Текст книги "Краденая магия. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Денис Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 16

в которой мне читают поэму

– Не надо смотреть на меня волком, сударь, – укоризненно бросил мне Антон Игнатьич. – Не знаю, почему вам столь претит мое общество – да и не желаю знать! Просто дайте мне закончить мою работу – и я немедленно покину сей гостеприимный дом…

– Ну так делайте, что должны – и убирайтесь, – раздраженно буркнул я.

Зеленая гостиная была разрушена, рабочий кабинет покойного князя от дýхов также неслабо пострадал, поэтому законника мы принимали в Надином будуаре. Для беседы Морозова вышла в бархатном черном с серебром платье средней длины, очень ей идущем несмотря на некоторую мрачноватость. Я облачился в свои единственные брюки и сорочку, не без ущерба пережившие пробой, но благодаря учиненному девушкой магическому ремонту, снова выглядевшие, как новенькие.

Надя по-хозяйски сидела в кресле, я устроился на стуле, передвинув тот к торцу письменного стола. Больше посадочных мест в комнате не имелось, так что козлобородому пришлось остаться на ногах – что его, впрочем, ничуть не смутило. А то и вовсе позабавило.

– Пришел ответ из Петрополиса, – сообщил он, вальяжно доставая из черной кожаной папочки бумажный конверт.

– Уже? Так быстро?! – не удержалась от возгласа Морозова.

Со смерти Сергея Казимировича едва минуло двое суток. Только сегодня утром тело князя увезли жандармы – похоронная церемония была назначена на завтра. И уже после их ухода в особняк в первый раз на дню явился Антон Игнатьич – сообщить, что завещание Огинского со всеми положенными сопроводительными документами отправлено им в столицу на утверждение. И вот, не прошло и семи часов, как поверенный осчастливил нас визитом снова.

– Новый начальник губернской экспедиции III Отделения, подполковник Бекетов, был столь любезен, что согласился отправить посмертную корреспонденцию моего поручителя казенным порталом, – пояснил в ответ на удивление девушки законник. – Ну а с рассмотрением такого рода дел в Петрополисе никогда не затягивают.

– Ну и что они написали? – спросил я. – Завещание утверждено? Может быть, тогда покажете нам его наконец?

До сих пор козлобородый категорически отказывался ознакомить нас с Надей с содержанием последней воли Сергея Казимировича – ссылаясь как раз на отсутствие ее официального утверждения Императором. Не понимаю, как тут одно связано с другим, но Антон Игнатьич был непреклонен. Не то чтобы мне так уж важно было знать, как Огинский распорядился своими богатствами, но хотелось хотя бы понимать, кому теперь принадлежит особняк и сколько мы с Морозовой еще сможем здесь жить – прежде, чем новый хозяин выставит нас за дверь. Неопределенность бесила, а еще больше бесил меня сам упертый законник.

Что до Нади, то, придавленная горечью утраты (у Сергея Казимировича она воспитывалась с восьми лет и, естественно, ее привязанность к князю не шла ни в какое сравнение с моей), о сугубо практичных вещах, вроде вероятной скорой потери крыши над головой, девушка, кажется, не задумывалась вовсе. В какой-то момент я даже предположил, что Огинский что-то рассказал ей о своем завещании в их последнем разговоре тет-а-тет. Но на прямой вопрос Морозова сухо заявила, что тема там обсуждалась сугубо личная, и ни о доме, ни об ином имуществе речи не шло.

А то жилье – не личное дело!

– Вот, извольте прочесть, – проговорил между тем Антон Игнатьич, протягивая извлеченный из конверта листок – именно мне, а не Наде.

Документ смотрелся довольно солидно – выполненный на плотной бумаге, с гербом в «шапке» – коронованным черным двуглавым орлом на золотом щите. Но вот беда: ни одной знакомой мне буквы в тексте не содержалось – сплошь какие-то закорючки. Снова та пресловутая глаголица?

Однако признаваться законнику, что не способен прочесть по-русски ни строчки, почему-то показалось мне постыдным. Поэтому, наморщив лоб, с минуту я старательно делал вид, будто внимательно изучаю эту филькину грамоту, затем неопределенно пожал плечами и со скучающим видом передал ее Морозовой.

