355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Хьюсон » Укус ящерицы » Текст книги (страница 2)
Укус ящерицы
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:03

Текст книги "Укус ящерицы"


Автор книги: Дэвид Хьюсон


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 4

Вскарабкавшись по ржавой лестнице, Скакки ступил на землю и, поскользнувшись, полетел на пыльные камни крошечной пристани. Он не упал, но удержался на четвереньках, захлебнувшись ударившим в лицо порывом горячего ветра. Мобильный телефон остался в лодке. Другого способа быстро известить живущих поблизости Пьеро не знал. Оставалось только надеяться, что огонь все же увидят, пусть даже пожар вспыхнул на островке, отделившемся от всех замком на переходном мосту. Если пламя перебросится на палаццо, угроза нависнет уже над сам им домом, где спало сейчас, разбредясь по спальням просторного особняка, оставшееся племя Арканджело.

Пронесшийся над «Софией» огненный язык погас сам по себе, чему можно было бы радоваться, если б не усеявшие пристань осколки битого стекла и горячие, мерцающие в темноте угли. Скакки уже порезал руки, когда падал, к тому же занозил ладони впившимися в кожу щепками.

Кляня все на свете, он кое-как поднялся на ноги и заковылял к полуразбитым окнам литейной, чтобы попытаться определить источник крика, который слышал еще в лодке. Окна были низкие, специально для того, чтобы зрители могли наблюдать за процессом снаружи. Сейчас из них валили клубами пыль и едкий дым. Заслонив ладонью глаза. Пьеро вперил взгляд туда, в скрытый черным облаком эпицентр взрыва, стараясь понять, какая же сила могла причинить столь огромные разрушения.

У него не было опыта в обращении с огнем. Пожары на Сант-Эразмо случались редко, а уж на лодке и вообще никогда. Когда обжигающее дыхание огня коснулось его лица, Пьеро почувствовал себя совершенно беспомощным перед мощью ада.

Шланг оказался там, где и должен был находиться, на кирпичной стене, у самых двойных дверей; свернутый, как мертвая змея, он висел на гидранте и, судя по виду, никогда еще не использовался по назначению.

Пьеро услышал шипение вытекающего газа и за ним другой звук, тот, что слышал раньше, но только более сильный и пронзительный – голос ревущего от невыносимой боли человека.

Выругавшись, Пьеро сорвал рукав, сунул под мышку и рванул затычку. Не сразу, но она все же поддалась, и из широкой горловины хлынула – не ударила! – струя воды, подгоняемая, очевидно, весьма слабым давлением местной водопроводной сети.

Он подобрался к разбитому окну и направил струю на ближайшие огоньки, лизавшие деревянный подоконник. Огонь зашипел, умирая, и в воздух поднялось облако пара. Пространство для маневра расширилось. Скакки подался вперед. Яркий, похожий на солнечный, свет струился изнутри. Жара была такая, что каждый вдох, даже самый короткий и неглубокий, становился пыткой, а кожа на лице болезненно съеживалась. Но уже в следующий момент мысли о собственной безопасности отступили перед сочувствием и жалостью к тому, кто все это время находился там, в литейной.

Пьеро подбежал к старой деревянной двери и всем весом навалился на нес. Дверь стояла намертво, а ручка, как ни старался он ее повернуть, не срабатывала. Судя по всему, заперто было изнутри. Пьеро чувствовал сдерживающую силу запорного механизма Очевидно, решил он, ключ у Уриэля, но тот либо поддался панике и забыл им воспользоваться, либо не в состоянии это сделать.

Он прижался к горячему дереву.

– Уриэль! – Голос прозвучал незнакомо, но хуже всего было то, что Скакки не знал, слышат его по ту сторону двери или нет. – Эй, Уриэль! Ключ! Открой дверь ключом!

Никто не ответил – внутри лишь триумфально ревел огненный ад.

