Текст книги "Вперед в прошлое 13 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 9
Эмпатия

Постучав в кабинет заведующей, я решил не дождаться приглашения, подергал ручку двери – она была закрытой. Хотелось ударить ее. Широким шагом я направился к сестринскому посту, но там никого не оказалось. В манипуляционной женщина средних лет раскладывала стеклянные шприцы по стерилизационным боксам. Встрепенулась на мое «здравствуйте», вскинула голову.

– Не знаете, где Екатерина Юрьевна? Срочно нужна.

Отведя взгляд, медсестра сказала:

– На планерке, наверное.

– На планерке? В такое время?

– В курилке, какая, нафиг, планерка, – протараторила пробегающая мимо постовая медсестра.

Любят сотрудники заведующую! Вот порадуются, если у меня получится. А если не получится… Нельзя такое оставлять безнаказанным. Что я могу? Что-нибудь точно могу, на холодную голову придумывать надо. Скооперироваться с ментами, чтобы привлечь ее за взятку. Посадить не посадят, но откупаться ей придется долго.

Потому что такому человеку нужно работать в тюрьме для особо опасных, а не с больными, которые и так несчастны. Если суммировать вред, который причиняет серийный убийца средней руки и такой специалист, то Крюкова, однозначно, победит.

Навстречу мне вышла Наташка, замотанная в простыню, с блестящими глазами.

– Забери меня отсюда! – проговорила она. – Где мои вещи?

– Пытаюсь выяснить, – покривил душой я. – Подожди пока в палате, хорошо?

– Если она ко мне сунется, хоть слово мне скажет, я ее убью, понял? Так и знай!

Однако меня Наташка послушалась, вернулась в палату, закрыла дверь. А вон и заведующая несется – стремительная, дерзкая, подбородок вздернут, ежик волос белеет. А ведь красивая, стерва, была бы, если бы не стриглась под ноль.

– Ты чего здесь? – поздоровалась она со мной, и в ее голосе прорезались такие нотки…

Как у маньяка-педофила, который зазывает жертву в подворотню. Как у живодера, приманивающего животное. Думает, я несу ей подарочек, ну-ну.

Я колыхнул пакетом, утверждая ее в мысли, что мне хочется что-то ей подарить, она наживку заглотнула и открыла передо мной дверь. Я на всякий случай принюхался: вдруг система распознавания дала сбой, и передо мной гнилушка? В таком случае мое внушение могло ее убить, а стать чистильщиком, убивающим людей, я не готов, как бы ни было это полезно для мироздания.

– Сюда ставь, – она кивнула на стол.

– Вот это наглость, – усмехнулся я.

Крюкова развернулась чуть ли не прыжком, вытаращилась на меня. Казалось, сейчас оскалится и зашипит, но я вскинул руку.

– Екатерина Юрьевна Крюкова, послушайте и услышьте не только разумом, но и сердцем. Каждой клеткой тела услышьте и отложите в голове. Вчера вы чуть не довели до самоубийства мою сестру. Скорее всего, сознательно не раскрыв всю правду о ее патологии. Уж зачем, это на вашей совести.

Она разинула рот. Ее горло свело спазмом от неожиданности, желваки вздулись.

– Вам должно быть стыдно. Очень стыдно. С сегодняшнего дня вся та боль, что вы сознательно причинили людям, вернется вам вдвойне. Да будет так!

Как уже бывало раньше, слова текли сами, и я уже знал, что все получится. Взгляд заведующей остекленел, губы затряслись, она указала на дверь, но не набросилась и ничего не сказала. Пока Крюкова не опомнилась, я выскользнул из кабинета, прихватив пакет с кофе для Юли, которой предсказуемо не оказалось в больнице.

До палаты, где лежала сестра, я дошел нормально, потянулся к ручке… одной, двум трем. Они закружились, и я не смог ухватиться, уперся в стену, тяжело дыша. Мир ходил ходуном, сердце выскакивало, пот хлынул градом.

Это что же, я в обморок собрался? Еще и тошнит. Я сглотнул вязкую слюну, и тут мир начал темнеть, словно кто-то крутил кнопку телевизора, убавляя и убавляя яркость. Представив, как валяюсь посреди коридора, я устыдился собственной слабости – как барышня, ей-богу! Это и удержало меня от падения. А потом кто-то взял под руку, и будто издалека донесся встревоженный женский голос:

– Что с тобой, тебе плохо?

