Текст книги "Думают…"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Аннабель Ривердейл, молча и без интереса следившая за дискуссией, встает, поднимает свой пустой бокал, заглядывает в него и шатко направляется к двери, собираясь подлить себе еще вина. Хелен настигает ее у стола.

– Вы нормально себя чувствуете? – спрашивает она.

– Да, спасибо. Просто решила, что лучше уйти, пока Колин не начал разглагольствовать о радостях периодического воздержания.

Хелен сочувственно улыбается.

– Вы о календарном методе? Моя сестра рассказывала, что с ним много хлопот, и он не всегда срабатывает.

– У нас срабатывает, – говорит Аннабель.

– О, это хорошо, – несколько смущается Хелен.

– Потому что я еще и таблетки пью. – Аннабель подносит палец к губам: – Только не говорите Колину!

– Могила, – отвечает Хелен, слегка опешив.

– Меня сейчас стошнит. Где здесь ближайший туалет?

– Вон там. – Хелен берет ее за руку и ведет в ванную.

Вернувшись в дом с пустым ящиком, Ральф ищет взглядом Хелен.

– О, привет, – говорит она. – Колин Ривердейл повез Аннабель домой. Ей стало дурно.

– Надеюсь, она не беременна опять.

– Нет.

Ральф удивляется ее уверенности. Она продолжает:

– Профессор Дугласс тоже искал тебя. Ему нужно было уйти.

– Ох уж этот Даггерс. Приходит и уходит раньше всех. Не понимаю, зачем вообще надо было приходить? Ведь он терпеть не может вечеринок.

– Да, он так и сказал.

– Правда? Кстати, я еще не открывал твой подарок. Открыть сейчас?

– Давай, если хочешь…

У передней двери стоит небольшой столик с подарками и открытками. Ральф разворачивает сверток Хелен и вынимает счеты из коробки.

– А, всю жизнь о таких мечтал, огромное спасибо!

– Думаю, они тебе пригодятся, когда начнется шумиха с «ошибкой-2000», – говорит Хелен.

– Недавно видел карикатуру: два древних римлянина смотрят на счеты, – говорит Ральф, сдвигая несколько костяшек в верхнем ряду. – И один говорит другому: «Боюсь, эта система откажет, когда мы перескочим к нашей эре».

– Нет, серьезно, – говорит Хелен. – Тебя это разве не беспокоит? Я читала, что 1 января 2000 года все остановится. Самолеты упадут с неба, корабли закружатся на месте, в операционных погаснет свет, а в магазинах исчезнут все продукты, и люди перестанут получать зарплату и пенсию.

– Болтовня паникеров, – говорит Ральф. – Конечно, у старых компьютеров проблема имеется, но она разрешима.

– Жаль. В этом есть что-то поэтичное. Современная цивилизация, разрушенная собственной технологией, – вздыхает Хелен.

– Ну, вряд ли бы ты захотела вернуться в Средние века, – говорит он. – Кстати, я нашел то место у Дарвина: «Плач – головоломка».

– О, спасибо. А я уже и забыла.

– Книга у меня в кабинете, наверху. Хочешь посмотреть? Я имею в виду – кабинет. Туда стоит разок подняться.

– Ну, хорошо, – произносит Хелен, подумав секунду.

В этот момент из кухни выходят Кэрри с большой миской шоколадного мусса и Николас Бек с посудиной, доверху наполненной фруктовым салатом.

– Хочу показать Хелен свой кабинет, – говорит Ральф Кэрри. – Оставьте мне немного мусса.

– Не оставим, – на ходу отвечает она. – Кто успел, тот и съел.

Николас Бек ухмыляется, обернувшись, и движется вслед за Кэрри в столовую.

– Может, ты хочешь пудинга? – спрашивает Хелен Ральфа.

– Не переживай, она пошутила. Я уверен, что в холодильнике есть еще целая миска. Пошли подальше от этой обжираловки!

Он ведет ее вверх по лестнице.

