Текст книги "Падение Иерусалима"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13

Штаб-квартира полиции гражданской авиации – подразделения французских погранвойск – втиснута в неуютное угловое помещение в здании аэропорта Шарль де Голль. ДСТ дружит кое с кем из здешних сотрудников. С одним таким приятелем Баум связался по радиотелефону из машины, которую прислали за ним на вокзал Монпарнас. Вообще он этого терпеть не мог, потому что переговоры приходилось вести на одних волнах с полицией, и потому только предупредил, что едет в аэропорт. Ему повезло: человек, которому можно было довериться, как раз оказался на дежурстве.

Машина ДСТ от вокзала Монпарнас взяла курс на север, пересекла реку и, продравшись через оживленные трассы бульваров, вырвалась наконец за город на Северное шоссе. Они проскочили то место, с которого расстреляли лимузин с высокопоставленными израильскими чиновниками. Каменная кладка еще хранила следы повреждений, больше же ничего не напоминало о трагедии. Баум молчал, прикрыв глаза. Обычно он любил поболтать с шофером: всегда следует интересоваться, что там говорят в народе. «Пользуйтесь случаем, используйте каждую такую возможность, – поучал он подчиненных. – Если ты командуешь, допустим, армией или хотя бы взводом, надо же знать, о чем твои люди думают, – чтобы быть уверенным, что они за тобой пойдут». И еще что-нибудь в этом роде, например: «Если ты начал слушать себя охотнее чем других, то готовься к пенсии: недолго, стало быть, тебе осталось до кресла-качалки где-нибудь в провинции».

Но сегодня он сам слушал себя, а не своего водителя: задавал сам себе вопросы и подбирал подходящие ответы, вырабатывая тактику предстоящих действий. К тому времени как подъехали к аэропорту, он успел построить какую-то систему. Другими словами, сформулировал целую серию вопросов, на которые следовало получить ответы. Каждый ответ заключал в себе следующий вопрос – получилось нечто вроде русской куклы матрешки.

– Жди тут, – бросил он шоферу, давнему приятелю, который много лет возил его, привык, слава Богу, к этим манерам и, попроси Баум, отвез бы его хоть к адским вратам и ждал сколько надо.

На втором этаже Баум отыскал своего знакомого и с ходу объяснил, зачем приехал. Тот разложил на столе расписание прибытия самолетов:

– Значит, пункт вылета – Дамаск. И в Париж они должны были прибыть с одной пересадкой…

– Скорее всего, с одной. Прикинем давай, где они могли эту пересадку сделать.

Сверяясь с расписанием, они вдвоем составили перечень городов, через которые Ханиф и его спутница могли бы попасть в Париж. Таких оказалось девять. Сотрудник аэропорта позвонил в справочную: вчера из этих городов прибыли в общей сложности двадцать два самолета.

– Паспорта у них общеевропейские?

– Нет. Иракские, а может турецкие или ливанские. Точно не знаю.

– Тогда им пришлось заполнить иммиграционные карты. И, стало быть, сведения о них попали в компьютер. Сейчас посмотрим.

Он повернулся к дисплею на соседнем столе и поиграл на клавишах.

– Эх, знать бы имена, под которыми они записались, все было бы проще простого. А сейчас придется поохотиться. На это время нужно. – Он зажег сигарету и протянул Бауму пачку. – Времени у тебя, конечно, в обрез?

Баум потряс головой:

– Сорвался бы я в воскресенье вечером, если бы можно было ждать?

– Так вот знай, что в иммиграционных картах путешественники указывают адрес, где намерены остановиться, и полиция рассылает карты по этим адресам. Эти твои остановятся где-то в Париже?

Баум кивнул.

– Лучше бы тебе в префектуру обратиться.

Баум досадливо отмахнулся:

– Полностью исключено. Ты же знаешь, какие у нашего ведомства отношения с полицией.

– Ладно, попробую получить все данные о полетах, запишем их на принтере.

