Текст книги "Спи, милый принц"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Для человека, который в течение последних тридцати лет вел жизнь принца Эдуарда, подумал Пауэрскорт, с любовными интригами, карточной игрой, потаенными разъездами en garçon [20]20
  На холостяцкий манер (франц.).


[Закрыть]по увеселительным заведениям Европы, скрытность должна была обратиться в стиль жизни. Слишком много вечеров делал он вид, будто всего лишь играет в бильярд в клубе «Мальборо».

Роузбери начал с выражения соболезнований и сочувствия семье, в которой произошла столь страшная трагедия. Он говорил о своем долгом знакомстве с Александрой и Эдуардом, о частых посещениях им Мальборо-Хауса и Сандринхема, об уик-эндах в собственных его домах, в Ментморе и Далмени. Упомянул о своей давней близости с королевой Викторией и людьми ее Двора.

– Мне нередко случалось повторять, Ваше королевское высочество, – он легко склонил голову, глядя на принца Уэльского, – что за всю мою жизнь я встречал только двух людей, внушавших мне страх. Одним был старый громила Бисмарк. Другим – маленькая женщина, ваша матушка, Королева.

Принц Уэльский слабо улыбнулся, Шепстоуну удалось выдавить подобие смешка. Пауэрскорту ни разу не приходилось слышать выступлений Роузбери в Палате лордов. Правда, однажды он присутствовал на митинге, где Роузбери выступал вместе с Гладстоном [21]21
  Уильям Юарт Гладстон (1809–1898) – английский государственный деятель, премьер-министр Великобритании в 1868–1874,1880-1885,1886,1892–1894 годах; лидер Либеральной партии с 1868 года.


[Закрыть], – речь Великого Старика показалась на фоне элегантного красноречия Роузбери многословной и мрачной. Но чтобы друг его говорил с такой силой, Пауэрскорт не слышал еще никогда.

– Разумеется, я понимаю, что заставляет вас сомневаться в необходимости выставить это прискорбное дело под холодный свет дня. Разумеется, мне ведомо, что в сокрытии его присутствуют привлекательные стороны, что опий секретности есть зелье сильное и вызывающее привыкание. Разумеется, я сознаю ваши опасения относительно того, что может ожидать нас по другую сторону этих закрытых дверей, какие темные призраки способны явиться, чтобы лишить покоя вас и вашу семью.

– Однако, Ваше королевское высочество, – Роузбери говорил теперь очень тихо, переводя взгляд с принца Уэльского на безмолвствовавшего у камина Сутера и обратно, – я думаю, что существуют соображения порядка более высокого, другие стяги, верность которым нам следует хранить. Я попросил бы вас подумать о правде. И прежде всего, о правде в отношении к моей профессии, к политике. Конечно, политика может быть делом грязным, запятнанным продажностью и коррупцией, опозоренным обманными призывами к избирателям и отвратительными сделками фракций. И все же, около шестисот членов Палаты общин и тысяча – моей Палаты лордов торжественно поклялись хранить верность Королеве. А для того, кто приносит такую присягу, это очень серьезно. Подумайте, что почувствуют и как отреагируют эти люди, узнав, что их принц Уэльский скрыл от них нечто, солгал им о столь важном событии, как смерть второго в линии наследования трона человека. В политике нет зрелища более уродливого, чем Палата общин, осознавшая, что ее обманули. Они пересчитают все суммы, которые утверждают каждый год, дабы поддерживать уровень жизни королевской семьи, и все их инстинкты толкнут их на то, чтобы отомстить вам любым способом, какой они сумеют отыскать.

Подумайте также о правде и о церкви Англии. Наша церковь не является уже той силой, какой была когда-то – Дарвин и те, кто переходит на сторону Рима, ослабили ее, и все-таки она остается церковью нашей страны. Люди сгорали на кострах, чтобы дать ей жизнь. Епископы ее назначаются именем Королевы, состоящей главой этой церкви, каковую когда-нибудь придется возглавить и вам. Сможете ли вы, стоя на коронации в окружении князей церкви и государства, сказать, что будете хранить священные законы Божий и соблюдать Его Заповеди?

