Текст книги "Спи, милый принц"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Всякий раз, как я решаю, что мы сделали шаг вперед, мы отступаем назад. Еще пару дней тому я с таким довольством оглядывал «Приют умалишенных» графства. Может быть, мне следует присоединиться к его обитателям?

– Никогда не сдаваться, Фрэнсис, никогда не сдаваться. Ты сам так всегда говорил. Даже у подножия той чертовски высокой горы в Индии.

Пауэрскорт улыбнулся этому воспоминанию. Все правильно. Никогда не сдаваться. Он, не протестуя, смотрел, как лорд Джонни Фицджеральд разливает «Арманьяк» по двум стаканам. Чертовски высоким стаканам, как сказал бы лорд Джонни.

16

Интересно, много ли он знает? Как много ему сказали? И как много он скажет мне? Лорд Фрэнсис Пауэрскорт приближался к клубу «Арми энд нэйви», размышляя о предстоящем разговоре с лордом Джорджем Скоттом, бывшим некогда капитаном «Вакханки».

Выступило, расчертив Сент-Джеймсскую площадь тенями ее огромных деревьев, яркое январское солнце. Пауэрскорт, погрузившись в мысли, остановился в начале Пэлл-Мэлл. Стройная женщина, до подбородка укутанная в великолепные меха, пританцовывая, лавировала в толпе, направляясь к нему. Если Скотта выбрали за умение держать рот на запоре, думал Пауэрскорт, он, возможно, не разучился делать это и сейчас. И тогда я ничего от него не добьюсь.

Стройная женщина остановилась перед ним и окинула его веселым взглядом.

– Лорд Фрэнсис! Лорд Фрэнсис! Алло! Алло! Есть кто дома?

Это была леди Люси.

– Леди Люси, как я счастлив вас видеть. На редкость счастлив, право же, – Пауэрскорт оглядел ее с головы до ног, как будто не видел уже несколько лет. – Что вы делаете здесь в столь ранний час? Времени всего лишь четверть девятого. Я полагал, молодые светские дамы никогда не выходят из дому раньше одиннадцати часов.

– Я не из тех молодых светских дам, лорд Фрэнсис. У меня этим утром, поздним утром, свидание с другой молодой светской дамой. Говорят, будто она состояла в романтических отношениях с одним из ваших конюших. Так что я, лорд Фрэнсис, направляюсь по вашим делам. К тому же, – она улыбалась ему, глаза их уже вели посреди ранней лондонской толпы свой, потаенный разговор, – мне нужно кое-что купить неподалеку, в «Фортнум энд Мейсон».

– Вы походите в этих мехах на Анну Каренину, леди Люси. Хотя почему я решил, что вы походите на Анну Каренину? Я же ее ни разу не видел.

– Вам вспомнилась иллюстрация из первого английского издания, та, что на обложке. Молодая женщина по горло закутанная в меха, – леди Люси не стала упоминать о том, что женщина эта – или та, с кого ее рисовали, была ослепительно красива. – Но если я – Анна Каренина, то кто же тогда вы, лорд Фрэнсис? – глаза ее вновь стали дразнящими. – Надо полагать, Вронский. Уж не на тайное ли свидание мы направляемся? Должна сказать, мне что-то не очень хочется бросаться под поезд. Во всяком случае, сейчас.

– Не уверен, что я хотел бы обратиться во Вронского. Во всяком случае, не сегодня. Этак я запоздаю на назначенную встречу.

Мысль о том, что придется отпустить его, представлялась леди Люси нестерпимой. Анна вот удержала бы Вронского, несмотря ни на что.

– У меня есть для вас некие новости, лорд Фрэнсис. По тому делу, о котором мы говорили на обеде перед вашим отъездом. Как вы съездили? Удачно?

– Поездка, раз уж вы спрашиваете, оказалась ужасной. Правда, мне удалось повидать симпатичный сумасшедший дом. И я подумываю о том, чтобы удалиться туда на покой. Вы не составили бы мне компанию?

Глаза леди Люси танцевали.

