Текст книги "Укус ящерицы"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Глава 19

К тому времени как Джанни Перони добежал до небольшой площади у ворот Арсенала, полиция успела оградить место происшествия, так что немногочисленные зрители могли созерцать лишь распростертое у каменного льва тело в лужице растекающейся по камням крови.

Джанфранко Рандаццо лежал на спине с разбитым от удара о булыжник лицом, застывшими, устремленными к солнцу глазами и выражением недовольства, которое сопровождало его не только при жизни, но и после смерти. Впрочем, ничего странного в этом не было, поскольку переход из одного мира в другой дался ему нелегко. Повидавший немало огнестрельных ранений Перони сразу понял, что убийство было совершено с особой жестокостью. Стреляли как по ногам, так и в туловище, после чего комиссара оттащили от перевернутого столика на террасе – на это указывал кровавый след – и прикончили выстрелом в голову.

В заказном характере убийства сомневаться не приходилось. С Рандаццо расправились хладнокровно и беспощадно, и, судя по тому, как вели себя полицейские и два детектива в штатском, больше напоминавших уличных уборщиков, чем служителей закона, преступники скрылись достаточно быстро и не оставили заметных следов.

Дзеккини и его люди, прибывшие на место чуть позже Перони, с изумлением взирали на открывшуюся перед ними картину.

– Если я правильно понимаю, вопросы здесь неуместны, – пробормотал, тяжело отдуваясь, майор.

– Верно, – ответил Перони, поглядывая на двоих в штатском, торопливо допивавших оставшееся на столиках пиво.

– Не понимаю, – продолжал Дзеккини. – Прошло не больше двух-трех минут. Как они успели так быстро?

Перони об этом тоже думал.

– Участок рядом, за углом. Наверное, тоже услышали, как стреляют.

Тем не менее оперативность полиции оставляла место для размышлений.

Он снова посмотрел на старательно державшуюся в стороне парочку. Оба были ему знакомы. Монах, говоря о сопровождавших Рандаццо полицейских, сделал недовольное лицо. У Перони эти двое, когда он встречал их в квестуре, тоже вызывали отвращение.

– Если не ошибаюсь, тут есть кое-кто, кто не должен был допустить ничего подобного. Эй, Лавацци!

Один из двоих повернулся. Вид у него был испуганный.

– На пару слов.

Полицейский не сдвинулся с места. Вцепившись в стакан с пивом, он растерянно и тревожно оглядывался по сторонам.

Детектив в штатском, накрывавший тело комиссара пластиковой накидкой, выругался, сплюнул и направился к ним. Перони узнал его: комиссар из главной квестуры, безликий чиновник, один из тех, кто старательно не замечал римских детективов все восемь месяцев, что они работали в Венеции.

– Вам бы лучше поискать другое место, – посоветовал офицер ровным, бесстрастным тоном.

Дзеккини достал из пиджака жетон.

– Жандармерия. – Он кивнул в сторону накрытого тела. – У нас ордер на допрос этого человека.

– Жаль, но вы немного опоздали.

Из подъехавшей кареты «скорой помощи» выскочили санитары с каталкой. Похоже, тело уже собирались увезти. Нечто похожее происходило и на Изола дельи Арканджели. И там, и здесь явнопросматривалось желание сделать все как можно быстрее.

– Надо подождать судмедэксперта, – сказал Перони. – Или по крайней мере сделать вид, что ждете его.

Безымянный комиссар с ненавистью взглянул на него. Это был невысокий мужчина с моржовыми усами и черными безжизненными глазами.

– Помолчите, Перони. Это наше дело, а не ваше. И делаем Мы все как надо. Только вот раньше у нас ничего такого не случалось. И что вы за люди, а? Где ни появитесь, там неприятности. С собой их, что ли, таскаете?

Перони подумал, что если задержится в Венеции еще на недельку, то, пожалуй, откажется от некоторых привычек и начнет бить носы.

– Вы правы, комиссар. Дело ваше. Только началось оно задолго до того, как мы здесь появились. И когда нас не будет, у вас ничего не изменится. Так что не ищите виноватых на стороне, а присматривайте за собственными яблочками… чтобы не погнили.

– Вы отстранены! – взревел, багровея, офицер. – Вы больше не приписаны к этой квестуре! А будете совать нос, куда не просят, быстро попадете за решетку. Ясно? – Он повернулся к Дзеккини. – Вас это тоже касается. Делом занимается полиция, и карабинеров мы не звали.

