Текст книги "«Пылающая Эмбер» (ЛП)"

Автор книги: Дерби Брайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Я заменила ей мать.

Моя сестра то появлялась, то исчезала из нашей жизни. Частично это была моя вина, я должна была сразу ее вразумить. Но как я могла? Наша мать продавала свою самую красивую дочь за деньги. У моей сестры была оправданная причина бояться и время от времени сбегать. Она ненавидела оставаться в доме, там, где подвергалась насилию, но переезд был роскошью, которую мы не могли себе позволить.

Я сочувствовала ей. Я не винила ее в том, что она не могла заглушить свою боль и подавить воспоминания о мужчинах и алкоголе. Я просто не хотела, чтобы это вредило мне и Уилл.

В конце концов, скатившись на самое дно, она появилась у двери, полумертвая, избитая до посинения и истощенная до неузнаваемости. Она не рассказала мне, что случилось, но через какое-то время она решила завязать и начать новую жизнь. Сначала она была просто еще одним ртом, который нужно было кормить, но, к моему удивлению, она устроилась официанткой на полставки и позволила мне помочь ей подать заявку на получение государственной помощи.

Именно тогда я встретила Уорнера. Он приехал на конференцию в отель, где я работала. Он изо всех сил старался как бы нечаянно столкнуться со мной и завязать разговор.

Я влюбилась… заглотила наживку… клюнула как рыба на крючок… угодила в ловушку его небесно-голубых глаза и была сражена обаянием милого американского парня. Как я могла устоять? Он пылинки с меня сдувал, приносил цветы и водил в лучшие рестораны. Он оплачивал мои счета, давал мне деньги, которые я тратила не только на себя, но и на Уилл и Санни. С Уорнером я делала то, о чем раньше могла только мечтать. Впервые в жизни у меня были красивые платья и потрясающая обувь. Солнцезащитные очки. У меня никогда не было солнцезащитных очков. Они были блажью, а у меня были деньги только на предметы первой необходимости.

После четырех месяцев знакомства Уорнер попросил меня переехать к нему. Он медленно, но верно убеждал меня в том, что Санни никогда не возьмет на себя материнские обязательства по воспитанию Уилл, пока я не уйду с ее пути. Он сказал, что я мешаю им построить настоящие отношения между матерью и дочерью, сказал, что Уилл нуждается в своей маме. Где-то в глубине души я долгое время тоже так считала, но от его комментария почувствовала себя виноватой и эгоистичной, пока наконец не уступила.

Я тогда еще не понимала, что, убеждая меня переехать от них, он начинал отдалять меня от всех, кого я знала и любила.

Уйти от Уилл было трудней всего того, что я когда-либо делала. За одним единственным исключением – жить каждый день так, как я живу сейчас, не видя ее лица и не слыша ее голоса. Не только потому, что мне казалось, будто я вырвала свое сердце и вверила заботу о нем своей ненадежной сестре, но и потому, что беспокойство, которое я испытывала, было невыносимым. Что, если Санни снова решит, что она не готова быть мамой? Что, если она снова начнет пить? Что, если она приведет в дом мужчин?

Я волновалась постоянно.

До такой степени, что это повлияло на мои отношения с Уорнером и на мою работу. Уорнер сказал, что я просто должна уволиться. Если ты собираешься готовить и убирать для кого-то, это могу быть и я. У меня не возникло с этим проблем. Затем он уговорил меня перестать так часто названивать Сандаун, чтобы проверить в порядке ли она. Мне нужно было дать ей и Уилл некоторое пространство, чтобы они укрепили свою связь, дать Санни возможность ошибаться и учиться на своих ошибках.

Затем последовало еще больше странностей. Он не хотел, чтобы вечером я садилась за руль. Он волновался, когда я вообще водила машину. Новая прислуга могла забрать все, что мне было нужно.

Однако подобные мелочи начали наслаиваться друг на друга, и в итоге я поняла, что теряю и передаю ему весь контроль. С каждым днем ​​я все больше и больше боялась того, какую свободу он отберет в следующий раз.

