Текст книги "Падение Иерусалима"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава 29

Не успел Таверне – он же Александр Жалю – выйти из лифта на третьем этаже своего дома на улице Спонтини, как ему преградили путь двое в штатском, оба – весьма крепкого сложения. Один из них предъявил удостоверение:

– Контрразведка. Вы Александр Жалю, не так ли?

– Да.

– Будьте добры, пройдите с нами. Вас приглашают для беседы.

– Какой еще беседы?

– Речь, видимо, пойдет о вашем брате.

– Что с ним?

– Не знаю, месье. Нам поручено только доставить вас в управление.

Внизу ждала машина. Через двадцать минут Александр Жалю сидел за столом напротив Альфреда Баума и громко возмущался тем, что ему не позволяют связаться с адвокатом.

– Всему свое время, месье, – пытался успокоить его Баум. – Я пока хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Ни слова от меня не услышите, пока здесь нет моего адвоката.

Баум внимательно посмотрел на посетителя, его лохматые брови чуть дрогнули, сошлись на переносице, и взгляд внезапно стал острым и холодным, как стальной клинок.

– Вы обвиняетесь в государственной измене, – произнес он. – И счет вам будет предъявлен весьма крупный.

Александр Жалю деланно рассмеялся:

– Ну это уж ни в какие ворота не лезет! Я добропорядочный гражданин, бизнесмен…

– А ваш брат так не считает.

– Мой брат? Но ведь…

– Что?

– Вы хотите сказать, что мой брат отзывается обо мне дурно?

– Вот именно. – Наступило молчание, которое прервал Баум: – Дело не выгорело. Ваш брат в тяжелом состоянии, но поговорить с ним мы сумели.

– В толк не возьму, о чем вы. Мой брат – он что, серьезно заболел?

– Вам отлично известно, что сегодня ночью его пытались убить. Но знаете, эти наемные убийцы – и они могут промахнуться. Вам и вашим друзьям следует потребовать с них штраф за неаккуратную работу.

– Безумие какое-то! Ничего не понимаю – кто стрелял в брата? Где он сейчас?

– В больнице.

– Я требую свидания с ним.

– Требуете? Не то у вас положение, чтобы требовать.

– Поднимется грандиозный скандал, вот увидите!

– Поднимется – кому ж это не ясно? Только мы народ толстокожий, к скандалам привыкли. Ну так вы готовы ответить на несколько совсем простых вопросов, связанных с покушением на вашего брата?

– Ни на какие вопросы отвечать не собираюсь. В присутствии моего адвоката я, возможно, постараюсь помочь следствию – но только до тех пределов, пока не затронуты мои собственные интересы. Я не позволю инкриминировать мне всякую чепуху.

– Постарайтесь понять, – голос Баума звучал негромко, но в нем слышалась угроза. – Ваш брат утверждает, будто вы с майором Савари продали иностранцам партию весьма опасного оружия, украденного из арсенала. Он сообщил множество подробностей. Так что положение у вас незавидное.

Лицо Жалю не выдало смятения, но Баум заметил, как побелели суставы его пальцев, – так крепко сжал он ручки кресла.

– Мне нечего сказать.

– Думается мне, – Баум сменил угрожающий тон на мягкий, почти мурлыкающий, – что ко всем прочим обвинениям мы смело сможем добавить попытку преднамеренного убийства.

– Повторяю, мне нечего сказать.

– Вот и отлично. Не могу больше тратить время впустую. Сейчас вас отведут в подвал, и если завтра я не буду слишком занят, вернемся к сегодняшнему разговору. А пока мои люди постараются склонить вас к более содержательной беседе.

Оставшись один, Баум вызвал Алламбо:

– Знаешь, трюк с покойным братцем не сработал. Он, конечно, удивился, услышав, что тот жив, и испугался, но язык ему это не развязало.

– Сколько мы его сможем тут продержать?

– Несколько дней – так я надеюсь. Надо его непрестанно допрашивать, задавая одни и те же вопросы, – найдется же слабое звено в его броне, хотя в данный момент ничего подобного не вижу.

