Текст книги "Спи, милый принц"
Автор книги: Дэвид Дикинсон
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
25
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт ожидал в ложе королевского Альберт-Холла леди Люси Гамильтон – ожидал, чтобы послушать вместе с ней исполнение Девятой симфонии Бетховена.
Кошмарный принц Альберт, думал он, ожидая; у нас есть его огромная позолоченная статуя – отсюда до нее рукой подать, он сидит, размышляя, над Кенсингтон-Гарденз. Есть его сын, принц Уэльский, чью жизнь тираническое воспитание отца далеко не улучшило. И есть покойный внук, убитый за похоть, за сосуд его нечистых вожделений. Быть может, они уже встретились – там, на другой стороне. Пауэрскорт не думал, что у принца Альберта найдется много общего с принцем Эдди, герцогом Кларенсским и Авондэйлским.
«Какие добрые дела совершил ты в сроки своей земной жизни, внук Эдди?»
«Я наградил сифилисом кучу людей, дедушка».
Но тут она растворила дверь – снова в каренинской шубке.
– Леди Люси! Как же я рад вас видеть!
– Спасибо, что пригласили меня сюда, лорд Фрэнсис. Да еще и в ложу! Всегда любила Бетховена.
Они уселись, их было только двое в этой ложе, способной вместить восемь человек.
– Лорд Фрэнсис, – леди Люси вглядывалась в публику под ними. – Этот зал так похож на римский амфитеатр – вроде тех, что стоят в Вероне или Оранже. Как вы думаете, найдется здесь место для хлеба и зрелищ?
Относительно хлеба Пауэрскорт сомневался. Для зрелищ же места было предостаточно. Он вдруг увидел себя сидящим в императорской ложе Колизея. Он был Августом, а может быть, и Нероном. Внизу бились насмерть двое гладиаторов. Оба были изранены, быстрая кровь стекала с их тел на горячую землю Рима. Вот один поверг другого и замер над побежденным, воздев меч, готовый нанести последний удар. Толпа римлян взревела, жаждая крови. Нерон-Пауэрскорт повернулся к своей супруге, чтобы спросить, какая участь ожидает лежащего внизу человека. Супруга коснулась его руки.
– Лорд Пауэрскорт. Дирижер, – леди Люси и не ведала о выпавшей ей роли царицы игрищ.
Дирижер, герр доктор Гирш из Вены, оказался человеком худым, высоким, начинавшим лысеть. Занимая дирижерское место, он нервно одергивал манжеты сорочки. Вот он подготовил оркестр – улыбка туда, взмах палочкой сюда. Публика все еще шелестела, устраиваясь, – кто-то проглядывал программку, кто-то переговаривался со знакомыми. Герр Гирш привел Девятую Бетховена в неторопливое, чуть слышное движение. Очень мягкое, очень нежное. А следом Бетховен барабанами и трубами призвал публику к вниманию. Слушать – там, на задах! Довольно болтать, добрые граждане Берлина, Гамбурга, Лондона! Я поведу вас в странствие! Я, Бетховен!
Две темы – марши и танцы, временами лирические, временами воинственные, проносились по залу. Дирижер широкими движениями перечеркивал оркестр, не останавливаясь ни на миг, не заглядывая в раскрытую перед ним партитуру. Лоб его уже покрыла поблескивающая пленка пота.
Но вот третья тема повлекла слушателей совсем в другой мир.
Все началось словно бы с гимна, с грустного звука, звука несказанной печали. Бетховен оплакивает бедствия этого мира, думал замерший в ложе Пауэрскорт. Sunt lacrimae rerum [80]80
Слезы сочувствия есть (лат.).
[Закрыть]. Да, это они – строки из «Энеиды» Вергилия, перевоплощенные в музыку пятидесятилетним германским гением. Слезы – вот средоточие всего, печаль в самом сердце Вселенной. Слезы, сокрытые в сердцевине всех вещей.
И тут настроение музыки изменилось.
Любовь растеклась по Альберт-Холлу.