– Существует два мнения по поводу расположения рабочего кабинета, – говорит он. – Одни считают, что кабинет должен находиться на первом этаже, чтобы оставаться в курсе всего, что происходит в доме, и экономить время, уходящее на спуск и подъем по лестнице. Другие – что он должен находиться на верхнем этаже, подальше от бытовой суеты. Там, где тебя никто не потревожит.

– Башня отшельника, – говорит Хелен.

– Вот именно. Я – как раз тот самый отшельник.

Кабинет Ральфа Мессенджера – переоборудованные комнаты для прислуги. В результате он очень велик, с густым ковром и длинными книжными полками, большим письменным столом и крутящимся креслом. Там есть круглый стол с двумя шезлонгами Чарлза Имза, множество настольных ламп и ночников, полированные шкафы, системный блок компьютера и большой монитор, а также множество другой техники: принтер, сканер, факс, телевизор с видеомагнитофоном, аудиосистема. Довершает обстановку телескоп на штативе, нацеленный в небо. Вся мебель – из вишневого дерева и нержавеющей стали, а мягкая обита черной кожей.

– Я бы не назвала это башней отшельника. Скорее что-то среднее между роскошной берлогой холостяка и центром управления полетами, – говорит Хелен.

Ральф довольно хмыкает:

– Приятное местечко, но чего-то здесь явно не хватает.

Он кладет счеты на письменный стол рядом с таким же набором стальных гильз для ручек и карандашей.

– Словно здесь и лежали! – радостно восклицает Хелен.

– Да, боюсь, что тут не обошлось без совета Кэрри.

– Нет, простое совпадение. Или мое шестое чувство. Впрочем, в шестое чувство ты не веришь.

Он улыбается:

– Не верю.

Подходит к шкафу, бесшумно выдвигает ящик и вынимает ксерокопию страницы дарвиновских «Дневников»:

– Вот, пожалуйста.

Он кладет листок под одну из настольных ламп, так, чтобы оба могли взглянуть на текст.

– Это страница из дневника 1838 года. Дарвину тогда было 30 лет. После путешествия на «Бигле» прошло два года. На горизонте маячит идея эволюции… Он убежден, что человек произошел от обезьяны, но идея пока не получила огласки, он прекрасно понимает, какой подымется шум. Он много думал тогда о смехе. Когда люди смеются, они обнажают передние зубы, как обезьяны. Он предполагает, что улыбкой макаки передают информацию о найденной пище своим сородичам. – Ральф проводит пальцем по цитате и читает ее вслух: – «Этот момент очень важен: улыбка обращается в смех, смех переходит в лай. Звуки лая сигнализируют другим животным о хороших новостях, о добыче… Без сомнения, происходит из стремления животного получить помощь»… Потом он задумывается над природой плача и говорит: «А плач – головоломка».

– Sunt lacrimae rerum, – говорит Хелен.

– Латынь я что-то приподзабыл.

– «Есть слезы вещей». Вергилий. Фраза почти непереводимая, но легко догадаться, что она означает. Тоже что-то вроде плача-головоломки.

– На самом деле, смех – тоже загадка, – говорит Ральф. – Объяснение Дарвина вовсе не исчерпывающее.

– А можно создать робота, который реагировал бы смехом на шутки другого робота? – спрашивает Хелен.

– Это непросто. Но, наверное, возможно.

– Я не верю в то, что роботу может быть смешно… радостно, грустно или скучно, – говорит Хелен.

– Скучно? – Ральф улыбается, словно он никогда раньше об этом не задумывался.

– Да, если бы мой лэптоп был человеком, он бы ужасно скучал – ведь я пользуюсь только текстовым процессором, а это меньше десяти процентов его возможностей. Однако он не возражает.

– Совершенно верно, – говорит Ральф. – Поэтому компьютеры облегчают человечеству жизнь. Благодаря им мы упраздним скуку. Зачем же тогда нужно создавать скуку искусственно? Скука же неотъемлемая часть нашей природы, нет?

