Текст книги "Ларец Самозванца (СИ)"

Автор книги: Денис Субботин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Часть шестая

1

Косуля, три исхудавших после долгой русской зимы и не успевших ещё нагулять жир зайца, три же куропатки, тоже не слишком жирных – много это или мало на три десятка проголодавшихся, усталых мужиков? Наверное, не слишком много. Но всяко лучше, чем ничего. Меж тем, запасы отряда истощились изрядно, за день, что прошли от постоялого двора, истратили последнее и кулеш сегодня утром был жидок и пресен. Мяса же в нём было совсем немного – и то, размазанного по волоконцу, чтобы всем хватило. Подумав, пан Роман отправил отроков – Яцека да Марека на охоту, сам же встал на долгий привал.

Охота удалась. Может, отряду и мало всего этого для насыщения, но достаточно, чтобы заморить голод. Небось, раз уж Солнце сошло с небосвода и уступило место Месяцу, уже и костры жгут, и ждут их. Может, уже и ищут! Задержались они, если по правде говорить. С полудня охотятся! Хорошо, что не зима вокруг, а жаркое и ласковое лето. Что не приходится брести по сугробам, проваливаясь в снег по колено. Что рядом бредут верные кони, на которые и приторочена добыча. Наконец, хорошо, что леса здесь пусть и добрые, настоящие, но шибко уступающие подмосковным. Вот там – дремучие чащи! А здесь…

Волки, впрочем, были и здесь. Яцек час почти икал и трясся, после того, как наткнулся под кустом на останки человека. Давно уже, может и зимой ещё, погиб он здесь. Замёрз? Попал на зуб серым хищникам ещё живым? Кости были разгрызены волчьими зубами – это точно.

– Т-там!.. Т-там! – заикался Яцек…

Мареку, тому сам чёрт был не страшен. Лук с наложенной охотничьей стрелой по-прежнему был в руке, на приятеля он даже не оглядывался… до поры…

– Ты чего это сегодня вокруг Зарины так долго крутился? – сквозь зубы процедил он, прицеливаясь куда-то в кусты из лука. – Делать было нечего?

– Я? – поразился Яцек, даже икать перестав. – Я не крутился! Я с ней разговаривал! Легенду про Тантала рассказывал!

– Про кого? – изумился Марек, в очередной раз позавидовав Яцеку, у которого хозяин был помешан на сказочках. Впрочем, его хозяин, зато, не раз и не два уже навещал прекрасных панёнок. А ему, пусть и юн был чересчур, в это время доставалось внимание служанок. Иногда, даже очень ничего… хотя Зарине уступала любая.

– Про Тантала! – сердито повторил жуть как не любивший повторять Яцек. – Герой такой грецкий. Он своего сына демонам языческим скормил. Ну, а те его на муки адовы обрекли. Вроде бы как он стоит по самый подбородок в воде, но как наклонит голову – вода отливается от него и он тыщи лет никак не может напиться! Ну, там ещё много чего было… Зарине понравилось, вот!

– Ты вот что! – глядя прямо перед собой, а лук опустив, тихо и спокойно сказал вдруг Марек. – Ещё раз к Зарине приблизишься, и я тебе ноги повыдёргиваю! Обе враз! Понял?!

– Ты чего? – изумлённо воззризлся на него Яцек.

– Я сказал, не подходи больше к ней! – сам где-то в глубине души удивляясь нахлынувшей вдруг на него ярости, выкрикнул Марек. – Задуриваешь ей мозги сказочками всякими… Не подходи к ней!

Он яростно отшвырнул лук и, пригнувшись и сощурив зло глаза, положил правую ладонь на рукоять сабли. Что удивительно, но Яцек, тихоня Яцек, на которого всегда достаточно было прикрикнуть слегка, чтобы он присмирел, напустил в штаны, неожиданно отпрыгнул в сторону и тоже схватился за палаш.

– Сам не подходи!

Это было настолько неожиданно, что Марек сначала даже опешил, но потом озлился ещё больше.

– Ах, ты так! – медленно, с явственно прозвучавшей угрозой, процедил он и достал саблю. – Ну, держись!!!