Любовь проплыла сквозь его крышу и повисла над Лондоном.
А потом она развернулась и понеслась выше и выше, кружа, сметая все на пути, воспаряя в пространство, лежащее за пределами планетных орбит, за пределами Млечного пути.
Осколки Божьей любви наплывали с небесных сфер, звездной пылью опадая на землю.
Дирижер наклонился теперь вперед, палочка его ласкала струнные, точно сметая пыльцу с чего-то совсем хрупкого, подобного крыльям бабочки. Внизу, на арене, воцарился великий покой, публика словно приготовлялась к странствию по бетховенской вселенной любви. За спинами Пауэрскорта и леди Люси стояли в ожидании шесть пустых кресел. Ангелы приближаются, думал Пауэрскорт, ангелы нисходят на землю, чтобы послушать музыку. Они будут сидеть здесь терпеливо, перевив крылья. А после взлетят над улицами Кенсингтона, чтобы присоединиться среди созвездий к гимну любви.
Любовь долго терпит, милосердствует: любовь все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит. Один из ангелов читает наставление, думал Пауэрскорт, наставление леди Люси и мне – здесь, в ложе Альберт-Холла. «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Здесь пребывают сии три: вера, надежда, любовь. Но любовь из них больше» [81]81
Первое послание к Коринфянам. 13, 4-13.
[Закрыть]. Ангел спустился. Музыка воспаряла все выше.
Любовь где-то рядом, она стучится в райские врата, высоко, высоко над улицами Лондона, величаво шествует в бесконечность. Любовь Бетховена. Божья любовь.
Когда эта тема отзвучала, Пауэрскорт повернулся, очень тихо, чтобы взглянуть на сидящую рядом леди Люси. Та нежно улыбалась, в глазах ее стояли слезы. Sunt lacrimae rerum.Пока четвертая часть симфонии возвращала публику Альберт-Холла на землю, Пауэрскорт рылся по карманам. Говорить же нельзя. Только не здесь. И не сейчас. Бетховен может прогневаться. А Бог так и вовсе перуны послать. Да где же карандаш? У него где-то был карандаш. Вот он. А писать есть на чем? Нет, только старый многажды сложенный номер газеты и отыскался в одном из карманов. Пауэрскорт извлек его на свет. Нашел пустое место – внутри рекламы горчицы «Колманз». И разместил на нем свое послание.
«Люси. Я люблю вас. Вы выйдете за меня? Фрэнсис».
Он легонько дотронулся до ее плеча, вручил ей смятую газету, ткнув пальцем в написанное.
Леди Люси улыбнулась ему. Слез уже не было. Она повела по воздуху пальцами, словно выписывая некие слова. Господи, это еще что такое, что за знаки она ему подает? Но тут он понял. У леди Люси нет карандаша. Он протянул ей свой. Вот такой отныне и станет наша жизнь, подумал он. Мы будем делиться всем – карандашами, программками Альберт-Холла, любовью.
Газета вернулась к нему. Ответ оказался упрятанным в другой рекламе, на сей раз – заварного крема «Птичий глаз». Пауэрскорт предпочел бы горчицу. Заварной крем он на дух не переносил.
«Фрэнсис. Конечно, выйду. Люблю, Люси».
Она отобрала у него газету и аккуратно уложила ее в сумочку. Надеяться, что мужчина догадается сохранить такую вещь, думала она, – дело решительно невозможное. Даже Фрэнсис. Хотя Фрэнсис, возможно, и догадается.
Бетховен уже приступил к последней части симфонии. Хор поднялся на ноги. Шиллерова ода «К радости» сотрясала зал. Вальсы и марши возвратились, чтобы принять новое обличье.
Кто сберег в житейской вьюге
Дружбу друга своего,
Верен был своей подруге,
Влейся в наше торжество!
Леди Люси накрыла ладошкой ладонь Пауэрскорта. В темноте можно. Все равно никто не увидит. И вдруг ей стало все равно. Ей хотелось кричать, петь собственный гимн любви и счастью, обретенным ею с помощью Бетховена и Шиллера. И Фрэнсиса. Свою оду «К радости».