– И ничего не скажете? – вроде бы даже с ноткой обиды в голосе воскликнул Антон Игнатьич. – Вы хоть приблизительно представляете, чего мне стоило добиться утверждения сего? – последним произнесенным им словом, кажется, можно было горы сворачивать.

Я лишь снова пожал плечами.

– Должно быть, сударь, вы чего-то недопоняли, – покачал головой поверенный. Затем, вдруг перегнувшись через стол, он бесцеремонно выхватил документ из рук Нади, едва тот не порвав: сразу расстаться с бумагой девушка оказалась не готова, но та все же выскользнула из ее пальцев. – Сие же шедевр! – заявил козлобородый, потрясая своим трофеем. – Поэма! «Бородино» от правоведенья! «Полтава» юриспруденции! Нет, я просто обязан зачесть оную вслух! Внимайте! «Милостию Неистощимого Ключа…»

Антон Игнатьич поднес бумагу к глазам, но оказалось, что второпях он повернул документ вверх тормашками, читать же начал, как видно, по памяти. Пока исправлял оплошность – сбился, и вынужден был начать снова:

– «Милостию Неистощимого Ключа, Мы, Борис Восьмой, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский и прочая, и прочая, и прочая, настоящим высочайше утверждаем духовную князя Огинского Сергей Казимировича, почившего в граде Москве июня месяца пятнадцатого числа сего года, в коей связи повелеваем».

Столь длинное предложение законник произнес на одном дыхании, и, дочитав, вынужден был на несколько секунд умолкнуть. А может, умышленно выдержал паузу – для пущего эффекта.

– «Первое, – так и не дождавшись от нас никакой реакции – если вдруг на нее рассчитывал – продолжил наконец чтение документа козлобородый. – Удовлетворить последнюю волю покойного об усыновлении им одаренного Зотова Владимира Леонидовича, возведя оного одаренного в дворянское достоинство и повелев ему отныне именоваться Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем»… Ну, сего мы и в самом деле ожидали, – небрежно добавил Антон Игнатьич уже явно от себя. – А вот далее… Итак, пункт второй. «Одобрить переход к приемному сыну Огинского Сергея Казимировича, Огинскому-Зотову Владимиру Сергеевичу, титула природного князя!» – торжественно провозгласил чтец. – Каково, а? – самодовольно оскалился он, отрываясь от бумаги. – Супротив всех прецедентов! При наличии возражений сразу от нескольких уважаемых фамилий – и нате вам: «Одобрить!» Вот сие я и называю хорошо сделанной работой!

Что? Серьезно? Князь Огинский-Зотов? Ну и дела! Из грязи в князи, блин…

– Ваша ли в том заслуга, господин законник? – скептически прищурилась тем временем на козлобородого Надя. В отличие от меня, удивленной новостью она не выглядела – разве что самую малость. – Я вот думаю, тут сказался авторитет Сергея Казимировича при дворе!

– Полноте, сударыня, – отмахнулся Антон Игнатьич. – В столице особого авторитета у моего покойного доверителя не было. Провинциальный жандарм, да еще с запятнанной родословной, пусть и старательный служака…

– Не смейте так говорить о Сергее Казимировиче! – вспыхнула Морозова.

– Воля ваша, сударыня, но Москва ныне – захолустье. И не думаете же вы, что о роли деда моего покойного доверителя в приснопамятном польском мятеже в Питере забыли? – невозмутимо покачал головой законник.

– Внук за деда не в ответе! – не унималась девушка.

– В каком-нибудь ином мире сие, может, и так, но, увы, не в нашем, – хмыкнул козлобородый. – Польскими событиями еще и молодому князю будут пенять, – кивнул он затем на меня. – И сыну молодого князя, если таковой народится, и сыну его сына. До седьмого колена!

– У вас какое-то средневековое представление о нравах в Империи, – буркнула Надя. – Теперь не те времена!

– Не те времена настанут, когда Ключ иссякнет, – ответил Антон Игнатьич – должно быть, расхожей поговоркой. – А ныне – так. Ладно, дочту уж… – снова поднял он к глазам гербовой документ. Там дальше уже технические моменты… «Третье. Признать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича единственным и полноправным наследником имущества покойного князя Огинского Сергея Казимировича. Обязать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича выделить из полученного наследства десять тысяч империалов в обеспечение достойного содержания воспитанницы покойного князя Огинского Сергея Казимировича, девицы дворянского звания Морозовой Надежды Александровны. Впредь до достижения молодым князем Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем и девицей Морозовой Надеждой Александровной полного совершенства лет поручить Московскому губернскому предводителю дворянства назначить им достойного опекуна».

– Эй! – снова вскинулась Морозова. – Как это – опекуна?

– А что вы хотели? – почти не пряча злорадства, развел руками Антон Игнатьич. – Все строго по закону. В отсутствие родителей, несовершеннолетнему дворянину положен опекун.

– И назначит его нам граф Воронцов?

– А вы знаете какого-то иного губернского предводителя дворянства в Первопрестольной? – картинно изобразил удивление козлобородый.

* * *

– Не понимаю, почему тогда Сергей Казимирович тебя тоже не усыновил… В смысле, не удочерил, – проговорил я. Пока что единственное, что принес мне нежданно свалившийся на голову титул, было чувство неловкости по отношению к Наде. Будто бы я украл у нее наследство, прав на которое у Морозовой всяко имелось куда больше, чем у меня. Собственно, у меня их, по-хорошему, не было никаких – а оно вон как обернулось.

– В роду Огинских по женской линии титул не передается, – заметила девушка. – А дворянство у меня и так потомственное – от покойных родителей.

Подошло время ужина, и, выпроводив проклятого законника, мы, не переодеваясь, спустились в столовую. На стол накрывала Надя: служившая князю мастеровая Глафира хозяина не пережила, погибнув при пробое. К своему стыду, ни в ходе схватки с духами, ни сразу после ее окончания о застигнутой бедой на первом этаже кухарке я и не вспоминал. Поинтересовался судьбой Глафиры, лишь когда проголодался. Не иначе, приобретаю потихоньку подлинно-аристократические привычки? Если так – то ну его на фиг, это гребаное дворянство!

– К тому же, – продолжила Морозова, ловко отправляя в полет блюдо с разогретыми пирожками, – если бы Сергей Казимирович усыновил нас обоих, с точки зрения закона мы бы считались братом и сестрой…

– И что?

– Да нет, ничего – просто факт, – буркнула Надя, отворачиваясь к подлетевшему блюду.

– Я не просил этого титула, – зачем-то заметил я. – Да и вообще – дворянства!

– О подобном и не просят, – пожала плечами девушка.

– Нужно было вообще отказаться! – продолжил между тем я. – Может, еще и не поздно даже…

– Ты что, дурной?! – резко обернулась ко мне Морозова. Две пустые тарелки, летевшие в кильватере блюда с пирожками, должно быть, на миг утратив волшебную опору, рухнули вниз – магически подхватить их Надя успела только у самого пола. – Сергей Казимирович не просто оказал тебе великую честь! Можно сказать, он тебя спас! Молодого князя Огинского-Зотова даже Воронцов поостережется открыто гнобить! А просто одаренный пацан Володька графу – на один зуб!

– Вот с последним – не поспоришь, – вздохнул я. – С этим проклятым опекунством Антон Игнатьич, чтоб ему икалось, нас, конечно, круто подставил! И нашим и вашим сработал, гад! Ну да ничего, мне через месяц восемнадцать – и все, привет Воронцову! Правда… – сообразив, что к чему, я вдруг осекся. – Правда паспорт я где-то посеял, пока холопское клеймо носил, – добавил, нахмурившись. – Да и кому тут он вообще сдался, мой паспорт гражданина Российской Федерации… И как теперь совершеннолетие доказать?

– Возраст человека без труда можно определить по ауре, с точностью до минуты, – заметила девушка.

– Правда? – просиял я. – Но тогда…

– Только при чем тут твои восемнадцать? – продолжила она, не дав мне договорить.

– Как это при чем? – растерялся я. – Совершеннолетие же…

– Полное совершенство лет наступает в двадцать один год. В мире-доноре иначе?