Однако прогноз Баума оказался чересчур оптимистичным. Уже на следующее утро секретарь министра внутренних дел позвонил шефу контрразведки Жоржу Вавру и попросил его зайти. Когда Вавр явился, лицо секретаря изобразило крайнее смущение:

– Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, – признался он. – Но наш министр получил взбучку от министра обороны по поводу того, что вы задержали Александра Жалю. Он действительно у вас?

– Вроде бы да.

– Министр обороны требует его немедленного освобождения – на этом настаивает военная разведка. Этот Жалю выполнял какое-то их поручение – так они говорят. Сами знаете, что это за публика, – у них ведь не спросишь, какое задание они ему дали и почему именно ему. Во всяком случае наш пообещал, что Жалю будет отпущен немедленно.

– Очень жаль, – сухо произнес Вавр. – Он свидетель и участник серьезнейшего преступления, расследование которого ведется под личным надзором президента республики. Министра следует поставить в известность.

– Министр выразил мнение, что этого человека можно пригласить на допрос в любой момент. Он получил гарантии от военной разведки, что тот никуда не убежит.

– Чтобы освободить Жалю при таких подозрениях против него, мне необходимо личное письменное распоряжение министра.

– Оно будет.

Баум, выслушав рассказ Вавра, неожиданно рассмеялся:

– Может, оно и к лучшему, здесь от него никакой пользы – молчит, хоть ты его режь. И никакой уверенности, что заговорит. Так пусть себе гуляет, черт с ним. Но вот официальное распоряжение насчет его освобождения в свое время нам пригодится, тут я не сомневаюсь.

– Я тоже.

– А они ничего там не сказали – как с ним обращаться, когда он отсюда выйдет, как нам себя с ним вести в будущем, а?

Вавр сузил глаза и посмотрел на собеседника с таким выражением, будто ему известно, что у того на уме. Опять какой-нибудь безумный прожект, который он, Вавр, ни в коем случае не одобрит и не поддержит.

– Насчет будущего они умолчали, но это вовсе не значит, приятель, что ты волен поступать с ним, как тебе вздумается. Никакой самодеятельности, слышишь?

– Без этого ничего не получится.

– Что ты еще там задумал?

– Нам же ясно, что этот тип – опасный преступник, – вдохновенно начал Баум. – Опаснее некуда, правда? Недаром в ход пущены все средства, чтобы его отсюда вызволить – он и для них опасен, для своих соучастников. Но ведь никто всерьез не предполагает, будто мы его отсюда выпустим – и дело с концом. Отпустим, мол, и забудем…

– Продолжай, продолжай – хочу понять, к чему ты ведешь. Я к твоим выкрутасам привык, они на меня не действуют.

– Устанавливаем за ним слежку. Круглосуточную. Затравим его до такого состояния, что он начнет метаться, вот тут и проколется на чем-нибудь. А тогда уж заберем его снова – и даже высокопоставленные дружки не решатся дважды повторить один и тот же трюк. – Он улыбнулся обезоруживающе. – Вот и весь мой план, что тут такого особенного?

– А когда начнется скандал – ты сам пойдешь к министру обороны объясняться?

– Могу.

На сей раз расхохотался Вавр. Эти двое – старые друзья, давние сослуживцы – отлично понимали друг друга.

– Убирайся из моего кабинета, – велел Вавр. – И больше не появляйся со своими дурацкими идеями, слышишь?

– Вы, стало быть, ничего не слышали?

– И слышать не желаю.

У себя Баум с Алламбо и еще двумя инспекторами до мельчайших подробностей разработали схему наружного наблюдения за Таверне – восемь человек на машинах должны были превратить его жизнь в сущий ад.

– Сразу будет видно, когда он сломается, – сказал Баум. – А произойдет это непременно. Не могут же все наши усилия пропасть даром. Он наверняка попытается сбежать. Куда и на чем, – не знаю. Вот тут бы его не упустить. Поймаем его – это и будет момент истины. Но если он уйдет – тогда держись, ребята. Вылетите отсюда, как пробка из бутылки. В провинцию. В полицию пойдете служить. – Он обвел коллег острым взглядом и добавил, как припечатал: – Мундир напялите.