Если не считать мягких каденций Роузбери, в комнате не раздавалось ни звука. Снаружи падал густой снег, укутывая тех, кто находился в доме, в новые слои белизны.

– Подумайте и о вещах еще более нематериальных, но более ценных, чем сама правда. Подумайте об отношениях между королевской семьей и рядовыми гражданами страны. Для некоторых из них, тех, кто учился в наших великих частных школах либо служил в армии, верность и патриотизм воплощаются в особах Королевы и членов ее семьи. Можно хранить верность флагу страны, знамени своего полка или своему Итонскому колледжу, однако высшая верность, подвигающая людей на смерть за свою страну, вдохновляется Королевой и принцами крови. Люди среднего класса впитывают ее, вырастая; войдите в дома рядовых граждан этой страны, людей, которые тяжко трудятся ради того, чтобы улучшить свою долю и долю тех, кто придет им на смену, войдите в эти дома, и вы увидите верность, ярким светом горящую у семейного очага. Вы увидите на стенах портреты Королевы или картины, изображающие отдаленные уголки империи. Это те люди, которые оборачиваются и размахивают грошовыми трещотками, когда мимо проезжает особа королевской крови, люди, которые часами стояли в очередях, чтобы попасть на парад юбилейного года. Они верят вам – предадите ли вы их доверие? Нарушьте его и вы нарушите связь, соединяющую народ с сувереном. Нарушьте его – допустите, чтобы вас уличили в этом, – и вся королевская конница, вся королевская рать не смогут его восстановить.

Если вы не встанете в этом деле на сторону истины, подумайте о других истинах, других обязанностях, которым вы измените. Подумайте о долге честности, о требовании говорить правду, сколь бы неприятной она ни была. Сама плоть этой страны, ее нравственный центр, ее правовая система зиждятся, как целое, на предположении, что люди будут говорить правду. Но если вы этого не делаете, почему должны делать это ваши подданные? Во имя честности, во имя вашей ответственности перед парламентом и церковью этой страны, вашей страны, нашей страны, я призываю вас поступить так, как вы и сами считаете правильным поступить. Сказать правду. Смириться с последствиями. Выполнить ваши обязанности перед страной.

Еще не закончив, Роузбери понял, что говорит впустую. Почувствовал себя человеком, плывущим навстречу приливной волне.

– Мой дорогой Роузбери, – сказал принц Уэльский. – Я так вам благодарен. Я всегда полагал, что рано или поздно ваше красноречие сделает вас премьер-министром. Теперь я в этом уверен. И все же, в настоящем случае я, хотя бы раз, намереваюсь последовать правилу моего отца.

Пауэрскорт внутренне застонал, ожидая услышать некую неуклюжую немецкую сентенцию принца Альберта.

– Он всегда говорил: прежде чем решить какой-то вопрос, переспи с ним. Это я и собираюсь сделать. Однако могу ли я попросить вас, джентльмены, и в особенности вас, лорд Пауэрскорт, подумать о том, как именно можем мы скрыть эту историю, буде решение окажется именно таким. И могу ли я попросить вас изложить для меня ваши соображения на бумаге – обещаю, что в чужие руки ваша записка не попадет.

– Не больше одной страницы, – посоветовал Сутер, когда принц удалился в свои покои. – Иначе может выйти сцена. Скажем, к девяти утра, хорошо, джентльмены? И огромное вам спасибо за помощь.

После чего Сутер и Шепстоун выскользнули в ночь, оставив гостиную в распоряжении Роузбери и Пауэрскорта.

– К девяти, – сокрушенно произнес Роузбери. – Не думаю, что он хоть раз поднимался в девять утра со времени, когда и самому ему было девять. Как по-вашему, Фрэнсис, какое решение примет старый лицемер?

– Я не питаю ни малейших сомнений, – ответил Пауэрскорт, – в том, что он намерен все утаить. Как на ваш вкус кончина от инфлюэнцы?

7

Немногие спали той ночью в Сандринхеме. Снаружи все падал снег, покрывая огромные шиферные крыши и гравий подъездной дорожки, облекая высокие деревья в причудливые наряды.