– У меня ордер! – повторил майор, предъявляя бумагу.

– Мертвецов не допрашивают! – взвизгнул комиссар. – Я…

– Но вопросы-то остаются, – оборвал его Перони. – Например, почему, черт возьми, он мертв, когда ваши люди вроде бы его охраняли? Или этот вопрос дозволяется задавать только в тесном кругу близких друзей?

Он тут же пожалел о сказанном. Квестура вовсе не была свободна от мелкой коррупции, но подозревать всех в тайном сговоре с целью убийства коллеги, даже столь непопулярного, как Рандаццо, он просто не имел права.

– Извините. Зря я так сказал. Беру свои слова назад. Но может быть, мы могли бы чем-то помочь?

– Мне ваша помощь не нужна.

Боится, догадался Перони. И скорее всего сам ничего не поймает. Знает только, что должен держать ситуацию под контролем, не подпускать посторонних и ждать, пока кто-то другой примет решение, что делать дальше.

– Подумайте сами, – продолжал он. – У вас на руках мертвый коллега. Человек, который был под подозрением. Человек, который оказался в поле зрения карабинеров. Которого собирались допросить в связи с незаконным ввозом культурных ценностей.

Усы у комиссара дернулись, и в этот момент Перони вспомнил его имя.

– Послушайте, комиссар Грасси, из-за чего мы спорим? Вы же не местный. Вы миланец. Им на вас наплевать, как наплевать и на меня. Мы для них – расходный материал. Здесь майор Дзеккини. Если прикрыть дело не получится, если разразится скандал, кого, по-вашему, сделают крайним? Местных? Или таких, как мы?

Наблюдая за реакцией Грасси, Перони с сожалением пришел к выводу, что малодушие немногим отличается от продажности.

– Что вы такое говорите? – Грасси даже замахал руками. – Верно говорят, что у вас с головой не в порядке. За расследование отвечаю я и вести его буду так, как считаю нужным.

– Смотрите сами. Убит комиссар. Плюс два убийства на острове. И еще труп в морге, который вам организовал этот…

Он с изумлением обнаружил, что тело Рандаццо и на самом деле уже кладут на носилки.

– Вы действительно полагаете, что все здесь пройдет тихо и незаметно? Что никто ничего не видит? И никого не интересует, что здесь творится?

Грасси задумался.

– А что здесь творится?

Ответил ему Дзеккини:

– Рано или поздно кто-нибудь наверху решит, что пришло время во всем разобраться. Приедут люди со стороны. Начнут задавать вопросы и получать ответы. Их тогда уже не остановишь. Надо же и о собственной карьере думать. И делать выводы.

Майор пожал плечами. Перони с удовлетворением отметил, что веронец держится увереннее, что сомнения, которые, похоже, грызли его с самого начала, исчезли.

– Мы здесь. Разве это не причина, чтобы задуматься?

Грасси кивнул:

– Согласен. Подумать есть о чем. Но главное в другом. Вы явились сюда, чтобы допросить мертвеца. Перони здесь потому, что он идиот, привыкший совать нос туда, куда его не приглашают.

Так что не отнимайте у меня время. А будете упираться, обещаю, что устрою обоим неприятности.

Каталку с телом Рандаццо покатили через площадь.

– Так у вас есть подозреваемые, комиссар? – поинтересовался Перони.

– Хорошие полицейские всегда наживают врагов, – ответил Грасси и, покосившись на римлянина, добавил: – Плохие, кстати, тоже. Советую взять на заметку.

С этими словами комиссар повернулся и зашагал вслед за каталкой, сердито покрикивая на бесцельно слоняющихся полицейских, лица и позы которых выдавали желание поскорее отправиться по домам.

Дзеккини покачал головой:

– Хочу пива. Кто со мной?

– Я угощаю, – сказал Перони.

Майор повернулся и посмотрел на него с каким-то странным выражением. Как будто он чем-то провинился.

– Нет. Угощаю я. И разыщите-ка вашего напарника. Нам нужно поговорить.

Глава 20

Когда он очнулся, Дэниэл Форстер все еще стоял над ним, едва не тыча в лицо дулом обреза. Коста пощупан за ухом – кровь – и поморщился.

– У вас, когда сердитесь, английский акцент проскакивает, – заметил он.

– Сам нарвался! – рыкнул Форстер.

– Вы очень опрометчивы. Я могу подняться? И пожалуйста, если вас не затруднит, принесите воды.