– Я в этом убей не понимаю. У нас этими штуками вся контора напичкана, только мало кто знает, что с ними делать. Кому меньше двадцати пяти – те разбираются…

Полицейский подсел к компьютеру, поползла бумажная лента.

– Я позвоню пока?

По телефону Баум потребовал, чтобы немедленно отыскали и, не слушая возражений, вызвали на работу нескольких сотрудников. Он отобрал таких, которые способны не спать до утра, продержаться хоть на черном кофе, особенно в предрассветные часы.

– Вот так будем действовать, – заключил Баум свой инструктаж. – Все, что у нас есть, – эти вот бумаги, – он постучал пальцем по лежащей на столе аккуратной стопке листов с компьютерными данными – и ваши телефоны. – Он обращался к четверым мужчинам и двум женщинам, собравшимся в его кабинете. Вид у них был не Бог весть какой радостный: кое-кого за последний месяц по разным поводам вызывали вот так, в выходной, уже раза три-четыре. Жоржу Вавру стукнуло в голову насчет посольства Румынии – там, мол, что-то готовится, не то контакт подозрительный наметился, не то подловить дипломата из этой страны можно на неблаговидном поступке, не то кто-то перебежать норовит… В управлении ходили самые разнообразные слухи, но ничего определенного.

– Вперед, mes enfants[7]7
  Дети мои (фр.).


[Закрыть], – Баум старался говорить бодро. Одна из девушек, ее звали Жозьенна, улыбнулась в ответ и выдула на губах прозрачный шарик жевательной резинки. Больше не отозвался никто. – Мы ведем розыск тех, кто участвовал в убийстве на Северном шоссе. Дело жуткое, гордиться следует, что мы принимаем участие в расследовании. Во всяком случае, способствуем тому, чтобы такое не повторилось.

Он объяснил: надо отыскать мужчину и женщину, прилетевших в Париж накануне одним из двадцати двух рейсов, паспорта иракские, турецкие или ливанские, возможно разные, в иммиграционных картах указаны парижские отели.

– Каждый из вас получит определенные данные – постоянные и переменные, и пусть каждый использует свой незаурядный интеллект, а он у вас есть, иначе бы я вас не пригласил, именно вас… – тут Жозьенна снова улыбнулась, – а потом изложите мне свои соображения по этому поводу. И вместе их обдумаем.

Он дружелюбно оглядел своих помощников, атмосфера в комнате несколько смягчилась. An affaire – дело, связанное со слежкой, – всегда рождает в сердцах азарт.

– Вопросы есть?

Плотный инспектор, которого вызвали прямо из-за стола, а семейный ужин был просто великолепен, поднял руку:

– Парочка эта – что они, такие идиоты, чтобы указывать в картах то самое место, где собираются остановиться?

– Почему бы и нет, если они уверены, что за ними никто не следит? – возразил кто-то. – Мало ли что – им в полиции пришлось бы объясняться, почему это они дают неверные сведения…

– Давайте пока исходить из того, что сведения они сообщили правильные, – предложил Баум. – Если это не подтвердится, то будем искать другой путь. Всегда надо сначала попробовать то, что проще, зачем сразу трудности создавать?

– Ну составим мы перечень мест, где они могли бы остановиться, – что потом?

– Садимся на телефоны.

– Как насчет их возраста? – это спросила Жозьенна.

– Важный вопрос. Судя по нашим архивам, мужчине лет сорок пять, а девушке чуть больше двадцати. Так что данные в их паспортах должны примерно этому соответствовать. Также и на иммиграционных картах. И в этих вот компьютерных листах ищите мужчин, скажем, от сорока до сорока восьми, а женщин от двадцати до тридцати. Хороший вопрос, – повторил он, отметив про себя, что Жозьенна вообще толковая девочка.

– Еще есть вопросы?

Все промолчали.

