Текст книги "Вперед в прошлое 13 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 16
Язык проглотишь!

К Лялиным я поехал после тренировки – стоял в автобусе потный, на трясущихся ногах. Сегодня мы с алтанбаевцами поменялись тренерами, к ним отправился холерик Антон Елисеевич – невысокий чернобородый мужчина, похожий на нерусского. К нам пришел Нага Амзанович, в котором нерусского выдавала только темно-рыжая монобровь, нагрузка у него была совершенно другая. В отличие от алтанбаевцев, нас он не жалел и гонял, как настоящих спортсменов. Лихолетова и не привыкший к нагрузке Каюк полегли на десятой минуте физухи, Алиса, Ян и Боря – на двадцатой, Гаечка и парни дотерпели до конца.

Спарринг тоже был жестким. Одежда прилипла к телу, хоть выжимай ее, и даже в сменке я ощущал себя липким и душистым.

На то, чтобы идти пешком, не было сил, и в Верхнюю Николаевку я отправился на автобусе. Вывалился оттуда и поплелся к общаге, рассеянный от усталости. Потому чуть не врезался в высокую сутулую пожилую женщину, шагнувшую из темноты.

– Привет, Павлик! – улыбнулась она.

Привыкнув к темноте, я узнал мать Барика, которая протянула мне черно-белого котенка.

– Нужен? Хороший, ласковый, Кузей назвала.

А ведь у Бузи есть компаньон, который ищет дом, он просился к Лидии, но его просто негде разместить. Эта женщина могла бы дать ему тепло и кров и спасти человека… А может, и не одного.

И ведь я могу внушить ей эту мысль. Аж извилины зачесались, но я себя остановил. Одно дело – от смерти спасти, как Каюка, алтанбаевцев, Каналью, другое – делать таких разных людей похожими на себя, внушая близкие мне ценности.

– Спасибо, нет.

– Он ведь погибнет от холода. Смотри, какой крошечный.

– У меня нет жилья, – сказал я. – На улице весна. Можно сделать ему домик…

– Ну а у друзей? – жалобно проговорила она. – Мне уже некуда брать котят. Хорошо, соседи помогают, хамсу дают им на прокорм, там Федька-рыбак.

– Спрошу, – пообещал я.

Вот Людмила, которая сходит с ума от одиночества. Вот бездомные никому не нужные дети, страдающие от холода и голода. Почему бы им не помочь друг другу? Но нет, Людмила предпочитает котов. Ян, которому собственная мать предпочла котов, ее не понял бы. Но это ее выбор, не буду туда лезть, пусть и очень хочется.

Я бросил взгляд на телефонную будку, стоящую между двумя домами и освещенную единственным трескучим фонарем, вспомнил, как звонил оттуда, вспомнил отца, повел плечами. Потом поздоровался с алкашами, которых уже знал и которые знали меня, и поднялся на второй этаж общаги.

К застарелому запаху еды добавился еще один – выпечки. Желудок заурчал и аж подпрыгнул. «Кто-то жарит пирожки», – подумал я. Мой организм, хотя я перекусил на полднике, требовал восполнить потерю белка и глюкозы.

Ничего, вот поговорю с Вероникой – и домой, мне еще с Аланом постеры обсуждать, а с дедом – очередной список запчастей Канальи. У деда сейчас было два продавца: Влад и женщина, которую он выгнал в октябре прошлого года за то, что она агрессивно любила Ельцина. Теперь же, когда вместо «эх, заживем!» – стало ощутимо хуже, она покаялась и была прощена. Ну и сам дед тоже торговал: вином, орехами; пахлавой и чурчхелой, которые бабушке прямо домой привозили поставщики-армяне, а также «Сникерсами», жвачками и прочими сладостями, покупаемыми на оптовых складах.

Те орехи, которые мы собирали, уже давно проданы. Зато у бабушки есть соседи, у которых мешки с грецкими орехами пылятся на чердаках. Ну а бесперебойную поставку вина обеспечивала мама, разбавив ассортимент шампанским. Каждая точка приносила около двадцати тысяч в день, за вычетом зарплаты продавцов – по семнадцать каждому со всего оборота.

То есть в месяц получалось полмиллиона. Если сравнивать с небольшими дневными доходами сентября, то на то и выходит в долларовом эквиваленте. Казалось бы, сумма фантастическая, но это всего двести пятьдесят баксов, столько мы с Канальей пока зарабатываем за день.