Однако начать первым он не успел. Яцек вдруг прыгнул вперёд и его тяжёлый, остро отточенный палаш звонко выщербился о камень, чуть ли не на пядь уйдя в землю. Марека на том месте, куда ударил палаш, разумеется, уже не было. Яцек же, не устояв на ногах, споткнулся и упал, открыв спину. Марек тут же ударил, лишь в последний миг направив саблю в палаш.

Сталь зазвенела о сталь и Яцек, вскочивший на ноги, был уже безоружен.

– Подними палаш, рохля! – с крайней степенью презрения в голосе велел Марек. – И не доставай его, если не знаешь, с какой стороны бра…

Он просто не успел закончить. Яцек не стал подбирать палаш, вместо этого резко, с места, прыгнув вперёд. Марек никак не ожидал этого, и приятель буквально вмял его спиной и задом в кусты. В колючие кусты шиповника.

– На! – выдохнул Яцек, со всей силы врезаясь кулаком куда-то в район марекова носа. – На тебе!

Взвыв от острой боли, ослепнув на миг, Марек вслепую отмахнулся. Его кулак попал в мягкое, и дышать стало легче – Яцек больше не сидел у него на животе… Впрочем, это было ненадолго. Уже вскоре его кулак врезался в бок, выбив из Марека дыхание, а в следующее мгновение сам Яцек навалился сверху и принялся душить Марека.

В другой раз Марек, пожалуй, отбился бы, да ещё и сам поколотил как следует Яцека. Тот, хоть и был заведомо сильнее приятеля, уступал ему в сноровке и умении драться. Но всё пошло наперекосяк и Марек не мог даже продохнуть. В ушах стоял звон, перед глазами искры сыпались уже сплошным ливнем, а Яцек, усевшись поудобнее, давил и давил, не собираясь останавливаться… Рука сама нашла кинжал – длинный, тонкий клинок даги, когда-то лишившийся рукояти и как бесполезный, подаренный паном Романом Мареку. Марек приделал к нему обычную, простую рукоять и сейчас его судорожно ищущие опору пальцы нащупали тёплое, влажное дерево. Они сами сомкнулись на рукояти – Марек уже ничего не соображал. Ничего не соображая же, он вытащил кинжал. И ударил.

Был хруст разрываемой материи, был противный, чмокающий звук, когда лезвие вошло в плоть. И был отчаянный, протяжный крик-стон Яцек, когда он валился набок, наконец-то давая Мареку возможность продохнуть. Марек с большим трудом сумел сесть, его грудь тяжело, с сипами и хрипами вздымалась, его лёгкие спешно прогоняли через себя воздух, круги перед глазами постепенно сходили на нет. Его вырвало…

Яцек лежал рядом, ничком, уткнувшись лицом в траву. Он уже не стонал, а лужа крови – и это было самое первое, что Марек сумел разглядеть уверенно – стала просто огромна. Наверное, треть или даже половина всей крови, что текла в жилах Яцека, была сейчас в этой луже!

– Дева Мария и Тысяча Мучеников! – простонал Марек, вставая на колени. – Яцек, друг… что же я наделал!!!

Ему вдруг стало страшно. Марек не был трусом и всегда готов был отвечать за свои проступки и ошибки. Но сейчас… Но этот раз… Даже если Яцек выживет – а Марек в этом очень сомневался – ему никто не простит этого удара. Всё кончено и спасения нет…

– Яцек, Яцек! – лихорадочно обдирая край нечистой рубахи, прорыдал Марек. – Яцек, только не умирай! Вот только помри!!! Я тебе тогда… Я тебе тогда твои дурацкие уши-то пообрежу.

Яцек, словно по заказу, открыл глаза. Он с видимым трудом разлепил губы и еле слышно простонал:

– Больно…

– Терпи! – выкрикнул Марек, давясь слезами. – Терпи! Только дотерпи! Вот выживешь, мессир Иоганн тебя залечит… у, то есть, вылечит… Станцуешь ещё с Зариной!