– Фрэнсис, – леди Люси Гамильтон и лорд Фрэнсис Пауэрскорт возвращались на Маркем-сквер в кебе, погромыхивавшем по Кромвель-Роуд. – Мне больше не обязательно называть тебя лордом Фрэнсисом, правда? Я хочу сказать – теперь. И ты не обязан называть меня леди Люси.
Голова ее лежала на плече Пауэрскорта. Уж очень холодно было снаружи.
– Ну, я всегда называл тебя леди Люси. Мысленно то есть.
– Да нет, я не против, называй меня леди Люси и дальше. Как-никак, это свидетельствует о подлинном уважении, не правда ли?
Пауэрскорт усмехнулся.
– А что ты скажешь Роберту?
– Роберту, ах да, Роберту, – леди Люси еще плотнее прижалась к плечу Пауэрскорта. – Знаешь, на днях он спросил, не собираюсь ли я выйти за тебя замуж. Вот так, просто. Думаю, я единственная оставшаяся незамужней из матерей мальчиков его школы. Наверное, это и навело его на мысль.
Она вспомнила их разговор: Роберта, довольного тем, что он покончил со школьным заданием по латыни, с существительными второго склонения, себя, сражающуюся с последним сочинением Генри Джеймса.
– Мам, а ты не думаешь выйти за лорда Пауэрскорта?
Леди Люси некоторое время собиралась с мыслями. Какие странные вещи говорит иногда Роберт. Впрочем, она и сама думала об этом – всего минуту назад. В Генри Джеймса так сразу не вникнешь.
– Ну, милый… – что бы ему такое сказать? Наверное, самое верное – правду, и чем раньше, тем лучше. – Я вышла бы, если бы он меня попросил. Но этого пока не случилось.
– А он попросит?
– Надеюсь. Надеюсь, что рано или поздно он на это решится. Вероятно.
– И ты тогда согласишься?
– Да, – она рассмеялась. – Да, тогда соглашусь.
Роберт почему-то не сомневался, что лорд Пауэрскорт попросит. Мама же вон какая красивая. Все мальчики в его школе так и говорят.
– А что ты об этом думаешь, Роберт? О том, что мы вдруг возьмем да и поженимся?
– Ну, он здорово вяжет узлы и вообще хорошо управляется с моим кораблем, – ответил практичный Роберт.
– Я думаю, ему приходится думать и о другом. Очень часто.
И леди Люси объяснила Роберту, что Пауэрскорт – следователь, что он раскрывает преступления, иногда даже убийства. А по временам выполняет секретные поручения правительства – он и в Венецию ездил с таким поручением. Глаза у мальчика становились все больше и больше.
– Так он ездил в Венецию с секретным заданием? И когда мы были на Круглом пруду, он тоже обдумывал всякие тайны? Ух ты! – Роберт примолк, усваивая новые сведения. – Мам?
– Да, милый?
– А можно, я в школе об этом расскажу? Если ты за него выйдешь. О том, чем он занимается – лорд Фрэнсис. О расследованиях.
– Только совсем немного, милый. Совсем немного.
Кэб, уже выехавший на последнюю прямую, медленно катил по челсийской Кингз-Роуд. Полная луна время от времени показывалась над крышами Слоун-сквер.
– Так что, сам понимаешь, Фрэнсис, не думаю, что с Робертом возникнут какие-нибудь сложности.
– Понимаю. Послушай, может быть, мне стоит иногда приходить к вам переодетым? Ну, чтобы произвести на Роберта впечатление. В накладной бороде? Или в облике прачки?
Кэб остановился у дома 25 на Маркем-сквер.
– Фрэнсис, ты не зайдешь ненадолго? Не выпьешь чашку чая?
– С наслаждением, леди Люси, – ответил, расплачиваясь с кебменом, Пауэрскорт. – С совершеннейшим наслаждением.
