Текст книги "Читай по губам (ЛП)"
Автор книги: Дэрил Баннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4
Деззи
– Так этот парень… застукал тебя за пением?
Я вздыхаю, подавленная, опускаю голову на стол, а потом смущенно киваю.
– В нашем университете есть несколько сексуальных парней, – признается Виктория, – но я не знаю того, кто застукал тебя. Если ты расскажешь мне больше, я, возможно, узнаю его имя. Есть Джерри, сокращенно от Джереми. Есть Аарон. О, или Йен…
Правда в том, что я не хочу, чтобы ты знала, кто это.
– Все хорошо. Я просто надеюсь, что это не доставит мне неприятностей. Я хочу произвести хорошее первое впечатление.
– Да, прибереги это для прослушивания в пятницу. – Она подмигивает и толкает меня в плечо. – Расслабься. Все будет хорошо. Эй, я не знала, что ты умеешь петь.
– Сомневаюсь, что я хорошо пела. Он просто смотрел на меня как на идиотку, и… – Я даже не могу закончить предложение, не желая снова пережить это. – Мне нужно поработать над моими отрывками для прослушивания. Я не понимаю, почему…
– Почему прослушивание будет в первую же неделю учебы? Ага. Тут, в Техасе, мы не ходим вокруг да около. Я уверена, что ты привыкла к такому же в Нью-Йорке. Эй, мы можем помочь друг другу с нашими монологами! Наконец-то я могу получить совет у человека, который разбирается в этом. – Она почти хихикает от возбуждения. – У меня в комнате целый книжный шкаф с различными сценариями с пометками. Эй, держу пари, ты даже можешь спеть в весеннем мюзикле.
Я не могу перестать представлять лицо того парня, как он пристально смотрел на меня после того, как я закончила петь.
– Нам лучше пойти в класс, – говорю я, замечая время на экране своего телефона.
– Первый день в технической команде! Ты видела, в какую из них тебя распределили? Они вывесили списки на двери репетиционного зала.
Двадцать минут спустя мы выбираемся с фуд-корта театрального факультета, оттуда я, спотыкаясь, бегу по извилистым коридорам к двери репетиционного зала. Ищу свое имя в списке.
Мое сердце замирает.
Я почти забыла, в какую из бригад записалась.
– Бригада осветителей? – спрашивает Виктория, глядя на меня. – Ты выбрала… бригаду осветителей? Дорогая, надеюсь, ты не боишься высоты.
Я прикусываю щеку, глядя на свое имя в списке и перечитывая его снова и снова. Тело дрожит. Нервы напряжены, а колени слабеют. Я точно знаю, почему сделала такой выбор.
– Я… хотела попробовать что-то новое, – пытаюсь сказать я с пересохшим горлом. У меня неожиданно начались проблемы с глотанием. Может быть, мои органы отказывают. Я могу умереть до того, как доберусь до класса.
Виктория задыхается в знак протеста, когда видит свое имя.
– Костюмерная команда?! Вы издеваетесь надо мной?! Нет! Этого вообще не было указано в моих предпочтениях! Черт! Это не может быть правдой…
Не могу ей даже посочувствовать, потому что слишком погрузилась в собственное затруднительное положение, если это можно так назвать. Я увижу его сегодня? Скольким людям он рассказал о том, что произошло вчера в театре? Может быть, он вообще не осветитель. Может быть, он просто… часто возится с приборами. Или, может, он вообще в съемочной группе. Как и любой студент, он каждый семестр получает назначение в разные команды, верно?
Я слишком много думаю об этом. Успокойся, Деззи.
– Ну что ж. Приходи ко мне в комнату попозже, – говорит мне Виктория, и я почти уверена, что отключилась во время ее тирады о команде костюмеров. – Мы будем разбирать сценарии! Я хочу показать тебе, что приготовила. Ты можешь критиковать меня, используя свое нью-йоркское ноу-хау.
Я нерешительно киваю ей, и мы расходимся. Молча иду туда, где у меня назначена встреча с бригадой осветителей – на главную сцену.
Сердце стучит в груди, когда я подхожу к залу. Так холодно, что, клянусь, здесь выставили кондиционер градусов на пятнадцать.
