Текст книги "Багровое око"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава 6. О вреде бессмертия

Налюбовавшись живым огнем, Конан завернул его в холщовый лоскут и повесил себе на грудь. Пламя, мгновенно прожегшее крепкую петлю, не тронуло ткань. Приятное щекочущее тепло напоминало о себе каждый миг. Казалось, оно чуть пульсировало, словно второе сердце.

Шестилик, оглядевший живой огонь всеми своими глазами (для этого ему пришлось повращаться вокруг своей оси), лишь только он скрылся за пазухой киммерийца, издал глубокий вздох. Но через мгновение он затрясся от смеха, колеблясь и подергиваясь в воздухе.

– Что с тобой? – покосился на него Конан.

– Ты опять… ха-ха-ха-ха!.. опять умудрился влипнуть! Ведь тебя же предупреждали! Два раза… за два дня… ха-ха-ха!.. попасться в лапы к исчадьям!..

– Ах, меня предупреждали? – вскипел киммериец. – Не ты ли говорил, что исчадья всегда о чем-нибудь просят? Так вот она – да будет тебе известно – ни о чем меня не просила!

– Просить… ха-ха-ха!.. можно не только словами! Есть еще язык глаз, язык жестов, о самоуверенный и безмозглый чужеземец!

– Я знаю это не хуже тебя, напыщенный рыбий пузырь! Но она жила в селении, в собственном доме!..

– Значит, она была начинающим исчадьем, только и всего! Ее соседи еще не разобрались, кем она стала. Может быть, ты и был ее самой первой жертвой, ха-ха-ха-ха!.. То-то она никак не хотела с тобой расставаться!

«Смейся, смейся! – мстительно подумал киммериец. – Смех – это даже к лучшему. Трясясь от хохота, трудно быть внимательным и осторожным».

Конан незаметно вытащил из дорожного мешка свою ловчую сеть и расправил ее за спиной. Улучив момент, когда трясущийся шар был на высоте его плеча, он быстро набросил ее на лопающиеся от смеха щеки. Шестилик забился в путах, как огромная рыба.

Киммериец перехватил сеть внизу и принялся обвязывать ее веревкой, чтобы пленник не мог выскользнуть, но внезапно он почувствовал, что бьющийся и теплый шар обмяк в его руках. Румяно-розовая окраска щек сменилась сначала белизной, а потом оттенком серого камня. Глаза на всех лицах закрылись, кожа стала холодеть.

– Проклятье! – выругался Конан. – Не мог же он отдать концы!.. Это невероятно!

Он сбегал к озеру, принес воды, хорошенько окатил помертвелые лица. Радостное, удивленное, гневное, испуганное… – все они были теперь неподвижными и серыми, как каменные маски. На всех застыло одно и то же выражение – горькой обиды и обреченной тоски.

Бонго лизал его, упирался носом, мягко трепал из стороны в сторону, прихватив зубами за ухо. Наконец – к великому облегчению Конана! – серые веки дрогнули, приоткрылся сначала один глаз, за ним все остальные, и Шестилик слабо шевельнул губами, словно ему не хватало воздуха.

– Зачем… зачем ты?.. – прошептал он.

– Откуда же я знал?! – сердито воскликнул киммериец, скрывая радость и облегчение. – Ну и сюрпризики ты мне преподносишь! Клянусь Кромом, я не хотел тебе ничего плохого! Ты то и дело уносишься в небеса, не договорив самых важных вещей. Я только хотел, чтобы ты побыл возле меня, помог своими советами. Недолго, совсем недолго! Мне нужно лишь встретиться с Багровым Оком и прикончить его. Для этого я и пришел сюда.

– Багровое Око… – прошептал Шестилик. – Черный Слепец… невозможно… безумно… Ты убил меня… убил… убил…

– Ерунда! Ты поправишься! Смешно умирать оттого, что на голову тебе набросили сетку.

– Ты не понимаешь… Я не смогу больше взлететь…

– Еще как взлетишь!

– Я буду валяться в траве… любой зверь найдет и растерзает меня… – шелестел несчастный шар.

– Я не брошу тебя! Буду носить с собой, пока ты не оклемаешься и не наберешься сил. Ты только подавай мне в нужный момент дельные советы, и с тобой не случится ничего дурного.

Шестилик еще долго вздыхал, стонал и шелестел, закатывая глаза и страдальчески морща губы. Но серый оттенок его кожи стал чуть более живым и розовым.

Конан тем временем приспособил злосчастный силок за своей спиной так, чтобы обессилевший шар мог расположиться в нем с наибольшими удобствами.

– Я думаю, что от твоего вида все исчадья мигом разбегутся с моего пути, – сказал он, осторожно пристраивая шар за плечами. – В любом случае, я надеюсь, ты вовремя шепнешь мне на ухо, кому стоит, а кому не стоит подавать руку, переводя через ручей. Главное же – с красотками! Ты уж проследи, чтобы я не ошибся. Иначе всю жизнь меня будет прошибать холодный пот от каждого ласкового и призывного взгляда!.. Клянусь Кромом, третье липучее создание я уже не вынесу…

Конан, видевший с высоты, как, в сущности, невелик остров, рассчитывал добраться до логова Багрового Ока за полдня или даже меньше. Но планы его расстроил Шестилик, неожиданно оказавшийся очень тяжелым. То ли мстительный шар обладал способностью увеличивать свой вес, совсем как пленительное исчадье, то ли беспросветная тоска сделала его прыгучее и порхающее тело чугунным – как бы то ни было, вскоре веревки силка натерли Конану плечи. Не пройдя и половины намеченного, он вынужден был опустить свою ношу на землю и устало присесть рядом. Шестилик был по-прежнему бледным, с надрывной тоской и пронзительной жалостью к себе самому в глазах. Сеть розоватых полос от врезавшихся веревок пересекала его кожу во всех направлениях, придавая сходство с раскрашенным детским мячом.

– Если ты не перестанешь тянуть меня вниз, я брошу тебя прямо здесь, – угрюмо пообещал ему киммериец.

– Бросай, – равнодушно откликнулся шар. – Мне все равно.

Впрочем, когда Конан разжег костер, чтобы поджарить пару крупных птиц, принесенных в зубах Бонго, настроение его изменилось. Покрывшись малиновыми и синими пятнами, Шестилик взволнованно завозился в сетке.

– Это огонь! Это огонь!

– Конечно, огонь! Что же это еще может быть?..

– Но это не живой огонь! Это огонь-разрушитель! От него все погибнет вокруг!.. – лепетал шар, перекатываясь с лица на лицо.

– Неужто? – усмехнулся Конан. – А я-то надеялся поджарить на нем двух аппетитных пташек. Одну, кстати, могу уступить тебе.

– Я же говорил – я не нуждаюсь в пище! Свобода, одна свобода питает меня! Она – воздух мой, свет, еда и питье… Свобода… – Бормотанье его сорвалось в глухие и короткие рыданья, похожие на кошачий кашель.

– Клянусь богами вашего дурацкого острова, твое нытье изрядно утомило меня! – прикрикнул на него Конан. – Я ведь могу и не выдержать и отдать тебя в пищу огню, которого ты так боишься! Ну, не трясись, не трясись, я пошутил, – добавил он поспешно, заметив, что от его угрозы и без того еле живой шар чуть не лишился чувств от ужаса. – Если не хочешь есть, я не настаиваю, но, по крайней мере, поговори со мной! Давно у меня чешется язык задать тебе один простенький вопроси кто ты есть? Сколько живу, впервые вижу такое… – Он неопределенно помахал в воздухе ладонью, не найдя слов, которые не слишком обидели бы чрезмерно ранимое создание.

– Кто я? – меланхолично откликнулся шар. – О, кто я? Мне и самому чрезвычайно интересен ответ на этот вопрос.

– Ты что, хочешь сказать, что не знаешь, откуда ты взялся и кто твои родители? – удивился киммериец, знавший своих предков вплоть до пятого колена.

– Не знаю! Вернее, не помню, – бледно-серый шар был воплощенная печаль и отрешенность. – Если бы я помнил все, что случалось со мной за многие тысячелетия, я не смог бы жить. Я не смог бы летать, потому что груз памяти пригибал бы меня к земле. Я не смог бы удивляться новому, так как ничего нового в мире для меня не существовало бы…

– Ты живешь много тысячелетий? – недоверчиво переспросил Конан.

Шестилик покивал, скорбно опустив веки, словно солидный возраст был горькой и трагической несправедливостью его судьбы.

– Я живу очень долго. Точно сказать не могу, не помню. Раз в несколько сотен лет я сам добровольно лишаю себя памяти. Для этого я бросаюсь с большой высоты в океанские волны. Ударившись о воду, нельзя разбиться насмерть, я только теряю ненадолго сознание. Все прожитое при этом стирается из памяти, словно буквы, написанные на песке палкой. Остается очень немногое: смутное знание, что свобода – самое ценное, самое главное, самое насущное, что есть у меня. Да еще – что когда-нибудь, когда опыт прожитых лет станет пригибать меня к земле и мешать полету, нужно броситься с высоты в океан и начать жить заново.

– Значит, тебя можно назвать бессмертным? – спросил Конан.

– О нет, я смертен – вздохнул шар. – Тысячи раз я мог бы лишиться жизни, если бы не был столь осторожен. Осторожность, мудрость, сообразительность – вот то, что позволяет мне жить так долго. Но в каком-то смысле ты прав: по сравнению с вами, людьми, меня можно назвать бессмертным.

– Бессмертным – да, но вот мудрым я бы тебя никак не назвал! – засмеялся киммериец. – Что это за мудрость, от которой нужно избавляться, как от ненужного груза, каждые несколько сотен лет? Которую нужно смывать с себя, словно грязь, выбрасывать, словно отходы кишечника?..

– Что ж, во всем есть свои вредные стороны. Даже в бессмертии, – философски заметил Шестилик.

– А давно ты шлепался об воду в последний раз? – поинтересовался киммериец.

– О, всего лишь триста лет назад! Так что я еще достаточно молод.

– Значит, ты помнишь, как появился здесь тот, кого называют Багровым Оком?

– О, да! Как будто бы это было вчера. Мне было лет сто с небольшим, когда на наш остров неведомо откуда свалилась эта напасть. Я помню, очень отчетливо помню… Это произошло ночью. Была очень душная ночь. Не хватало воздуха ни людям, ни животным, ни птицам. Все задыхались, царапали щеки и груди ногтями, падали ниц и ели землю… Молили богов, чтобы те послали им легкую смерть, но не мучили так. У некоторых не выдерживали сердца, разрывались… К рассвету стало легче, а утро, как сперва показалось, наступило вполне обычное. Но это казалось недолго. В воздухе было что-то не то, цвет неба неуловимо изменился. Затем стали происходить странные природные явления, которых никогда прежде здесь не бывало. Затем стали пропадать люди. Как правило, это были те, кто по делу, либо гуляя, заходили за зубцы серых скал в центре острова. Спустя какое-то время пропавшие возвращались, но… лучше бы они пропадали насовсем. Возвратившиеся не были уже людьми, хотя это тоже заметили не сразу. Позднее их стали называть исчадьями. Они уводили за собой новые жертвы, и те превращались в новых исчадий, и так без конца. Прежде жители острова не знали особых забот. Земля давала по три урожая в год, никакие враги не грозили извне, так как ближайшие острова и материки очень далеко в океане. Можно было жить в довольстве и благоденствии, не затрачивая большого труда. Мужья ленились пахать, жены ленились рожать. В семье обычно было по два, редко когда по три ребенка… Теперь же женщины стали рожать каждый год – в отчаянье, в страхе. Они не знали, сколько из их детей доживут – не до старости, но хотя бы до зрелых лет, а сколько – станут бездушными и бессмертными рабами Черного Слепца. Надо сказать, если бы Черный Слепец захотел, он давно уже проглотил бы, превратил в исчадья все население острова, ибо оно не особенно велико. Но отчего-то он ограничивает себя…

– Ограничивает! Как бы не так! – зло усмехнулся киммериец. – Просто ваш жалкий остров – только место, где он залег, где пристроил свое ненасытное брюхо. Дань же он собирает, тащит в свою утробу со всего света. Не знаю, правда, как это у него получается…

– Может быть, может быть, – рассеянно покивал Шестилик. – Но как бы то ни было, те, кому довелось увидеть его и остаться в живых, – а их было немного, совсем немного, и все они недолго прожили после этого… – так вот, это они дали ему те имена, которыми его называют доныне: Черный Слепец, Багровое Око, Гибельный гость…

– Пожиратель Миров, – добавил Конан.

– Такого имени я не слышал, но очень возможно… Ты говоришь, он собирает дань со всего света?.. Тогда понятно, отчего раза два или на острове появлялись могучие чужеземные рыцари и пытались в честной битве победить Черного Слепца. О, они были непохожи на тебя, чужеземец! – Шестилик покосился на Конана, скривив угол самого тонкого и презрительного из своих ртов. – Они были настоящие рыцари! Благородные, гордые и отважные! В блестящих серебряных доспехах, со щитами, украшенными древними гербами, на сильных и холеных конях… Они приплывали на кораблях, с оруженосцами и слугами, а не возникали прямо из воздуха, как ты, в компании с сомнительным зверем… В своих странах они были прославленными героями!

– И что же случилось с этими могучими, благородными разукрашенными рыцарями? – спросил Конан с легкой усмешкой.

– О, их судьба была печальной! Все они погибли мучительной смертью – ведь Черный Слепец не убивает просто так, но обязательно долго мучает… Видимо, эти редкие смельчаки досаждали ему – хоть он и расправлялся с ними с необычайной легкостью! – потому что вскоре у него появилась надежная охрана из Серых Стрелков, и подойти к логову Черного Слепца стало невозможно.

– А сам-то ты видел его? – полюбопытствовал киммериец.

– Я?! – Шестилик даже подпрыгнул в сетке, забыв про свою томность и слабость. – Я еще не лишился рассудка! Память свою я теряю раз в несколько сотен лет, но рассудок мой, хвала Митре, всегда при мне. В отличие от некоторых чрезмерно самонадеянных чужеземцев!

– Это ты обо мне? – спросил Конан. – По-твоему, я лишен рассудка?

– Только лишенный рассудка может надеяться одолеть Черного Слепца! – с ядовитой убежденностью воскликнул шар. – После того, как лучшие рыцари потерпели поражение! После того, как он создал себе лучшую в мире охрану, не смыкающую глаз ни днем, ни ночью! Что там одолеть – даже приблизиться к его логову, даже разглядеть его, хотя бы издали, невозможно! Серые Стрелки знают свое дело. Тебе наскучила твоя молодая жизнь – пусть! Дело твое! Возможно, она так пуста и бессмысленна, что поскорее закончить ее – благое дело. Но вот зачем ты походя, от скуки или от глупости, загубил еще и мою?! Ни волны, ни ветра, ни акулы, ни злые люди – никто никогда не покушался на мою жизнь, на мою свободу. Но вот неведомо откуда появляется грубый мужлан с диким зверем, с длинным мечом…

– Прекрати ныть! – прервал его, поморщившись, киммериец. – Никто тебя не загубил и, сдается мне, загубить тебя вообще невозможно. Ты так же вечен, как лунный диск в небесах, только шуму от тебя намного больше, а толку – меньше. Лучше расскажи-ка мне поподробнее об этих Серых Стрелках. Кто они?

– Исчадья, кто же еще?

– В таком случае, поподробнее об исчадьях. Хотя с двумя из них я познакомился более чем тесно, но все-таки полной ясности на их счет у меня еще нет.

– Все исчадья раньше были людьми, – забубнил шар, вздохнув, словно от глубокой усталости. – Телом они и сейчас люди. Души же их проглотил Черный Слепец. Они связаны с ним непостижимым образом, никто не знает как. Он наделяет своих рабов таинственной и нечеловеческой силой. Любая способность, которой они обладали при жизни, вырастает до огромных размеров. Серые Стрелки – его верная и неподкупная охрана. При жизни эти юноши отличались метким глазом, били влет уток и куропаток, охотились на шустрых сурков, Теперь они не подпускают к своему хозяину ни одно существо, которое движется: ни человека, ни птицу, ни ящерицу. Лишь исчадья вместе с их жертвами могут проходить между зубцами серых скал. Серые Стрелки, как и прочие рабы Черного Слепца – ни живы и ни мертвы, поэтому их невозможно убить. Ни мечи, ни стрелы, ни яд – над ними не властно ничего.

– В этом я уже убедился, – хмуро буркнул Конан. – Укус волчьих зубов для них все равно что щекотка… Но скажи, неужели за двести или сколько там лет ни у кого на вашем острове не возникло желания расправиться с этой незваной тварью? Чужеземные рыцари приезжали, сражались, погибали… ну, а сами-то вы? Наблюдали, схоронясь за заборами?.. Радовались что в глотку Черного Слепца полетит не свой, а приезжий незнакомец в серебряных доспехах?.. Разрази меня Кром! – Конан крепко выругался. – Мужчины здесь рождались, ну хотя бы изредка?! Не летучие головы, не дрожащее бабье – нормальные, крепкие парни? Есть у вас воины, или на вашу землю окончательно плюнули боги?!..

– Есть. Вернее, были, – Шестилик помолчал, словно погружаясь в очень давние и грустные воспоминания. – Много лет назад восемь самых отважных юношей острова собрались вместе. Они решили сообща попытать счастья и избавить всех от гибельного ига Черного Слепца. Люди несли им все самое лучшее, что у них было, – самые звонкие мечи, тугие доспехи, крепкие луки. Они собирались прорыть подземный ход под серыми скалами и выйти прямо к логову, минуя Стрелков. О, это были лучшие юноши, замечательные юноши! Ныне живущие почти совсем забыли о них. Нынешние только вздрагивают, только глубже зарываются в свои норы…

– Они были побеждены? – спросил Конан.

– По-видимому, да. Они не вернулись, и никто не знает, каков был их конец. Хорошо, если погибли, но скорее всего – пополнили собой ряды Серых Стрелков… Из тебя, чужеземец, тоже выйдет отличный Серый Стрелок. Сдается мне, глаз у тебя меткий и рука тяжелая. Может быть, ты даже станешь командиром Серых Стрелков…

– Прекрати! – рявкнул киммериец. – Рука у меня тяжелая, это верно! Ты убедишься в этом на своей шкуре, если будешь продолжать в том же роде!

Шестилик обиженно смолк. Больше Конану не удалось его разговорить, как он ни пытался. На все вопросы он лишь шептал еле слышно, ссылаясь на слабость и предсмертное состояние. Конан почел за лучшее прекратить беседу и хорошо выспаться, что было кстати, учитывая бессонную ночь и сытный обед. Велев Бонго как следует присматривать за шаром и не верить его полуобоморочному виду и закатившимся глазам, он развалился у гаснущих углей.

Волк, свернувшись клубком, задремал тоже. Он устроился так, чтобы кончиком хвоста касаться замершего в сети Шестилика, и на каждое движение последнего приоткрывал настороженный желтый глаз.

Глава 7. Серые Стрелки

Конан проснулся на закате. Быстро собравшись, забросив за плечи сеть с летучим шаром, он двинулся в путь. Отдохнувший Бонго заскользил по тропинке впереди него, поворачивая чуткую морду на каждый шорох.

То ли жизненные силы постепенно возвращались к Шестилику, то ли на него благоприятно подействовал долгий разговор, но он не был больше неподъемным чугунным ядром, а казался по весу не больше детского мяча. Он даже чуть подпрыгивал в сетке, щекоча киммерийцу лопатки то одним, то другим своим носом. Конан отметил про себя, что утраченная было способность летать вот-вот вернется к его ветреному приятелю, в связи с чем необходимо ни на миг не спускать с него глаз.

Когда стемнело, Шестилик вежливо осведомился, скоро ли они остановятся на ночлег.

– Не знаю, как ты, а я выспался, – бросил через плечо киммериец. – Отдыхать будем у логова врага.

– Безумец! Ты хочешь идти прямо к нему?! – в ужасе заверещал шар.

– Я думаю, мимо твоих хваленых Стрелков легче проскользнуть ночью, чем днем.

– О, безрассудный! Зрение у них не хуже кошачьего, к тому же наши ночи светлы даже в новолуние! Одумайся, пока не поздно!..

Но Конан лишь упрямо покачал головой. От ужаса Шестилик стал вновь наливаться тяжестью. Раздосадованный киммериец едва сдерживался, чтобы не сбросить со всего размаха сеть на землю и навсегда распрощаться с донельзя трусливым и высокомерным существом. Но приходилось смирять раздражение: вряд ли ему удастся найти здесь другого толкового советчика, идти же вслепую, наугад – глупо.

При свете растущей луны и многочисленных звезд тропинка четко вырисовывалась под ногами. Бонго трусил все так же спокойно и бодро, густая шерсть его отливала звездным серебром. Лес, по которому они шли, становился все реже и реже, деревья все чаще перемежались широколиственными кустами. Наконец последние деревья кончились, и впереди показался широкий луг, на противоположном краю которого вздымались к небу зубцы угрюмых скал.

– Я не пойду дальше! Отпусти меня здесь! – Шестилик заметался за спиной Конана с такой силой, что едва не порвал веревки. – Хватит и двоих самоубийц! Хватит двух свеженьких исчадий! Я не желаю быть третьим!..

Конан опустил сеть с шаром на землю.

– Помнится, ты говорил, что любой зверь разыщет тебя в траве и растерзает, – с усмешкой заметил он.

– Пусть лучше зверь! Пусть свора зверей, но только не стрелы Серых Стрелков! К то же, хищных зверей крупнее кошки на острове давно уже не водится! Вернее, не водилось до тех пор, пока ты не привел сюда своего волка!.. Оставь меня, безумец! Я не пойду на верную гибель!

Конан внимательно рассмотрел простиравшийся впереди них луг и скалы. Ни одного движения не было заметно ни в высокой траве, ни среди нагромождения острых камней. Стояла полная тишина, не нарушаемая даже птицами и насекомыми. Тишина была определенно зловещей.

– Так ты говоришь, ночью они стреляют не хуже, чем днем? – спросил киммериец, хмурясь, так как не представлял, как ему следует поступить дальше.

– О, можешь проверить! – с готовностью отозвался крутящийся в траве шар. – Вышли вперед своего волка, и ты увидишь, как через мгновение из волка он превратится в ежа! Давай, давай! Прикажи ему выбежать из-под прикрытия деревьев!

Конан покосился на Бонго. Нет, рисковать преданным и умным животным он не будет, как бы ни подзадоривал его насмерть перепуганный мыльный пузырь. Но проверка необходима. Только вот кого – или что – послать на лужайку, под призрачный свет луны?..

– А в птиц они тоже стреляют? – спросил он у Шестилика, пытающегося перегрызть веревки своей сети всеми имеющимися у него зубами.

– Я же сказал! – раздраженно откликнулся тот. – И в птиц, и в ящериц, и в бабочек! Проверь, проверь! Выпусти своего волка!..

Киммериец, нагнувшись, потрогал рукой землю в нескольких местах под ногами и, найдя пласт влажной глины, вылепил шар величиной с крупное яблоко. Хорошо размахнувшись, он кинул его в направлении скал. Спустя мгновение раздался тонкий свист, и шар прямо в воздухе Действительно превратился в некое подобие ежа – множество очень тонких стрел впились в переднюю его половину. Почти тут же он рассыпался и глиняной трухой упал на землю.

Зрелище впечатляло. Конан, умевший ценить чужое воинское искусство, на миг проникся к невидимым стрелкам уважением. Впрочем, он тут же вспомнил, что в обмен на свою поразительную меткость все они стали бездушными рабами Багрового Ока.

– Неплохо… – протянул он. – А отчего у них такие тонкие стрелы? Больше похоже на вязальную спицу, чем на стрелу.

– Зато от них не спасает никакая броня! – ответил Шестилик. В голосе его звучало что-то вроде гордости. – Будь ты закован в железо с головы до пяток, стрела все равно найдет тебя. Вопьется в прорезь для глаза – и не одна, а с десяток!

– Положим, в прорези для глаз можно вставить прозрачные кристаллы горного хрусталя, – заметил Конан. – Но мне это не подойдет в любом случае: терпеть не могу, когда со всех сторон обвешан гремящими железками! Ни размахнуться как следует, ни увернуться вовремя!..

Киммериец поднял с земли сеть, которую Шестилику не удалось перегрызть, несмотря на все старания, и шар вновь закачался за его плечами.

– И куда же ты теперь, отважный воитель? – ехидно поинтересовался Шестилик.

– Мимо Серых Стрелков можно пройти лишь в обнимку с исчадьем, верно? Мне отчего-то не хочется в третий раз ощутить на себе их ласковые прикосновения. Значит, остается единственный выход – найти тот подземный ход, который вырыли когда-то ваши восемь воинов. Я сильно подозреваю, что тебе известно, где он находится!

Шестилик промямлил что-то неразборчивое.

– Для тебя же будет лучше поскорее привести меня туда, – добавил Конан, согнув за спиной руку и щелкнув первый попавшийся ему нос.

– Если я приведу тебя к подземному ходу, ты отпустишь меня? – сопроводив щелчок недовольным писком, спросил шар.

– Я отпущу тебя, когда ты станешь полностью для меня бесполезным! – сурово отрезал киммериец. – Но если в поисках подземного хода я потрачу много времени, настроение мое может испортиться. И тогда я не поручусь, что ты не полетишь в сторону Серых Стрелков, как только что туда полетел глиняный шарик.

Шестилик долго кряхтел и ворочался, принимая решение. Наконец произнес тихим голосом, в котором слышалась скорбная покорность судьбе:

– Что ж, я приведу тебя к подземному ходу… Мало кто знает, где он находится, и я один из немногих, твоя догадка верна. Злая и жестокая звезда связала нить моей судьбы с твоей тупой и беспощадной поступью! Погибельная моя звезда… Что ж, безрассудный чужеземец, идем! Я буду указывать тебе путь.

Если бы не Шестилик, Конан никогда не нашел бы подземного хода, так искусно был он спрятан в густых зарослях колючих кустов, цепляющихся корнями за склон невысокого глинистого холма. Поскольку рыли его целых восемь крепких молодых мужчин, был он довольно широким. Ползти пришлось лишь в самом начале, затем можно было выпрямиться и идти, лишь слегка пригнувшись. Пройдя какое-то время в кромешной тьме, киммериец вспомнил о живом огне, хранящемся у него на груди. Как ни мал был его трепещущий язычок, его света хватало, чтобы видеть и земляные стены со свисающими плетями корней, и своих двух спутников.

Чтобы легче было идти, Конан высвободил Шестилика из сети и пустил впереди себя. Тот подскакивал, словно мячик, отталкиваясь то от земляного пола, то от стен. В свете живого огня щеки его и лбы казались вытесанными из синеватого известняка; прыжки же напоминали крупную дрожь, с которой он не в силах справиться… Бонго, как всегда невозмутимый и в меру любопытный, трусил замыкающим, ловя чутким носом сырые подземные запахи.

Когда, по расчетам Конана, им пора было бы приблизиться к основанию серых скал, подземный ход резко оборвался. Груда каменных обломков преграждала им путь.

– Все ясно, – заключил Шестилик после недолгого осмотра, потыкавшись носами в щели между камней. – Битвы с Черным Слепцом так и не произошло. Восемь лучших и храбрейших юношей прошлого века он уничтожил в один миг, сам не заметив этого.

– Объяснись попонятнее, – буркнул киммериец, пытаясь откатить ногой камень в основании груды.

– Черный Слепец совсем не похож на человека, но сердце у него есть. Когда оно бьется – дрожит земля, рушатся скалы, огромная волна уходит в океан от берегов острова, – сказал Шестилик. – Это странно, но в самом начале, как только он появился здесь, сердце его не билось вовсе. Позднее были отдельные редкие удары; они происходили через неравные промежутки времени и предугадать, когда случится следующий, было невозможно. И только в последние несколько десятков лет сердце его стало биться равномерно, как и полагается этому органу. Два удара в течение одной лупы. Если бы восемь отважных воинов жили сейчас, они смогли бы выбрать безопасное время для рытья хода, но тогда… Тогда неизвестно было, когда затрещит земля и обрушатся скалы в очередной раз.

– Ты сказал, волна отходит от берегов острова? Что-то подобное я видел вчера, когда был там… наверху, – припомнил Конан.

– Да, – важно кивнул шар. – Именно тогда сердце его сократилось в очередной раз. Может быть, ты заметил, что местные жители строят свои жилища из веток, соломы, старого тряпья и прочей ерунды? Когда-то у всех на острове были добротные дома из камня или ракушечника. Но землетрясения с периодичностью дважды за луну приучили их бояться всего весомого и крепкого. Когда на головы рушится ворох веток или пучки соломы, нет риска особенно покалечиться, да и отстроить разрушенное жилище можно за полдня.

Бонго тем временем мордой и передними лапами разгребал завал из камней. Внезапно когти его царапнули о железо. Нагнувшись и отвалив в сторону несколько обломков, Конан вытащил тяжелый проржавевший заступ. Он отряхнул его от земли. Вместе с комками глины с рукояти заступа посыпалось вниз с легким костяным звоном то, что когда-то было пальцами крепкой мужской руки. Конан, не особенно склонный к сентиментальности, ощутил вдруг, как сперва сжалось, а затем забилось горячей его сердце. Он словно бы коснулся верной ладони неведомого друга или побратима, передающей ему пусть не меч, не копье… но все-таки оружие.

– Ты не зря трудился, брат. Ты не зря вгрызался в эти камни, – тихо произнес киммериец. – Благодаря тебе и братьям твоим, я дойду. Я дойду – и, клянусь всеми богами мира, Черному Слепцу не поздоровится!..

– О, трижды безрассудный, тупоголовый чужеземец! – завизжал вдруг Шестилик, крутясь вокруг своей оси. – «Черному Слепцу не поздоровится!» Тому, кто одним ударом своего сердца, даже не заметив того, даже не узнав о том, уничтожил восемь самых лучших, самых крепких и отважных воинов! Явился, видите ли, ты, великий и непобедимый, и ему не поздоровится!.. Он уже трепещет, он просто падает в обморок от страха!..

Летучий шар был на грани истерики. Конан уже поднял было ладонь, чтобы отвесить ему хорошую затрещину и тем самым привести в чувство, но его опередил Бонго. Зарычав, волк клацнул зубами и зацепил один из вертящихся перед ним носов. Шестилик тоненько взвизгнул в последний раз и затих.

– Ты мудро поступил, Бонго, – одобрил его киммериец. – Еще чуть-чуть, и я оглох бы от воплей.

Он взвесил в ладони заступ. Несмотря на слой ржавчины, инструмент был пригоден к работе. Конан внимательно, насколько позволял свет язычка живого огня, огляделся вокруг. Проход был завален не той породой, в которой он был прорыт до сих пор, но глыбами очень прочного серого камня. По всей видимости, восемь воинов дошли до подножия скал и уже здесь, совсем близко от своей цели, нашли гибель. Догадка Конана подтвердилась, когда он попытался поработать заступом в обход завала. Очень скоро железо зазвенело о камень, который не поддавался, но лишь рассыпал от каждого удара голубые и желтые искры. Исходя из этого, имело смысл рыть только в одном-единственном направлении – вверх.

Работать было тяжело. Приходилось зажмуриваться, чтобы мелкие камушки и песок, сыплющиеся на голову, не запорошили глаза. Бонго помогал как мог, отгребая лапами в сторону комья земли. Шестилик откатился на безопасное расстояние, где затих, не издавая ни звука.

Наконец, после одного из ударов заступом, вверху блеснул голубой ромб неба. Прямые лучи света упали на ступни киммерийца и запорошенные землей лапы волка. Конан оперся о заступ и перевел дыхание. Настал трудный и решающий момент. Киммериец отдавал себе отчет, что, оказавшись снаружи, он, скорее всего, очутится в двух шагах от многочисленных Серых Стрелков, затаившихся между камней, словно змеи со смертельно опасным ядом. Но иного выхода он не видел.

– Вот что, мыльный пузырь, – заговорил он после недолгого раздумья. – Пожалуй, я отпущу тебя. Вряд ли ты пригодишься мне дальше. Конечно, если бы можно было разить противника визгом и брызганьем слюней, ты был бы неоценимым союзником, но так… ты уж прости.