– По-разному, вроде – от страны к стране… Но в России – в восемнадцать.

– До двадцати одного года случаются внезапные провалы магической силы, – пояснила Морозова. – Позже – это уже патология, а до двадцати одного – с каждым случается. Но если у вас там нет магии – понятно, хоть в четырнадцать можно совершеннолетним считаться…

– В четырнадцать у нас сейчас паспорт получают. Но совершеннолетие – в восемнадцать… Блин, засада! – от реалий родного мира я снова переключился на свои здешние проблемы. – За три года Воронцов меня точно достанет!

– Не достанет, если сделаем по-умному, – покачала головой Надя.

– Как, по-умному? Сбежим в Китай, вслед за купцом Адамовым?

– Не совсем. Поступим на учебу в Федоровский кадетский корпус!

Глава 17

в которой за моими будущими успехами обещают следить

на весьма высоком уровне

Тела усопших из числа одаренных в этом мире было принято сжигать и развеивать пепел над морем или озером, а если поблизости таковых не было – то хотя бы над рекой или ручьем. Как я понял из скупых объяснений Морозовой (любые вопросы, напрямую связанные со смертью Сергея Казимировича, обсуждались ею с нескрываемой неохотой, причем, чем дальше – тем большей), считалось, что так отдается дань всем пяти стихиям, из которых соткана магия. Сначала свое забирает Огонь, затем к праху приобщается Ветер (почему-то не вообще воздух, а именно ветер), тот бросает его в Воду, и под конец пепел оседает на дно, уходя в Землю. Душа же, типа, уносится в Пустоту, которая признавалась пятой стихией.

Было в этой хитрой схеме, на мой взгляд, что-то нерусское, ну так ведь и магия пришла сюда не то из Китая, не то из Японии…

К месту, где на закате должна была состояться церемония – за город, на высокий берег Москвы-реки – нас подвез на служебном «манамобиле» офицер III Отделения, бывший подчиненный Огинского, представившийся поручиком Петровым-Бошировым. Его синий мундир и золотые эполеты позволили нам почти без задержек преодолеть кордоны, отсекавшие прочие экипажи. В итоге наша скромная жандармская колымага приткнулась в одном ряду с куда более шикарными колясками. В основном – отечественными «Руссо-Балтами», но попадались здесь и английские «Роллс-Ройсы», а также, изредка – «Майбахи». Марку первых мне подсказала Надя, вторые и третьи я опознал самостоятельно – по надписям латиницей на шильдиках. Кстати, когда я при этом походя назвал «Майбах» немецким, спутница меня не поняла – слова «немец» в ее лексиконе не оказалось. Экипажи же с двумя наложенными друг на друга буквами «М» на эмблеме, по словам девушки, делались в Герцогстве Баварском.

Коляски попроще, а также длинные многоместные дилижансы – транспорт, доступный мастеровым и черни – останавливались метров за пятьсот от холма, где должна была состояться церемония. Далее их водителям и пассажирам требовалось топать на своих двоих – да еще и в обход, на площадку для непритязательной публики. Нам же оставалось лишь подняться по широким ступеням в этакую ВИП-зону.

Народу, впрочем, и здесь обреталось немало: похоже, проститься с Сергеем Казимировичем съехалась вся дворянская Москва. Мужчины были в основном в мундирах, лишь немногие – в штатских костюмах, тогда непременно черных. Дамы – как правило в длинных закрытых платьях, также черных или хотя бы темно-серых или темно-синих тонов, в шляпках в цвет платьев.

Встречались, правда, и нечастые, но и не сказать чтобы по пальцам руки пересчитать, исключения. Так, в какой-то момент мой взгляд зацепился за яркое пятно в одноликой толпе. На автомате в мозгу отложилось, что это, наверное, очередной парадный мундир, но, приблизившись, я распознал впереди стройную спину девицы в красном с серебром платье. Черной у нее была разве что длинная, до пояса, коса – да и в той имелась алая лента. Словно почувствовав, что на нее смотрят, брюнетка оглянулась – и, вздрогнув, я узнал Милану Воронцову. На миг глаза молодой графини яростно вспыхнули, но, быстро совладав с собой, девица тут же придала лицу равнодушное выражение и отвернулась.