Был бы директор нормальным, можно было бы с ним обсудить поставки в московские рестораны, продукция ведь качественная, а цена на нее низкая

Как быстро привыкаешь к хорошему!

На закупку автозапчастей уходило двести-триста долларов в неделю – все равно больше, чем зарабатывалось на рынке. И деньги деду я раз в неделю отправлял, чтобы умножить здесь.

И работники завода счастливы, есть куда сбывать продукцию. Все село знает, что мама скупает вино ящиками на перепродажу, но никто так и не понял, где эта перепродажа. Нужно будет напомнить ей про акции, вдруг кто-то созрел их продать?

Вспомнились мамины акции «МММ», цена которых улетела в космос. Она так их и не продала. Обидно будет, если пирамида рухнет.

Автомастерская мне приносила в день примерно двадцать тысяч, могла приносить больше, но мы решили не скупиться на зарплату и посадили мастеров на процент. Они получали половину от вырученного за вычетом цены запчастей.

Так я не заметил, как постучал в дверь Лики, она открыла сразу же, схватила за руку и потащила по коридору, сверкая глазами.

– Идем кое-что тебе покажу. Язык проглотишь!

Кажется, я начал догадываться, откуда этот аромат!

Заговорщицки улыбаясь, Лика распахнула передо мной дверь в родительскую комнату. Анна, качающая малышку, посторонилась, открывая взору поднос на столе, а на том подносе… Я шумно сглотнул слюну, не в силах отвести взгляд от корзиночек с разным наполнителем, покрытых белой помадкой эклеров, пончиков, посыпанных сахарной пудрой…

– Пончиковая, – прошептал я, вспоминая, каким спросом пользовались пончики и как из нескольких ларьков развилась популярная сеть. – Кому платить, чтобы прикоснуться к этой красоте?

Вероника улыбнулась.

– Это далеко не весь ассортимент того, что я могу. Разрешите вам представить, корзиночки… – Она посмотрела на Лику. – Внуч, сделай нам чаю, а я пока Пашу познакомлю со сладостями.

Лика молча убежала.

– Не надо, – мотнул головой я. – Как же я буду их есть, когда мы познакомились?

– Смотри: корзиночки со сгущенкой и заварным кремом, вот – просто с заварным кремом и земляничным вареньем. Вот – со взбитыми сливками. Можно еще сделать ягодные, но формы нужны побольше и желатин.

– И ягоды, – сказала Анна; не поворачиваясь, она пыталась кормить Диану грудью.

– Варенье пойдет, – махнула рукой Вероника.

– Я знаю, где консервации вкусные, – вспомнил я нашу первую поездку по заводам в поисках товара. – И контакт у меня записан. Правда, директор там чудак…

Рука потянулась к корзиночке со сгущенкой. Не дожидаясь чая, я съел ее, невольно закатывая глаза от удовольствия. Второй пала корзиночка с заварным кремом… потом – со взбитыми сливками.

– Где вы взяли сливки? – спросил я.

– Молоко отстоялось, я их сняла и немного разбавила, а потом взбила. Получилось граммов сто пятьдесят. Добавила немного ванилина и лимонной кислоты.

– Божественно! И это правда.

Лика принесла две чашки, сказала:

– Сказала же, что язык проглотишь. Буду толстой, э-эх! Реально во всем городе нет такой вкуснятины.

Я кивнул.

– Однозначно нет… Во всем мире нет! В жизни не ел ничего вкуснее!

Это была чистая правда. Я-взрослый, может, и ел, но те воспоминания обесцветились и превратились в опыт.

Вероника придвинула ко мне эклер.

– Попробуй вот это.

Я шумно сглотнул слюну и не удержался. Четвертое пирожное за раз! Точно что-то слипнется.

– И это при том, что продуктов мало.

– Я так понимаю, вы согласны стать хозяйкой кондитерской? – спросил я.

Вероника сделала испуганное лицо и закивала.

