Текст книги "Укус ящерицы"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 8

Коста был готов взорваться от злости. Вопросы, которыми они с Перони забрасывали братьев, возвращались короткими, грубовато-отрывистыми ответами. Братья даже не пытались увиливать. Возможно, им действительно нечего было сказать. В конце концов Нику осточертело дышать сигаретным дымом, которым окуривал его Микеле, и он, извинившись, вернулся в мастерскую. Работа там продвигалась быстро, и, судя по всему, производство должно было возобновиться в ближайшее время. Залатанную печь уже обвивала новая сияющая труба.

Он прошелся по литейной, пытаясь, по совету Фальконе, представить себя на месте Уриэля: перед огнедышащей печью, где рядом с плавильным тиглем лежит охваченное пламенем тело жены.

Практические вопросы.

Их нужно учитывать. Так сказал Фальконе.

Ник огляделся. Могли ли они пропустить что-то накануне? Трудно сказать. Пол подмели и вымыли. Мусор с затерявшимися в нем возможными уликами вынесли. Картина, которую столь усердно подсовывал им остров – а может быть, и весь город, – оставалась на месте: мучимый раскаянием и умирающий рядом с телом жертвы Уриэль.

Коста подошел к плотникам, только что поставившим на место новые двери. Выглядели они довольно хлипкими и вряд ли могли выдержать более двух ветреных зим. В отличие от рабочих, занятых в особняке, плотники пришли за быстрыми деньгами и задерживаться надолго не собирались. Судя по всему, они облегчили себе задачу, просто скопировав старые двери: взяли пару толстых деревянных панелей около четырех метров в высоту, соединили с помощью внушительного врезного замка и повесили на старые петли, удержавшиеся на месте даже тогда когда пожарные пробивались в литейную с топорами. С причала доносились голоса братьев – Микеле и Габриэль говорили о стекле, химикалиях, временном и температурном режимах, как два кулинара, делящихся секретами старинных рецептов.

Подошедший Перони улыбнулся плотникам. Похоже, это были отец и сын – оба кряжистые, тот, что старше, с бородой.

– Хороший денек, – заметил Перони. – Вы, парни, уже закончили?

– Что нам сказали, то закончили, – ответил отец.

– Так что, братья снова при деле? – спросил Коста.

– А они разве делом занимались? – усмехнулся младший под одобрительное покашливание старшего.

Чувствуя на себе снисходительные взгляды местных, Ник подошел к двери и легонько толкнул обе половинки. Качнувшись, они вернулись в исходное положение, но при этом остались открытыми.

– Здесь нужны пружины, – прокомментировал Перони. – Чтобы закрывались наверняка. Будь это мой дом, я бы поставил. Лентяев в мире хватает, вот и двери нараспашку. Какие уж тут секреты.

– Пружины бы не помешали, – согласился старший из плотников. – Нам сказали заменить, вот мы и заменили. Все вопросы к страховой компании.

– А что, это действительно секрет? – поинтересовался Перони. – Варить стекло?

– Мы стеклом не занимаемся.

Коста слегка потянул на себя обе половинки. Левая стала на место, а вот правая немного не дошла. Не хватило совсем чуть-чуть, так что никто бы и не заметил. И тем не менее в ту ночь было не так. Кто-то намеренно закрыл правую половину. Сама она закрыться не могла. Если только…

Ему вдруг все стало ясно. Запереть дверь Уриэль не мог, потому что ключ не срабатывал. Следовательно, дверь либо была приоткрыта, как сейчас, либо его кто-то впустил.

Ник потянул правую половину. Замок автоматический, а значит, когда Уриэль вошел и закрыл за собой дверь, он сам себя запер в ловушке. Придумано хитро. Уриэль всегда работал по ночам, и кто-то этим воспользовался. Нужно обязательно рассказать Фальконе – может, и пригодится.

Плотник постарше наблюдал за ним с откровенной враждебностью.

– А в чем вообще дело? – проворчал он. – Муж убивает жену. Здесь такое нечасто случается. Или вы не знаете?