В дом сестры на Сент-Джеймсской площади он возвратился поздно. Однако леди Розалинда еще не спала.
– Фрэнсис, – произнесла она, делая вид, что приводит в порядок подушки на одном из канапе. – Как ты поздно. Ну, что Бетховен? Что леди Люси? Есть какие-нибудь новости?
Пауэрскорт понимал – так ясно, как если бы все было написано на окнах, – сестра подозревает, что он сделал леди Люси предложение. Она уже несколько дней намекала ему, что время для этого настало.
– Концерт был великолепен. Леди Люси чувствует себя превосходно.
– Ты ничего мне не хочешь сказать? Ничего нового?
– Нет, пожалуй что, не хочу.
– То есть новостей у тебя никаких? – с грустью произнесла леди Розалинда. При этом взгляд, которым она впивалась в брата, говорил, что тот явно что-то утаивает.
Пауэрскорт улыбнулся ей широченной улыбкой. Черт, сказал он себе, я счастлив – и как это скроешь? Однако удовлетворять ее любопытство в четверть первого ночи не собираюсь.
– Я, пожалуй, пойду лягу, Розалинда, – и Пауэрскорт расцеловал сестру в обе щеки.
– Пембридж! Пембридж! Ты спишь?
Леди Розалинда с силой потрясла мужа. Он, разумеется, выглядит спящим, но лучше все же проверить, так ли это.
– Пембридж! Послушай!
Пембридж с большим трудом выбрался из объятий сна.
– Господи, женщина! Ты хоть на часы посмотри.
– Так ведь и я о том же. О времени. Фрэнсис только что вернулся домой. Только что. В четверть первого ночи. А концерт, между прочим, закончился в десять тридцать. Это самое позднее. И он улыбается от уха до уха. Я думаю, он его все-таки сделал.
– Кого? – спросил сонный Пембридж.
– Да предложение же, дурень! Леди Люси!
– А ты его об этом спросила? – осведомился рассудительный Пембридж.
– Спросила. Еще бы я не спросила, – запальчиво ответила его супруга. – Он сказал, что ничего нового сообщить не имеет. Дважды сказал. Но при этом все время улыбался. Вот я и подумала – интересно. Очень даже интересно.
Ранним утром следующего дня леди Люси Гамильтон лежала в своей постели на Маркем-сквер, гадая, где именно ей предстоит обратиться в жену лорда Фрэнсиса Пауэрскорта. Отправятся ли они в ее родовой дом в Шотландии, полный военных реликвий и длинных, холодных коридоров замок вождя клана? Или в Нотргемптоншир, в поместье Фрэнсиса? А может быть, церемония состоится здесь, в Лондоне, в соборе Святого Иакова на Пикадилли или Святого Георга на Гановер-сквер? И что, вообще говоря, полагается надевать на второе венчание? Ну, что бы ни полагалось, у нее этого точно нет. И леди Люси принялась серьезно обдумывать новый наряд – в особенности шляпку.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт тоже лежал в постели на Сент-Джеймсской площади, размышляя о том, где ему предстоит обвенчаться с леди Люси Гамильтон. Может быть, в Роуксли, думал он, в собственной его маленькой церкви – служить будет его викарий, у него такой прекрасный голос, а петь местный, вечно фальшивящий хор. Хотя леди Люси может захотеть выйти замуж в Шотландии, откуда родом ее семья. У сестер, конечно, будет на этот счет собственное мнение – и лорд Пауэрскорт вздохнул.
С лестницы донесся громкий шум. Кто-то с великой скоростью поднимался по ней.
– Фрэнсис! Господи! Ты все еще в постели! Ты хоть на часы посмотри, друг любезный. Посмотри на часы.
– С добрым утром, лорд Джонни Фицджеральд. Ты врываешься в мою спальню в четверть восьмого утра. У нас что, революция или еще что-нибудь? Нация в опасности?
– Одевайся, Фрэнсис. А после прочитай вот это.
Фицджеральд сжимал в руке номер «Таймс».