– Как бесцеремонно… – проследив за моим взглядом, пробормотал так и державшийся возле нас с Морозовой поручик Петров-Боширов. – Явиться на погребальную церемонию в платье цвета пламени – как сие бесцеремонно! – пояснил он – а то я уже было подумал, что жандарм упрекает меня за то, что пялюсь на брюнетку.

Позже на глаза мне попалось еще несколько подобных беспардонных особ – в основном, подобно змеюке Воронцовой, юных девиц, но нашлась и пара дам в возрасте. Среди мужчин в штатском диссидентов замечено не было, ну а мундиры есть мундиры, в них, как я понимаю, особо не поэпатируешь…

Отмечу, что Надино платье было непритязательно-серым и совсем простым – ни одной лишней складочки, ни одной оживляющей образ оборочки. Лицо моя спутница прятала под плотной вуалью. Я же облачился в позаимствованный из гардероба Огинского черный как смоль костюм. На меня его, правда, пришлось перешивать. Морозова взялась было за это дело сама, но, провозившись добрый час, только изуродовала исходник – пришлось спешно звать портниху из «синих воротничков». Та управилась с делом за десять минут, пять из которых заняли примерки.

Что касается самой погребальной церемонии, то она оказалась неожиданно короткой – впятеро больше времени заняла у нас дорога из дома на место. Единственную речь произнес мужчина лет тридцати пяти в зеленом мундире с золотыми эполетами, про которого Надя мне шепнула:

– Сам Светлейший князь Всеволод Романов, московский наместник! Бывший Глава Кабинета министров!

«В таком возрасте – и уже бывший?» – подумалось еще мне.

Из выступления же в памяти отпечаталась только концовка:

– …Да, времена ныне не таковы, что были еще недавно. Мирные времена. Пробои, подобные унесшему жизнь князя Сергея – редки, на границах тоже спокойно. И кому-то может показаться, что так теперь будет всегда. Что можно расслабиться. Сократить, а то и вовсе распустить армию. Начать дружить с Китаем. Некоторые даже грезят о посольстве в Северо-Американские Штаты – уж не знаю, с кем они там собираются разговаривать, с дýхами? Если бы так оно и было – да я бы первый сменил мундир на мантию книгочея и переселился бы в Университет, изучать тайны астрала. Но увы! Нет никаких сомнений, что сие – всего лишь недолгое затишье перед новой грозной бурей! Которую мы обязаны встретить во всеоружии. И, когда сия буря разразится, нам с вами будет сильно не хватать таких соратников, как князь Сергей!..

Потом возгорелось пламя, разорвавшее начавшие сгущаться подмосковные сумерки, пролетел над рекой черный вихрь, навстречу ему поднялась волна – и отзвенела минутная тишина Пустоты.

А затем толпа ручейками потекла по склону холма вниз, к дожидавшимся пассажиров экипажам. Мы с Надей и Петровым-Бошировым тоже двинулись было вместе со всеми, как вдруг на пути у нас вырос статный офицер в светло-зеленом мундире.

– Молодой князь, сударыня, – приветствовал он нас, вежливо склоняя голову. Короткого кивка – но уже без слов – удостоился и жандармский поручик. – Я ротмистр Муравьев, адъютант наместника Его Императорского Величества в Московской губернии Светлейшего князя Романова. Его светлость желает лично высказать вам свои соболезнования в связи с кончиной князя Сергея. И просит вас оказать ему честь и возвратиться в город в его экипаже. Будьте так любезны проследовать за мной, – и, как видно, нисколько не сомневаясь в нашей готовности «быть любезными и проследовать», офицер молодцевато развернулся на каблуках и зашагал с холма – по уходящей чуть в сторону выложенной каменной плиткой тропинке, на которую, в отличие от основной дороги вниз, не свернуло кроме него ни души.

– Надо идти? – шепотом уточнил я у спутницы.

– Разумеется, – слегка кивнув вуалью, столь же тихо ответила Морозова. – Благодарю вас за помощь, господин поручик, – уже в полный голос проговорила она, обернувшись к Петрову-Боширову.