Дверь скрипит.
Я не знаю, почему так боюсь, что кто-нибудь услышит меня или вообще заметит мое присутствие.
Однако, когда я вхожу внутрь, с удивлением обнаруживаю только двадцать или около того студентов, сидящих в разброс среди первых пяти рядов сидений. После быстрого сканирования зала я понимаю, что загадочного парня среди них нет. Все в толпе, кажется, знают друг друга, болтают и смеются между собой. Два парня сидят, упираясь ногами в спинку сиденья впереди себя. Три других, перегнувшись через кресла, болтают со студентами позади них. Я здесь единственная девушка? Ни разу не встречала никого из людей, находящихся в этой комнате.
Тихо сажусь на пятый ряд позади незнакомцев, прижимая сумку к груди и терпеливо ожидая того, что произойдет дальше.
Спустя десять минут из-за кулис выходит мужчина. Он одет во все черное, на его бедре красуется непонятно откуда взявшийся мазок зеленой краски, а в руках он несет планшет, к которому наклоняет голову, попутно поправляя очки в толстой оправе. Его лысая голова блестит под светом сцены.
– Добро пожаловать, – говорит он, по-прежнему глядя в планшет, хотя я думаю, он обращается к нам. – Первый день команды осветителей. Привет. Многие из вас уже знают меня. Шестеро не знают. Привет. Я профессор Дэн Треллис. Вы можете называть меня Диком.
Два парня в бейсболках, сидящие впереди меня, переглядываются между собой.
– Как у вас получился Дик из Дэна? – бормочет один из них.
– Попроси вежливо, – отвечает другой, и они оба начинают приглушенно хихикать. (Примеч.: Dick с английского языка переводится как «член»).
Я закатываю глаза.
– Это не та команда, где вам будет легко, – устало говорит Дик, хотя больше похоже, что он пытается убедить в этом себя. – Большая часть вашей жизни здесь будет связна с кабелями, гелями и зажимами. Станет чертовски напряженно за неделю до начала выступления. В какой-то момент вам придется подниматься к Берте – крану для осветительных приборов – поэтому, если вы не любите высоту, вам следует заставить себя полюбить ее. Представьтесь Берте. Научитесь управлять Бертой. Полюбите Берту. Когда вы впервые будете ей пользоваться, вам дадут помощника. Вся жизнь состоит в противостоянии страхам, верно?
Я уже собираюсь мысленно прокомментировать все слова профессора, когда что-то еще крадет у меня все внимание.
Каждый кусочек моего восхитительного, сексуального внимания.
Из тени кулис выходит еще одна фигура. Его мускулистое телосложение невозможно не узнать, как и эту походку. Когда свет, наконец, касается его лица, это как подарок из факультета секса. Мрачный, задумчивый, ожесточенный… Он всегда выглядит так, будто чем-то взбешен. Почему я нахожу это таким сексуальным?
– Рад, что ты присоединился к нам, Клейтон, – бормочет профессор, повернув к нему голову. – Многие из вас знакомы с Клейтоном, моей правой рукой в последние два года. Нашим бесценным работником. Будьте как он.
Клейтон… это его имя?
Если это так, вы бы ни за что не поняли этого, потому что он полностью игнорирует профессора Дика, спускаясь по ступенькам и занимая место в первом ряду. Кажется, Дик не возражает насчет этого, потому как снова поднимает свой планшет к лицу и продолжает инструктаж о том, как будет проходить наш семестр.
Тем временем мой взгляд устремляется к красоте, сидящей в первом ряду. Клейтон. Его лицо отражает полную сосредоточенность, он смотрит на профессора, чья речь все продолжается и продолжается. Что-то насчет звукооператоров. Что-то о тайм-менеджменте и терпении.
Да, я знаю все о терпении. И вот она я, терпеливо смотрю на красавчика, который вторгся в каждую мою мечту, с тех пор как я вошла в тот самый театр. Меня никогда в жизни ни к кому не тянуло так, как к нему.
Клейтон. Это имя очень подходит ему. Он как статуя, затвердевшая глиняная скульптура, произведение искусства.
