Текст книги "Вперед в прошлое 13 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Вероника оцепенела, растерявшись. Положила на стол раскрытую на середине рукописную книгу рецептов.

– Каким должен быть торт? И для кого?

– Мама замуж выходит. Для нее, – сознался я.

– Молодец какая! Избавилась от Ромки-кровопийцы и сразу замуж! Да я им лучший на земле торт испеку!

– Десять тысяч за работу, – предложил я.

Вероника вытянула перед собой руку, как мужик с плаката, отказывающийся от рюмки.

– Не возьму! Отблагодарить тебя – дело чести.

– Я буду иметь половину прибыли от бизнеса, – напомнил я. – Если не возьмете деньги, куплю в магазине маргариновый торт.

– Пять, – сказала Вероника. – Пожелания какие-то есть?

Я задумался, положил на стол деньги.

– Торт должен быть… большим и красивым. В остальном полагаюсь на ваш вкус и талант. Можете ничего не говорить, не придумывать на ходу. Уверен, будет круто.

Вероника заглянула в мешок, ахнула, принялась выставлять на стол продукты, попробовала масло и сметану…

– Они же настоящие! Домашние, не магазинные! Это же бешеных денег стоит.

– Стоит, как в магазине, – отмахнулся я. – Наши пирожные должны быть самыми качественными и вкусными в городе.

– Напиши, сколько денег потратил. Надо вывести цену каждого пирожного, чтобы не уйти в минус.

– Двадцать семь пятьсот, – сказал я, вспомнив, сколько денег потратил на рынке и сложив с тем, что отдал бабушке. – Вы успеете до завтрашнего утра?

– Времени еще вагон, – улыбнулась Вероника. – И торт успею испечь, и пирожные, и рецепты написать.

– Зачем? – удивился я.

– Так положено. Я десять лет назад пыталась трубочки со сгущенкой продавать, ну, когда кооперативы всякие разрешили и торговлю, там требовали рецепт…

– Сейчас требуют только деньги. Но пусть будет, пригодится в будущем.

– А стол? – округлила глаза Вероника. – Торговать-то на чем?

– Стол предоставит администрация рынка. Вы приезжайте на место часов в десять, не раньше. Я буду там, подстрахую. Да и самому интересно, как пойдет.

Придется Каналье завтра поработать без меня. В пятницу приеду в кафе после шести, в первой половине дня надо поработать. Осталось состыковать бабушку с Канальей, чтобы денег ему отсчитала на товар, а утром отпроситься у директора.

Интересный намечается день.

Глава 20
Пли!

Вчера вечером я договорился с Канальей, чтобы сегодня он поработал один. Гонял бабушку к нему домой, она чуть ли не сняла напарника с какой-то блондинки и нарычала на меня, что больше не потревожит этого блудника вечером. Ну а я озадачил Каналью вопросом установки телефона. В частном доме это было провернуть сложнее, чем в многоквартирном, где телефон у кого-то уже есть, но решаемо, все упиралось в деньги.

А вот с Геннадием Константиновичем я поговорить не успел, потому что освободился после девяти – заходил к Лидии, спросил, все ли готово к суду, который состоится в понедельник. Вроде и не видел детей всего ничего, но казалось, что Бузя повзрослел и подобрался, Света и Ваня, еще недавно гремевшие костями, набрали в весе.

Если Лидии не откажут в усыновлении, то дети пойдут в школу в апреле. Она уверяет, что занимается с ними по школьной программе по учебникам, которые я взял в нашей библиотеке, и они полностью готовы.

Будучи гражданином ответственным и законопослушным, вместо того, чтобы воспользоваться случаем и утром поспать подольше, я вместе с братом и сестрой поднялся чуть свет и поехал в школу на мопеде – отпрашиваться у дрэка.

Можно было бы просто остаться дома и передать учителям, что заболел, но я предпочитал не портить отношения с директором. Да и пример для друзей, которые на меня равняются, будет не самым лучшим.

Потому полвосьмого я уже топтался на пороге закрытой школы. Из-за стекол на меня зверем глядела техничка в выцветшем синем халате и косынке – воплощенное концентрированное зло для любого школьника – с ненавистью терла пол.