Пьеро отбросил бесполезный шланг и огляделся в поисках подходящего инструмента, железяки или палки, которые можно было бы употребить в качестве рычага. Ничего подобного на пристани не нашлось; лишь несколько ящиков с битым стеклом, приготовленных для следующей топки. Скакки снова повернулся к окнам – похоже, другого пути действительно не было.

Раньше ему уже доводилось выступать в роли спасателя, вытаскивая из воды идиотов, покинувших терра фирма, чтобы продолжить дурацкие игры на воде, и не подозревавших о поджидающих их в лагуне опасностях. Если уж он рисковал жизнью ради них, было бы поистине непростительно стоять в стороне и наблюдать за тем, как погибает в огне такой достойный человек, как Уриэль Арканджело.

– Выбирать не приходится, – пробормотал Скакки, поднимая шланг. – Ничего другого…

Его внимание привлекла тень, мелькнувшая у края мощеной террасы. Пес оставил лодку, чтобы отыскать хозяина, и теперь стоял там, где выбрался на берег. В наполненных ужасом глазах отражалось прыгающее пламя, черная прилизанная шерсть блестела под луной. Отделявшее лодку от берега пространство Ксеркс преодолел вплавь. Животное побороло страх.

Спаниель закинул голову и протяжно завыл.

Скакки посмотрел на собаку. Он воспитывал ее с самого рождения, и она всегда его слушалась. Обычно.

– Давай, Ксеркс, голос! – приказал Пьеро. – Голос, Ксеркс! И погромче! Вой так, чтобы и мертвые проснулись.

Ободренный громким лаем бегающего взад-вперед по пристани пса, он прихватил шланг и сделал глубокий вдох. Только вот хватит ли воздуха на все предстоящее испытание?

Порезы и синяки. Дым и пламя. В конце концов, так ли это важно, если речь идет о спасении человеческой жизни?…

Пьеро выбил стекло железной насадкой шланга, расчистил проход локтем и, решив, что проем получился достаточно широкий, устремился вперед, наклонив голову, не обращая внимания на торчащие куски стекла, заставляя себя ничего не чувствовать, чтобы не потерять сознание. А сосредоточиться было непросто: внутри все пылало – машины, стены, рабочие столы, опорные колонны и перекрытия. Он входил в мир не вполне реальный, во вселенную пламени и боли, где чувствовал себя одиноким пехотинцем, ведущим отчаянный бой с армией злобных огненных тварей.

Одно из этих созданий вело себя оживленнее других.

– Уриэль, – произнес Пьеро. Произнес негромко, не зная, нужны ли слова с воплями катающемуся перед ним по полу наполовину человеку и наполовину огненному духу.

Существо затихло на мгновение и вроде бы посмотрело на него. В этот момент Скакки понял, что перед ним уже не совсем человек, что спасти его невозможно и что умирающий сам это сознает.

Власти, как всегда, прибыли с опозданием.

Со спокойным отчаянием наблюдал Пьеро за тем, как два плотных, густых, мощных потока воды – совсем не то, что его жалкий ручеек, – ударили в окна, безжалостно смыли остатки стекла и прошлись по самому помещению, сметая мусор, куски штукатурки и обгорелые деревяшки, очищая почерневшие стены и балки, еще старающиеся поддержать крышу литейной.

Сорвавшееся с печи облако пара соединилось с дымом; пламя в предчувствии неизбежного конца яростно зашипело. Пьеро Скакки еще раз посмотрел на то, что осталось от катавшейся по полу фигуры и что походило сейчас на поджаренную кочерыжку. Неужели это было когда-то человеком? Ему нравился Уриэль, всегда одинокий и печальный, сопровождаемый аурой потерянности.

Одна из струй повернула в сторону самой печи, похожего на пчелиный улей сооружения с выпуклой крышей, и раскатилась по раскаленным кирпичам.