– Мы из Рима, – вежливо ответил Перони, отпирая дверь ключом. Братья все еще сидели на причале. – На случай если не заметили, у нас дерьмо вместо мозгов. Знаете что? Мы понятия не имеем, что тут у вас происходит. Я, например, вообще не представляю, почему Уриэль убил жену. А вы?

Отец с сыном замялись, переглянулись и ничего не сказали.

– Вы же местные, – добавил Коста. – Двое из ваших убиты. И что, вас это совсем не интересует?

– Он был не наш, – хмуро ответил старший. – И вообще люди здесь в чужие дела не лезут, своими занимаются. Вы бы попробовали.

– Если не ваш, то уже и не человек? – спросил Коста.

– Вы ж его не знали. И никого из них не знаете. Что толку объяснять – все равно не поймете.

– Но Белла-то была местной. Браччи живут здесь сотни лет. Сын сплюнул и покачал головой:

– Браччи…

Перони посмотрел на Косту. Браччи здесь определенно не любили. Разговор с этой парочкой, отцом и сыном, был такой же пустой тратой времени, как и беседа с Арканджело.

Старший повернул голову.

– Вот она, – сказал он с ноткой уважения, – другая.

Коста оглянулся. Рафаэла Арканджело решительно шагала через узкую пристань по направлению к братьям. За ней на некотором удалении следовал Фальконе.

– Микеле! Микеле!

Нет ничего неприятнее семейных сцен на публике. Плотники наблюдали за происходящим голодными глазами.

– Двери надо укрепить, – попытался отвлечь их Коста. – На мой взгляд, они слишком хлипкие.

– Ты полицейский, сынок, вот своим делом и занимайся, – огрызнулся старший. – У нас перерыв.

Парочка уже передвинулась поближе к месту событий, не желая пропустить ни слова из разворачивающейся на глазах присутствующих бурной разборки. Интересный спектакль, подумал Коста, но разыгрывать его все же лучше за закрытыми дверьми.

– Их надо остановить, – шепнул он на ухо остановившемуся рядом инспектору. – Завтра об этом узнает весь остров.

– Посмотрим, – ответил негромко Фальконе.

– Здесь же посторонние. – Коста кивнул в сторону плотников.

– Не обращай внимания.

Коста взглянул на Перони. Напарник пожал плечами. Инспектор снова прибег к испытанной тактике, той, которую не раз применял в Риме. В определенный момент Фальконе выпускал ситуацию из-под контроля, позволял страстям взять верх над разумом и, отойдя в сторону, ждал, к чему приведет конфронтация. Нику это напоминало идиотское и опасное соревнование, при котором два водителя несутся навстречу друг другу, чтобы определить, у кого крепче нервы.

Но сейчас ситуация была другой. Фальконе проявлял к женщине интерес, несомненно выходящий за рамки профессионального. Это явствовало хотя бы из того, какими глазами он наблюдал за ней.

А между тем под факелом в руке железного ангела вспыхнула полномасштабная семейная перепалка. Впечатление было такое, будто Рафаэла только и ждала подходящего повода, чтобы извергнуть на старшего брата всю копившуюся годами злость, все невысказанные обвинения и упреки – во лжи, обмане, неспособности защитить интересы семьи. Плотина прорвалась, обе стороны дали волю чувствам, и оставалось только догадываться, сколько же времени потребуется им, чтобы, когда буря уляжется, вернуться в прежнее состояние взаимного терпения.

– Ты знал! – бросила она тоном обвинителя. – Знал, что Белла беременна. Уриэлю она ничего не сказала. Мне тоже. Но она пошла к тебе, и ты ничего не сделал.

Он блеснул в ее сторону мертвым стеклянным глазом.

– Скажи же что-нибудь. Скажи, Микеле! Ты ведь у нас не молчун.

На мгновение Микеле отвернулся, скользнул взглядом по затянутому дымкой горизонту, островку Сан-Микеле и лежащему вдалеке городу. Потом снова посмотрел на сестру, но уже не гневно, как секундой раньше, а с отчаянием пережившего горе человека.