Отпустив инспекторов, Баум задержал Алламбо.

– Мы его конечно выпустим, нашего друга Таверне, но не раньше полуночи. Надо успеть установить на его квартире «жучок», а чтобы его не засекли всякими там электронными штуками, лучше его поместить прямо в телефон. Телефонные разговоры – как раз самое интересное. Кто из техников сейчас свободен?

– Массе. Сделает все в лучшем виде.

– Значит, пусть устроит все сегодня же до полуночи – внуши только ему, насколько дело деликатное.

– Шум будет на весь свет, если это всплывет.

– Ты все правильно понимаешь, – усмехнулся Баум. – Стало быть, пусть не всплывает. Объясни это Массе как следует. Подслушивание организуй тоже как можно лучше, ты это умеешь. Только не поручай его людям в машине, припаркованной у подъезда, где живет Таверне, – он ведь тоже не дурак.

– Используем радиофургон?

– Можно. Пусть стоит где-нибудь за углом, на соседней улице, метрах в двухстах от дома, не ближе.

– Ладно.

– Проследи за этим сам, дружище.

Алламбо вышел, и тут же зазвонил телефон: инспектор, звонивший из Обани, задыхался от возбуждения:

– Этот парень заговорил, шеф! Он такое порассказал!

– Ну?

– Они еще и детонаторы украли.

– Детонаторы? Сколько?

– Двух не хватает. И еще кой-чего.

– Не загадывай загадки, говори быстрей.

– Он клянется, что две боеголовки исчезли, а не одна, как в отчете.

– Верить ему можно?

– Вполне, шеф!

– Ладно, возвращайся домой.

Новость следовало немедленно доложить начальству, и Баум вновь отправился к Вавру.

– Главное, – размышлял он вслух, разместившись в кресле у стола, – докладывать ли президенту, что не одну ядерную боеголовку украли, которую без детонатора и взорвать-то нельзя, а целых две и к тому же с детонаторами?

– То есть – надо ли разоблачать военных, которые сознательно пошли на эту ложь? Это ты имеешь в виду?

– Вот именно.

– А твое мнение?

– Не надо.

– А в Иерусалим что сообщишь?

– Всю правду, им-то она необходима.

– И «Моссад» будет молчать, ты считаешь?

– Будет. Ссориться с Францией им ни к чему, сеять панику в собственной стране – тем более. По крайней мере до тех пор, пока нет ничего определенного.

– Но если до президента дойдет, он там такое устроит! – Вавр даже поежился. – Не миновать мне тогда руководить полицейским училищем где-нибудь в Бретани.

Баум усмехнулся:

– А ведь люди, стоящие у власти, сами провоцируют такую успокаивающую ложь, – продолжал он задумчиво. – Хотя на их месте, может, и я вел бы себя так же. Конечно, одна боеголовка без детонатора всякому симпатичнее, чем две с детонаторами. Но все же…

– Самое скверное, что мы до сих пор ничего не нашли.

– Тридцать наших сотрудников перерыли торговый порт в Марселе – и все зря. Конечно, физически невозможно открыть каждый контейнер и перетряхнуть весь груз, но суда, которые уходили в средиземноморские порты, проверены досконально. Старались, как звери, – а в результате нуль.

Отчет, отправленный в тот день в президентский дворец, содержал именно эти малоутешительные сведения, о второй пропавшей атомной бомбе и исчезнувших заодно детонаторах в нем и не обмолвились.

Перед самым уходом, уже у дверей Баума настиг еще один телефонный звонок.

– Это Ковач, господин Баум. Если у вас найдется время для меня, хорошо бы повидаться.

В привычно льстивых интонациях Баум уловил оттенок нетерпения.

– С удовольствием. Скажем, через полчаса в баре возле Мадлен.

– Отлично. Я рад.

Бар на улице Виньон – излюбленное местечко мелких жуликоватых торгашей, которые развлекают здесь друг друга анекдотами о собственных хитростях, – сегодня был непривычно пуст. Ковач приступил к делу сразу, не тратя времени:

– Я пришел, чтобы сказать вам нечто важное: по крайней мере один из членов интересующей нас группы в самом скором времени отправляется в Израиль.