Дверь была закрыта, но, насколько я знал, директор в последнее время приходил на работу на час раньше. Значит, он был уже здесь, вот только как к нему попасть, когда вход караулит этот цербер?

Смиренно ждать я не собирался и постучал в стекло. Техничка как раз была возле окна. Бросила швабру и вызверилась:

– Чего приперся в такую рань?

– Мне нужен директор…

– Тама он, в кабинете трудов.

Техничка указала направление и занялась уборкой.

Во время урагана на крышу этого отдельно стоящего здания упал тополь, после нового года крышу починили, и у нас было где под руководством дрэка собирать табуретки или, как на прошлом занятии – тумбочки. Причем их собирали и мы, и параллельный класс, и десятый с одиннадцатым.

Ужасный уличный туалет, где Рамиль вступился за Алису и пырнул насильника, развалило, но никто не стал его восстанавливать – на перемене мы бегали по нужде в школу или пышные кусты сирени.

В здании, где проходили уроки труда, было темно, сыро и мрачно. Стены пестрели названиями рок-групп и фаллическими символами, пахло сосновой доской. Когда в соседнем кабинете куховарили девчонки, преобладал запах стряпни.

Дверь в кабинет была открыта, там визжала циркулярная пила, потому я стучать не стал – все равно не услышат, – а просто вошел. Директор стоял спиной, пилил лист ДСП, в стороны летела стружка.

– Здрасьте, – гаркнул я, когда пила смолкла.

Директор вздрогнул, развернулся, поднимая защитное стекло строительной маски.

– Павел? Зачем пожаловал? – Он прищурился. – Дай-ка угадаю. Хочешь отпроситься?

Последнее директор сказал недобрым тоном.

– Угадали! Всего на два дня, четверг и пятницу.

– До каникул никак потерпеть нельзя? – проворчал Дрэк. – Всего неделя осталась. Совсем ты обнаглел, Мартынов. И остальные, глядя на тебя, будут наглеть. Нет, не разрешаю пропустить уроки. Даже если ты потом все сдашь. Не потому, что жалко, а потому, что ты подаешь дурной пример одноклассникам.

Вот чего я не ожидал, так это отказа. И ведь бесполезно канючить: если дрэк уперся, проще землю заставить вращаться в другую сторону. Потому я сказал:

– Значит, я буду вынужден прогулять уроки и получить неуд.

Директор аж побагровел от такой наглости, и я продолжил, пока он не разразился гневной тирадой:

– Я мог бы взять больничный, сказаться больным, и никто не придрался бы. Но предпочитаю быть честным. Честно выполняю условия и сдаю пропущенное. Но раз нет так нет, извините за беспокойство.

Я развернулся, чтобы уйти, но дрек окликнул меня, когда я уже переступил порог:

– Павел! Вернись.

Я встал в проеме двери, дрэк погрозил мне пальцем:

– Чтобы в последний раз такое! Пользуешься, понимаешь, моим хорошим отношением, разлагаешь дисциплину. А если вся школа пойдет на рынок торговать вместо уроков? Что будет, а? Это ты можешь самостоятельно учиться, а остальные будут халтурить. Понимаешь, почему нет?

– Понимаю. Правильно вы рассуждаете. Спасибо! – улыбнулся я и кивнул на сложенные по размеру фрагменты будущих тумбочек. – Зачем вам столько их?

Выражения злобного тролля сошло с лица директора, он блеснул глазками и лысым черепом и поделился:

– Это к кроватям, их много. Вон для них основания из досок, тоже самодельные. Я со всеми надзорными органами договорился, так что летнему лагерю на девяносто человек быть!

У стены лежали обработанные доски – основания для кроватей. Вот почему директор приходит так рано на рабочее место!

– Вы их сами, что ли, делаете? – удивился я.

– Тридцать кроватей я купил в рассрочку в закрывающемся пионерском лагере, а также тридцать три тумбочки. Там же мне отдали еще шестьдесят матрасов, но под них нет кроватей.

– А-а-а, здорово! – искренне обрадовался я.

– Вот я и восполняю недостающее, пропадаю в кабинете труда. С тумбочками старшеклассники еще справятся, с кроватями – очень вряд ли, вот и приходится работать самому.