Внезапно все встают со своих мест и выходят на сцену. Должно быть, я что-то пропустила. Неловко встаю, следуя за парнями в бейсболках. Избегаю зрительного контакта с Клейтоном и молюсь, что если он посмотрит в мою сторону, то не вспомнит меня. Я понимаю, насколько это маловероятно, поскольку мы некоторое время смотрели друг на друга после моего смелого и смущающего выступления вчера.
– Это стойка освещения, – продолжает Дик, постукивая по гигантской конструкции из труб, на которой находятся тонны осветительных приборов.
Толпа собирается вокруг профессора, когда он начинает описывать разные виды света. Заняв свое место сзади, я не осознаю, рядом с кем стою, пока не становится слишком поздно.
Меня словно парализует. Весь мир исчезает, и все, что меня сейчас интересует, – его тело, стоящее слева от меня.
О, мой Бог, он так вкусно пахнет. Он мог прийти с трехчасовой тренировки или с утренней разгрузки тяжелого реквизита и декораций. Кто знает. Кого это волнует. Его запах опьяняет меня, как в тот первый день на вечеринке.
Он всегда так пахнет?
– Вот тут все виды гелей, – все еще продолжает Дик. – Видите, благодаря им свет меняет цвет или форму, или…
Большое, твердое тело Клейтона как костер. Я чувствую его тепло. Он знает, что стоит рядом со мной? Это преднамеренно или же совершенно случайно, что самый сексуальный парень в помещении стоит так близко ко мне, что я могу на него забраться? О, черт, я хочу забраться на него.
– Сейчас, если вы подойдете ближе и посмотрите сюда…
Все делают шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть… что-то, парень справа толкает меня, из-за чего я непреднамеренно наклоняюсь к Клейтону.
Моя кожа касается его кожи.
Я чувствую плотные, твердые мышцы его руки. Они настолько твердые, как я и ожидала, даже немного более твердые. Я не смею смотреть в его сторону. Мое сердце бьется так быстро. Интересно, чувствует ли он мой пульс через кожу наших соприкасающихся предплечий.
Дик продолжает. Что-то о ламповых домиках и эллипсоидных отражателях прожектора. А мои мысли только о том, что бы делала, если бы застряла в комнате наедине с Клейтоном.
Он сантиметров на пятнадцать выше меня, может, даже больше. Это идеальный рост для меня, чтобы я могла положить свою голову на его большое мускулистое плечо… просто наклонив голову. Совсем немного, чуть-чуть.
Я настолько близко к нему, что начинаю потеть.
Затем толпа начинает двигаться, и Клейтон вместе с ними. Спустя полсекунды отчаяния я следую за ними в другой конец сцены, где Дик начинает объяснять, как пользоваться системой направляющего кронштейна – всеми теми веревками вдоль стены, которые соединяются с различными штуками, висящими высоко над нами.
С горечью понимаю, что сейчас между мной и Клейтоном стоит человек. Магия упущена. Угрюмо смотрю на профессора и осознаю, что не могу даже сконцентрироваться на том, что он говорит. Каждое его слово остается для меня неуслышанным.
– Система противовесов опасна. Это не игрушка. Научитесь правильно ее использовать. Хотите, продемонстрируем вам? – спрашивает Дик, махнув рукой.
Похоже, он подал сигнал Клейтону, который прорезает толпу и останавливается около веревок. Я снова чувствую себя живой – простое наблюдение за тем, как движется его тело, гипнотизирует меня. Без инструкций он точно знает, что делать, дергая рычаг своими большими руками… Теми большими руками, которые, кажется, занимаются любовью со всем, к чему прикасаются. Затем он поворачивает что-то еще и сжимает веревку, его пальцы обхватывают ее так, как обнимают любовника. Он делает сильный рывок веревкой, на его руках вздуваются вены, и что-то происходит позади меня.
Весь класс разворачивается, чтобы посмотреть на это, а я остаюсь по-прежнему сосредоточенной на самом красивом парне в мире.
Руками он все также крепко держит веревку, опускает взгляд и ловит мой.
У меня перехватывает дыхание. Ощущаю какой-то страх… или волнение. Но сейчас я не вижу разницы между ними.
И его взгляд меняется. Незначительно, но я все равно замечаю. Он узнает меня, чувствую, как мое сердцебиение ускоряется. Тем не менее, не отвожу взгляд.
Профессор, должно быть, сказал что-то, потому что все двигаются к двум длинным рейкам, которые являются стальными трубами, на которых висят занавес или осветительные приборы, и сейчас опущены. Я, наконец, заставляю себя обратить внимание на Дика.
Это внимание недолговечно. Спустя мгновение Клейтон отходит от веревок и снова оказывается рядом со мной. У меня не будет перерыва, не так ли? Не то чтобы я хотела этого. Никогда в своей жизни я не была так взволнована. Нахожусь в агонии, стоя рядом с ним. Чувствую пульс на своей шее. Едва могу ровно дышать.
Его рука прикасается к моей.
Абсолютная. Гребаная. Агония.
– Освещение создает атмосферу, оно превращает бесплотную сцену в заснеженные Альпы, вестибюль отеля или кишечник кита. Освещение дает жизнь актерам на сцене, – говорит наш вдохновленный профессор. – Без света мы все кучка никчемных говнюков в темноте, не правда ли?
Клейтон глубоко вздыхает. И только в этом вздохе я слышу глубину его голоса. В этом есть что-то настолько интимное, как будто уже знаю его, хотя ни один из нас не обронил ни слова. Потом он выдыхает, и этот выдох щекочет мою руку и посылает дрожь по телу.
Прямо сейчас я один из одержимых сталкеров.
– На сегодня всё, мои маленькие обезьянки. Я оставлю лист регистрации у подножия сцены. Запишитесь на любую смену, которую хотите, и это будет ваша смена каждую неделю до конца семестра. Смены начинаются на следующей неделе. Есть много вариантов для совмещения всех графиков занятий, поэтому, если ваша плаксивая задница нуждается в особом отношении, подойдите ко мне, и мы что-нибудь придумаем.
На этом все разбегаются, а Клейтон уходит от меня. Я привыкла к его теплу и чувствую такую сильную потребность в нем, что почти теряю сознание.
Спускаюсь по ступеням и подхожу к списку регистрации. Некоторые парни говорят между собой или советуются с кем-то по телефону, чтобы не возникали казусы с остальными занятиями. Когда подходит моя очередь, я рассматриваю возможные варианты. Удивительно, но пять из шести смен не пересекаются с моими занятиями. Есть смена по понедельникам, на которую я могу ходить после класса по актерскому мастерству, смена по вторникам между занятиями вокала и хореографии, а также в пятницу утром, в субботу днем и в среду поздно вечером. Я могу выбрать любую, какую захочу. Вообще любую.
И все-таки именно в вечернюю смену по средам я вижу единственное имя, которое имеет значение. Оно написано прямо вверху списка. Клейтон Уоттс.
В списке есть еще два имени на это время. Кажется, это самая непопулярная смена. И, движимая каким-то безумием, я подношу свою ручку к листу регистрации на вечернюю смену в среду и добавляю свое имя – Деззи Лебо.
Я смотрю вверх и вижу, что Клейтон уходит. Лишь долю секунды смотрю на его задницу, прежде чем он исчезает за кулисами. Как ни странно, я чувствую небольшое облегчение от его ухода. Чертовски тяжело находиться рядом с ним. Моей нервной системе сегодня пришлось изрядно поработать.
Когда я возвращаюсь в общежитие, облегчение превращается в пустоту. Это так странно – жить, не осознавая, насколько ты одинок. Ты убеждаешь себя, что твое сердце наполнено всеми твоими интересами, увлечениями и страстями. Ты наполняешь себя пустыми заверениями. Ты привыкаешь к рутине работы над собой, утешению себя и улыбке в течение всего дня.
Нужен всего лишь один сексуальный парень, чтобы разгадать все эти слабые усилия над собой, напоминая, насколько ты не удовлетворена собой.
Я одинока. Я была одна в течение многих лет. Встречалась с некоторыми парнями в Нью-Йорке, но ни один из них не хотел остаться рядом со мной. Один из них жил в кишащей крысами квартире в Квинсе. У другого была девушка в Нью-Джерси, которую он пытался скрыть от меня. Третий целыми днями играл в видеоигры и жил в подвале дома своего старшего брата. Каждый из них оставлял меня с чувством еще большего одиночества, чем раньше. Моя история свиданий – это, само собой разумеется, поток мутной воды.
Уже после того, как село солнце, я стучу в дверь Виктории.
– Деззи! – кричит она, бусинки, которые висят на ее шкафу, стучат друг о друга. – Я нашла идеальный монолог для тебя!
Ночь превращается в обмен монологической практики и конструктивной критики, Виктория бросает на меня множество странных взглядов, а иногда вежливо поправляет. Если ей и есть, что сказать о моих актерских способностях, она любезно избавляет меня от своих комментариев. Ее соседка, бледная как смерть девушка по имени Лиэнн, сидит на своей кровати в коконе простыней и учебников, что-то печатая на своем ноутбуке и делая вид, что нас не существует. Мы оказываем ей такую же любезность.
Когда я собираюсь уходить, ссылаясь на утренний урок хореографии, Виктория улыбается мне и говорит:
– Ты будешь идеальной миссис Гиббс, которая дополнит мою роль Эмили. У тебя абсолютно все получится! Не могу дождаться!
Вернувшись в свою комнату, я застаю Сэм, сидящую за столом и печатающую что-то в своем древнем ноутбуке. Она одета в ту же одежду, что и в день приезда, что одновременно выбивает меня из колеи и разбивает сердце.
Мы обмениваемся приветствиями, прежде чем я запираюсь в ванной и наслаждаюсь собственным отражением.
Я внимательно изучаю свое лицо, потому что всякий раз, когда моргаю, вижу только его.
Глава 5
Деззи
Я стою у двери в репетиционный зал, сжимая в руках свое явно приукрашенное резюме. Каждая строка драматического монолога, на репетицию которого я потратила весь вечер среды и четверга, повторяется в моей голове снова и снова, как золотая рыбка, плавающая в аквариуме по кругу. Я могу слышать даже всплески воды, когда она нарезает круги в моем мозгу.
На удивление, я спокойна. Не видела Клейтона с тех пор, как записалась на смену в среду, что довольно странно, поскольку привыкла ежедневно сталкиваться с ним.
Это несправедливо. Каждая мелочь, которую я делаю, так или иначе связана с Клейтоном. Когда решаю, где пообедать, задумываюсь, может ли он обедать в том же месте в это же время. Когда иду по коридорам на свои занятия, мне интересно, столкнусь ли я с ним за углом, или встретимся ли мы друг с другом в вестибюле, или во дворе. Это сумасшествие, насколько далеко тебя может завести одержимость человеком, диктуя весь твой день, издеваясь над твоим умом до такой степени, что даже выбор чертового туалета становится тяжелым – потому что в любой момент дня я могу столкнуться с ним. Даже по дороге в туалет.
Но я все еще не видела его и, скорее всего, не увижу.
Даже не замечаю, как открывается дверь репетиционной комнаты, когда чей-то голос вырывает меня из мыслей.
– Дездемона Лебо. – Голос принадлежит девушке с синими волосами и кольцом в носу, одной из помощниц режиссера. – Мы готовы принять вас.
В дальнем конце комнаты стоит стол, за которым терпеливо ожидая моего прослушивания, сидят четыре хладнокровных человека. У каждого из которых день был ужаснее, чем у предыдущего. Никто из них не улыбается. Единственным знакомым из этих четырех человек оказывает мой профессор актерского мастерства Нина Паризи – женщина с колючим взглядом и жестким стержнем, чья карамельного цвета кожа нависает над глазами, словно она не спала шестьдесят шесть лет.
– Здравствуйте, – говорю я, занимая место перед ними. Не знаю, насколько близко нужно стоять, поэтому останавливаюсь на расстоянии около десяти метров, хотя мне и это кажется слишком близким. – Я Д-дездемона Лебо, и собираюсь принимать участие в постановке… Извините, нет. Я исполню версию оригинальной песни, которая называется «Дворец из камня»… А также драматический кусок из пьесы Д-д-дэмиена Ригби «Приглушите крик».
Затем, со всеми причитающимися эмоциями, я выступаю.
– Как все прошло? – спрашивает Виктория, как только выхожу.
Я вернулась в вестибюль, заполненный остальными студентами, которые либо уже прошли прослушивание, либо все еще с нетерпением ждут его, рассказывая монологи стенам, лестницам или друг другу. В этом есть своеобразное облегчение наблюдать за тем, как они готовятся, зная, что мое прослушивание уже прошло, и я не испытываю ту тревогу, что заметна на их лицах и в заламывании рук.
– Нормально, я думаю.
– Просто нормально? – хмурится она в ответ на мои слова. – Ничего страшного. Нервы берут над нами верх. Может быть, весенние прослушивания пройдут у тебя лучше.
Я улыбаюсь.
– Как прошло твое?
– Идеально!
На ее лице застыло выражение экстаза. Как будто она в течение часа умирала от желания выразить, насколько прекрасно прошло ее прослушивание. И именно это она и делает, описывая мне все малейшие детали.
– О, Дез, ты должна пойти с нами! – неожиданно восклицает она. – После прослушивания мы собираемся пойти в бар «Толпа и песня».
Я прищуриваюсь, смотря на нее.
– Чьи стринги? (Примеч.: Оригинальное название заведения «Throng & Song». Слово «throng» помимо значения «толпа» имеет и другое значение – «стринги»).
– «Толпа». Пошли с нами! Это театральная тусовка.
Учитывая, что сегодня пятница, а с прослушиванием закончено, у меня впереди выходные, полные свободы, поэтому я встречаюсь с Викторией, Эриком и Хлоей, и мы идем вниз по улице в пиано-бар под названием, которое упоминалось ранее – «Толпа и песня». Внутри оказалось очень много людей возраста студентов колледжа, большинство из которых, как я полагаю, недостаточно взрослые, чтобы пить. Корзины с картошкой фри и крылышками украшают каждый стол, а в воздухе витает тонкая завеса дыма.
Мы заказываем столик рядом с маленькой круглой сценой, на которой стоит самое захудалое пианино, что я только видела, и стул, на котором сидит гитарист, наигрывая мелодию, и очень тихо поет в густом шуме комнаты. Виктория рассказывает мне что-то о своем прослушивании, а я просто улыбаюсь и киваю, не слыша ни слова из того, что она говорит. Мы не пробыли здесь и двух минут, а я уже чувствую сонливость от шума и дыма.
Подходит официантка и спрашивает каждого из нас, что мы хотим из бара. Чтобы быть услышанной, ей приходится наклоняться настолько близко, что она могла бы поцеловать нас. Ее слова щекочут мое ухо так, что я вздрагиваю, и отвечаю:
– Водку с тоником, пожалуйста.
Я не думала, что это возможно, но чем ближе к ночи, тем сильнее становится шум. Здесь так оглушительно громко, что я чувствую давление на стенки моего черепа, как будто в него вторгается армия звуков, и каждая клетка моего тела пытается защитить черепную коробку, сопротивляясь противнику. В какой-то момент я сжимаю голову, убежденная, что мой мозг сам воспроизводит эти звуки.
После трех бокалов водки с тоником и круга (или двух?) шотов текилы, на чем настаивали остальные, шум перестает меня волновать.
– Боже мой, – невнятно хихикает Виктория, наклоняясь ко мне. Мы все поменяли свои места за прошедший час, поэтому сейчас она почти сидит у меня на коленях. – Мне нужно еще, что бы это, блин, ни было. Это пойло было прекра-а-а-а-сно. – Эрик выкрикивает имя через стол. – А? – Эрик снова кричит его. – Что?
Гитарист заканчивает песню, и половина бара, которая действительно обращала на него внимание, шумно аплодирует, хор улюлюканья и свиста прорезает воздух.
– Спасибо, спасибо, – говорит музыкант и взмахивает рукой. – Я возьму перерыв десять минут, и вернусь к вам.
Когда гитарист уходит, Виктория наклоняется ко мне.
– Признание: я хочу от него детей.
Я хихикаю, хотя не уверена, это из-за того, что она сказала, или потому, что комната вращается.
– В этом мире нет ничего сексуальнее певца, – бормочу я ей на ухо.
– О! Я хочу услышать твое выступление с прослушивания!
Я смотрю на нее туманным взглядом.
– Ты уже слышала, глупенькая! Тринадцать раз подряд, помнишь?
– Я имею в виду твою песню, тупица!
– О, да, конечно, – смеюсь я. Из моего рта вылетают слюни, приземляясь на пыльный стол, и я хлопаю себя рукой по губам, что вызывает смех у Эрика. – Тихо! Я не напивалась с тех пор как… Я вообще никогда не напивалась… Уф, как это называется? Пить, напиваться, выпивать?
– Тебе следует пить чаще, – кричит Виктория в мое ухо. – Так ты намного веселее.
– Ты назвала меня скучной?
– Нет! Ты просто… менее скучная, когда напиваешься!
– Ты назвала меня скучной!
– Нет!
– Ты думаешь, я скучная? Эй, Другой Эрик! – кричу я, щурясь на него через стол. – Я скучная? Эй, Хлоя! Я скучная?!
Они что-то кричат в ответ, но я не слышу. Хлопаю рукой по столу, заставляя подпрыгнуть выпивку.
– Хорошо, тогда, – говорю я, предполагая их ответы, – я докажу вам, насколько я не скучная. Прямо сейчас докажу вам, что вы ошибаетесь.
Встаю из-за стола и спотыкаюсь об сцену. Смех Виктории сопровождает меня, вместе с какими-то словами, которые я не могу разобрать. Когда оказываюсь на сцене, пианист встречает меня с тревогой в глазах.
– Нет, нет, – говорю я ему, взмахнув рукой. – Не переживайте. Я актриса. У меня есть опыт в таких вещах.
Я не имею понятия, что хотела этим сказать.
– Извините! – произношу я в микрофон, а затем пять раз стучу по нему, и этот звук прорезает какофонию подшучиваний, крика и смеха.
К моему величайшему удивлению, на меня оборачиваются десятки пар глаз. Вижу каждого из обернувшихся сквозь туман дыма и света.
Черт возьми, я действительно привлекла их внимание.
– Мои друзья думают, что я скучная, – объясняю я посетителям бара, из-за чего в помещении становится еще тише, а они кажутся более заинтересованными. – И я хотела бы доказать им, что они ошибаются. Поэтому, пока наш сексуальный гитарист взял перерыв, я хотела бы спеть вам прекрасную песенку.
Три парня с конца зала аплодируют мне. Какая-то девушка кричит: «Давай, послушаем!», после чего раздается оглушительный рев толпы. Мои друзья за крошечным столиком у сцены немного удивлены, но их глаза сверкают гордостью или же это просто блеск от алкоголя.
– Эту песню я написала о себе, – рассказываю всем в баре. – Песня о том, как мы закрываемся ото всех. Надеюсь, эта песня вдохновит меня освободиться от моей собственной… из моего собственного пресловутого дворца. Песня…
Внезапно теряясь в эмоциях этой песни, я перестаю объяснять и позволяю музыке говорить за себя. Сжимая микрофон, подношу губы к его черной округлой головке и закрываю глаза.
И пою.
Помещение, которое всего мгновение назад было заполнено оглушительным шумом множества голосов, теперь заполнено лишь одним голосом – моим. Мой голос достигает всех уголков зала. Взгляд находится в поиске, странное желание прикоснуться к каждому человеку в этой комнате сжимает мое горло.
Происходит что-то волшебное. Чувствую, как что-то во мне разжимается. Я невесома, пока пою им. Если бы не сжимала так сильно микрофон, то просто бы уплыла. Я позволяю словам песни вытекать из меня.
И потом, где-то между вторым и третьим куплетом, я вижу его в толпе.
«О, Боже. Он был здесь все это время», – понимаю я.
Как всегда, красивый, напряженный, в белой обтягивающей футболке, позволяющей разглядеть его татуировку на шее… Клейтон сидит на барном стуле с бутылкой пива в руке, а его взгляд наполнен свирепостью, тоской и чем-то еще, что я не могу определить.
Или это алкоголь заставляет меня видеть эти прекрасные вещи? Это пение алкоголя, а не мое?
Клейтону, кажется, все равно, но он ни на секунду не сводит с меня глаз. Я держу его в своих руках. Он смотрит…
Он смотрит и слушает.
Это уже второй раз, когда он слышит эту песню. Это второй раз, когда я очаровываю его. Что еще может означать выражение его лица?
Я гипнотизирую его.
Да, наконец-то ситуация изменилась. Я – та, кем он одержим сейчас, в данный момент, до тех пор, пока могу продолжать петь. Я его сирена, заманивающая своей музыкой.
Затем слышу перезвон фортепианных нот. Оборачиваюсь и вижу, что пианист подстроился под мою мелодию. Гитарист, который вернулся с перерыва, наблюдает с конца сцены, его глаза искрятся от изумления. Он берет гитару и присоединяется к своему другу, поддерживая меня, импровизируя.
Может быть, меня вдохновляет музыка, и озорной демон берет контроль над телом.
Срывая микрофон со стойки, я спускаюсь со сцены, все еще пою и продвигаюсь сквозь толпу – к нему. Каждая строчка песни теперь адресована Клейтону.
Всего через половину куплета я стою перед ним и пою.
Его лицо напрягается.
Это страх, что я ему внушаю, судя по его темному, угрожающему взгляду?
Я пою слова песни, а пальцами медленно и очень нежно поглаживаю микрофон вверх и вниз.
– …Я актриса, которая не показывает страха, – пою я, и свободной рукой подношу палец к его шее, касаясь места, где начинаются черные чернила, скрываемые под этой футболкой. Твердый и холодный, он отстраненно смотрит на меня.
– …Самый храбрый во всей моей биосфере...
Прижимаюсь к его столу, мои бедра скользят вдоль его бока, пока я пою ему.
Клейтон прикрывает глаза, как будто я раню его своей музыкой. Да, позволь мне ранить тебя этим, чтобы ты почувствовал хоть каплю той боли, которую чувствовала я на протяжении всей недели с тех пор, как впервые увидела тебя.
Когда музыканты подводят меня к финальному куплету, я останавливаюсь и беру пиво из его руки. Оно легко выскальзывает из его ладони, и я подношу его к губам, мой взгляд прикован к его глазам. Делаю глоток, потом ставлю пиво обратно на стол. Я морщусь, поскольку не ожидала, что пиво будет таким горьким. Его глаза становятся остекленевшими, а на губах появляется намек на улыбку.
– …Это работа – забраться на трон…
О, Боже. Его ухмылка такая сексуальная, что я могу бросить петь и забраться на него прямо сейчас.
– …Изготовленный из кредитных карт и силикона…
Прямо сейчас я стою настолько близко к Клейтону, что чувствую исходящее от него тепло. Никогда не чувствовала себя такой незащищенной, такой свободной
– … Не смей отдавать свое сердце, или ты развалишься на части…
Я облизываю губы, когда гитарист продолжает перебирать струны, а пианист скользит по клавишам своими длинными пальцами.
– Прямо здесь, в дворце из камня…
Он приоткрывает губы, его лицо напрягается от боли.
Я буквально целую кончик микрофона, когда пою последнюю строчку:
– Да, прямо здесь… в дворце из камня.
Музыка заканчивается решающим аккордом.
Тишина поглощает бар.
Смотрю в глаза Клейтона.
Такое чувство, что здесь только я и тяжелый микрофон в руке, который с каждой секундой становится все тяжелее и тяжелее.
Внезапно сталкиваюсь с реальностью того, что сделала. На глазах у всех. Алкоголь больше не прикрытие. Я просто спела самую личную песню, которую когда-либо писала, перед незнакомцами.
Клейтон вздыхает.
Не могу.
Что я только что сделала?
Из-за спины раздается радостный крик, поражающий меня, а затем остальная часть присутствующих взрывается аплодисментами. На секунду мне кажется, что я все это выдумала. Они издеваются надо мной, или я действительно проделала потрясающую работу?
Когда снова смотрю на Клейтона, вижу вопрос в его глазах. Внезапно ничто больше не имеет значения. Я привлекла его внимание, говорю я себе. Он знает, кто я. Ему любопытно. И в разгар всех моих сомнений, чувствую, словно победила в какой-то игре, о которой не знала. Игра в кошки-мышки. Игра, где один победитель.