– Когда именно?

– Не знаю.

– Кто?

– Женщина, известная под именем Расмия Бурнави.

– Знакомая особа.

– Она прибудет в аэропорт Бен Гурион. Но под каким именем и с каким паспортом, сказать не могу. Не знаю. Самое важное вот что – он наклонился через стол к самому лицу Баума: – Израильским властям не следует ее задерживать. Посоветуйте им это самым настойчивым образом.

– Но почему?

– Потому что это повысит шанс избежать катастрофы – больше ничего добавить не могу.

– Да разве израильтяне поверят нам и пойдут на такой риск? Сослаться мы можем только на вас – то есть на заведомо враждебный и недостоверный источник.

– Что поделаешь, господин Баум, – со вздохом ответил Ковач. – Надо надеяться, в Иерусалиме найдется хоть один разумный человек, который сумеет разгадать нашу линию в данном деле. И поверит. Мои друзья в затруднительном положении – с политической точки зрения затруднительном. Поэтому мне и позволено снабдить вас некоторой информацией – в строго ограниченных пределах, которые они определили сами. Вы меня поняли?

– Я-то понял, но не уверен, что и в Иерусалиме поймут. Согласитесь, ситуация двусмысленная.

– Ну что я могу сделать? – Ковач пожал плечами, будто колеблясь, стоит ли продолжать, потом решился: – Намекните кому-нибудь в Иерусалиме, вы сами решите, кому именно, что эта особа – ну, скажем, не совсем та, за кого себя выдает. Вот так – с виду одно, а на самом деле совсем другое.

– Понял и постараюсь сделать все возможное.

– Это необходимо, господин Баум, в высшей степени необходимо! – Ковач поднялся, протянул руку, его тонкая кисть утонула в пухлой ладони Баума, и скромно удалился. А Баум поспешил к себе в Версаль, в любимое бистро – то, откуда он обычно звонил Бен Тову.

Глава 30

Как принято международными правилами, судно «Круа Вальмер», находясь в пятидесяти милях от берегов Израиля, доложило о своем прибытии в министерство транспорта этой страны. В телеграмме были указаны название, координаты, порт отправления, скорость и пункт назначения – Хайфа. Эти же данные были переданы по радио в грузовой порт Хайфы и оттуда пришло разрешение пристать к берегу. На входе в гавань, у дальнего волнолома, судно замедлило ход, чтобы принять на борт лоцмана. Команда уже вовсю готовилась к отдыху на берегу, капитан заполнял документы для портовой администрации. Лоцман благополучно провел корабль к грузовым причалам и туда же двинулся грузовой кран, готовый принять контейнеры. Глянув с борта вниз, на набережную, члены команды увидели ожидавшую их группу людей – на этот раз здесь были не только врач, таможенники и чиновники по иммиграционным и коммерческим делам, но и сотрудники госбезопасности и портовой полиции.

Когда опустили сходни, вся эта группа поднялась на борт.

– Чрезвычайная ситуация, капитан, – объяснил представитель госбезопасности, пожимая руку капитану.

– А в чем дело?

– Тут у нас большая тревога. Мои люди произведут обыск на судне. Никто не может сойти на берег до особого распоряжения.

– Что за напасть! А долго продлится обыск?

– Не могу сказать – может, и до ночи. Помогите нам сами – тогда будет быстрее.

– Конечно, поможем.

– Груз проверят на пристани. Контейнеры сгрузят и откроют, прежде чем отправлять дальше. А мы с вами тем временем обойдем все судно.

– Но за сохранность грузов отвечать будете вы, – капитан явно был недоволен происходящим.

– На этот счет у меня инструкций нет. Постараемся действовать поаккуратнее.

Обыск проводили еще тщательнее, чем в Марселе, и продолжался он еще дольше. Проверяли грузы не выборочно, а все подряд, вынимали содержимое контейнеров, осматривали и складывали обратно. Открывали все ящики подряд, развязывали мешки. Пока шла вся эта работа на пристани, человек двадцать из полиции и госбезопасности прочесывали судно – помещение за помещением. Счетчики Гейгера-Мюллера ничего не показывали.

