Текст книги "Багровое око"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

Глава 10. Битва

Бонго зарычал громче. Шерсть на его спине и загривке топорщилась, как иглы дикобраза.

– Тише, Бонго, тише, – осадил его киммериец. – Держись спокойнее. Иначе он вынюхает твою ярость и заглотит тебя как лягушка муху.

Сам он спокойным не был, как ни старался. Сердце грохотало в груди, как кузнечный молот его отца в закопченной кузнице, когда-то давным-давно.

Горячая грязь забурлила, зашипела, вспучилась. Что-то бесформенное и темное толчками пробивалось наружу – что-то очень большое и не похожее ни на что… Колеблющийся, шевелящийся холм вздымался над грязью, сгусток горячего мрака.

Очень отдаленно Черный Слепец напоминал гигантского осьминога. Таких тварей, только раз в десять меньше, Конану случалось видеть в южных морях в бытность его пиратом. Длинные гибкие отростки, похожие на руки самой ночной тьмы, вытягивались из черной глыбы, судорожно извивались, подергивались, шарили по земле и по воздуху и втягивались обратно. Их ощупывающие движения и впрямь напоминали осторожные и чуткие пальцы слепца. Под округлым массивом мрака на высоте трех локтей над уровнем грязи горел один-единственный глаз. Гигантское, полыхающее малиновым, оранжевым и ярко-алым, око. Бордовый зрачок, похожий на раскаленную глотку печи, то расширялся, то сужался. Впрочем, глаз ли то был? Скорее, распахнутый зев, алчная и голодная пасть. А может быть, это были ноздри? Точнее, одна ноздря, багровая и пылающая, чутко вынюхивающая сладкие запахи страха, отчаянья и тоски?..

Конан вспомнил совет Шестилика: чтобы не поддаваться ни страху, ни отвращению, лучше всего петь веселые песни. Он стал вспоминать все песни, какие помнил, начиная с колыбельных раннего детства. Вспоминались какие-то отрывки. Очень много пел Шумри, по любому поводу и без повода. Что же, что он пел?.. Не пел, а скорее скулил. Не пойдет… Пожалуй, самые веселые песни гремели на пиратских застольях. Не очень складно, зато громко и разухабисто…

Пусть лопнут демоны морей от зависти, ха-ха! Когда Дырявим кораблей пузатые бока…

Одно из щупалец Черного Слепца вдруг потянулось в сторону мужчины, который так и сидел на том месте, куда отогнал его Бонго, парализованный ужасом и тоской. Расстояние от Слепца до мужчины было шагов тридцать, но темный отросток молниеносно удлинялся, не став при этом тоньше, и, присосавшись к животу жертвы, стал подтягивать ее к гигантском чреву.

Дрожа от ярости и омерзения, Конан подскочил к отростку и попытался перерубить его мечом. Лезвие не встретило сопротивления: пройдя сквозь извивающуюся тьму насквозь, оно врезалось в землю. Киммериец ударил еще и еще. Ему казалось, что он рубит не чью-то плоть, но туман, но ядовитые испарения… Не ощущая или не замечая ударов, щупальце продолжало сокращаться, подтягивая белого, как известь, мужчину все ближе к нависающей над землей темной туше. Видимо, он потерял сознание от ужаса, поскольку не издавал ни звука.

Проклятье! Оглянувшись, Конан заметил, как другое щупальце, повернутое в его сторону, покачиваясь, ощупывает воздух, словно колеблясь и что-то прикидывая. Неужели Черный Слепец учуял его ярость и досаду и вот-вот вцепится в него?!..

Конан изо всех сил пытался обрести спокойствие. Выстроить себе непробиваемый щит из невозмутимости и веселья. О Кром, как это сделать?! Оставаться спокойным и холодным вблизи этой твари?.. Летучий пузырь посмеялся над ним…

«Пусть лопнут демоны… ха-ха!.. и веселы вполне… и моем наши сапоги… в отличнейшем вине!..»

Темный отросток с телом мужчины подтянулся к самому глазу. Нет, то действительно был не глаз, а пасть! – потому что несчастный полетел головой вперед в малиновое жерло, пошире распахнувшееся, чтобы принять его. Туша Черного Слепца заколебалась, судорога удовольствия прошла по ней сверху вниз, словно волна по поверхности темного озера. Почти сразу же тело мужчины вылетело обратно и шлепнулось на землю у подножья клубящейся тьмы. Малиновая глотка выплюнула его!

