Текст книги "Читай по губам (ЛП)"
Автор книги: Дэрил Баннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– И вот как ты это делаешь, – говорю я ему, ухмыляясь.
Он не отвечает.
Скромно пожав плечами, я иду обратно на сцену, возвращаю микрофон на стойку, затем делаю немного пьяный реверанс, прежде чем захихикать и броситься обратно к своему столу. Бар вновь заполняется музыкой и громкой, хаотичной болтовней.
– Боже мой, – стонет Виктория, когда я возвращаюсь на свое место. – О чем ты только думала?
– Можно сказать, что я была вдохновлена, – хихикаю я, взглядом раздевая Клейтона сквозь дым и подшучивания. Он выглядит таким раздраженным и сексуальным. – И теперь он знает, кто я. О, как вам песня? – спрашиваю я у друзей.
– Очевидно, ты была удивительна, – говорит Виктория.
– Спасибо! – смеюсь я, но, когда вновь бросаю взгляд на Клейтона, он оставляет свое пиво и уходит.
Радость пропадает в одно мгновение.
Наклоняюсь в сторону, но вижу лишь его спину и то, как он толкает дверь и исчезает.
Вау. Это я сделала с ним?
– Нет, нет, – кричит Виктория сквозь шум, ее лицо становится серьезным. – Нет, Деззи. Ты не можешь пойти за ним. Тебе не следует. Это плохая идея.
Почему Клейтон так внезапно ушел? Я доставила ему неудобства? Ну, он заслужил это… после всех потрясений, через которые заставил меня пройти, просто существуя.
– Деззи, ты слушаешь меня?
Я хмурюсь.
– Почему это имеет значение?
Но потом вмешивается даже Хлоя.
– Каждый хочет частичку Уоттса. Девушки сходят по нему с ума.
– И мальчики, – добавляет Эрик с усмешкой.
– Каждый новый студент, который здесь бывает, пытается подкатить к этому сексуальному красавцу, – добавляет Хлоя, разочарованно покачивая головой. – Я наблюдала за этим с тех пор, как поступила сюда. Это трагично.
– Черт, даже я не могла перестать пялиться на него, когда он посещал вместе со мной занятие по драматургии, – кричит Виктория через стол. – Послушай, если ты хочешь мальчика-игрушку, я дам тебе список из десяти завидных холостяков, подружка. Клейтон – не один из них.
Я наклоняюсь вперед, встречая ее на половине пути над столом.
– Это он тогда был в театре, Вики!
– Не называй меня так! Погоди, что?!
– Это он слышал меня! – кричу я в ответ. – Это был он! Тот самый парень! Клейтон! – Снова устремляю свой взгляд на дверь, все еще удивляясь, почему он так быстро ушел. Пытаюсь не испортить тот момент, который мы разделили. Чувствую, что тут что-то не так. – Теперь он услышал мою песню, – добавляю я. – Дважды.
– О, Дез, нет, нет – отвечает Виктория. – Он не слышал твою песню, солнышко. Ни одной ноты.
Я хмурюсь.
– Что, черт возьми, это значит?
– Дорогая, он глухой.
Глава 6
Клейтон
Я в полной заднице.
Шесть стаканов и шесть кварталов спустя, все еще вижу ее лицо, выжженное на моих веках. Или, может быть, проблема в дерьмовом освещении сцены.
Я едва выжил в последний раз, когда позволил девушке подобраться близко ко мне. Я так хорош в умении сосредотачиваться. Только сейчас мне удалось привести в порядок свои оценки с прошлого семестра после катастрофы с политологией. Не могу позволить еще одной актрисе снова меня уничтожить. Разве я не усвоил свой чертов урок?
Но не все так плохо. Чувствую что-то странное, то, что не чувствовал годами – надежду. Все, ради чего так усердно работал с момента поступления – пока изо всех сил пытался оплатить свое обучение благодаря скудным заработкам летом на двух-трех работах – вот-вот окупится. После моего экспериментального светового дизайна на выпускном спектакле Оливера в прошлом году, доктор Твейт, декан театрального факультета, наконец-то обратил на меня внимание. Он одобрительно кивнул мне, когда я проходил мимо него на следующий день. Его губы двигались, формируя приветствие с моим именем. Моим именем. Они начинают видеть меня.
Вот почему не могу позволить ей все испортить. Знаю, что стану одержим такой девушкой, как она. Это моя слабость. Та же слабость, что была у меня в первой половине моей жизни, когда я мог слышать девушку, произносившую мое имя.
Возможность стать дизайнером освещения главной сцены настолько близка, что я могу попробовать ее на вкус.
Что могу попробовать еще – так это вкус ее губ. Когда она пела, я был загипнотизирован их движениями, представляя, какими они будут на вкус, если накрою их своими губами. Потом она спустилась со сцены и остановилась напротив меня. Всего лишь в нескольких сантиметрах от меня, я мог бы, черт возьми, попробовать ее.
У меня была та же самая реакция как тогда, когда застал ее поющей в пустом зале. Она поймала меня, наблюдающим за ней, и мне понравилось, что это заставило ее смутиться и убежать. Я был настолько очарован ее видом, что не обратил внимание на то, что она мне говорила. Я провел ту ночь, отталкивая мысли о ее длинных каштановых волосах, пышном теле, кремовой коже… и об этих огромных ярких глазах…
Блядь. А теперь она спела мне песню. Это было мучительно – сидеть там, в толпе пьяных неудачников, в то время как с губ этой девушки лилась сладкая музыка… Музыка, которую я не могу услышать.
Мой телефон вибрирует. Смотрю на него и обнаруживаю сообщение от моего соседа по квартире.
Брант: Тут девушка. Горячая и немного извращенка. Мы еще не закончили. Нужно еще десять минут
Каждая девушка, которую встречает мой сосед – «горячая, как ад». Клянусь, Брант, как похотливая собака, может вскочить и на пожарный гидрант. Сейчас не время для возвращения домой.
Я ухмыляюсь и печатаю ответ.
Я: Тебе нужно всего десять минут?
Брант: Хорошая попытка. Дай пятнадцать.
Некоторое время спустя, я смотрю на пустой экран своего телефона, сидя в круглосуточной закусочной рядом с моей квартирой. Мысль о том, что Брант занят с какой-то цыпочкой, сначала кажется забавной, но затем это ощущение быстро проходит и единственное, что остается со мной – это звон в ушах, который может быть, а может и не быть полностью воображаемым.
Звон, которому лучше было бы быть песней той девушки.
Вскоре к моему столу подходит официантка, пышная блондинка с большими сиськами, – какая-то новая цыпочка, не та, которая обычно тут работает, – и поднимает свой кокетливый взгляд. Ее пухлые губы двигаются. Хватаю меню и указываю в него. Выглядя смущенной моим нахальным поведением, она вытягивает шею, чтобы прочитать заказ, затем, хмурясь, записывает его. Ее губы снова двигаются. Беру свой телефон, набираю сообщение и показываю ей экран:
Яичницу. И черный кофе, пжлст.
Ее глаза сверкают, пока она читает сообщение. Она спрашивает, у меня ларингит или что-то похожее? (Примеч.: Ларингит – воспалительная патология слизистой оболочки гортани и голосовых связок). Я отрицательно качаю головой. Затем она задает тот самый волшебный вопрос. Терпеливо киваю. Реакция такая же, как и всегда. Внезапно я становлюсь призраком, а она вслух произносит свои мысли по этому поводу, думая, что я не могу понять ее. На самом деле, вижу, как ее губы формируют слова: «Черт. Ладно. Я могу сделать это, я могу сделать это, я могу сделать это», прежде чем она разворачивается и возвращается на кухню – как будто она в саперной команде, и мой заказ нуждается в разминировании или чем-то подобном.
Дело не только в глухоте. Может быть, это татуировки, которые ползут по моей шее завитками и шипами. Они начинаются с моего правого плеча и распространяются по спине, как смертельный взрыв. Может быть, это взгляд, которым я награждаю людей. Люди думают, что я опасен. Чем меньше им придется иметь дело со мной, тем лучше. Знаю, что, если бы со мной сидели соседи, официантка говорила бы со мной через них, как будто я странная сущность с другой планеты, за которою они должны сделать заказ. Черт, однажды в итальянском ресторане ко мне ни разу не подошли, чтобы обновить напиток или предложить десерт. Официант не мог дождаться, чтобы хлопнуть чеком по моему столу и выгнать меня к чертовой матери, вот насколько мое присутствие некомфортно для людей.
О, я чертовски, обожаю десерты. Придурок.
Мои мысли в беспорядке, а шесть напитков, которые я выпил в баре, уже выветрились. Даже яичница не поднимет мне настроение. Ее приносит другой человек, который смотрит на меня с тревогой в глазах, как будто я зверь в клетке, которого ему нужно покормить. Предполагаю, что та официанточка отказалась от меня. С хмурым видом я разрезаю яйца и наблюдаю за тем, как желток растекается по тарелке.
Есть что-то освежающе-отличающееся в той девушке из театра… Раздражающе-отличающееся. Здесь все одинаковые. При встрече со мной у всех девушек в глазах появляется страх.
У нее же было что-то другое. Любопытство? Уверенность? Как будто она смотрела сквозь все это, сквозь дым и стены цинизма, которые я построил вокруг себя. Она видела меня.
Или я просто вновь вру сам себе так же, как прежде врал себе с бесчисленным количеством девушек.
Проходит ровно сорок минут, когда я вставляю ключ в дверь. Как только холодный воздух квартиры касается моей кожи, чувствую облегчение, захлопывая дверь позади себя и бросая сумку на кухонный стол, где все еще стоит армия вчерашних пивных банок и коробок из-под пиццы. В гостиной никого нет, а дверь Бранта закрыта, поэтому, полагаю, он закончил. С раздражением на своих двух ленивых беспомощных соседей, я трачу полчаса на уборку квартиры, прежде чем позволяю себе расслабиться.
Или, может быть, я просто хочу выплеснуть всю агрессию на этих тарелках, чашках и столовых приборах. Меня бесит, что я не могу выбросить эту девушку из головы, что видно по тому, как вытираю стакан. Вода просачивается в мои рукава так же, как она просачивается в каждую мою мысль. Ее пение пленило зал, полный пьяных дебилов. Кто, черт возьми, может сделать это? Я физически чувствовал, как шум зала угасает, пока она подходила к микрофону. Бешеный гул этого места, гул, который я мог чувствовать через каждый кончик пальца и фолликул волос на моем теле, он просто стих, чтобы она смогла спеть свою песню.
Этот вакуум ощущений быстро сменился красотой, которую я стремился испить глазами. Думаю, до того момента я не знал, что глаза умеют «пить».
Мысли о ней приводят меня к дивану, на который я падаю и укладываю уставшие ноги, а веки неожиданно становятся тяжелее. Поправляю подушку под головой и позволяю себе заснуть.
В последнее время у меня проблемы со сном. Один и тот же глупый кошмар продолжает проникать в мои сны. Тот, в котором я просыпаюсь в доме, наполненном водой. Моя кровать плывет, соседей нет, и никто мне не поможет. Каждый раз в этом кошмаре я знаю, что ни одна из дверей не откроется, как бы я ни толкал, и как бы ни пытался, не смогу открыть окно. Из-за того, что заранее знаю, что не смогу выбраться, с каждым разом мне становится все страшнее. Комната продолжает наполняться водой, и каждый раз кажется, лишь на мгновение, что я вижу кого-то снаружи. Я кричу, молю о помощи, стучу кулаком по стеклу, но вновь остальной мир, кажется, ничего не слышит. Никто не придет спасти меня.
Ненавижу чувствовать себя беспомощным.
Но не этот сон сегодня застает меня на диване – она совсем одна на той маленькой сцене, и все помещение в «Толпе» освобождено от тех, кто не имеет значения. Просто она на сцене, и я перед ней.
И это холодное пустое пространство между нами.
Я изучаю ее. Словно через камеру приближается изображение, проходится по длине ее гладких ног, по ее бедрам и достигает идеальной груди.
Мой член такой твердый, что из груди вырывается стон.
Взгляд путешествует по ее губам, и внезапно я оказываюсь у края сцены, глядя на нее. Холод в помещении ощущается кожей. Ее дыхание – единственное тепло, которое чувствую, и оно касается меня маленькими неровными рывками, а я еще даже не коснулся ее. Она так сильно хочет меня заполучить. Она так сильно хочет, чтобы я ее коснулся. «Клейтон», — представляю, как она говорит.
Да, я могу представить ее голос. Размышляю, как он может звучать. Я чувствую его: плавный и соблазнительный, как и ее палец, которым она исследовала мои татуировки. Ее розовые губы открываются, поют мне. Что еще она может делать с их помощью?
У меня такой твердый член.
«Клейтон…».
Член прижимается к внутренней стороне джинсов. Я хочу вытащить его, пока ее дыхание касается моего лица.
Хочу заглянуть ей глаза и прижаться ртом к ее груди.
Безумно сильно хочу знать, как она пахнет. Хочу попробовать ее. Хочу сорвать с нее одежду и смотреть, как она задохнется от удивления, когда зверь внутри меня обрушится на нее.
Опускаю руку к члену, готовый высвободить его.
Затем ощущаю, как хлопает закрывающаяся дверь, и отдергиваю руку – сон разрушен. Черт возьми. Перевожу дыхание и поднимаю голову. Вижу Бранта с самодовольной улыбкой на его лице. Он стоит возле дивана с упаковкой банок пива.
Брант – высокий, стройный парень, с неопрятными каштановыми волосами и голубыми глазами, по которым девочки сходят с ума (и он это прекрасно знает). Хотя он и работает примерно треть от того, сколько я, но все же умудряется поддерживать свое тело, подкачанным и худощавым, независимо от того, сколько пиццы ест каждый день. Не знаю, как этот ублюдок делает это. Брант прошел долгий путь с тех пор, как мы были детьми, это точно. Мы лучшие друзья с того дня, как однажды подрались на детской площадке начальной школы и разбили друг другу носы.
Он трясет упаковкой из шести банок пива и приподнимает бровь, предлагая мне одну. Я печатаю в телефоне и с хмурым видом протягиваю ему:
Какого хрена происходит с посудой?
Я не твоя мама
Брант ухмыляется, наклоняется к спинке дивана и говорит, что это всё остатки беспорядка от друзей Дмитрия, которых он привел вчера ночью. Потом добавляет что-то о том, что если бы я слушал более внимательно, то услышал бы шум и выгнал их.
Ударяю его по руке за это замечание, вызывая у него смех, который почти слышу. Я знал Бранта задолго до того, как потерял слух, и мы вместе придумывали так много тупых шуток, что я знаю его смех так же хорошо, как свой собственный. Он – единственный человек в мире, которому сходят с рук шуточки про отсутствие у меня слуха. Может быть, это единственный способ, благодаря которому мы можем справиться с этим… Даже если он все еще плохо знает язык жестов и, похоже, не в состоянии запомнить их, кроме «пердеть», «какать», «пенис» и «вишневая кола».
Брант подходит к дивану и плюхается возле моих ног, почти садясь на них, и спрашивает, не планирую ли я все же присоединиться к нему.
Я планировал подрочить, придурок. К сожалению, даже не уверен, что именно об этом он спросил – чем сонливее я становлюсь, тем сложнее читать по губам. Мне пришлось подумать некоторое время, чтобы понять, что он имел в виду: у него турнир по боулингу в следующую субботу, и он пригласил нас с Дмитрием посмотреть. Это неофициальное местное соревнование с призом в виде бесплатных напитков в течение недели, но оно важно для Бранта. Кроме того, он может оказаться одним из тех, кто наудачу шепчется с мячом для боулинга.
Киваю ему, что, похоже, удовлетворяет его намного больше, чем секс, который у него только что был. Я не видел, как она уходила, но знаю, что он никогда не позволит девушке остаться, так что либо у нее высокий уровень скрытности, либо он заставил ее вылезти в окно.
Снова появляется упаковка с пивом, и Брант бросает одну банку мне на колени. Открываю с щелчком и делаю длинный глоток. Холодное пиво течет по горлу и наполняет меня комфортом, которого я так долго ждал. Мои глаза стекленеют. Брант кладет руку на спинку дивана и включает телевизор.
Читаю надписи в течение двух минут, прежде чем заскучать.
Неважно, что показывают по телевизору. Между ощущением холодной влажной банки в моей руке и цветами, падающими на мое лицо от экрана, я позволяю алкоголю притупить непрекращающиеся навязчивые мысли о той девушке, которую не должен жаждать… О девушке, которой не могу позволить остаться, девушке, которой позволю вылезти из окна моего разума…
Девушке, которая все еще ждет меня на той сцене…
Девушке, которая находит меня на диване, когда мои глаза, наконец, закрываются, ее нежные пальцы ласкают мою кожу и посылают потоки удовольствия по рукам. Девушке, чьи прикосновения делают меня твердым, мой член болит, образуя «палатку» в джинсах. Девушке, чьи розовые пухлые губы насмешливо парят над моим лицом, готовые сделать из меня слюнявого парализованного идиота.
Девушке, которая осторожно и терпеливо разбивает меня на части… По одному мучительному кусочку за раз.
Глава 7
Деззи
Я не могу сдержать волнение даже на уроке актерского мастерства. Мой живот словно делает сальто, а губы непроизвольно складываются в улыбку, которая не исчезала все выходные.
Мне плевать, что он глухой. Он не слышал мою песню? Ничего страшного. Он почувствовал ее. Я видела это в его глазах, которые горели от голода, нужды, опасности…
Меня также не заботят предупреждения моих друзей. У каждого есть своя история. Привыкнув жить в центре внимания из-за популярности родителей, я научилась сомневаться во всех сплетнях или слухах, которые достигали моих ушей и глаз.
Мой телефон вибрирует. Я бросаю взгляд на сообщение.
Не-Вики: О, Боже, Дез, вывесили списки актеров.
Я таращусь на экран, отрываясь от мыслей о Клейтоне. Уже? Прошло всего два дня. Кто, черт возьми, выбирает состав актеров на целый сезон представлений за два дня?
Я: Я не думала, что это так быстро.
Не-Вики: Ага. Я все еще застряла на истории костюмов
Я: Я на актерском мастерстве. Встретимся после?
Не-Вики: ДА-А-А, а потом сходим пообедать, чтобы отпраздновать!!!
Понимаю, что в помещении стало тихо, и я, беспокоясь, что профессор актерского мастерства Нина поймала меня, убираю телефон. На самом деле, это просто выступает один из моих одногруппников, очень драматично выдерживая длинные раздражающие паузы между репликами.
Возвращаюсь к мыслям о Клейтоне, из-за чего остальная часть занятия забывается.
Я с нетерпением покидаю аудиторию. Вся моя жизнь пролетает перед глазами, пока иду к списку актеров, висящему на двери репетиционного зала. Стая нетерпеливых студентов толкают друг друга, словно борющиеся за кость собаки, пытаясь найти свою фамилию. Слева от меня раздается стон разочарования. Справа – возгласы радости. Все остальные впали в тихие раздумья.
А потом наступает моя очередь. Два студента передо мной разворачиваются и уходят, и сквозь море шепота, стонов и волос я наконец-то вижу свое имя. Я протираю глаза и смотрю снова, читая имя дюжину раз. Я не верю тому, что читаю.
– Поздравляю, – бормочет Эрик, которого я не заметила рядом.
Я качаю головой.
– Но я не думала, что…
– Ты, очевидно, заслужила это, – говорит он, улыбаясь мне. – И эй, смотри. Я буду играть городского пьяницу Саймона! Но у нас нет сцен вместе…
– Это здорово, – рассеянно отвечаю я ему, все еще перечитывая свое имя в списке.
– Знаешь, в чем секрет игры пьяного человека? Пытаться играть не пьяного. – Эрик глухо смеется. – Увидимся позже, Ди-леди.
Я все еще не могу поверить. Это, должно быть, ошибка, да?
– Пока, – говорю я с опозданием, а потом понимаю, что Эрик ушел.
И дело не только в том, что я буду играть на сцене, дело в самой роли. Я качаю головой, не в состоянии привести мысли в порядок. Конечно, это ошибка. Может быть, на театральном факультете есть другая Дездемона Лебо.
Что еще хуже, не прошло и двадцати секунд после незаметного исчезновения Эрика, когда его место рядом со мной занимает Виктория.
– О мой Бог, о мой Бог, о мой Бог, – взволнованно поет она, с нетерпением осматривая список.
Я получаю удовольствие прямо из первого ряда, наблюдая за подругой, когда на ее лице медленно проступает разочарование.
– Вау, – бормочет она через некоторое время, на ее лице отражается боль. Затем она щурится, как будто что-то начинает понимать. – Лебо… – читает она.
О, черт. Поздравляю!
Она поворачивается ко мне и смотрит мне прямо в глаза.
– Лебо? – Она собирает кусочки пазла воедино. – Это имеет какое-нибудь отношение к?..
– Нет, – говорю я слишком быстро. Конечно, она знает мою семью, она знает всё. – В Нью-Йорке много Лебо. Тонна.
– Хм-м.
Хотя блеск сомнения все еще виден в ее глазах, она пожимает плечами и говорит:
– Поздравляю, Деззи. Честно говоря, я не знала, что ты собираешься играть роль Эмили. – Она старается говорить спокойно. – Конечно, ты абсолютно подходишь на эту роль. Я имею в виду, ты красивая и все такое.
Теперь я не могу сказать, хвалит она меня искренне или просто строит стерву.
– Спасибо, – говорю я в любом случае.
– Мне нужно на занятия, – произносит она, хотя я знаю, что у нее нет занятий следующие два часа. – Увидимся в общежитии.
Затем она уходит с крошечной улыбкой, больше похожей на гримасу.
Слишком много для наших планов на обед. Я хочу крикнуть ей, объяснить, что даже не собиралась прослушиваться на эту роль, что не указывала роль «Эмили» в качестве предпочтения. Но, сказав это, я, скорее всего, просто ухудшу ситуацию, признав, что получила роль, которую не хотела. Роль, которую хотела она.
Главную роль.
Внезапно этот факт поражает меня, до меня, наконец, доходит. Главная роль. О, Боже. Я только что получила главную роль в первой постановке года на главной сцене. Настолько хорошим они посчитали мое прослушивание. Это, должно быть, ошибка, продолжает говорить мне разум, но внезапный прилив уверенности, кажется, побеждает. Может быть, я все еще под впечатлением от своего шоу на той крошечной круглой сцене в прошлую пятницу.
Совершенно неожиданно чувство вины, которое ощущала прежде, пропадает.
– Я получила роль! – радостно говорю в трубку, когда оказываюсь за углом вестибюля, прямо за дверьми зрительного зала.
– Конечно, ты ее получила, куколка, – напевает моя мать сладким голосом. На заднем плане я слышу звон бокалов и столового серебра. – Теперь важно, что ты вложишь в свою работу актера. Нет, я выпью еще шардоне. Немного сыра бри, пожалуйста.
Я улыбаюсь и смотрю в высокие стеклянные окна вестибюля, позволяя маме говорить с кем-то, кто привлек ее внимание. Я наблюдаю за потными парнями, бросающими фрисби друг другу, слишком довольная новостями, чтобы беспокоиться о том, что мама отвлеклась от нашего разговора.
У меня проносится мысль, что мне действительно интересно, будет ли Сиси счастлива за меня. Она не привыкла, что я достигаю успеха в чем-либо. Может быть, мне стоит позвонить и ей тоже.
– В работу актера? – напоминаю я матери, когда она, кажется, освободилась. – Что ты имеешь в виду?
– О, ты знаешь, куколка. Слушай своего режиссера. Предлагай интересные решения. Не затмевай его. Извините, это не то шардоне, что я пила раньше. Где нормальный персонал, сладенькая? Найди Джеффри, он знает, что мне нравится. И не забудь о бри.
– Спасибо, мам.
– Бри, да. Бри. Это будет хорошо для тебя, куколка, – говорит она, снова возвращая свое внимание ко мне. – Тебе действительно необходимо найти особенный голос внутри себя. Вкладывай в работу и получишь столько, сколько отдашь. Позвони мне после первой репетиции.
Когда она неожиданно вешает трубку, в телефоне меня приветствует тишина. Я только и вижу вспышку лица матери на экране, прежде чем экран гаснет.
Прямо сейчас чувствую себя чертовски неуязвимой. Я могла бы пройти сотню прослушиваний, несмотря на мое короткое, ничем не примечательное резюме. Я бы бросила вызов любому на маленькой круглой сцене в любом баре. Я могу сделать что угодно!
А потом вспоминаю лицо Клейтона в том баре. Как заставила его извиваться на барном стуле – и как затем он резко встал и ушел после того, как я сделала свой ход.
Место радости занимает какая-то тяжесть. Он не мог слышать, как я пою. Может быть, он не знал, что я делаю. Может быть, он думал, что я издевалась над ним. Может быть, он ненавидит быть в центре внимания. Кто, черт возьми, знает, о чем он думал после моего маленького представления?
Хочу все исправить. Меня снова охватывает волнение. Вдохновение, если хотите. При одной мысли об этом в моей душе становится теплее.
Я могу сделать все правильно.
Движимая идеей, я спешу в компьютерную лабораторию в библиотеке, которая находится неподалеку от факультета искусств. В понедельник здесь довольно много народу, но мне удается найти свободный компьютер посреди этого безумия. Быстро печатая, я регистрируюсь в системе и провожу небольшой поиск в браузере. С любопытством изучаю фотографии, которые появляются на экране. Один щелчок мыши, и видео открывается на весь экран. Я двигаю руками, старательно пытаясь повторить всё, что вижу. Несколько сидящих рядом студентов обращают на меня внимание. Но меня это не заботит, актер во мне игнорирует неожиданную аудиторию.
Я вновь улыбаюсь. Сегодня самый лучший день.
Лучи солнца падают на лицо, когда позже я пересекаю кампус, направляясь в центр, чтобы пообедать. Виктория «забыла» о наших планах, поэтому придется поесть одной. Я слишком счастлива, чтобы чувствовать себя плохо. Это не моя вина, что я получила роль, а не она. Если бы могла отдать ее Виктории, я бы так и сделала, но что бы тогда осталось у меня? Весь смысл посещения этого университета в том, чтобы получить нормальный опыт колледжа и отточить свое ремесло. Уверена, Виктория поймет, ей просто нужно время. Черт, может быть, несколько дней, и она будет помогать мне с репликами. Виктория – хороший, добрый человек.
После того как я оплачиваю сэндвич с индейкой, который подается с печеными картофельными чипсами и содовой, я ищу пустой стол. Полдень – худшее время, для того чтобы поесть; это место настолько переполнено, что я даже не слышу свои собственные мысли.
Когда захожу за угол, вижу знакомое лицо. Сэм, моя соседка, ест совсем одна. Или, скорее всего, она вообще не ест. Сидит с учебником, лежащим перед ней, и выглядит скучающей, как никогда. Эти уродливые черные очки с толстой оправой прячут половину ее лба. Она смотрит вверх и замечает меня. Ее губы растягиваются в длинную линию, которая, думаю, является ее фирменной версией улыбки.
Плюхаюсь напротив нее.
– Привет, Сэм!
– Привет. – Она опускает взгляд на мой сэндвич.
Это не остается незамеченным.
– Что учишь? – спрашиваю я, открывая упаковку.
– Теорию.
Сэндвич разрезан на две половины, и я подношу одну из них ко рту и кусаю.
– Здесь чертовски много народу, – жалуюсь я с полным ртом. – И так громко!
– Да. – Она сглатывает, глядя на мои руки.
– Ты уже поела? – спрашиваю я.
– Да. Я… позавтракала.
Не знаю как, но внезапно я понимаю, что моя соседка пропускает приемы пищи, чтобы сэкономить каждый цент, который у нее есть. Может быть, еженедельное или ежемесячное пособие, которое ей отправляют родители, достаточно скудное. Может быть, на самом деле она не ела.
– Знаешь, я не смогу съесть это одна, – признаюсь я. – Хочешь вторую половину моего сэндвича?
– О. – Сэм ерзает на своем стуле. – Нет, всё… всё в порядке. Я не настолько голодна.
– Ну, думаю, вторая половина пропадет впустую.
Она смотрит на сэндвич с сомнением. Я подталкиваю половинку, которую планировала съесть, к ней. Спустя мгновение колебания она поднимает его и кусает. По тому, как она ест, понятно, насколько она голодна.
Не говоря уже о том, что вид того, насколько она наслаждается сэндвичем – самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела. Я страдаю, глядя на пятнышко майонеза на ее подбородке в течение пяти минут, прежде чем она вытирает его и слизывает с пальца.
Как раз перед тем, как откусить последний кусочек, я вижу Клейтона сквозь толпу людей в кафетерии.
Черт. Он здесь.
Я никогда его не видела в кампусе, кроме театра.
Внутри все сжимается. Последний вкусный кусочек моего ланча оказывается забытым на столе. Мой взгляд прикован к тому единственному, что существует для меня в мире – мускулистому телу Клейтона.
И как объяснить свою реакцию?
– Что случилось? – спрашивает Сэм.
– Я скоро вернусь.
Бросаюсь из-за стола и рассекаю толпу, мои ноги практически парят, как будто под ними нет пола.
Маневрирую мимо всех раздражающих столов, стоящих между мной и Клейтоном. Ноги почти запутываются в ремне рюкзака какого-то парня, который лежит у его ног. Локтем ударяю девушку, которая кричит мне в спину, но я ее не слышу.
Клейтон стоит возле двойных стеклянных дверей у входа в кафетерий, солнечный свет пробивается сквозь них, окрашивая его лицо в оттенки белого и желтого, превращая его темноту во что-то красивое и потустороннее. Он смотрит в свой телефон, его бицепсы четко очерчены светом, исходящим от экрана. Обычная черная футболка обтягивает каждый контур его тела, сужаясь, чтобы встретиться с сексуальными джинсами, порванными на коленях.
Он – секс в человеческом обличии. Боже…
Он поднимает голову, и когда наши взгляды встречаются, воздух словно электризуется. Убейте меня прямо сейчас. Он меняется в лице, и его тяжелый темный взгляд проникает в меня. Вся та уверенность, что была у меня минуту назад, застревает в горле, не позволяя мне дышать. Он такой сексуальный. У него особая красота плохого парня, щеки покрыты щетиной, а в глазах преломляется свет, из-за чего они становятся похожими на мерцающие осколки стекла.
Мое сердце колотится в груди.
Пришло время представления.
Я поднимаю руку и машу ему, улыбаясь.
После мгновения пристального взгляда, Клейтон отвечает едва заметным кивком.
«Ты хорошо справляешься, – мотивирую я себя. – Он признал тебя. Продолжай в том же духе!».
С волнением, наполняющим всё мое тело, я подношу кулак к груди, затем медленно тру его по кругу:
– Извини.
Клейтон не реагирует, его взгляд прикован к моему лицу, как будто он просто не видел, что я пыталась извиниться перед ним.
Просто продолжай, Деззи. Я подношу раскрытую ладонь к груди:
– Мое, – двумя пальцами одной руки я стучу по двум пальцам другой, – имя, – затем правой рукой тщательно формирую то, что, как я надеюсь, будет правильными буквами – Д, Е, З, З, И. – Когда заканчиваю, сжимаю руки вместе, гордая собой, и снова улыбаюсь.
Лицо Клейтона застывает. Изучая меня, он сжимает губы, из-за чего его сексуальные щеки втягиваются. Вот черт. Я все сделала неправильно? Я только что назвала его мудаком или оскорбила его мать, или случайно сказала, что я фиолетовая лягушка? Может быть, мне стоило узнать чье-нибудь мнение, прежде чем практиковать язык жестов – который я изучала с помощью Гугла – на Клейтоне.
Нисколько не расслабив жесткое выражение лица, он снова кивает мне, а затем переводит взгляд на свой телефон и коротко что-то печатает.
Я Клейтон
Вздыхаю с облегчением.
– Я знаю, – говорю вслух, а потом с ужасом понимаю, что больше не знаю никаких жестов. Я искала, как сказать другие слова, но они вылетели у меня из головы.
Черт. Я больше не знаю как с ним разговаривать.
Кажется, это не имеет значения. Клейтон, наконец-то расслабив челюсть, еще раз кивает мне и коротко машет, прежде чем развернуться и покинуть здание. За ним закрываются стеклянные двери.