Пожар потушили, с огнем справились. Разбушевавшегося зверя прикончили пеной и водой. И если для Уриэля Арканджело победа пришла слишком поздно, то его родственники, этот островной клан, были спасены и теперь собирались перед литейной, чтобы стать свидетелями странной, необъяснимой трагедии, разразившейся среди ночи у самого их порога и унесшей жизнь одного из них.

Что-то подтолкнуло Пьеро, и он, шагнув вперед, заглянул в брюхо остывающего чудовища. Там, в глубине, на вздыхающих углях, лежало нечто безошибочно узнаваемой формы. Его присутствие, очевидно, и могло бы все объяснить, да только не сейчас, потому что с еще одним стрессом потрясенная психика Скакки, возможно, и не справилась бы.

Грохот за спиной заставил его обернуться. Вооруженные топорами пожарные наконец-то снесли проклятую деревянную дверь. Ключ все еще торчал в замке. Если бы только Уриэлю достало сил повернуть его.

Если бы…

Скакки кивнул лежащему на угольях хрупкому белому черепу, у которого не хватало нижней челюсти, и молча пробормотал слова упокоения.

Кто-то ухватил его за плечо и рявкнул в ухо: «Убирайся!» Пьеро без слов убрал руку пожарного и посмотрел ему в глаза так, что спорить тому уже не захотелось.

Он вышел из литейной через дверной проем, кашляя, растирая слезящиеся от дыма глаза, отряхиваясь от крошек мусора и осколков стекла.

На мощеной набережной, там, где стояли пожарные и двое местных полицейских, собрались члены семьи. Недоставало двоих. Уриэля Арканджело и его жены. Голос, который, как надеялся Скакки, был всего лишь порождением глупых, вызванных тревогой и стрессом мыслей, пустых спекуляций, уже нашептывал ему версию того, как именно все случилось и почему мужчина выбрал для себя мучительную смерть, отказавшись повернуть ключ в замке и спастись через дверь.

Едва Скакки вышел на улицу, как Микеле подлетел к нему с пылающими глазами, потрясая костлявой рукой перед самым его носом. Пару раз пальцы даже задели воспаленную, изрезанную стеклом щеку.

– Чертов дурак! – заорал глава семейства, дергаясь от злости. Это был невысокого роста мужчина лет шестидесяти. В костюме. Арканджело как будто приоделись на собственные похороны, подумал Скакки и тут же укорил себя за дерзость.

Между тем Микеле ухватил его обеими руками за лацканы провонявшего дымом, ободранного пиджака.

– Что ты сделал, идиот? Что ты натворил?

Сжав запястья, Скакки заставил его убрать руки и, слегка оттолкнув, предупредил взглядом, что повторять такое не следует. Габриэль держался от старшего брата подальше, В старом костюме, молчаливый, смуглолицый, он туповато смотрел на черную воду. Может быть, как всегда, ждал инструкций. Рядом с ним стояла Рафаэла в ночном халате, с широко открытыми, изумленными глазами. Во взгляде ее, устремленном на Скакки, читались сочувствие, благодарность и, пожалуй, страх.

Подошла «скорая помощь». Поднявшийся с катера санитар вопросительно посмотрел на Пьеро, который покачал головой и кивнул в сторону литейной.

– Я только пытался помочь, – бросил он через плечо, обращаясь как к Микеле, так и ко всем, кто слышал. Голос прозвучал по-стариковски хрипло, надтреснуто и безжизненно.

Часть II
Задача для римлян

Глава 1

Двое мужчин стояли у железнодорожного вокзала Санта-Лючия, наблюдая за привычной для этого часа суетой у Большого канала. Было около восьми утра – час пик в Венеции. Прибывавшие из Местре и более отдаленных мест автобусы выплескивали пассажиров на привокзальную пьяццале Рома. Водные трамвайчики, вапоретто, отчаянно состязались за места у пристани. Катера-такси демонстрировали мощь двигателей, стараясь произвести впечатление на доверчивых, падких на обман иностранцев. Суденышки поменьше, коммерческие баржи, ялики, моторки, без устали сновали взад-вперед, доставляя цветы и овощи. Иногда в этом бесконечном потоке мелькали, ловко маневрируя, изящные гондолы. По переброшенному через канал мосту прокатился, дребезжа и постукивая на стыках колесами, старенький поезд, и шум его, отразившись от водной глади, разнесся над каналом преувеличенным, неестественным грохотом.