– Газету, если уж от этого никак не отвертеться, я могу почитать и в постели. Мне приходилось делать это и прежде. И к какому же разделу «Таймс» ты советуешь обратиться? «Рождения, браки и смерти»? Финансовому? Или футбольному?
– Не понимаю, как люди могут вести себя столь легкомысленно, еще даже не выбравшись из кровати. Ей-богу, не понимаю, Фрэнсис. Вот посмотри здесь. Четвертая страница, маленькая заметка в самом низу.
«Беспорядки в Ирландии». «Крушение поезда под Кру». Нет, не то. «Новости с президентских выборов в Вашингтоне». Нет. А, наверное, это:
Загадочная смерть в Перудже.
От нашего корреспондента.
Сегодня утром в одной из знаменитейших скульптурных композиций Италии обнаружили тело убитого человека. Горло его было перерезано от уха до уха. Перерезанными оказались также и основные артерии. На руках и ногах остались следы, схожие, как уверяют, с теми, что присутствовали на теле распятого Христа.
Труп нашли в фонтане Маджоре, стоящем в самом центре Перуджи. Фонтан, созданный в 1275 году Пикколо и Джованни Пизанскими, является символом средневековой Перуджи. Знатоки искусства считают его одним из изящнейших образцов европейской скульптуры тринадцатого века.
– В этом доме найдется чем позавтракать, Фрэнсис? Хоть какая-то надежда на завтрак тут имеется? Я, пожалуй, спущусь вниз, поищу чего-нибудь съедобного. Если сумеешь выбраться из кровати, найдешь меня там.
Тело обнаружили монахини, направлявшиеся в собор к ранней утренней службе. По их словам, фонтан был наполнен кровью. Они сообщают также, что при их возвращении из собора вода все еще оставалась красной, хотя тело из фонтана уже извлекли.
Перед внутренним взором Пауэрскорта предстал лорд Эдуард Грешем, вглядывающийся в зеркала, надеясь прочесть в них некие послания, бегающий по улицам Венеции, рассказывающий о великой любви своей жизни. Моя Луиза. Она была такая красивая. Неужели он должен был воссоединиться с нею вот так – с разрезанным неизвестным убийцей горлом, получив, наконец, последнее утешение от монахинь? Пауэрскорт стал читать дальше:
Суеверные элементы считают кровь символом Всевышнего. У фонтана собралась, чтобы помолиться, небольшая толпа верующих.
Итальянские власти не сумели пока установить личность погибшего. Они считают, что убитый, описываемый ими как человек лет двадцати восьми – тридцати с небольшим, не был по происхождению итальянцем.
Пауэрскорт перечитал заметку. Ему вдруг стало очень холодно. Он перечитал ее в третий раз, запомнив слово в слово. А после спустился на кухню.
– Пауэрскорт, доброго вам утра. Жена уверяет, что вы сделали предложение милейшей леди Люси, – приветствовал его лорд Пембридж, только-только целиком отправивший в рот намасленный гренок.
– Что? – переспросил Пауэрскорт, все еще обходивший по кругу фонтан у кафедрального собора Перуджи.
– Предложение сделали. Вы. Леди Люси. Так говорит жена, – и лорд пододвинул к себе блюдо с копченой селедкой.
– А, да. Совершенно верно. Сделал, – согласился Пауэрскорт, еще не успев понять, что он, собственно, говорит. Он так и оставался в Перудже, думая о расписаниях поездов, о новой дальней поездке через всю Европу. Тут он заметил, что его осыпают поздравлениями. Фицджеральд обнял его. Пембридж пожал ему руку. Невесть откуда взявшаяся сестра от души расцеловала в обе щеки.
– Вот старый черт! – сказал Фицджеральд.
– Поздравляю! Надеюсь, вы будете счастливы, – сказал Пембридж.
– Лучше поздно, чем никогда – сказала сестра.
Это все равно, что получить сразу целую пачку телеграмм, думал Пауэрскорт. Удастся ли ему остановить поток поздравлений?