– Нормально, – не признал свою слабость я и попытался отодвинуть того, кто меня схватил.

Куда идти, я помнил. Доберусь до ближайшей кровати, сяду, отдышусь – авось никто не заметит, что я поплыл.

– Где ж нормально? Ох ты ж… Света! Света, принеси вату и перекись! – прозвучало уже ближе.

Меня куда-то отвели, я сел, вероятно, на кровать, глубоко вдохнул, и яркость начала возвращаться: в темноте проступили очертания предметов, светлое пятно окна, человек возле него. Кровати, тумбы, люди. Потом мне запрокинули голову, вытерли лицо и сунули что-то в ноздрю.

– Она тебя избила? – села рядом Наташка. – Меня била, когда привязывала, сука!

Я хотел опустить голову и вытащит вату из носа, но постовая медсестра, та самая, некрасивая, схватила меня за руку.

– Посиди так. У тебя кровь из носа пошла, вон какая лужа набежала.

В голове немного прояснилось. Как-то мы с Наташкой почти синхронно закровили.

Интересно, почему так? Из-за того, что много сил потратил на внушение? Такого рода внушения всегда будут сопровождаться кровотечением? Или просто совпало? Как бы ни хотелось думать, что это так, я понимал, что это не совпадение.

– Никто меня не бил, психанул просто. Сильно психанул, вот и…

– Выходит, психовать тебе нельзя? – проговорила Наташка с сочувствием.

И все равно я считал наказание недостаточным, как, наверное, каждый человек, который не видит результат мести. Тот, кто на левом плече, подначивал, хотел насладиться мучениями жертвы.

Убедившись, что мне ничего не угрожает, медсестра ушла. Я нашел дежурного врача, это был пожилой мужчина, который аж расцвел, увидев лицо мужского пола в женском царстве, спросил, можно ли забрать Наташку домой, тот ответил, что не желательно, возможны осложнения. Я немного настоял, сказал, что под мою ответственность, врач попросил расписку, даже не спросив мой возраст. Всем было на всех плевать.

Наташкин халат вернули, весь перепачканный застывшей кровью, тут-то я и понял, что ехать ей не в чем. Вызывать такси и в таком виде ее везти? Или сгонять домой за одеждой? Какой там, я ведь на автобусе приехал. Или, может, пусть еще денек побудет под присмотром? Я скосил глаза на Наташку, с брезгливостью надевающую грязный халат расцветки, как цыганский платок – черный с розами. Нет, неизвестно, как сегодня себя будет вести Крюкова. Вдруг яриться начнет, на людей кидаться, как бешеное животное? Наташка – моя сестра, значит, первой попадет под раздачу.

Как-то за больных страшно, хотя медсестра вон какая здоровенная, уверен, в единоборстве она Крюкову одолеет.

Выждав минут пятнадцать, я встал, повертел головой, поприседал, вынул из носа напитавшийся кровью ватный тампон. Вроде кровотечение остановилось.

– Пойдем? – спросила сестрица с надеждой.

– Подожди.

Любопытство пожирало меня изнутри. Может, именно оно подточило этот сосуд в носу. Очень хотелось посмотреть, что происходит с людьми сразу после внушения. Тем более внушение было необычным, более сложным, я попытался выйти на новый уровень.

– Я сейчас.

Сперва я прошелся по палате, поприседал, чтобы проверить свое состояние. Потом, отделив от Наташкиного букета пятнадцать нарциссов, с замирающим сердцем направился к кабинету заведующей. Постучал, открыл дверь.

Крюкова сидела за столом, сжав голову руками. Лицо красное, зубы сжаты, желваки вздулись. На скрип петель она вскинула голову, увидела меня, и ее перекосило, как бесноватую в фильме «Константин». Она уперлась в стол, оскалилась, и я отшатнулся.

Драка с лысой теткой не входила в мои планы, потому я хлопнул дверью, рванул к Наташке, крикнул, распахнув дверь:

– Уходим, скорее.

Постовая медсестра вскочила, увидев, как мы бежим по коридору.

– Что случилось?

На миг остановившись, я покрутил пальцем у виска, указав на открывающуюся дверь заведующей, и побежал дальше.

Гнаться за нами никто не стал. На лифте мы спустились на первый этаж, и я сказал Наташке:

– Побудь пока здесь, ты ж раздетая. Я найду такси, и мы подъедем сюда.