Поначалу в сексуальном плане он не торопил события. Я не была абсолютно неопытна, но по-прежнему оставалась девственницей, и, поскольку я ждала, когда мне исполниться двадцать один год, и я встречу подходящего мужчину, я нервничала и боялась секса. Он сразу же развеял мои страхи, пообещав подождать, пока мы не поженимся.

Затем по непонятным мне причинам он стал раздражительным и злым. Он часто хватал меня за руки, проявляя излишнюю грубость. Его поцелуи стали изголодавшимися, его руки шарили по всему моему телу, а от былой нежности не осталось и следа. Очаровательный и щедрый человек, которого я встретила, куда-то исчез.

Однажды вечером его обещание подождать до свадьбы растаяло как дым.

Никакой романтики. Никакой нежности. Он забрал мою девственность, когда я лежала лицом вниз на кухонном полу, где оказалась после того, как он меня ударил. Плитка была белой, и контраст пролитой крови, как от рассеченной губы, так и от разорванной девственной плевы, наконец, вырвал меня из оцепенения. Я продолжала убеждать себя, что все наладиться. Но смывая с пола кровь, я поняла, что это ложь. Дальше будет только хуже.

На следующий день он пришёл домой с цветами и извинился за то, что был не в себе.

Но на протяжении следующих двух недель он часто был вне себя. К тому же он стал параноиком. Его спальня стала моей тюрьмой, а набор наручников отнял последнюю частичку свободы, которой я обладала.

Мне кажется, отчасти все дело было в сексе, но, в основном, он хотел, чтобы я боялась. Он наслаждался моей болью и тем, что я бессильна против него.

Когда мне, наконец, удалось избавиться от наручников, я попыталась все выставить так, будто я погибла в том пожаре. Я должна была что-то сделать, чтобы выиграть время. Время на то, чтобы убежать как можно дальше от него. А ещё я хотела, чтобы этот проклятый дом и все воспоминания о том, что я пережила в его стенах, сгорели дотла.

Прежде чем запрыгнуть в автобус, я позвонила из таксофона Сандаун и обо всем ей рассказала. Она заверила меня, что они в порядке, и деньги, которые я им дала, плюс деньги, которые она получала от государства, позволят ей продержаться несколько месяцев. Это избавило меня от некоторых моих страхов. Санни также поклялась мне, что позаботился об Уилл, а затем попросила меня позвонить, как только я обоснуюсь в безопасном месте.

Опустив взгляд на мобильник в своей руке, любезно предоставленный Мавом, только что привезшим меня к милой и гостеприимный Бетани, я медлю, чтобы сделать телефонный звонок, о котором мечтала не один месяц.

По моему лицу текут нескончаемые потоки слез, капая с моего подбородка вниз. На этот раз я не сдерживаю их. Я позволяю им литься. Мне нужно их выплакать. Потому что я не потрачу впустую ни одной секунды своего времени, плача в телефонную трубку во время разговора с Уилл. Ни. Одной. Секунды. Когда мне представится возможность поговорить с ней, я не хочу плакать и стенать. Я хочу поговорить с моей девочкой, услышать все о её новой школе и новых друзьях, и каким-то образом заставить её понять, что меня нет рядом не потому, что я не хочу, а потому, что в данный момент... не могу.

Глава 22

Иногда надежда на светлое будущее – это единственное, к чему мы должны стремиться.

ЭМБЕР

Мои глаза прикованы к дороге и желтой линии по центру, пока она не исчезает из поля моего зрения.

– Она никуда не денется, – голос Бетани вырывает меня из моих мыслей.

– А?

Изогнув свою идеальной формы бровь, она смотрит на меня. Ее медового оттенка волосы собраны в небрежный пучок. У нее безупречная кожа, но она выглядит довольно молодо для матери, у которой есть сын подросткового возраста. Она стройная, выше меня ростом, и у нее светло-зеленые глаза, которые поражают и умиротворяют. Первое, о чем я подумала при встрече с ней, так это о том, что Дозер – идиот. Зачем он тратит свое время на меня, когда у него есть история с кем-то вроде нее? Она не только милая, естественная и очень красивая. Судя по всему, в жизни она ценит более простые вещи, такие, как удобная одежда, холодный чай, который мы пьем из дешевых, неоновых пластиковых стаканчиков, и плетеные кресла, на которых мы сидим на ее веранде.