Памятная записка Роузбери – Пауэрскорта, начертанная блестящим каллиграфическим почерком Роузбери, ожидала в гостиной Сандринхем-Хауса девятичасового совещания.

Предмет: Предстоящие дни.

1. Если убийство следует утаить, необходимо указать иную причину смерти. Наилучшим решением является смерть от инфлюэнцы. Принц Эдди уже страдал от простуды. В последние недели эта болезнь стала причиной многих трагических кончин. Еще одна никого не удивит.

2. Для того чтобы смерть от инфлюэнцы могла стать прикрытием случившегося, принц Эдди должен, если можно так выразиться, оставаться в живых еще два-три дня. Сегодня в полдень или же завтра необходимо будет вывесить здесь, на Нориджских воротах, а также на двери Мальборо-Хауса извещение о том, что имеются серьезные причины для опасений и что из Лондона затребован дополнительный медицинский персонал. На следующий день это извещение должно появиться в газетах.

3. Назавтра будут обнародованы два новых бюллетеня. Каждый последующий будет мрачнее предыдущего. Оба появятся в газетах во вторник.

4. В назначенный день надлежит обнародовать последний бюллетень, извещающий о кончине принца Эдди. Кончина состоится утром, скажем, в одиннадцатъ часов, что даст газетам время для подготовки специальных выпусков.

5. Сэр Джордж Тревельян, личный секретарь ЕВ Королевы, мастерски обращается с газетами. В особенности близок он с издателем «Таймс». Сэра Джорджа необходимо посвятить в тайну этой болезни и доверить ему отношения с прессой.

6. Возвращаясь к сегодняшнему дню, важно, чтобы джентльмены из армии получили доступ к телу и чтобы комната была вычищена. Сегодня в полдень в церкви придется устроить молебен за здравие больного принца. Следует порекомендовать всему домашнему персоналу, если не обязать его, присутствовать на этом молебне. Во время молебна можно будет позаботиться о теле. Можно будет также быстро осмотреть кровлю дома, дабы установить, не имели ль на ней место какие-либо непредусмотренные передвижения.

7. Подлинные причины смерти принца Эдди придется открыть еще двум людям. Один – это премьер-министр, чья власть может понадобиться для того, чтобы ускорить предстоящее расследование. Другой – комиссар столичной полиции, у которого имеются досье на все известные ирландские подрывные элементы и который способен оказать помощь, если при расследовании выявятся подозреваемые иностранного происхождения.

Принц Уэльский читал медленно, порой останавливаясь, чтобы протереть очки. Сутер и Шепстоун деловито строчили что-то в лежащих перед ними блокнотах.

– По-моему, план превосходен, – сказал принц Уэльский, вставая и подходя к высокому окну, чтобы окинуть взглядом лежащий за ним пустой белый простор. – Что ж, теперь мне надлежит принять решение. Я не чувствовал себя способным сделать это, не поняв, какой у нас имеется выбор. Сутер, Шепстоун, как по-вашему, этот план может сработать?

Преданные придворные высказали свое мнение, сводившееся к тому, что при должной распорядительности, а также при условии, что не возникнет непредвиденных обстоятельств наподобие утечки сведений о случившемся на самом деле, план можно будет выполнить, и с успехом.

«Никогда не говорить "да" и никогда не говорить "нет", – сказал себе Пауэрскорт, вспомнив прежние слова Роузбери. – Ваши спины хорошо прикрыты, джентльмены. Если что-либо пойдет не так, вас никто винить не станет. Не сомневаюсь, что вы уже занесли на эти листки свои сомнения и оговорки – собственной безопасности ради. Если план сорвется, вся вина за это ляжет на Роузбери и меня».

Всю свою жизнь Роузбери зачарованно наблюдал за тем, как люди принимают решения. Он видел политиков, принимавших важнейшие решения в спешке или по капризу, или потому, что им не удавалось придумать себе другого занятия, или потому, что они считали необходимым продемонстрировать окружающим свою распорядительность, а в одном случае так и просто по той причине, что министр боялся не поспеть в оперу. И глядя на стоящего у норфолкского окна принца Уэльского, Роузбери сознавал, что наблюдает за принятием самого странного решения, с каким ему приходилось когда-либо сталкиваться.