Сестра кивнула, уселась на откидной стул, поерзала, ища удобное положение.

Одевшись, я побрел по улице, надеясь найти машину недалеко от больницы. Вспомнил, что все еще держу эти пятнадцать нарциссов, подарил их плачущей девушке, бездумно идущей навстречу.

Машину я нашел в километре ходьбы – зеленый «Москвич-412», похожий на крокодила. За рулем читал газету пожилой армянин, согласившийся отвезти меня и Наташку за две тысячи рублей.

Усаживаясь в машину, сестра радовалась, словно сбежавший узник Освенцима. Когда немного отъехали, она проговорила шепотом, словно заведующая могла ее услышать и наказать:

– Знаешь почему Россия непобедима? Благодаря больницам. Если мы в таких местах умудряемся выздоравливать, то нам и ядерная война не страшна. Выживем. И нашествие зомби или инопланетян… Блин, там так все устроено, что выжить сложно. От одного вида туалета удавиться хочется. А плитка отваливающаяся…

– Как бы сделала ты? – спросил я.

– Хм… Увеличила бы зарплату врачей и медсестер в десять раз. Они получили бы нормальные деньги и заулыбались сразу. И увольняла бы за хамство. Человеку и так плохо, а они добивают. – Она тяжело вздохнула. – Сделала бы двухместные палаты, картины бы веселые на стенах, занавесочки, журналы. И чтобы в палате – больные с одинаковой бедой. И врачам проще, и нам, есть с кем бедой поделиться.

– Еще психолога в каждое отделение, – сказал я. – И количество сотрудников удвоить. Тогда люди сами бы туда шли, а не оттягивали до последнего, боясь, что залечат.

– Врачи суки. Одна там хорошая, а другие такие твари все! Просто нелюди. Упыри.

Как-то даже обидно стало и за маму, и за Гайде, за Юлю, за тысячи врачей, которые валятся с ног от усталости от нагрузки. У них ни личной жизни нет, ни хорошей зарплаты, ни уважения – половина людей высказывается, как Наташка, и получается замкнутый круг.

– Им тяжело и голодно, – объяснил я. – Если изменить условия, и люди изменятся. Будет ли улыбаться измученный несчастный человек? Нет. А довольный жизнью и собой всегда стремится радостью поделиться. Это не люди, это система такая, Наташ.

– Ой, типа Крюкова будет улыбаться, ага, – не согласилась со мной сестра.

– То, что я сказал, не исключает наличия упырей. Но все нормальные люди обычно злые, когда уставшие.

Возразить было нечего, и Наташка вздохнула.

Мы приехали… не домой – к зловредной бабке, которая теперь не бегала за нами, а пряталась от нас, я позвонил по объявлениям о сдаче жилья, подтвердил просмотры. Боря обнял Наташку и расплакался.

И только сейчас я кое-что вспомнил, сказал Наташке:

– Звонил Андрей вчера, просил передать, что все у него хорошо. Обещал вечером еще набрать.

Наташка сразу порозовела, выведала все, окончательно успокоилась и стала ждать звонка любимого. Но вместо него позвонил дед, я скоординировал его с Аланом, и он отчитался, что забрал тираж постеров и готов их передать, приедут они, соответственно, в четверг.

Теперь оживился Боря, который свои постеры нарисовал и вызвался ими торговать по вечерам.

– Вечером отожмут выручку, – предостерег его я. – Только на рынке по выходным, там порядок и присмотр, хозяева пасут свое стадо и никому не позволяют его доить.

Время шло. Андрей не звонил, и с каждой минутой уверенность облетала с Наташки. Вот уже девять вечера. И десять. Звонка все нет.

Я пытался утешить сестру, что Андрей не звонит, думая, что она в больнице. Однако интуиция говорила, что что-то здесь не так. Оставалось разобраться, действительно ли это интуиция или -паранойя?

Друзья! Глава чуть короче, чем вы привыкли – не успел. Информация в блоге.

Глава 10
Время разбрасывать камни

Квартира, которую я собирался смотреть, находилась на пятом этаже хрущовки. Как уверял хозяин, «трешка», ремонта нет, мебель – частично, но должно хватить. Две комнаты изолированные, одна проходная, балкон с видом на море, незастекленный.