Это только кажется, что предпринимателям все достается просто. Каждый первопроходец – все равно что Колумб, поверивший в то, что Земля круглая. Но когда собираешь людей, снаряжаешь флотилию, все равно терзают сомнения. Но больше всего они терзают сейчас, когда есть только идея. Да, я знаю, что все с большой вероятностью получится, но немолодая женщина ни в чем не уверена, и я ее понимаю: без денег, связей, со школьником в компаньонах. А вдруг я перед первыми трудностями спасую?

– Ума не приложу, с чего начинать и как оно будет.

Вероника сцепила дрожащие пальцы, я накрыл ее руку ладонью.

– Не бойтесь. Самое страшное – сделать первый шаг. Я же обещал, что организация процесса – с меня, с вас – талант. Одного только вам не прощу…

Она втянула голову в плечи, и я решил ее не пугать:

– Что не вы испекли торт мне на день рождения!

Лика рассмеялась, Вероника улыбнулась.

– Просто было не из чего, а денег у нас только на хлеб.

– Отец совсем, что ли, не помогает? – возмутился я и вспомнил, как он вынес все из квартиры, сообразил, что ляпнул глупость.

Лика громко фыркнула. Анна холодно проговорила:

– Я подала на развод. Уже не отвертится, хоть на хлеб у нас будет. Если бы не Лика, с голоду померли бы.

– У вас будет и на икру с маслом, уж поверьте! – обнадежил их я. – Как развернемся, ух! Весь город к вам за тортами выстроится.

Придется вместе с рекламой больницы рекламировать кондитерскую, чтобы два раза не вставать. Да и на место людное я не поскуплюсь. Кстати, что там есть, возле остановки? Бабки с пирожками и семечками, чебуречная – чуть дальше… достать бы где-то одноразовые стаканчики, чтобы делать кофе с собой. Впрочем, кофе – не основное.

– А почем продавать будем? – спросила Лика.

– Нужно все высчитать, – ответил я. – Продукты у нас будут качественные, и есть риск работать себе в убыток.

– А с поставкой продуктов как?

– Все, что я принес – бабушкино, у нее коровы. И масло есть, и сметана…

– Сметанник – классная штука! – перебила меня сводная сестра и хлопнула себя по губам.

– И творог, – продолжил я. – Мука тоже будет, сахар купим. Комнату, говорите, вы нашли. Ну вот, полдела сделано! Осталось мне выбить хорошее место, но с этим, думаю, будет порядок.

– А бандиты не ограбят? – округлила глаза бабушка.

– Нет, – отрезала Анна, – уж я позабочусь.

– И директор рынка позаботится… точнее директриса, ее мужа убили на разборках.

– Это Войтенко-то? – прищурилась Анна. – Который Руслан?

– Ну да.

– Хотелось бы мне знать, откуда тебе это известно, ну да ладно. Она там, как я поняла, номинально, а заправляет всем Вано, племянник Гоги Чиковани, который в тюрьме за то, что… неважно.

– Срок у него большой? – спросил я, помня о подарке Георгия и о том, что он помог избавиться от «Славян», оккупировавших нашу базу.

– Срок-то большой, десять лет, но кошелек у него еще больше, – отчеканила Анна. – Хорошо если пять лет отсидит. Скорее всего, раньше выпустят.

– Когда ты займешься кондитерской? – чуть ли не взмолилась Лика.

Я почесал в затылке. С четверга до воскресенья хотелось поработать. Возвращаться буду поздно, к тому моменту администрация рынка разойдется, и обсуждать идею будет не с кем. Остается два дня – завтра и послезавтра.

Я представил, что иду на переговоры со взрослыми людьми, и стало стремно, захотелось отложить на среду, а еще лучше – на следующий понедельник. И снова я пересилил себя.

– Скорее всего, завтра. Крайний срок – среда.

Лика подпрыгнула от счастья, упершись в меня мягкой грудью, и расцеловала, потом повернулась к бабушке.

– Ба! У нас будет свой магазин! Наш магазин! Лавка, как за границей!

Уходил от них я, взяв сладостей для Бори и Наташки – две корзиночки и четыре эклера. Пусть тоже язык проглотят! В голове крутился новый проект. Сначала ларек. Потом первая в городе кофейня на западный манер, с нормальными ценами. Потом – сеть кафе. После – магазины в других городах.