– Всегда к вашим услугам, – поклонился жандарм сперва девушке, затем мне.

Судя по узнаваемой эмблеме с всадником-драконоборцем, экипаж Светлейшего князя Романова оказался не «Майбахом», не «Роллс-Ройсом» и даже не «Руссо-Балтом» – обыкновенным «Москвичом». Ну, как обыкновенным: размерами он уступал разве что многоместным дилижансам. Для водителя здесь имелось отдельное, вынесенное вперед сиденье. В крытом же пассажирском салоне, дверцу которого предупредительно распахнул перед нами ротмистр Муравьев, мог, наверное, полностью поместиться «манамобиль» покойного Сергея Казимировича. Здесь располагались два отделенных друг от друга невысоким столиком диванчика, плюс за приотдернутой шторкой виднелось креслице, которое занимал ливрейный лакей.

Хозяин «Москвича» – а может быть, и всей Москвы – встретил нас стоя на ногах – под крышей его экипажа легко можно было выпрямиться в полный рост. Лицом к лицу Светлейший князь Всеволод показался мне даже еще моложе, чем до того – больше тридцати лет я бы ему теперь никак не дал. Галантно поцеловав руку Наде и обменявшись со мной крепким неформальным рукопожатием, Романов предложил нам присесть на диванчик, сам же опустился на второй, спиной по ходу движения. О том, что таковое движение уже началось, я понял только по промелькнувшему за окном деревцу – впрочем, плавностью хода «Москвичей» меня уже было не удивить.

Тем временем из-за занавеси, где прятался слуга, один за другим выплыли три наполненных рубиновой жидкостью высоких хрустальных бокала. Хозяин поймал свой прямо в воздухе и жестом указал нам на два других, успевших опуститься на столик:

– Прошу, молодые люди. Помянем князя Сергея.

Я пригубил из бокала. Это ожидаемо оказалось вино. Недурное, да что там – великолепное, но за столом у Огинского подавалось не хуже. Знаток из меня, конечно, так себе, но разница между теми напитками и этим была далеко не столь очевидна, как, скажем, между коляской Сергея Казимировича и пафосным экипажем московского наместника.

Светлейший князь Всеволод залпом опорожнил свой бокал. Я постарался от хозяина не отстать, но мне для этого потребовалось сделать пять или шесть больших глотков. Надя за нами гнаться не стала – не отпила и половины.

– Огромная потеря, – проговорил Романов, отпуская бокал – тот сразу же отправился в полет за шторку лакея. Следом за ним упорхнул и мой, который я было поставил на стол. – И для Империи, и для меня лично. К сожалению, с князем Сергеем мы так и не стали близкими друзьями, но единомышленниками являлись без сомнения. Это был незаурядный, я бы даже сказал, великий человек. Образец дворянина. Надеюсь, юноша, что вы не посрамите доставшуюся вам фамилию, – разве что не пригвоздил он меня пронзительным взглядом к спинке сиденья – до этого обращался куда-то в пространство между мной и Морозовой, а тут специально повернул голову.

– Я тоже на это надеюсь, Ваша светлость, – выговорил я, не особо понимая, как тут нужно реагировать.

Впрочем, наместника такой ответ, кажется, вполне устроил.

– Времена грядут суровые, – одобрительно кивнув, снова заговорил Романов. – К сожалению, не все сие понимают – даже в Петрополисе… – в словах Светлейшего князя мне явственно послышались отголоски произнесенной им недавно на церемонии речи. – Как бы то ни было, придет час, когда от каждого из нас потребуется отдать Империи все, что у нас есть – и даже немного больше. Еще, конечно, не нынче. И не завтра. Но однажды сей момент настанет. И нужно оказаться к нему готовым… Как думаете строить свою жизнь, сударь, чтобы гроза не застала вас врасплох? – внезапно спросил он.

А вот на этот вопрос у меня было, что ответить.

– Мы с Надеждой Александровной намерены поступать в Федоровский кадетский корпус, – с некоторым даже апломбом заявил я.