– Да, я знал! – крикнул он. – Конечно, знал! Мне ведь полагается все знать, верно? Такая у меня обязанность. Заниматься вашими проблемами. Решать вопросы. Потому что сами вы ничего сделать не можете. Ни ты. Ни он. – Микеле кивнул в сторону Габриэля, стоявшего в стороне с безучастным видом. – Ни наш несчастный, бедный Уриэль. Как по-твоему, что бы он сделал, если бы я рассказал ему об этом? Если бы сказал, что его жена забеременела? И от кого? От своего вонючего братца. Что бы он тогда сделал?

Сжав кулаки и тяжело дыша, Рафаэла стояла перед ним и… молчала.

– Вы уверены? – вмешался Фальконе. – Насчет ее брата? Она вам сказала?

– Мне говорить не надо, – угрюмо ответил Микеле. – Мы все знали, что между ними было.

– Было, но давно, – заметил Коста. – Доказательств их связи в последнее время у нас нет.

– Нет? А вы спросите у нее! – рявкнул Микеле, тыча пальцем в сестру. – Она знает. Она слышала. Только сказать Уриэлю тоже не посмела.

Рафаэла покачала головой. По ее щекам уже катились слезинки.

– Я ничего не знала наверняка. Только предполагала. Может быть, и ошибалась. Может быть, у нее был не Альдо.

– Тогда кто? Чьего ублюдка она носила? – загремел Микеле. – Во всяком случае, не Уриэля. Да и какая разница? Она все равно пришла ко мне и умоляла помочь. Вытащить ее из дерьма. И я согласился. Я все устроил. Сделал так, что она избавилась бы от ребенка. И если вам так интересно, могу сообщить – договорились на сегодня. Оплата вперед. Вряд ли клиника согласится вернуть деньги.

– Мы имели право знать, – упрямо повторила Рафаэла.

– А вот она так не думала! – раздраженно бросил Микеле, и Коста с удивлением заметил слезинку, блеснувшую в единственном живом глазу. – Я не хотел этого, Рафаэла. Не хотел. Но Бог возложил ношу на мои плечи, и я не могу уклониться. Мне очень жаль. Очень, очень…

Голос дрогнул. Серое, постаревшее лицо дрогнуло, исказилось. Микеле отвернулся, и Коста услышал приглушенное, вырвавшееся из-за стиснутых губ рыдание.

– Микеле, – прошептала Рафаэла и, стремительно подавшись вперед, крепко обняла брата. – Микеле…

Они застыли на краю пристани, поддерживая друг друга на глазах у трех полицейских и двух плотников с самодовольными ухмылками на хитроватых физиономиях. Габриэль сидел в стороне, точно потерявшийся ребенок, и смотрел на лагуну.

– Я же предупреждал, – с горечью пробормотал Коста, повернувшись к Фальконе. – Такие разговоры не для посторонних.

Как ни странно, инспектор согласно кивнул. Похоже, разыгравшаяся сцена тронула и его.

– Я слышал, Ник. Извини. Правила, которые срабатывали в Риме, здесь не действуют. Господи…

Плотники потянулись к мосту. Определенно отец и сын, подумал Ник, глядя им, вслед. В их лицах было то характерное для обитателей Мурано выражение, которое свойственно заговорщикам. Выражение, отгораживающее их от остального мира.

– Теперь уже не важно, – проворчал Фальконе, по-прежнему не спуская глаз с Рафаэлы. – Все вышло наружу. Я хочу встретиться с этим Браччи. Посмотреть, что он за птица.

Перони кивнул в сторону удаляющейся парочки.

– Придется поспешить, если мы хотим быть первыми.

Инспектор фыркнул. Жара действовала на него не лучшим образом: он выглядел уставшим и расстроенным. А думали, будет легко.

– Давайте немного подождем. Мне нужно извиниться кое перед кем.

Оглянувшись, Коста увидел, что Рафаэла отстранилась от брата и вытирает слезы. Странно, подумал он. Фальконе редко извинялся или о чем-то сожалел. Это просто было не в его характере.

В кармане пиджака завибрировал телефон. Ник вынул его и, услышав взволнованный голос Эмили, отошел в сторону.