В очередной раз я поймал себя на мысли, что мне нравится не столько зарабатывать деньги, сколько создавать что-то красивое и полезное. Деньги – просто награда за мои усилия, на которые можно создать еще что-то красивое и полезное…

Направившись к остановке, я улыбался, пока улыбку с моего лица не стерли чьи-то рыдания, доносившиеся из темноты. Я остановился, пропуская к телефону воющую женщину в ватнике, сапогах, платке… Такую смутно-знакомую…

– Помогите! – бормотала она. – Помогите! Держись, любимый, держись!

Это «любимый, держись», она бормотала, треща телефонным диском, а я смотрел на телефонную будку, освещенную единственным фонарем. И пытался вспомнить, где же я видел эту женщину, причем при не очень приятных обстоятельствах.

– Скорая? – прокричала она, всхлипнула. – Человек умирает! Скорее! Адрес? – Она назвала улицу, где был дом Веры Ивановны. – Лет сколько? Пятьдесят один. Мороз… Александр Мороз… Что? А-а-а… Упал, глаза закатил, губы синие… Не знаю, я к телефону убежала.

Будто могильным холодом повеяло, влажной землей раскопанной погребальной ямы. Очень хотелось верить, что Мороз выживет, но я понимал, что, скорее всего, его путь на земле завершился. Как и путь еще одного человека из списка.

Глава 17
Почему я?

– Когда приедете? Что? Ему плохо… очень плохо! Он умирает! Скорее! – прокричала женщина и привалилась к телефонной будке – так аж вздрогнула.

– Ма-а-ам! – донеслось из темноты, и к матери выбежал парень лет пятнадцати, которого я не знал. Он жил в Николаевке, но в нашей школе не учился.

– Что? – пролепетала женщина обреченно.

Парень затрясся, схватил женщину за рукав и потянул за собой.

– Он не дышит, мам!

Женщина упала на землю, вскинула руки и завыла, хватаясь за голову. Парень сел на корточки и погладил ее по голове. Все происходило как во сне, где два человека будто бы разыгрывали для меня спектакль на единственном освещенном пятачке, похожем на сцену.

Лет в тринадцать у меня было несбыточное желание: собрать всех гопников, которые не давали мне жизни, малолетних шлюх типа Фадеевой, преступников, садистов, наркоманов и отправить на Марс, на рудники. Теперь же я не просто видел – ощущал, что за каждой мразью типа Мороза и Пацюка стоят люди, которые их искренне любят и зависят от них. Теперь я – причина вдовьего и сиротского горя.

Запрокинув голову, я мысленно закричал: «Кто я такой, чтобы решать, кому жить, кому умирать? Это непосильная ноша для меня! Я отказываюсь быть палачом, пусть даже вы там решили, что этот человек достоин смерти! Пусть даже он десять раз ее достоин!»

И прошлый я, и будущий были сторонниками смертной казни: мне казалось правильным, когда жизнь за жизнь – но ровно до того момента, пока я не имел никакого отношения к исполнению приговора. Теперь же пришлось взглянуть на проблему под другим углом, и в поле зрения попали люди, которые ни в чем не виноваты, например, эти женщина и парень.

На вой из подъезда выбежал знакомый алкаш, пожевал губами, почесал в затылке и отступил в тень – не хотел прикасаться к чужому горю, словно оно было заразным.

Во мне же насмерть сцепились чувство вины, гонящее прочь отсюда, и желание помочь женщине, теряющей кормильца, и подростку, который мог осиротеть, – вдруг Мороз не умер, и его удастся откачать?

– Помогите, – прохрипела женщина и проорала в пустоту: – Сделайте что-нибудь!

Нежелание стать палачом заставило меня выйти из тени и крикнуть:

– Скорее к нему! Вдруг еще не поздно.

Парень говорил, что отец не дышит, но вдруг он ошибся?

Женщина подобралась, вскочила, указала направление.

– Артем, проведи!

Она ухватилась за призрачную надежду, наплевав на то, что я – мальчишка. А вот парень посмотрел скептически, качнул головой, и мы побежали, а его мать заковыляла следом, подвывая и причитая. Мы неслись по грунтовке не чуя ног. Артем чуть не упал, но устоял.

И вот мы на месте.

Груды железа, наваленные вдоль забора, золотятся в свете двух фонарей, установленных на железных столбах, тянет ржавчиной. Заливается лаем носящаяся вдоль железного забора крупная псина. Вот арматура, вот остов разбитого «Москвича», велосипедная рама, табличка с памятника, могильная оградка…

Артем со скрежетом открыл калитку, схватил пса за цепь, оттащил в сторону и кивнул на распахнутую дверь приземистой хижины, откуда лился свет.