– Ладно, mes enfants, за работу. Кто-нибудь из дам пусть организует кофе. Напоследок совет. Ищите первым делом девушку. Молодые женщины путешествуют реже, чем мужчины средних лет, стало быть, их меньше. Мужчин с подходящими признаками подбирайте к подозрительным девицам, а не наоборот – тут метод важен. Метод – это все.

После того как они разошлись, Баум еще долго сидел, не двигаясь, погруженный в свои мысли. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться и поблагодарить, когда принесли кофе в белой эмалированной кружке. Идея пришла в тот момент, когда он отхлебнул. – Я им что-то о методе толковал, – усмехнулся он про себя. – А впору бы их послушать…

Он нашел в записной книжке номер, набрал:

– Это я, Азиз, извините, что так поздно, но вы мне нужны срочно. Да, в конторе. Да, до утра. Отлично, жду.

Кладя трубку на рычаг, он подумал, что, пожалуй, одну здоровенную щель удастся законопатить. А все благодаря методу.

За ночь сделали не так уж много. К часу сверили данные – получилось, что из соответствующих регионов перечисленными рейсами в Париж прибыли шесть пар подходящего возраста и отвечающих описаниям. Из двенадцати прибывших, оказавшихся под подозрением, девять указали в иммиграционных картах, что намерены остановиться в гостиницах, однако шестеро действительно оказались по указанным адресам. К шести утра возле этих гостиниц были расставлены группы наблюдения, а насчет трех остальных пар прибывших начали наводить справки по другим каналам.

Появившегося на пороге Азиза, сияющего от гордости, что он оказался нужен контрразведке, Баум приветствовал словами:

– Дорогой друг, благодарю, что отозвались так скоро на мою просьбу.

– Мы же друзья, господин Баум! Чем могу вам помочь?

– Мы разыскиваем мужчину и женщину, прилетевших из Дамаска. – Баум подробно объяснил Азизу, как они выглядят. – Мне пришло в голову, что они могли остановиться в одном из домов, где снимают квартиры ваши соотечественники. Я отнюдь не уверен, что это именно так, но проверить не мешает. Не могли бы вы поспрашивать? Но только так, чтобы не вызвать подозрений.

– Я поступлю, как в прошлом году, когда вы обращались по поводу того тунисского дела, помните?

– Отличная была работа!

– Благодарю.

– А много времени это займет?

– Придется проверить адресов десять-двенадцать, где скрываются приехавшие нелегально и, стало быть, это места тайные. День понадобится, не меньше.

– Попробуйте порасспрашивать таксистов.

– Сделаю все, что смогу, будьте уверены.

На этих словах Азиз – маленький тощий человек в замызганной одежде – улыбнулся и исчез.

Однако ни Азизу, ни всей команде, созванной с вечера Баумом, не удалось обнаружить ничего стоящего внимания. Девицы, попавшие под подозрение, ничем его не оправдали. Одна оказалась проституткой, которая ездила навестить родных и теперь вернулась на свое «рабочее место» – улицу Фобур Сен-Мартен. Из остальных лишь одна имела отдаленное сходство с описанием Расмии, а из мужчин тот, который более или менее подходил под описание профессора Ханифа, оказался старшим официантом в ресторане отеля на Левом берегу.

Никто из осведомителей Азиза – знатока арабского андерграунда в Париже – не смог ничего узнать о вновь прибывших.

– Попробовать все равно стоило, – мрачно заметил Баум, рассказывая Алламбо о событиях ночи. – Все время надо что-то делать, в одну точку долбить, – где-то и повезет.

– Как же они ускользнули?

– Наверно, расстались там, где делали пересадку – это, в общем, было разумно. Да к тому же, чтобы еще подстраховаться, в иммиграционных картах указали ложные адреса. Но попробовать найти их по картам все же стоило, я уверен.

Он со вздохом повернулся к стопке бумаг на своем столе. С самого верху лежала отпечатанная на машинке записка от его секретарши: «Подпишите, пожалуйста, дипломатический лист. С набережной Орсей уже дважды звонили».