– Ник?

– Привет. Как дела?

– Все хорошо. У тебя такой голос… Что-то случилось? Ты как?

– Честно говоря, могло бы быть и лучше.

– Мне очень жаль. Хочу попросить об одолжении. Мы можем встретиться до приема? Пожалуйста, принеси мою одежду. Вечернее платье и все остальное. То, что лежит на кровати. Только не помни, ладно?

Он никак не мог понять, о чем она толкует.

– Извини, что?

– Ты же хотел, чтобы я подобралась к нему, – с легкой укоризной напомнила Эмили. – Я почти весь день проработала в палаццо. Надо еще кое-что сделать, так что вернуться в город не успею. Это удивительное место. Где ты?

Коста машинально повернулся к стеклянному дворцу. Солнце сияло так ярко, что все окна отражали только его пылающий диск. Он был совсем близко от нее, в минуте ходьбы. На его глазах Арканджело пытались собрать кусочки разбившегося семейного единства, но Ник думал не о них, а о том, что будет с Браччи теперь, когда секрет Беллы вышел наружу.

– Возле мастерской, но, думаю, мы здесь дол го не задержимся. Тебе что-нибудь еще понадобится?

– Только ты, – весело ответила она. – И немного времени. Есть новости.

Ее уверенный тон совсем не нравился Нику. Предполагалось что Эмили просто поговорит с Мэсситером, не более того Но не в ее характере отступать, когда приз так близок.

– Хорошие или плохие?

– Может быть, ни то ни другое. Но определенно любопытные. Все, мне пора.

Ник услышал гудки. Он поднял голову и посмотрел на сверкающее палаццо. Эмили была где-то там. Вне досягаемости.

Глава 9

Эмили положила телефон и оглядела крохотную кладовку, примыкавшую к апартаментам Хьюго Мэсситера и размещавшуюся непосредственно у задней кирпичной стены, главной опоры особняка. Толстая и прочная, обмазанная глиной, без окон и дверей, она не предназначалась для демонстрации посетителям, как не предназначалось для чужих глаз и то, что лежало сейчас перед Эмили: перехваченные резинкой стопки писем, горка фотоальбомов, коробка с документами, помеченными ярлычками частного детективного агентства, главный офис которого, как знала Эмили, размещался в Нью-Йорке. Фирма была солидная, дорогая и разборчивая в клиентах.

Хьюго уехал вскоре после того, как Эмили, осмотревшись, отдала рабочим первые распоряжения. Сначала ленч, объяснил он, потом деловая встреча, так что ждать его можно не раньше четырех. Эмили, позаимствовав комбинезон, присоединилась к бригадам плотников, штукатуров и маляров, перед которыми стояла задача превратить голое выставочное помещение в зал для венецианского бала. Понаблюдав за началом работ и убедившись в том, что ее инструкции поняты правильно и выполняются на вполне удовлетворительном уровне, она поднялась наверх и попыталась применить на практике уроки, полученные в академии ФБР в другой, казавшейся теперь такой далекой жизни. Скрытый обыск помещения был когда-то ее коньком, потому что она обладала всеми необходимыми для этого искусства качествами: осторожностью, хорошей памятью и талантом чувствовать человека, в жизнь которого вторгаешься. Хьюго Мэсситер был осмотрителен, недоверчив, скрытен, способен без сожалений принимать жесткие решения, но при том помечен неким событием прошлого.

Комнатка за большой элегантной кухней была заперта на ключ, который Эмили после недолгих поисков отыскала в глиняной вазочке рядом с сияющей плитой. В частных домах, учили инструкторы в академии, ключ есть всегда. И чаще всего где-то под рукой.

За дверью обнаружился настоящий клад материалов, имевших отношение к примечательному событию в жизни Хьюго Мэсситера: опровергнутым обвинениям в убийстве, с деталями которого Эмили ознакомилась утром в квартире Ника. И к двум людям: Дэниэлу Форстеру и Лауре Конти. Тем, кому он доверился. Тем, кто обманул его доверие.