– Возможно. Во всяком случае, счастье и грусть – наверняка. Никогда не поверю, что робот обладает сознанием, пока не увижу, как он плачет, хмурится или смеется.

– Может, долго ждать и не придется. Компьютеры чрезвычайно быстро развиваются.

– Да, я недавно слышала тебя по радио, – говорит Хелен.

Ральф доволен:

– И это сущая правда. Твой маленький лэптоп, вероятно, обладает таким же количеством памяти, как первая ЭВМ, установленная в нашем университете. В те времена один мегабайт памяти стоил полмиллиона. Теперь же он стоит около двух фунтов.

– Но чтобы понять шутку не нужны мегабайты памяти, – возражает Хелен. – Даже младенец способен отличить смешное от грустного. Стоит скорчить ему рожицу.

– Верно. Но я сейчас размышляю над тем, как определить логическую структуру ситуаций, которые считаются смешными, и выстроить из них некую конструкцию. Компьютер, к примеру, мог бы обработать миллионы шуток и, в конце концов, выявить механизм смешного. Я говорил, что тебе очень идет это платье?

– Нет, спасибо, – говорит Хелен. – Может, вернемся на вечеринку?

– Пошли. Возьми это с собой. – Он сгибает листок и кладет его в конверт.

– Спасибо.

– Спасибо за подарок. Могу ли я рассчитывать на поцелуй?

– Нет, не думаю, – отвечает Хелен.

– В прошлый раз не понравилось?

Хелен молчит.

– Я не собираюсь спать с тобой, Ральф, – медленно говорит она.

Он широко раскрывает глаза, разводит руками и ухмыляется:

– Да кто тебе об этом говорит? Я имел в виду обычный дружеский поцелуй.

– Неужели? – Она вызывающе смотрит на него. – Ты хочешь сказать, что не собирался идти дальше?

Он смотрит на нее, чуть приоткрыв рот, потом смеется:

– Ну, все мужчины думают об этом, когда сталкиваются с привлекательными женщинами. Однако их мысли далеко не всегда материализуются.

– А разве мысль о поцелуе не материализовалась?

– Ну и что из этого? Ведь есть разные виды поцелуев. Страстные и просто… дружеские. – Он улыбается. – Qualia поцелуя бесконечно разнообразны.

– Ну, тебе виднее. Ты проводишь широкомасштабные исследования.

Ральф перестает улыбаться.

– Ты о чем?

– Да так, просто.

– Нет, рассказывай.

Хелен смотрит в сторону, потом снова на Ральфа.

– Я случайно увидела тебя с Марианной на том обеде… на кухне… Я просто вышла в сад и не собиралась за вами подсматривать…

– Я не сплю с Марианной, – говорит Ральф.

– Это не мое дело. Зря я об этом сказала. Пойдем вниз?

– Мы просто дурачились. То была игра, в которую мы раньше играли. «На слабо?» И она уже окончена.

– Это не мое дело. – Хелен идет к двери. – Я спускаюсь.

– Постой. – Он выключает настольную лампу и торшер. – Надеюсь, это не значит, что мы не можем быть друзьями?

– Напротив. Это просто гарантия того, что я буду дружить с вами обоими.

– Вот и отлично. – Он догоняет ее у двери. – Но ты же не… ты не станешь рассказывать об этом Кэрри? Извини, – добавляет он, поймав на себе слегка презрительный взгляд Хелен.

Хелен выходит из комнаты. Ральф выключает верхний свет и закрывает за собой дверь. Они спускаются к людскому гомону.

14

Понедельник, 17 марта. Еще один выходной прошел в рабстве у Мессенджеров.

Мы заранее договорились, что я останусь у них ночевать, чтобы можно было пить, сколько влезет, и не думать о том, как я поеду домой. Я немного смущалась, когда стояла за спиной у Ральфа и Кэрри и провожала гостей, словно член их семьи. «Удочерили», – как сказал Джаспер Ричмонд. Меня его замечание неприятно удивило, но он просто злобный сплетник, слова которого не следует принимать всерьез. Если Кэрри так добра ко мне только потому, что хочет избежать нашего с Ральфом флирта, то ее стратегия мне кажется слишком неосторожной. Ведь умудрился же он поцеловать меня и мечтал продолжить в субботу, только я ему не позволила.