Шум и свет. Таково было главное впечатление от города, которое Ник Коста собирался увезти с собой в Рим после окончания затянувшейся служебной командировки. И то и другое представлялось здесь, в городе на воде, чрезмерным, все выглядело ярче, чем на суше, и каждый звук отдавался далеким эхом, плутая между стенам и домов, жавшихся друг к дружке на тесном пространстве вдоль берега лагуны.

Ночь истощила силы сирокко. День еще только начинался, но город уже погрузился в знойную, влажную духоту, пропитанную запахом пота озадаченных туристов, пытающихся как-то сориентироваться в чужом, запутанном месте.

Джанни Перони прикончил бутерброд с ветчиной и уже собирался швырнуть в воду бумажный пакетик, но его остановил неодобрительный взгляд Косты. Он пожал плечами и сунул бумажку в карман, незаметно оглянувшись на двух сомнительного вида личностей, менявших деньги на ведущих во двор ближайшего дома ступеньках.

– Интересно, почему вокзалы постоянно притягивают к себе всякую шушеру? – рассеянно спросил он. – Я хочу сказать, что половина этой шантрапы была бы на своем месте и около Термины. С Римом понятно, но что их привлекает здесь?

Коста промолчал, хотя в душе согласился с напарником. Пусть и не во всем. В Венеции они провели почти девять месяцев. Командировка стала своего рода ссылкой, наказанием за несоблюдение ведомственной дисциплины. При этом нарушение было столь незначительным, что не поддавалось четкой формулировке, а потому и применить к нарушителям какое-либо наказание не представлялось возможным. На деле же ссылка превратилась почти в отпуск. Венеция совершенно не походила на Рим. Уровень преступности был значительно ниже, да и основную массу преступлений составляли мелкие карманные кражи, уличная торговля наркотиками да пьяные драки. Даже ошивающиеся вокруг вокзала Санта-Лючия бездельники являли собой лишь бледную тень того закоренелого уголовного сброда, что промышляет в окрестностях главного вокзала столицы. И Джанни Перони знал это не хуже других. Тем не менее расслабиться, приглушить природный инстинкт настороженности Коста не мог. При всей своей внешней безмятежности Венеция вовсе не была тихим уголком рая, где два одетых в форму полицейских – таково было одно из неприятных условий ссылки – могли позволить себе предаваться мечтам и не замечать происходящего. В полицейском участке Кастелло к ним относились с плохо скрытой подозрительностью и откровенным недоверием, что тоже не способствовало приятному времяпрепровождению. Да и меланхоличная апатия лагуны была обманчива. Гулявшие по участку слухи доходили порой и до Косты. Да, здесь вроде бы не совершалось крупных преступлений, сообщения о которых попадали бы на первые страницы газет, но это совсем не означало, что в Венеции не водились крупные преступники. Жизнь в Италии никогда не делилась на черную и белую, но в блеске лагуны вода, небо и дома напоминали иногда зыбкий, неопределенный мир, мастерски запечатленный на посвященных городу полотнах Тернера, которые так восхитили и поразили Косту при посещении выставки Академии в начале лета. Было в Венеции нечто такое, что беспокоило его и манило. Город напоминал нежелательного, но знакомого родственника, слишком опасного, чтобы с ним знаться, и слишком интересного, чтобы прогнать.