Женщина быстро сказала что-то по-английски – смысла он не уловил, – прошла в кухню и вернулась со стаканом. Коста не без труда встал, взял стакан и благодарно кивнул.

– Без глупостей, Дэниэл, – твердо сказала она. – Я серьезно.

Больше всего Косту поразил мужчина. Форстер, человек культурный и образованный, выглядел потерянным, опустившимся, надломленным. Впечатление было такое, что не он защищает Лауру, а она его.

– Выслушайте меня, – сказал Коста.

Форстер вскинул дробовик:

– Заткнись! Знаешь, у нас все подготовлено. Если понадобится, нас через час здесь не будет. Здесь есть лодки. Есть люди, которые нам помогут. Ты и остыть не успеешь…

Женщина положила руку на ружье:

– Нет, Дэниэл. Этого не будет. Я не позволю.

Коста осторожно опустил руку в карман пиджака и достал удостоверение.

– Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я полицейский. И сюда пришел, чтобы попросить вас о помощи. Надо закончить то, что следовало бы сделать еще пять лет назад – отправить Хьюго Мэсситера за решетку.

Форстер изумленно посмотрел на него. И рассмеялся. Получилось невесело.

– Выслушай его, Дэниэл! – раздраженно бросила Лаура. – Пусть расскажет. Дай человеку шанс.

– Какой шанс? Шанс полицейскому посадить Хьюго? А раньше у них шансов не было? Сколько ж им надо?

– Достаточно одного, но хорошего, – ответил Коста. – Мы рассчитываем на вас.

Теперь заговорила женщина:

– Невозможно. – Она посмотрела на Косту большими грустными глазами. – Мы не можем вам помочь. К сожалению.

– Почему? – не понял он. – Так и будете всю жизнь прятаться? Неужели вам не хочется быть самими собой?

– Нам хочется просто жить, – угрюмо ответил Форстер, обводя взглядом убогое жилище. – Пусть даже вот так.

– Обещаю, вам ничто не грозит, – быстро добавил Коста. – Мы обеспечим защиту. Сделаем все, что нужно.

Форстер снова засмеялся. Но уже мягче. Наверное, так, как смеялся когда-то.

– Все, что нужно, у нас уже было, – вздохнул он. – Дом. деньги. Свобода. И самое главное, мы были вместе. А потом Мэсситер вернулся и отобрал все. Кроме последнего.

Форстер отложил ружье, обнял женщину за талию, поцеловал ее в щеку и повернулся к Нику.

– И этого он у нас не отнимет никогда, – твердо сказал он.

– Но ведь это не ваша жизнь, – возразил Коста.

Лаура заглянула в удостоверение.

– Ту нашу жизнь, агент Коста, украл Хьюго Мэсситер. От нее ничего не осталось. К чему же нам возвращаться?

Ответа у него не было. В кармане пиджака зазвонил телефон – получилось так громко и неожиданно, что все вздрогнули. Он выслушал сообщение Перони, сказал несколько слов и убрал сотовый. Лаура и Форстер, должно быть, поняли что-то по выражению его лица.

– Плохие новости? – спросила она.

Они смотрели на него с любопытством, но без особенного интереса.

– Мы рассчитывали на еще одного свидетеля. Собирались использовать его против Мэсситера, если вы откажетесь.

– И?… – с надеждой спросила женщина.

Лгать не имело смысла.

– Убит. У нас больше нет свидетелей. Так что итог печален: сделано немало, а доказательств нет.

Она забрала у него пустой стакан, принесла полный и, осмотрев рану на голове, вытерла кровь мягкой тряпочкой.

– Теперь вы понимаете?

– Боюсь, что не совсем. Что вы хотите сказать?

– Все просто. Победить его невозможно, но вы осознаете эту истину слишком поздно. Приближаться к Мэсситеру смертельно опасно. Не обольщайте себя надеждой, что можете взять над ним верх.

Он подумал об Эмили, о том, на какой риск онапошла ради него, добровольно, по собственному решению, но и с его молчаливого согласия.

– Слишком поздно…

Лаура Конти пристально посмотрела ему в глаза.

– Мне вас жаль.

Коста покачал головой:

– Я не отступлю. И вы не должны отступать. Это ведь Мэсситер виноват в смерти тех людей, двоюродного брата Пьеро и его компаньона. Он убил двух полицейских. Он исковеркал вашу жизнь. Неужели…

Он замолчал, видя, что слова бьют мимо цели.