– Прошу вас! Прошу! – он с силой пристукнул вилкой по столу. Гренок вылетел из подставки и покатился по полу. У ног Пауэрскорта остались лежать нежелательные крошки. – Прошу вас! Я понимаю, помолвка и так далее, это очень важно. Однако Джонни только что принес мне ужасную новость.
Видите ли, я полагал, что последнее мое расследование закончено. Теперь же я так не думаю. Напротив, я думаю, что меня ожидает вторая глава, которая будет еще и пострашнее первой. Похоже, мне придется возвратиться в Италию. И скорее всего, сегодня.
Пауэрскорт вдруг приобрел сходство с отчаявшимся ребенком, у которого отобрали все игрушки.
– Мне нужно посовещаться с моим шафером, – Пауэрскорту удалось соорудить печальную улыбку, каковую он и послал Фицджеральду.
Сестре его показалось, что глаза Пауэрскорта смотрят в какую-то дальнюю даль, как будто он уже уехал отсюда. Пембридж всегда считал своего шурина несколько чудаковатым – человеком хорошим, тут и говорить не о чем, но время от времени ведущим себя странно. Вот сейчас как раз такое время и наступило. И Пембридж вернулся к копченой селедке.
– Мне что же, речь придется произносить, Фрэнсис? Рассказывать о тебе всякие истории? И целовать невесту?
– Придется, Джонни, придется. Однако сначала нам необходимо составить план. Давай-ка пройдем в гостиную, поклонимся новым шторам Розалинды. Там наверняка тише, чем здесь.
Пауэрскорт вглядывался в утреннюю суету на Сент-Джеймсской площади. День выдался холодный, серый. У мальчишек-посыльных даже щеки были обмотаны шарфами.
Лорд Джонни прихватил с собой тарелку с гренками.
– Ты думаешь, это он, Фрэнсис? Тот труп в фонтане? Лорд Эдуард Грешем? – и Джонни перекрестился.
Пауэрскорт ответил далеко не сразу.
– Я думаю, возможно. Но это всего лишь догадка. Давай, однако, посмотрим, что нам известно. Нам известно, что Грешем собирался дорогою в Рим заехать в Перуджу. Так что оказаться там он мог. Теперь спроси себя, кто мог пожелать убить его таким необычным способом. Даже в Италии, которая прославлена своими убийцами, они вряд ли перерезают иностранцам глотки и оставляют их истекать кровью в каком-нибудь дурацком фонтане.
– Это не обычный фонтан. Я почитал о нем, прежде чем прийти сюда. Это один из самых прославленных фонтанов Италии, как и сказано в газете.
– Ладно, забудь о фонтане. Если того человека в Перудже убил не итальянец, тогда кто? Предположим, что убили Грешема. Кто знал, что он убийца? Грешем, я имею в виду. Убийца принца Эдди. Ты, я, Роузбери. Больше никто. Ни единый человек.
Он снова окинул взглядом площадь. Пошел дождь, на навесах угольных тележек уже образовывались лужи.
– Ни единый человек. Кроме Сутера и Шепстоуна, разумеется.
Имена эти Пауэрскорт произнес очень тихо. Он потеребил край шторы. Потом перевел взгляд на Фицджеральда, дожевывавшего последний гренок.
– Ты же не думаешь, Фрэнсис, что эти джентльмены взяли короткий отпуск и отправились в Умбрию, верно?
– Нет, не думаю. Однако у них имеются люди, вполне на это способные. Они могли послать туда их. Имя убийцы я назвал Сутеру и Шепстоуну во вторник на прошлой неделе. Сегодня пятница, прошло десять дней. Когда я вернулся в Мальборо-Хаусе за моей записной книжкой, они разглядывали карту Италии. Они не ожидали моего возвращения.