Человек был жив. Он пошевелил рукой, затем медленно приподнялся. На лице его, обращенном к киммерийцу, больше не было ужаса и тоски. Глаза его смотрели со странным, жадным и беспокойным выражением. В его движениях была озабоченность, захваченность одной целью. Если бы Конан не знал, каким путем живой человек превращается в исчадье, он решил бы, что Черный Слепец просто передумал пожирать своего пленника и милостиво даровал ему жизнь… Пошатываясь, не сводя глаз с киммерийца, мужчина двинулся к нему.

Между тем, то же самое черное щупальце уже тянулось, извиваясь и подрагивая от вожделения, к женщине. Она сидела дальше, на полпути к серым скалам, вжавшись всем телом в землю, словно надеясь слиться с ней и стать совсем незаметной…

Отросток, нацеленный на Конана, медленно и неуверенно, ощупывая землю на своем пути, пополз в его сторону.

– Вынюхал все-таки, пузатый выродок… – пробормотал киммериец.

Страха он не чувствовал, но вот как быть с отвращением, с отчаянной досадой, что удары его не достигают цели?..

Бонго, замерший у его ног, глухо зарычал. Он оглянулся на Конана, переступил с лапы на лапу и напрягся, как готовая сорваться с тетивы стрела.

– Подожди, немного еще подожди, Бонго, – тихо попросил его киммериец.

Но волк больше не мог ждать. Еще раз оглянувшись на Конана, он вылетел вперед и в три прыжка очутился напротив темной громады. Четвертым прыжком – сильным, высоким, длинным – он врезался в малиновое жерло, в жадный тоннель глотки и растворился в нем.

Киммериец с замиранием сердца ждал, что вот-вот выплюнутое тело Бонго шлепнется о землю. И он зашевелится, поднимется на лапы и… Но представить дальнейшее он был не в силах. Текли грохочущие, растянутые в бесконечность мгновения, но волк не появлялся. Значит, он жив. Значит, он ждет его.

Черное щупальце извивалось уже в паре локтей от его ног. Конан коснулся прохладной рукояти меча, шагнув вперед и запел во весь голос, перевирая и слова, и мотив:

 
– Швыряем золото, как сор, и веселы вполне!
И моем наши сапоги в отличнейшем вине!..
 

Самое трудное было – нагнуть голову и нырнуть в пылающий лаз. Все равно что броситься в раскаленный кузнечный горн. Но он сделал это. Возле самой багровой глотки он почувствовал, как его затягивает внутрь сильным порывом палящего ветра. Поэтому ему оставалось лишь слегка оттолкнуться ногами…

Когда он летел головой вперед по светящейся пульсирующей норе, его охватило настоящее веселье. Жара была страшной, но все-таки не смертельной, не опаляющей. Красное и оранжевое свечение со всех сторон возбуждало, горячило кровь. Упав со всего размаха во что-то мягкое и пружинящее, словно живая плоть, киммериец громко расхохотался.

Лишь только он поднялся, чей-то влажный нос ткнулся ему в ладонь, и Конан радостно потрепал зверя по густому загривку.

– Бонго, дружище! Клянусь Кромом, здесь совсем не плохо! Мне даже нравится, а тебе? Я думал, что сгорю заживо, но здесь всего лишь тепло! «Пусть лопнут демоны морей, пусть лопнут все враги!..»

На дне чрева было темновато, лишь над головой перекатывались багровые всполохи. Вспомнив про живой огонь, Конан нашарил его на груди и вытащил. Как ни странно, огонек здесь горел не оранжевым и не алым, но ярко-голубым светом. Этот чистый пронзительный свет что-то напоминал ему. Что же… ах да, такие глаза были у Владыки Стихий. Во всяком случае, в тот раз, когда он смотрел на него, отвлекая на себя внимание Серых Стрелков… Голубой огонь… Помнится, Шумри рассказывал, что видел, как у Конана в груди горело такое же голубое, ничем не колеблемое пламя. Алмена сказала, что оно есть у всех, но не у всех его можно увидеть…

В левой руке киммериец сжимал огонек, испускающий вокруг себя сферу жемчужного света, правой же вытащил меч. Правда, после нескольких взмахов он понял, что оружие его здесь так же бесполезно, как и при попытке отсечь щупальце. Упругая плоть под ногами принимала в себя удары, но не рассекалась, не сочилась кровью. С таким же успехом он мог бы разить океанскую воду… Тем не менее, Конан продолжал поигрывать клинком, подстегивая свою веселую ярость.