– Что? – Форстер отвернулся к окну. – Вы думали, мы жаждем мести? А какой нам от нее толк? Мы просто хотим жить.

– И ничего больше, – добавила Лаура. – Вам не стоит нас уговаривать или заставлять, потому что мы никогда не откажемся от того, что имеем.

– Я об этом и не думал. Хотя, повторяю, мы сумели бы защитить вас.

– А того свидетеля вы защитили? – с неожиданной резкостью бросила она. – Пожалуйста, уходите и оставьте нас в покое. Мы знаем его лучше, чем вы. Уходите. Завтра нас здесь не будет. Вы ведь не выдадите нас? Не расскажете, что мы здесь? Знаете, в Венеции секретов не бывает.

Форстер многозначительно погладил дробовик.

– Вы уверены, что не передумаете? – спросил Коста.

Оба кивнули. У него не было других аргументов ни для убеждения, ни для принуждения.

– В таком случае выслушайте меня. Через несколько часов Мэсситер заключит важную сделку. Очень важную. В результате ее он станет едва ли не самым влиятельным человеком в Венеции, а может быть, и за ее пределами. И тогда уже никто не посмеет поднять на него руку. Ни на местном уровне, ни на региональном. Не исключаю, что и выше. Он…

Лишь сейчас, видя перед собой две пары испуганных глаз, Коста понял, на какую высоту вознесется Мэсситер.

– Он приобретет такую власть, что выступить против него станет практически невозможно.

Дэниэл Форстер негромко, но с чувством выругался.

– Обещаю, что никому о вас не скажу, но тем не менее советую убраться отсюда как можно дальше. И не говорите Пьеро, куда собираетесь. Он и без того рискует слишком многим. Если я смогу как-то помочь…

Глаза Форстера блеснули в полутьме.

– Знаете, я ведь мог бы его убить. Тогда… раньше…

– Почему же не убили?

Англичанин посмотрел на дробовик, горько усмехнулся и покачал головой:

– Потому что был дурак.

Глава 21

Лодку покачивала легкая зыбь. Пьеро Скакки провел на воде полжизни, и ему не надо было долго думать, что знаменует эта волнующаяся, переменчивая, плещущая об обветшалый борт его старенькой «Софии» мощь. Надвигалась перемена. Еще один шторм, или, может быть, то возвращался с юга сирокко, в чреве которого вихрилась и клокотала горячая пыль. Лето в лагуне никогда не уходило легко и покорно. Оно сопротивлялось и кричало, не желая уступать приближающемуся холоду. До сентября оставалось два дня. Жара продержится еще месяц или чуть больше. Но неистовый пыл лета неизбежно растает в прохладном смирении осени, а ее убывающие дни принесут наконец ясный ледяной покой зимы. Это время года Скакки любил больше всего. Время, когда в старых дубовых бочках начинает бродить виноград. Когда в небо поднимаются утки и бекасы. Когда Ксеркс готов лезть в любое болото, в грязь, жижу и снежную кашу за птицей, упавшей с прозрачного, безоблачного неба, укрывавшего разбросанные по лагуне острова так же, как и тысячу дет назад.

Но перемены надвигались отовсюду, неумолимо, неотвратимо, и с этим фактом нельзя было не считаться. На первое место снова выходили деньги, и Скакки не представлял, чем ответить на новый вызов, где их найти. У него еще оставались последняя вязанка дров и мешок с золой от водорослей, купленный за гроши у одного фермера на Ле Виньоле, крохотном островке к юго-западу от Сант-Эразмо. Груз надо доставить Арканджело, после чего его отношения с этой семьей заканчивались. Что бы ни случилось потом, остров Хьюго Мэсситера будет для Скакки запретной территорией. Воспоминания, когда он выпускал их из кладовой памяти, все еще обжигали. Они не пробуждали жажду мести – это чувство давно ушло. События пятилетней давности – смерть двоюродного брата, бегство Дэниэла Форстера и Лауры Конго – соединились в цепь трагедий, дергать за которую у него не было ни малейшего желания. Что важно, так это жить в настоящем. В том настоящем, которое он находил вполне комфортным, пусть даже и не всегда ему подконтрольным.