Он не в первый уже раз прошелся взглядом по напарнику. Перони и форма сочетались плохо. Синие брюки и рубашка висели на нем, как на чучеле, поскольку были на размер больше. И разумеется, Перони не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над уставом. В данном случае это выразилось в черных кожаных кроссовках, впервые за долгое время получивших свою порцию крема и сиявших под лучами солнца. Коста воспринял требование ношения формы как нечто само собой разумеющееся – в конце концов, совсем недавно он и сам был уличным полицейским и облачался в нее ежедневно. Но Перони не надевал синее почти тридцать лет, а потому и унизительное понижение принять беспрекословно, не заявив протест, не мог.

Громадные ступни напарника едва помещались в элегантных и наверняка не дешевых кроссовках «Рибок».

– Это же для здоровья, – жалобно пробормотал Перони. – Так что не начинай. Дома я за всю жизнь столько не прошел, сколько здесь протопал. Это несправедливо и жестоко.

– У нас нет патрульных машин…

– Могли бы лодку дать!

Именно этот вопрос с самого начала служил для Перони источником недовольства. Комиссар округа Кастелло Джанфранко Рандоццо вполне, надо признать, справедливо рассудил, что отправлять парочку залетных гостей на курсы управления водным транспортом для получения соответствующей лицензии слишком дорого и нецелесообразно. Приняв такое решение, он обрек римлян на тяжкую долю: тянуть лямку а качестве уличных полицейских, пользоваться общественным транспортом или унижаться перед местными коллегами.

– Что толку об этом говорить, Джанни? Наше время здесь вышло. А дома нам такая лицензия ни к чему. К тому же. мне трудно представить тебя за рулем моторки.

– Вопрос в другом. – Перони помахал перед носом Косты толстым, жирным пальцем. – Нас поставили в неравные условия. С нами обошлись несправедливо. Третировали, как чужаков. Или даже иностранцев.

Иностранцы. Да, в некотором смысле они и были иностранцами. Уж очень Венеция отличалась от Рима. Не раз и не два, а практически постоянно город вытворял нечто такое, после чего они оказывались в положении приезжих, туристов, порхающих на фоне некоего яркого, плоского и не вполне реального пейзажа. Местные коллеги частенько переходили на собственный диалект – диковато звучащее гортанное наречие, недоступное пониманию рядовых итальянцев. Коста успел выучить несколько слов. О значении одних догадаться было нетрудно: например, «среда», «мерколеди», звучала у них как «меркоре». Другие, похоже, пришли из какого-то балканского языка, вероятно, хорватского. Сегодня для венецианцев наступила «ксобия», день, начинавшийся с буквы «икс», совершенно чуждой истинному итальянцу.

Ссылка получилась не совсем та, которой они ожидали. Пострадавшего вместе с ними инспектора Лео Фальконе вскоре после прибытия в Венецию отправили в Верону, в подразделение, занимающееся расследованием краж предметов искусства. Не считая пары арестов за воровство, остальное время прошло спокойно, без потрясений, чему оба были только рады. Тем не менее полного удовлетворения от работы, как и ощущения комфорта, детективы не испытывали, и на то было две причины, по одной на каждого. Рельсы задрожали, стук колес становился все громче. Коста взглянул на часы – скорый из Рима прибывал по расписанию. На нем должны были приехать Эмили Дикон и Тереза Лупо. По окончании командировки «ссыльным» полагался двухнедельный отпуск, и начинался он как раз нынче вечером, буквально через несколько часов. Подойдя к делу ответственно, Коста еще в начале месяца приготовил сюрприз, выложив немалую сумму за два билета в «Ла Фениче». Но это завтра, а на сегодняшний вечер Перони заказал столик на четверых в тихом ресторанчике, где пользовался особой благосклонностью со стороны двух работающих в баре сестер, всегда угощавших своего любимца стаканчиком, как угощают обычно прошмыгнувшего в дверь бродячего пса. Поначалу Эмили и Тереза планировали регулярно навещать своих мужчин в их временном изгнании, но жизнь, как всегда, внесла коррективы. Число клиентов римского морга, где работала Тереза, никак не уменьшалось, а Эмили, едва приступив к занятиям в художественной школе в Трастевере, где собиралась получить степень магистра, обнаружила, что не может вырваться из трясины академической жизни. Свободное время женщин никак не совмещалось с рабочим графиком уличных полицейских, которым, похоже, постоянно выпадали самые неподходящие смены. За последние шесть месяцев Коста виделся с Эмили всего три раза, хотя она и жила в его доме на ферме у Аппиевой дороги. Но теперь наконец все четверо были свободны. Двухнедельный отпуск начинался сразу по окончании рабочего дня, и две скромные квартирки на одной из узких улочек в рабочем районе Кастелло, вдалеке от туристских маршрутов, готовились принять гостей.