Когда последние гости разошлись, я помогла собрать тарелки и бокалы, забытые в разных комнатах, и мы оставили их на кухне для приходящей по утрам горничной. Кэрри приготовила нам троим на сон грядущий (дети уже разбрелись по своим комнатам и спали или смотрели телевизор) мексиканский горячий шоколад с бренди и чили. Мы посидели за кухонным столом, отхлебывая эту смесь, поболтали о достойных моментах вечеринки, а потом отправились на боковую.

Спальня для гостей все еще пахла духами и косметикой недавних гостей. Я открыла окно, чтобы проветрить перед сном. И заперла дверь. Зачем? Может, боялась, что Ральф прокрадется ко мне ночью? Бред, конечно, но я еще долго думала об этом, переворачиваясь с боку на бок под пуховым одеялом (этот мексиканский напиток оказывает скорее возбуждающее, чем снотворное действие). Я лежала и думала о том, как бы поступила, если бы дверь осталась незапертой и он проскользнул в мою постель? Допустим, Кэрри приняла снотворное и крепко уснула, а Ральф оставил ее в постели одну и залез ко мне под одеяло? Что мне делать: кричать и сопротивляться? Разбудить Кэрри и детей, поднять на уши весь дом? Конечно, нет. Устроить Ральфу сцену оскорбленного достоинства и уехать домой на такси посреди ночи? Нет. Так как бы я себя повела? Стала бы протестовать и уговаривать его шепотом: «Ты что, с ума сошел? Убирайся из моей постели сейчас же или я… или я…» Что – я? «Или я не буду с тобой разговаривать». Детский лепет. Так что, разрешить ему? Нет, конечно. И мне все равно интересно, не является ли эта цепочка мыслей вариантом тех женских мазохистских фантазий, о которых твердят психологи, о желании женщины предаться сексу, не думая ни о каких моральных принципах. А иначе зачем бы я прокручивала в голове все эти сценарии? Я не хочу заводить роман с Мессенджером только потому, что не желаю быть одной из участниц его многочисленных похождений, а вовсе не потому, что не нахожу его привлекательным. Этого у него не отнять, увы.

Мысленно возвращаясь к нашему разговору в его кабинете, я жалею о том, что сказала прямо: «Я не собираюсь спать с тобой, Ральф». Получилось, что я подозреваю его в этих намерениях. Но теперь он, возможно, уже подозревает меня саму в этих намерениях и темных мыслях, которые мне следовало бы держать при себе. Ко всему прочему, я сдуру проговорилась, что видела, как он целовался с Марианной Ричмонд – должно быть, я к тому моменту уже изрядно напилась, и у меня развязался язык. Как только эти слова сорвались у меня с губ, я пожалела, что произнесла их. Похоже, он скорее испугался, чем рассердился, а затем обрел привычное хладнокровие.

Когда я вспомнила об этом на следующее утро, мне стало неловко, и я долго одевалась и умывалась, прежде чем спуститься к завтраку. К счастью, я прихватила с собой джинсы и свитер, так что не пришлось появляться в вечернем платье среди Мессенджеров в дезабилье. Кэрри вышла в халате, волосы спутаны, а лицо блестело от увлажняющего крема. На Ральфе – футболка с надписью «Калтекс» и спортивные штаны. Дети сидели за длинным кухонным столом в пижамах. Они ели вафли с кленовым сиропом – наверное, их традиционный воскресный завтрак. Ральф дружелюбно поздоровался без малейшего намека на вчерашнее, а Кэрри поставила передо мной свежевыжатый апельсиновый сок и кофе.