Пес лежал на носу лодки, свесив голову за борт и наслаждаясь солоноватым ветерком. Глаз его, темных и пронзительных, Скакки не видел, но знал, куда он смотрит. В ту расплывчатую, туманную даль между небом и землей, куда они каждый год отправлялись на охоту. Иногда Пьеро завидовал собаке. В самых важных для себя вопросах пес проявлял мудрость и удивительную осведомленность. Ничто живое не могло ускользнуть от его глаз, ушей или носа, а в те редкие моменты, когда у них появлялся гость, Ксеркс никогда не упускал случая выйти за рамки обыденности: вкусно поесть, поиграть, порезвиться. Он жил в своем собственном мире, всем довольный, не терзаемый амбициями, не беспокоясь о будущем – совсем как городские дурачки.

Будущее… Время от времени Скакки поневоле сталкивался с ним и видел унылый пустырь, место, где нет легких решений и где нет тихих, благословенных уголков.

Одним из таких уголков оставался домик, построенный им для беглецов два года назад, домик, о существовании которого за пределами острова никто не знал. Им пришлось задержаться здесь дольше, чем планировалось вначале. Теперь им – к ним Скакки причислял и себя – требовались деньги, чтобы сбежать уже по-настояшему. Покинуть Венецию навсегда. Хьюго Мэсситер вернулся. Англичанин пришел навсегда. Пьеро чувствовал это слыша, как люди произносят его имя – с почтением и страхом.

Покойный кузен говорил много интересного. Много такого что врезалось в память. В отличие от Пьеро он умел обращаться со словами. Обрывок одного разговора запомнился особенно хотя смысл его дошел до Пьеро некоторое время спустя когда Мэсситер вроде бы убрался из Венеции, Дэниэл сидел в тюрьме, а Лаура скрывалась на Лило.

Разговор состоялся на лодке в то памятное лето, до прихода бурь, когда они возвращались с пикника на острове Сант-Эразмо управлял «Софией» – держа в зубах привязанный к румпелю кожаный поводок – Ксеркс, которому Пьеро иногда доверял это несложное дело.

Несколько реплик вспомнились сейчас с той поразительной ясностью, которая наступает в голове только после лишнего стаканчика доброго, выдержанного в дубовой словенской бочке красного вина. Вроде того, что они пили тогда из пластиковой бутылки – на всякий случай Пьеро всегда держал парочку в ящике для инструментов.

Он и сейчас еще видел их всех – живых, веселых, счастливых. Тогда они думали, что дни эти никогда не кончатся. Скакки, его бедный двоюродный брат, тыкал в грудь Форстеру сухим старческим пальцем, как будто пытался поставить точку в споре, которого, как ему казалось, никто не слышал.

– Нельзя обогнать дьявола, – решительно провозглашал старик. – Нет и нет!

– Знаю, – с ленивой полупьяной улыбкой отвечал Дэниэл. – Слышал. От дьявола не убежишь, потому что, как бы ты ни старался, он всегда бежит быстрее.

– Чушь, глупость, банальность. Я бы, наверное, не удивился, услышав такое из телевизора, которого у меня, к счастью, нет. – Скакки удрученно покачал головой. – Ты меня… разочаровал.

Когда старик говорил про разочарование, это звучало так, словно речь идет о смертном грехе. Дэниэл, однако, пропустил обидный выпад мимо ушей. К тому времени он был уже не юным, наивным студентом, а творением Скакки. Человеком, знающим жизнь. Жизнь по-венециански.

– Тогда что?

– Дьявола потому нельзя обогнать, – наставительно произнес Скакки, поднося к губам стакан, – что невозможно обогнать себя самого. Он одновременно и часть тебя, и часть чего-то еще.

Но не завладев твоей душой, которую ты, Дэниэл, должен предложить ему сам, добровольно, дьявол – ничто. Всего лишь ночной хищник. Бугимен, как сказали бы американцы. Тварь, годная только для того, чтобы пугать детишек, не больше. Следовательно…

Пьеро помнил, как старик выпрямился и для пущей важности помахал перстом перед носом англичанина.

– …дабы одолеть дьявола, ты должен прежде одолеть себя. И это самое трудное из всех сражений, требующее величайшего мужества.

Тот еще был краснобай и хитрец. Пьеро знал это всегда и порой побаивался кузена. Но и людей старик видел насквозь. Разговор не просто остался в памяти, но и всплывал время от времени. Те, о чем говорил Скакки, представлялось настолько истинным, насколько и ужасным. Выходило, что противники таких, как Мэсситер, отчасти сами навлекают на себя несчастья. Что нет четкого разделения на белое и черное, хорошее и плохое, добро и зло. Есть только оттенки серого, темнеющие или бледнеющие в результате действий тех, кто упорно полагает себя невинно пострадавшей стороной.

Себя Пьеро считал человеком простым и честным. Он никогда не рассчитывал на то, чего не заработал. Никогда не искал, на чьи бы плечи переложить общественное или личное бремя. Онвсего лишь хотел спокойного существования в мире, о котором иногда не хотелось и думать. И как ни неприятно признавать, такое отношение к миру было своего рода трусостью, тягой к простоте, как бастиону против непонятного, чужого, сложного мира, лежащего за пределами Сант-Эразмо. Мира, в котором люди, мужчины и женщины, использовали друг друга из лености и жадности, а потом шли домой и спокойно спали, уверенные, что их действия оправданны, потому как, с их точки зрения, так принято.

Пьеро не вступал ни в какие сражения, убаюкивая себя мыслью, что совершает смелый поступок, помогая Дэниэлу и Лауре, но иногда спрашивал себя, не делает ли это ли из трусости – а как еще можно назвать бегство от дьявола?

Лодка обогнула Ле Виньоле, и он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на свой остров. Там, далеко, был его самодельный причал, шаткий, покосившийся мосток, звавший его, ждавший их, Скакки и пса, возвращения. Там было его место. Его и других таких же. Но не Дэниэла. Не Лауры, Они стали жертвами драмы, поставленной также и при его участии. Но это не умаляло его сочувствия к ним – скорее, придавало решимости помочь, поскольку сами они, похоже, не видели за собой никакой вины. Хьюго Мэсситер лишил их настоящей жизни, как лишил жизни и старика Скакки. А если быть честным до конца, то следовало признать, что с ними обошлись еще хуже, поскольку каждый лень их был отравлен страхом перед Мэсситером. Пьеро с детства понимал – больные и покалеченные заслуживают помощи от здоровых. То был долг, в исполнении которого он не колебался никогда, даже тогда, когда его мать начала терять сначала здоровье, а потом рассудок. Жизнь столь кратковременный, невозместимый дар, а смерть так темна, пуста и ужасна, что он был счастлив сделать что угодно, чтобы хоть как-то поправить положение тех, кого жалел и кому соболезновал.

Глядя на причал, он вспоминал и других гостей. Троих полицейских, Престранную компанию. Один – невысокий, молодой, энергичный, второй – постарше, некрасивый, мудрый. И третий, инспектор, с ясными, умными глазами, в глубине которых таилась тьма.

Этот третий уже танцевал с самим дьяволом, хотя и не желал еще признавать это.

Голова слегка кружилась от выпитого. Пьеро прошелся взглядом по лагуне, вдоль однообразных высотных зданий, вытянувшихся от Челестиа до Фондаменте Нове. Он любил читать газеты, считая важным быть в курсе событий. В газетах много писали о возвышении Хьюго Мэсситера и его планах по переустройству Изола дельи Арканджело. Писали – хоть и немного – но том, как развивались события после трагедии в палаццо, происшествия, свидетелем которого он мог бы быть, если бы, доставив груз, не поспешил убраться поскорее от разряженных, напыщенных господ и раскрашенных дам.

Беспокойный инспектор лежал теперь в больнице, в одном из тех зданий на набережной. Интересно, встретился ли он со своими демонами, и если да, то кто взял верх?

– Нельзя обогнать самого себя, – пробормотал Пьеро, отметив, что язык слегка заплетается – определенно из-за того лишнего стаканчика крепкого темного вина из прошлогодних запасов.

Все движется навстречу судьбе. Меняется только шаг, скорость, с которой каждый приближается к конечному пункту назначения.

Голова плыла. Может быть, дать псу еще один шанс? Пусть ведет толку через лагуну, держа курс на островок с железным ангелом. В последний раз. Больше такого бремени он на Ксеркса уже не взвалит.

Что-то другое отвлекло его от этой мысли. Водное такси, выскочив из-за мыса, взревело мощными двигателями и, вскинув нос над серой водой, устремилось к городу.

Никто на острове такими лодками не пользовался. Ни у кого на них просто не было денег. Да и зачем они здесь?

Озадаченный, он подумал о тщедушном моторе «Софии», сил которого не хватало даже на то, чтобы соревноваться в скорости с мусорными баржами, медленно тащившими свой груз куда-то к выходу из лагуны.

Проводив глазами тающий вдалеке силуэт такси, Пьеро пожалел, что у него нет даже четверти его скорости. Он знал, что должен увидеть Изола дельи Арканджели еще раз и потом распрощаться с островом навсегда.