– Хорошо. Хорошо, – произнес принц Уэльский. – Я хочу, чтобы убийство моего сына было скрыто. Таково мое окончательное решение. Вы позаботитесь о деталях, джентльмены?

Первым молчание, воцарившееся в гостиной после ухода принца Уэльского, нарушил сэр Уильям Сутер.

– Джентльмены, – провозгласил он с довольным видом человека, берущего в свои руки ведение совещания, – мы чрезвычайно благодарны вам обоим. Позвольте мне попытаться распределить те задачи, которые нам предстоит решить для успешного выполнения вашего плана. У нас осталось несколько дней, в течение коих нам придется поддерживать необходимый обман. После этого мы отправим нашу ложь в учебники истории.

А вот это, подумал Пауэрскорт, сообразивший, что он, похоже, недооценивал Сутера, совсем неплохо. Облапошить историю. Обжулить будущее.

– Лорд Роузбери, может ли королевская семья еще раз воспользоваться вашей добротой и великодушием? Ваше предложение относительно Тревельяна великолепно. Можем ли мы попросить вас со всей быстротой отправиться в Лондон и переговорить с ним лично? Я не решаюсь доверить эти сведения почтовой бумаге, ни даже телеграфному аппарату. Очень важно, чтобы Тревельян сколь возможно быстрее узнал то, что известно нам. Поезд принца Уэльского стоит сейчас на станции Вулфертон, готовый принять любого пассажира. Если вы отправитесь сейчас же, Тревельян сможет встать в наши ряды уже после полудня.

– Минутку, – очень тихо произнес Роузбери. Он сидел, обхватив голову руками, и голос его звучал так, точно доносился из какой-то дальней дали. – Прошу вас, джентльмены, подождите минутку.

Сутер, Шепстоун и Пауэрскорт внимательно вглядывались в лицо Роузбери, тонкие черты коего искажало некое внутреннее напряжение. Он поднял на них взгляд.

– Разумеется, я отправлюсь, чтобы поговорить с Тревельяном в Лондон или Осборн [22]22
  Осборн-Хаус – резиденция королевы Виктории на острове Уайт.


[Закрыть]– в любое место, в котором он сейчас пребывает. Однако поразмыслите, молю вас. Мы вот-вот совершим один из величайших подлогов в истории нашей монархии. Я не сомневаюсь в искренности тех, кто желает его, или в важности причин, толкающих нас к подобному выбору. Однако нам нужен план. Если мы намереваемся обмануть историю, о чем вы, сэр Уильям, только что говорили, нам необходима уверенность в том, что карты наши краплены, так сказать, должным образом, жокеи подкуплены, а в игральные кости налит свинец.

У нас имеется огромное преимущество. Никто никогда не заподозрит даже возможности подобного обмана. История всегда писалась победителями. И их версии происшедшего занимали первые места. Побежденные могли гнить в тюремных темницах или гибнуть на полях битв. Они никогда не рассказывали историю по-своему, а если и рассказывали, то, как правило, слишком поздно.

Однако, джентльмены, мы должны тщательно все подготовить. Во-первых, необходимо установить дату смерти. Затем я предлагаю двинуться от этой даты к сегодняшнему воскресному утру, решая наперед, какие сведения мы будем давать. Это то же, что писать пьесу в обратном порядке. Нам известен последний акт, смерть принца, так же, как Шекспиру, надо полагать, известно было, что «Гамлет» закончится смертью его принца. Гамлет был, к тому же, датчанином – это облегчало задачи автора. Нам надлежит написать для нашей драмы акты с первого по пятый, иначе у нас ничего не получится.

– Вы хотите сказать, Роузбери, – произнес Сутер тоном человека, заплывшего в не нанесенные на карты воды, – что мы должны расписать все, как пьесу?

– Пока не уверен. Но считаю, что нам следует спокойно все взвесить. Может кто-либо из вас назвать хотя бы одно чрезвычайно существенное обстоятельство, о котором мы пока ничего не знаем? Обстоятельство, жизненно важное для нашего успеха?