– Похвально, – снова кивнул Романов. – В некоторых кругах сие учебное заведение, возможно, котируется и не столь высоко, как столичная Борисовская Академия, но подготовку дает как минимум не хуже оной. Уж мне-то сие ведомо: как московский наместник я возглавляю попечительский совет Федоровцев и в курсе всех их дел. И скажу, не хвастаясь: отличных офицеров выпускаем!

А еще поступившим туда сиротам не нужен опекун. Вернее, опекуном их автоматически становится сам кадетский корпус. И никакой граф Воронцов тут ничего уже не поделает – будь он хоть трижды предводителем дворянства!

И да, разумеется, это было не единственным достоинством Федоровского кадетского корпуса. Вне столицы, Петрополиса, он являлся одной из лучших высших школ магии – на этот счет мнения Романова и Нади полностью совпадали. Именно туда, собственно, и готовилась поступать Морозова, еще когда жив был Сергей Казимирович.

Но, как у любой красивой медали, у этой имелась своя оборотная сторона. Популярность подразумевает конкурс. И будь ты хоть новоявленный молодой князь, хоть одаренный сын простого мастерового – изволь пройти через горнило жесткого отбора. И если превратить воду в вино на экзаменах все же едва ли потребуют – разве что в порядке избитой шутки, то продемонстрировать иные магические навыки абитуриентам по-любому придется.

Ну а у меня пока с навыками этими было сами знаете как. Никак – один сплошной потенциал.

Ничего этого говорить Романову я, конечно же, не стал, но в голове оно само собой по-быстрому прокрутилось – должно быть, как-то отразившись на лице… А может, в ауре, фиг его знает! В общем, собеседник меня будто бы услышал – по крайней мере, в части, касавшейся экзаменов.

– Вступительные испытания у Федоровцев, конечно, не из простых, – заметил он. – Ну да что легко достается – то обычно и не ценится. А в этом году мы еще и решили восстановить одну старую традицию… Три абитуриента, набравшие при поступлении лучшие баллы, поедут в Петрополис, где удостоятся личной аудиенции у Его Высочества Цесаревича Иоанна!

– В самом деле? – внезапно оживилась скромно хранившая до сих пор молчание Надя.

Я даже недоуменно на нее покосился: что это она? Подумаешь, какая-то аудиенция – велика важность! Впрочем, мне не то что в число лучших троих не попасть – в принципе бы по конкурсу пройти! А вот Морозова – она действительно может и на что-то большее замахнуться… Даже и в первой тройке оказаться – почему нет? Но аудиенция? Тоже мне приз!

– Так было заведено в позапрошлое царствование, при государе Федоре V, – с энтузиазмом заговорил между тем Светлейший князь. – При его старшем сыне, Императоре Федоре VI, сия традиция прервалась – ну, сами помните, какова была тогда ситуация с наследником престола…

Девушка со знанием дела кивнула – и я поступил точно так же, хотя, разумеется, понятия не имел, о чем идет речь.

– И вот теперь мы ее возвращаем! – продолжил Романов. – Три лучших новоиспеченных Федоровца – как в старые добрые времена – предстанут перед Цесаревичем. За право оказаться среди оных троих стоит побороться, не так ли?

– Истинно так, Ваша светлость, – с готовностью подтвердила Надя.

– Что ж, искренне желаю вам оказаться в числе сих троих счастливчиков, молодые люди, – заявил наместник. – Уверен, князя Сергея сие тоже весьма порадовало бы… Ну, вот и приехали, – добавил вдруг он, бросив взгляд за окно.

– Уже? – вырвалось у меня.

– «Москвич» – экипаж скороходный, не устаю сие повторять, – усмехнулся Светлейший князь. – К тому же, одна из немногих привилегий должности наместника, коей я охотно пользуюсь – быстрая езда по городу.

Тут как раз распахнулась дверца – снаружи нам ее услужливо открыл ротмистр Муравьев.

– Всего доброго, молодые люди, – проговорил Романов. – Обещаю, что стану следить за вашими успехами!

«…юный Скайуокер», – сама собой почему-то достроилась у меня в голове его фраза.

Распрощавшись с наместником, мы вышли из экипажа на улицу – прямиком к воротам нашего особняка.