– Господи, Фрэнсис, Господь всемогущий. Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Понимаю, Джонни. Понимаю. Я думаю об этом с тех пор, как прочитал заметку в «Таймс». – Пауэрскорт вспомнил расторопного майора Дони из особого подразделения Шепстоуна, вспомнил, как искусно удалось ему замаскировать смерть Ланкастера. Определенно, они могли сделать это. Но сделали ли?
Джонни, пока нам не известно, Грешем это или не Грешем, мы попусту сотрясаем воздух. Я должен поехать в Перуджу и попытаться опознать тело. Но перед этим мне нужно сделать один-два визита.
– А тебе не кажется, Фрэнсис, что в Перуджу могу съездить и я? Как выглядит Грешем, я знаю. Кроме того, я не помолвлен и не женат. Ты же не должен все делать сам. К тому же, говорят, тамошние вина заслуживают того, чтобы с ними познакомиться.
– Это очень благородное предложение, Джонни, очень. Однако после нашего разговора в Венеции я чувствую себя в долгу перед Грешемом. Я не успокоюсь, если туда поедет кто-то другой. Даже ты.
– Ты не думаешь, что мне лучше поехать с тобой? История эта становится довольно опасной. Мы же не хотим, чтобы и ты закончил свои дни в каком-нибудь итальянском фонтане. Мне еще, как-никак, речь на венчании произносить. Я уже припомнил пару отличных историй.
Пауэрскорт рассмеялся:
– Я уверен, что справлюсь и сам. А ты нужен мне в Лондоне. Чтобы я мог посылать тебе через Уильяма каблограммы, если придется.
– Ладно, Фрэнсис, как скажешь. Слушай, как по-твоему, там еще осталось что-нибудь съедобное? Селедочка, помнится, выглядела довольно мило.
Пауэрскорт послал записку Уильяму Литу, дворецкому Роузбери, знатоку расписаний, попросив его определить наискорейший путь до Перуджи – отправление сегодня, быть может, сразу после полудня.
Он написал также комиссару столичной полиции, попросив о немедленной встрече – под конец дня, если это возможно. Прибавив извинения за назойливость. Для него очень важно было повидаться с комиссаром именно сегодня.
Два кеба повезли его записки по двум адресам. Третий отвез Пауэрскорта на Маркем-сквер. Он надеялся, что леди Люси окажется дома.
Дверь открыла пожилая горничная. Да, мадам дома. Не согласится ли лорд Пауэрскорт обождать в гостиной? Мадам сейчас спустится.
– Фрэнсис. Фрэнсис. – Его нареченная, пританцовывая, прошлась по комнате. – Выглядишь ты просто ужасно. Ты не передумал, надеюсь?
– Конечно, не передумал, леди Люси. Конечно, нет, – он крепко прижал ее к себе. – Просто я вынужден снова уехать. Скоро. Думаю, сегодня. Я понимаю, это ужасно, мы почти помолвились и так далее, однако у меня нет выбора.
– Ты, помнится, говорил, что твое последнее дело закончено, – она нисколько не рассердилась. Просто хотела понять, что случилось.
– Я так и думал. Уверен был в этом. Однако оно не закончено. Потому мне и необходимо вернуться в Италию.
– Фрэнсис, бедный Фрэнсис. Но почему же ты так встревожен, так печален?
– Да, леди Люси, я встревожен. И опечален. Думаю, меня ожидает в Перудже еще один покойник. Я распростился с этим человеком в Венеции, неделю назад. Теперь он, по моим догадкам, мертв. В этом деле уже слишком много трупов. А ведь я только нынешним утром обдумывал наше венчание.
– Я тоже. Как хорошо, что мы думаем об одном и том же. И как, ты решил что-нибудь?
– Ну, я думаю, решение нам следует принять совместно, после того как я вернусь. Впрочем, шафера я себе нашел. И он только и думает о том, как будет целовать невесту.
– Это, надо полагать, Джонни Фицджеральд, – сказала леди Люси. – Что ж, пусть целует, я не против. Хотя твои поцелуи, Фрэнсис, намного лучше.
– Я не могу остаться, – отчаянным тоном произнес Пауэрскорт. – Я должен поспеть на поезд.