Сложив части распиленной доски по размеру, дрэк поделился:

– На деньги, вырученные с лагеря, куплю для школы кинотеатр. Раскладные стулья я уже привез.

– Простите за нескромный вопрос, где они? Их же надо хранить где-то.

– В аварийном кабинете, где был 3-й «В». Там же кровати и остальное. Заодно и ремонт там сделаю, и поспособствую, чтобы школе выделили компьютеры посовременнее, и у нас появилась информатика.

– Вот это вообще круто! – оценил его начинание я. – А повара в столовой согласны поработать летом?

– За прибавку, равную зарплате, почему бы и нет? А вот воспитатели не наши, они приедут из Москвы, это будут учителя, которым хочется к морю, но они не могли себе этого позволить.

– Хорошее доброе дело мы затеяли, – дал оценку происходящему я.

– Три месяца осталось на подготовку. Думаю, справимся. Палаты будут на первом этаже, душ починю в раздевалках, но там всего две кабинки, а людей вон сколько будет…

– Можно поставить кабинки летнего душа, пусть солнце нагревает воду, – предложил я и развил мысль: – Поставьте за школой, откройте запасной вход, и все будет как надо.

Директор кивнул.

– Спасибо, дельная мысль.

– Я поехал, мне пора. Спасибо, что отпустили! – улыбнулся я и выбежал во двор, где начали собираться школьники.

Солнечный свет ненадолго ослепил. Пятнадцать минут назад тучи на небе пухли – и вот солнце, аж на душе посветлело. Все-таки у нас на юге погода непостоянна, как настроение кокетки. Надеюсь, хорошая погода продержится до темноты, даст Лялиным нормально поработать. Я оседлал мопед и покатил к Анне, точнее, к Веронике, по грунтовке вдоль виноградников, чтобы избежать вопросов одноклассников, куда это я и зачем.

Земля подсохла, на пригорках показались желтые и сиреневые пятна крокусов, в изумрудной траве желтели одуванчики, а в воздухе парили ошалелые первые мошки, набивающиеся в рот, нос, волосы. По окрестностям разливались брачные трели скворцов – первых перелетных птиц, вернувшихся на родину с зимовки, им подкурлыкивала горлица. Лет через шесть, когда климат начнет меняться и потеплеет, скворцы начнут зимовать здесь, сбиваясь в огромные черные тучи.

Песнь скворца будто бы подкручивала во мне колки, настраивая струны души на весенний лад и пробуждая особенное ощущение торжества жизни над смертью.

Прибыв в Верхнюю Николаевку, я сразу же поехал ко второй полуразвалившейся общаге, полагая, что Вероника там. На первом этаже повернул направо, посторонился, прижимая к стене Карпа и пропуская к выходу потрепанного мужчину лет сорока, пошел на аромат ванили и выпечки. Вроде поел дома, а желудок заурчал. Нет уж, ничего не получишь, ненасытный!

Дверь в нашу кулинарную мастерскую была не заперта, я толкнул ее и переступил порог комнаты-квартиры. Вероника работала, как положено, в косынке, фартуке и перчатках, хотя никто ее не заставлял этого делать, и такой подход мне очень нравился. На столе, подоконнике, холодильнике, самодельных столиках из фанеры, лежащей на кирпичах, красовались пирожные: корзиночки с розовым и белым кремом, эклеры в шоколадной и белой глазури, куски торта-наполеона, лебеди из подрумяненного безе, авторское пирожное «цитрусовое», желейные шедевры с клубникой на тонкой прослойке теста, пирожные типа «Черного принца», всего десять видов, по десять штук каждого.

– С ума сойти, – выдохнул я. – Вероника, вы спали хоть немного?

– Спала, – улыбнулась она, но ее красные глаза говорили о другом, как и тетрадь в клетку, исписанная мелким почерком, куда Вероника вносила рецепты.

– Вы героиня…

– Это я на два дня напекла. Сто штук пирожных, – сказала она и кивнула на две картонные коробки, куда уже привязала ручки из веревок. – Вот в этом будем везти. Влезает шестнадцать штук. Если простелить второй ярус фанерой, будет тридцать два пирожных. Смотри, я сделала прорези для фанеры. А между пирожными проложим бумагу для запекания, чтобы они не помялись и не перепачкались.

– Идеально, – оценил ее изобретение я.