Министерство иностранных дел еженедельно присылало в ДСТ список аккредитаций дипломатов, его следовало подписать и вернуть. Подпись Баума была обязательна. Как правило, он проявлял самый серьезный, по мнению некоторых, даже излишний интерес ко всем этим Борисам, Василиям, Дуайтам и Ахмедам: запрашивал архивы, рылся в картотеках в поисках каких-то связей, несоответствий или совпадений, которые могли бы дать контрразведке повод для наблюдения.

– Архивы – это все, – поучал он новичков. – Без них ты просто полицейский в штатском. А с ними – страж государственной безопасности.

Все эти его присказки имели целью встряхнуть мозги юнцов, которые только и умеют выдувать шарики из жвачки и делать умный вид.

Он позвонил мадемуазель Пино.

– Прошу извинить. Я был очень занят. Больше такое не повторится.

Он поставил свою подпись и бегло глянул на перечень означенных там имен, каждое из которых сопровождалось указанием страны и должности. У румын, видно, передышка. Болгары прислали кого-то на замену первого секретаря посольства, прежний сильно пил и недавно набезобразничал в отеле Риц. Одно имя русское: Игорь Васильевич Беляев, Советский Союз, временно аккредитован как второй секретарь посольства, сфера интересов – коммерция. Прибыл 15 июня.

– Пари держу – кэгэбэшник, – сказал Баум и, обращаясь к мадемуазель Пино, ткнул в список толстым пальцем. – Принесите-ка мне его папку из архива.

– А если на него нет папки?

– Есть. У меня с памятью пока порядок.

И правда, папка нашлась: некий И.В.Беляев четыре года назад недолгое время – всего четыре месяца – работал в советском посольстве в Париже. Его опознал перебежчик, бывший сотрудник торгпредства, он утверждал, что Беляев – сотрудник КГБ. Большинство подобных заявлений данного перебежчика за последние годы оказывались правдивыми. Досье ничего не сообщало о том, какого рода сведения добывал Беляев для своего начальства, зато тщательно фиксировало его передвижения. После Парижа Беляев работал в Москве, потом в Тегеране, а последние два года в Дамаске.

Баум несколько удивился, с чего бы это среднего ранга кэгэбэшник (он сделал заключение о ранге исходя из его возраста и послужного списка) отправился из Дамаска в Париж. Странная поездка. Русские, конечно, логикой не блещут, но даже КГБ в своей безумной игре людей на манер пешек не двигает.

– Надо занести в досье данные о приезде товарища Беляева, – сказал он секретарше. И, наконец, снова повернулся к Алламбо, который все это время терпеливо ждал, сидя в его кабинете.

– Есть одно подозрение, знаешь, у меня бывает…

Алламбо подавил улыбку и постарался изобразить на лице то, что, он надеялся, сойдет за вежливый интерес:

– Русский этот – кэгэбэшник – прибыл из Дамаска с временной аккредитацией. Насколько нам известно, никакой он не эксперт в области коммерции. И ничего сейчас не происходит между Францией и Сирией, чтобы привлечь внимание русских. Ergo:[8]8
  Следовательно (лат.).


[Закрыть] у КГБ свой интерес в этом путешествии из Дамаска в Париж. Тут, по-моему, что-то нечисто. За этим Игорем Васильевичем Беляевым надо понаблюдать как следует. И фотографии сделать получше. Та, что переснята с его паспорта, какая-то размазанная. Надо так сфотографировать, чтобы ухо было видно. Судя по выражению глаз, он близорук и постоянно носит очки. Вот и надо его сфотографировать в очках, как ты считаешь?

– Слежка круглосуточная?

– Да, непременно.

– У меня людей нет.

– Тогда пусть румыны малость отдохнут, а то мы им надоели до смерти.

– Шефу это не понравится.

– Его беру на себя.

В ту ночь четверо молодых людей явились в дом на площади Жанти: им надлежало выполнить полученный приказ. Несмотря на позднее время, они не делали никакой тайны из своего визита. Трое громко протопали по лестнице в комнату, где остановился Саад Хайек. Пробыли они там около часу, четвертый все это время простоял в дверях, выходящих на улицу. Ночные посетители обошлись с Хайеком жестоко сверх всякой меры, однако так и не услышали от него того, что им не терпелось услышать, – он просто не знал ничего.

Глава 14

На следующее утро около девяти в доме появилась местная полиция. Здание к этому часу почти обезлюдело, здешние жильцы – в основном нелегалы – не испытывали ни малейшего желания иметь дело с полицией, тем более принимать участие в расследовании убийства. Обитаемую квартиру дежурный инспектор все же нашел: за одной из дверей, в которые он колотил кулаком, зашаркали медленные шаги, и на пороге показался древний старик, он провел полицейских за собой в убогую, почти без мебели комнату – тут на стуле недвижно сидела еще более древняя старуха.

Слышал он ночью что-нибудь? Старик неопределенно пожал плечами – может, и слышал. Вот и отлично, а что за шум-то был? – Инспектор спрашивал добродушно-грубовато, он всегда так разговаривал с подобными людьми.

Старик пробормотал, что в жизни ему не доводилось слышать такого жуткого крика. А закончился этот вопль рыданиями, добавил он. Вроде как визг сначала, а потом рыдания. Будто кто-то просил о чем-то. Вот в тот миг он и понял, что это мужчина, потому что сначала, когда он от крика проснулся, ему показалось, будто голос женский. Но эти мольбы… Мужчина был, это точно.

– По-арабски говорил?

– Да, по-арабски. Потом опять такой же вопль. И еще много раз.

– А другие голоса слышал?

– Нет.

– Так-таки и не слышал? А видел кого-нибудь?

– Что я мог видеть из своей комнаты?

Старик переминался с ноги на ногу, вид у него был не то недовольный, не то испуганный, а может – и то, и другое.

– Мы боялись нос высунуть, – сказала старуха. – Тут место такое, смотри в оба.

– Закрой рот, – прикрикнул на нее муж. – Тебя, что ли, спрашивают?

– Это был предсмертный крик, – продолжала старуха, не обращая на него внимания. – Я-то знаю, я ведь в шестьдесят первом была в Константине. Говорю вам – так перед смертью только кричат. – И она принялась качать головой.

– А что вы знаете об этом жильце – его Абу Афа звали…

– Ничего, ровным счетом, – ответил старик.

– Это его настоящее имя?

– Откуда мне знать?

– А долго он тут жил?

– Они приходят, уходят – как я могу знать? Мы сами по себе. В наше время лучше язык за зубами держать. Подонки… Они все тут без документов…

– Ты с ним разговаривал?

– Никогда в жизни.

– Сколько времени он тут жил?

– Не знаю – несколько дней, может, с неделю или меньше.

– Кто-нибудь его навещал?

– Ни разу не видел.

– А может, женщина? Бабу-то уж наверняка приводил, такой мужик – и чтобы один спал…

Старик помялся, утер каплю с носа ладонью.

– Подонок, – произнес он. – Жирный боров.

– Ночью, значит, ты никого не заметил – кто при – шел, кто ушел…

– Говорю я, мы у себя в комнате были. Спали.

– Но все же ты слышал, как мужчина что-то просил по-арабски, так ведь?

– Это было слышно. Слов не различишь, но точно, что по-арабски.

– Ты хоть какие-то слова разобрал?

– Вроде он Аллаха призывал. Или просто кричал «нет» – долго так – ла-а-а, ла-а-а… Между нами стена вот эта…

– А ты? – обратился полицейский к старухе.

– Она вообще ничего не слышала. Голову под подушку спрятала, когда это началось. Да и вообще она глухая. Не обращайте вы на нее внимания.

Он что-то грубо приказал ей по-арабски.

Та шмыгнула носом, но не смолчала:

– Как человек может такое выдержать? – вымолвила она, тряся головой. – Я слышала ва-хьяятак… ва-хьяятак – прошу вас, прошу вас…

Инспектор уголовного розыска обернулся к сержанту:

– Время казенное только тратим. Может, другого кого поискать?

– Другие скажут, что и криков-то не слышали. Оглохли, мол, на время.

– Ясно. Как всегда, – со вздохом согласился инспектор, которому смерть как неохота было продолжать допрос: он терпеть не мог всех этих североафриканцев, корсиканцев, выходцев с Ближнего Востока, – словом, всех кто родом из мест южнее Марселя. Это из-за них, считал он, в Париже существует преступность. Работник он был добросовестный, но его тянуло к спокойной жизни, серьезность сержанта казалась ему помехой.

– Сдается мне, это обычное выяснение отношений, у арабов это принято, – сказал он, поглядывая на старика и старуху, заерзавших под его недовольным взглядом.

– Да нет, подумайте только, как его терзали! – возразил сержант. – Стало быть, он их сам разозлил. Кофе, может, не предложил – вот они и озверели…

Шутка вышла мрачная. Инспектор снова поморщился, уставившись на стариков. Это разве люди? Звери настоящие – что они друг с другом выделывают, а?

– У нас документы в порядке, – заспешил старик. – Мы имеем все права. Двадцать два года тут живем. И ни разу никаких неприятностей с полицией.

– Ладно, ладно…

– Нас не будут в это дело вмешивать?

– Не беспокойся, дед, не будут.

– Ты слышала, что сказал этот господин? Ступай, проводи их.

– Мы считаем, что данным убийством должно заняться ваше управление, – начальник уголовного розыска, сидя в кабинете у Альфреда Баума, тщательно подбирал слова. – Убитый – подданный Ирака, паспорт выдан в Багдаде. В иммиграционной карте указал ложный адрес.

Папку, в которой лежали три листка бумаги с весьма скупыми данными и с полдюжины сделанных на месте происшествия фотографий, следовало тут же вручить Бауму, но полицейский с этим не спешил, побаиваясь решительного отказа. Вместо этого он извлек из кармана пачку «голуаз маис» и, не предложив хозяину кабинета, закурил сам – не такой он был человек, чтобы соблюдать все эти никчемные условности, даже если ему что-то нужно было от собеседника, – и, подобно огнедышащему дракону, выпустил из ноздрей плотное облако дыма:

– История малоприятная. То есть даже весьма неприятная. Какой-то араб или похожий на араба, тридцати шести лет, если верить сомнительному паспорту. Может, правда, а может все вранье. Он, видно, снял комнату в одном из этих старых зданий на площади Жанти, которые скоро начнут сносить, – собираются проложить удобную дорогу к Лионскому вокзалу. Там всякая шушера обитает – из Северной Африки, из Ирака, палестинцы, ну, сами знаете. Живут нелегально, так что рта никто не раскроет, чтобы помочь следствию. Во всяком случае, из дома № 18, где его убили, жильцов будто водой смыло – исчезли. Так что мои люди и узнать-то ничего не смогли толком, одну пожилую парочку нашли, допросили.

– Есть хоть ниточка?

– Ничегошеньки, – тут все подробно изложено, вся беседа, – он кивком указал на папку.

– Ну и чего тут особенного написано?

– Особенное – в показаниях патологоанатома. Ужас какой-то, прямо в голове не укладывается.

Гость Баума своими глазами трупа не видел, зато те, кому предстало жуткое зрелище, вернулись в полицию как-то не в себе, бледные, а одного вырвало прямо в машине.

– Что уж такого они увидели? Народ бывалый…

– Его сначала кастрировали…

– К сожалению, в этаких компаниях такое не редкость…

– …а орудие на месте оставили – пила для хлеба, вся зазубренная…

– Приходилось и о таком слышать.

– …глаза выколоты…

Альфред Баум покачал головой, будто сожалея, что нет предела человеческой злобе. Он заерзал в кресле, рассчитывая, что посетитель не станет углубляться в подробности. Однако тот, намереваясь избавиться от этого дела, как раз придавал подробностям большое значение. Может быть, говорить о них доставляло ему даже некоторое удовольствие – вроде очищения после того, как он столкнулся с таким чудовищным злодеянием.

– …Его половые органы, представьте, были втиснуты в глазницы, а в горло – как только они ухитрились? – засунут паспорт. Странная какая-то идея. Потом они руки и ноги ему скрутили и так бросили – еще живого. И никто не посмел после их ухода заглянуть в комнату – эти нелегалы без документов запуганы до смерти, ребята из разных банд их прямо-таки терроризируют. Между прочим, убийцы даже и не прятались, он на весь дом вопил, а им хоть бы что.

– Специально, чтобы соседи не возникали.

– Это так, не сомневаюсь. Они еще кое-что с ним проделали, вот взгляните-ка… Нашим судмедэкспертам на этот раз понадобилось все их хладнокровие… – Он, наконец, протянул через стол папку и затянулся сигаретой. – Странно все же насчет паспорта.

Альфред Баум осторожно, будто боясь испачкаться, кончиками пальцев раскрыл папку. Делая вид, будто напряженно вчитывается в строки отчета, – так напряженно, что даже брови в ниточку сошлись, он на самом деле обдумывал дальнейший ход действий.

«Попахивает Бейрутом или долиной Бекаа, а то и Тегераном. Любопытно, конечно, да мало ли на свете любопытных вещей, всем не займешься…» Не дочитав жутковатых откровений патологоанатома, он захлопнул папку и улыбнулся:

– Это распутывать вам, дружище, к нам такое дело никак не относится.

– Как это не относится – сомнительная личность с Востока с пистолетом «вальтер» и полным к нему снаряжением? Чем он тут занимался, а?

– Да уж не в Лувр ходил, это как пить дать. Но зачем вы принесли все это мне, есть у вас в угрозыске этот симпатяга Дюпас, такие убийства – его епархия…

И пухлый палец отодвинул папку к ее прежнему владельцу. Гость понял, что пора ходить с козырного туза:

– У него еще передатчик нашли, шифровальное оборудование и одноразовый код. Это не наш кадр, а ваш.

Баум воздел плечи так высоко, что его голова прямо-таки утонула между ними, – словно он, подобно черепахе, собрался спрятать ее при виде надвигающихся неприятностей:

– Но вы же знаете, что я убийств не расследую, у меня и специалистов нет.

– Мы вам своего одолжим. Поговорим с Дальметом.

Баум, казалось, не слышал. Следуя ходу своих мыслей, он вдруг некстати произнес:

– По-моему, это какой-то ритуал – в горло паспорт заткнуть. Вам не кажется, что тут кроется особый смысл?!

– Очень может быть.

– И вот то, что они засунули в глазницы… Где, кстати, его паспорт?

– Где и тело – в морге шестнадцатого округа. Только в таком виде, что в папку его не подошьешь. У Даль-мета материалов и без него достаточно.

Баум обвел задумчивым взглядом серые стены кабинета, будто ожидая увидеть ответы на терзающие его вопросы. Из дешевенькой рамки глянул президент республики – взгляд бесконечно самоуверенный, властный и требовательный. Баум отвел глаза и уставился на сидящего перед ним полицейского начальника, который отнюдь не перестал питать надежду на счастливое избавление, – этого ничто не смутит, попыхивает себе сигаретой, будто внутри у него топка.

– По всей вероятности для убийц паспорт многое значил, – продолжал Баум. На Востоке принято в глотку человеку, которого решили «наказать», засовывать его собственные гениталии. Это крайняя степень оскорбления, чего европейцам понять не дано. Но тут они решили, что специфика данного случая требует отказа от традиции, и исполнили свой долг соответственно обстоятельствам. – Он помолчал, побарабанил пальцами по столу. – Что они хотели этим сказать? Вот, мол, что мы думаем о твоем паспорте, поскольку нам известно, что вовсе ты не тот, за кого себя с помощью этой бумажонки выдаешь. А ведь им виднее, дружище.

– Похоже на то.

Полицейский надеялся, что Баум сам себя убеждает взяться за это неприятнейшее дело, но могло быть и наоборот – уговаривают именно его. Так что он решил пока никакого энтузиазма не обнаруживать, пока не прояснится, куда клонит хитрый собеседник.

– Если мы правы, делая такое предложение, то кто этот убитый? Предатель или подозреваемый своими товарищами в предательстве? Возможно. А кто его товарищи? Какая-то законспирированная группа. Вряд ли это обыкновенные преступники – они бы не стали заходить так далеко.

Гость почуял, что разговор принимает в конце концов нужное направление, и одобрительно кивнул.

– Но чей почерк мы видим в этом жутком гиньоле? Мне кажется, следует посоветоваться с кем-то, кто лучше нас с вами разбирается в подобных обрядах и церемониях.

Баум снова уставился на полицейского, и тому вдруг показалось, что его здесь попросту дурачат.

– Пожалуй, я возьмусь за это не лишенное интереса дельце, хотя, мой друг, вы и не заслужили такого подарка.

Гость в этот момент как раз прикуривал вторую сигарету от окурка первой и почел за лучшее пропустить колкость мимо ушей:

– Вот и отлично. В морге трупом занимается наш сотрудник по имени Массе, а Дальмет, как я уже сказал, будет вам помогать. Акт о передаче составим сегодня же, к концу дня вы получите все материалы.

Едва за гостем закрылась дверь, как Баум взялся за оставленную ему папку. Не отрывая глаз от записей, он потянулся к внутреннему телефону.

– Это архив? Посмотрите досье Саада Хайека в палестинском разделе – трубку не кладу.

Он продолжал читать, когда на том конце провода сказали:

– Вот оно!

– Прочтите описание: вес, рост…

– Тут сказано – примерно девяносто восемь кило при росте метр шестьдесят.

– А особые приметы? Бородавка, например?

– Да, есть. На левой щеке.

– Спасибо, – Баум положил трубку и что-то пометил на листке. Дочитал все, что было в папке, бросил неприязненный взгляд на снимки, где отдельные части трупа были отпечатаны крупным планом, и встал из-за стола. Спрятав папку в стол, он вышел и отправился к лифту, а через несколько минут уже стоял в душной кабинке телефона-автомата в кафе, где давно знали этого необщительного посетителя, – он забегал по утрам перекусить и часто звонил по международному. Баум набрал десять цифр и, дождавшись ответных гудков, закрыл поплотнее дверь кабины.

– Да, – отозвались в далеком Иерусалиме.

– Это из Парижа.

– Шалом. Говорить можешь?

– Вполне. Дело сделано. Грязно сработано, должен сказать, но сработано.

– Ты уверен, это он?

– Уверен. Бедняга, не повезло ему.

– Мы все бедняги, – буркнул Бен Тов. – Всем не везет. А как насчет профессора?

– К сожалению, никаких следов – ни его, ни девчонки. Без помощи полиции такие вещи не получаются.

В трубке замолчали, но Баум необъяснимым образом почувствовал недовольство и раздражение далекого собеседника.

– Что поделаешь. Продолжаем искать, но надежды мало…

– Ладно. Но хоть это-то дело не упустите…

Баум расслышал упрек в словах «хоть это-то» и позволил самую малость улыбнуться:

– Я тебя понимаю, дружище, только давай режь начистоту, дипломатией пусть занимается начальство.

И снова пауза, потом Бен Тов смягчился:

– Ты прав. Я сорвался. Спасибо за то, что ты сделал. Позвони, если все-таки удастся узнать что-нибудь о тех двоих.