– Нет… – прошелестел почти беззвучно Яцек. – Я умираю, Марек! Ты выиграл…

Марек рыдал уже в голос, не заботясь о том, что это не достойно воина. С превеликим трудом подняв тяжёлое тело, он забросил его поперёк седла. Плохо, конечно, но другого выхода не было. Волокушу мастерить слишком долго, а на закорках он тяжёлого Яцека не дотащит. Слишком далеко до лагеря.

– Ты продержишься! – решительным, хотя и неверным из-за слёз голосом сказал он бесчувственному Яцеку. – Ты выживешь!

Яцек ничего не ответил.

Месяц неспешно двинулся по небу.

2

– Что-то не видать наших охотников! – сморщив длинный нос, проворчал Людвик, ковыряясь тлеющей веткой в костре. – Слышь, пан Анджей?

– Ничего! – возразил пан Анджей, потянувшись так, что пузо в очередной раз выскочило из-под туго обтягивавшего его кушака. Ругаясь, пан Анджей вынужден был заняться восстановлением порядка в одежде.

– Ничего! – усмехнулся, завершая его речь, пан Роман. – Марек – охотник опытный, не в таких местах охотился… В ЭТОМ лесу заблудиться он не сможет…

– …Идут! – громкий вопль прервал его речь, но пан Роман был не в обиде. Вскочив резко на ноги, он всмотрелся…

Одинокая фигура – невысокая, значит – Марек. Два коня, через которые перекинута добыча… вон, рога торчат в сторону… А где же Яцек?!

Почти тут же последовал и ответ.

– Лекаря! – ещё издалека закричал Марек. – Где пан Иоганн?!

Мессир Иоганн жутко не любил, когда его называли на польский лад – паном, но сейчас – стерпел. Яцека, который оказался переброшен через седло своего коня, осторожно сняли, положили на землю…

– Что с ним… Ого?! – мессир Иоганн, больше ни о чём не спрашивая, отодрал потемневшую, заскорузлую от засохшей крови тряпку и, щуря глаза, склонился над раной. – Темно… Свет! Дайте света!

Сразу несколько горящих ветвей, выдернутых из костров, треща и разбрасывая искры, повисли на вытянутых руках над его головой.

– Так – достаточно светло? – спросил пан Анджей. – Что с ним?

– Ранен! – коротко ответил мессир Иоганн. – Рана неопасная, важные органы не задеты… но крови он потерял много! К тому же, в рану могла попасть грязь… Сумку мою! Чистые тряпки! Горячую воду! Гданьскую!

Всё было… кроме гданьской водки. Ехали они по земле Московской и новомодного напитка здесь не знали. Скривившись, словно от зубной боли, мессир Иоганн решил обойтись без неё.

Когда он склонился над раной, одновременно пытаясь сделать так, чтобы на неё падало побольше света от «факелов», пан Роман, взяв Марека цепкими пальцами за плечо, отвёл его в сторону.

– Что случилось? – спросил он хмуро. – Только не говори, что Яцек наткнулся на сучок! Как бы ни было, раны, нанесённые клинком, я отличить сумею!

– Я и не говорю! – так же хмуро возразил Марек. – Я его ударил! Дагой. У нас был поединок!

– У вас с Яцеком?! – не поверил пан Роман. – Вы же друзья!

– У друзей тоже могут быть ссоры! – уточнил Марек. – Это был честный бой!

– И ты ударил его сзади! – мрачно усмехнулся пан Роман. – Ну-ка, расскажи, как это было! Ты поймал его на противоходе?

– Нет…

– Значит, заставил его споткнуться? И ударил падающего?

– Нет…

– Так что же было, Марек? – подошедший Андрей Головня с насмешкой глядел на оруженосца. – Удар был нанесён сзади, с близкого расстояния… да в упор! Или я ничего не понимаю в ударах, пан Роман!

– Что там у вас случилось, Марек? Вы ведь сражались на саблях? Как это ты оказался рядом с Яцеком? А, Марек?

– Я прибью этого маленького гадёныша! – взревел вдруг пан Анджей, разворачиваясь в сторону Марека. – Я убью его, мерзавца!!!