Вероника продолжила:

– Все продукты, что ты привез, я израсходовала. Ты не сказал, какова точная цена масла, муки, прочего, и я брала среднерыночные цены.

Она уселась прямо на идеально чистый пол, скрестила ноги по-турецки и открыла тетрадь с рецептами.

– Вот, смотри, здесь сам рецепт, – она перевернула лист, – тут количество ингредиентов и вес каждого в расчете на килограмм пирожных, по сто граммов каждое. А тут, – палец скользнул на третью страницу, – себестоимость каждого пирожного.

– Вы проделали колоссальную работу, – проговорил я, и Вероника самодовольно улыбнулась. – У меня просто слов нет. Все идеально! Лучше просто не бывает. Честно, я думал, получится меньше, а так – десять килограммов!

– Ну так мука, сахар – только этого ушло сколько! В желейках пирожных много воды, вообще они самые дешевые получились и самые тяжелые.

– Ну отлично. Грубо говоря, ушло тридцать восемь тысяч. Сто пирожных, даже если продавать в среднем по тысяче, – сто тысяч. Шестьдесят чистыми. Если все это продастся за два дня – тридцать чистыми. Делим на двоих – пятнадцать мне и вам.

– Это же фантастика! Пашка, мы спасены!

– Накидывайте по сотне-две на текущие расходы: проезд, плата за место и так далее. Тысяча – хорошая демократичная цена. Получается пирожное чуть дороже булки хлеба или батона.

– Мне одно не понятно, цены-то каждый день меняются, как высчитывать себестоимость? – забеспокоилась Вероника. – Это ж с ума сойти можно.

– Проще простого. Будем ориентироваться по муке. На сколько она подорожала, в процентах, на столько будут дорожать пирожные.

– Логично, – кивнула Вероника. – Или – равняться на сахар.

Она поднялась, закрыла тетрадь и отчиталась:

– Коржи на свадебный торт для твоей мамы я испекла. Кремом его залью, когда вернусь с рынка. Вот коржи, в холодильнике.

Судя по всему, выпекала Вероника коржи в обычном продолговатом противне, а потом скруглила их края. Коржей было четыре: два бисквитных, ярко-розовый непонятно из чего и тонкий, будто бы из вафельного теста.

Тут же на блюдце лежали два ярко-красных сердца, залитых помадкой, и два белых сцепленных кольца. Из чего они, спрашивать я не стал, одного взгляда достаточно, чтобы понять – съедобные.

– По крему хочу посоветоваться. Возможно два варианта: заварной, взбитые сливки и прослойка, как у киевского торта: безе, арахис, сгущенка. Или просто масляный крем, как у всех?

– Я бы понимал, что из чего и как, – вздохнул я. – Давайте первый вариант, он кажется более интересным.

Если я хочу заниматься кондитеркой, придется вникать. Пока для меня пирожные делились на вкусные, так себе и чизкейк, который везде заказывала бывшая жена меня-взрослого.

– Да, так гораздо вкуснее и необычнее. – Вероника потрясла второй тетрадкой, больше похожей на книгу. – Я с юности сюда собираю интересные рецепты. Будем стоять, торговать – все расскажу и покажу. Нет, не все, а то, с чем мы имеем дело. Эти пирожные – несложные в производстве. Когда раскрутимся, можно будет экспериментировать с изысками… Это еще не все! Я подумала, что всухомятку пирожные не едят, и вот… Идем!

В центре пустой спальни стоял легендарный трехлитровый термос «Темет».

– Это для чая. Вот только кружки возить с собой неудобно. Мыть их можно и в туалете… Ты поговоришь с администрацией, можно ли их оставить там же, где и арендованный столик?

– Я закажу деду одноразовые стаканы из Москвы, – пообещал я. – И Термос с помпой, как у теток, которые по рынку ездят, чтобы удобно было наливать.

– Было бы здорово.

– А поначалу пусть будет так, но – несолидно ведь, согласитесь? И не только чай нужен, а кофе со сгущенкой. Его тоже из Москвы надо заказывать, потому что тот, что здесь – редкостная дрянь, которую фасуют в гаражах.

– Пока чаем обойдусь, без него никак.

– Согласен. Вы большая молодец. Я, честно, не ожидал такого профессионального подхода.