 
Когда багровая вода заплещет у бортов,
от схватки нашей пьян Нергал и хлещет жадно кровь!..
 

Нет, Шестилик неверно сказал ему: яростных не сможет проглотить Черный Слепец! Только ярость должна быть веселой. Не угрюмая злоба, не гнев сквозь стиснутые зубы, не застилающая взор мстительность. Весело, вдохновенно и яростно!..

– Клянусь Кромом, Бонго! Мы должны найти в этом жарком брюхе его смерть! Она должна быть где-то здесь, должна, должна!..

Конан не представлял, как может выглядеть смерть Черного Слепца. Об этом не говорили ему ни Алмена, ни Шестилик. Но он чувствовал, что должен разыскать в этом душном мраке средоточие его сил, главный жизненный центр. Может быть, это сердце, дважды за луну сотрясающее землю, может быть, это злобный мозг?..

Перестав петь и остановившись, чтобы оглядеться, киммериец вдруг услышал шелестящие со всех сторон сотни, тысячи людских голосов. Они напоминали шорох осенних листьев, гонимых ветром, завывание вьюги в трубе, шум дождя, но все-таки были живыми. Мужские, женские, детские, плачущие, рокочущие, умоляющие, зовущие… Тысячи душ, проглоченных Черным Слепцом за два века, бились во тьме, рвались в невидимых путах.

От этого моря людского отчаянья у Конана заныло сердце. И в тот же миг он почувствовал, что все его тело словно охватили, сдавили жаркие упругие мускулы.

– Ага, ты думаешь, ты поймал меня на жалость? – выкрикнул он. – Рано радуешься! «Старик Нергал нам бури шлет, чтоб пуще рассмешить!..»

Но жгучие мускулы не отпускали. Стало трудно дышать, с большим усилием он смог приподнять руку…

– Бонго!.. – прохрипел киммериец. – Помоги!..

Но Бонго не нужно было просить. Почувствовав грозящую Конану опасность, он уже носился вокруг него с горящими в темноте глазами, разрывая своим сильным и стремительным телом то невидимое, что стягивало и душило киммерийца.

Дышать стало легче. Конан снова пошел вперед, но теперь ему казалось, что он пробивается сквозь напор урагана или толщу океанской воды.

«…Нергал… заплещет… жадно кровь…»

Бодрые слова песенки словно вязли в его мозгу, путались, склеивались одно с другим. Конан встряхивал головой, пытался петь громко и четко, но песня превращалась в неясное бормотанье, бурчание, шорох. Ему казалось, что он уже несколько дней блуждает в багровом, давящем со всех сторон сумраке…

Но вот наконец он заметил впереди что-то необычное. С трудом волоча ноги, Конан добрел, почти дополз до большого, тускло светящегося малиновым кристалла со множеством граней. Размером он был почти с киммерийца и по виду напоминал гигантский, хорошо отшлифованный гранат или рубин. По гладкой поверхности граней змеились не то черные узоры, не то письмена на неведомом киммерийцу языке.

С трудом приподняв руку, киммериец прикоснулся к Одной из граней живым огнем, и тут же раздалось шипение, повалил едкий дым и по камню прошла трещина, напоминающая кровоточащую царапину. Невидимые мускулы вокруг него сдавили еще сильнее, так что он едва не потерял сознание.

– Бонго… – прошептал он.

Но силы волка тоже были на исходе. Он уже не бежал, но полз, едва приподымая голову. Но глаза его – холодные, спокойные – были все те же. Он подполз к ногам Конана и попытался встать, чтобы принять часть давящей со всех сторон силы на свой хребет. Послышался хруст костей. Киммериец увидел, как тело зверя мягко рухнуло у его ног. Но он успел еще повернуть голову и посмотреть в лицо Конану. Что было в его взгляде? Киммериец не разобрал. Пот заливал ему лицо, а может быть, кровь, смешанная с потом…

…Бонго больше нет… Сам он тоже вот-вот отправится следом за верным своим волком. Вот и хорошо… Лишь бы перестало давить и сплющивать кости…

Конан снова и снова проводил голубым огоньком по поверхности малинового кристалла. Сеть трещин становилась все гуще. Камень должен был вот-вот расколоться. Но жизнь покидала киммерийца. Дышать было нечем. Руки перестали его слушаться, и живой огонь выпал из ослабевших пальцев. К счастью, он упал на кристалл и скользнул в одну из трещин. Чистое светло-голубое пламя засияло сквозь толщу багрового…

Кроме этой крохотной точки света, Конан уже ничего не различал. От грохота крови в голове стоял гул, грудная клетка трещала, как яичная скорлупа между двумя ладонями…

В последний миг убегающего сознания киммериец увидел перед собой лицо Алмены. Прохладное, нежное имя ее скользнуло в мозгу, как струйка воды к губам умирающего от жажды. АЛМЕНА…

Часть седьмая

Глава 1. Возвращение

Соленый морской ветер грубовато ласкал лицо. Резко кричали чайки. Пахло только что выброшенными на берег водорослями и сырым песком. Конан приоткрыл глаза и зажмурился от полуденного солнца, от зеленой полосы воды до самого горизонта, от перистых облаков.

В трех шагах от себя он увидел худую спину девочки, смотревшей на море. Почувствовав его взгляд, она обернулась.

Конан видел ее прежде только один раз, в поздних сумерках, и не успел как следует рассмотреть. Но она показалась ему беспечной и легкомысленной, как все дети ее возраста. Теперь же его удивило усталое и словно пригасшее выражение широко расставленных глаз.

– Проснулся? – спросила девочка. – Как твоя грудь? Не болит?..

Киммериец набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул. Ребра заныли, но не сильно.

– Не болит, – бодро ответил он. – Можно хоть сейчас – снова в объятия к Черному Слепцу. Обнимает он, надо сказать, жарко… А где Алмена?

– Алмены здесь нет, – ответила девочка.

Конан почувствовал жгучую волну обиды. Неужели не пожелала увидеться с ним, попрощаться, сказать пару слов напоследок?!.. И это после всего, что он для нее сделал. Впрочем, почему для нее? Не в меньшей степени и для себя тоже, и для всех остальных… Вот только… получилось ли у него?..

– Скажи мне, только честно, я хоть убил его? – спросил он с надеждой в голосе.

– Ты сделал очень много, – уклончиво ответила девочка. – Живой огонь почти полностью разрушил его сущность. Все души, которые он проглотил, все исчадья вновь стали людьми. Это очень много, доблестный киммериец.

Она назвала его так, как называла всегда Алмена – «доблестный киммериец», и от этого Конан почувствовал теплый толчок в сердце.

– Но я убил его самого, убил?.. – настойчиво переспросил он.

– Он покинул наш мир. Убрался прочь, как крыса, в которую швырнули ботинком. Теперь он очень долго будет восстанавливать себя, зализывать раны.

– Проклятье! Эта тварь осталась жива! Все было напрасно!!!

– Все было не напрасно. Я же сказала: он убрался от нас прочь. Все проглоченные им исчадья теперь снова люди. Жалко, что ты не мог этого видеть! – Она обернулась к нему, и желтые смешливые искры как прежде запрыгали в ее глазах. – Представляешь, бабушки, прабабушки и прапрабабушки кидались в объятия внучкам, которые были старше их!.. Подолгу расспрашивали, выясняли, кто есть кто. Танцевали, с ума сходили!..

– А этот выродок остался жив, – упрямо и зло повторил Конан. – Ты думаешь, меня утешает то, что теперь он будет губить кого-то очень далеко отсюда?

– Будет губить… – задумчиво согласилась девочка. – Но ведь ты еще сразишься с ним, если захочешь! Может быть, через тысячу лет доблестный киммериец Конан, варвар с Севера, встретится и сразится с ним. И победит! Ведь к тому времени ты вырастешь и станешь еще сильнее!

Конан не очень понял, что она имеет в виду, но мысль о том, что он еще встретится с Черным Слепцом и окажется более удачливым, показалась ему забавной. Он усмехнулся.

Короткое оживление сбежало с лица девочки. Снова оно погрузилось в тень. Конан вспомнил о волке, навсегда оставшемся в жарком давящем чреве. Вот отчего такая тоска и боль в детских глазах!

– Спасибо тебе, – тихо проговорил он. – Спасибо за Бонго. Он оказался верным и отважным другом. Он не зверь – он человек в звериной шкуре. Если бы не он, ничего бы у меня не вышло.

– Да, я знаю! – кивнула девочка. – Бонго умный и храбрый. Мне было хорошо с ним играть. А сейчас он играет с Алменой! Они бегают, догоняют друг друга, смеются…

– С Алменой? – непонимающе переспросил киммериец.

– Да-да! Им очень весело. Они там веселятся, резвятся, а я… я здесь одна, – голос ее задрожал от обиды и ревности.

– Ты хочешь сказать, что… Алмена умерла?

– Я хочу сказать, что она и Бонго теперь вместе, вот и все!

У Конана потемнело перед глазами. Зеленая полоса воды стала вдруг мутно-бурой. Небо придавило затылок, словно чугунная крышка гигантского котла.

Он уткнулся лицом в песок и стиснул зубы. Когда спазм мучительной тоски чуть ослабил хватку на его горле, он тихо попросил:

– Расскажи мне, как это случилось. Девочка долго молчала.

– Мы с Алменой следили за всем, что происходит с тобой, – неохотно начала она. – Вернее, я просто следила, помогала ей увидеть то, что без меня она бы не сумела увидеть, а Алмена… Алмена почти полностью соединила свою душу с твоей душой. Я не могу объяснить, как именно это бывает. Мало кто умеет это делать, но она могла… Я очень испугалась за нее и много ругалась с ней. Называла безумной и другими обидными словами, но она не слушала… Ты умирал. Черный Слепец убивал тебя. Но Алмена не захотела отдавать тебя смерти.

– Но почему же она сама, сама!.. – в отчаянии крикнул киммериец.

– Очень трудно было вырвать тебя из его лап. Черный Слепец очень большой. От боли он стал совсем неистовым. Нужно было много сил. Она отдала все, что у нее были, и на себя сил у нее не осталось.

Девочка замолчала.

Конан тоже молчал. Больше всего на свете ему хотелось не подниматься никогда больше. Все время лежать так, уткнувшись лицом в песок, зажмурив глаза, не вспоминая, не думая…

Конан не знал, сколько он пролежал так. Время остановилось.

Он очнулся оттого, что маленькая детская рука теребила его за плечо.

– Что тебе? – спросил он, поворачивая голову и открывая глаза.

Девочка что-то протягивала ему в ладошке. Присмотревшись, Конан увидел, что это был округлый золотистый кусок янтаря. Маленький жук с зеленым отливом надкрылий навечно застрял в нем.

– Ну и что же?.. – спросил киммериец.

Девочка сжала пальцы. Какое-то время она держала янтарь в кулаке, затем снова раскрыла ладонь. Янтарь расплавился, растекся у нее по коже. Жук зашевелил лапками. Взяв тоненький стебелек, девочка принялась осторожно помогать жуку выбираться из липкой прозрачной массы.

Конан смотрел, как оживший жук медленно пополз по ее ладони, затем по запястью, по загорелому худенькому предплечью…

– Куда же ты теперь собираешься отправиться? – спросила девочка, посадив жука на бледно-лиловое соцветие вереска.

Киммериец неопределенно пожал плечами.

– Кажется, ты хотел помочь своему приятелю, – напомнила она.

– Да, Шумри… – кивнул Конан. – Он влип в какую-то переделку и вряд ли выпутается без меня.

– Он выпутался, – сказала девочка. – Когда этот смешной чудак обиделся на меня из-за моей шутки, я решила, что он совсем скучный, совсем непутевый. Оказалось, это не так. Сейчас у него все хорошо.

Конан почувствовал растерянность и никому на свете ненужность. Куда же ему теперь, раз у Шумри все прекрасно? В Кеми, разрабатывать план ограбления пирамид? Возможно, когда-нибудь это занятие вновь покажется ему захватывающим и интересным, но только не сейчас.

Взглянув на его обескураженный вид, девочка тихонько рассмеялась.

– А разве нельзя навестить его просто так? Просто, чтобы взглянуть на счастливого человека?..

– Неплохая мысль, – согласился Конан, подумав. – Счастливый человек – довольно редкое зрелище.

Девочка неодобрительно нахмурилась, имея на этот счет свое мнение, но спорить не стала. Встряхнув спутанными волосами, она поднялась с песка.

– Надеюсь, у меня получится с первого раза, – сказала она с сомнением в голосе. – Тебе не придется скакать взад-вперед, как бедному твоему Шумри.

– Счастливому Шумри, – бездумно поправил Конан, подымаясь за ней следом.