Вот я и летел наверх, перепрыгивая через ступеньки. Это был типичный подъезд хрущовки – впитавший запахи, сочащиеся из кухонь без вытяжек, изрисованный фаллосами, исписанный названиями групп, помеченный быстро сменяющимися поколениями дворовых котов.

Память взрослого вопила, что нужно бежать из бомжатника, но я-нынешний отлично понимал, что лучше нет, все так живут.

Перед тем я смотрел «двушку», так там тетка весь мозг выковыряла: сюда ходи только на цыпочках, после десяти лучше вообще не ходить, потому что соседи снизу вредные, этот выключатель не трогай, и вообще, если вы тут решите притон устроить, то соседки следят. Две, нет, три. И еще хозяйка будет приходить, контролировать…

Где-то я эту песню уже слышал. Потому дослушал хозяйку из вежливости, покивал и пообещал перезвонить.

У этой «трешки» хозяин – мужчина, а не истеричная тетка, уже огромный плюс, потому я питал надежды, да еще какие, а надежды питали меня.

Дверь – обычная дерматиновая – была приоткрыта. Звонок не работал, я постучал и вошел внутрь. Потянуло сигаретным духом – хозяин курил на кухне.

Прихожая пустовала, ни шкафа, ни вешалки, только облезлый белый табурет и телефон… Да какой! Как у Штирлица, похожий на мини-печатную машинку: черный, блестящий, большой, с огромной трубкой на элегантной подставке. Буду съезжать – выкуплю его. Сейчас такие еще встречаются, но скоро перейдут в разряд антиквариата.

– Есть кто дома? – проговорил я, и из кухни мне ответили сочным басом:

– Заходи, давай. Не разувайся.

Пол устилал паркет, и еще в приличном состоянии, но было грязно, пыльно и натоптано. Я запрокинул голову и посмотрел на потолок, опасаясь увидеть сизые разводы от курева, но нет, видимо, курили тут нечасто.

На кухне за колченогим столом мужик, косматый, как геолог, пил водку и заедал консервированными помидорами, колбасой и хлебом. В углу, как заводящийся трактор, ревел холодильник «Донбасс», такой, с хромированной ручкой, которую нужно потянуть на себя. Двухконфорочная плита, на ней алюминиевая кастрюля, рядом столик, весь облезлый, с перемотанной ножкой, будто его с помойки принесли. И все. Ни одного навесного шкафа.

Мужик округлил глаза, увидев меня, подростка, и все, что мог сказать:

– Ого. Это ты мне звонил, что ли?

Я пожал протянутую лапищу, мозолистую, шершавую, и представился:

– Павел. Да, звонил я.

– Григорий Яковле… Григорий. Просто Григорий. Ну че, идем хату смотреть?

Словно тиски стиснули мою ладонь. Потрясли ее.

Мы вернулись в прихожую, хозяин толкнул ближайшую дверь и с болью проговорил:

– Маленькая комната. Тут была детская, но осталась только кроватка. – Григорий включил свет.

Обои цвета детской неожиданности местами отклеились, но их вполне можно было вернуть на место, не прилагая особых усилий. Ни занавесок, ни шкафов, ничего. Зато «кроватка» оказалась полноценной односпальной кроватью, куда вполне влезет человек среднего роста. Двухметровый хозяин, конечно, не влезет.

– Все вывезла, – пожаловался Григорий. – Только розетки оставила. Даже раковину в ванной сняла, но я новую купил.

– Жена? – осторожно поинтересовался я.

– Сука! – с ненавистью выплюнул он, а потом добавил мечтательно: – Алёна… Какая красавица была! И умница: английский язык, немецкий в совершенстве. Французский – немного. А я, как олень… эх! Мама была права, когда волосы на себе рвала, узнав о нашей свадьбе.

Загородив проход в интересующую меня комнату, он положил мне руки на плечи, дохнул перегаром:

– Послушай мой совет, парень! Или не женись, или не ходи на вахту, рогатым будешь. Мне все говорили, что Алена гуляет, а я не верил. Ой, оле-ень! На полгода в Якутию, и все ей, все ей, шубу песцовую, куртку кожаную, машину «Жигули», а она… вот же сука, вот змея! И детей забрала, и из квартиры все вынесла к бахарю своему.

