Текст книги "Укус ящерицы"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2

Городской морг помещался в низком одноэтажном строении, примыкавшем к центральной квестуре – серому, неприметному зданию, при виде которого Тереза Лупо с тоской вспомнила свой собственный офис в историческом центре Рима. Окна здесь выходили на мрачные корпуса нефтеперегонного завода, расположившегося на другом берегу канала, который отделял Венецию от большой земли. Грязный, запущенный завод выглядел неуместным придатком, неустанно отравляющим атмосферу пылью и дымом. По мосту непрерывной вереницей ползли грузовики и автобусы. Даже в ясный, солнечный день картина производила тяжелое, гнетущее впечатление. В общем, решила Тереза Лупо, вспоминая вид на тихий дворик за своими окнами, завидовать нечему.

Този встретил ее как заезжую знаменитость, соизволившую посетить его скромные владения. Едва ступив на территорию этих владений, Тереза ощутила необъяснимый холодок страха. И не потому, что попала в морг. У себя дома она входила в такого рода учреждения без малейшего колебания. Проблема заключалась в самом Този – суховатом, прямом как палка пенсионере в очках, стекла которых напоминали полумесяцы, и белом нейлоновом халате, сияющем так, словно его стирали каждый день – и хрупкой девушке лет двадцати в таком же халате и круглых очках а-ля Джон Леннон, исполняющей обязанности ассистентки. Эти двое не только были неразлучны, но и действовали как единое целое, открыто обмениваясь всем, что приходило им в голову, и поочередно отвечая на вопросы, словно пара близнецов, проходящих тестирование телепатических способностей.

Секрет оказался прост – Този объяснил, что Анна приходится ему внучкой. Мало того, все учреждение – большая часть работ проводилась в другом морге, за каналом, – оказалось чем-то вроде семейного бизнеса. Главным моргом – тем, что в Местре, – заведовал, разумеется, сын Този, отец Анны. На какое-то время Тереза потеряла дар речи. Семейство, похоже, образовало подобие гильдии, взявшей на себя сортировку и категоризацию усопших и передававшей нелегкое бремя от поколения поколению. Удержаться от следующего вопроса она не могла, хотя заранее догадывалась, каким будет ответ. Да, конечно, сказал Този, его отец тоже был патологоанатомом, а дед – городским хирургом, специализировавшимся на вскрытиях до введения официальной должности патологоанатома.

Венеция, подумала она, усилием воли заставляя себя перейти к делу.

– Мне бы, конечно, не хотелось вмешиваться в ваши дела, – начала Тереза, усаживаясь на неудобный стул за широким сияющим столом, по другую сторону которого расположились рядышком, как куры на насесте, дед и внучка.

– Вы и не вмешиваетесь, – с улыбкой ответил Този.

– Нисколько, – подхватила внучка. – Мы только рады.

– Для нас это честь, – добавил дед.

Мысленно Тереза послала пару проклятий в адрес втравившего ее во все это Фальконе.

– Просто случай… э-э… произвольного самовозгорания… – она едва выговорила ненавистный термин, – это так необычно.

– Неслыханно, – согласился Този.

– В здешних краях, – поправила Анна. – А вообще такого рода происшествий отмечено немало.

– Ты не могла бы показать нашей гостье компьютер? – Последнее слово старик произнес с почти религиозным почтением.

Девушка поднялась и прошла к допотопному компьютеру, стоявшему на дешевом столике у стены.

– Хитрая придумка, – признался Този. – Поистине удивительное приспособление. У вас, конечно, их больше, а здесь… Здесь нам достаточно и одного. Зачем выбрасывать деньги на ветер? Мы всегда тратим средства только на то, что абсолютно необходимо. Хотя и не знаю, что бы мы без него делали. Вам известно, что случай произвольного самовозгорания документально зафиксирован в Милуоки в 1843 году? Имел место в чугунолитейном цеху. Весьма похоже на наше дело.

– Если человек загорелся в цеху… – Терезе не хотелось спорить со стариком. – Объяснений ведь можно предложить несколько, не правда ли?