Ее дом – простое, но уютное одноэтажное строение с пологой крышей, каждая комната в котором наполнена любовью.

Она жестом указывает направо.

– Ты уже несколько минут смотришь на дорогу.

Верно. Я смотрю на дорогу и задаюсь вопросом, не должна ли я дойти до нее и запрыгнуть в первый подошедший автобус, или остаться там, где я сейчас. Решение, которое мне еще предстоит принять.

– Просто размышляю.

– О Маве? – спрашивает она.

– В том числе.

Мав не скрывал своего интереса ко мне, когда высаживал меня из машины. Фактически, он сделал все с точностью до наоборот.

Он стоит прямо передо мной на крыльце Бетани, видимо, не решаясь попрощаться. На нем темно-серая футболка с надписью «Каратель» под жилетом, выцветшие джинсы и всё его байкерское снаряжение — броская пряжка ремня, нож, прикрепленный сбоку, и цепь, обернутая вокруг его бумажника — тот самый образ, от которого матери во всем мире предостерегают своих дочерей.

Он принял душ прежде, чем мы покинули клуб, и аромат его мыла, смешанного с одеколоном, лишает меня возможности ясно мыслить. Во время поездки я чуть не перешла за грань аморального поведения. Если бы не мой ремень безопасности и обида, которые я испытывала к тому, как он искал ответы на свои вопросы в моем прошлом, которые, как он полагал, ему необходимы, я бы, наверное, сползла со своего сидения и забралась к нему на колени.

Черт, мне безумно хочется схватить его за жилет и притянуть к себе.

Засунув руку в свой карман, он вытаскивает наличные деньги, скрепленные зажимом для денег. Мой взгляд падает на инициалы JMG (ДМГ), выгравированные на серебряном зажиме, когда он отделяет несколько купюр. Стоящей за моей спиной Бетани он говорит:

– Возьми ее с собой на шоппинг. Ей нужно купить одежду. Только не позволяй Лили выбирать для нее шмотки.

Через секунду он сует мне в руку деньги, я быстро сканирую полученную сумму денег и вижу, что он положил мне в ладонь больше семи сотен баксов.

В моей голове начинают кружить мысли о том, как меня баловал Уорнер, как он соблазнил меня деньгами. Стиснув зубы, я говорю:

– Мав, мне не нужны твои деньги.

Я пытаюсь вернуть их ему, но он накрывает мою руку своей.

– Это не мои деньги. Ты заработала их, убираясь и готовя для клуба. Они твои.

Из другого кармана он достает телефон и тоже передает его мне.

– Мой номер уже вбит в него. Но ты можешь звонить по нему кому угодно.

Я смотрю на него с подозрением. Черт бы его побрал. Он прекрасно понимает, что, возвращая мне ту свободу, которую он отнял, я смягчаюсь по отношению к нему. Это правда. Когда он такой, как сейчас, мне трудно припомнить все то, что он делал, чтобы заставить меня его ненавидеть.

Костяшки его пальцев прижимаются к моей щеке, и мой взгляд снова сосредотачивается на его лице.

– Я вернусь через три дня. Если тебе нужно уйти, я пойму. Но молю Бога, дай мне еще немного времени, чтобы я снова мог тебя увидеть, – его глаза ищут мои. – Я обещаю, что всё сделаю правильно, Куколка.

Наклонившись вперед, он вскользь касается своими губами моего лба, а потом, спустившись ниже, накрывает ими мои губы. Только вот это его не удовлетворяет, потому что поцелуй углубляется. Он нежно ласкает мой рот, словно запоминает, каково это, когда наши губы движутся в унисон. Поцелуй становится горячим и страстным настолько, что от него мое сердце пускается в бешеный пляс. Его рука опускается на мой затылок, пальцы запутываются в моих волосах, и я задыхаюсь, когда другая его рука обхватывает мою талию и он дергает мое тело на себя.