Портовая полиция не выдавала членам команды паспортов, так что покинуть судно до окончания обыска никто не мог, все ночевали на борту. Только к полудню следующего дня капитану сказали:

– Все в порядке. Можете перегружать свои товары в склады.

– А команда?

– Те, кто захочет сойти на берег, пусть обратятся в портовую полицию.

Вся группа проверки переправилась на корабль, только что пришедший из Ливорно. А спустя полчаса к капитану подошел молодой докер из тех, что перетаскивали грузы на склад, и они, стоя вдвоем на мостике, несколько минут беседовали о чем-то. Потом парень вернулся к своим. Спустя некоторое время к причалу подкатил грузовик фирмы, которая перезаряжает баллоны с газом, и увез все баллоны с «Круа Вальмер». Из главных ворот порта он направился на завод своей фирмы – к этому времени рабочий день закончился.

– Утром разгрузим, – сказал сторож. – Оставляй машину, не беспокойся.

Водитель поставил грузовик там, где ему велели, и ушел домой пешком, ругаясь про себя: чертов этот капитан, дотянул со своими баллонами, что и день кончился.

Глубокой ночью к территории завода подъехали трое. Ворота легко открыли ломиком и, забравшись в кузов грузовика, при свете ручного фонарика отыскали те два баллона, что были чуть толще и длиннее остальных. Отнесли их в машину, ожидавшую на шоссе, спрятали в багажник и прикрыли сверху тряпкой. Ворота за собой закрыли, и машина тронулась. С дороги, ведущей вдоль побережья, она скоро свернула на юг, к Хадере.

Именно в тот вечер скандал между Бен Товом и Мемуне, назревавший все последние месяцы, наконец разразился.

– Это послужит мне уроком, – покаялся Бен Тов дома за ужином. – А все гордыня моя дурацкая. Не могу, видите ли, терпеть, когда меня считают бездельником и неудачником.

– Не можешь? Ну и что?

– А то, что я открыл этому ослу свой план. Только чтобы он знал, что план есть.

– А он?

– Немедленно велел от него отказаться и придумать что-нибудь другое. Просто потому, что в этом плане ему никакой роли не отводилось, а он же начальник, черт бы его побрал!

– И что – так уж невозможно изменить этот несчастный план, о котором ты мне ни слова не говорил? Человечество, что ли, от этого вымрет?

– Может, и вымрет.

Он продолжал есть в молчании, разрезая мясо с таким решительным видом, будто сражался с врагом. Жена знала эти его повадки и помалкивала, пока он все не доел.

– Этот ваш скандал – он может иметь для тебя последствия?

– Еще бы! Я же ему всю правду выложил!

– Какую правду?

– Ну что только его врожденная тупость мешает ему оценить собственную некомпетентность.

– Так прямо и сказал?

– И еще много чего наговорил.

– Слушать не желаю! Как ты мог?

Но женский гнев остывает быстро.

– А знаешь, – произнесла она миролюбиво. – Потеряешь ты эту работу – и жалеть о ней нечего. Найдешь другую, поспокойней.

– Не надо мне другой работы – я спокоен, когда мне не мешают.

– А если они сами…

– Никто меня не выгонит, пока я не закончу дело, которое начал.

– Уступишь, изменишь план?

– И не подумаю.

Скандал произошел из-за группы «Шатила», а точнее – из-за Расмии. Утратив на миг бдительность, Бен Тов проговорился:

– Мы ее задерживать не станем, она приведет нас к бомбам.

– Неумно, – отозвался Мемуне. – Раз уж Ханиф ее посылает, значит, твердо уверен, что шантаж с бомбой удастся. А если ты упустишь эту девчонку?

– А если небеса на землю свалятся? Может, и упущу – какие могут быть гарантии в нашем деле?

– Риск неоправданно велик.

– Не сомневаюсь, – съязвил Бен Тов, – что вы уже прикидываете, как объяснить неудачу министру.

У Мемуне от гнева побагровело лицо и даже шея.

– А вот это уже оскорбление, тебе следует извиниться.

– Никого я не оскорблял, но, если хотите, могу извиниться.