Она предложила мне провести еще один денек в Подковах. Я ждала этого предложения и заранее подготовила вежливый отказ, решив сослаться на то, что дома меня ждет груда рукописей студентов. Однако вдруг слабовольно изменила свое решение и согласилась. Утро было таким свежим и чистым, что я предпочла провести этот день за городом, чем ужинать в одиночестве перед телевизором в своей «мезонетке».

Поэтому я осталась у гостеприимных Мессенджеров еще на один день, помогла Кэрри готовить овощи для ланча, позанималась с Эмили французским и поиграла в «Счастливый случай» с младшими детьми, а Ральф тем временем засел у себя в кабинете с книгой, на которую он пишет рецензию. Я чувствовала себя персонажем романа девятнадцатого века: гувернанткой при богатом семействе, которая пользуется всеми благами, что хозяева предоставляют ей в обмен на услуги. Именно в этой роли я себя чувствовала, но меня это устраивало.

Когда пришло время джакузи, я отказалась, но не очень решительно. Небо затянуло тучами, и пошел небольшой снег. Перспектива посидеть под снегопадом в горячей ванне показалась мне восхитительной, но я не захватила с собой купальный костюм. Ральф бесцеремонно предложил мне залезть в ванну в нижнем белье, а потом положить его в сушилку. Кэрри принесла большую футболку и шорты Эмили, которые мне вполне подошли – практично и не чересчур соблазнительно. Как в сказке: я лежала и смотрела на снежинки, которые темнели на фоне неба, а затем светлели, достигая уровня глаз, и, наконец, таяли в горячей воде. Когда мы вышли из ванной и вернулись в дом, следы наших горячих ступней отпечатались на тонком слое свежего снега. На сей раз я не оставалась с Ральфом наедине.

У меня появились новые соседи: в дом рядом въехала молодая пара. Вернувшись вчера из Подков, я заметила машину во дворе, а за шторами горел свет. Сегодня утром увидела, как они вдвоем совершают утреннюю пробежку, и вышла познакомиться. Запыхавшись от бега, молодые люди сказали, что их зовут Росс и Джеки. Его недавно назначили лектором на факультете спортивных наук, чтобы это ни значило, а она – психотерапевт и надеется найти работу в одной из частных клиник Челтнема или Глостера. Я пригласила их на чашку кофе, но Росс сказал, что им «уже поздно». Тогда я пошутила: «Зато мне бегать слишком рано». Они не отреагировали никак. Но когда Росс сказал, что им лучше пойти принять душ, Джеки прыснула со смеху, словно он неприлично пошутил. У меня сложилось впечатление, что Джеки и Росс давно не были вместе. От них исходит очарование медового месяца. Росс обнимал ее за талию, пока мы разговаривали, а когда они пошли принимать душ – наверняка вместе, – нежно хлопнул по попке. Боюсь, они не станут моими близкими приятелями.

Сегодня утром видела в библиотеке Аннабель Ривердейл. Она дежурила за стойкой выдачи книг. Встревоженно глянула на меня, когда я проходила мимо, и я поздоровалась.

– Боюсь, в воскресенье я опозорилась, – сказала она.

– Не берите в голову, по-моему, никто не заметил, – сказала я.

– Колин заметил, – угрюмо продолжала она. – На вечеринках я обычно нервничаю и поэтому слишком много пью. – Она пристально посмотрела на меня. – Не обращайте внимания на то, что я говорю во хмелю.

– Я даже не помню, о чем вы говорили, – не задумываясь ответила я. Она подарила мне благодарную и смущенную улыбку.

Среда, 19 марта. Студенты сдали мне вчера сочинения про колористку Мэри. Есть несколько удачных работ. Сандра Пикеринг написала удивительное подражание Фэй Уэлдон. Однако продолжение своего романа так и не принесла, сославшись на то, что роман требует доработки. Подозреваю, она просто пытается сделать своего Аластэра менее похожим на моего Себастьяна, и, вероятно, это удается ей с трудом. Я по-прежнему думаю, что она читала «Глаз бури» сразу после публикации и неосознанно заимствовала множество деталей. На Рождество, узнав о моем приезде, она перечитала роман и все поняла. Если бы она призналась мне в этом, я бы ей чем-нибудь помогла.