– Как ни странно, могу я. Я думал об этом все утро, Роузбери, – Пауэрскорт смотрел в окно на занесенное снегом озеро.

– И о чем же вы думали, Фрэнсис?

– Если говорить без затей, я думал вот о чем, – Пауэрскорт окинул взглядом гостиную. Сутер обеспокоенно смотрел на огонь в камине; сэр Бартл имел вид отсутствующий, как если бы он надеялся, что и убийство, и необходимость скрывать его возьмут да и рассосутся сами собой; Роузбери кошачьей походкой прохаживался по комнате взад-вперед. – Мы знаем, что принц Эдди должен умереть от инфлюэнцы. Люди умирают от нее то и дело. Однако мы не можем просто объявить всему свету, что он умер от нее – умер, и дело с концом. Нам необходима связная история, газетные извещения о состоянии его здоровья и тому подобное. Но мы же не знаем, как долго способна продлиться эта болезнь. Возможно, два дня. Возможно, десять, двадцать. И пока мы не знаем этого, мы не в состоянии определить день, в который закончится упомянутый Роузбери пятый акт. А, как вы понимаете, пока нам не известна дата окончания пятого акта, мы не знаем и того, чем заполнить четыре предшествующих. И, не зная этого, мы, попросту говоря, блуждаем в потемках.

– Есть в доме какие-нибудь врачи? – Роузбери явно не терпелось побыстрее дать событиям ход. – Я имею в виду, врачи, которым все известно.

– Доктор Бродбент все еще здесь. Доктор Манби наверняка где-то неподалеку. Я могу вызвать его, – возможность предпринять что-либо в своем мире, мире личного секретаря, а не заниматься сочинением пьес, похоже, взбодрила Сутера.

– Тогда вызовите обоих, и немедленно. Возможно, нам стоит через час снова собраться здесь.

Роузбери покинул гостиную, поманив за собой и Пауэрскорта. Они вышли из парадных дверей дома на неумолимый холод, и редкий снег начал понемногу запорашивать их плотные пальто. Солдаты были повсюду – патрулировали, стараясь не попадаться никому на глаза, окрестности, описывали круги вокруг озера и кустарников парка. Откуда же он их взял столько этот майор Дони? – подивился Пауэрскорт. Он же начал с четырнадцати. А теперь их, должно быть, самое малое, пятьдесят. Если так пойдет и дальше, к концу недели Дони будет командовать полком.

На двух этих врачах можно было изучать законы контраста. Манби, высокому и худому, было на вид немного за тридцать. Все в его облике отдавало сельским жителем – здоровый цвет лица, непритязательный твид. Бродбент же был существом городским – дородность, редеющие волосы, чрезвычайно респектабельный черный костюм, большой, устрашающий саквояж.

Круглый стол и шесть обеденных кресел, позаимствованные из другой комнаты, стояли в углу гостиной, приготовленные для совещания.

– Доктор Манби, доктор Бродбент, – произнес Сутер тоном на редкость елейным. – Спасибо, что оторвались от дел, дабы поделиться с нами вашими познаниями. Положение, в которое мы поставлены, вам обоим известно, как и выбранный нами способ разрешения возникших затруднений. Нам нужен лишь небольшой практический совет. Роузбери?

Придворный до мозга костей, подумал Пауэрскорт. Передайте пакет, передайте тело, передайте труп. Пусть Роузбери задает вопросы, связанные с тем, что могут впоследствии назвать роковым решением, тогда на Сутера никакой вины в будущем не ляжет.

– Джентльмены, – произнес Роузбери лучшим своим голосом, обыкновенно приберегавшимся им для Палаты лордов. – Вопрос наш прост. Сколько времени требуется человеку, чтобы скончаться от инфлюэнцы? Речь идет о молодом мужчине лет примерно двадцати восьми, обладателе крепкого, во всех отношениях, здоровья.

– Вопрос далеко не так прост, как кажется, – Бродбент опустил взгляд на свой саквояж, как будто тот вмещал все медицинские тайны жертв инфлюэнцы. – Ответ на него зависит от самых разных факторов.