Было ли страшно Мареку в этот момент? Было, наверное… Пан Анджей в гневе был ужасен! Вот только лицо мальчишки не выражало ничего. На пана Анджея он даже не взглянул. Как и на своего господина. Смотрел прямо перед собой, явно вознамерившись сотворить из себя античного героя.

– Марек, что у вас случилось? – попробовав заглянуть к нему в глаза, да так и не сумев, спросил пан Роман. – Ведь вы же друзья!

– У нас был честный бой! – твёрдо сказал Марек. – Я ударил его ножом… Это так получилось, что – сзади!

– Дайте его мне! – взревел пан Анджей. – Я выбью из мерзавца всю дурь вместе с паршивой душонкой! Он убил моего Яцека!

– Не убил! – возразил, вставая с колен, мессир Иоганн. – Я – хороший лекарь! Я спас ему жизнь… а раньше, спас он! Ты есть очень умелые руки, Мариус! Твоя повязка спасла ему жизнь, как прежде твой удар – чуть не отнял! Чуть-чуть правее, и ты пробил бы ему почку!

Пан Роман стоял молча, мрачно о чём-то размышляя. Потом кивнул, словно бы что-то для себя решив.

– Клим, Андрей, Людвик… И, конечно, ты – пан Анджей! Поговорить надо! Марек, постой пока здесь…

Отошли… Клим Оглобля, Андрей Головня и Людвик-пушкарь, три самых уважаемых воина в отряде, вместе с двумя панами встали в небольшой кружок.

– Кто что думает?.. Да погоди ты, пан Анджей! Твои мысли нам ясны! Ты что-то хотел сказать, Андрей?

– Да! – кивнул тот. – Я верю Мареку! Мальчишка, конечно, избалован тобой, господин… но он не подлец! Я верю ему, когда он говорит, что был честный поединок. Другое дело, как он повернулся потом… И почему удар нанесён не саблей, а кинжалом. Марек не дурак, под самый палаш не полез бы! Да и не думаю, что он собирался ударять всерьёз… Боюсь, что там что-то случилось. Уже во время поединка… Эх, если бы Яцек очнулся!

– Я знаю, из-за чего поединок! – внезапно сказал Людвик. – Вернее, из-за кого! Всё бабы, чтоб им… Они оба в Зарину влюблены! Наверняка из-за неё драка была!

– Это верно! – поддержал его, покручивая рыжий ус, Клим Оглобля. – Марек давно порывался Яцека проучить… Так что зачинщик всё же он! И потом, даже если это и был поединок, сейчас ему не место и не время. Если оставить его без последствий, это будет неправильно. Но и слишком сурово наказывать нельзя. Если каждого шляхтича наказывать за то, что обнажил саблю, Речь Посполитая сгинет! Нет, наказать надо, но не так, чтобы Марек от этого наказания себя героем обиженным возомнил… а так, чтобы он понял свою вину!

– Удивительный ты человек, Клим! – хмыкнул Андрей Головня. – Это что ж получается… Если Марек прав, нам не за что его наказывать! Если же виновен, наказать надо по всей строгости. Нельзя половинным наказанием обходиться. Чревато это! Недобрым будет итог…

– А кто говорит – половинным? – удивился Клим. – Просто нельзя мальчишку как воина наказывать! Или ты предлагаешь его считать за двадцатилетнего? Так ему – всего четырнадцать! Плетей ему дюжину всыпать, чтобы сесть не мог, вот и вся недолга!

– А за Яцеком поручить Зарине ухаживать! – дьявольская усмешка озарила лицо сказавшего это пана Анджея. – Чтобы невинно обиженным времени себя почуять не было.

Пан Роман задумался… Марека он любил, но любя – требовал с него как с самого себя. Сейчас у него даже мысли не мелькнуло – прикрыть его, оборонить от наказания или хотя бы смягчить его. И единственный довод в оправдание Марека – ведь он не бросил, донёс Яцека до лагеря, так и остался не сказанным.

– Марек! – решительно окликнул он замершего в отдалении отрока. – Ну-ка, пойди сюда!

Марек подошёл с явной неохотой. Встал в трёх шагах, с гордой рожей, на которой уже не различить было раскаяния за гордыней и страха за решимостью выдержать, снести любое наказание.