– Если мы схватим эту террористку в аэропорту, то заставим ее заговорить. Ребята из команды Хайеша – они мастера…

– Да вы понимаете, что такое фанатизм? Допрашивать ее – дело безнадежное. Получим изуродованный труп, магнитофонную ленту с воплями и стонами – и ни одного слова разборчиво…

– Не могу с этим согласиться. Ее надо арестовать – и это приказ.

Бен Тов выложил свой последний козырь:

– Мне передали, что она работает на КГБ.

– И что – после этого ее отпустить? Ну и ну, ты, должно быть, не в себе!

– Русские не хотят, чтобы в Израиле прогремели атомные взрывы, они стараются этого не допустить.

– Доказать можешь?

– Доказательств у меня, естественно, нет, но разве надо доказывать очевидное? Не сумасшедшие же они!

– Да как я могу санкционировать план действий, когда мне предлагают пропустить на территорию страны опасную террористку, к тому же работающую на КГБ? Ничего себе!

– Согласен – это странно. Но потрудитесь поразмыслить, и…

– Это было бы преступной безответственностью – пустить ее сюда.

Вот тут-то Бен Тов и заорал на начальника во весь голос, обвиняя его в тупости и некомпетентности, а Мемуне в ответ столь же громогласно выгнал его вон. Только очутившись в собственном кабинете, Бен Тов понял, что натворил, и поспешно схватился за телефонную трубку:

– В ваших словах есть резон, – сказал он Мемуне. – Арестуем ее прямо в аэропорту.

Только бы удержать дело в своих руках, – иначе оно окажется у группы «2», а эти-то, будьте уверены, поволокут путешественницу на допрос. Его же, Бен Това, люди Расмию «прозевают». «Это единственный путь», – пробормотал он, усаживаясь за стол и пытаясь подавить в себе гаев и неловкое чувство, будто он кого-то предал.

Около одиннадцати вечера с пристани прибрежной деревушки Джоуни отошел катер. Он двинулся по дуге, держась километрах в трех от берега, и в условленном месте замедлил ход; на воду опустилась надувная резиновая лодка. Четверо мужчин, обнявшись на прощание с тем, кто управлял катером, перебрались на суденышко. Шли на веслах, неслышно опуская их в воду и держа курс на огонек, каждые полминуты вспыхивавший где-то впереди. Оружие и радиооборудование в непромокаемых мешках было приторочено прямо к телу каждого гребца. Когда до берега оставалось метров триста, они выпустили воздух из лодки и, очутившись в воде, поплыли на манящий огонек. В лодке больше не было надобности: ни один из них не рассчитывал вернуться из этой экспедиции живым. Было уже без двадцати четыре, когда они встретились на берегу с тем, кто подавал сигнал.

– Вам повезло, – приветствовал он гостей. – Тут такая паника поднялась, вдоль всего берега рыщут солдаты, новый радар привезли.

Прибывшие поспешно переоделись в сухую, заранее для них приготовленную одежду, и только после этого распаковали свои мешки. Встречавший их поторопил:

– Скорее! Тут всего метров сто до шоссе, машина ждет. Я иду вперед, вы за мной.

Самолет компании «Эль Аль» из Рима приземлился точно по расписанию, и его пассажиры выстроились в длинные очереди к постам израильской иммиграционной службы, где проверяли паспорта молодые, с равнодушными лицами люди. По обеим сторонам барьера, за которым шла проверка, стояли другие молодые люди, в униформе и с автоматами через плечо, с таким видом, будто готовы начать стрелять в любой момент. Все это означало, и всякий мог заметить, что охрана аэропорта усилена. Но были еще и другие, не столь бросающиеся в глаза приметы: носильщики, которые слишком уж внимательно приглядывались к вещам пассажиров; штатские, ожидающие – слишком долго – своего рейса, который что-то задерживается, а может, отменен, но скорее и вовсе не был назначен. Вся эта более или менее скрытая деятельность было организована Бен Товом, он же распорядился припарковать в зоне прибытия несколько своих такси и неизвестно чего и кого ожидающих крепких парней на мотоциклах.