Вероника аж расцвела, она была из тех людей, что одобрение ценят больше похвалы.

– И еще вопрос, – продолжил я, – Анна поедет с нами?

– Аня прибудет на час позже. Она рассказала, что надо будет договариваться с милицией, чтобы меня не трогали. Ну и после уроков приедет Лика – на случай, если меня надо будет подменить.

– Вот и отлично. Ну что, погнали?

– Как, когда в автобусе давка, и пирожные сплющат в блин? Разве что если я поеду на конечную.

– Так и сделайте. А термос и чашки заберу я и довезу до места на мопеде. Пирожных, как я понял, в первый день будет шестьдесят?

– Да, – кивнула она, посмотрела в блокноте расписание движения автобусов и воскликнула: – Ой! Опаздываю! Все, побежала.

Она принялась раскладывать товар по коробкам. Я делал так же, глядя на нее, и через пять минут Вероника сняла спецодежду, косынку, перчатки и рванула на автобус, даже не причесываясь и оставив ключ от комнаты на столе.

Я огляделся, выискивая, что бы помыть или положить на место, но все формы для выпечки лежали в ведрах, плотно закрытых крышками, чтобы тараканы не набежали, посуда и кастрюли блестели, пол сиял чистотой, в туалете пахло хлоркой. Когда Вероника все успела? Какая же она молодец! Обидно будет, если ничего у нас не получится.

Нет, получится! Костьми лягу, чтобы получилось.

Я открыл ежедневник и написал на листке, отведенным под события 17-го марта, то есть сегодня: «Позвонить деду, заказать одноразовую посуду». В нашей глубинке ничего такого точно нет. Помнится, Райко хвастался стаканчиком из московского Макдональдса, оставил его на парте, отвлекся и – оп! Нет стаканчика, украли. Кто украл, так и не выяснили, перевели стрелки на Желткову и Карася.

На место я прибыл раньше Вероники, в девять утра. Поздоровался с Павлом-валютчиком, заглянул в пассаж к Бигосу, чтобы забрать столик, но директор рынка еще не пришел. Зато на месте был неандерталец-охранник, который без лишних вопросов отвел меня на склад, вынес раскладной столик и установил прямо на месте, на которое я указал.

– Удачи, – буркнул он и удалился.

Я осмотрел столик. Крышка пластиковая, с верхом под мрамор, заляпанным темными пятнами, на алюминиевых ножках, легкий и какой-то кособокий, несолидный. Сложив столик, я отнес его на сохранение Павлу, а сам рванул покупать клеенчатую скатерть – все-таки солиднее будет.

Когда Вероника приехала, накрытый скатертью столик уже ждал ее. Чтобы скатерть не унесло ветром, я придавил ее термосом и выложил белые фарфоровые чашки, четыре штуки, сахарницу и подумал, что, пока холодно, и насекомых нет, а когда потеплеет, нужно будет соорудить из стекла закрывающиеся подобия витрин – и мухи не налетят, и красиво. А сделать такое проще простого, и сам могу смастерить, если будет клей и стеклорез.

– Вот и наше место. – Вероника поставила коробки друг на дружку, надела перчатки и принялась выкладывать пирожные на стол.

Смотрелось все это кустарно и по-сиротски. Витрины нужны были прямо сейчас, как и реклама. Поскольку типография недоступна, закажу рекламный плакат Боре, повесим его вот сюда, на стол.

Вероника с тоской посмотрела на остановку, которая пустовала в это время суток, на дорогу, на пустой переход.

– И как люди о нас узнают? – еле прошептала она, поежилась под порывом ветра. – Где вообще они? Как их привлечь?

– Узнают, не волнуйтесь, место проходное, хорошее, – уверил ее я. – Не сразу, конечно. Но известность – дело наживное. Будем зарабатывать авторитет.

Мы встали за столик плечом к плечу. Редкие люди, проходившие мимо, на наш товар даже не глядели.

Глава 21
Что делать⁈

Десять, пятнадцать, двадцать минут… К нам никто даже не подошел! Да и подходить было особо некому: рынок только просыпался, на работу спешили торговцы, в основном женщины, с тележками, где громоздились огромные клетчатые баулы. Между точками рыскали перекупщики.