На мгновение я теряюсь в ощущениях. Его рук. Его губ. Его тела напротив моего. Боже, этот мужчина умеет целоваться. Настолько хорошо, что у меня ноги подкашиваются.

Вернувшись с небес на землю, я вынуждена расцепить руки, которыми его обвила, когда он разрывает поцелуй и медленно отстраняется. Мое тело и разум сражаются с необходимостью снова притянуть его к себе.

– Береги себя и звони, если тебе что-то понадобится. Меня здесь не будет, но Ригор уже в пути, и ему приказано обеспечить тебя всем необходимым. К тому же, он будет проверять тебя каждый день, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Его взгляд падает на мои губы, я вижу, что он снова хочет меня поцеловать, но, погладив меня по щеке в последний раз, он поворачивается и идет к своему пикапу.

Его уверенная походка и эмблема клуба многое говорят о том, какой он снаружи. Но когда он хватается за дверную ручку и поворачивается, чтобы взглянуть на меня в последний раз, я снова вижу его с другой стороны. Он хочет измениться. В его взгляде притаилась надежда на что-то новое, и сожаление о том, что он сделал. Но сможет ли он измениться, и измениться ли, еще предстоит выяснить. В следующее мгновение он запрыгивает в пикап и уезжает.

Я понимаю, что мне либо придется остаться и ждать, чтобы посмотреть, сможет ли он измениться, либо уйти и, возможно, сожалеть о том, что не узнала, по силам ли ему это было сделать.

Когда пикап исчезает из поля зрения, я бросаю взгляд через плечо на Бетани и обнаруживаю, что она смотрит на меня, стоя у своей парадной двери, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление.

Сидя рядом со мной, Бетани спрашивает:

– Лил подумала, что, возможно, ты захочешь подработать и помочь мне с Меддой. Ты когда-нибудь приглядывала за детьми?

– Я присматривала за детьми с десяти лет.

– Правда, с десяти?

– Да, мы жили в многоквартирном доме, где было много матерей-одиночек. Мы едва сводили концы с концами, чтобы выплачивать арендную плату за квартиру, поэтому мама заставляла меня работать, чтобы я помогала всем, чем только смогу.

– Ничего себе, – сделав несколько глотков из своего стаканчика, она говорит: – Я очень привередлива к тем, кого нанимаю в качестве нянек, но Мав сказал, что ты ладишь с детьми, а я доверяю и его мнению, и мнению Лил. Но должна предупредить тебя, иногда я могу быть мамой-медведицей. Я не хочу показаться сукой, но я хочу самого лучшего для моих детей.

В ответ мою грудь сдавливает от боли. Именно такой я была, когда заботилась об Уилл.

– Нет. Я понимаю. Просто скажи, чего ты от меня ждешь, и мы все решим. Если я сделаю что-то, что тебе не понравится, или чего-то не сделаю, просто дай мне знать.

– Хорошо. Звучит неплохо. Давай сегодня вечером расслабимся, а завтра за завтраком обсудим детали.

– Спасибо. И спасибо, что разрешила мне здесь остаться.

Она одаривает меня легкой улыбкой.

– Никаких проблем. Я перед Мавом в неоплатном долгу, так что была рада помочь, – выпив, она снова поворачивается к заходящему за горизонт солнцу. – Могу я попросить тебя кое о чем?

– Да, конечно.

– Не возражаешь, если во время твоего присутствия здесь мы не будем говорить о гигантской очевидности, если так можно выразиться?

Единственный гигант, которого я знаю, это Дозер.

– Если ты этого хочешь, – спокойно отвечаю я.

– Ты будешь поражена тем, насколько я изловчилась игнорировать этого мамонта. По прошествии четырнадцати лет я, кажется, усовершенствовалась в этом искусстве.

– Без проблем.

Она тянется и похлопывает меня по руке.

– Спасибо.

Некоторое время мы сидим в тишине, наслаждаясь умиротворением, царящим вокруг ее сельского домика. Бетани то и дело проверяет свой телефон. Она сказала мне, что Аксель с друзьями, но судя по ее нахмуренному от беспокойства лбу, он должен был позвонить или к настоящему времени быть дома.