– Вот они, – вмешалась Анна, осторожно касаясь клавиш одним пальцем. – Например, в Аррасе, на юге Франции, в октябре 1953-го. Частный дом, тело на полу, никаких признаков огня. То же самое в Лондоне шестью годами позже…

– Да, да, да. – Тереза с трудом сохраняла самообладание. – Отлично. С деталями я познакомлюсь позднее. Пожалуйста, заархивируйте и сбросьте мне по электронке.

Юные глазки за круглыми стеклами архаичных очков невинно моргнули.

– Заархивировать?

– Смотрите.

Тереза подошла к столу, бесцеремонно отодвинула Анну локтем, пробежала своими короткими толстыми пальцами по клавиатуре, перекинула отмеченные девушкой файлы в одну папку и отправила все на свой домашний адрес. Поскольку у Перони на современные штучки была такая же аллергия, как у Този-старшего, рассчитывать приходилось на ноутбук Ника.

Дед и внучка переглянулись; такое же выражение, наверное, появилось бы на их лицах, если бы в комнату вошел посланец из далекого будущего.

– Тела, – твердо заявила Тереза, жалея о том, что отказалась от курения. – Мне нужно их увидеть. Может быть, сейчас?

– Все, что есть у нас, в вашем полном распоряжении, – уверил ее Този и, перед тем как подняться, написал на листочке слово «заархивировать».

Пройдя по коридору, они свернули в крохотное помещение с белыми стенами и потолком, одним-единственным столом и набором инструментов столь древних, что они вполне могли бы пополнить коллекцию какого-нибудь музея. Тереза с удовольствием избавилась бы на время и от Този, заняв их, к примеру, игрой под названием «Какой сейчас век?». Сосредоточиться на чем-то под пристальными взглядами парочки синхронистов было невозможно.

– Как насчет судебно-медицинской экспертизы?

Този улыбнулся.

– Понятно, – вздохнула она. – Местре.

Он сделал большие глаза.

– У них там такие штуки…

– И что сказали эти штуки?

Анна выдвинула ящик деревянного стола и достала два тонких, отпечатанных на машинке отчета.

– По Белле Арканджело почти ничего. – Девушка положила на стол три листочка. – Там и смотреть-то было не на что.

– Останки, – развел руками Този, подходя к холодильной камере и выдвигая ящик – скорее всего картонный, – помеченный чернильной надписью «Арканджело, Белла». – Что можно узнать по останкам?

Вообще-то не так уж и мало, подумала Тереза, переводя взгляд на белый череп с короткой кочерыжкой позвоночника. Он лежал на ватной подстилке в окружении нескольких не поддающихся идентификации предметов. Тереза пробежала глазами по строчкам отчета. Много пострадавших от высокой температуры костных фрагментов. Небольшое количество золота. Других металлов нет. И вообще ничего больше. Может быть, Този и прав.

– Какой бывает температура в печи?

– В то время она могла достигать… – Патологоанатом задумчиво пожевал губами. – Примерно тысяча четырехсот – тысячи пятисот градусов. По Цельсию. Такая же в современных крематориях. Увлекательнейший процесс. Я его немного изучал. Вам нужно обязательно посмотреть. Если хотите, могу устроить. Разумеется, настоящую, современную литейную, а не ту древность, за которую так упрямо цепляются Арканджело. Подумать только, газ и дерево!

– Почему сохранился только череп, а не…

– Температура в печи не везде одинаковая, – не дослушав вопрос до конца и явно гордясь своей догадливостью, ответил Този. – Если женщину засунули вперед головой… – Он сопроводил слова красноречивым жестом, показав, как тело могли подвезти и сбросить с тележки или раздвижного столика, о котором упоминал Фальконе. – Самое горячее место в камере – середина. Голова скорее всего оказалась в дальнем углу, где температура была ниже. Я разговаривал с сотрудниками нашего крематория. По их мнению, женщина таких размеров при указанной температуре могла достичь подобного состояния за час или чуть меньше. Пока все правильно?