Будто погонщик мулов, рывками двигался грузчик с платформой на колесах, заваленной сумками, за ним шла толпа торговцев. Тощий мужичок помогал толкать платформу.

Интересно, как они преодолеют ступеньки? Или в обход пойдут, через рыбный магазин, что со стороны дороги? Неважно, они уже скрылись из виду, потому что рядом с нами образовался бородатый мужик и закрыл обзор широченной спиной. Принялся выкладывать книги стопочками, прямо на асфальт, застеленный клеенкой, косясь на нас недобро. Я встал на цыпочки и увидел книги Звягинцева, Головачева и много про бандитов и дамского чтива.

– Что-то как-то тухло, – пожаловалась Вероника, подставляя лицо солнцу, выглянувшему из-за домов.

– Так людей особо нет, не проснулись еще, – сказал я без особой уверенности. – После обеда должно быть повеселее.

Вероника продолжила распространять недовольство:

– Хорошо Аня приедет только к двенадцати. Нечего тут с ребенком делать!

Она смолкла, когда к прилавку подошли две девочки лет двенадцати, замерли, жадно глядя на пирожные, зашептались. Но покупать не стали, развернулись и ушли.

– Ну вот, – вздохнула Вероника.

– Надо ценники написать, – спохватился я, вспомнив, как сам раньше стеснялся спросить цену, достал блокнот, фломастеры и принялся выводить цифры прямо на столике.

Вероника осталась стоять, вздыхать и охать. Когда прошел час и мы не продали ничего, ее окончательно сразило упадническое настроение.

– Столько продуктов перевели! И все зря.

– Подождите расстраиваться! – попытался ободрить ее я, но поймал себя на мысли, что сам впадаю в декаданс, так заразительно она его транслировала в пространство.

Ей бы на сцене выступать или речи с трибуны толкать, воодушевлять толпу на подвиги, а не распространять убежденность, что все тлен и тщета. Вот и мне сделалось печально, и стало до слез жаль отличное начинание, и надежду, с ним связанную, и Лялиных, попытавшихся вырваться из нищеты.

Прошло еще полчаса, на рынке начали появляться первые покупатели, в основном пенсионерки. К тому моменту я написал ценники и выложил, и пенсионерки тыкались в них, качали головами и причитали, как же все дорого. Одна бабка прям лекцию нам прочитала, что мы, спекулянты позорные, честный народ обманываем. Да зажигательно так, с огоньком напускалась на нас. Вероника порывалась ответить, и каждый раз я хватал ее за руку.

В итоге не выдержал книготорговец:

– А вы поедьте в Москву! Потаскайте сумки, рискните быть ограбленной, тогда и обвиняйте нас!

Бабка только этот и ждала, уперла руки в боки и окончательно переключилась на него:

– Что ты производишь? Ничего. Перепродаешь то, что сделали другие, наживаешься! А я токарем во время войны работала! Вот! – Она показала средний палец, но не желая оскорбить нас, а чтобы продемонстрировать срезанную верхнюю фалангу.

Подкидывая эмоций в горнило намечающейся ссоры, подключилась другая бабка, с семечками. Старая, сморщенная, как урюк:

– Иди отсюда, припадошная! Подмахивай своим хозяевам! Сгнили они – туда им и дорога! Мене за гарбуз с поля в тюрму посадили. Теперь все можно! Кра-со-та!

Скандалистка переключилась на бабку-сиделицу:

– А нечаго воровать было!

– А детей моих ты накормишь, да? И так младшенький с голоду опух. На поле гарбузы гниют, а взять той гнилой нельзя. Кабы не брат, все опухли бы по детдомам. Тьфу на тебя, вали отсюдова, пока не накостыляли тебе.

Скандалистка радостно пустилась в спор:

– Хорошо тебе сейчас, да? Вся говняная пена всплыла! Нищета, проститутки, наркоманы – нравится, да? И что зарплаты не платють, и стреляють – нравится? Говно везде и разруха – хорошо, да?

Два враждующих лагеря в лице этих двух женщин сошлись насмерть. Мне грешным делом подумалось, что если их не растащить, то все может закончиться смертоубийством. Однако я ошибся: бабки полаяли друг на друга, как собаки из-за забора, и разошлись, довольные друг другом. А вот продавец книг до сих пор дергался и шевелил губами, изредка сплевывал, косясь в сторону, куда ушла старуха-склочница.