Я не часто вижу своих соседей, но порой слышу, как они смеются и визжат за стенкой, как топопчут вверх и вниз по лестнице. Иногда внезапно затихают – наверное, их шумные игры переходят в траханье. Представляю, как Росс ловит Джеки на ступеньках, стягивает с нее тренировочные штаны и непристойно берет ее. Однажды я даже приложила ухо к стене, но вместо их страстных стонов услыхала лишь стук собственного сердца.

15

У Мэри был барашек… проверка… Сейчас 9.10 утра, понедельник, 17 марта, я еду на работу. Большая пробка на внутреннем кольце, дорожные работы плюс дождь. Вынимаю диктофон… это уже входит в привычку… Как ведение дневника, хоть я его никогда не вел, лень записывать, диктовать на «Войс-мастер» намного проще… А может, просто возрастное: начинаешь понимать, что тебе есть что сказать, и хочется зафиксировать мысли, пока не улетучились. Клетки мозга распадаются, нервные импульсы замедляются, и все меньше новых идей приходит в голову… Забывается даже то, что когда-то знал. Тратишь часы и дни на то, чтобы сформулировать теорию или какой-либо аргумент, в конце концов, тебе это удается, и вдруг понимаешь – та же самая идея уже приходила тебе в голову несколько лет назад. Довольно веселая мыслительная цепочка для такого хмурого утра… Вечеринка… прошла… интересно. Марианна… да, я не жалею о том, что она прервала нашу игру, ведь игра стала слишком рискованной. К тому же возникли frottage[5]5
  Зд. трения (фр.).


[Закрыть]… Я очень надеюсь, что этот… как его… Оливер будет помалкивать… или никто не обратит внимания на его болтовню. Значит, Марианна надевает паранджу, а Хелен не хочет занять ее место… Хотя… она мгновенно согласилась поехать с нами в Подковы на следующий день, и… боже мой, как она была хороша в ванне, в этом наряде: когда она встала, футболка прилипла к груди, а белые шорты просвечивали. Пока она поднималась вместе с остальными по лестнице, я не мог отвести глаз от ее задницы в мокрых шортах. Пришлось остаться в ванне, пока он не опустится… Я уверен, что сексуальное… [запись прерывается]

Сейчас 9.35, я стою на шоссе А-435, за голландским грузовиком, водитель которого скорее всего уже дрыхнет, поскольку тут нет ничего достойного внимания, даже кафе на колесах, один переполненный мусорный бак… Пришлось прервать запись, потому что я заметил мужика на переднем сиденье соседнего «мондео» – сидел на моем уровне и так пялился, что я мгновенно пришел в себя и перестал диктовать… странно, почему я сказал «пришел в себя»? Можно подумать, что все это время я был не в себе… На самом деле, это – самосознание второго порядка, или рефлективное самосознание… то есть мы осознаем, что нас воспринимают другие… нам кажется, что они как бы заглядывают в нас и видят наши потаенные мысли… Мне даже показалось, что этот хмырь умеет читать по губам, ему было так интересно… чуть шею не свернул, наблюдая затем, как я диктую… Я злобно глянул на него, и он отвернулся, но мне перехотелось продолжать запись… Дорога освободилась, я жму на газ…. У меня в запасе еще есть время, и можно записать мыслишку, пока она не улетучилась. Так вот, я собирался сказать, что искусственному разуму, наверное, трудно будет испытывать сексуальное влечение, хотя ученые об этом почти не задумываются… эта странная, присущая только человеку комбинация физического и ментального… гремучая смесь феромона с кровью и страсти с расчетом… «головоломка», как сказал бы Дарвин.