Я вбежал внутрь. В два прыжка преодолел прихожую и замер перед распластавшимся на кухонном полу чернобородым мужчиной, похожим на лесника. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, рот приоткрыт, губы посинели, кожа бледная.

Стоящий за моей спиной Артем судорожно вздохнул. Я сел на корточки; зная, что без толку, пощупал пульс на шее и закрыл глаза покойнику, принюхался. Удивительное дело: умерев, Мороз вонять перестал.

– Поздно, – сказал я, поднимаясь, и в этот момент в дом ворвалась вдова, упала на Мороза и завыла, а на улице замигали проблесковые маячки «скорой». Мимо Артема, упершегося лбом в дверной косяк, я протиснулся к выходу и зашагал по узкой дорожке между нагромождениями металла.

Пропустил шагающего к дому тощего врача, говоря:

– Поздно. Он умер.

Врач сбился с шага, кивнул мне и исчез в доме.

Казалось, кошки изодрали мою душу в клочья. Выходит, мои детские желания услышаны, и меня наделили меня способностью карать и миловать? На фиг такое счастье! Хотелось кого-нибудь ударить.

Домой я приехал расстроенным и разбитым. Навстречу выбежал Боря.

– Ты где так долго был?

– На участке был, потом – у Лялиных.

Я снял куртку, сбросил ботинки и шагнул на кухню, выложил пирожные позвал:

– Боря! Наташа! Идите сюда. – Я поставил на огонь чайник.

Первым пришел Борис, увидел гостинцы, потер руки. Потом – всклокоченная Наташка.

– Ух ты! – Не дожидаясь чая, она схватила эклер, вгрызлась в него. – М-м-м! Офигенно! Где купил?

– Сколько бы ты заплатила за него? – спросил я.

– Все деньги мира! Половину души продала бы.

– Согласен! – кивнул Боря, жующий свой эклер.

– А если серьезно? – поинтересовался я. – Это важный вопрос. Сколько вы бы отдали за этот эклер?

– Пятьсот! – сказал Боря. – Не, шестьсот!

Натка постучала себе по лбу.

– Дебил, нормальный хлеб сейчас столько стоит. Полторы тысячи. – Она обратилась ко мне: – А ты за сколько купил?

– Мне они даром достались. Это бабушка Лялиной пекла. Мы хотим открывать кофейню. Точнее, кондитерскую.

– Вау! – воскликнул Боря.

Наташка покачала остатком эклера:

– Это очень достойно.

– Я ща посчитаю! – вызвался Боря и убежал.

Наташка доела пирожное, пригорюнилась, задумавшись о своем. Меня тоже накрыли мысли о Морозе. Странно все-таки работает человеческая психика: пока движешься, докучливые мысли отстают, стоит остановиться – и они обрушиваются с новой силой. Мы с Наташкой – два таких беглеца. Она спасается от мыслей об Андрее, я – от мыслей о своей избранности, будь она неладна.

– А кто будет торговать? – спросила Натка. – Кстати, я еще восемь штук деревянных сделала на постерах. Ты обещал на баксы поменять, а то все дорожает.

– Ты крута! – оценил я. – Лялины будут чередоваться. А мне надо завтра после уроков на рынок, узнать насчет места.

– Нужен ларек, – подсказала Наташка. – Так солиднее. Ни мухи не сядут, ни бомжи не сопрут товар.

– Что выделят, то выделят. Нам главное – заполучить хорошее место. Потом можно сделать и ларечек. Сразу смысл вкладываться? Вдруг не пойдет наша кондитерка?

– Такое – и не пойдет? Не верю, – покачала головой сестра.

Наташка приготовила чай, и они с Борей вкусили пирожных уже как положено.

– Если продавать по две тысячи, это будет дорого, – рассуждал Боря, глядя на свои расчеты. – Надо за полторы.

– Пф-ф-ф. Это даром. Надо ж не себе в ущерб.

Я поддержал Наташку:

– Если человек готов выложить полторашку за пирожное, пятьсот рублей его не остановит, а для бизнеса эти деньги могут быть критичными. Но, с другой стороны, народ нужно сперва подсадить на нашу вкуснятину, а потом повышать цены. То есть неделю-две придется поработать в минус. Либо выйти на самоокупаемость.

Боря вздохнул, подумал немного и выдал:

– Меня бы за две тысячи жаба задавила.

– На рынке работают богатые люди, – не согласилась с ним Наташка. – Если надо, можно с подносами пройтись между рядами, пусть пробуют, подсаживаются и приходят за добавкой.

Мне Наткина идея понравилась.

– Ну а что, для блага дела придется пройтись, я-то с кофе уже колядовал, опыт имею… Вот только когда? Или школа, или с Канальей колядую.

– Так я могу, – вызвалась сестра. – Тебе-то на фига? Я просто за еду поработаю. За пару таких вкусных пирожных. Когда заступать? Поторгую своим товаром – похожу с подносом. Поторгую – похожу. Только пусть Борямба подстрахует.

– Подстрахую, че уж, – пожал плечами брат, – дело-то хорошее. Обалденные пироженки! Только их бы ел.

– Вот потому я и хочу открыть кондитерку, – признался я, – чтобы поделиться с людьми прекрасным. Это хорошо, потому я хочу, чтобы кондитерка была. К тому же, есть крыша в виде коллег Анны Лялиной.

– А доход с Лялиными как делить? – заинтересовался Боря.

– Я инвестирую, покупаю продукты, доход пятьдесят на пятьдесят. Лялины работают.

– А не треснет у них ничего? – возмутился брат. – Они ничего не будут вкладывать? Так пусть тебе будет больше! Если б не ты, фиг бы у них что появилось.

– Они будут вкладывать бесценное: свои труд и талант. Если бы не они, у меня не возникло бы такой идеи. К тому же общепит – сложно и хлопотно.

Боря почесал в затылке и выдал:

– Во ты жук!

– Полезный правильный жук! – поддержала меня Наташка. – Почти скарабей.

Дальше завязался спор о том, скарабей – священное насекомое или жук навозный. Пока Боря доказывал, что жук навозный – это к деньгам, я переместился в прихожую и набрал маму.

К телефону подошел тот, кто был мне нужен: Василий Алексеевич.

– Добрый вечер, – выпалил я.

– Павлик, привет! – обрадовался мне отчим. – Шо ты не заходишь? Я уже соскучился!

– Как у вас дела? – спросил я с замирающим сердцем: – Скажите, когда суд над Пацюком? Вы пойдете туда свидетелем?

– Ой, переносят постоянно. То одно у них, то другое. Теперь, вот, будет в апреле, третьего числа. А чего ты спрашиваешь?

– Просто интересуюсь, – сменил тему я, понимая, что, если с Пацюком что-то и случилось, отчим не в курсе.

– Ты как, мукой торгуешь еще? – спросил он и тут же ответил: – Невыгодно. Я – уже не торгую, потому шо завелось какое-то чучело, которое, как мы, продает с машины. И оно из нашего города, в каждый двор заглянуло, продало там мешок. И ты знаешь, шо мне кажется? Шо это Завирюхин наше поле топчет. Подсмотрел за тобой и украл идею!

Я сказал с полной уверенностью:

– Во-первых, ему неоткуда знать, чем мы занимаемся, во-вторых, кроме завода, его ничто не интересует.

– Значит, напарник этот твой слил…

– Нет! – отрезал я. – Алексей занимается автомастерской, ему некогда еще и торговать. Просто кто-то увидел, как это делаем мы, и подумал, что сам так сможет. Помните, я говорил, что этот бизнес ненадолго? В принципе, как и любой бизнес. Первопроходцы собирают сливки, ну, и шишки, остальные – то, что останется. Когда ты недавно имел все, сложно делить крохи с теми, кто идет по твоим стопам, потому мало кто из первопроходцев с этим смиряется и остается на рынке.

– Ладно. Пусть так. Ты это… на свадьбу приходи! И Наташу с Борей зови.

– А где будет свадьба?

– Не знаем еще…

– Поговори с хозяином кафе, где я праздновал день рождения, – посоветовал я. – Там прилично и недорого. Кафе называется «Улыбка», хозяева – семья Афанасьевых. Они хорошие люди и пойдут навстречу.

– Хорошие люди, говоришь… ну ладно. И это… кстати, один рабочий готов продать акции винзавода, по шестнадцать тысяч за штуку.

– О, это хорошо, – сделал стойку я. – Сколько у него акций?

– Много. Десять.

– Отлично! Состыкуешь нас?

Но вместо ответа отчим спросил:

– Чего тебе дались те бесполезные акции? Чего ты так уверен, шо потом за них хорошо заплатят?

– Не заплатят, а землю дадут… ну, должны дать.

Отчим не разделил мой оптимизм:

– Ой, да кто шо даст! Кто кому сейчас шо должен?

– Вот как ваша Даромира видит… всякое, так я чую деньги, – не выдержал я. – Считайте, что у меня дар: денежное чутье, и он ни разу не подводил…

– Подводил! – радостно воскликнул отчим. – Когда ты велел нам продать акции «МММ», а они с тех пор уже в два раза подорожали, представь, сколько мы потеряли бы. Представь, сколько ты сам потерял!

Взяло зло. Теперь он уверился, что «МММ» – навечно, и они м мамой профукают целое состояние! Но не полезу же я в их тайник?

– Я ошибся в датах. Мавроди убьют или посадят, отберут у него все, «МММ» рухнет, акции превратятся в бумажки.

В памяти шевельнулось что-то о покупке Мавроди акций «Газпрома». Вроде после этого на него и пошли гонения.

– Так ты мне три месяца это заливаешь. Все же хорошо пока.

– Пока, – проговорил я. – Вы рискуете потерять все. Я предупредил.

– Спасибо, у меня свой ум есть, – ответил Алексеич и добавил уже другим тоном: – Ждем на свадьбу. Время и место сообщим позже. Так шо, акции брать? По тыще с каждой – наши с мамой.

Накрыла злость, я мгновенно забыл о Морозе и своем антигуманном даре, скрипнул зубами. Нашел с кого тянуть – с пасынка несовершеннолетнего. Интересно, мама знает, что сожитель собирается с его сына подлохматиться?

– Ну вы и крохобор, – не удержался я. – Спасибо, не надо ничего.

– Ха-ха, ты шо, обиделся? – включил заднюю отчим. – Та я ж пошутил! Скажу Оле за акции.

Пошутил он, ага. Наверняка не тысячу – несколько тысяч накинул. Пошел он в пень! И так есть куда вкладывать.

– Спасибо, – процедил я сквозь зубы и повесил трубку. – До свидания.

Вот же какой… Мать родную продаст. Отвратительный человек. Как там говорят на Украине? Усэ до сэбэ. Маме, может, именно такой муж и нужен, им вместе хорошо, и ладно.

– Квазипуп превзошел себя? – из спальни спросил Боря, который слышал наш разговор. – Как клево, что мы отдельно от них!

Радость брата я разделить не мог. Сегодня – один из худших дней в моей жизни, я осознал, что стал убийцей не по своей воле. И как теперь с этим жить? Делать вид, что ничего не происходит? Отпустить ситуацию, потому что я ничего не смог бы изменить? Радоваться тому, что хоть Петьку Райко спас, и у него есть шанс стать нормальным человеком?

С этими мыслями я улегся в кровать.

А когда оказался в белой комнате, волосы на голове шевельнулись, и я ущипнул себя, чтобы проснуться. Но не проснулся. Сердце сорвалось в галоп, ладони взмокли, и я уставился на монитор. Что мне приготовили в этот раз? Какой список?

Но списка не было, экран был черным. Значит, что-то сдвинулось в мироздании, и дата катастрофы сместилась. Но куда: вперед или назад?

Мне показали парк какого-то южного города, лето. Набережную перебежала стайка подростков с розовыми, зелеными, фиолетовыми волосами. Старушка подвела внучку к сосне, где крепилась кормушка для белок и резвились три по-летнему облезлых зверька. За ярко-зеленым газоном синело море, виднелась невысокая гора вдалеке…

Это же соседний городок, где мы муку продавали! Только вылизанный, с ровными бордюрами, велодорожкой и идеальным покрытием!

Память взрослого подсунула песню про Серегу, который офигительный мужик, а также скульптуры русалки и ученого кота под дубом. Ну правильно, вот оно – лукоморье, а это в старину означало залив моря.