Рука сама потянулась к отчетам детективного агентства. Речь в них шла о местонахождении беглецов после их исчезновения из Венеции. Так по крайней мере утверждали авторы отчетов. Достаточно хорошо знакомая с методикой составления подобных отчетов, Эмили умела читать между строк. В большинстве отчетов слухи явно превалировали над фактами. И то и другое покупалось за деньги Хьюго Мэсситера. В документах много говорилось о присутствии парочки в самых разных частях света – Африке, Азии и Южной Америке, – но свидетельств тому не было. Фотографии, автографы, записи телефонных разговоров – все эти артефакты, способные подкрепить весьма туманные подозрения, отсутствовали. Последнее письмо из агентства поразило Эмили своей граничащей с грубостью краткостью. Судя по всему, Мэсситер поставил под сомнение эффективность предпринятых мер и обоснованность предъявленных к оплате счетов. Он поручил агентству найти Дэниэла Форстера и Лауру Конти. Фирме даже не удалось доказать, что эти двое еще живы. Контракт истек шесть месяцев назад, и стороны грозили друг другу судебными исками.

Эмили закрыла последнюю папку и задумалась. Хьюго отчаянно пытался выйти на след людей, из-за которых едва не попал в тюрьму. Почему? Его безопасности они не угрожали. Власти наконец признали необоснованность выдвинутых против него обвинений. Каким мотивом, кроме мести, он руководствовался? у Эмили уже сформировалось четкое представление о том что представляет собой англичанин: тщеславный, амбициозный, беспощадный в деловых вопросах. Но при этом Мэсситер не питал иллюзий в отношении себя самого. Месть несомненно должна была представляться ему занятием недостойным, ненужным напоминанием о незажившей ране.

Это впечатление лишь окрепло, когда Эмили взялась за фотоальбомы. Значительная часть снимков была посвящена спонсируемым Хьюго музыкальным школам в Ла Пьета. Подростки, девочки и мальчики в строгих платьях и костюмах, некоторые со скрипками и альтами, окружали горделиво улыбающегося мецената. На фотографии последнего года рядом с ним появилась еще одна фигура. Дэниэл Форстер, сияющее юное дарование, держал в руке партитуру якобы сочиненного им произведения.

Рука Мэсситера покоилась на плече Форстера. Жест отеческий, но и с намеком на покровительственность. «Это я тебя создал», – как будто говорил Хьюго. Впоследствии гордость творца обернулась унижением – обвинением в причастности к злодеяниям молодого проходимца, – сносить которое было вдвойне тяжело.

Эмили перебрала остальные снимки: десятки юношей и девушек, улыбающихся, счастливых, собранных вместе щедростью покровителя. Школа стала для них знаменательным, радостным событием, и когда все закончилось, город как будто потерял нечто важное, значительное.

Нащупав что-то между страницами, она подняла и встряхнула альбом. Еще одна фотография, выпорхнув, спланировала ей на колени. С нее на Эмили смотрела женщина лет двадцати семи – двадцати восьми, темноволосая, с удивительно красивым, выразительным лицом. Снимок был сделан издалека, а потом, судя по зернистости, сильно увеличен. Фотографировали не в доме, а на открытом воздухе, может быть, в саду; вдалеке виднелось море. Но больше всего Эмили поразило застывшее в глазах незнакомки выражение страха. Она не хотела, чтобы ее Увидели. Не хотела, чтобы ее узнали.

– Лаура Конти, – пробормотала Эмили и тут же отругала себя за неосторожность. Работай молча, учили инструкторы. Всегда.

Лаура Конти была красива. Впечатление не портил даже нейлоновый халат, который больше подошел бы домработнице. Такие лица, с тонкими, идеально симметричными чертами, неизменно привлекают мужчин, заставляют их оборачиваться и не дают покоя. Спрятать такое лицо невероятно трудно, и Лаура Конти понимала это. На сделанном тайком снимке она напоминала загнанную, бегущую от преследователей лань. Чего боялась Лаура? Правды? Правосудия?