– Бедный Фрэнсис, – она притянула его к себе за отвороты пиджака и поцеловала в губы. – Я буду здесь, когда ты вернешься. Только будь осторожен, ладно? Побереги себя. Мне кажется иногда, что твоя работа очень опасна.
Послание Лита было, как и всегда, кратким. Пауэрскорт прочитал его по дороге к комиссару.
«Трехчасовой с Виктории, мой лорд. «Дувр-Кале». Экспресс до Парижа. Предлагаю заночевать в отеле у Лионского вокзала. В 7 утра экспресс на Милан. Прибытие в Милан в 4 вечера. В 4.30 поезд до Флоренции. Прибывает во Флоренцию в 9.30 вечера. В отеле «Риволи», это рядом с вокзалом, забронирован номер. Бывший францисканский монастырь, мой лорд. Поезд на Перуджу в 8 утра. Прибывает в 12.15, мой лорд. Гористая местность. Номер заказан в отеле «Поста» на корсо Ваннуччи».
– Лорд Пауэрскорт, дорогой мой, – комиссар столичной полиции выглядел нынче старым, усталым и несколько ослабевшим. Быть может, подумал Пауэрскорт, на этой неделе и в Лондоне совершилось слишком много преступлений. Четыре карты так и висели по стенам, Ист-Энд покрывали большие красные пятна происшедших там преступлений.
– Сэр Джон, я буду краток. И прежде чем я начну, позвольте сказать, как я благодарен вам за помощь, которую уже получил. Она очень и очень облегчила мне жизнь.
– Я хотел бы быть полезным вам в большей мере, – сэр Джон пожал плечами. – Пока все наши сведения негативны. Насколько нам известно, в настоящее время никакие шантажисты в обществе не подвизаются. Далее, мы проверили местонахождение пятерых названных вами людей в одну из январских ночей этого года, – он бросил на Пауэрскорта проницательный взгляд, словно подозревая о причине, которой вызваны его запросы. – Все они вели себя в соответствии с законом. Так чем же мы можем помочь вам теперь?
– У меня два вопроса, лорд Джон. Простите, если они покажутся вам слишком причудливыми. Первый таков: насколько легко нанять в нашей стране профессионального убийцу? Сколько времени это может занять? И будут ли они, профессиональные убийцы, готовы сделать свое дело за пределами страны? Отсюда, собственно, вытекает еще один вопрос: легко ли нанять такого убийцу за границей? В частности, в Италии. И наконец, нет ли у вас случаем каких-либо связей в полиции итальянского города Перуджа? Не знаете ли вы кого-то, кто мог бы помочь мне в расследовании?
– Последний вопрос самый легкий, – комиссар поднялся из-за стола и снял с одной из полок толстую папку. – Вы удивились бы, узнав, как часто нам приходится сотрудничать с полицейскими силами других стран. Сбежавшие дети, похищенные драгоценности, воры, которые, как считается, укрылись на родине. Мы ведем записи обо всех полицейских, с которыми нам доводилось работать. Не сомневаюсь, что и они ведут записи о наших офицерах.
Падуя, Палермо, Парма, Павия, Перуджа. Вот она. Перуджа. Нужного вам человека зовут Ферранте, капитан Доменико Ферранте. Он хорошо говорит по-английски. Я пошлю ему кабель о вашем приезде – с просьбой помочь в расследовании.
Теперь о найме убийцы, вы спросили о нем, точно о найме кеба. И это действительно просто, увы, слишком просто. Не думаю, однако, что британские убийцы так уж готовы работать за пределами наших берегов. Возможно, капитан Ферранте поможет вам разобраться с итальянскими особенностями вашего дела. Полагаю также, вам хотелось бы, чтобы мы держали ухо востро и попытались узнать, не обращался ли кто к нашим убийцам в последние несколько недель? Недель или месяцев, как вы скажете?
– Недель, – твердо ответил Пауэрскорт. – Безусловно, недель. А если быть точным – в последние десять дней.