– Я давно уже подумываю о том, чтобы составлять вам компанию, куда бы вы ни направлялись, лорд Фрэнсис. Однако лишь при условии, что я буду знать – потребность в моем обществе не порождена в вас помутнением рассудка.

Не слишком ли далеко она заходит? – подумала леди Люси. Неужели она и вправду сказала это? А, ладно, что чувствовала, то и сказала.

Предмет ее привязанности поглядывал на часы.

– Вы случайно не будете свободны через пару часов, леди Люси? Мы могли бы выпить в «Фортнум энд Мейсон» кофе с крекерами. Впрочем, не думаю, что вы проведете там так много времени.

– Вы поразились бы, узнав, сколько времени я способна провести в хорошем магазине. Стало быть, там и увидимся. Но еще одно, лорд Фрэнсис. Мне страшно жаль.

– Вы о чем, дорогая?

– Я о сведениях, которые раздобыла для вас. О ваших конюших.

– Да, и что же? – Пауэрскорт встревожился. Только новых дурных новостей, да еще в такой час дня, ему и не хватало. Он и так уж запасся ими на месяц вперед.

– Боюсь, я ничего не записала. Во всяком случае, пока. Но я это сделаю. Запишу.

И она ушла, скользя сквозь людской поток, к магазинам на Пикадилли, и высокий воротник ее еще долго различался в толпе. Быть может, подумал Пауэрскорт, глядя ей вслед, мне и вправду стоит обратиться во Вронского. Могло бы получиться довольно славно. Нет, поправил он себя, могло бы получиться очень славно. В конце концов, муж леди Люси мертв, не так ли?

Глянец. Глянец всего и вся, глянец сапог, спускавшихся ему навстречу, когда он поднимался по ступеням с улицы, глянец посверкивающих под зимним солнцем шпажных эфесов, глянец ножн, глянец поясных ремней, одни – тугие и узкие, другие – тугие и широкие. Даже волосы здесь отливали глянцем, таков уж был заведенный в клубе «Арми энд нэйви» порядок.

Глянец и шум, думал Пауэрскорт, предъявляя в фойе свои бумаги. Армейские каблуки, флотские каблуки, даже каблуки редких здесь штатских вроде него стучали, отзываясь гулким эхом, по мраморным полам и нарядной, ведшей наверх лестнице. Шум стоял оглушительный. Ему пришлось кричать.

– Лорд Джордж Скотт. Полагаю, он меня ожидает.

Одетый в форму дежурный в сапогах до того уж глянцевых, что в них и на ходу различались отражения клубных потолков, провел Пауэрскорта в комнатку за библиотекой.

Лорд Скотт оказался рослым мореплавателем с короткой бородкой и аккуратными короткими усиками. Манера выражаться его также отличалась краткостью. Быть может, причиной тому были все те морские сигналы, какие ему приходилось посылать, телеграфные сообщения, отправляемые из далеких уголков мира.

– Здравствуйте. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Заказал кофе. Много. Тут нам не помешают.

Пауэрскорт предъявил ему свою верительную грамоту – очередное письмо лорда Солсбери. Если они будут убывать с такой быстротой, подумал он, придется, пожалуй, добывать новую партию.

– Знакомы с этим малым, Солсбери, а?

– Встречался с ним один раз, – ответил Пауэрскорт.

– Мало о нем знаю. Порядочный человек, как по-вашему?

– Мой друг, лорд Роузбери, о нем очень высокого мнения. Но говорит при этом, что Солсбери – человек, как и все они, уклончивый.

– Так и положено. Так и положено. На его-то посту, хочу я сказать, – лорд Джордж Скотт налил две чашки кофе и сгрузил в свою три чайные ложки сахара, с верхом. – Нуждаюсь в сахаре. Не знаю, почему. Клятые доктора велели. Ну, так. «Вакханка». Вы пришли поговорить обо всем этом. Прочесал память. Просмотрел кое-какие записи. Сверил времена и места. Давайте, я вам сначала просигналю все с нок-реи, а после вы зададите вопросы.