Эмили вспомнились слова Хьюго. В Венеции, предупредил он, опасаться нужно невинных. Здесь убивают невинные. Лаура Конти казалась вполне невинной. Эмили постаралась вспомнить детали дела. Убийцей был Форстер, но не Лаура. Возможно ли, что она оказалась вовлеченной в ту кровавую историю против своей воли? Судя по отчету, все то время, пока Форстер находился в тюрьме, Лаура скрывалась где-то на Лидо и ни разу не навестила сообщника, ни разу не появилась на публике. И тем не менее, едва освободившись, он нашел ее и забрал с собой. Может быть, Лаура пряталась не от полиции и не от Хьюго Мэсситера, а от того, кто считал ее своей собственностью? От Дэниэла Форстера?

Эмили засунула фотографию в конверт и закрыла альбом. Глупо, полагаясь на один-единственный снимок, делать столь далеко идущие выводы.

Она пододвинула еще одну стопку писем и стала читать их одно за другим. Неторопливо, внимательно. Письма были, по крайней мере вначале, короткие, разборчивые и вполне внятные. И все их написал Дэниэл Форстер. Легкий, размашистый, четкий почерк указывал на студента, привыкшего получать хорошие оценки за сочинения. Ни одно письмо не занимало больше двух страниц, а большинство умещались на одной. Судя по датам, они покрывали временной отрезок примерно в два года и совпадали с тем периодом, когда Мэсситер развернул судебную кампанию с целью обелить свое опороченное имя. Кампанию, результатом которой стало малодушное бегство Форстера и его любовницы из Венеции.

Дорогой Хьюго.

Лaypa сказала, что вы еще всплывете, и, как всегда, оказалась права. Для вас это может быть, станет сюрпризом, но я рад, что вы живы. И теперь постарайтесь понять ситуацию, в которой мы все оказались. Ваше возвращение в Италию невозможно. Последствия такого шага представить нетрудно. Я дал письменные показания и при необходимости выступлю в суде. Местные власти считают дело закрытым. Пожалуйста, не пытайтесь открыть его заново. Довольствуйтесь Нью-Йорком. Венеция осталась в прошлом.

Дэниэл.

Вежливое, хотя и достаточно твердое предупреждение. Форстер представлялся человеком здравомыслящим и благоразумным, но и готовым в случае чего отстаивать свои интересы с привлечением судебной системы Италии. Важным показалось Эмили и отсутствие какого-либо упоминания имени Лауры Конти.

– Я дал письменные показания, – пробормотала она. Тем не менее Форстер определенно нуждался бы в поддержке Лауры в случае нового судебного расследования.

Тон заметно изменился примерно через восемь месяцев.

Американские адвокаты? Вы доверились им, Хьюго? Конечно, нет. Это ниже вашего достоинства. К тому же мы теперь тоже в состоянии позволить себе адвокатов. Деньги, как известно, дают возможность покупать лучшее. А деньги у нас есть благодаря книге. Вы ведь ее видели, правда? Если нет, я вам пришлю. С автографом. Там, разумеется, изложена моя версия. Черным по белому. Как гласит пословица, что написано пером… Почитайте и задайте себе вопрос: а так ли уж я хочу, чтобы все это продолжалось?

Эмили просмотрела еще пять коротких посланий, отметив. что тон их постепенно менялся, отражая раздражение, злость и Даже страх. Она подошла к последнему и начала читать, преодолевая внезапно накатившее чувство стыда.

Отчаяние проступало во всем, в том числе в почерке: Форстер писал печатными буквами, как ребенок, пытающийся привлечь внимание взрослых.

И это ПОБЕДА? Сжечь мою книгу! Заморозить наши банковские счета! Чем мы заслужили такое, Хьюго? Прищемили твое тщеславие! Или дело в другом? Так СЛУШАЙ. ОНА НЕ твоя. Никогда твоей не быт. И никогда не будет. Я скорее умру, чем допущу это. Подумай, вспомни, кто я и каким могу быть, и ты поймешь – это правда.