– Взять его! – коротко приказал пан Роман и Андрей с Людвиком быстро – не увернёшься и крепко – не вырвешься, взяли его под локти.

– Порты!

Прежде чем Марек успел дёрнуться, его распоясали и шаровары, настоящие казацкие шаровары, которыми мальчик так гордился, упали на траву.

– Ну, что, Клим! – мрачно улыбнулся пан Роман. – Ты предложил, ты и делай! Дюжину, как решили!

Клим на миг заколебался, но потом со вздохом взял и рук пана Романа протянутый им ремень. Добрый ремень, сыромятный… Таким самое то пороть… седмицу не заживёт!

Марек рванулся, но вырваться из рук палачей ему было не суждено. Каши мало ел! Его силой принудили лечь на траву, и звонко взвизгнувший ремень первый раз вспорол худой зад…

Марек не издал ни звука, за все двенадцать ударов – ни разу. Вжавшись лицом в мокрую от слёз и крови из закушенной губы траву, он лишь вздрагивал всем телом, когда ремень ровно и аккуратно ложился на задницу, каждый раз оставляя остро болевший рубец. Клим не щадил, но и не мучил чрезмерно – бил ровно, в одну силу, не собираясь пропарывать кожу до костей и не намереваясь оставлять розовые, быстро заживающие полоски. Нет, все двенадцать шрамов заживут нескоро, а помнить о них Марек будет каждый день своей долгой, как он надеялся, жизни. Хотя бы потому, что сами рубцы до конца так и не сойдут.

Внезапно, удары прекратились, захват исчез.

– Всё, Марек! – коротко сказал Андрей и в голосе его отрок услышал нотку сочувствия. – Вставай!

Марек попытался встать, но спину пронзила острая боль и он, охнув, осел обратно на траву.

– Ты не перестарался ли, Клим? – раздался где-то рядом тревожный голос пана Романа.

– Нет… – возразил палач. – В самый раз!

Марек хотел ещё раз подняться, но его уже насильно уложили, и осторожные руки лекаря наложили на шрамы какую-то щипучую, но быстро снявшую боль мазь. После этого возможно стало и подняться… Лучше бы он умер! В довершение позора, пан Роман запретил ему на полста шагов приближаться к возку, где ехала Зарина… а теперь и раненный Яцек. На лице раненного, который уже пришёл в себя, блуждала блаженная улыбка, а когда он бросил взгляд на Марека, то и неприкрытое торжество. Хотя он подтвердил, что поединок был честным, Марека это от бед не избавило. В этот миг он остро пожалел, что не убил Яцека…

3

Марек страдал. Нет, не телесная боль терзала его. Зад болел, а после трёхчасовой скачки даже горел, словно в огне – не помогала мазь шведская. Болела, пылала яростью и болью душа. Ему было запрещено подходить и подъезжать к Зарине ближе, чем на полсотни шагов, но, имея острое зрение, Марек без труда видел, как ласково, слишком ласково, чтобы это казалось случайность, Зарина ухаживает за раненым соперником. На него же, на готового в лепёшку ради неё разбиться Марека, она даже не глядела. А если глядела, взгляд её способен был заморозить даже такого горячего молодца, каким был Марек…

Яцек же блаженствовал… Не такой остроумный, не такой быстрый на язык, даже туповатый, сейчас он был совершенно в своей роли. Роли молчаливого, донельзя несчастного, слабого и беспомощного раненного, за которым нужно постоянно ухаживать, которому очень неудобно и стыдно пользоваться помощью прекрасной женщины… Но который вынужден был это делать. Пить травяной отвар из нежных, но сильных рук Зарины, любуясь украдкой её округлой грудью, обтянутой рубахой, её нежным овалом лица, аккуратными ушками, родинкой на скуле… Но ещё больше радости, истинное блаженство, Яцек испытывал, видя страдания соперника. Он не был в обиде на Марека, ведь тот ударил, только когда сам оказался на грани гибели, он даже постарался обелить его в глазах пана Романа и казаков… но уж чего он совершенно не собирался делать, так это допускать, чтобы Марек вновь оказался подле Зарины. Пусть та всю дорогу подчёркивала своё презрение к юному оруженосцу, заставляла его выполнять самые дурацкие и невыполнимые поручения… Он, Яцек, не верил в это презрение ни на грош. А иначе, почему сейчас Зарина так ненавидит Марека, что даже запретила упоминать его имя вслух?!

Однажды, в середине дня, Марек не выдержал и развернул коня. Он, наверное, хотел проехать, якобы по делу, неподалеку от Зарины. Может быть, даже вознамерился перекинуться с ней или с ним, с Яцеком, парой-тройкой слов… Когда до возка оставалось меньше двух дюжин конских шагов, он вдруг резко осадил коня, так что тот осел на круп. С лица Марека схлынула вся краска…

– Я думаю, Мариус, тебе лучше будет проехаться вперёд! – хлестнул его жёсткий голос пана Романа. – И не думай возвращаться раньше, чем придёт время остановиться, или ты увидишь что-то действительно интересное!

Резко развернув коня, Марек пришпорил его и вмиг скрылся из виду.

– Зря ты так, Роман! – донёсся до Яцека голос госпожи Зарины, Татьяны. – Мальчик сильно избит, он держится в седле только на гордости, которую, не иначе, перенял у тебя… К тому же, он не может повернуть шеей… она вся чёрная, в синяках!

– Вот как? – удивлённо переспросил пан Роман. – С чего бы… Ах, вот как было дело! Значит, Яцек чуть не придушил его! Ну, тихоня!

– Это значит, пан Роман, что Марек защищал свою жизнь, когда ударил ножом! – заметил кто-то из казаков. – Яцек вдвое его сильнее и куда тяжелее!

– Нечего было свару затевать! – раздражённо возразил пан Роман. – Ладно, ладно… Когда он вернётся, я отпущу его грехи… Как и положено господину и наставнику! Только вот не надо устраивать сцен всепрощения! Марек слишком распоясался – то правда. В следующий раз на месте Яцека может оказаться кто-то ещё… Да любой из вас, кто излишне ласково посмотрит на приглянувшуюся Мариусу женщину… Кстати, это возвращает меня к другому вопросу… Зарина!!!

– Ты полежи здесь, я сейчас! – мягко сказала Зарина и ушла. По тону её было не понять, слышала ли она весь тот разговор так подробно, как слышал его сам Яцек… Юноша застонал, как от резкой боли. Боже! Как бы он хотел, чтобы вчерашняя ночь испарилась, чтобы её не было вовсе! Да, начал Марек. Но первый удар, положивший начало всему, нанёс он. Он, Яцек-тихоня, Яцек-увалень, Яцек-телок! И душил своего лучшего друга тоже он – Яцек! Марек же, пока не стало слишком поздно, ущерба ему, кроме синяков, да разбитого носа, не нанёс. Хотя он куда лучше дерётся саблей, и мог бы искрошить приятеля ещё в первые минуты…

Яцек вновь застонал, откинувшись на набитую свежей травой подушку… и тут же мягкие, нежные руки обхватили ему виски, лёгкое дуновение дыхание заставило застонать уже в сладкой неге.

– Рана болит? – заботливо спросила Зарина. – Потерпи, мальчик мой! Сейчас всё пройдёт!

– Я не мальчик! – резко сев и на миг стиснув зубы, пережидая острую боль в боку, возразил Яцек. – И стонал я не от боли! Вернее, не от боли в ране… Марек… Он ведь не хотел меня убивать! Он меня дважды пощадил! Он ударил меня, только когда я начал его душить! Понимаешь? Душить! Я виноват… А наказали его!

– Мальчик… – тихо, с нежностью сказала Зарина, словно ей самой было не восемнадцать, а все тридцать-сорок лет и она была не дворовой девкой, а умудрённой опытом матерью.

– Я – не мальчик! – вспылил Яцек. – Я – мужчина и воин!

– Ты – мальчик! – ласково, с укором, сказала Зарина. – Мужчина, уж прости, не стал бы страдать, сумев вывести из игры соперника. Мужчина постарался бы сделать так, чтобы он вообще не смог повторить свои попытки… А ты пытаешься его обелить! Вот только… С чего вы соперниками-то стали? Неужели правда, то, что говорят – из-за МЕНЯ?

Яцек, побурев от смущения, спрятав глаза, молча кивнул.

– Вот оно как… – прошептала удивлённая Зарина, когда молчание, наступившее после этого признания, слишком уж затянулось. – Но я ведь не давала вам повода! Ни тебе, ни Мареку! Я, наоборот, всегда отвергала ваши ухаживания! С чего вы взяли, что можете… С чего?!

Что мог сказать Яцек? Ведь и впрямь – не давала. И правда, всегда отвергала, а настойчивого Марека третировала.

– Мы – мужчины, сами выбираем себе возлюбленных! – очень красиво сказал Яцек. – И сами решаем, достойны ли они, чтобы мы проливали за них свою кровь…

– Так… – Зарина вздохнула. – Так вот запомни… мужчина! Запомни, и скажи другому… мужчине! ВЫ ОБА мне не нужны! ОБА! Я люблю другого… настоящего мужчину! А вы… Вы даже не подходите ко мне! близко! Видеть вас не хочу!

Она прямо на ходу выпрыгнула из возка и вскоре, гикнув по-татарски, промчалась на коне мимо. Яцек со стоном откинулся на подушку… Ну и идиот же он… Боже, какой идиот! Надо очень сильно было постараться, чтобы лишить себя всех преимуществ раненного и обиженного. Можно поклясться чем угодно, голову прозакладывать, что Марек бы своего шанса не упустил… Да он ещё не упустит! Был бы только шанс…

Помянешь чёрта, он тут как тут и явится. Звонкой дробью процокали мимо возка копыта, ещё звонче был голос Марека, когда он, осадив коня, доложил:

– Село, пан Роман! Большое!

– Далеко ли? – по голосу пана Романа не заметно было, чтобы он собирался прощать кого бы там ни было.

– Нет, меньше версты осталось!

– Молодец, Марек! – похвалил пан Роман. – Отлично! Ты всегда приносишь добрые вести… Езжай!

– Пан Роман… – голос Марека вдруг дрогнул. – Мне… Мне к Яцеку надо! Поговорить!

– Только саблю с собой не бери! – под общий хохот посоветовал, кажется, Клим Оглобля. – Зарежешь ведь его, так что и наш лекарь-швед не спасёт!

– Езжай! – разрешил пан Роман. – Только гляди мне, ежели что не так пойдёт… Голову откручу!

Копыта вновь простучали по твёрдой, будто каменной дороге, но на этот раз их дробь была короткой. Яцек поспешно принял предельно измученный, болезненный вид, даже глаза зажмурил.

– Яцек… – голос Марека был раскаяния и сожаления. – Яцек, ты как тут?

Яцек с превеликим трудом разлепил глаза.

– А, это ты, Мариус… Здравствуй! Я-то? Я – ничего! Вот только спина болит… Ну, я на тебя не в обиде! Ты ведь не хотел меня убивать, так просто получилось… Да я и выжил ведь…

Он очень натурально застонал и сквозь полуприкрытые веки отметил, что Марек побелел, и раскаяние его стало ещё более искренним… Грех было этим не воспользоваться…

– У тебя твёрдая рука, Марек! – прошелестел он, чувствуя, как горло разрывается от натужного шёпота. – И хороший клинок… Можно?

Марек не сразу понял, что нужно приятелю, а потом, вздрогнув, нервно протянул ему кинжал. Длинное, остро отточенное его лезвие блестело, переливаясь чернью и синевой. Ничто не упоминало, что прошлой ночью это лезвие воткнулось в спину человека…

– Хороший нож! – похвалил Яцек. – Хотел бы я иметь такой…

– Возьми его себе, друг Яцек! – быстро сказал Марек. – Бери, бери! Я всё равно не мог бы его больше носить.

В голосе Марека настолько сильно было сожаление, что Яцек ещё раз порадовался за себя, любимого. Клинок был и впрямь очень хорош!

– Так что, мир? – проехав подле возка ещё шагов сорок, вдруг спросил Марек.

– Мир! – охотно ответил Яцек. – Мир, Марек!..