Тереза улыбнулась и кивнула.

– Я бы пришла точно к такому же выводу, – призналась она, ничуть не покривив душой. Обратиться за консультацией в крематорий? Она и сама поступила бы точно так же. – Только у меня на это ушло бы больше времени – я ведь о производстве стекла не знаю практически ничего.

Този тоже улыбнулся:

– Ох уж эти римляне. Видишь, Анна? Какая самокритичность. И что бы ни говорили люди…

Тереза огляделась – никаких других признаков работы в комнате не было. Родственникам ничего не оставалось, как делиться впечатлениями о своем удивительном открытии. Все остальное, вероятно, отправили в Местре.

– Вы очень любезны. А теперь, пожалуйста, мужчину.

Анна подошла ко второму отделению и выдвинула каталку. То, что лежало на ней, заставило Терезу Лупо не поверить собственным глазам.

Уриэль Арканджело был наполовину трупом, наполовину обгоревшим огрызком. Впечатление создавалось такое, что его погрузили до пояса в громадную чернильницу, вытащили и оставили просыхать. Одежда – брюки и что-то похожее на остатки рабочего фартука – обуглилась под действием высокой температуры и огня. Ткани тела под ней – Този сделал несколько разрезов – выглядели почти нетронутыми. Верхняя половина тела резко контрастировала с нижней. Съежившаяся, спекшаяся в черную массу, она состояла главным образом из костей и нескольких обугленных кусочков плоти. Череп с характерным оскалом покоился на боку. Тереза Лупо не раз видела жертвы пожара. Каждая из половинок тела Уриэля соответствовала знакомой картине. Люди либо сгорают, либо умирают от удушья, почти не тронутые пламенем. В данном случае перед ней был труп, отвечавший обеим характеристикам. Сталкиваться с чем-то подобным ей еще не доводилось.

– А теперь давайте кое-что уточним. Вы утверждаете, что тело не подверглось прямому воздействию огня? Что все случившееся с верхней половиной туловища произошло без участия какого-либо внешнего источника пламени?

– Так мы поняли со слов пожарных, – подтвердил Този. – Тело находилось на расстоянии примерно пяти метров от печи.

– Фотографии?

Анна снова совершила короткий переход через комнату и, порывшись в картотеке, вернулась с папкой. В конверте Тереза с удивлением обнаружила всего пять снимков, причем столь низкого качества, как будто фотографировали самой дешевой «мыльницей». Тело Уриэля Арканджело выглядело на них так, словно лежало в черной луже. Тереза присмотрелась повнимательнее. Жар в районе верхней половины тела был настолько велик, что деревянные доски пола прожгло насквозь.

– Что за дыра? – раздраженно спросила она. – Ее размеры? В каком состоянии был пол?

Този с интересом посмотрел на нее.

– Вообще-то я не был на месте преступления. Всем занималась полиция. Потом мы послали за телом машину.

Тереза прикусила язык. Полное отсутствие какой-либо формальной процедуры осмотра места преступления поражало. Объяснялось это скорее всего соотношением спроса и предложения. Венеция не столько настоящий, живой город, сколько заповедник для туристов, и опыт обращения с жертвами насилия у Този, вероятно, ограничивался несколькими случаями. К тому же, напомнила она себе, с самого начала все исходили из предположения, что никаких загадок в деле нет.

– Должно же быть что-то еще! Вскрытие?

Старичок вздохнул:

– Вы видите все, что у нас есть.

– Анализ… хорошо, можете не говорить. Все в Местре. И больше ничего?

– В каком смысле? – спросила Анна.

– В смысле объяснения, как умер этот человек! Такое… невозможно! Даже если бы он лежал в печи.

– Произвольное самовозгорание, – решительно объявил Този. – Как мы и сказали.

– Но как?

Този улыбнулся и кивнул внучке.

– Существует несколько теорий, – заговорила девушка. – Согласно одной из них, при определенной температуре, возможно, при длительном воздействии жара, воспламеняются жировые отложения в районе живота. Покойник был полноват. Может быть, этого оказалось достаточно.

Тереза покачала головой – согласиться с таким объяснением она не могла.

– Достаточно, чтобы спалить половину туловища? А потом прожечь дыру в деревянном полу?

– Очевидно, – заметил Този, впервые за время разговора проявляя легкое нетерпение. – А у вас есть другое объяснение? Я был бы не прочь его услышать.

– Одежда? Ее ведь исследовали? Может быть, на ней было что-то легковоспламеняющееся? Например, бензин? Или алкоголь?

Този взглянул на тело.

– Там все было залито пеной. В таких обстоятельствах, как вы понимаете, взять образец материала не так-то просто. Кроме того… – Гримаса неудовольствия добавила морщин к и без того морщинистому лицу. – У полицейских своя работа, у меня своя. Я в их дела стараюсь не вмешиваться. Не сомневаюсь, что и вы, доктор Лупо, тоже. Полагаться приходится только на себя. Подумайте сами, кто стал бы входить в литейную мастерскую в облитой бензином одежде?

Идиот. Или пьяница. Человек, решивший покончить с собой, потому что часом раньше он засунул в печь жену и потом его обуяло раскаяние. Объяснений много, да вот только эта парочка не желает их искать.

– Нам трудно представить, – продолжал Този, – что человеческое тело способно воспламениться само собой. Но давайте рассматривать человека как вывернутую наизнанку свечу. Свечу с фитилем в середине. Он горит и притягивает к себе топливо. Жира в теле Арканджело вполне хватало, чтобы сыграть роль топлива, одежда же послужила внешним фитилем. Фитиль вспыхивает и начинает притягивать топливо, которое питает пламя. Ничего противоестественного. Да, редкое явление, но не невероятное.

Вот-вот, однажды ты роняешь спичку, она падает на рубашку, и ты вспыхиваешь изнутри. Отличная теория. Из той же категории, что и похищения людей инопланетянами и посмертное переселение души в африканского муравьеда.

– Но может быть, у вас есть другие идеи?

– Вообще-то нет. И я ничего не имею против самовозгорания. Меня смущает его произвольность. Но я подумаю. Извините. Надеюсь, я вас не очень обеспокоила?

Тонкие губы Този дрогнули и сложились в любезную улыбку.

– Принимать у себя знаменитого римского патологоанатома… Разумеется, нет. Но нас немного торопят. Полиция не хочет затягивать с расследованием. Все нужно закончить ко вторнику. Так или иначе. Так что иллюзий я не питаю. – В глазах Този мелькнула тень тревоги. – Нет.

Возможно, старик не такой уж и чокнутый, подумала Тереза. Он знает, что столкнулся со странным случаем. Но в данных обстоятельствах Альберто Този почти нечего сказать. К тому же и ему могут выкручивать руки. Как и всем остальным.

– Медицинские карты?

Този снова переглянулись. Лица обоих отобразили одинаковую степень озабоченности.

– Не уверена, что мы уполномочены… – забормотала Анна. – Их прислали только сегодня утром. Вопрос конфиденциальности…

– Понятно, – перебила ее Тереза. – Значит, инспектор Фальконе их тоже еще не видел? Я ему передам. Не сомневаюсь, что он пожелает ознакомиться с ними лично. Уж у него-то, несомненно, соответствующие полномочия имеются.

Перспектива еще одного визита инспектора Фальконе склонила чашу весов. Через минуту Тереза уже вчитывалась в сделанные от руки записи семейного врача, наблюдавшего как Уриэля Арканджело, так и его супругу.

Записав кое-что в блокнот, Тереза шмыгнула носом, покачала головой и решила, что программа посещения исчерпана. Този следил за ней с нескрываемой тревогой.

– Я бы и сам сообщил вашему инспектору. Просто мы получили их только утром и еще не успели…

– Конечно.

Скрыть такую деталь не посмел бы ни один патологоанатом. Для Терезы Лупо она имела особое значение еще и потому, что напомнила о так и несостоявшемся разговоре с Джанни Перони.

– Шокирующее открытие, – вздохнул Този. – Кто бы мог подумать… Если бы семья узнала…

Но семья скорее всего ничего не знала. Фальконе искал мотив – медицинская карта давала ему недостающее звено. Сорокачетырехлетняя Белла Арканджело была на шестой неделе беременности. Согласно проведенным несколькими годами ранее тестам, ее муж быть отцом ребенка не мог. Уриэль Арканджело, как говорится, палил холостыми, и Тереза понимала его едва ли не лучше всех. В медицинской карте обнаружилась и еще одна любопытная деталь. Несколько лет назад Уриэль, работая в мастерской, получил травму черепа при взрыве газа, в результате чего частично потерял слух и обоняние.

Записывая эти подробности, Тереза думала о костях в пылающей печи. Определить отца сгоревшего вместе с матерью ребенка по сохранившимся останкам невозможно. Огонь, всепожирающий ад, уничтожил все, что могло пригодиться следователям. И поэтому почтенный старик, Альберто Този, цеплялся за нелепую теорию произвольного самовозгорания. Огонь погубил улики, в отсутствие которых всем им – Фальконе, Този, самой Терезе – оставалось только хвататься за соломинку, пытаясь воссоздать подобие истины из рассыпавшихся атомов.

– Если хотите, я сама передам материалы инспектору Фальконе, – предложила она, с удовлетворением отметив, как просветлело лицо старика.

– Было бы чудесно. Это не наша работа, – ответил Альберто Този и брезгливо поморщился. – В Венеции таких случаев не бывает. А ваш инспектор уж очень… упрямый человек. Откровенно говоря, доктор Лупо, я бы с превеликим удовольствием передал все в ваши руки и занялся бедными туристами. Для римлян такое, может быть, и нормально…

Вообще-то, подумала она, по крайней мере одной римлянке тоже есть над чем поломать голову.

– Вы отлично справляетесь. – Тереза похлопала по медицинским картам. – Просто иногда семейные трагедии…

– Лучше всего как можно скорее предать земле, – закончил за нее Този. – Полностью с вами согласен.

Глава 3

За домом Пьеро Скакки была полянка с тремя столами, за одним из которых они и устроились. Говорил хозяин фермы медленно, но уверенно, не упуская ни одной подробности, как будто пересказывал заранее отрепетированную историю. При этом почти ничего нового они не услышали. Рассказ Скакки практически совпадал с его показаниями на допросе. У Косты создалось впечатление, что версия событий подготовлена на основании неких предположений автора о том, что именно хочет услышать полиция. Фермер словно рассчитывал, что гости покивают, зададут пару дежурных вопросов, скажут спасибо и уедут, оставив в покое и его, и пса, сидевшего на протяжении всей беседы между хозяином и Перони.

Скакки приплыл к острову минут за пятнадцать до начала пожара. Поездка не была плановой; просто, возвращаясь из города, он решил завезти некоторые заказанные Арканджело материалы. Да, он пытался спасти Уриэля, а что в печи горит его жена, даже не догадывался. Рассказывая о том, как он пробовал открыть дверь и какими подсобными инструментами пользовался, Скакки едва не расплакался. Похоже, собственная неудача глубоко его расстроила. Коста обратил внимание на многочисленные царапины и ожоги, оставшиеся на крепких руках фермера. Если кто и мог вытащить Уриэля Арканджело из огненного ада живым, то, наверное, только Пьеро Скакки.

И все же ощущение того, что Скакки недоговаривает, скрытничает, не проходило. Общение с полицейскими определенно было ему неприятно, хотя каких-либо оснований для неприязни Коста не видел. Простой работящий фермер, ведущий в одиночку, без чьей-либо помощи немалое хозяйство да еще подрабатывающий на стороне – все вроде бы понятно. Но тогда чем ему не угодила полиция? Почему он ждет не дождется, когда они уберутся с острова?

Фальконе спросил о двери. Скакки подтвердил, что она была заперта, по всей видимости, изнутри. Инспектор попросил рассказать, в каком состоянии он нашел Уриэля Арканджело, когда все же проник в мастерскую через окно.