Тебе не победить. Даже если подкупишь всех до последнего судей в Италии. Будешь настаивать на моем возвращении, и, клянусь, и вернусь. Вернусь и сделаю то, что должен был сделать уже давно. Положу конец твоему жалкому существованию. Раз и навсегда. ДЕРЖИСЬ ОТ НАС ПОДАЛЬШЕ.

Д.

Эмили вздохнула и положила письмо на колени, ненавидя и презирая себя за непрошеное вторжение в чужую жизнь, в чужие дела» в чужую драму.

«Она не твоя. Никогда не была. И никогда не будет».

Не здесь ли причина всех бед и несчастий Хьюго Мэсситера? И не была ли Лаура Копти, женщина, прячущаяся от дневною света, как испуганная лань, той, кого он любил? Если так, то получалось, что Дэниэл Форстер не только подорвал репутацию Хьюго, но и отнял у него нечто куда более ценное, нечто такое, что нельзя восстановить по суду или поправить за деньги.

Эмили вернула на место фотоальбом и документы, удостоверилась, что не оставила следов, и присела на низкую табуретку, которую принесла с собой из апартаментов. Ей было не по себе. Что сказать Фальконе? И кто дал ей право влезать в личную жизнь Мэсситера?

Убиты два человека. С Хьюго Мэсситером их связывали лишь не вполне ясные финансовые интересы. Их смерть причинила ему значительные неудобства.

– Бедный… – пробормотала она, и в этот момент чья-то рука легла ей на плечо.

Эмили проглотила рванувшийся изнутри крик, обозвала себя слоном из лексикона инструктора в Лэнгли и обернулась.

Удивительно, но Хьюго Мэсситер даже не рассердился.

– Палаццо выглядит чудесно, но я не припоминаю, чтобы просил вас заниматься и этой комнатой. Хотя, конечно, спасибо за любезность.

– Простите. – Пристыженная, она обхватила себя за плечи… – Не смогла удержаться. Хотелось… кое-что понять.

– Могли бы просто спросить. Так легче.

– Я бы не знала нужных вопросов.

– И то правда.

Он убрал руки. Скользнул взглядом по комнате.

– Это вас Фальконе надоумил?

– Нет. – соврала она, не находя сил сказать правду. – Обычное любопытство. Правда. Было в вас что-то такое… Что-то, что не складывалось. А я, к сожалению, грешу любопытством.

– И что нашли?

– Фотографию Лауры Конти, – без запинки ответила Эмили. – Очень красивая женщина.

– Была, – поправил Мэсситер. – Какая сейчас, не знаю. Давно не видел. Не знаю даже, жива она или нет. Когда имеешь дело с таким, как Дэниэл Форстер, – его лицо как будто накрыла тень, – всего можно ожидать.

– Не хочу здесь оставаться, – пробормотала Эмили и, торопливо поднявшись, прошла мимо англичанина в светлую, просторную гостиную, а уже оттуда на балкон – к солнцу и свежему воздуху.

Снизу тянуло запахом краски и сохнущей штукатурки. Дверь была открыта. Рабочие устанавливали временные стенды с образцами из коллекции Мэсситера и монтировали площадку для музыкантов. Гостей ждали к семи. К тому времени выставочный зал уже будет подготовлен. И все равно ей не хотелось оставаться здесь. Не хотелось никого и ничего видеть.

Мэсситер подошел неслышно, но Эмили почувствовала его присутствие и тяжело вздохнула:

– Могу только извиниться. Сама не знаю, что на меня нашло.

И все из-за инспектора. Впрочем, учитывая, как плотно они сработались, и из-за Ника тоже.

– Что есть, то есть. Теперь вы знаете. Как говорится, поделился бедой, и легче стало. Я не… – он на мгновение остановился, подыскивая подходящее слово, – я уже не скучаю по ней. В любом случае у нас ничего бы не получилось. Она была другая Не просто красивая, но и совершенно невинная, как будто жила в каком-то ином мире. Ничего подобного я еще не встречал. Наверное, поэтому-то Дэниэл так легко ее обманул. Я хотел только одного: знать, что Лаура в безопасности. Ничего больше. Никаких иллюзий не питал. И не питаю. Что умерло, не воскресишь.