Вчера вечером после возвращения из Подков решил поискать ту пленку с Изабель Хочкисс… Обтянутая мокрой футболкой грудь Хелен (особенно выпирающие соски) напомнила мне грудь Изабель. Я не смог устоять и не послушать пленку, записанную, когда мы занимались с ней сексом в отеле Сан-Диего. Мне хотелось не подрочить под нее, а снова ощутить давно забытый вкус страсти. Кэрри смотрела телевизор с детьми, какую-то мелодраму с лошадьми, каретами и кринолинами, не в моем вкусе… Я поднялся в кабинет и быстро нашел кассету. Надел наушники, на всякий случай, приглушил свет и растянулся в шезлонге… нажал на воспроизведение…

Это было лет восемь назад, и с тех пор я ни разу не слушал эту пленку… уже забыл, что там за чем идет… поэтому сначала запись меня разочаровала… возможно, диктофон лежал слишком далеко или ему мешала моя одежда. Изредка слышались вздохи, хихиканье, слабые стоны, но в основном – тишина и шорох, как в радиоприемнике… потом был разговор, но я не мог различить слов, только вопросительную и утвердительную интонации… я даже расстроился… Но вдруг наши голоса стали громче, и я все расслышал. Мы кричали друг другу «Еби меня!» и «Я люблю тебя» и, в конце концов, достигли просто вулканического оргазма. Изабель застонала, а я завыл «ДАААА!», и мы кончили одновременно. Потом кто-то настойчиво и громко постучал в стену, и мы беззаботно, ликующе расхохотались. Прослушивание записи меня сильно возбудило. Весь эпизод всплыл в памяти, включая разговор, так невнятно звучавший на пленке…

То был предпоследний день конференции, мы оба защитили свои работы, их встретили весьма положительно. Голова кипела, в крови бурлил адреналин… нам не терпелось выпустить пар… немного отдыха и развлечений. Конференция проходила в одном из этих американских отелей с фонтанами, маленькими водопадами, зимним садом и экспресс-лифтами, в которых буквально врастаешь в пол из-за бешеной скорости… тысячи одинаковых комнат вдоль бесконечных коридоров… бесчисленные бары и рестораны. Все необходимое под рукой, и участникам конференции необязательно было даже на улицу выходить. К тому же, если добросовестно посещать все заседания, проходившие с девяти утра до десяти вечера, на это просто не оставалось времени… Мы с Изабель выпивали вместе с коллегами… может, я был в ударе или Изабель уже начала со мной заигрывать, но она кивала и смеялась каждому моему слову… я подошел поближе, и когда все пошли на ужин, вертя в руках свои талоны, я предложил Изабель пропустить вечернее заседание и поужинать где-нибудь в другом месте для разнообразия. Она согласилась с восторгом и вышла, по ее словам, «припудрить нос». Через десять минут мы встретились в прохладном коридоре и вышли в душную калифорнийскую ночь, радуясь, словно сбежавшие с урока школьники. Я попросил водителя отвезти нас в лучший мексиканский ресторан, который сначала показался нам притоном местной мафии, но местом был просто восхитительным. Мы ели острые блюда: «буррито», «энчилады» и «чимичанги», с которых капали сальса и сметана, – и запивали крепким калифорнийским вином. Вторая бутылка была лишней, но благодаря ей Изабель стала раскованнее. Сначала мы болтали на профессиональные темы, но постепенно разговор принял более личный характер. Ей тогда было тридцать с небольшим, и я не назвал бы ее красавицей. Немного лошадиное лицо, очки в роговой оправе и волосы, собранные на затылке в такой тугой узел, что при виде него у меня разболелась голова… Вначале я не собирался соблазнять ее – просто хотелось провести время в приятной компании, а она подвернулась. Но после второй бутылки я неосторожно обмолвился насчет ее прически, она тут же что-то сделала со своим узлом на затылке, и блестящие длинные волосы, высвободившись, упали ей на плечи. Она сразу стала в сто раз женственнее и желаннее. Сигнал был достаточно красноречивым.