– Я уже рассказывал. Не вам, другим. Он горел. Горела грудь, И огонь как будто шел изнутри. Потом… – Скакки вздохнул. – Какая жалость. Я-то думал, он там один. А их, получается, было двое. Почему?

– Мы пока не знаем, – ответил Коста. – Мы даже не понимаем, как погиб Уриэль.

Скакки отвернулся. В нескольких шагах от места, где они сидели, начинались поля. Покачивались под ветерком сиреневые артишоки. Рядом кивали крохотными ярко-красными головками перцы. Они были точками его жизненного маршрута, маяками, вокруг которых он уверенно прокладывал путь.

– Он уже и на человека-то не был похож. Лежал на полу… весь в огне. Я сразу понял, что его не спасти. Даже если бы тот чертов шланг работал как надо. Он горел… весь… – Скакки повернулся и поочередно посмотрел на каждого из полицейских. – Я видел его глаза. И он тоже меня видел. Но он хотел только одного: умереть. Да и чего ж еще?

– Вы не чувствовали запах газа?

Скакки покачал головой:

– Все случилось быстро. Дым… Огонь… Я уже не знаю, чувствовал какой запах или нет. Там ведь газ везде. И факел погас, наверное, потому, что случилась утечка. Чудо еще, что дом не…

Голос дрогнул, и Скакки опустил голову. Перони похлопал его по колену.

– Вы молодец, Пьеро. Не уверен, что кому-то из нас хватило бы смелости лезть в горящую мастерскую.

Утешение получилось слабое.

– А что толку? Они все равно умерли. Оба. Какая от меня польза?

– Вы сделали все, что могли в тех обстоятельствах.

– Минут бы на пять раньше, – пробормотал Скакки. – Такая смерть… Уж он-то ее не заслужил.

– Вы знали Уриэля? – спросил Фальконе.

Пьеро покачал головой:

– Не очень хорошо. Видел иногда, когда он работал. Делал, что он говорил. Человек был неплохой. Немного одинокий. Немного печальный. Да они ведь все такие. Выпивал. Крепко выпивал. Мне бы, наверное, и не стоило так говорить, но что было, то было. Однако ж работать ему это не мешало. Ни одной смены не пропустил. Всегда был на месте. Шесть, а то и семь раз в неделю.

– А Белла? – поинтересовался Фальконе.

– Она работала сама по себе. Обычно до него. Вместе они работали не часто. Белла так с ним разговаривала… Посторонний бы подумал, что это она босс. Ну, я в их отношения не лез, держался в сторонке. После того как Микеле меня нанял, я общался только с Уриэлем да Рафаэлой. Он говорил, что делать. Она расплачивалась. Другие-то Арканджело с денежками расставаться не любили. Хорошая женщина. – Скакки подался вперед. – Без нее семья уже давно пошла бы по миру. Если им кто и шел на уступки, то только из уважения к ней.

Коста вызвал в памяти высокую, исполненную достоинства фигуру за оконным стеклом. Да, в ней было что-то такое, чего недоставало братьям. Не исключено, что и Скакки, тоже человек одинокий, имел в отношении нее какие-то планы.

– А зачем вам деньги? – спросил вдруг Фальконе.

Пьеро рассмеялся:

– Ха! Вот уж неожиданный вопрос! Зачем?

Он обвел взглядом свои владения и даже встал, чтобы обозреть их лучше. Полицейские тоже поднялись.

– Ну? Что вы здесь видите? Золото? Ладан? Мирра?

– У вас есть артишоки. Говорят, самые лучшие выращивают только на Сант-Эразмо, – моментально ответил Перони. – У вас есть лук. Должен признаться, дома я такой вижу не часто. Красный перец. А еще, кажется, салат-рокет. И коптильня. Что вы там коптите, а, Пьеро?

– Ну, иногда угрей, – немного смущенно ответил Скакки.

– Я сам из Тосканы, – признался Перони. – И мы там тоже коптим угрей. Бывает, что и кабанчика. И еще уток, когда удается подстрелить. У вас отличный пес. Как его зовут?

Услышав знакомые звуки, спаниель оживился и завилял хвостом.

Природное добродушие и искренность Перони, похоже, растопили ледок недоверия.

– Ксеркс. Глупая кличка. То есть он как бы главный на болоте. Охота для него счастье. А остальное время не знает, чем заняться. Вот скоро охотничий сезон, тогда уж…

Перони рассмеялся и погладил пса по голове.

– У вас здесь и столы приготовлены. Наверное, гости бывают?

– Без денег сейчас никуда, согласны? А я еще по долгам не рассчитался. Моя мамаша вообще ни за что не платила. Одно хозяйство всех расходов не покрывает. Приходится подрабатывать на стороне. Делаю кое-что для Арканджело. Отвожу людей куда просят за четверть того, что дерут эти наглецы с катерами. Кому-то надо в город. Кому-то в аэропорт. У меня есть приятель, так он иногда привозит сюда туристов. Я их кормлю. Вот и все мои доходы. Налоги? – Скакки помахал перед ними перевязанным бинтом пальцем. – Ну уж нет. Вы, конечно, сообщите куда следует…

Перони улыбнулся.

– У вас ведь здесь нет полиции, так зачем вам налоговый инспектор? По-моему, это было бы несправедливо.

Скакки немного успокоился.

– А вы вроде бы неплохие парни. Какого черта делаете в Венеции?

– Долгая история, – простонал Перони. – Как-нибудь в другой раз. Знаете, Пьеро, я бы с удовольствием попробовал ваши артишоки. Как насчет пары килограммов? Сколько с меня?

Скакки плюнул на землю и негромко выругался.

– Берите что хотите, – буркнул он. – Вы ж никогда домой с пустыми руками не возвращаетесь, да?

Покрыв чужое проклятие своим, покрепче, Перони достал из бумажника двадцать евро.

– Вы нас плохо знаете, – сказал он. – Пожалуйста, пару пакетов. Положите лучшее, что у вас есть. Сдачу оставьте.

Пьеро посмотрел на бумажку, потом взял ее, кивнул, пробормотал невнятно слова благодарности и ушел. Полицейские проводили его взглядами.

– Надо расспросить его о Мэсситере, – сказал Коста.

– Только поосторожнее, – предупредил Перони. – Иначе не сработает.

Фальконе удивленно посмотрел на них.

– Думаете, он что-то знает?

Перони усмехнулся:

– Не принимайте нас за дураков, Лео. Кое-чему мы у вас научились. Пьеро есть что рассказать. Другое дело, что он, может быть, и сам не знает, что нам надо.

– Что он может знать? – Фальконе махнул рукой в сторону покачивающих головками артишоков. – Нет, не думаю. Пустая трата времени и…

– Мэсситер… – вмешался Коста.

– Мэсситер ни при чем. Ответы надо искать на Мурано. Там, а не в этих… огородах.

Залаяла собака. Пьеро Скакки возвращался с двумя старыми хозяйственными сумками, доверху набитыми продуктами. Поставив сумки на землю, он принялся выставлять на стол содержимое: артишоки, перцы, пакет с замороженными копчеными угрями, свежий картофель, виноград и бутылку темного, почти черного вина. Венчали эту гору деликатесов три связки красных перчиков, похожие на миниатюрные букетики экзотических цветов.

Скакки повернулся к Перони, по лицу которого блуждала счастливая улыбка.

– Надо подсушить, и тогда они продержатся всю зиму. Положите в масло. Хотя вы, по-моему, и сами знаете.

– Так вы и вино делаете?

– Живу на всем своем. В таком месте чему только не научишься.

– Наверное. И что же, у вас и выходных не бывает?

Скакки пожал плечами:

– А у вас они бывают?

На этом можно было бы и заканчивать. Что толку донимать человека пустыми расспросами, заранее зная, какими будут ответы? Но Фальконе никогда не отказывался от шанса, каким бы незначительным тот ни казался. И если здесь, вдали от Рима, инспектор вдруг решил отступить от собственных привычек, обязанность друзей и коллег заключалась в том, чтобы напомнить ему о собственных правилах.

– Как по-вашему, что случилось с Лаурой Конти и Дэниэлом Форстером? – спросил Коста, вглядываясь с надеждой в бледное лицо Скакки. Надежда не оправдалась – никаких эмоций на нем не отразилось. А вот сидевший рядом Лео Фальконе негромко, но с чувством выругался.

Фермер задумался.

– А почему вы меня спрашиваете? Откуда мне знать? Живу в лагуне, в чужие дела не лезу…

– Но ведь убитый антиквар был вашим двоюродным братом. Вы наверняка их знали.

Словно почувствовав перемену в тоне разговора, пес улегся на сухой песок и спрятал морду в лапах.

– Вот как?

– Хотите сказать, что это не они его убили? – не отступал Коста.

– Ник… – Фальконе многозначительно постучал по часам.

– Я только хочу сказать, что мы здесь понятия не имеем, что у них там, – Скакки кивнул в сторону Венеции, – творится. И уж я по крайней мере больше вашего никак не знаю.

Такой ответ Косту не устраивал, но все-таки он нисколько не жалел, что задал вопрос, пусть даже и вопреки желанию Фальконе, все заметнее проявлявшему свое нетерпение.

Скакки между тем задумчиво кивнул и, попросив подождать немного, направился к дому, невысокому сооружению из деревянных и железных частей, наполовину скрытому грядой высоких подсолнухов, бодро кивавших желтыми головами в такт легкому бризу.

– В следующий раз, – строго заметил Фальконе, – дважды повторять не буду.

– Понял, – ответил Коста. От ледяного тона инспектора по спине у него прошел холодок.

Скакки вернулся с пожелтевшим конвертом и, подойдя ближе, бросил на стол четыре почтовые открытки. Все они легли картинками вверх. Обычные, рассчитанные на туристов виды. Кейптаун. Бангкок. Сидней. Буэнос-Айрес. Последняя, из Аргентины, пришла, судя по штемпелю, три месяца назад. Другие приходили в течение года с промежутком примерно в четыре месяца.

Коста перевернул карточки. Внизу каждой стояло одно и то же имя, написанное аккуратными печатными буквами, словно их выводил ребенок.

ДЭНИЭЛ.

– Я так понимаю, парень дает знать, что они еще живы, – сказал Скакки.

– Но ведь здесь только имя.

– Точно. А чего вы от меня хотите? Я понятия не имею, зачем он их мне посылает. Я их обоих почти и не знал. Может, это что-то вроде страховки. На случай если кто начнет расспрашивать. А может… – Он вздохнул. – Нет, не знаю. Да и знать не хочу.

– Я могу их взять? – спросил Коста.

– Берите, раз так надо.

Коста уже собирался положить открытки в карман, когда его остановил Фальконе.

– Не нужно, – твердо сказал он. – Мы занимаемся другим расследованием. Спасибо, что уделили столько времени. Нам пора.

Они остались на берегу, две неподвижные темные фигуры, человек и собака. Остались дома, в одиночестве посреди пустынного зеленого пейзажа.

Некоторое время полицейские сидели молча. Потом Фальконе взглянул на Косту.

– Не хочу повторять, но я не собираюсь отвлекаться на сбор карточек, подписанных людьми, которые сбежали отсюда несколько лет назад. И даже если их разыскивают за какие-то преступления, пусть поисками занимаются другие.

– Слышу.

Прозвучавшая в ответе резкая нотка не осталась незамеченной. Инспектор кольнул его взглядом.

– Но?…

– Но они не подписаны. Карточки. Буквы печатные.

Фальконе ошибался, и Ник решил, что пришло время указать ему на эту ошибку.

– Дэниэл Форстер учился в Оксфорде. И считался, судя по всему, хорошим студентом. И что же? Парень провел всех – полицию, Мэсситера, журналистов – и при этом не может написать собственное имя?