К нему подошел хорошо одетый паренек лет семнадцати и спросил:

– Есть «Черный человек» Головачева?

Книжник помотал головой.

– Если надо, запишу, и приходи через две недели. Записывать, или что другое купишь?

– Записывайте! – радостно закивал парень. – На Иванова!

Пока мы тут торчали, купили десять книг. В основном это были мужчины, которые в нашу сторону не смотрели. Вспомнилась наша с Канальей поездка на юг, когда мы почти ничего не заработали, но убили два дня, и настроение упало. Надо что-то делать! Ну не может такой шикарный товар не идти, где-то я просчитался. Но только где?

Товар отменный, цены демократичные – точно просчет не здесь. Место хорошее. Вывод: либо утром в принципе не покупают, либо что-то еще. Скорее всего, второе. Но что надо исправить?

Вряд ли кислая физиономия Вероники отпугивает покупателей. Я вылез из-за прилавка, отошел в сторону и посмотрел на наше место: стоит женщина в фартуке за столиком, накрытым белой скатертью. Вокруг что только не продается, даже, вон, рыба вяленая.

Выходит, к ней не идут, потому что не понятно, у нас товар, моя ошибка – отсутствие рекламной вывески. Если вместо скатерти к столу прицепить плакат с красиво нарисованными пирожными, дело может пойти. Но сейчас рекламу никак не сделать. Боря освободится часа в два, еще столько же уйдет на рисование – сегодня никак не успеть, разве что к ночи, к закрытию рынка.

Значит, нужно идти другим путем…

Среди потока посетителей, похожего на дорожку муравьев, я заметил Анну с коляской. Получается, она зря приехала, теперь расстроится, что ничего у нас не получилось.

Я скосил глаза на понурую молчаливую Веронику. Если бы кто-то торговал молоком рядом, оно скисло бы. И я, видимо, скис, раньше времени сдался. Ну уж нет!

– Вероника, – проговорил я, – надо что-то делать.

– Что ты сделаешь? На столе станцуешь? – печально сыронизировала она.

– Если это поможет делу, станцую, – с вызовом бросил я. – Мне нужен поднос.

– Зачем?

– Рекламы для, – ответил я, мысленно себя накручивая, как воин перед неравным боем.

Где достать поднос? Купить? Так просто его не найдешь. Попросить у кого-то? В пассаже должен быть…

– Думаешь, поможет?

– Если телега не едет, может, ее надо подтолкнуть? Я и собирают подтолкнуть. Скоро вернусь.

Поднос и правда обнаружился в пассаже, мне его под роспись выдал охранник-неандерталец. Правда, пришлось долго отмывать его в туалете от многолетних напластований то ли жира, то ли еды. Вернувшись, я, поглядывая на лицо-маску Анны, где не отражались эмоции, застелил поднос белым полотенцем, которое непонятно зачем прихватила Вероника, выложил эклеры, цитрусовые пирожные; то, что хрупкое: желейки, безе и корзиночки – определил на блюдца.

– Осталось на ходу придумать название нашей кондитерской. Есть соображения?

Видя мою суету, Анна с коляской отошла в сторону.

– Ты это все по рынку, что ли, понесешь? – удивленно и испуганно уставилась на меня Вероника.

– Слишком длинно, не пойдет. Ну же. Нужно название.

Иронию Вероника не уловила.

– Зачем?

– Чтобы уже сейчас работать на имя и не переименовываться фирму. Ну?

Вероника зависла. Пока она думала, я вышел из-за столика, опустил поднос так, чтобы было видно товар, и прокричал:

– Дамы и господа! Представляем сладости новой кондитерской «Ум отъешь»! Ничего более вкусного вы в жизни не пробовали! Налетай, подешевело, завтра – дороже!

– Дурацкое название! – донесся голос Вероники, но я не отвлекался.

– Только качественные продукты! Домашние сливки и молоко! Лучшая свежайшая мука! Позвольте себе удовольствие! И пусть весь мир подождет! Корзиночки. Эклеры. Низкокалорийное желе! – Дальше я обратился к проходящей мимо толстушке, у которой заблестели глаза. – Смотрите, какая красота! Попробуйте – и останьтесь с нашей фирмой навсегда!