При таких темпах мы тут целый день проторчим, подумал Пауэрскорт, наблюдая, как мужчина в черном старается увильнуть от ответственности.

– Понимаете ли, при этой болезни наблюдается немалое число симптомов. Возраст – это лишь один из факторов и, быть может, не самый важный. Бывали случаи, когда болезнь растягивалась на три, на четыре недели, а после пациент поправлялся, бывало же и так, что заболевание развивалось гораздо быстрее.

Пауэрскорт глянул на Роузбери, пытаясь определить реакцию друга на эти проволочки. Выйдет ли бывший министр иностранных дел из себя?

Проблеск раздражения мелькнул на лице Роузбери.

– Мне кажется, мы не понимаем друг друга. Вы оба, джентльмены, знаете, о ком идет речь. Существуют причины, раскрывать их я не вправе, которые требуют, чтобы мы утаили обстоятельства смерти Эдди. Я могу сказать лишь, что причины эти связаны с безопасностью государства.

Насчет безопасности государства Роузбери выдумал только что. Он помолчал, дабы мысли о ней поосновательнее укоренились в сознании его собеседников. Что же, подумал Пауэрскорт, вот вам прекрасное оправдание для сокрытия правды. Оно, как снег снаружи, способно прикрыть собою все.

– Мы намереваемся сообщить всему миру, – продолжал Роузбери, – что принц Эдди не был убит, но умер от инфлюэнцы. Нам нужно объявить о его болезни. Нужно сочинить медицинские бюллетени на каждый день – до дня второй его кончины, если вы понимаете, о чем я. Нам хотелось бы, чтобы процесс этот оказался недолгим, дабы можно было должным образом оплакать покойного. В настоящий момент члены семьи находятся в положении нестерпимом. Однако мы не хотим, чтобы болезнь заняла столь мало времени, что приобрела бы облик недостоверный и маловероятный. Доктор Манби, вы человек местный. Какой срок представляется вам разумным? Для того, чтобы все выглядело правдоподобно, естественно.

– Я, разумеется, разделяю сомнения моего коллеги, – начал Манби.

О Господи, подумал Пауэрскорт. Еще один. И с новыми увертками, черт бы их побрал. Скоро они начнут распространяться о клятве Гиппократа. Однако он ошибся.

– Ключевой фактор, как я полагаю, состоит в том, страдал ли больной одной только инфлюэнцей или же она сопровождалась еще какой-то болезнью, которая могла ускорить процесс. Инфлюэнце нередко сопутствует пневмония – двое моих пациентов скончались недавно не от самой инфлюэнцы, но от этого страшного второго заболевания. Если пневмония развивается быстро, можно ожидать, что больной пройдет через период неустойчивых состояний – сегодня он может казаться идущим на поправку, завтра появляется очень высокая температура, а послезавтра – рецидив. При таких обстоятельствах больной может умереть за четыре-пять дней, хоть это и выглядит как слишком стремительный ход болезни. Сейчас преобладающим в Норфолке тенденциям подобного состояния отвечает срок от шести до девяти дней.

– Вы готовы согласиться с этим анализом, доктор Бродбент? – Роузбери не терпелось двинуться дальше, пока не возникли новые медицинские осложнения.

– Мне, разумеется, не известны особенности данной сельской местности.

Опять он за свое, подумал Пауэрскорт, украдкой бросая взгляд на часы.

– Однако, в общем и целом, протекание – возможное протекание – болезни описано весьма точно.

– Благодарю вас, доктор Бродбент, – аккуратно оборвал его в конце предложения Роузбери. Пауэрскорт чувствовал, что Бродбент готов был еще минуты три-четыре распространяться о привходящих обстоятельствах и несчастливых побочных эффектах. – Разрешите мне попробовать подытожить нашу позицию на конкретном примере, – Роузбери одарил медицинских джентльменов слабой улыбкой. – Допустим, принц подхватил инфлюэнцу в конце прошлой недели. Мы знаем, что он страдал от простуды. В пятницу, два дня назад, болезнь приняла серьезный оборот.

Быстро появились симптомы пневмонии. В течение уик-энда и первых трех дней следующей недели больному становилось то лучше, то хуже – так, как это описал доктор Манби. К четвергу он мог скончаться.