Несколько минут спустя на столике между нами оживает радионяня, и мы слышим шуршание, а затем тихое хныканье. Бетани ухмыляется и встает со стула.

– Пора тебе познакомиться с Меддой.

Она исчезает в доме. Вернувшись, она удерживает на бедре маленькую кроху.

Мои тревога и грусть, вызванные тем, что я не могу добраться до Санни, моментально исчезают. Медда – ангел. У нее золотистые кудряшки, зеленые глаза и ямочки на щечках. Она сосет большой палец и смотрит на меня. По-моему, она – то самое отвлечение, которое мне необходимо, чтобы забыть о проблемах.

Склонив свою голову набок, я говорю:

– Привет, милая. Ты Медда? – она моргает своими сонными глазками, и уголок ее рта приподнимается. – Твоя мама говорит, что тебе почти три годика. Правильно?

Она поднимает другую руку и пытается показать три пальца, но в итоге показывает четыре.

– Она красавица, – говорю я Бетани.

Бетани гордо улыбается и убирает кудряшки с лица Медды.

– Да, красавица. Я вроде как люблю ее, – подтянув Медду повыше, она спрашивает: – Не хочешь сказать Куколке привет, детка?

Мав представил меня как Куколку. Прежде, чем озвучить мое прозвище, он на мгновение замолк, словно надеялся, что я назову свое настоящее имя. Когда я этого не сделала, он попросил Бетани называть меня Куколкой или Тыковкой. Она и глазом не моргнула, услышав эти имена. Вообще-то, она засмеялась и сказала:

– Ну, по крайней мере, они лучше, чем Поссум*. Я терпеть не могла это прозвище (прим. Possum (англ.) – опоссум).

Глаза Медды загораются при слове Куколка. Она вытаскивает большой палец изо рта и начинает извиваться на руках у матери, пока Бетани ее не опускает. Оказавшись на ногах, она идет в дом, а через минуту выходит оттуда с голой белокурой куколкой, которая разукрашена красным и желтым фломастером. Она протягивает ее мне:

– Куколка.

Я смеюсь.

– Верно. Куколка, – я протягиваю руки, и она позволяет мне взять игрушку. – Ничего себе. Она очень красивая и очень разноцветная.

Бетани хихикает.

– Я покупаю ей смываемые фломастеры, но это не те фломастеры, с которыми она хотела бы играть.

Медда дергает меня за палец и уводит с крыльца во двор. Она тащит меня за собой по двору, показывая все цветы, посаженные возле дома. Указывает на розовые и синие цветы, но все остальные цвета путает.

По завершении экскурсии мы садимся на траву, и она начинает делать для куколки детское одеяльце из сорванной травы. Когда до меня доходит что она делает, я ей помогаю.

Урчание мотора движущейся по дороге машины, заставляет меня поднять глаза, а Бетани – спуститься по ступенькам крыльца вниз.

– Отлично. Она здесь, – на мой вопросительный взгляд она поясняет: – Лил подумала, что было бы весело устроить девичник. Поскольку у меня дети, нам придется остаться здесь, но она привезет китайскую еду, вино и фильм.

Черный БМВ выруливает на подъездную дорогу, под его шинами хрустит гравий. Лили опускает тонированное стекло.

– Вам, девчонки, лучше бы не начинать веселье без меня.

– Даже в мыслях не было, – отвечает Бетани.

Лили выходит из машины. На ней красная мини-юбка, черные туфли на высоких каблуках и узкий черный топик, который едва прикрывает ее активы.

Бетани свистит.

– Вау. Вы только посмотрите.

– Ну, поскольку я не увижу Гуса несколько дней, мне захотелось напомнить ему, чего он лишится, если не будет паинькой.

Мы все вместе направляемся в дом, Бетани показывает мне, где находятся тарелки, чтобы я могла разложить еду, пока она кормит Медду. Лили переодевается в ванной. Когда она возвращается, на ней надеты штаны для йоги и розовая футболка, а ее длинные волосы стянуты в конский хвост.

Бетани поднимает тему, которую я бы не осмелилась затронуть:

– Ты боишься, что Гус тебе изменит?

– Нет, но п*зды… – глаза Бетани округляются, и Лили на секунду замолкает. – Э-э… вагины… киски – не единственный соблазн для этих парней. Я хотела дать ему небольшой стимул и таким образом напомнить, чтобы держался подальше от наркоты. Вы же знаете, ребята слетают с катушек в этих поездках, особенно, когда останавливаются в другом мотоклубе, – взглянув на меня, она добавляет: – В отличие от «Предвестников Хаоса», другие мотоклубы нюхают наркотики и обкалывают себе ими вены. Хотя, по сравнению с остальными клубами, наши мальчики – святые. Мне тревожно за Гуса после его отъезда, потому что одна доза для него – это прямая дорога назад к его склонности, – качая головой, она добавляет: – Но я не хочу портить наш девичник, беспокоясь о Гусе. В конце концов, он волен поступать так, как ему вздумается.

Ее глаза загораются так, будто ее только что осенило. Понизив голос до заговорщического шепота, она произносит:

– Может, ты мне расскажешь, какая муха укусила Мава прошлой ночью? Я слышала, что он порезал тебя ножом, а затем выгнал, когда застукал тебя с… ммммм…

Она переводит свой взгляд на Бетани.

Я поднимаю голову и вижу, что обе женщины наблюдают за мной. Они ждут объяснений.

– Он думал, что я принесла в клуб наркотики. Я этого не делала. Я никогда в жизни не употребляла наркотики. Но Лита сказала ему, что это была я, а он был пьян. Они поймали ту, которая была под кайфом, но никто не потрудился предупредить об этом Мава до того, как он напал на меня, – я морщусь, потому что это звучит так, будто я оправдываю его поведение, поступая точно также на раннем этапе своих отношений с Уорнером. – И у меня ничего не было с… с тем, кого ты имеешь в виду.

– Так что же происходит между вами двумя? Там явно какая-то сумасшедшая химия… – заметив, что Бетани резко отвернулась, Лили поясняет: – Между тобой и Мавом.

– Он поцеловал ее, – выдает Бетани.

– Он что? – ахает Лили.

Бетани поворачивается, на ее лице написано извинение.

– Прости. Вырвалось.

Мои щеки заливает румянец.

Лили таращится на меня во все глаза.

– Он поцеловал тебя? Мав? Маверик Ганн поцеловал тебя? – мой живот делает сальто каждый раз, когда она произносит его имя. Затем она хмурится. – Он поцеловал тебя после того, как сделал это с твоей шеей?

Да, я тоже была потрясена этой резкой переменой в его поведении. Я помню тот момент, когда его поразила ясность происходящего. Я стала свидетелем шока, вспыхнувшего на его лице, когда он понял, что натворил. Я никогда не забуду раскаяние и боль в его глазах, когда парни оттаскивали его от меня, звук ударов, когда его избивали. Словно он понимал, что заслужил это и с готовностью принимал свое наказание. У меня душа горит, такое чувство, что в тот момент для меня и для него все изменилось, но как я могу объяснить это Лили и Бетани?

– Честно говоря, я понятия не имею, что происходит. У меня даже не было времени обдумать это.

Обе женщины, по-видимому, не готовы закрыть эту тему.

Указывая ложкой, которую я держу в ​​своей руке, на Лили, я говорю:

– Ты не хочешь говорить о Гусе, – я перевожу ложку на Бетани. – А ты не хочешь говорить, сама знаешь о ком, так, может, мы этим вечером обойдемся без разговоров о парнях? Я бы с радостью поговорила о них, только не сейчас.

Лили выглядит так, будто хочет поспорить. Только она открывает рот, чтобы сделать это, но Бетани ее опережает:

– Да, не сейчас. Но не могу обещать, что не вернусь к этой теме, когда дети лягут спать, а мы опрокинем в себя несколько бокальчиков. У меня всегда язык развязывается, когда я под шафе.

Лили смеется.

– Она не врет. Через несколько часов мы будем пьяными в хлам, а из-за алкоголя ее фильтр между языком и мозгом полностью отключается.

– Уж кто бы говорил, – парирует Бетани.

Выкладывая на тарелки еду, я тайком наблюдаю за Бетани с Меддой. Она – одна из тех мам, которая должна быть у каждого ребенка, терпеливая, любящая, игривая и ласковая.

Хотелось бы верить, что я была с Уилл такой же. Я работала шесть дней в неделю, но старалась быть дома вовремя, чтобы успеть к нашему вечернему распорядку. Купание около восьми. В постель к девяти. Книгу мы читали не меньше двух раз, поэтому засыпала она к девяти тридцати. Воскресенье было нашим днем. Это был единственный день недели, когда я отказывалась работать. Чаще всего я планировала нечто особенное. Если погода была хорошая, мы шли в парк или на пляж. Если было холодно или поливал дождь, мы смотрели взятые на прокат фильмы или занимались чем-нибудь интересным дома. Тогда это была борьба изо дня в день, меня всегда беспокоила оплата счетов или наличие денег на еду, но помимо этого было много объятий, поцелуев, улыбок и смеха, которые заполняли мои дни и стоили любых трудностей.

– Мав хочет, чтобы мы прикупили ей одежду, – говорит Бетани. – Может, Тэффи тоже захочет с нами пойти.

– О, Боже мой, да! – хлопает в ладоши Лили. – Мы сможем найти тебе платье для вечеринки, – взволнованно щебечет она, обращаясь ко мне.

– Хммм… – перебивает ее Бетани. – Мав просил не позволять тебе выбирать ей новую одежду.

По лицу Лили пробегает тень обиды:

– Что? Почему?

Бетани пожимает плечами.

– Не знаю. Не спрашивала.

Покачав головой, я говорю:

– Я все равно не ношу платья.

Платья напоминают мне об Уорнере, а сама мысль о том, чтобы надеть на себя платье, вызывает зуд по всему телу. Плюс ко всему, Мав назвал меня фальшивкой. Нет ничего более фальшивого, чем надеть сексуальное платье и делать вид, что я чувствую себя в нем комфортно и уверенно. Это может показаться странным, но мне было бы удобнее в бикини, нежели в платье. Я выросла на песке и на солнце, так что привыкла демонстрировать кожу. Только по другой причине. Кроме того, я не хочу тратить имеющиеся у меня деньги на то, что я не надену на себя в будущем.

Все еще хмурясь, Лили заявляет:

– Неважно что, но главное что-нибудь сексуальное. Я хочу посмотреть на то, как этот мужчина будет страдать. С тех пор, как ты здесь появилась, он вел себя с тобой как последний говнюк, поэтому мы позаботимся о том, чтобы ты выглядела так хорошо, что он слюной подавится.

Я вздыхаю.

– Извини… Извини. Я забыла. Не говорить о парнях. Она прикладывает пальцы к губам и делает вид, что запирает их на замок и выбрасывает ключ.

Мы заканчиваем смотреть фильм. В десять Лили едет забрать Акселя, который, наконец, соизволил позвонить, а Бетани укладывает Медду в постель. Я убираю тарелки и игрушки в гостиной.

Когда Аксель возвращается домой, от него пахнет травкой. Хотя его голубые глаза не красные и он клянется, что не курил, Бетани в ярости. Они стоят лицом к лицу друг напротив друга, пока, наконец, Бетани не заканчивает это и отправляет его с предупреждением, что они поговорят утром. Когда Аксель проходит мимо кухни, хмурый и окутанный едким запахом, который напоминает мне о доме, в котором я выросла, я успеваю разглядеть волевые черты его лица. У него оливковая кожа, подбородок с ямочкой и высокие скулы. Волосы у него того же медного оттенка, что и у его матери, а тело вытянутое и худощавое, но в плечах он еще не прибавил.

Несколько секунд спустя весь дом сотрясается от силы, с которой он хлопает дверью.

Я не могу перестать думать о том, как это печально, что у него есть мама, которая заботится о нем, а он воспринимает это как должное.

Лили выдергивает пробку из бутылки и наполняет вином три бокала. Не успевает она разлить выпивку, как в комнату входит Бетани и хватает один фужер со стола. Она одним махом его осушает, затем протягивает его Лили за добавкой. Подтолкнув его к нам, она произносит:

– За внуков. Если бы не перспектива обзавестись в будущем внуками, скорее всего, мы бы поубивали наших отпрысков.

Лили смеется и поднимает свой бокал.

– За друзей и шопинг.

Я поднимаю свой бокал.

– Я просто надеюсь, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Мы чокаемся, и я делаю свой первый глоток вина с тех пор, как сбежала от Уорнера. Терпкая жидкость кружит на моем языке и скользит по моему горлу вниз. Этот горьковатый напиток для меня не самый предпочтительный, но для моего первого девичника с тех пор, как мне исполнился двадцать один год и прошло пятнадцать дней… он незабываем.

Глава 23

Время лечит некоторые раны, позволяя другим гноиться и кровоточить до тех пор, пока мы не станем такими, как прежде.

ЭМБЕР

Мы на протяжении нескольких часов говорим обо всем, кроме Мава, Гуса и Дозера. Девчонки интересуются моим прошлым, и я рассказываю им о своем доме, маме и Санни. Они увлеченно слушают, когда я рассказываю им о том, сколько работ сменила за все эти годы. Я ничего не говорю об Уилл, понимая, что, если я сделаю это, то всю оставшуюся ночь проплачу.

Вслед за мной свою историю рассказывает Лили, и я вдруг понимаю, что мое детство могло пройти гораздо хуже. Узнав обо всем, что она пережила в столь раннем возрасте, у меня сердце кровью обливается, пока она не доходит до момента о том, как ей в конце концов удалось изменить свою жизнь.

Также я узнаю, что Бетани воспитывали любящие родители. Ее мать – медсестра и живет в Рио-Ранчо, но всегда слишком занята, чтобы помочь ей с детьми, а ее отец умер через пару месяцев после того, как она окончила среднюю школу. Погиб во время тренировочного полета при исполнении служебных обязанностей. Вскоре после этого Дозер записался на флот, и она порвала с ним, потому что просто представить себе не могла, что переживет еще одну потерю.

Узнав, что Дозер был на флоте, мне становится ясен смысл его татуировки, которую я видела у него на руке. На ней изображен орел, стоящий на якоре, а также трезубец и старый револьвер, а над рисунком выбиты слова «ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ». Большую часть времени она скрыта под его футболкой, но, когда он одевает майку, направляясь в спортзал, татуировка тут же бросается в глаза.

Услышав кое-что из истории их отношений, я чувствую себя еще более виноватой за то, что не сказала Дозеру о том, какие чувства я к нему испытываю на самом деле. В следующий раз, когда я его увижу, мне нужно будет все прояснить.

В следующий раз, когда я его увижу…

Это значит, что я остаюсь?

За последние несколько часов мое положение кардинально изменилось. У меня есть безопасное место, где я могу переночевать. Деньги. Работа. Друзья, которые, похоже, более чем готовы мне помочь. У меня есть возможность связаться с Сандаун и Уилл, если только моя сестра ответит и перезвонит. А еще у меня есть мужчина, от которого мое тело плавится всякий раз, когда я его вижу. Мужчина, который умоляет меня остаться, чтобы мы могли дать шанс притяжению между нами стать чем-то большим.

Но я не останусь здесь, если мне будет грозить тюремное заключение или возвращение к Уорнеру, и я чертовски уверена, что больше не потерплю жестокого обращения Мава по отношению ко мне. Но факт остается фактом, хоть я и не знаю, каким увижу Мава, когда он вернется, или, как скоро за мной явится Дэвис, стучать на клуб – не вариант.

Эта игра в ожидание довольно опасна. Моя свобода висит на волоске. Я знаю это. Но в глубине души держусь за крохотный лучик надежды, что Мав вернется ко мне через три дня тем же самым человеком, каким я увидела его сегодня. И, может быть, если он действительно хочет меня, он поймет и защитит меня от моего прошлого, когда придет время.

Возможно, Мав и клуб – единственные, кому это по силам.

***

Лили указывает на зеленый напиток, который смешивает Бетани.

– Повтори-ка еще раз, как ты его называешь?