Очереди к окошечкам двигались довольно медленно, и каждый, кто проходил через барьер, попадал в поле видимости двух больших телевизионных камер. В одном из кабинетов службы безопасности аэропорта сидел Эссат и внимательно рассматривал лица, одно за другим вплывавшие на экран.

Лицо Расмии уже почти исчезло из кадра, когда до Эссата дошло, что это же она и есть! Она была не похожа на себя. Длинные прямые светлые волосы струятся по плечам, большие модные очки на пол-лица. То ли одна из тех белокурых, загоревших дочерна скандинавок, которых привлекает – правда, на короткое время – одуряющая жара и тяжелая работа в кибуцах. То ли уроженка северной Италии – там встречаются такие смуглые, высокие блондинки. Выдала самозванку сумка – все та же, с темной полосой по диагонали.

Связь между «Моссадом», иммиграционной службой аэропорта и службой охраны была отлажена четко: ее держал под контролем сам Мемуне. Эссат должен подать сигнал на пост паспортного контроля, и девушку «поведут» сразу же. Если она в зале выдачи багажа или на таможенном контроле вступит в контакт с какими-нибудь людьми, их надлежит задержать с нею вместе. Если нет – возьмут одну.

– Твоя задача такая, – снова и снова наставлял Эссата Бен Тов. – Смотришь пассажиров каждого прилетевшего самолета, пока не увидишь свою приятельницу. И тут же даешь сигнал – но не о ней, а о другой девушке с того же самолета, которая хоть немного смахивает на нее и которую тоже можно принять за армянку. Постарайся подловить какую-нибудь из наших девчонок посимпатичнее – чтобы ей легко было выпутаться, когда поймут, что произошла ошибка. А Расмия пусть себе идет спокойно мимо этих наших умников, которые только и умеют, что хватать людей. Дашь отдельный сигнал одному из тех ребят, которых я тебе показал. Не забудешь?

– Ни за что не забуду.

– Только бы ее не упустить – Бог этого не допустит, надеюсь. Да, и не забудь потом извиниться за ошибку. Свали вину на плохое качество телевизионного изображения.

Двойная очередь двигалась на экране, Эссат нетерпеливо высматривал подходящее женское лицо. Вот молодая пара – мужчина светловолосый, женщина брюнетка, в широкополой шляпе, лицо различить трудно. Годится! Эссат снял телефонную трубку:

– Та, что в левом ряду. Шляпа с широкими полями, большая сумка на плече. Мужчина рядом с ней держит какие-то журналы. В кадре их уже не вижу.

– А я вижу. Ты уверен, что это именно она?

– Уверен.

– А ее спутник – знаешь его?

– Его не знаю.

Расмия подошла к посту и протянула паспорт – итальянский. Контролер раскрыл его, просмотрел визы и печати, сличил лицо пассажирки с фотографией.

– Синьорина Реселли?

– Да.

– С какой целью прибыли в Израиль? Что собираетесь здесь посетить?

– Иерусалим в первую очередь. И, может быть, другие города.

– Первый раз в нашей стране?

Расмия кивнула.

– Снимите, пожалуйста, очки.

Она повиновалась, рука ее при этом не дрогнула. Проверяющий сличил еще раз и, закрыв паспорт, протянул его красивой туристке, пожелав при этом приятного путешествия, как того требуют правила. И тут же повернулся к пожилой даме, стоявшей в очереди следом за Расмией.

А та не спеша надела свои очки, аккуратно спрятала паспорт в сумку и направилась в зал выдачи багажа. Пока прибывшие дожидались своих чемоданов, стоя вдоль медленно движущейся извилистой ленты, Эссат успел проинструктировать коллег, и двое из них пошли в багажный зал взглянуть на ту, за которой предстояло следить.

Тем временем возле ленты появилась и та смуглая девушка, на которую Эссат указал начальству. Вместе со своим спутником – позже выяснилось, что они познакомились только во время полета – она забрала свои вещи. У выхода ее ожидал жених – такой же израильтянин, как и она, уроженец Хайфы, а заодно целая куча вооруженных людей, которые стремглав кинулись к ней со всех сторон и задержали всех троих – влюбленные не успели даже поцеловаться.

Мимо таможни, не встретив никаких препятствий, прошла Расмия с маленьким чемоданом. Прокладывая себе путь в толпе встречающих, она внимательно оглядывалась, а потом сделала нечто такое, чего не ожидали преследователи: в открытую подошла к молодому парню – его лицо выделялось своей бледностью, и вообще он привлекал внимание: всклокоченная черная борода, из-под ермолки немытые, липкие даже с виду кудри почти до плеч, похож на семинариста. Девушка что-то сказала ему, отдала свой чемодан, и они вместе направились к стоянке машин. Водитель стоявшего поодаль такси бросил несколько слов в микрофон, включил мотор и стал подруливать к стоянке. Кивнул по пути лениво отдыхавшему возле своего мотоцикла пареньку, и тот вскочил в седло. Расмия и ее спутник сели в желтый «форд», и тут же об этом было доложено:

– «Форд-Кортина», машина старая, сильно помятая, грязная. Не могу различить номер – похоже, его нарочно заляпали. Семь, двойка, дальше, кажется, ноль… Попробуйте что-то найти. Вот они отъезжают…

Переговоры по радио продолжались: желтый «форд» выехал с территории аэропорта, двинулся по направлению к шоссе Тель-Авив – Иерусалим. За ним по пятам следовали такси и мотоцикл, а за перекрестком в игру включилась девушка, сидевшая в машине, припаркованной на обочине километрах в двух за перекрестком.

– Идут на скорости примерно шестьдесят, – передали ей по радио. Выезжай медленно – пятьдесят пять, не больше, пусть они тебя обгонят, и пристраивайся в хвост.

– Понятно, – девушка взялась за руль. Скоро в ее зеркале показалась желтая машина, догнала, поравнялась – теперь только бы не отстать… Мотоциклист обогнал обе машины и умчался куда-то на север.

Этот маневр повторили на следующем большом перекрестке: эстафету подхватил грузовичок, и еще раз – на самом подъезде к Иерусалиму, уже в пригороде. Теперь гостью преследовал покрытый пылью дальних дорог «мерседес», а уже в самом городе, когда машина свернула с бульвара Вейцмана к центру, за ней пустился вдогонку мотоциклист. Но тут «форд» внезапно вильнул куда-то вбок, и мотоциклист едва не потерял их из виду: машин на улицах все прибывало, следить становилось трудней.

– Кажется, они едут к Меа Шеарим, – сообщил он.

– Тогда перехвати их на Шивтеи Израил.

Но «кортина» так далеко не собиралась. Она резко затормозила возле одних из множества ворот, ведущих в квартал Меа Шеарим, и оба пассажира вышли. Мотоциклист успел их заметить.

– Мне что, пешком за ними идти? Туда на мотоцикле нельзя.

– Не паникуй. Следуй пешком, только будь осторожен. Мы пошлем машину, чтобы их встретили на выходе.

– Вас понял. Иду.

Жители квартала Меа Шеарим, примыкающего к стене старого города, отличаются исключительной набожностью. В сплетении узких улочек здесь разместилось множество синагог и семинарий, чьи юные ученики корпят над священными книгами, готовясь посвятить себя служению Богу. Среди людей просто набожных есть и целые секты религиозных фанатиков – настоящие маньяки, не уступающие в агрессивности и склонности к насилию исламским фундаменталистам. В квартал Меа Шеарим не заезжают машины, здесь нет никаких предприятий – жители будто и не помышляют о хлебе насущном, исступленно храня заветы давно прошедших времен и предаваясь отчаянным, всепоглощающим мечтам о пришествии Мессии.

Расмия и ее спутник поднялись по пыльной улочке в гору – здесь было пустынно, только старик на углу сидел прямо на солнце, бормоча и раскачиваясь из стороны в сторону. Грязные кошки дрались на грязной мостовой, под облупленными стенами, в воздухе стоял острый запах, и надо всем этим плыл мерный рокот – это читали вслух молитвы обитатели окрестных домов.

«Я еврей, но не сионист» – такая записка красовалась на стене дома. А напротив – «Сионизм – это осквернение еврейских могил».