Пауэрскорт ответил, что план превосходен.

– Чертовски странная история, вся. Семьдесят девятый, вот когда она началась. Пару раз встречался к тому времени с принцем Уэльским. Охота в Йоркшире, один-два роббера в вист. В вист принцу Уэльскому полагалось проигрывать. Не думаю, что вам об этом известно.

Не имел никакого желания возить двух этих клятых принцев в клятую увеселительную поездку вокруг света. Не оставили выбора. Вызвали к первым морским лордам, и все, без вариантов. Старые дураки сказали, что это пойдет на пользу моей карьере.

Обычно, Пауэрскорт, если командуешь судном, то сам набираешь себе офицеров. А тут нет. То же и с матросами. Офицеров подобрала одна орава адмиралов. Команду – другая. Офицеры все старички, почти развалины. Никакой тебе юной лихости и пыла. Постарели, подурнели, лучшие времена давно позади. Думаю, им пришлось опустошить пару работных домов, чтобы снабдить меня этой шайкой, – вспоминая о своей дряхлой команде, лорд Джордж Скотт печально покачивал головой. – Перед отплытием – куча всякой чуши насчет того, не потонем ли мы. Пришлось сходить на старой посудине в северную Атлантику, в самую гущу шторма. Посмотреть, уцелеет она или нет. И никто, похоже, не думал о том, что будет, если она пойдет ко дну. Конец «Вакханке», конец капитану Скотту, конец экипажу. И флоту несладко. Британцы больше не умеют ходить под парусом. Британские корабли больше не способны плавать. Клятые газеты оставляют от королевского флота мокрое место.

Пауэрскорт ясно видел, что при всей нелюбви лорда Скотта к первым лордам Адмиралтейства преданности флоту он ничуть не утратил.

– Великая свара насчет размещения экипажа. У кого-то наверху пунктик по этой части. На другом судне, которое они думали использовать, на «Ньюкасле», имелось что-то вроде герметичных отсеков, изолированных кают. Этим оно их и привлекло. Позволяло держать одну ораву людей подальше от другой.

Где спал принц Эдди? Вот именно, где. У меня много раз руки чесались выбросить его за борт. Пришлось уступить ему мою каюту. В ней места было побольше. С командой ему якшаться вообще не дозволялось. Только с братом и офицерами. Очень строгие инструкции на сей счет от моих лордов Адмиралтейства. Запечатанные конверты и все такое. – Лорд Скотт налил себе еще чашку кофе, и еще три ложки сахара исчезли в ней. – О чем я? Да, размещение. Принц Эдди большую часть времени сидел в моей каюте. Все два клятых года. Вранья вокруг немеренно. Принц изучает морское дело, такелаж, навигацию, пушки. Все вздор. При принцах что-то вроде паскудного пастора. Звать Дальтоном. Лицемерный старый зануда, как и большинство пасторов. Больше похож на сторожа драгоценного принца Эдди. Глаз с него не спускал.

Когда усвоишь все это, начинаешь понимать главное. Куда мы отправимся, совершенно не важно. Могли и вовсе проходить все два года под парусом вокруг острова Уайт. Никакой клятой разницы. Всегда чувствовал, что смысл плавания состоял в том, чтобы держать Эдди как можно дальше от Англии.

Да, еще одно. Чуть не забыл, – лорд Скотт снова глотнул своего липкого варева. – На борту был не только паскудный пастор. Еще и врач. Не морской. Обычный клятый врач. Все время блевал. Так и обогнул весь свет, кормясь собственными микстурами. Проводил с принцем Эдди кучу времени. Главный пациент. Время от времени особые обследования. Всем прочим разойтись по каютам. Не люблю врачей. И пасторов не люблю. А с той поры и к лордам Адмиралтейства особой любви не питаю. Все. Теперь ваш черед.

Он замолчал. А Пауэрскорт не знал, с чего начать.

– Великолепный рассказ, лорд Скотт. Очень вам обязан. А если позволите задать пару вопросов, буду обязан вдвойне.

– Давайте, палите, – весь вид Скотта показывал, что его не испугаешь никаким бортовым залпом, сколь бы увесисты и многочисленны ни были пушечные ядра.

– Те запечатанные приказы, о которых вы упомянули, из Адмиралтейства. Не упоминалось ли в них о недозволительных половых сношениях?

– Господи, Пауэрскорт! Как вы об этом прознали? Мысли читать умеете? – он смерил Пауэрскорта взглядом, полным обновленного уважения, и подлил себе кофе. Клацанье каблуков по мрамору стихло, в библиотеке и вестибюле клуба воцарилась тишина. – На сей счет там были целые страницы. Страницы. Нам надлежало через регулярные промежутки времени читать команде лекции о пагубности недозволительных половых сношений. Мне, пастору, врачу – нам всем приходилось читать эти наставления. Нарушителям – жестокая порка. Трата времени. Какие там недозволительные половые сношения, в чем бы они ни состояли, – при такой-то команде? Иссохшая шатия, никаких жизненных соков в них не осталось. Понимаете, о чем я? Сколько ни плавал, ни разу ничего похожего не видел.

– А когда вы покидали порт, имелось ли у вас представление о том, сколько продлится этот вояж? Или сроки его удлинялись по ходу дела?

– Решительно никаких представлений. Все время полная неясность, – Скотт отставил кофе и набросился на клубные крекеры. Крошки несколько подпортили идеальность его бородки. – Сам-то я думал, что мы сможем вернуться через полгода. А после пошли приказы. Продолжать плавание. Вроде какого-то древнего проклятия. Возвращение домой отменяется. Бесконечное странствие. Странствие, которое не завершится никогда. Путешествие на край света. И обратно. Как у древних мореходов.

– Последний вопрос, если позволите. Вы сказали о ваших подозрениях относительно того, что настоящая цель плавания состояла в том, чтобы держать принца Эдди подальше от Англии. Что натолкнуло вас на эту мысль?

– Думал об этом годами. Никогда никому не рассказывал. До этого дня. Вы первый. Перед плаванием – какая-то жуткая история на «Британии». Все замяли. Офицеров разжаловали, команду разогнали, даже судовой кот принес обет молчания. Какой-то скандал. Жуткий. В чем там было дело, я так и не узнал. И никто не узнал. Но если в нем участвовал принц Эдди, возможно, его следовало запрятать куда подальше. Обычно семьи отправляют испорченных младших сыновей в колонии. С глаз долой, подальше от путей порока. То же и тут. Эдди сослали в колонии. Буквальным образом. Я сам, черт подери, его туда и доставил.

Еще один из поездов Уильяма Лита вез Пауэрскорта из Лондона на новую встречу – с Джеймсом Робинсоном, отцом одного из пяти юношей, впутавшихся в историю с принцем Эдди на борту «Британии»; адрес у него был такой: «Липы», Черч-Роуд, Дорчестер на Темзе. Поблескивавшая в окне Темза предлагала обещания мира более спокойного. Двое ехавших с ним в купе школьников в черных сюртуках, белых рубашках и черных галстуках обменивались жалобами на Цезаря и Цицерона.

– У нас осталось полчаса, чтобы справиться с двумя этими пассажами, иначе нам каюк, – сказал мальчик повыше.

На коленях их лежали раскрытые латинские словари.

– Думаю, первый кусок я одолею, – сказал мальчик пониже, – посмотри, что такое aedificavit [56]56
  Строить (лат.)


[Закрыть], ладно? В конце предложения стоит. Наверняка какой-нибудь дурацкий глагол.

Пауэрскорт пытался привести свои недавние открытия хоть в какой-то порядок. Скандал на «Британии», это несомненно. А потом? Отослали ли Эдди потому, что он был болен? Не была ли «Вакханка» чем-то вроде плавучего госпиталя со своими врачами и пасторами? И вернуться назад они могли только после того, как Эдди вылечится? Но вылечился ли он?

Или его услали подальше, чтобы иметь время все замять? Тогда получается, что принцу Уэльскому потребовалось для сокрытия скандала два года? Два года, в течение которых одно лишь появление Эдди на людях могло все погубить? Не удивительно, что им так хотелось утаить обстоятельства смерти Эдди, сказал он себе. Не удивительно, что хотелось скрыть убийство. Они годами утаивали не одно, так другое. Теперь это должно было обратиться в их вторую натуру, едва ли не в образ жизни.

– Слава Богу, закончили, – сказал черный сюртук что повыше, когда мальчики укладывались, собираясь покинуть поезд. – И почему Цицерону непременно нужно было писать такими длинными оборотами? Наверняка же простые римляне забывали их начало, когда он, наконец, добирался до конца.

– А ты Гладстона вспомни, – ответил черный сюртук что пониже. – Не уверен, что он и сам помнит начало своей фразы, когда добирается до ее конца. Если он вообще добирается. В сущности, то же самое.

И почему, думал Пауэрскорт, глядя, как мимо окна в который раз проносятся крытые тростником коттеджи у реки, почему некто ждал тринадцать лет, прежде чем убить его? Почему не попытался сделать это раньше? Принц Уэльский предположительно тратил немалые деньги, лишь бы все было тихо, кучи и кучи денег, вероятно. Почему же все они не помалкивали, как им и было положено? Впрочем, возможно, и помалкивали.

«Липы» оказались небольшой виллой в предместье города. Она видывала и лучшие дни. Окна явно нуждались в уходе. Краска на входной двери облупилась, оставив черные пятна. Пока Пауэрскорт ждал на память ему пришли обои капитана Уильямса, обои, отстающие от стен, с белыми пятнами там, где когда-то висели картины.

Он еще раз с силой стукнул в дверь.

Открыл ее свирепый человечек лет шестидесяти. Где-то в доме лаяли псы. Старые экземпляры «Таймс» и «Иллюстрейтед Лондон ньюс» кипой лежали на столике в прихожей.

– Вы – мистер Робинсон? С добрым утром. Меня зовут Пауэрскорт.

– Убирайтесь! – ответствовал свирепый человечек. – Убирайтесь!

– Я писал вам о моем приезде. У меня в кармане лежит адресованное вам письмо от премьер-министра. – Долгий опыт научил Пауэрскорта вставлять в приоткрытую дверь ступню, крепко прижимая ее к косяку.

– Убирайтесь. Плевать мне, от кого у вас там письмо – от премьер-министра, архиепископа Кентерберийского или от Папы римского. Убирайтесь, и все!

– Наш разговор будет совершенно конфиденциальным. Никто о нем не узнает. Даю вам слово.

Человечек уже совершенно побагровел. Пауэрскорту показалось, что в уголках глаз его скапливаются слезы.

– Вы по-английски понимаете? Я сказал: убирайтесь! Пока я на вас собак не спустил.

– Прошу вас, не надо спускать на меня собак. Собак я очень люблю, – сказал Пауэрскорт в пустой надежде, что его обаяние все-таки поможет ему проникнуть в дом.

– В последний раз говорю – убирайтесь! И не приходите больше! Никогда не приходите! – теперь человечек и вправду плакал, слезы катились по его щекам.

Пауэрскорт отступил.

– Примите мои извинения за то, что расстроил вас, мистер Робинсон. Я ухожу. И не волнуйтесь, больше я не приду.

Лай собак следовал за Пауэрскортом, пока тот шел к калитке. Доносились из дома и мужские рыдания, и ласковый, успокаивающий женский голос. Миссис Робинсон утешала человечка, уже лишившегося всей его свирепости, точно ребенка. И судя по ее голосу, ей приходилось делать это и прежде.

В двух сотнях ярдов от дома располагался под тисами церковный погост. Крики птиц сменили лай собак и страдальческий плач мистера Робинсона. Свежие могилы, думал Пауэрскорт, – вот что мне следует искать. Ну, относительно свежие – год-два, не больше. Ряды старинных надгробий тянулись вдоль тропы погоста, время и непогода почти уже стерли выбитые на них имена. То там, то тут крест либо ангел надменно метили место упокоения человека побогаче.

На южном краю погоста, самом дальнем от церкви, Пауэрскорт нашел могилы времен относительно недавних.

Мэри Уильям Блант, возлюбленная супруга Томаса Бланта из Дорчестера, отошедшая 14 января 1890 года.

Эндрю Джеймс Макинтош, церковный староста прихода, возлюбленный супруг Элизабет, отец Табиты, Лэниеля, Альберта. 18 июля 1891. Да покоится он с миром.

Мод Мюриэль Смит, возлюбленная супруга Джона Смита из Дорчестера. 25 августа 1891. Ушла, но не забыта.

Питер Джеймс Купер, возлюбленный супруг Луизы, отец близнецов. 12 сентября 1891. Да узрит он Бога.

Саймон Джон Робинсон, отошедший 25 сентября 1891, возлюбленный сын Джона и Мэри Робинсон, «Вязы», Дорчестер. Господи, прости им, ибо не ведают, что творят.

Пауэрскорт опустился на колени и прочитал молитву. Он молился за Робинсонов, за всех троих, молился за все возрастающую общину мертвых, окружавших его, и просил у Бога прощения за свой утренний визит в дом Робинсонов. Молился за своих родных. Молился за Джонни Фицджеральда. Молился за леди Люси.

Господи, прости им, думал он, поднимаясь с колен, – кладбищенский садовник уважительно ждал неподалеку, когда ему можно будет заняться своей работой, – ибо не ведают, что творят. Кем были эти «они» для семьи Робинсонов? Принц Уэльский с его двором? Юноши с «Британии»? Быть может, даже явилась ему причудливая мысль: опухоли, отметившие последнюю стадию болезни, пожирая кости и мозг жертвы, – бездумные и бесчувственные орудия Господа?

Викарием здесь был, как извещала доска на церкви, его высокопреподобие Мэттью Адамс, БИ, Оксфорд, МЛ [57]57
  Бакалавр искусств, магистр литературы – ученые степени.


[Закрыть], Лондон, Дорчестерский приход.

Дверь открыла миссис Адамс. Собак на сей раз не наблюдается, думал Пауэрскорт, пока она вела его в холодноватую гостиную.

– Муж только что убежал, – весело сообщила она, – но скоро вернется. Вы не согласитесь подождать здесь? Это недолго.

Гостиную украшали библейские сцены, пространные виды Галилейского озера и горы Елеонской. Уж не сам ли викарий и пишет их в свободное время? – подумал Пауэрскорт, – проводя все свободные дни с холстом и кистью. «Еще несколько минут, дорогая, вот только закончу ангелов».

– С добрым утром, – весело произнес, вступая широким шагом в гостиную, его преподобие Адамс – красивый мужчина лет сорока с настороженными, несмотря на улыбку, глазами.

Похоже, он уже знает, что я не из тех, кто недавно понес утрату, или кто-то еще в этом роде, подумал Пауэрскорт. Вероятно, жена предупреждает его о появлении нежданного гостя – скорбящего, помешанного, очередной дорчестерской заблудшей души.

– Прошу простить, что вторгся к вам без предуведомления, весьма неучтиво с моей стороны.

Меня зовут Пауэрскорт. У меня было здесь в Дорчестере дело, завершившееся несколько неудовлетворительно, и я надумал воспользоваться вашим знанием местной жизни.

Пауэрскорт вручил ему свою визитную карточку. Объяснил, что занят расследованием, суть которого, по природе его, раскрыть не может. И показал его преподобию Адамсу одно из писем от премьер-министра.

– Там что же, какие-то нелады? В правительстве, хочу я сказать? – судя по лицу его преподобия Адамса ему совсем не хотелось добавлять к тяжкому бремени службы в Дорчестере на Темзе еще и неприятности Вестминстера и Уайтхолла.

– В правительстве? Да нет, не думаю, ничего сверх обычного. Меня интересует ваш прежний прихожанин, недавно переселившийся на кладбище. Саймон Джон Робинсон.

– Молодой Робинсон, – выражение глаз викария стало еще более настороженным. Он откинулся в кресле. – И что же я могу рассказать вам о нем?

– Вам известно, от чего он умер?

– Как ни странно, нет. Знаете, обычно нам сообщают, от чего умирают люди. Собственно, я думаю, что скончался он не здесь. Думаю, тело его привезли откуда-то еще.

– Его семья была хорошо обеспечена?

– Я не управляющий их банка, лорд Пауэрскорт, да, думаю, и управляющий не стал бы отвечать на этот вопрос даже вам. Порою мне кажется, что нам было бы легче служить нашей пастве, если бы банки осведомляли нас о том, кто из прихожан испытывает денежные затруднения, – тогда мы смогли бы оказывать им посильную помощь, пусть и духовного толка. Но, разумеется, ничего такого не происходит. Постойте, так о чем вы спрашивали? Ах да, Робинсоны. Думаю, они вполне обеспечены. Всегда жили неплохо. Сын, Саймон, подолгу отсутствовал. Он, знаете ли, служил раньше во флоте.

– И когда умер, тоже служил?

– Нет, не служил, но они говорили мне, что Саймон получает щедрую флотскую пенсию, которая позволяет ему ездить за границу.

– Имеются ли какие-либо свидетельства, – Пауэрскорт поднял перед собою ладони, – что остальные члены семьи обеспечены не так хорошо? Ведь с его смертью выплата флотской пенсии должна была прекратиться.

– Ходили разговоры о том, что вскоре после его смерти им пришлось кое-что распродать. Однако потом слухи прекратились. Похоже, сейчас с деньгами у Робинсонов все обстоит как прежде, – викарий улыбнулся слабой, дежурной улыбкой. Быть может, их обучают улыбаться в теологических колледжах, подумал Пауэрскорт, – улыбка учтивая, улыбка сочувственная, улыбка озабоченная, улыбки на все случаи жизни.

– Какие-либо братья, сестры?

– Насколько я знаю, в семье только мальчики. Дочерей нет. Бедная миссис Робинсон. Уверен, ей хотелось бы иметь дочь. Всегда говорит о том, какое нам выпало счастье. У нас и сыновья, и дочери, по двое. – На сей раз – улыбка счастливого мужчины. – Двое братьев живут за границей. Канада, Австралия? Еще один в Лондоне, он временами наезжает сюда.

– Вы не знаете, чем он в Лондоне занимается? – спросил Пауэрскорт, понимая, что пора уходить.

– Вообще говоря, знаю. Работает в большом магазине, расположенном близ Пикадилли, но имеющем отделения, разбросанные по всему Лондону. Его специальность – ружья, стрелковое снаряжение, охотничьи ножи и прочее в этом роде.

Охотничьи ножи – Пауэрскорт почувствовал, что от лица его отливает кровь. Острые охотничьи ножи. Достаточно острые, чтобы рассадить горло. Достаточно острые, чтобы рассечь артерии.

– Вам не по себе, лорд Пауэрскорт? Вы словно призрака увидели.

– Нет-нет, все хорошо. Со мной иногда случаются подобные приступы, – Пауэрскорт послал викарию вполне достойную того слабенькую улыбку.

Призраки. Призраки юношей с «Британии». Господи, прости им, ибо не ведают, что творят. Призраки тех, кто лежит под деревьями Сандринхемского леса, оставив послания для живых. Верен навек. Semper Fidelis. Призраки, приплясывающие между снастей идущей в никуда «Вакханки». И живой, павший духом призрак с красными глазами на берегу Эмбла. Это была не моя вина, говорю вам, не моя.

– Вы не откажетесь от чашки чая? Или, может быть, закусите?

– Нет, со мной все в порядке. Прогулка до вокзала пойдет мне на пользу, уверяю вас.

Викарий проводил его по городу, доведя до самой платформы. Хочет увериться, что я уеду, думал Пауэрскорт. Больше Дорчестер меня не увидит. Иначе на меня здесь спустят собак. Или вооруженных охотничьими ножами сыновей из оружейного магазина на Пикадилли.