– По-вашему, она была виновна? – спросила Эмили. – в смерти тех двоих полицейских?

– Нет. – Он пожал плечами, как будто теперь это уже не имело никакого значения. – В ее невиновности у меня нет ни малейших сомнений. Но она была с Форстером, а значит, по крайней мере в глазах большинства, разделяет с ним ответственность за их смерть. Люди ведь судят поверхностно. По себе знаю. Если бы я остался, принял бой, а не сбежал…

– Но вы ведь могли все потерять.

Мэсситер невесело рассмеялся.

– В каком-то смысле я и так все потерял! Вы разве не видите? Нуда ладно, хватит. Не люблю плакаться. Как дела у строителей? Вы, похоже, и сами успели руку приложить.

– Надеюсь, к вечеру все будет выглядеть вполне сносно. Вам нужно найти хорошего архитектора. Не уверена, но, на мой взгляд, конструкция не очень-то надежна. Это ведь не обычное здание. Дерева здесь больше, чем мне поначалу показалось. Железные конструкции в некоторых местах тоже…

Многое действительно настолько проржавело, что грозило рассыпаться. В любом другом городе власти просто наложили бы запрет на эксплуатацию столь ветхого строения. Но англичанин знал подход к чиновникам. Без их попустительства он никогда не зашел бы так далеко.

– Можете меня не убеждать. – Мэсситер нахмурился. – Что касается архитектора, то, кажется, я его уже нашел.

Он оказался вдруг совсем близко; Эмили и не возражала. Англичанин подавал себя как испорченного богача, и ее это почему-то не отпугивало. Несмотря ни на что, Мэсситер не только оставался на плаву, но и побеждал.

– Я так не думаю.

– Эмили…

Все произошло совершенно неожиданно. Отстраниться или уклониться на узком, повисшем над набережной балкончике было невозможно. К тому же Хьюго держал ее за локоть, и тепло его пальцев растекалось по телу приятной волной.

– Пожалуйста, не уходите, – прошептал англичанин. – Знаю, всего лишь старый болван, но мне бы хотелось, чтобы вы задержались. Поработайте, сколько вам будет угодно. Это, – он кивнул в сторону кладовой, – уже не важно. Прошлое, ставшее историей, а история на самом деле не более чем сказка.

– Но вы могли бы найти ее. Я помогу. У меня есть друзья…

– Нисколько не сомневаюсь, – улыбнулся Мэсситер. – Только это ни к чему. Теперь – ни к чему. Я не хочу ее искать. Где бы она ни была, что бы с ней ни случилось, это все – вода под мостом. Пора начинать жизнь заново.

Он вдруг подался к ней, и Эмили инстинктивно отпрянула, успев лишь подумать, что абсолютно не представляет, как вести себя, если ситуация обострится.

Однако вместо того, чтобы поцеловать Эмили или хотя бы попытаться это сделать, Мэсситер наклонился над ее плечом, глядя туда, где за полоской серой воды виднелся островок Сан-Микеле. Пара спортивных скифов легко скользили поперек лагуны, а наперерез им тащились три большие открытые лодки, заполненные фигурами в темных костюмах.

– Вижу музыкантов. Рановато. Вы любите музыку?

– Смотря какую.

– Вот и хорошо. Нельзя доверять человеку, который не любит музыку. Сужу по собственному опыту. Равнодушие к музыке демонстрирует, на мой взгляд, опасную отстраненность от жизни. Ваш молодой человек… он…

Его губы мимолетно коснулись ее щеки. Жест получился легкий и абсолютно невинный, как если бы они были родственниками, а в следующий момент Хьюго уже повернулся и, насвистывая что-то классическое, прошел в гостиную.

– Вивальди, – сказала Эмили.

Он остановился, посмотрел на нее и счастливо улыбнулся.

– Совершенство, – провозгласил англичанин. – Вы – совершенство. Во всем. Исключая наряд.

Она невольно посмотрела на заляпанный краской комбинезон. Успеет ли Ник вовремя принести платье?

– Не беда, – сказал Хьюго. – Я хочу вам кое-что предложить.