Схватив за руку, он поволок меня на кухню, налил себе и мне водки, мы чокнулись, он опрокинул рюмку в рот и пожаловался, даже не скривившись:

– Квартира – кооперативная. Пятнадцать лет! Жизни не видел, пахал на алмазах бульдозеристом. Детей не видел, и все зря. Дети меня ненавидят, она так настроила. За что⁈

Огромный косматый мужчина сжал голову руками и заплакал, как маленький. Я растерялся. И что тут скажешь?

– Она еще назад приползет, – сказал я. – Прощения просить будет, кто еще на нее столько денег тратить будет и капризам ее потакать?

Но хозяин продолжал раскачиваться из стороны в сторону, закрыв лицо.

– Найдите себе другую девушку, хорошую, – посоветовал я. – Понимаю, что пока это сложно, но все проходит. Вы заслужили хорошую верную жену. Только с вахтами придется завязывать, в этом вы правы. А бывшая еще пожалеет, это точно.

– И ладно бы к новому русскому ушла. К слесарюге в каморку! Тьфу!

Я еще раз чокнулся с ним, пить, естественно, не стал, но это ему было не нужно. Григорию главное – компания.

Подождав, когда он прожует колбасу, я предложил:

– И все-таки давайте квартиру посмотрим.

Он молча открыл вторую дверь. За ней находилась проходная комната, а затем еще одна, маленькая. В проходной комнате – двуспальный диван и шкаф старый, желтый, весь в наклейках и переводилках. В маленькой – еще кровать, односпальная, и тумба, как в больнице.

Обои довольно свежие, занавесок нет.

– В ноябре я возвращаюсь, так что имейте в виду, – напомнил Григорий то, что я слышал по телефону. – Если мебель купите, запоминайте цену или сохраняйте чек, пойдет в счет оплаты. Деньги будете оставлять моей маме десятого числа каждый месяц. Она будет приходить в восемнадцать ноль-ноль. Показания счетчиков оплачиваются дополнительно, она сама это сделает.

Вспомнилась Зинаида Павловна, я передернул плечами и сказал:

– Давайте сразу договоримся. Ваша мама не лезет в наши дела, не устраивает обыски и допросы. Мы именно поэтому сейчас съезжаем: хозяйка допекла, проходу не дает, везде лезет.

– Она у меня робкая и не будет надоедать, – пообещал Григорий. – Тем более что тут контролировать? Пустая убитая квартира. Обещаю, что ничего такого не будет. Чтобы вы не переживали, что ты заплатишь, а тебя выгонят, деньги заплатите уже ей, когда въедете. В четверг нормально? А ключи вот. – Он отдал мне связку ключей, задумался. – Я завтра уезжаю. Давайте так. В четверг, в восемнадцать ноль-ноль моя мама будет здесь, и вы с ней расплатитесь. Тридцать пять тысяч, как и договаривались.

Мне подумалось, что это идеальный вариант. Хозяин не особо заинтересован в деньгах, он достаточно обеспеченный. Старушка-мать тут не хозяйка, чтобы качать права.

Я вышел на незастекленный балкон, посмотрел на темный прямоугольник двора. В доме напротив из окон первых этажей лился свет на цветущий миндаль, который, казалось, светился каждым листиком. Скоро расцветет алыча, потом абрикос, вишни, и город утонет в красках и ароматах. Будто лампочки на гирляндах, каждый день будут вспыхивать новые цветы: тюльпаны, черешня, яблони, персики, айва, сирень…

А потом лето… Ветер принес цветочный аромат, и я улыбнулся. Лето – это маленькая жизнь.

– Меня все устраивает, – резюмировал я, глядя на далекий черный лоскут моря.

Весь город как на ладони – красота. Правда, маршрут в школу удлинится на полчаса: десять минут надо идти на остановку, десять минут туда-сюда и столько же ехать на автобусе. Карпа, которого оставил возле двери, буду хранить вот тут на балконе. Правда, на пятый этаж его тащить неудобно, но, как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить.

– Отлично, – потер руки Григорий. – Значит, мама в четверг будет ждать. И напоминаю – сдаю до ноября, не дольше!

– Нам дольше и не надо, – ответил я, направляясь к выходу.

Вообще, по-хорошему, еще полмесяца помучиться, в школу поездить, а там каникулы. Еще два месяца – и летние каникулы, выпускной. Но перед тем – экзамены.

Раньше экзамены были для меня огромным стрессом, теперь же я начал относиться к ним проще: как сдам, так сдам. Это будут явно не «двойка» и «тройка». Даже скорее интересно было, чем страшно. Ведь билет – все равно что лотерея. Чтобы не было напряга, готовиться нужно начинать уже сейчас.

