вспомнил. В прошлом году один из студентов организовывал конкурс: кто найдет в Интернете самую непристойную бесплатную картинку… – Ральф смеется, но сержант Эгню даже не улыбается. – Обычное дурачество, но одна сотрудница пожаловалась, и мне пришлось положить этому конец.

– Кто это был, сэр?

– Джим Беллоуз, но я уверен, что он не имеет никакого отношения к детской порнографии, на картинках, которые я видел, были только взрослые… и надо сказать, вполне оформившиеся. – Ральф пытается вызвать улыбку у полицейского, но у него ничего не выходит.

Эгню записывает имя в блокнот.

– Мы проверим его, – говорит он.

– Но я уверен, что это не тот человек, которого вы ищете.

– Вполне возможно, но нам нужно проработать все версии. Не можем же мы проверить все жесткие диски, находящиеся в здании.

– И слава богу. Иначе бы работа Центра превратилась в полный бардак.

– Если хотите, мы можем сразу же исключить вас из списка подозреваемых.

– О чем это вы?

– Вы позволите мне проверить жесткий диск на вашем компьютере?

– Ну… не знаю, а у вас есть ордер или что-нибудь в этом роде?

– Нет, дело совершенно добровольное, сэр.

– Ясно… – Ральф хмурится и на мгновенье задумывается. – Вот так переплет. Я не вижу для этого никаких причин, но если я стану возражать, то вы подумаете, что я что-то скрываю.

– Это ваше право, сэр.

– В моем компьютере много конфиденциальной информации.

– Конфиденциальность будет сохранена.

– Ладно, давайте.

– Спасибо, сэр, но пока мы не будем вас беспокоить.

– Но я думал…

– Кто ваш главный системный администратор?

– Стюарт Филлипс.

– Ему можно доверять?

– Полностью.

– Как бы вы его охарактеризовали?

– Только с положительной стороны. Женат на учительнице, двое детей. По-моему, он еще музыкант, играет в церкви. Проводит благотворительные программы, лидер скаутского движения. – Одобрительно кивающий сержант Эгню внезапно настораживается. – Наверное, не надо было об этом говорить, – добавляет Ральф.

– Почему же?

– Это вызывает у вас подозрения? В наши дни лидером скаутов может стать каждый. Но Стюарт – это «соль земли».

– Хорошо, что вы об этом сказали, сэр. В таких делах информации не бывает слишком много. Я бы хотел встретиться с господином Филлипсом. Вы можете с ним связаться прямо сейчас?

Ральф набирает внутренний номер Стюарта Филлипса, но ему сообщают: тот уже ушел домой. Сержант Эгню говорит, что зайдет на следующей неделе, чтобы проверить систему, и ему нужна будет помощь Стюарта Филлипса.

– Хотите сделать его своим доверенным лицом?

– Посмотрим. Сначала нужно поговорить с ним.

Предварительную встречу назначили на следующую среду, поскольку в понедельник и вторник Ральф будет в больнице.

– Если вы что-нибудь обнаружите, дайте мне знать, хорошо?

– Обязательно, – отвечает Эгню.

– Это может серьезно повредить нашей репутации.

– Разумеется. Если правонарушение имело место и мы арестуем виновного, это станет достоянием общественности.

– Надеюсь, что это произойдет не скоро. В следующие выходные у нас пройдет большая международная конференция.

– Сомневаюсь, что у нас так быстро появятся серьезные доказательства, сэр, – говорит Эгню.

– Как прошел день? – интересуется Кэрри, когда Ральф приходит домой.

– Не спрашивай, – отвечает он, – что бы там Хендерсон ни говорил, мне нужно выпить.

– Может, не надо, Мессенджер? – озабоченно говорит Кэрри.

– От одной рюмки я не умру.

– Хорошо, но только одну. Что тебе сделать?

Ральф думает.

– Раньше ты делала превосходный сухой мартини.

– Я и сама его сто лет не пила, – говорит Кэрри. – Составлю тебе компанию.

29

Эники-беники ели вареники… проверка… Сегодня воскресенье, середина дня, ээээ… 25 мая, я в больнице Аббатства, в Бате. Я даже рад тому, что сижу здесь – вдали от Центра, дома, электронной почты, факсов и телефонов… рядом со мной телефон, но мало кто знает его номер… хорошо, что я сбежал, пока еще какая-нибудь радость на голову не свалилась. Больница Аббатства похожа на тихую гавань во время шторма… идеальное место для того, чтобы отдышаться и поработать в тишине. Взял с собой множество книг и свой IBM ThinkPad. Хорошее название – «думающий блокнот»… К сожалению, я здесь отнюдь не по веселой причине, а потому сам я не могу думать ни о чем другом.

Палата неплохая. Отдельная комната с кондиционером и большим окном на автостоянку, обсаженную деревьями… ковровое покрытие… репродукции импрессионистов… кресло с высокой спинкой, в котором я сейчас сижу… еще два кресла для посетителей и журнальный столик. Телевизор на встроенной в стену полке. Кровать с пологом, последнее слово техники: складывается, опускается и поднимается. Есть ванная с душем и туалет… Почти четырехзвездочный отель, вот только на дверную ручку нельзя повесить «Прошу не беспокоить». То и дело заходят медсестры и служебный персонал – проверить пульс, температуру, давление, принести еду или просто спросить, все ли в порядке. Здесь всегда все в порядке… кроме тебя самого.

Сейчас в больнице затишье. Время для посещений… Достаю старый добрый «Перлкодер». Не знаю только, зачем… просто я не жду никаких посетителей, а медперсонал придет только через час, так что можно спокойно поговорить с самим собой… Медсестры прелестны, как куклы: в облегающих халатах из бело-голубого поплина с короткими рукавами и широкими черными поясами… а еще черные чулки. Сразу видно, что это именно чулки, а не колготки… Это входит в их четырехзвездочный сервис. Особенно соблазнительна сестра Помрой. Белокурые локоны, лицо – как персик, очаровательная улыбка и великолепная грудь под накрахмаленным халатом. Если под юбкой у нее тоже все в порядке, то… Сестра Помрой особенно внимательна и дружелюбна. Она видела меня по телевизору и считает звездой… В другом настроении я мог бы пофантазировать о сестре Помрой, в ее глазах порой можно прочитать недвусмысленный призыв… Но сейчас мне не до этого… Я потерял всякий интерес к сексу, как только О’Киф произнес эти пять слов «У вас опухоль в печени»… то есть пропал интерес к занятиям сексом, но не к мыслям о нем… я думаю о сексе, значит, я существую… Попробовал заняться любовью с Кэрри во вторую ночь после ее приезда, но ни черта не получилось… Она отнеслась с пониманием… А с Хелен даже не пытался с тех пор, как началась моя медицинская эпопея. Если опухоль окажется злокачественной, я скорее всего уже не смогу заниматься сексом… весьма прискорбно… Но, по крайней мере, хоть эти три недели я был на высоте… кроме последнего раза, когда у меня не встал. Какая жалость.

Сексуального влечения я сейчас не испытываю, но с аппетитом проблем нет. Меня держат на низкокалорийной диете и кормят безвкусными протертыми пюре. Таким способом они хотят постепенно опорожнить мои кишки, чтобы во вторник можно было хорошо их обследовать, и поэтому я постоянно хочу есть. Сегодня в обед учуял запах ростбифа, который везли на столике на колесиках какому-то другому пациенту – у меня аж желудок свело. Запах просочился под дверью и достиг моих трепещущих ноздрей. Как же мне хочется большого йоркширского мясного пирога с поджаренной золотистой картошкой и стекающей с него подливкой. Разумеется, я уже давно не ем говядины, но когда у тебя могут обнаружить злокачественную опухоль, шанс (один из миллиона) заразиться коровьим бешенством, тебя уже не пугает… Если бы мне предложили сейчас нормальный обед, я не стал бы есть ни лосося, ни вегетарианскую лазанью, а непременно заказал бы себе говядину. К несчастью, я знаю все здешнее меню, которое мне неосмотрительно показали сегодня утром. Все, хватит думать о еде.

Пытался сам нащупать опухоль, но безуспешно… Нельзя слишком сильно нажимать, иначе я могу что-нибудь повредить… она не болит, но не следует считать это хорошим знаком… На ранних стадиях рак печени обычно не болит… Но все это очень странно: быть неизлечимо больным и ничего не чувствовать, кроме легкого несварения… Которое к тому же прошло благодаря диете. «Жизненно важный орган», – сказал О’Киф… где-то я читал, что древние ассирийцы считали, что душа находится в печени. Интересная мысль. Египтяне помещали ее в сердце, древние греки – в легкие… А Декарт считал, что душа находится в гипофизе… Странно, что ассирийцы выбрали именно печень, они ведь еще не знали, какую функцию она выполняет в обмене веществ.

За окном ярко светит солнце, отражаясь в стеклах автомобилей… женщины вырядились, как на свадьбу, выходят из машин в летних платьях, с букетами цветов… и зачем я сказала Кэрри, чтобы не приходила сегодня… мне тут немного одиноко. Она вместе с детьми будет сегодня загорать в Подковах после обеда… Так, о еде не думать… Хелен к ним не приедет, она сказала Кэрри, что нужно проверить целую кучу студенческих работ… Простая отговорка… Думаю, ей просто не хочется встречаться с Кэрри, наверное, разрывается между чувством вины и инстинктом соперничества. И я этому рад. Кто знает, что произошло бы, если б они заговорили обо мне? А вдруг Хелен захотелось бы во всем признаться? Боже упаси…

Эта последняя неделя, несмотря на весь ее ужас, кое-что для меня прояснила. Я хочу остаться мужем Кэрри, каковы бы ни были результаты обследования… избитая истина о том, что горе сплачивает семью, в моем случае оказалась справедливой. Оглядываясь, понимаю, каким был дураком, когда волочился за Марианной, а потом серьезно увлекся Хелен… Выходит, я нарушил наш с Кэрри негласный договор – ни с кем не встречаться на ее территории… если она узнает об этом, одному богу известно, что она может сделать… К счастью, Хелен скоро уезжает из Глостера. Нужно держать ухо востро, однако…

Проблема в том, что Хелен, кажется, по-настоящему влюбилась в меня… В тот вечер она была очень взволнованна. Задним умом я понимаю, что не нужно было ее просить помочь мне расстаться с жизнью в случае плохого исхода. Просто я случайно подумал об этом и выложил все как на духу. Я хочу учесть все возможные варианты развития событий и подготовить план действий, чтобы встретить во всеоружии… только в этом случае я становлюсь хозяином собственной жизни… но это только абстракции и предположения… А она – писатель, у нее развитое воображение… представляет себе все в самых мрачных красках и впадает в отчаяние…

С другой стороны, если все закончится благополучно, она захочет продолжения нашего романа… Можно встречаться в Лондоне время от времени… но лучше бы наши отношения умерли естественной смертью… О… не самая лучшая метафора… Но это было все-таки здорово, одно из лучших сексуальных переживаний в моей жизни… однако я не хочу, чтобы Кэрри догадалась о том, чем мы занимались в ее отсутствие… Есть опасность, что она узнает об этом из другого источника… Эмили что-то подозревает…. Как она посмотрела на меня в тот вечер, когда я сказал, что Грег не останется у нас ночевать!.. Хотя, возможно, это обычная женская интуиция…. И Стэн с Вив, которые приезжали в Подковы, когда мы с Хелен были в спальне… судя по его тону, он не поверил моей истории о прогулке… Что, если он нашел какую-нибудь улику?.. Ее шарф или пиджак, оставленные в моей машине? Черт, я не помню, как она была одета в тот день… Даже если Стэн подозревает меня, он ничего не скажет Кэрри, но Вив из чувства женской солидарности или просто из вредности может… Так или иначе, я перестал быть любимчиком Стэна: сначала Подковы, потом этот скандал с Дональдсоном и в довершение всего – история с порнографией…

Я здорово перенервничал в пятницу, когда этот сержант уголовной полиции Эгню захотел проверить мой диск… Пришлось быстро соображать… на моем компьютере нет детской порнографии, вообще никакой порнографии… я иногда захожу на порно-сайты, но только дома… так что в принципе мне нечего бояться… Но на диске хранятся записи моих экспериментов… с потоком сознания… подробности моих отношений с Хелен и Марианной, много другого личного материала… Эмили в ванне, например… Мне не улыбалась эта идея: сержант Эгню роется в моих документах… но потом я подумал, что он будет искать картинки, а не тексты… а если я откажусь сотрудничать с ним, то навлеку на себя подозрения… к тому же я подумал, что если он просмотрит диск сейчас, то сделает это менее внимательно, чем с ордером на руках… Поэтому я согласился, и он тут же снял меня с крючка… Может, он просто блефовал и вовсе не собирался лезть в мой компьютер… или ему было достаточно того, что я согласился… вот проныра… Когда он ушел, я подумал, не удалить ли мне все засекреченные файлы… Но какой в этом смысл? Информацию все равно нельзя полностью стереть…

Что касается истории с почетным званием Дональдсона… кто отдал в студенческую газету информацию о наших связях с Министерством обороны? Этот человек должен иметь доступ к сенатским документам… и мотив… Джаспер Ричмонд, например…. Если Оливер проболтался, Джаспер мог отомстить… Или кто-нибудь из Центра? Может, Даггерс? Он никогда не одобрял наших отношений с Министерством и вечно жаловался, что служебные тайны ограничивают свободу научных исследований и тому подобное… На самом же деле, он просто завидовал, что мне удалось собрать столько денег, а ему так ничего и не перепало… Но неужели он стал бы подставлять институт, в котором сам же работает? Ведь если меня снимут с должности из-за этого скандала или по состоянию здоровья… он займет мое кресло, и об этом прекрасно знает… но одно дело – возглавлять нищий Центр и совсем другое – процветающий… Надеюсь, он не узнает, почему я оказался в больнице… Нетрудно представить его радость от такой новости…

По-моему, у меня уже паранойя… трудная была неделька, одна неприятность за другой… Как только я успокоился и настроился на конференцию, повис новый дамоклов меч… Людмила Лиск… Не хватало только чешской поклонницы, которая будет повсюду меня преследовать и при каждой возможности напоминать о нашей романтической ночи в Праге… Попадется на глаза Кэрри… И Хелен… Итак, в самом худшем случае: у меня находят рак, меня преследуют три женщины, одна из которых угрожает разводом, мой Центр обвиняют в увлечении порнографией… финансирование прекращается… моя карьера летит ко всем чертям… враги ликуют… Но, конечно, если первое несчастье случится, остальные уже не будут иметь никакого значения… или недолго будут его иметь. Вот почему я так удивительно спокоен… Нужно просто защищаться, когда это возможно, или стоически выжидать, когда защищаться уже невозможно.

30

Вторник, 27 мая. Мессенджер сегодня на обследовании. Звонила ему вчера вечером, пожелала удачи. Перед этим поговорила с Кэрри и узнала, что она к нему не пойдет. Он не хочет, чтобы его навещали, пока он готовится к обследованию. Думаю, просто не желает чувствовать себя больным. Сегодня Кэрри поедет за ним в Бат, узнает результаты анализов, а потом отвезет домой. Долг жены. Он пообещал позвонить сегодня вечером, но скорее всего отложит до завтра, когда пойдет на работу. Не любит звонить из дома, боится, что Кэрри или кто-нибудь из домашних поднимет трубку параллельного телефона и подслушает. Мобильного у него нет: он считает, что иначе у него не будет ни минуты покоя. Поэтому он звонит мне только из офиса.

Вчера вечером его голос звучал немного раздраженно, и это неудивительно: он скучает, голоден, устал. Я могла только пожелать ему удачи. Потому что я верю теперь только в удачу, счастливую случайность и хаос. Мы знаем, что хаос неуправляем, и поэтому пожелания «удачи» – пустая формальность. Раньше я сказала бы: «Я буду молиться за тебя», пошла бы в церковь, поставила свечку и молилась бы Деве Марии, чтобы она попросила своего Божественного Сына излечить опухоль Мессенджера. Такая мысль кажется мне теперь странной – во многом благодаря самому Мессенджеру. Он сделал так, что молиться за него стало невозможно. Как бы он смеялся надо мной, если бы я предложила ему такую помощь! Я знаю, что бы он на это возразил: «Ну скажи мне, каким образом действует твоя молитва? Даже если предположить, что Бог существует, то каким образом он выбирает, на какие молитвы отвечать, а на какие – нет? С какой стати ему лечить мой рак, если он забывает про несчастных умирающих бродяг или больных лейкемией детей? Если он начинает вмешиваться в ход вещей, то откуда он узнает, где ему следует остановиться?»

Когда я была набожной школьницей, я тоже не могла понять смысла молитвы. Помню, как приставала к сестре Рите, которая преподавала у нас в пятом классе Закон Божий, с казуистическими вопросами: «А что станет делать Бог, если фермер будет молиться о дожде для своего урожая, а мы – о ясной погоде для спортивных соревнований?» И делала еще более дерзкие заявления: «Значит, немецкие католики только зря тратили время, молясь о победе во Второй мировой войне?» – «Пути Господни неисповедимы, Хелен Дрисколл, – обычно говорила сестра Рита, немного краснея, – и они откроются нам только после смерти». Такие молитвы кажутся мне чистейшим суеверием, но я все же скучаю по ним. Молитва дает человеку точку опоры в трудной ситуации и облегчает страдания. Я не могу безропотно ждать решения судьбы.

Никак не могу отделаться от чувства вины и ощущения, что мы сами навлекли на себя эту беду своим грешным поведением, поддавшись страсти. Мы предали Кэрри (не важно, что она тоже изменяла Мессенджеру). В глубине души я считаю, что мы согрешили, и это заслуживает наказания. В тот миг, когда Мессенджер сказал: «У меня опухоль в печени», – меня охватило не удивление, а страх… я словно ждала чего-то подобного. Вот вам и суеверие… Скорее всего опухоль образовалась еще до нашего знакомства, но мои попытки убедить себя в этом ни к чему не приводят. Грех выявил эту опухоль и заставил расти быстрее. Вот что подсказывает мне суеверие, и я не в силах заглушить этот глупый, истеричный голос, даже когда затыкаю себе уши. Мне это жутко не нравится. Я в ужасном положении: по-прежнему верю в существование греха, но уже не верю в его отпущение.

Успокойся, Хелен Рид. Возьми себя в руки. Проанализируй факты. У Мессенджера опухоль. Скорее всего доброкачественная. Нет, не обманывай себя: возможно, она доброкачественная. Никто еще ничего не знает. Если она доброкачественная, то ее можно вылечить, и жизнь пойдет, как и прежде. Снова возникнут все те же нравственные проблемы любви и страсти, верности и предательства и потребуют своего разрешения, но они уже не будут иметь никакого отношения к печени Мессенджера. Я со смехом буду вспоминать этот приступ панического страха. Но, с другой стороны, если опухоль злокачественная… Что тогда? Это никак не связано с любовью, преданностью и тому подобными представлениями… Просто физическое состояние, вызванное физическими причинами, в котором мог оказаться кто угодно, но оказался именно Мессенджер. Не стоит приплетать сюда мораль.

Все это очень хорошо, но он полагает, что, если его признают неизлечимым, то ему лучше будет самому расстаться с жизнью, и я должна ему в этом помочь. Он попросил меня, но я отказалась. Меня просто ужаснула эта идея. Я трусиха, и мое неверие не придает мне смелости. Так что я ничего не могу сделать для Мессенджера – разве что пожелать ему удачи и ждать, как обернутся события. Ждать, но не молиться.

Когда мне было пятнадцать, я читала «Конец романа» Грэма Грина. Втайне от родителей, потому что боялась – папа меня не одобрит. На самом же деле, это прекрасная книга для праведной девочки-католички, которая только начинает осознавать собственную сексуальность. Намеки на страстные занятия любовью, особенно способность Сары к оргазму, «ее странные и откровенные крики», интриговали и возбуждали меня, а последующее описание духовного мира героев вдохновляло. Я несколько месяцев подряд воображала себя Сарой, наслаждающейся чувственными отношениями с Бендриксом (довольно условными), а потом обещающей Богу прекратить эти отношения, если только он убережет Бендрикса от гибели. Сарой, сдержавшей слово ценой собственного счастья и, в конце концов, умершей от тяжелого гриппа и попавшей в рай, оставив после себя таинственный шлейф чудес, которые могли бы поколебать неверие моего возлюбленного. Как я рыдала над этой книгой! Как мечтала вырасти и стать такой же, как Сара, все в жизни попробовать, а потом искупить грехи, принеся себя в жертву! Сейчас я нахожусь в ее положении, но у меня нет ее веры.

11 вечера. Ральф не позвонил. Ложусь спать.

Среда, 28 мая. Мессенджер позвонил утром, как только пришел в офис. Я ждала звонка, но все равно вскочила, как ужаленная, когда зазвенел телефон, и даже выронила трубку из рук. Результаты анализов неокончательные. Колоноскопия не выявила отклонений от нормы, и это хорошо, но при сканировании было обнаружено «кистоидное образование» диаметром около десяти сантиметров в правой доле печени. Я взяла линейку и посмотрела: десять сантиметров – это так много! Нарост не упирается ни в какой орган, и вероятно, поэтому Ральф не чувствует боли. Мессенджер сказал, что Хендерсон был весьма озадачен и даже разочарован тем, что не обнаружил предполагаемой раковой опухоли. Он предложил провести еще биопсию печени, чтобы окончательно выяснить, рак ли это в начальной стадии или что-нибудь еще. Он также посоветовал обратиться к одному бристольскому хирургу, который специализируется на печени, но Кэрри, похоже, взяла все под свой контроль. Она не доверяет Хендерсону и обзванивает сейчас всех своих знакомых, пытаясь отыскать светило в этой области. Мессенджер, кажется, доверился ей.

Мое напряжение спало. Я-то думала, что результаты будут окончательными, и сегодня утром, ворочаясь в постели, решила для себя, что, если они окажутся неутешительными, то я соглашусь помочь Мессенджеру, о чем бы он ни попросил. Я подумала, что, если он сам этого хочет, значит, я обязана согласиться. Если его самоубийство неизбежно, я совершу поступок, исполненный любви и благородства, – поведу себя как Сара. Я попыталась встать на его место и представила себя неизлечимо больной – мне кажется, я поняла, почему он хочет предотвратить мучения. Для христиан страдание имеет определенный смысл, оно может стать очищением или привести к «хорошей смерти», как говаривали монашки. Другие люди хватаются за каждую секунду этой жизни, потому что не верят в существование другой. В каком бы состоянии они ни находились, они дорожат каждым закатом и рассветом, каждым мигом общения с близкими людьми. Но Мессенджер – из другого теста. Я не представляю себе, как он будет медленно угасать, ходить с палочкой, а затем сидеть в инвалидном кресле и, наконец, лежать на кровати, весь утыканный капельницами, катетерами и еще бог знает чем. В его характере, как и в его профиле, есть что-то римское – он борец, и если поражение неизбежно, то он скорее упадет на собственный меч, чем позволит заковать себя в кандалы. Я поняла это и решила сделать все, о чем он попросит.

Разрешив для себя эту дилемму, я со страхом ждала его звонка. Когда же он сказал, что результаты пока неопределенные, я почувствовала некоторое облегчение от того, что новость не плохая, но в то же время разочарование, поскольку она не хорошая. Снова эта неопределенность. Конечно, я ничего не сказала ему о своих мучениях и выводах. Просто посочувствовала, что ему опять придется пребывать в неизвестности, и он ответил, что у него есть сейчас проблемы поважнее. Спросил, читала ли я сегодняшний выпуск «Кампуса», там должны были опубликовать его обращение. Ему и в голову не пришло, что я не могла выйти из дома, не дождавшись его звонка. Еще он сказал, что Би-би-си посылает на конференцию свою команду, чтобы отобрать видеоматериалы для документального фильма об искусственном интеллекте. Он очень доволен – это дополнительная реклама для Центра. А у меня отпало всякое желание выступать. Лучше бы я не соглашалась.

7.30 вечера. Пыталась отвлечься, писала характеристики на студентов для магистерского экзамена. Неужели это последняя учебная неделя семестра? Сегодня получила отчет от независимого экзаменатора. Его зовут Остин Осгуд, он поэт и пишет рассказы, ведет точно такой же семинар в Линкольнском университете. Как-то раз я встречалась с ним в Хэй-он-Уай, и он не произвел особого впечатления. У него слишком громкий, мальчишеский смех, который как-то не вяжется с его расчетливыми, близко посаженными глазами. Но ему понравились работы студентов, он всем поставил хорошие оценки – не ниже 4+. Отсылая рукописи, я попросила его обратить особенное внимание на работу Сандры Пикеринг, не объясняя причины. К моему удивлению, он поставил ей 5 – одну из самых высоких отметок. Что ж, по крайней мере, она не сможет жаловаться на предвзятое отношение. Надо отдать ей должное, она сделала все для того, чтобы ее «Шлак» больше не изводил меня. В двух главах, которые она написала за эти последние недели, ее история приняла неожиданный оборот, и Аластэра сменил другой герой-любовник. Завтра – моя последняя встреча с группой. Оглашать результаты я пока не имею права, но могу сообщить им, что все набрали проходной балл. Потом устрою им небольшую вечеринку. Жаль только, что настроение невеселое.

Купила «Кампус» и прочитала письмо Мессенджера о связях Центра с Министерством обороны. Статья толковая, как я и думала, только напечатали ее не очень заметно. На первой странице – статья об угрожающем повышении платы за проживание на кампусе. Кажется, руководство собиралось сообщить об этом во время каникул, когда студенты разъедутся, но редакторы газеты узнали эту новость раньше и призывали студентов к демонстрации в конце семестра. Все как в старые добрые времена.

Пятница, 30 мая. Мессенджер сейчас в пути. Поехал в Лондон увидеться с лучшим специалистом по печени. Моя печень тоже барахлит. Жуткое похмелье.

Вчерашний день был очень насыщенным. Все утро готовила закуски для вечеринки, потом обедала с Мессенджером. Я позвонила ему и напомнила, что мы не виделись уже целую неделю. Он вначале колебался, ссылаясь на большую занятость, но, в конце концов, согласился. Мы разыграли случайную встречу в учительском корпусе и пообедали в столовой. Вышло так, что мы сели за тот же столик, что и в первый раз. Я рассказала ему, как заметила его тогда и сделала вид, будто рассматриваю ужасные пейзажи, висевшие в холле, в надежде на то, что он меня заметит. А потом изобразила на лице притворное удивление, когда он меня окликнул. Ральф улыбнулся, но потом нахмурился. Наверное, считает себя мастером заводить знакомства, и ему неприятно узнавать, что сам попался на мою удочку. Он немного осунулся, видимо, после больничной диеты. Заказал себе жареную рыбу и брокколи без картошки, с рыбы осторожно снял жирную шкурку и положил на край тарелки.

Рассказал, как Кэрри часами сидела на телефоне, выстраивая цепочку из знакомых, которая протянулась до самой Калифорнии. В конце концов, она выяснила, что лучшим специалистом по болезням печени является некий Халиб. Кэрри чем-то подкупила или очаровала этого мистера Халиба и уговорила его принять Мессенджера завтра утром на Харлей-стрит. Они поедут утренним поездом и должны вернуться к началу конференции. Я сказала, что расписание очень напряженное, но Ральф ответил, что лучше уж съездить в Лондон, чем торчать все это время в больнице.

– Хотя, боюсь, мне этого так и так не избежать, – добавил он, криво улыбнувшись.

Обед был коротким – нас обоих ждали дела – и немного неловким, потому что вокруг были люди. Мы старались весело говорить на отвлеченные темы жизни и смерти и т. п. Мессенджер спросил о Люси, и я сказала, что совсем недавно получила письмо: она приедет домой в конце июня. Пол тоже собирался, но вначале хотел побывать в Мексике. Узнал, что у меня есть Интернет, и тоже написал несколько писем. Мессенджер спросил, часто ли я пользуюсь Интернетом, и я ответила, что редко, потому что никогда не могу найти то, что мне нужно. Один мой студент Гил Беверсток сказал, что на сайте Вайомингского колледжа есть страничка, посвященная моим книгам. Когда я попыталась найти ее и набрала свое имя в поисковой системе «Алтависта», то обнаружила около миллиона ссылок на различные странички. Я выбрала одну из них наугад и узнала о том, что я – молодая девушка, позирующая перед камерой с поднятой юбкой и без трусиков. Мессенджер засмеялся и сказал, что процесс поиска можно облегчить, и пообещал показать мне, каким образом. Потом спросил, сохранила ли я эти картинки на своем компьютере, и я сказала: