Текст книги "Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления"

Автор книги: Дэвид Гранн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Один из них схватил меня за руки и потащил на веранду, – рассказывала одна из пострадавших женщин членам правозащитной организации. – Он приказал мне лечь на пол и сказал: «Слушайся, а то башку прострелю». Потом спустил штаны, задрал на мне ночную рубашку и изнасиловал меня.

На улицах валялись неопознаваемые трупы с изуродованными лицами. Убийцы изобрели кровавый обряд «скальпирования лиц»: кожа на лице надрезалась мачете и сдиралась от уха до уха. Эта ритуальная пытка применялась даже и к мертвым, ибо, согласно местным поверьям, это навеки обрекало душу на пребывание в чистилище.

Жертв становилось все больше, и Констан все активнее выдвигался на первый план. Он частенько усаживался в ротанговое кресло во дворе родительского дома и беседовал с журналистами. В отличие от других лидеров вооруженных формирований, предпочитавших оставаться в тени, Констан желал популярности. Репортеры дневали и ночевали в его дворе, он даже распорядился снести изгороди, чтобы предоставить гостям больше места, и дарил им футболки с эмблемой FRATH.

– Было время, когда я в день раздавал больше интервью, чем любая знаменитость, – рассказывал он.

Констан с удовольствием разыгрывал из себя государственного деятеля, строго предостерегая Соединенные Штаты от попыток вмешательства, и грозил закрыть страну в знак протеста против эмбарго, наложенного на нее мировым сообществом после переворота. Он призывал к роспуску парламента, как и его Джо-Джо, который заявил, что, если парламент не разойдется добровольно, Фронт призовет народ «разделаться с депутатами». У Констана сложилась даже своеобразная формула поведения: «Лидер должен знать, как обращаться с армией и народом».

Заигрывая с прессой, Констан не забывал и о гаитянских «хунганах», то есть жрецах вуду, имеющих сильное влияние на народ. Самого себя он объявил радикальным приверженцем этой религии и проводил обряды перед храмами и на рынках. Обычно церемония проходила таким образом: Констан ложился на землю, вокруг раскладывали черепа и зажигали костры, а когда он поднимался среди пламени, толпа начинала петь по-креольски: «Тото в президенты! Без Тото Гаити не жить!»

Со своим любимым «магнумом-357» он не расставался, но уверял, что оружие ему не нужно. «Меня хранит сила вуду», – заявлял он.

Сын генерала Констана

На Гаити у каждого вождя, как правило, есть своя малоприятная семейная история, так называемый скелет в шкафу; причем иногда этих скелетов много. Констан унаследовал от отца, Жерара Эммануэля Констана, не только влияние, но и скелеты. Отец его был начальником штаба армии в середине 1960-х, при диктатуре Франсуа Дювалье по прозвищу Папа Док.

Даже после падения диктатуры генерал оставался символом старого режима. Однако вскоре после военного переворота в сентябре 1991 года, когда прежние подчиненные старого Констана вышли из армейских бараков, чтобы восстановить диктатуру Дювалье, семидесятидвухлетний генерал впал в кому и умер. На его похороны армейские офицеры, сторонники Дювалье, явились в полном составе.

– Это было потрясающе, – рассказывает Констан. – Я унаследовал влияние своего отца, его власть, его народ.

В своих записках Констан заходит совсем уже далеко: «Мое возвышение – это судьба. Сын генерала Жерара Эммануэля Констана призывает к оружию во имя Эммануэля Жерара Констана, то есть ради меня самого».

Ему не потребовалось много времени, чтобы внушить людям еще больший страх, чем они испытывали даже перед его грозным отцом. К середине 1994 года тысячи гаитян были убиты или бесследно исчезли. Какая доля этих убийств приходится на FRAPH, никто точно не знал – правозащитников из международных организаций к тому времени изгнали с острова, – однако эту группировку все единодушно считали самой свирепой. Беженцы, которым удалось добраться до Соединенных Штатов на плотах и утлых лодчонках, рассказывали, что подручные Констана, стремясь окончательно уничтожить оппозицию, развязали настоящий геноцид против собственного народа. С острова бежали уже не только противники нового режима, но даже члены самой организации Констана.

– Они убивали и насиловали, а нас, новичков, заставляли смотреть на все это, – рассказал американским властям бежавший от Констана рекрут Фронта.

Его показания были рассекречены и переданы Центру конституционных прав для подготовки судебного дела против FRAPH. Тот же свидетель рассказал, что после первого этапа «приобщения» – смотреть, как это делают другие, – новичков заставляли принимать участие в расправах.

Хотя Констан по-прежнему отвергал все обвинения, к 1994 году ООН пришла к выводу, что банда Констана является «единственной политической организацией на Гаити, которая непосредственно причастна к массовым изнасилованиям и убийствам».

Весной 1994 года из офиса военного атташе США в Порт-о-Пренсе пришла шифрограмма с предупреждением: «FRAPH превращается в своего рода мафию». Члены этой организации, утверждалось в шифрограмме, «вооруженные безумцы».

Вот история, рассказанная очевидцем: в Сите-Со-лей, обширном районе трущоб в Порт-о-Пренсе, в декабре 1993 года был найден труп члена FRAPH. Не прошло и нескольких часов, как район наводнили люди Констана с автоматами, мачете и факелами в руках. В отместку за гибель своего собрата они спалили сотни домов и убили полтора десятка людей. «Хьюмен Райтс Вотч» (американское отделение) составила отчет о том, как «прочесывали окрестности, разыскивая подозреваемых и расстреливая их на месте; как поливали бензином и поджигали дома, заколачивая двери и не выпуская людей».

Констан, как всегда, отрицал причастность своей организации к погрому, причем довольно своеобразно: «Если бы это делалось по моей команде, от Сите мокрого места не осталось бы». К осени 1994 года он представлял собой уже нечто большее, чем просто глава Фронта: в глазах большинства гаитян он стал олицетворением нового режима.

Таинственное исчезновение

В июле 1992 года Брайан Лателл, ведущий аналитик ЦРУ по Латинской Америке, приехал на Гаити, чтобы собрать информацию, необходимую вашингтонским политикам для оценки деятельности военного режима. В докладе, который позднее был передан прессе, Брайан писал: «Я не собираюсь приуменьшать роль армии в терроризировании действительных и подозреваемых противников режима, однако мое расследование не выявило систематического насилия в отношении гражданского населения».

Лателл существенно приуменьшал масштабы трагедии (главу хунты, генерал-лейтенанта Рауля Седраса, он именовал «сознательным и совестливым военным руководителем»), и его доклад шел вразрез с данными правозащитных организаций, прессы и даже не совпадал с точкой зрения Госдепартамента. Однако этот и последующие отчеты ЦРУ оказали существенное влияние на политику США в регионе и на исход дебатов о том, следует ли применять военную силу для возвращения власти изгнанному президенту Аристиду.

Американский президент Билл Клинтон добивался именно такого решения, однако в ЦРУ и Пентагоне многие считали Аристида опасным популистом. Свергнутый президент действительно был неоднозначной фигурой: как-то раз, например, он пригрозил надеть своим врагам на шею горящие автомобильные шины.

Неблагоприятную для Аристида роль сыграл и доклад ЦРУ, который был представлен конгрессу после инцидента с «Харлан Каунти»: в нем утверждалось, что Аристид эмоционально и психологически крайне нестабилен и даже подвергался госпитализации в связи с этим. Со временем выяснилось, что диагноз был фальшивкой, однако в тот момент он усилил в Соединенных Штатах сопротивление планируемому военному вмешательству.

В Вашингтоне продолжали сомневаться. «Многие по тем или иным соображениям не хотели связываться с Гаити и использовали эти отчеты для укрепления своих позиций», – рассуждал бывший член администрации Клинтона.

Тем не менее свидетельств о систематическом насилии и убийствах гражданских лиц становилось все больше, и в сентябре 1994 года, через три года после переворота и почти через год после позорного отступления «Харлан Каунти», президент Клинтон наконец распорядился организовать полномасштабную экспедицию, чтобы покончить, как он выразился, с «царством террора».

– Нам известно теперь, что имело место более трех тысяч политических убийств, – заявил он.

Констан сменил название FRAPH на Вооруженный революционный фронт гаитянского народа. Стало известно, что Фронт запасается оружием и некими «тайными порошками», которыми, по словам Констана, «отравят воду, чтобы все янки передохли». Порошки, как он утверждал, были изготовлены из праха людей, умерших от СПИДа.

Он снова нацепил камуфляжные штаны и черную футболку, повесил на плечо автомат и уже не пытался выдавать себя за дипломата.

– Пусть каждый член Фронта убьет хотя бы одного американского солдата, – так он теперь формулировал задачу.

Но война не началась: под давлением США хунта добровольно сложила полномочия, и американские солдаты без сопротивления заняли остров.

Как ни странно, при этом FRAPH не только не был распущен, но и продолжал активно действовать. Командование якобы предупредило солдат, что Фронт – законная оппозиционная партия, и те пальцем не пошевелили даже тогда, когда члены FRAPH набросились на демонстрантов, праздновавших свержение диктатуры. Мотивировка была стандартная: военные не должны брать на себя полицейские функции. И лишь после того, как однажды отряд FRAPH разогнал безоружную толпу и ранил американского фотокорреспондента, а также после того, как был перехвачен радиообмен между Констаном и его людьми, собиравшимися «взяться за оружие» и начать «полномасштабную войну против чужеземцев», американская армия приступила к активным действиям.

Третьего октября была взята штурмом штаб-квартира FRAPH, и ликующая толпа собралась на улице, приветствуя солдат. В штаб-квартире американские солдаты захватили более двадцати членов Фронта, обнаружили дубинки с гвоздями, бутылки с «коктейлем Молотова» и фотографии изуродованных тел. Когда связанных пленных вывели на улицу, толпа взорвалась криками: «Смерть им!»

Солдаты поспешили увести арестованных, а толпа хлынула внутрь и разгромила штаб Фронта. Констан тем временем сидел в своем особняке, прослушивая радио на полицейской волне и ожидая ареста. Его жена и четверо детей уже сбежали.

Но хотя аресты членов Фронта продолжались, Констан оставался на свободе. Более того, представитель посольства США Стэнли Шрагер, к убийству которого Констан призывал лишь за пару дней до этого, организовал для него пресс-конференцию прямо у президентского дворца. На документальной съемке видно, как он преет под тропическим солнцем в пиджаке и при галстуке.

– Отныне единственное мыслимое будущее для Гаити – возвращение Аристида, – говорит он. – Больше никаких беспорядков, конец насилию.

Пока он произносил речь, сотни разъяренных соотечественников атаковали выставленный американскими солдатами заслон, пытаясь добраться до Констана. Слышались крики: «Палач!», «Пес!», «Убийца!».

– Пусть между мной и президентом Аристидом имеются разногласия, – продолжал Констан, – я обязуюсь продолжать свою работу как член законопослушной оппозиции, придерживаясь принципов традиционной демократии.

– Хватайте его! – ревела толпа. – Свяжите его! Наденьте на него наручники! Яйца ему отрежьте!

Военные подались под натиском толпы. Американские солдаты поспешно затолкали Констана в автомобиль, а гаитяне бежали следом, плевали в окна, молотили по ним кулаками.

Американские власти попытались сохранить хорошую мину при плохой игре и заявили средствам массовой информации, что целью этой пресс-конференции было «примирение». Но один высокопоставленный чиновник вспоминал в разговоре со мной, что воспринимал все происходившее как издевательство над здравым смыслом:

– Мы защищали Констана от гаитян, а ведь мы пришли, чтобы защитить гаитян от Констана.

Все время, пока американские войска оставались на острове (и регулярно наведывались в дом Констана проверить, в безопасности ли он), руководитель Фронта развития и прогресса занимался тем, что пытался обелить свое прошлое.

– Целый год мы и только мы сохраняли порядок в этой стране, – заявил он корреспондентам, а затем добавил: – Аристиду нужна оппозиция. Только в этом случае у нас будет право говорить о демократии. И моя организация на данный момент единственная в стране оппозиционная сила.

Однако новое правительство понимало демократию несколько иначе, и через несколько месяцев Констан получил повестку явиться на судебное разбирательство по делам о пытках и убийствах. В день слушаний у дверей суда собрались люди, считавшие себя жертвами Констана, но сам он не явился.

Мне он рассказал, как в Рождественский сочельник 1994 года с маленьким чемоданчиком и небольшим запасом денег пешком пересек границу Доминиканской Республики, добрался до аэропорта и благодаря туристической визе, которую он озаботился приобрести еще до переворота, вылетел в Пуэрто-Рико. Оттуда он беспрепятственно перебрался на территорию Соединенных Штатов и через несколько дней оказался в Нью-Йорке. Он ухитрился даже связаться по радио с остававшимися на родине членами Фронта.

– Сомкните ряды, сохраняйте готовность! – призвал он их.

Правительство Гаити требовало от Соединенных Штатов решительных действий, и в марте 1995 года госсекретарь Уоррен Кристофер написал следующее письмо генеральному прокурору Жане Рено: «Мы не можем соблюсти интересы нашей внешней политики на Гаити, если не выдворим из страны мистера Констана».

Через два месяца иммиграционная служба признала, что Констан попал в страну лишь «в силу бюрократической ошибки». Агенты службы задержали Констана в Квинсе, когда он покупал в киоске сигареты, и поместили в центр предварительного содержания Викомико, на восточном берегу Мэриленда. В сентябре суд вынес постановление о его депортации на Гаити.

Ожидая ответа на апелляцию, Констан заваливал письмами всех известных политиков, не исключая и Нельсона Манделу. («Я не пытаюсь равнять себя с Вами, но я обращаюсь к одному из немногих в мире людей, кто может понять мое положение – человека, заключенного в тюрьму белыми».) «Я политический узник», – писал он Уоррену Кристоферу. В какой-то момент пришлось даже поместить его под круглосуточное наблюдение – опасались попытки самоубийства.

В декабре 1995 года, когда иммиграционная служба окончательно подготовила депортацию, «узник совести» разыграл последнюю остававшуюся в его распоряжении карту: пригрозил разгласить детали секретных операций США на Гаити, о которых, как он утверждал, прекрасно осведомлен, поскольку сам работал на ЦРУ.

Идеальный рекрут

Рассказ Констана начинается с событий конца декабря 1991 года. Только что произошел переворот. Констан находился в штабе армии Гаити, когда ему позвонил полковник Пэт Коллинз, военный атташе посольства США, и пригласил на ланч.

– Давайте встретимся в «Холидей-инн», – сказал ему Коллинз.

Коллинз, работавший на Центральное разведывательное управление, от встречи со мной уклонился, но один его коллега подтвердил, что в то время Коллинза часто видели в Генеральном штабе гаитянской армии. По словам Констана, Коллинз был там и в ночь переворота. Линн Гаррисон, канадец, занимавший при хунте должность стратегического консультанта, подтвердил, что и следующие после переворота дни Коллинз оставался в штабе и вел переговоры с новым правительством.

В «Холидей-инн», вспоминает Констан, Коллинз якобы сказал ему: многие, мол, видят политический вес Констана и полагают, что в том вакууме власти, который образовался после свержения Аристида, ему предстоит сыграть важную роль.

Для ЦРУ Констан представлял ценное приобретение. Он безупречно говорил по-английски, имел связи в армии; он считался влиятельным сотрудником нового режима, офис его находился рядом с кабинетом главы хунты Рауля Седраса. После переворота он даже прочел курс лекций в тренировочном лагере Национальной службы разведки (SIN).

Служба разведки, как пишет «Нью-Йорк таймс», была создана ЦРУ и полностью подконтрольна ему, оплачивалась и снабжалась за его счет. Изначально (в 1986 году) основной задачей службы считалась борьба с наркотрафиком, но очень скоро она превратилась в инструмент подавления и даже, по мнению ряда американских чиновников, сама стала заниматься наркоторговлей.

На первой же встрече Коллинз пригласил Констана к себе домой, чтобы познакомить его «с одним человеком».

– Я приду не один, – предупредил Констан. – Мне нужен свидетель.

Вместе со своим подручным Констан в ту же ночь поехал к Коллинзу. На улицах было темно, в столице были перебои с электроэнергией, но дом Коллинза был ярко освещен. Гостей сразу провели наверх в небольшую гостиную, где их уже дожидался какой-то темноволосый человек.

– Я Дональд Терри, – представился он.

За коктейлем Терри засыпал Констана вопросами, касающимися того, насколько стабилен нынешний режим; причем он сверялся с записной книжкой, где у него значились имена и какие-то данные на офицеров гаитянской армии. Обоих, Коллинза и Терри, интересовало, кто из этих офицеров наиболее «эффективен», как они выражались.

Через несколько дней Терри снова назначил Констану встречу, на этот раз в отеле «Кинэм», и предложил:

– Присоединяйтесь к команде.

– Что за команда? – спросил Констан.

– Люди, которым небезразлична судьба Гаити.

Именно тогда, по словам Терри, Констан сообщил ему, что работает на ЦРУ.

Американское правительство отказывается сообщать какие-либо сведения о Дональде Терри, а с самим Терри я связаться так и не смог. В одном не приходится сомневаться: ЦРУ на протяжении десятилетий тесно сотрудничало с армией Гаити и вмешивалось в политику страны. Констан помнит, как еще в 1960-е к ним заходил агент, с которым его отец беседовал на веранде, – это были своего рода неофициальные консультации. В прессу также просочилась информация о том, что управление, создав Национальную службу безопасности, планировало в дальнейшем даже финансировать предвыборную кампанию своего кандидата на президентских выборах 1987 года, однако сенат заблокировал этот проект.

Констан согласился служить посредником между военной хунтой и американской разведкой. Он выбрал себе кодовое имя Гамаль в честь Насера, лидера Египта, которого считал героем. Он получил и радиопередатчик для регулярной двусторонней связи.

Такова версия Констана. Многие детали в ней мы проверить не в силах: как заявил представитель ЦРУ, политика агентства «не предусматривает» ни подтверждения, ни отрицания своих связей с конкретными лицами.

Однако в том, что Констан был платным агентом, сомневаться не приходится. После того как Аллан Наим в октябре 1994 года обнародовал в «Нэшнл» сведения о связи Констана с ЦРУ, некоторые официальные лица подтвердили в прессе эту информацию. Я также получил подтверждения.

Другое дело, на чем были основаны эти связи и насколько важен был Констан для американской разведки? Официальные лица заявляли, что речь идет просто о дешевом осведомителе, но из интервью нескольких человек, имеющих отношение к разведке, следовало, что с самого начала Констан превратился в неиссякаемый источник ценной информации, а потом (это, правда, подтверждают не все, но многие) сделался штатным сотрудником.

После переворота Констан принимал участие в некой организации, именовавшейся Бюро информации и координации. Бюро собирало сведения о количестве арестов, о гибели людей на Гаити и так далее. Констан утверждает, что эти данные необходимы были для планирования экономики, однако достаточно очевидна другая его цель: военная.

Некий человек из разведки (не гаитянин) утверждает, что Констан вместе с другим членом Бюро информации и координации первыми вошли в одну из частных квартир президента Аристида и забрали там множество секретных документов. Часть их попала в руки американской разведки, и ЦРУ использовало их против Аристида как доказательство его эмоциональной и психической нестабильности – таким образом Агентство сыграло на руку противникам Аристида в Соединенных Штатах.

Бывший высокопоставленный служащий ЦРУ оправдывал использование столь «неоднозначной» фигуры, как Констан, в качестве информатора следующим образом: «Помешать плохим парням творить их дела мы не в состоянии, но мы даем им деньги, чтобы контролировать все, что происходит в подобных группировках. И уж раз нам приходится вербовать членов террористической группировки вроде FRAPH, не стоит рассчитывать, что удастся заполучить кого-то вроде западного демократа. Чтобы собрать информацию, нам приходится идти на те же меры, что ФБР в отношениях с мафией: и рекрутируем, и платим, и даже гарантируем неприкосновенность информаторам нижнего уровня, а порой и кому-то из боссов».

Более откровенно высказался другой высокопоставленный представитель разведслужбы: «Мы могли обратиться за информацией к монахиням, но беда в том, что гаитянские монашки такие приличные, что ничего про террористов и не слыхивали». Этот же чиновник отметил, что Констан «связан с широким спектром самых разных людей, с которыми мы завязываем связи, и всегда с ведома администрации». По его мнению, Констан «занимал в этом спектре место между теми, кто сообщает ровно то, что сами сочтут нужным, и полностью оплачиваемыми агентами на жалованье, передающими всю известную им информацию».

К тому времени, как был официально создан FRAPH, а именно в 1993-м, к Констану был приставлен другой агент, Джон Камбурян. Я дозвонился ему и попросил его рассказать об отношениях с Констаном, но Камбурян порекомендовал мне обратиться в отдел Госдепартамента по связям с общественностью и повесил трубку.

Степень вовлеченности американской разведки (если она вообще была вовлечена) в создание и развитие FRAPH остается невыясненной. Представитель ее официально заявил: «ЦРУ не играло никакой роли в создании, финансировании и руководстве FRAPH».

У Линн Гаррисон, однако, имеются другие сведения: когда Констан, еще до создания Фронта, задумал организовать тайную полицию, Коллинз откровенно заявил: «Попробуем сыграть в эту игру и посмотрим, что выйдет». Другой сотрудник правительства, который в период правления хунты вел дела с Гаити, пошел еще дальше: мол, в кругах разведки было общеизвестным фактом, что Коллинз сотрудничал с FRAPH задолго до того, как Фронт был зарегистрирован официально (к тому времени Коллинз покинул страну). «Если он и не своими руками основал FRAPH, то, во всяком случае, был очень близок к этому», – говорил мне этот чиновник.

В ответ на вопрос, с какой стати ЦРУ или армейской разведке понадобились такие союзники, тот же чиновник добавил: «Нам повсюду нужны свои люди, а поскольку Аристид лишился власти… Нет, я не оправдываю принятые решения, но ведь никто не мог предвидеть, во что превратится FRAPH».

Внутри Госдепартамента уже тогда имелись документы, доказывающие, что члены Фронта насильники и убийцы, однако, как говорит Констан, его «кураторы» никогда не задавали вопросов по этому поводу. Более того, ЦРУ и Разведывательное управление министерства обороны США всячески поощряли деятельность Констана, поскольку она препятствовала возвращению свергнутого президента Аристида; американской разведке, кстати, заранее было известно о планировавшейся акции против «Харлан Каунти», из-за которой вторжение на остров было отложено почти на год.

В разговоре со мной представитель ЦРУ решительно отверг предположение, будто агентство проводило собственную политику. Однако Лоренс Пеццулло, бывший в ту пору послом США на Гаити, вместе с другими официальными лицами публично обвинил ЦРУ в том, что оно умышленно преувеличило угрозу для американского судна и тем самым воспрепятствовало возвращению Аристида, причем преследовало главным образом какие-то свои цели.

– Если я виноват во всем, что они мне приписывают, – говорил мне Констан, – то не меньшая вина ложится и на них самих.

Разрыв

Идиллические отношения Констана с разведкой Соединенных Штатов, по его словам, а также согласно свидетельству некоторых представителей ЦРУ, продолжались вплоть до весны 1994-го, когда Камбурян, вызвав его на встречу, распорядился прихватить с собой рацию.

– Извини, – сказал американец Констану, – но больше нам общаться не придется.

– Почему? – спросил гаитянин.

Камбурян объяснил, что инцидент с «Харлан Каунти» и постоянные выпады Констана против законного президента вызвали у Вашингтона желание прекратить сотрудничество.

Официальные лица утверждают, что на том отношения разведки с Констаном и закончились. Вскоре закончилось и сотрудничество американских военных на Гаити с Фронтом, а в октябре 1994-го американцы взяли штурмом его штаб-квартиру. Опасаясь за свою участь, Констан обратился за помощью к командующему оккупационным корпусом генералу Генри Шелтону.

– Я прямо заявил Шелтону, – рассказывает Констан, – что желал бы знать, на чем будут строиться наши отношения, ибо я не понимаю новых правил.

Генерал Шелтон в то время вел дневник, и, согласно его записям, он не хотел встречаться с Констаном. Но, посоветовавшись с генерал-майором Дэвидом Мидом, решил выяснить, удастся ли добиться от Констана того, что требовалось: во-первых, чтобы тот предоставил полный список членов организации и указал тайники с оружием; во-вторых, назвал главных своих карателей и, в-третьих, чтобы он публично озвучил согласие на возвращение Аристида и преобразовал FRAPH в мирную политическую партию.

«Мы оказали на Констана некоторое психологическое давление, – рассказывал Шелтон. – Сначала я направил к нему Мида. Генерал предупредил Констана, чтобы тот готовился к встрече с большим начальством. Я выждал минут двадцать или тридцать, пока Мид излагал условия. Затем зашел мой охранник, «морской котик», и первым делом простучал все стены, проверяя, нет ли прослушки. Это обычная процедура, но в глазах Констана все это было обставлено как встреча с Крестным отцом. Тут он занервничал».

Мид вышел. Шелтон сообщает дальше: «Констан вскочил, заулыбался, протянул мне руку. Но я сказал себе: «Помни, эти люди понимают только силу». Так что я посмотрел на него в упор и приказал: «Сесть!» Он плюхнулся на стул, и улыбка сползла с его лица. Я сказал: «Мне сообщили, что вы согласны принять все наши условия. Имейте в виду, в противном случае мы начинаем охоту на вас и членов вашей организации». – «Да, да, я на все согласен», – тут же ответил он. Но потом пустился разглагольствовать о том, какую роль он играет в судьбе острова и как много делает FRAPH. Я предоставил ему поболтать секунд десять, затем оборвал и сказал, что меня все это не интересует».

На следующий день Констан выступил с речью, в которой приветствовал возвращение Аристида и объявил себя лидером демократической оппозиции. По данным сотрудника американского правительства, эту речь тезисно набросал его прежний «куратор» из ЦРУ – Камбурян. Сначала он передал ее в американское посольство, и оттуда ее уже «спустили» Констану, который безропотно ее и зачитал.

– Можно было посадить его, – рассказывал мне тот чиновник, – но мы сочли: раз удалось получить от него все, что нам нужно, пусть пока погуляет на свободе.

Если генералу Шелтону не очень-то хотелось иметь дело с Констаном, то другие представители американского правительства готовы были сделать кое-что побольше, чем только присматривать за ним. В Иммиграционной службе мне подтвердили: «было бы немыслимо», чтобы Констан сумел в то время получить визу в Соединенные Штаты без помощи кого-то в правительстве.

– Всем было известно, что он убийца, – рассуждал бывший сотрудник Иммиграционной службы. – Его фотографии висели повсюду.

Мне Констан пояснил, что перед отъездом он «предупредил» кое-кого из американских чиновников и «они, наверное, чем-то поспособствовали».

Высокопоставленный источник в разведке, отказавшись напрямую комментировать дело Констана, все же сказал: «В принципе директор ЦРУ имеет право ввезти в страну от пятидесяти до ста человек разведчиков и осведомителей. Мы все-таки многим обязаны этим людям – они рисковали собой ради блага Соединенных Штатов. Так что мы им говорим: если тебе придет пора удирать, мы тебя вытащим. Если ты захочешь к нам, мы тебя впустим, предоставим дом и так далее… Можно многое сделать, и уж конечно, нужно подергать за всякие веревочки, чтобы обеспечить им визы».

Как Тото вышел на свободу

Дожидаясь депортации в центре предварительного заключения Викомико, Констан пустил в ход все связи, какие имел в Госдепартаменте, а также в Иммиграционной службе, и, чтобы спасти себя, пригрозил разоблачить старых товарищей. С одной стороны, он сулил поведать всему миру подробности своих отношений с ЦРУ, с другой – подал иск против Уоррена Кристофера и Жане Рено с требованием пятидесяти миллионов компенсации за незаконный арест.

«Агенты ЦРУ сотрудничали с истцом», – указал в ходатайстве адвокат.

Для убедительности Констан, как был, в тюремной робе, выступил в декабре в программе «60 минут».

– Я вроде той красотки, которой все домогаются по ночам, а днем делают вид, что незнакомы с ней, – жаловался он Эду Брэдли. – Но я сделаю так, что о нашем романе узнают все.

Бенедикт Ферро, занимавший на момент ареста Констана пост директора Иммиграционной службы по округу Балтимор, столкнулся с проблемами, каких он никогда не знал; это было, по его словам, «нечто из ряда вон выходящее», хотя Ферро проработал в Иммиграционной службе более тридцати лет и вел немало дел, затрагивавших правительственные интересы. После того как Констан озвучил свои угрозы, чиновники, даже занимавшие самые высокие должности в различных правительственных структурах, начали вмешиваться в это дело, хотя уже публично были сделаны заявления администрации, что Констан будет непременно депортирован на родину.

В меморандуме департамента юстиции, подготовленном 24 мая 1996 года («Эммануэль Констан: варианты действий»), значатся имена людей, принимавших решения: Сэмюэль Бергер, заместитель консультанта по национальной безопасности; Строуб Тэлбот, заместитель госсекретаря; Джеми Горелик, заместитель генерального прокурора, и Дэвид Коэн, заместитель оперативного директора ЦРУ.

– Стоило Констану запеть, и все они вылезли на свет божий, – говорит Ферро, который ныне является президентом INSGreencard.com.

Именно тогда, «в одиннадцатом часу», по выражению Ферро, поступила информация о существовании некоего заговора: Констана собираются убить, как только он вернется на родину.

В Иммиграционной службе превалировало мнение, что, даже если заговор существует, единственный возможный вывод – отсрочить депортацию, но не выпускать Констана из американской тюрьмы.