Простившись с хозяином, я поехал к Зинаиде Павловне (сказать «домой» не повернулся язык), где пребывала в унынии Наташка, потому что ей не звонил Андрей.

Едва я переступил порок, как Натка сказала из кухни:

– Тишина, прикинь. Второй день тишина. Ты же ему сказал, что случилось, да?

– Боря где? – спросил я.

– А хрен знает. То ли на рисовании, то ли на базе. Так что можно говорить громко.

– Конечно сказал. – Я снял куртку, разулся и прошел в кухню, загремел кастрюлями в поисках ужина.

– Вот на фига? – застонала Наташка. – Он же бросит меня теперь, зачем я ему дефектная!

– Про это не говорил, – встрепенулся я, повернулся к ней. – Просто сказал, что ты потеряла ребенка. Сейчас прозвучит банальность. Если человек тебя любит, он не бросит тебя из-за такой ерунды. Если не любит, пусть катится к черту, веры ему нет, надеяться на него нельзя. И скажи, что я не прав!

– Прав, – вздохнула сестрица, – к сожалению. Но в чем дело? Андрей должен быть уже в поезде. Почему он не позвонил? Я уверена, что он меня любит, а если так, не стал бы молчать и издеваться надо мной. Сто процентов, случилось что-то плохое! Ему нужно помочь. Вдруг он в больнице умирает, а там даже лекарств нет.

– В Москве лекарства есть, – сказал я. – Попытаюсь выяснить через одного знакомого, он позвонит в московские больницы и ментовки…

– Морги, – мрачно проговорила Наташка, прижала руку к груди. – Сил нет! Вторую ночь не сплю, как представлю, что его уже в живых нет… или он лежит беспомощный. Бр-р-р!

– Может, он просто не дозвонился, – предположил я. – Пытался и не смог, ты же знаешь, как бывает. А если решил отложить поездку, он сообщит.

Тревога Наташки передалась мне. Вчера я думал, что либо зять запил и не позвонил, либо не стал звонить, думая, что Наташка в больнице и все равно без толку. Теперь же тревога сестры передалась мне. Если в четверг его не будет, надо бить тревогу.

– Я буду очень-очень благодарна! – давясь слезами, прошептала сестра.

Прошлый я думал, что моя сестра конченая. Нынешний – что Наташка не умеет любить. А оказывается, еще как умеет. И любить, и сострадать. Ей просто нужно было раскрыться, а не окуклиться, обороняясь от ополчившегося на нее мира.

– Там суп харчо, – отчиталась сестра. – И пельмени, которые мы вчера весь вечер лепили.

– Круто! – оценил я.

Ужиная, я размышлял над тем, что плохого могло случиться с Андреем. Скорее всего, подкараулили его и ограбили, как тогда деда. Это значит, что он теперь должен тысячу баксов своему приятелю. А может, попытались ограбить уже пустого. Как ни крути, нужно его выручать, осталось только найти горемыку.

Междугородный звонок прозвучал, когда я доел суп и стоял возле кастрюли с пельменями. Наташка перевернула табуретку, понеслась отвечать. Сразу же донесся ее разочарованный голос:

– Па-аш, скорее! Это дедушка.

Наташка не ушла – уползла из прихожей, с трудом сдерживая рыдания.

– Да, – выдохнул в трубку я.

– Привет, внук! – радостно воскликнул дед. – Календари твои из типографии забрал. Тяжелые, ужас! Пришлось на машине за ними ехать. Сегодня передам с проводниками, будут послезавтра утром на вокзале. Эльза заберет, как обычно. Конечно, вместе с запчастями.

– Прекрасно, – улыбнулся я.

– В бюджет уложился, но закупки пока делать не на что. Так что на запчасти придется передавать. У меня теперь два продавца, – похвастался дед. – Сам стою на рынке, только когда у них выходные. Перешел на сладости и вино пока. Мимозу к восьмому марта заказал из Абхазии, хорошо заработал на ней.

– Это ты молодец, – оценил его усилия я. – Когда к нам? Все соскучились, я тебя на день рождения ждал. Парни хотят, чтобы ты преподал им пару уроков.

Дед тяжело вздохнул.

– Если они все это время не отлынивали, мне нечему их учить. Я до конца так и не восстановился после того инцидента. Стараюсь, стараюсь и все никак. Нельзя останавливаться в… старости. Как ни старайся, она наступает.

– Дед, ты молодым фору дашь! – ободрил его я.

– Битву со старостью не выиграл никто, увы, – констатировал он, и нас разъединили.

Только я наложил пельмешек и плюхнул туда ложку бабушкиной сметаны, как телефон зазвонил снова – теперь это был обычный звонок. Я вспомнил, что сегодня Каналья должен купить «Зил», денег была половина моя, даже не половина – семьдесят процентов. Но мне казалось, что безопаснее не бумажки хранить, а вкладывать их.

В пятницу начну стройку, и будет уже не так стремно.

Звонил действительно Каналья, причем голос у него был виноватым, в нем угадывались сомнения.

– Привет, – проговорил он. – Мне тут подумалось… короче, не стал я покупать машину.

– Чего это? – насторожился я.

– В целях безопасности, Завирюхин посоветовал. По машине нас вычислить проще простого. Если обэповцы хлопнут, он скажет, что машина ведомственная, арендаторы разные. Иначе же сразу к нам придут.

– Доля истины в этом есть, – согласился я. – Но, как мне кажется, Завирюхин не хочет терять небольшой доход. Но ничего, скоро я у него много всего начну покупать. Сперва буду строить дом, потом – ангары для мастерской, так, глядишь, и протянет.

– И мы протянем, потому что домом, выставленным на продажу, в котором наш гараж, никто не интересуется. Еще кое-что. Земля на пустыре возле моря пока ничейная. Нужные люди обещали узнать, планируется ли нарезка, и кому. И еще планировали узнать, можно ли оказаться в числе счастливцев, и сколько это будет стоить.

– Отличная новость! Держи руку на пульсе. Это было бы вообще прекрасно. Кстати, для Завирюхина тоже.

Новости взволновали меня. Время разбрасывать камни. Это не всегда приятно и порой сложно, но я рассчитывал на непревзойденный результат. А клиентскую базу для гостиницы начну подыскивать уже этим летом. Вокруг меня коршуном кружила Наташка, намекая, что пора бы освободить телефон, и я не стал ее мучить, простился с Канальей, представляя, как засыплю побережье песком, который можно привезти из карьера или просто раскопать дюны, правда, это дальше.

Вода станет не серой, а изумрудно-зеленой, как в Турции на пляже Афродиты, и это будет такой единственный пляж на побережье. В конце концов, туркам удалось облагородить берег, а чем мы хуже?

Но прежде следует выкупить как можно больше участков. Потому что, как только я засыплю берег песочком, народ к нам попрет косяком, особенно мамки с детьми, ведь тут у нас возле берега относительно мелко, глубина начинается очень не сразу. Люди попрут, соответственно, цена на землю вырастет. Так что сейчас жадничать нельзя.

Поскольку предстоят солидные траты, будет куда вкладывать деньги, с покупкой грузовика и правда можно повременить, Каналья прав. Еще ж скоро больничку мне открывать, и нужно спросить у мамы, готова ли она там работать.

Когда прозвучал следующий телефонный звонок, я почти доел пельмени. Отвечать побежала Наташка. Как я понял из разговора, звонила мама поинтересоваться, все ли у Натки в порядке. Сестрица быстренько ответила на все вопросы и прервала связь.

Села на табурет, подтянув ногу к животу, нахохлилась.

В квартиру ворвался Боря и побежал ко мне, воскликнув:

– Паш, ты квартиру смотрел? Как она?

– Нормальная, далеко, правда. Но ничего. Зато никто не будет к нам лезть – ее хозяин вахтовик, ну и еще плюс – не надо топить печь и отчитываться о потраченной воде.

– Класс! – Боря аж подпрыгнул. – Когда переезжаем? Правда, и тут нормально теперь, когда бабка отстала.

– Бабка отстала ненадолго, – проворчала Наташка из прихожей. – Вы ж понимаете, что это временно.

Я обратился к брату:

– Боря, послезавтра приедут постеры. Готовься!

– Йес! Вот это круто! – Он загрохотал крышками кастрюль в поисках пропитания, а Наташка спросила:

– Паш, как думаешь, с Андреем же все в порядке да? – Она скривилась, приложив руку к груди. – А то на душе неспокойно.

– Все с ним хорошо, вот увидишь, – как можно бодрее сказал я, хотя очень сомневался в своих словах.