Перехватив взгляд Перони, Коста кивнул – они думали об одном и том же. За восемнадцать месяцев совместной работы напарники успели стать друзьями.

Джанни снова посмотрел на свои черные кроссовки, пожал плечами и рассмеялся:

– Приятное чувство, а?

Ответить Коста не успел – Перони повернулся и быстро зашагал к входу в вокзал. Порывистость и быстрота его движений часто заставали людей врасплох.

– Послушай, – сказал Коста, нагоняя приятеля, – мне, может быть, удастся раздобыть еще два билета на завтрашний спектакль. Думаю, Тереза была бы не против.

Перони с ужасом посмотрел на него. Длинный, по-современному обтекаемый поезд подтягивался к платформе.

– Билеты? На оперу?

Просканировав взглядом растекшееся по перрону людское море, Коста обнаружил цель: двух оживленно жестикулирующих женщин с пухлыми дорожными сумками. Издалека они напоминали парочку старшеклассниц, впервые вырвавшихся из дома и нетерпеливо спешащих навстречу приключениям. Господи, если бы он сегодня не работал! Не стоял бы здесь в дурацкой синей форме! И впереди не маячил бы целый день унылого пешего патрулирования, смысл которого сводился к помощи заблудившимся туристам и нетерпеливому ожиданию конца смены.

Какой-то пассажир с тупой физиономией и в костюме с блестками налетел на него и, процедив проклятие, устремился дальше. Венецианец в толпе еще хуже римлянина. Сейчас поток их низвергался с запруженных платформ. Следуя за прокладывающим путь Перони, Коста то и дело натыкался то на одних, то на других. Его напарник внимания на препятствия не обращал и скорости не сбавлял. К тому времени, когда Коста пробился наконец сквозь людскую массу, Джанни уже обхватил по-медвежьи Терезу и смачно чмокал ее в пухлые розовые щеки, игнорируя неубедительные протесты в форме похлопывания ладошкой по спине.

Наблюдая за ними и качая головой, Коста снова подумал – эта мысль в последнее время посещала его не раз, – что вопрос о том, кто в их с Джанни паре младший, а кто старший напарник, нельзя считать окончательно решенным.

Он так и смотрел на них, когда в поле зрения появилась Эмили – приятное пытливое лицо с изумленно-радостным выражением. Волосы у нее были длиннее, чем при последней встрече, и отливали золотом. Глаза сияли так ярко, что казалось, смотрели сквозь него. Сейчас Эмили совершенно не напоминала ту серьезную, здравомыслящую женщину, агента ФБР, с которой он познакомился… когда? В прошлой жизни?

Эмили улыбнулась: чудесные белые зубы, идеально розовые губы, лицо, навсегда выжженное в памяти, ставшее частью его самого. Одета она была просто – джинсы, незатейливая кремовая блузка, в вырезе свежий загар – и с сумкой на плече походила на студентку, впервые выбравшуюся надолго за границу.

– Вы не могли бы мне помочь, офицер? – негромко, почти застенчиво спросила она на непринужденном итальянском, в звонких переливах которого не прозвучало и намека на ее родной американский английский.

– А куда вы хотите попасть? – осведомился он, чувствуя себя немного скованно в непривычном синем костюме и завидуя самоуверенности Перони, который, похоже, уже забыл, что он полицейский и что его окружают толпы людей.