Она была адъюнкт-профессором в Иллинойском университете, с мужем развелась, он работал с ней на одном факультете нейробиологии… по ее словам, они разошлись, потому что у нее была земельная собственность, а у него – нет, и он не мог с этим смириться. У них был один ребенок, и во время этой конференции муженек как раз присматривал за ним. Я спросил, есть ли у нее кто-нибудь, и она ответила, что с тех пор подозрительно относится к длительным отношениям…

– Ничем не хочу себя связывать. – Она посмотрела на меня хмельным взглядом из-под ниспадавших на глаза волос. – Я ищу только встречи на одну ночь, физически приятной и эмоционально пустой.

– Ну, это не проблема, – сказал я, уже начиная распаляться. Во мне проснулся «синдром Марты» – возможность доставить наслаждение зрелой женщине, которой только этого и надо. Я поймал взгляд официанта и жестом попросил его принести чек.

Мы обнимались в машине по пути в отель, а потом в лифте, поднимаясь в ее комнату на двадцать восьмом этаже… Как только за нами закрылась дверь, начали срывать друг с друга одежду и, обнявшись, пошли к кровати, но ей нужно было сначала в ванную, и пока она была там, я успел спрятать диктофон под одеждой. Когда она вернулась, мы легли в кровать и стали делать все, что только могли придумать: сосали, лизали, трогали, трахались… поначалу я гордился тем, как долго могу не кончать, но потом стал опасаться, что не кончу вообще… вторая бутылка явно была лишней… между тем Изабель вздыхала, постанывала, но тоже не подавала признаков приближения оргазма… я спросил ее об этом как можно деликатнее, приподнявшись над ней на локтях…

– Боюсь, я ошиблась, – сказала она. – Ты – прекрасный любовник, Ральф, но, по-моему, я не создана для случайных связей. – Она замолчала на мгновенье. – Если ты скажешь, что любишь меня, может, будет лучше. Соври, если сможешь.

– Конечно же, я люблю тебя, – сказал я честно, без всякой задней мысли, и сразу же почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.

– Ох господи, – простонала она.

– Я люблю тебя и люблю ебать тебя, – сказал я, двигаясь в такт словам.

– Мне нравится, когда ты ебешь меня, – сказала она.

– Я люблю тебя, и мне нравится, как ты говоришь это, – сказал я. Мы продолжали в том же духе, пока не достигли оргазма одновременно, и в этот момент в стену яростно застучали соседи.

Я еще раз прослушал кассету и получил еще большее удовольствие… Страшно возбудился… Пошел искать Кэрри… Эмили и Марк, смотревшие телевизор в гостиной, сказали мне, что она уже отправилась спать… Я поспешил наверх… К счастью, она еще не уснула, лежала в кровати с книгой… Я почистил зубы, скользнул голый под одеяло и положил ей руку на живот.

– Чего тебе надо, Мессенджер? – спросила она.

– А ты как думаешь? – ответил я вопросом на вопрос, задирая ее ночную рубашку.

Она вздохнула и отложила книгу:

– Ладно, только не шуми, дети еще не спят.

– Да они и так знают, что мы занимаемся сексом, – сказал я.

– Все равно, – сказала она и сняла рубашку через голову. У нее такие чудные груди… читатели «Воскресного спорта» кончили бы себе в штаны, если бы только взглянули на них. Я влез на нее сверху, вошел в нее и поплыл. В последнее время заниматься любовью с Кэрри – все равно что оттопыривать детский надувной замок, но я усердно трудился, и через некоторое время она начала отзываться, привычно мяукая и подвывая.

– Скажи «еби меня», – попросил я.

– Тише ты… Еби меня, – прошептала она.

– Громче, не верю, – сказал я. Она молчала.

– Я люблю тебя, – сказал я. Ее глаза расширились от удивления. Я давно не говорил ей этого.

– Я тоже люблю тебя, Мессенджер, – сказала она.

– А теперь громко скажи «еби меня», – попросил я опять. Но она не захотела. Я закрыл глаза и попытался вспомнить об Изабель. Но почему-то вспомнил о Хелен Рид, ее мокрой футболке и прилипших к телу шортах. Как я уже говорил, похоть – головоломка.