Опять родные места. Я скосил глаза на таймер, начавший отсчет. В плюс! Ни минуты не сомневался, что будет именно так! Цифры замерли: 11. 07. 2033.

Взрыв вспыхнул где-то в районе аэропорта – и я вскакиваю в кровати в абсолютной темноте. Колотится сердце, заглушая прочие звуки. Я подарил миру восемь месяцев жизни, но нет радости, потому что цена слишком высока. Кто-то должен умереть, чтобы остальные жили. А что, если этим кем-то когда-нибудь окажется близкий человек?

Шторы мы не закрыли, и в квартиру проникал анемичный свет с улицы. На часах было полпятого утра. Что делать? Просыпаться? Нет, лучше попытаюсь уснуть, чтобы не ползать сонной мухой, ведь мне предстоит поездка на рынок и разговор с директором рынка о козырном месте для кондитерской. Номинально директор – жена Войтенко. А на самом деле кто? Кто-то из банды Гоги Чиковани?

Интересно, территория возле остановки относится к рынку, или это надо с администрацией города договариваться об аренде земли?

Рановато об этом думать. Пока просто узнаю, кому платить, чтобы Веронику не трогали, поставлю стол, посмотрю, как дело пойдет, а дальше буду думать.

Скоро Гайде закончит бюрократический ад, нужно будет давать рекламу клиники и посылать к ней Сергея и кого-то из алтанбаевцев, чтобы помогли с ремонтом. А еще хорошая тема – рекламные билборды вдоль дороги. Пока никто не понял, что это золотое дно, надо занять нишу.

Слишком много расходов! Как ни крути, нужно в четверг отпрашиваться, и до понедельника, чтобы немного подкалымить, и хватило на все.

В голове включился калькулятор, сон как рукой сняло, и я уселся на кухне с ежедневником вести расчеты. Все получалось неплохо, денег хватало даже на билборды. Вот бы выяснить, кому нести деньги, чтобы установить рекламные щиты. Пусть даже меня выгонят через год и на мое место придут те, кто заплатил больше, я заработаю за это время на гостиничный комплекс! И Гайде будет улыбаться с каждого билборда, рекламируя нашу клинику.

Итак, план на сегодня, вторник: учеба, а после – поездка на рынок. Причем это надо сделать пораньше, пока начальство не разбежалось. Больше я ничего не успею. Разве что – позвонить Алану, утрясти вопрос с постерами.

Завтра после уроков поеду в газету бесплатных объявлений, чтобы договориться о рекламном тексте на первой странице. Потом заскочу на местное телевидение. Еще неплохо бы написать заказную статью в газете, что будущее за платной медициной, а самая выгодная инвестиция – в свое здоровье.

Я подошел к окну, посмотрел на небо: вроде дождь не собирается, значит, поеду в школу на мопеде, оставлю его на базе, чтобы не терять времени и сразу стартануть в город.

Мной овладела жажда деятельности. Я напоминал себе огородника, который сеет семена, чтобы летом собрать урожай, и мне кажется, что все мои начинания дадут денежные всходы. Кроме больницы, это будет благотворительность.

Пока было время, я занялся уроками: быстренько решил геометрию, вспомнил, что не сделал черчение и ликвидировал это упущение за час. Когда уже проснулся Боря, я прочитал английский, а пока они с Наташкой собирались, ознакомился с историей и биологией. Вот что значит знания плюс молодой мозг, активно формирующий нейронный связи. Раньше у меня на такую подготовку ушло бы часов пять.

Брат и сестра отправились на остановку, а я поехал на мопеде – надо было еще к Илье заскочить, взять ключ от базы.

Глядя на море, блестящее вдалеке, я медленно катился с холма, выхватывая взглядом школьников, которые шли на уроки пешком. Заехав во двор Ильи, я чуть не столкнулся с Верой Ивановной, которой мы нашли квартиру на первом этаже этого же дома. Остановился под цветущим миндалем.

Как странно, мы столько тут проводили времени, и я встретил ее впервые. Выглядела она свежей и элегантной: голубой, под цвет глаз, плащ, туфельки на тонком каблуке.

– Павлик! – улыбнулась Вера и впилась в меня взглядом, будто ей от меня что-то было нужно.

Я насторожился, чувствуя, как по позвоночнику снизу вверх катится горячая волна.