– Я бы сказал, звучит даже слишком правдоподобно, – произнес доктор Манби. – Вы согласны со мной, Бродбент?

Удивительно, но Бродбент был согласен. Еще более удивительным было то, что проделал затем Роузбери.

– Сутер, у вас здесь найдутся бумага и перья?

Сэр Уильям извлек и то, и другое из ящиков стола.

– Джентльмены, я собираюсь задать вам довольно тягостную задачу. И боюсь, выполнить ее придется сейчас. Таково ясно выраженное желание принца Уэльского.

А вот это он сочинил, подумал Пауэрскорт. И сочинил, чтобы не дать им отвертеться от того, что от них требуется.

Роузбери быстро написал на пяти разных листках по одному слову. Воскресенье. Понедельник. Вторник. Среда. Четверг.

– Я просил бы вас помнить – то, что вы напишете о состоянии принца в воскресенье, станет первой новостью, какая попадет в газеты. Одного бюллетеня будет достаточно. Газеты напечатают его в понедельник, понедельничные бюллетени будут напечатаны во вторник и так далее. На каждый день с понедельника по четверг, джентльмены, нам требуется по два медицинских бюллетеня. Они будут подписаны вашими именами. И будут вывешиваться на ограде Сандринхем-Хауса и в Мальборо-Хаусе.

Бюллетени должны быть краткими, но при этом внушающими доверие. По паре предложений в каждом, этого вполне хватит. Выбор дня, в который будет упомянута пневмония, мы оставляем на ваше усмотрение. Думаю, третий бюллетень следует обнародовать под вечер среды. И думаю также, что вам придется написать еще один вариант, выжидательный, на случай, если он нам вдруг понадобится. Изменений в состоянии больного не наблюдается, что-нибудь в этом роде.

– Вам известно, лорд Роузбери, когда он должен умереть? – практично осведомился Манби, нацеливая перо на свой воскресный листок.

– Разумеется, доктор Манби. Я как раз собирался перейти к этому. Принцу Эдди, герцогу Кларенсскому и Авондэйлскому, предстоит скончаться в четверг в девять утра, это позволит газетам подготовить к пятнице специальные выпуски.

Теперь мы оставим вас наедине с этой неприятной задачей. А сами займемся с прочими джентльменами подготовкой других разъяснительных документов, которые будут направляться в газеты вместе с вашими бюллетенями. – Роузбери уже полностью овладел ситуацией. – Удачливые генералы, – сообщил он двум докторам, вставая, чтобы вывести из гостиной остальные части своей маленькой армии, – ничего не оставляют на волю случая. Все планируется. Все подготавливается. Если мы хотим, чтобы наша версия получилась достоверной, мы должны заставить людей поверить одной большой лжи. А они сделают это с куда большим вероятием, если нам удастся подпереть большую ложь множеством малых. – Нам придется, – он взглянул на Сутера и Шепстоуна, – сочинить это множество, дабы подкрепить бюллетени, – когда ему в первый раз занемоглось, когда послали за врачами, все его выходы под открытое небо, чтобы поохотиться и так далее, выходы, которые могли привести принца в подобное состояние или усугубить его.

– Лорд Роузбери, – не без печали произнес Бродбент, – вы ни о чем не забыли?

– Наверняка забыл, дорогой мой Бродбент. Вот только о чем? – просветите меня, прошу вас. Во времена, подобные этим, никакая помощь не бывает излишней.

– Сегодня воскресенье, – сказал доктор Бродбент. – Вы хотите сказать, что собираетесь поместить в газетах первый бюллетень уже завтра?

– Вот именно. Поэтому вам, джентльмены, следует поспешить. Личный поезд принца Уэльского ожидает меня, дабы на полной скорости отвезти в Лондон. Там мне предстоит встретиться с личным секретарем Королевы. И мы вместе договоримся о встрече с издателем «Таймс» – нынешним вечером. Вот тогда-то и начнет писаться нужная нам история всего этого дела. Официальная, я имею в виду, история. Что касается другой истории, истории тайной, истории тайн, то могу сказать одно: дальше – лишь молчание.