Эмили Дикон провела изящным указательным пальчиком вдоль пуговиц мундира.

– Вы же в форме – вы и скажите.

Оглянувшись, Коста увидел стоящую на платформе кабинку для автоматического фотографирования и, набравшись смелости – может, никто и не заметит? – взял Эмили за руку. В следующую секунду он уже задернул за ними штору. В кабинке было сумрачно, тесно и пахло сигаретами. В ее глазах вспыхнуло любопытство.

– Вы так осмотрительны, – прошептала она. прижимаясь к нему. – Думаю, такой случай требует документального подтверждения.

Под звон полетевших в щель монет Коста обнял ее за плечи. Едва они начали целоваться, как одна за другой защелкали вспышки.

– Ник!

Калейдоскоп огней внезапно оборвался. Коста перевел дыхание и вопросительно взглянул на Эмили. Лицо ее горело от смущения.

– В чем дело? – спросил он, думая о том, как бы сократить дежурство или вообще увильнуть от исполнения служебного долга.

– Мы не одни, – шепнула она, указывая взглядом ему за спину.

Коста обернулся.

В проеме, придерживая замызганную шторку, стоял Лео Фальконе. На тонких губах инспектора играла легкая насмешливая улыбка, появление которой там невозможно было и вообразить пару лет назад, когда он представал перед подчиненными в образе крутого, несгибаемого босса.

– Я почему-то думал, что вы в Вероне, – быстро сказал Коста, не забыв добавить почтительное «инспектор».

– А я почему-то думал, что вы ловите преступников, – в тон ему ответил Фальконе.

Коста вышел из будки. Перони уже был здесь, вместе с Терезой, и на лице его проступало озадаченное выражение наделенного природной подозрительностью человека. Неподалеку, на краю платформы, стоял, нетерпеливо покачиваясь взад-вперед в сияющих туфлях, комиссар Рандаццо. В дорогом сером костюме он выглядел стопроцентным бизнесменом. Компанию ему составляла весьма любопытного вида личность лет пятидесяти: незнакомец среднего роста и сложения, довольно подтянутый, очевидно, сильный, с гладко выбритым аристократическим лицом северного типа и красными – то ли от пребывания на солнце, то ли вследствие дурных привычек – щеками. Когда-то был хорош собой, подумал Коста, узнавая вымученную, искусственную красоту, которой отличаются кинозвезды, ту красоту, что лучше смотрится на расстоянии. Одет мужчина был в голубые слаксы и идеально отглаженную белую шелковую рубашку, дополненную ярко-красным шейным платком. Обозначившуюся лысину он пытайся скрывать под оставшимися жидкими светлыми прядями. Иностранец, сразу же решил Коста. Скорее всего англичанин. С деньгами и сомнительным прошлым.

– Что-то случилось? – спросил Коста, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Ответил Рандаццо. и у Косты сразу же сложилось впечатление, что комиссар осторожничает и тщательно взвешивает каждое слово в расчете на одобрение незнакомца.

– Ничего. – Сухой, суровый тон выдавал в нем определенный тип венецианца. – Выбрали вас. Всех троих. Поздравляю.

– Выбрали? Для чего? – осведомился Перони.

– Для выполнения очень ответственного задания, – вмешался незнакомец, в беглом итальянском которого все же отчетливо проступал английский акцент. – Я думаю, – он повернулся к Рандаццо, – форма?… – Длинный указательный палец нацелился сначала на Косту, потом на Перони. – Ее лучше снять, Джанфранко.

Комиссар послушно кивнул.

Коста повернулся к Эмили. Собрав фотографии, она незаметно, словно стыдясь чего-то, убирала их в сумочку.

– Меня зовут Хьюго Мэсситер, – объявил англичанин и, вытянув длинную бледную руку, поздоровался с каждым из троих мужчин, после чего, добавив в улыбку чуточку тепла, пожал предложенную Эмили ладошку. – Позвольте вас подвезти?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю