Текст книги "Багровое око"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5. Объяснение

Шумри был прав относительно причины мутно-бурых всполохов в душе Конана. Фруктовый пост изнурял его. Нет, он не становился слабее или болезненнее, сила по-прежнему бурлила в его мышцах, тело повиновалось не хуже, чем прежде. Но неудовлетворенная привычка к мясу подтачивала настроение, вползала в сны. В ночных видениях он поглощал в огромном количестве жареные бараньи ножки, телячьи почки под острым соусом, хрустящие на зубах крылья фазанов и куропаток… Проснувшись, он какое-то время еще вдыхал их запах и ощущал вкус на своем языке, отчего переход к бодрствованию сопровождался тяжелым вздохом.

Была и вторая причина, еще более важная. О ней также Шумри не мог не догадываться. Однажды ночью Конан решил для разнообразия поспать в гамаке. Плетеные сети висели довольно близко друг от друга, и каким-то образом ему удалось утянуть в свой сон немедийца, мирно посапывающего рядом. Утром киммериец стремглав бросился в прохладные воды озера, стремясь как можно скорее смыть из памяти ночную оргию, где было очень много голых женщин с масляно блестящими, бесстыдными телами и очень много мяса, вареного, жареного, печеного и сырого, наваленного горами на низких дубовых столах. Если бы Конан просто истосковался по женскому телу, это было бы не страшно. В своей жизни ему случалось переносить и более длительные периоды воздержания. Но нет, его влекло не к женщинам вообще, но к одной определенной женщине! И влекло не только телом. О, тело свое он сумел бы обуздать! Но как справиться с тем непонятным и неуловимым, что Алмена называет душой? Конан к своим двадцати семи годам неплохо изучил женщин. Без труда разбирал он язык их взглядов, будь это опытная кокетка, прикрывающая алчные губы веером, либо стыдливая тринадцатилетняя девственница. В женских глазах – что отличало их от глаз мужчин, детей, птиц и животных – всегда плескалась игра. Горела извечная искра, проскакивающая при сближении двух изначальных, не могущих жить друг без друга противников – мужчины и женщины. Игра принимала разные формы. Это мог быть вызов: «А ну-ка, покори меня! Посмотрим, сколько сил, ума и отваги ты на это затратишь!» Это мог быть откровенный, чувственный призыв (что, говоря по правде, лишало игру главной ее прелести): «Ко мне, ко мне, милый!» Наигранная надменность и холодность: «Никогда! Никогда! Скорее солнце свернет со своего пути, и луна скатится с небес!» Притворная робость: «Я так чиста и пуглива! Не надо! Даже взгляды ваши оскорбляют меня и оставляют на коже ожоги!» Совсем необязательно играющие дамы в конце игры поступались своим целомудрием. Чаще всего грехопадение происходило в воображении и занимало несколько мгновений. Верные и добропорядочные во мнении толпы жены лишь томно вздымали ресницы и наполняли нежной влагой уголки глаз: «Давай займемся любовью, но только на уровне взглядов, на уровне мимолетной мечты!..»

Совсем не играли в эти пленительно-однообразные игры лишь маленькие девочки и дряхлые старухи. Первые еще не осознали великой и хмельной тайны разделения полов; вторые уже наигрались за долгую жизнь и выдохлись.

Алмена по возрасту не принадлежала ни к тем, ни к другим. Правда, она давала понять, что лет ей довольно много, но Конану это было неважно. Она выглядела на двадцать пять-тридцать лет, и значит, была таковой. Значит, находилась в возрасте наиболее страстном, жаждущем любви и искушенном в любовных ласках. Но в глазах ее не было игры, не было пляшущей рыжей искры. Так могла бы смотреть семилетняя девочка, либо мудрая и добрая старуха, перевалившая за восьмой десяток.

На третий день жизни в зачарованном лесу (Конану казалось, что прошло, по крайней мере, пол-луны, хотя он так и не догадался об особых отношениях Алмены со временем) он наконец решил, что настала пора объясниться. В то время, как он подбирал в уме самые убедительные, сильные и яркие слова, Алмена, по обыкновению услышавшая то, что звучит в голове слишком громко, разыскала его первая.

– Ты хочешь сказать мне что-то важное для тебя, Конан? Я не ошиблась?

– Ты не ошиблась. Конечно, ты знаешь, ты слышишь все, что крутится у меня сейчас в голове. Но я все равно скажу тебе это вслух.

Конан помолчал, собираясь с силами. Его лицо было красным, напряженным и злым, словно он готовился объясниться в смертельной и застарелой ненависти.

– Слушай меня внимательно, Алмена. То, что я тебе сейчас скажу, я не говорил еще ни одной женщине. Хотя я не так уж молод, скоро мне исполнится тридцать, Только не перебивай меня!

Но Алмена и не думала перебивать. Она смотрела на киммерийца внимательно и просто, с чуть приметным сочувствием.

– Будь моей женой, Алмена! – выпалил Конан, решив начать с самого главного. Он тряхнул волосами, как конь, распаленный битвой. – В моей жизни было немало женщин, не буду скрывать, но ни к одной не влекло меня так, как к тебе. Я делаю тебе предложение. Я – Конан-варвар, дикий киммерийский жеребец, вор, пират, командир наемников. Но если и впрямь эта книга не врет, а ведь это твои слова, что написанное здесь нельзя ни изменить, ни переписать заново, – тогда предложение тебе делает будущий Конан-полководец, Конан-вождь, может быть, даже Конан-король! Подожди, не отвечай мне! – крикнул он, заметив, что Алмена хочет ему что-то сказать. – Когда я закончу, будешь говорить ты. Пока я еще не все сказал. Ты можешь мне возразить, что сейчас я безродный бродяга, а не вождь или полководец. Всю мою собственность составляют лишь меч да лук со стрелами. Хорошо! Если ты дашь согласие стать моей, как только я взберусь на этот самый царский холм, – он вновь помахал раскрытой ладонью, – я взберусь на него очень быстро, можешь быть уверена! Я взлечу на него, цепляясь зубами и ногтями, пробивая дорогу верным мечом! Тебе придется подождать совсем немного!..

Конан остановился, чтобы собраться с мыслями и словами, сделав Алмене знак рукой, что он еще будет говорить и это лишь маленькая передышка. Пот крупными каплями катился с его лба, хотя было совсем не жарко. Киммериец не был мастером длинных речей, а уж тем более, речей любовных! Он предпочел бы выдержать битву с пятью здоровенными воинами или втащить на вершину горы камень в два его веса, чем убеждать женщину в необходимости связать с ним свою судьбу.

Алмена слушала его тихо и внимательно, опустив веки, чтобы не смущать своим взглядом. Слабая улыбка теплилась на ее губах, но киммерийцу она показалась усмешкой.

– Не усмехайся же, не усмехайся! – воскликнул он почти с яростью. – Слушай меня внимательно! Я завоюю для тебя земли, много земель, намного прекрасней и богаче твоего леса! Ты будешь их полной владычицей. Но если вдруг ты не захочешь уходить отсюда, если это место дороже для тебя, чем все сокровища земли… Хорошо! Я и на это согласен. Ты видишь, тебе не придется ничем жертвовать ради меня. Живи здесь, вместе со своими ручьями, мхами и бабочками. Не буду скрывать, что сам я не смогу постоянно делить с тобой эту жизнь. Не смогу изо дня в день есть одни фрукты, качаться в гамаке и следить за письменами перистых облаков. Время от времени я буду покидать тебя, но каждый раз буду возвращаться! Я даже… – голос Конана на мгновение неуверенно дрогнул, – я даже обещаю хранить тебе верность во время своих отлучек. А знаешь, зачем я буду уходить? Я завоюю все окрестные земли, от истоков великого Стикса до Южного Океана! Джунгли с туземцами, саванны с диковинными зверями, пустыни, города на южном и западном побережье (если они там есть), древние развалины – все это будет твоим! Я построю тебе прекрасные дворцы, настоящие дворцы из слоновой кости, розового мрамора, нефрита и хрусталя. Десятки послушных рабов и рабынь будут исполнять каждое твое желание! Отборные войска будут хранить твой покой. Чего бы ты ни захотела – все будет у тебя, даже если для этого мне придется отправиться на другой край света или сразиться с дюжиной королей!

Конан замолчал. Никогда прежде не произносил он такой длинной и горячей речи. Грудь его вздымалась и опадала, как после долгого бега. Сердце ударяло в грудную клетку, как узник в бронзовую дверь темницы. С нетерпением ожидал он ответа прекрасной Алмены, но та медлила.

– Подумай, подумай, прекрасная госпожа. Но все же не молчи так долго!.. Клянусь Кромом, не каждый день доводится тебе слышать подобные предложения от проезжих мужчин!

Он вскочил и сделал несколько яростных кругов по поляне, не в силах выносить ожидания.

– Не сочти мой ответ за обиду, доблестный киммериец. Я благодарю тебя за все, что ты готов совершить ради меня. За все дары, которые ты хочешь положить к моим ногам. Я уже говорила тебе, что ты встретишь женщину, с которой прочно и надолго свяжешь свою судьбу. Но это будет не скоро – и это буду не я.

– Но почему же?! – Конан едва не выругался, в последний момент прикусив язык. – Ты ждешь более богатого, более знатного? Ты думаешь, что когда-нибудь сюда, на край света, явится великий полководец, либо король в золотой парче, усыпанной рубинами, и позовет тебя в жены?..

Алмена улыбнулась.

– Не думаю, что усыпанный рубинами король сумеет залезть сюда по отвесной скале…

– Он не залезет! – заверил киммериец. – И никто не залезет, можешь мне поверить! Если только какой-нибудь демон не опустится сюда с небес. Вроде моего знакомого кутруба – громадной образины с крыльями размахом в семь локтей! Но я сомневаюсь, что он тебе понравится: питается он не оленями или зайцами, но только сладкой человеческой плотью. Разнеси меня Кром в клочья! Кого же ты ждешь, наконец?!

– Я никого не жду, – просто ответила Алмена.

– Не верю! Ты не стара, ты красива и полна сил! Ты не похожа на сумасшедших, иссохших, как скелеты, и трясущихся жриц бога Таписа, которые дают обеты целомудрия, чтобы им разрешили курить фимиам божеству с головой гиены. Ты не жрица, ты не отшельница! Я ни разу не видел, чтобы ты курила благовония, молилась или завывала, чего-либо выпрашивая у своего божества. Я знаю, я видел и жриц, и отшельниц. Не лги мне!

– Но я никогда не лгу, – сказала Алмена.

– Но сейчас ты кривишь душой. Ты ждешь кого-либо более достойного, чем я, ведь правда?.. Ты называешь меня «доблестный киммериец», но, видимо, я недостаточно доблестен в твоих глазах. Я не привык рассказывать о своих победах, но спроси у Шумри. Он придумал неплохие песенки о битвах, в которых я дрался и побеждал. Пока мы плыли сюда по Стиксу, он развлекал ими гребцов, и им нравилось! Впрочем, что я! Шумри может и приврать, чтобы вышло покрасивее. Не надо спрашивать немедийца. Проверь меня по-другому! Поручи мне какое-нибудь опасное дело!

– Опасное дело? – удивилась Алмена. – Но какое?

– Я слышал немало песенок и историй из жизни рыцарей. Обычно девушка или прекрасная дама велит рыцарю ради нее убить дракона, великана или еще кого-нибудь в этом роде. Можешь мне поверить, на моем счету много подобных тварей, но для тебя я готов победить совсем уж невообразимое чудовище, с которым до меня не сражался никто. Что же поделать, раз так принято! Я готов сразиться с самим Нергалом! Ты не знаешь кого-либо, достойного моего меча? Алмена грустно усмехнулась.

– Достойных твоего меча много, доблестный киммериец, Но если говорить о самом большом зле, которое я знаю, то это Багровое Око. Слышал ли ты о таком?

– Никогда! Впрочем, постой, что-то подобное упоминал Шумри. Кажется, он говорил о рыцаре и о демоне. Не помню!

– У него много имен, и ты мог слышать какое-нибудь иное Чаще всего его имя вообще не произносится вслух. С ним пытались сражаться, но последняя попытка была очень давно. Победить его невозможно. Будь у меня враги, я и врага своего не послала бы к нему в логово.

– Врага не надо! Пошли меня! – радостно вскричал киммериец. – Где обитает это отродье?

– Он живет довольно далеко отсюда, на небольшом острове посреди Южного Океана.

– Чем же он тебе так досадил, если обитает не здесь, а за тридевять земель?.. – спросил Конан

– Я расскажу тебе все, что знаю о нем, и ты не будешь задавать подобных вопросов, – ответила Алмена. – Но ты действительно хочешь сразиться с ним?

– Еще как! – весело подтвердил киммериец. – Я разделаюсь с ним, и сразу вслед за этим прекрасная Алмена станет моей женой!

– Ты плохо слушал рыцарские истории, Конан, – сказала Алмена слегка укоризненно. – Боюсь, ты не понял главного в них.

– Чего же?..

– Рыцари убивали драконов, великанов и людоедов, не ожидая от прекрасных дам никакой награды. Кроме благосклонной улыбки, быть может. Порой дамы отдавали им свою любовь, порой просто махали из окна замка надушенным платочком. Часто они вообще были почтенными замужними особами и вовсе не собирались покидать мужей.

– Так ты хочешь сказать, что не будешь моей… в любом случае?

– Я не буду твоей, Конан. Позволь мне объяснить Может быть, ты сумеешь меня понять… Как ты думаешь, зачем Природа разделила людей на мужчин и женщин? Я знаю, ты скажешь: чтобы у женщин рождались дети и чтобы в любовных ласках получать от жизни одно из высших ее наслаждений. Да, это так. Но это не все, это только внешняя сторона. Есть еще внутренняя, и она в том, что каждый человек не является целым, не является чем-то законченным. Мужчина стремится к женщине, а женщина к мужчине, чтобы, соединившись, обрести полноту и целостность. Вот, смотри, – она нарисовала веточкой на песке возле своих ног тонкую прямую линию. – Это мужчина, это то, как он идет по своему пути: прямо, вперед. Он проникает, он побеждает, он познает. А вот это путь женщины, – она нарисовала рядом окружность. – Как голубица вокруг гнезда с птенцами, женщина кружит вокруг того, что ей дорого, она растит, охраняет, питает своей любовью… А теперь женщина и мужчина соединились в одно целое, каким стал их путь?

Конан пожал плечами.

Алмена отбросила веточку и провела ладонью в воздухе плавную спиралеобразную кривую.

– Ты собирал когда-нибудь большие раковины на берегу моря? Помнишь, как они закручены красивой спиралью? Если соединить вместе прямое и круговое движение, получится спираль. А она может очень многое. Она может пройти сквозь синий небесный свод и унести выше, в иные и более светлые, чем наш, миры. Мужчина и женщина необходимы друг другу, как вода и ветер – чтобы плыть по морю под парусом, как дерево и воздух – чтобы поддержать огонь. Но если человек и без того живет по спирали, ему не нужно уже ни с кем соединяться. Ты понял меня?

– Я понял тебя, – сказал Конан.

Он не стремился вникнуть в ее туманные объяснения с прямыми и кривыми линиями, но он понял главное: Алмена отказала ему. Окончательно. Глухая тоска и столь же глухой звериный гнев теснились в его грудной клетке. Чтобы не сделать что-нибудь ужасное, не начать крушить все вокруг, он быстро встал и, не прощаясь, зашагал в глубину леса.

Село солнце, спустились серо-голубые сумерки, перешедшие в фиолетовую ночь, Конан все лежал ничком там, Где он узнал, споткнувшись о корягу, подбородком в мох, ладонями во влажный песок вдоль русла крохотного ручья.

Второй раз в жизни захотелось ему взмолиться о смерти. Совсем недавно, меньше луны назад, он лежал в туземной хижине, душной от запаха сушеных трав и мазей, и умолял сурового Крома забрать его в страну мертвых. Но тогда он был недвижен, как подбитая на охоте туша буйвола. Он имел право на мечты о смерти. А сейчас? Сейчас он здоров и силен. Женщина – подумать только, женщина! – сбила его с ног, сломала позвоночник – не тот, что из кости и нервов, но другой, невидимый… Конан заскрипел зубами, Нет, этому не бывать! Нужно немедленно уходить отсюда, из этого расчудесного леса, который оказался ловушкой для его сердца. Такой же паутиной, что плетут пауки туземцев для ловли неосторожных путников. Нужно вернуть свой меч и лук и немедленно уходить.

Мягкие, еле слышные шаги заставили его приподняться и настороженно повернуть голову. Чья-то невысокая фигура вынырнула из-за темных ночных деревьев, приблизилась к нему, и он узнал Шумри. У Конана не было никакого желания разговаривать с немедийцем, он ждал, пока тот заговорит первым, чтобы грубо отослать его назад. Но Шумри молчал. Он присел на землю шагах в пяти от киммерийца и коснулся своей драгоценной цитры. Алмена помогла ему заменить струны: теперь они были не из жил антилопы, а из каких-то неведомых ему, очень тонких и прочных водорослей. Сразу изменился звук – он больше не был скулящим и плачущим, но походил то на игру лунного луча в черном полуночном зеркале озера, то на пляску солнечных пятен в листве.

Вечер смежил веки, Ветер гладит волны, Ветер гладит волны, Смиряя Их бег неукротимый. Сердце утихло, После бури Ночь наступает, Ночь наступает.

Утром будет солнце, Ясное, как взоры, Ясное, как взоры Богини, Радостной и юной. Утром мы станем Ближе к небу. Станем мудрее, Станем мудрее.

Звезды или птицы, Моря тихий лепет, Моря тихий лепет Омоет Раны все дневные. Страхи и боли, Темные крики Музыкой станут, Музыкой станут…

Глава 6. Синие камни

Когда Конан проснулся – на том же самом месте, где провалился вчера в сон, убаюканный напевом цитры, – солнце было уже довольно высоко. Шумри, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди, спал неподалеку. Впрочем, он тут же проснулся, словно сквозь сон наблюдал за каждым движением киммерийца. В его глазах были тревога и сочувствие, как будто он смотрел на больного, и взгляд этот разозлил Конана.

– Интересно, как ты нашел меня вчера в темноте? – спросил он. – По запаху, по звуку, по тому, что гремело у меня в голове?.. Сдается мне, скоро ты обучишься здесь всем колдовским приемчикам и станешь настоящим магом. Не хуже стигийских жрецов!

– Магом я не стану, – возразил Шумри. – А как я тебя нашел – вряд ли сумею объяснить… Мне показалось, что на душе у тебя тяжело, да и Алмена после беседы с тобой выглядела расстроенной. Я думал о тебе. Брел, куда глаза глядят, и думал – и сам собой очутился возле…

– Алмена была расстроенной, ишь ты! – Киммериец скептически усмехнулся. – Ну ничего, она быстро утешится, когда я перестану маячить у нее перед глазами!

– Ты хочешь уйти? – удивился Шумри.

– В жизни своей ничего не хотел больше! И прямо сейчас.

– Ты даже не хочешь попрощаться с Алменой?!

– Мы хорошо попрощались с ней вчера. Правда, я забыл попросить назад свое оружие. Если бы ты сбегал за ним, я был бы очень тебе благодарен.

– Конечно, – немедиец кивнул. – Я схожу за ним и тотчас вернусь. Но ты и в самом деле ничего не хочешь ей сказать напоследок?

– Я же сказал, что нет!!! – рявкнул выведенный из себя варвар. – Я хону только унести поскорее ноги из этих блаженных мест, и если ты будешь медлить, клянусь Кромом, я подожгу все вокруг!..

Шумри не стал больше спорить и благоразумно исчез за деревьями. Вернулся он скоро, как и обещал. В руках он держал меч, лук и стрелы, а также плотно набитый чем-то мешок, сплетенный из травы, и несколько сухих палочек, перевязанных ниткой. Все это он протянул киммерийцу.

– Алмена сказала, что если ты будешь все время идти вдоль ручья, который берет начало из пруда с лотосами, то всего через полдня пути он приведет тебя к южной Границе плато. В этом мешке свежие и сушеные фрукты. Твое оружие теперь с тобой, но она просила, очень просила не обижать никого и не лишать жизни, пока ты не покинешь границ ее леса.

– Передай ей, что я потерплю, – сказал Конан.

– Она сказала, что южный спуск намного круче северного и преодолеть его обычным путем невозможно. Нужно поджечь эти сухие палочки, одну за другой, и тогда на запах их дыма прилетит кто-то или что-то, кто поможет тебе спуститься вниз, чтобы продолжать свой путь дальше.

– Вот как! – Конан усмехнулся, рассматривая палочки. От них исходил резкий, но приятный запах. – Передай же прекрасной Алмене мою благодарность за то, что она так беспокоится обо мне!

– И еще… – Шумри на мгновение заколебался. – Если тебе не опротивело окончательно мое общество, и ты смог бы подождать один день перед тем, как спускаться вниз, дальше мы могли бы пойти вместе

– Ты тоже собираешься уходить? – удивился Конан. – Но тебе-то зачем? Мне казалось, ты пребывал здесь все это время в полном блаженстве!

– Я узнал об одном обстоятельстве, из-за которого я должен попасть в Немедия как можно скорее. Так ты подождешь меня?

Конан пожал плечами. В душе он обрадовался, что продолжать путь они будут по-прежнему вместе, но не считал нужным открыто демонстрировать свои чувства.

– Почему бы и нет? К обществу твоему я кое-как притерпелся. Только одна просьба: все магические штучки, которым тебя обучили здесь, оставь при себе! У меня может сильно испортиться настроение, если ты будешь читать мои мысли, выращивать цветы из сухих прутиков или заниматься еще чем-либо подобным!

– Договорились, – покладисто кивнул Шумри. – К магии это никакого отношения не имеет, но переубеждать тебя я не буду. В таком случае, я не прощаюсь с тобой. Завтра около полудня увидимся!

Махнув рукой, он повернулся и пошел обратно, туда, где в одном из своих «дворцов» ждала его Алмена. Пусть всего лишь один день и один вечер, но он будет видеть ее, разговаривать с ней… ее легкая рука взъерошит ему на прощание волосы. Конан же никогда больше, ни когда Киммериец развернулся в противоположную сторону и зашагал быстро и решительно, продираясь сквозь кусты, как раненый и ослепший от боли буйвол, ломая ветви, поднимая фонтаны брызг, скачками преодолевая ручьи.

Шумри не обманул Конана: Алмена была грустна. Вчерашний разговор и сегодняшний поспешный уход киммерийца расстроили ее. Ей казалось, что она не так говорила с ним, можно было найти иные интонации и иные слова, не наносящие раны, от которой он убегал теперь, словно зверь с волочащимся в боку копьем.

Шумри, не привыкший видеть ее растерянной и печальной, старался не попадаться ей на глаза и не нарушать ее уединения, пока она сама не вспомнит о нем. Впрочем, она вспомнила быстро. Легкая и светлая, обычная ее улыбка зажглась на губах и в глазах, когда Алмена отыскала немедийца, понуро сжавшегося в комок под высоким платаном, шелестящими листьями, похожими на матовое серебро.

– У нас с тобой остался всего один день, Шумри. Не омрачай же его грустью! Давай проведем этот день так, чтобы и сердце твое, и твой ум витали как можно больше. Пойдем! – она поманила его за собой. – Ты видел уже все мои дворцы, но ты не видел еще моего храма. Конан сказал мне, что я не похожа на жриц, которые завывают и воскуривают благовония своим богам. Да, это так – но храм у меня есть. Сегодня я покажу его тебе.

Она долго вела его, взяв, как ребенка, за руку, по видимым ей одной тропинкам в густой траве и голубом мху. Наконец они вышли на берег небольшого овального озера. Во владениях Алмены было много прекрасных озер, но это не было похоже ни на одно из виденных им прежде. Вода густо-синего цвета, ярче и глубже, чем цвет вечереющего неба, плескалась в каменных берегах, тоже синих. Подойдя ближе, Шумри понял, что дно и берега озера были из того самого камня, отшлифованные пластинки которого носила Алмена на шее. Казалось, прозрачная вода была налита в огромную чашу, которую вырезали из небесного свода небесные мастера и осторожно спустили вниз, на землю, пожалев и посочувствовав ее обитателям, живущим в убогой тьме.

– Если окунешься в его воды, – сказала Алмена, – то возьмешь все самое лучшее, что есть у воды и что есть у неба, и оставишь, растворишь в волнах все самое тяжелое, чем нагрузила тебя земля. Попробуй! Я отойду и не буду тебе мешать.

Она скрылась за деревьями, и Шумри осторожно и благоговейно вступил в живую прохладу. Сквозь прозрачную воду он видел, как его ноги, бледные и зыбкие, ступают по твердой синеве. От этого и от того, что тело в воде казалось невесомым, он чувствовал себя вознесенным высоко-высоко. Как и говорила Алмена, ничего земного – тяжкого, грязного, унылого, усталого – в нем не осталось. Хотелось забыть себя, раствориться в воде, стать ее каплей, обкатанным синим камушком на дне, солнечным бликом на поверхности…

Он очнулся от того, что Алмена, смеясь, звала его с берега. Смущенный, он вылез из воды и укутался в свое белое полотно.

– Прости, что я вытащила тебя оттуда, – сказала она. – Еще немного, и я бы не смогла тебя докричаться. Ты остался бы там насовсем. Ты все позабыл, верно?

– Да, – согласился Шумри. – Если бы не твой оклик, я остался бы там, растворился в нем окончательно.

– А между тем, тебе нужно как можно скорей возвращаться в Немедию, – свела его Алмена с небес на землю. Она сняла с шеи ожерелье из синих камней и протянула ему. – Возьми.

– Зачем это?!

– Передашь его Илоис.

– Но я не могу его взять! Это – единственное твое украшение. Оно так идет тебе, и ты его любишь!

– Если бы я его не любила, мой подарок не имел бы смысла. Что касается украшений, то со мной остается это, – она кивнула на озеро. – Наверное, оно не меньше, а больше этой вещицы.

Шумри залюбовался игрой синих камней в его пальцах. Он поднял взгляд на Алмену и поразился: казалось, ее глаза, и эти камни, и озеро – части одного прекрасного целого…

– У Конана тоже синие глаза, – пробормотал он удивленно, вспомнив лицо киммерийца. – Ты приводила его сюда?

– Нет, – покачала головой Алмена. – Ему еще рано. Ты старше Конана, оттого ты можешь видеть это, он же еще нет.

– Старше? – переспросил Шумри. – Мне всегда казалось, что мы с ним ровесники. Ах да, моя седина!..

– Седина тут ни при чем, – улыбнулась Алмена. – Я говорила сейчас о возрасте души, но не тела. Конан – буйный тринадцатилетний подросток. Тебе же – семнадцать или восемнадцать лет, а может быть, и все двадцать четыре.

Шумри не очень понял, что ока имела в виду, но объяснять Алмена не стала. Она взяла из его рук ожерелье, нагнула голову и закрепила на его шее.

– Носи его до тех пор, пока ты не встретишь ее. Эти камни нуждаются в тепле человеческого тела, они любят слушать, как бьется сердце. Они были на мне много лет, и потому в них – мой покой, моя сила. На тебе они пробудут совсем недолго, но успеют нагреться от твоей любви. Они помогут Илоис. Они спасут ее, отведут от края могилы. Но, конечно, вместе с тобой. Сами по себе, без твоей любви, они будут бессильны.

– Ты точно знаешь, что я не опоздаю? – с тревогой спросил Шумри. – Отсюда до Немедии целая вечность пути.

– Ты успеешь, я уже сказала тебе. Да, Илоис сейчас умирает. В самой смерти нет ничего плохого, напротив, очень часто это гораздо более легкая и светлая вещь, чем рождение. Но очень важно, с каким грузом уходит человек. Умирать в отчаянье, проклиная родителей, без спросу наградивших жизнью вместе с грузом ее, проклиная богов, устроивших этот мир так, а не иначе, – очень плохо. Убийца, снесший, не думая, десяток голов своим мечом, виноват перед Великим Законом Равновесия меньше, чем тот, кто хоть одну душу столкнул в темноту отчаянья.

– Это я, – тихо сказал Шумри.

Алмена положила ему на плечо свою руку и заставила поднять глаза и улыбнуться ей.

– Завтра утром ты отправишься в путь и после полудня уже дойдешь до края моей страны, где будет ждать тебя Конан. Когда вы зажжете пахучие палочки, на запах их из трясины восточных болот прилетит одно очень древнее существо. Обычно оно спит, завязнув по самый клюв в иле, но от этого аромата всегда просыпается, и кое-какие воспоминания оживают в нем. Мой старый приятель не слишком красив, но я надеюсь, вы не испугаетесь и не станете его обижать. Он поймет, что вам от него нужно, хотя сам сказать ничего не сможет. Он спустит вас на себе вниз и, если вы захотите, довезет до селения на берегу Южного Океана. Это недалеко. Селение стоит в устье той реки, по которой вы доплыли сюда. Дома в нем из песка. Оно одно на много дней пути в округе. Там вы разыщете мою сестренку. Она не похожа на меня, она странная, но ты, Шумри, обязательно ее узнаешь. И она узнает тебя – и поможет вернуться на родину.

Рано утром Шумри уходил по лесной тропинке. На поясе его висел кинжал, на спине цитра, шею ласково холодили синие камни.

Алмена провожала его до пруда, заросшего лотосами, где они так часто и подолгу говорили, выскальзывая из цепких рук вечно спешащего времени.

– Я хотел бы спросить тебя напоследок об одной вещи, – сказал Шумри. – Отчего ты взяла себе такое странное имя – Исчезающая в Свете? Разве ты исчезаешь? Напротив, ты – самое реальное и сильное из всего, что я видел.

– Не все можно объяснить словами, – отозвалась Алмена. – Если ты сам не чувствуешь, что это такое: исчезнуть, раствориться, стать искрой, крохотным бликом…

– Я чувствую! Я почувствовал это вчера, в водах твоего синего озера.

– Так отчего же ты спрашиваешь?..

Надо было поворачиваться и уходить, но немедиец медлил.

– И еще одно, Алмена… самое последнее! Как ты думаешь, когда-нибудь я увижу тебя еще?

– Конечно! – Она улыбнулась так, что отсветы ее улыбки запрыгали по окрестной листве. – Это очень простой вопрос, Шумри! Тот, кто по-настоящему хочет кого-либо увидеть, обязательно встречается с ним.

– Но где, когда?..

– Где-нибудь и когда-нибудь. Извини, что пока не могу ответить тебе точнее.