Толстушка остановилась, заинтересованно рассматривая пирожные. Вероника подобралась, порозовела, не веря, что вот он, первый покупатель. Я продолжил разораться:

– Первому покупателю – скидка 50%, второму и третьему – 25%! Вы наш первый покупатель.

Тетушка указала розовым пальцем, украшенным резной печаткой, в «Наполеон».

– Если со скидкой, это будет шестьсот рублей? – И полезла за кошельком в сумку. – А если три пирожных? Все со скидкой?

– Только одно, – ответил я. – И так отдаем по себестоимости. Вы прочитайте, какие рецепты! Какие продукты мы используем!

Вероника положила Наполеон на салфетку, но я протянул ей кусок на тарелочке.

– Попробуйте! С чаем. – Я в упор уставился на Веронику, но та не поняла, чего я от нее хочу, пришлось говорить: – Налейте чаю девушке, пожалуйста.

Тетка с благодарностью взяла чашку, понюхала пирожное, откусила кусок, ее глаза округлились, она заработала челюстями, прожевала и воскликнула:

– Мне еще парочку. Корзиночку вот эту и эклер… Нет, безе! Как третьему и второму покупателю, со скидкой!

Вероника захлопотала, две молодые женщины заинтересовались, остановились.

– М-м, очень вкусно! – оценила толстуха.

– Мы еще и торты на заказ делаем! – сказал я громко. – По цене магазинных, но вкусные и с учетом ваших пожеланий.

Парочка женщин подошла к столику, с интересом изучая ассортимент, одна что-то спросила, указав на безе, Вероника ответила.

– Вам тоже скидки, – дал добро я.

Женщины не удержались, одна купила желейное пирожное, вторая – эклер, сразу же его попробовала и принялась нахваливать.

– Как называется ваша кондитерская? – спросила она с набитым ртом. – Где продается продукция?

– Сласть… сластёна! – выдала Вероника название и сама испугалась. – Купить можно только здесь, мы тут каждый день.

– Это великолепно! – делала нам бесплатную рекламу толстушка.

Пока никто не видит, я метнулся к Анне, принялся качать коляску:

– Идите купите что-нибудь.

Прочитав непонимание на ее лице, я объяснил:

– Должна быть толпа у прилавка, тогда народ идет, видите? Стадный инстинкт срабатывает: если народ толпится, значит, там что-то ценное продают. Только не сразу подходите. Понятно?

– А-а, кажется, да, – кивнул Анна, и я вернулся к прилавку.

После двух женщин подошла женщина с девочками-близнецами лет пяти, купила им самое дешевое пирожное, желейку по 800 рублей, одну на двоих, а потом снова никто к нам не подходил. Дело близилось к обеду, и я кое-что придумал.

Подошел к Анне, которая тайком возвращала купленное пирожное, и сказал:

– Подстрахуете Веронику? Я сгоняю домой, сделаю рекламную вывеску. Без нее приходится стоять и орать, а это не дело.

– Конечно поезжай, – дала добро Анна. – После школы должна Лика приехать, так что не пропадем.

Прежде чем уйти, я отогнал несостоявшуюся мачеху и заголосил:

– Дамы и господа! Вашему вниманию – эксклюзивная продукция новой кондитерской! Самые вкусные в мире пирожные! Воздушные эклеры! Непревзойденные торты! Русские синнабоны, профитроли… И дефлопе! Лучшее у нас.

О, как заинтересовали народ чудеса заморские! Корзиночками их не заманишь, корзиночки и бисквиты – попса, а вот если женуаз и монблан, вот это изыски! И ведь сработало, стайка модниц студенток, которые и слов таких не знали, заинтересовались, подбежали к растерянной Веронике, которая тоже не знала таких слов, и стали расспрашивать, что есть что.

Пришлось выручать и рассказывать, что монблан – вот такая корзиночка, а дефлопе сразу же разбирают, потому их уже нет. Падкие на все иностранное дамочки нагребли себе всего понемногу, и вовсе их не смутило, что продаются французские лакомства не в изысканном кафе, а по-крестьянски, прямо со стола.