Текст книги "Багровое око"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4. Шутка

Нищий мальчик тоненько и старательно выводил песню о разбившей ему сердце злодейке. Торговки, стараясь перекричать друг друга, расхваливали свой товар. Пятно на обшарпанной стене, со зловеще изогнутым носом и криво ухмыляющимся ртом, казалось, готовилось вцепиться кому-то в шею. Струя воды из фонтана дробилась о чешуйчатую каменную спину дракона, стекала по его ногам с кривыми когтями из желтого мрамора и выгнутому хвосту это был его родной город, ошибиться было невозможно! И свежие конские яблоки на каменной мостовой, и ругань двух старух, сцепившихся из-за медной монеты, и улицы, вполне широкие, но кажущиеся сдавленными и узкими из-за нависших над мостовыми тяжеловесных балконов – все это было знакомо до перехвата дыхания, до щиплющих слез, которым он не давал выкатиться из уголков при жмуренных глаз.

Удивительно, как он мог спутать те три мира, в которые попал вначале, с его родной землей! Да ведь один залах, в первое же мгновение коснувшийся его ноздрей, был единственным на свете, непохожим ни на что другое… С бьющимся сердцем, растерянный и взволнованный, Шумри шел по улицам города, впитывая звуки, краски и запахи, за десять лет ничуть не ослабевшие и не полинявшие. Впрочем, как ни был он потрясен встречей с родным городом, шел он быстро и целенаправленно: к замку барона Цальса, отца Илоис. Жив ли барон? Если жив, он, должно быть, уже глубокий старик, ведь и десять лет назад он был далеко не молод… Если же его нет на свете, в замке остались другие родственники, у которых можно будет узнать о судьбе Илоис. Жива ли она? («Жива, жива!» – кричало сердце.) Насколько опасна ее болезнь? За кем она замужем? Как можно быстрее всего добраться к тому месту, где она живет сейчас?..

Подгоняемый ударами сердца, Шумри очень быстро добрался до северной окраины города, где находился родовой замок Цальсов – приземистое строение из серо-коричневого гранита с поясными барельефами рыцарей в тяжелых доспехах над аркой ворот. Два стражника в кожаных наплечниках и шлемах стояли по обе стороны двери, обитой толстыми медными листами. В руках они держали алебарды на длинных древках.

Шумри подошел к одному из них, показавшемуся ему моложе и добродушней: дюжему рыжеватому парню со светлыми ресницами и перебитой в драке широкой переносицей.

– Добрый человек, я не был в этих краях больше десяти лет. Не скажешь ли ты мне, за кем сейчас замужем дочь твоего господина, прекрасная Илоис? – Шумри старался говорить небрежно и словно рассеянно, но вежливо.

Стражник посмотрел на него, как на выходца с того света. Возможно, причиной был странный наряд Шумри и его очень густой загар. Вздохнув про себя, что у него нет ничего, даже самой мелкой монеты, которой можно было бы отплатить стражнику за разговорчивость, немедиец повторил свой вопрос, добавив, что он обошел почти все страны Запада, Востока и Юга, только что прибыл с берегов Южного Океана и поэтому не успел еще ознакомиться со всеми новостями, случившимися в славном городе Бельверусе за время его отсутствия.

На этот раз его вежливая речь отчего-то привела стражника в ярость.

– Пошел прочь, безродный бродяга! Я не позволю смеяться надо мной! Если ты считаешь, что можно скалить зубы над теми, кто служит самому благородному барону Цальсу, одному из самых знатных и богатых господ в Немедии, ты жестоко ошибся! – Он сжал рукоять алебарды и треснул им о камни мостовой с такой силой, что едва не расщепил древко.

Не понимая, чем он мог вызвать такую бурю, Шумри оглянулся на второго стража, слышавшего каждое их слово. Но тот, насупленный и молчаливый, одарил его таким взглядом, что немедиец посчитал за лучшее не искушать более судьбу и попытаться найти ответы на свои вопросы у людей более уравновешенных.

Он отошел от ворот шагов на тридцать и присел под деревом, изображая усталого путника, присевшего передохнуть. Довольно скоро ожидание его было вознаграждено: из ворот замка вышла пожилая полная женщина в бедном, но аккуратном и чистом платье. Следом за ней шагал высокий негр, неся в руках две огромные пустые корзины. Видимо, то была кухарка или работница кухни, отправившаяся на рынок.

Шумри, держась в отдалении, последовал за ней. Когда они отошли настолько, что стражники не могли его больше видеть, Шумри догнал женщину и задал ей тот же вопрос, Чтобы растопить женское сердце, он прибавил, что слава о красоте и благородстве прекрасной дочери барона дошла до самых краев земли, из которых он, собственно, и прибыл сегодня утром. Но также, увы! – дошла и горестная весть о том, что она тяжело заболела…

В отличие от стражников, кухарка не страдала болезненным самолюбием, но оказалась зато не в меру смешливой. Хлопая себя по пухлым бокам и приседая, она разразилась захлебывающимся хохотом.

– Слава о красоте дошла… ха-ха-ха! до края света!.. Ну и шутник же ты, чужеземец! Оставайся у нас в замке! Господин барон любит хорошо посмеяться. На прошлой неделе как раз умер его любимец-горбун, подавился косточкой от персика! Ты будешь славно его веселить! Стоит лишь взглянуть на твой балахон, как уже смешно до колик. А уж твои шутки!.. Дочка барона… ха-ха-ха!.. весть о ее красоте… бедняжка… ха-ха-ха!.. тяжело заболела!..

Шумри испугался, что толстухе станет плохо: она побагровела и хватала ртом воздух. Но чем больше он пытался добиться от нее вразумительного ответа, тем сильнее она хохотала и тем упорней уговаривала поступить на службу барону в качестве замены подавившегося шута. Наконец он махнул на нее рукой и быстрыми шагами скрылся в рыночной толпе.

Что случилось? Отчего такой естественный вопрос о муже Илоис и ее здоровье приводит то в бешеную ярость, то к спазмам не менее бешеного хохота?.. Что могло случиться здесь за десять лет – нелепого, смешного, позорного?.. Если бы в этом городе у него был хоть один друг, который смог бы ему все это объяснить!..

Шумри не оставалось ничего другого, как снова вернуться к воротам замка Цальсов. Он решил сидеть здесь до тех пор, пока из них не выедет или не въедет сам барон. Вряд ли вопрос о здоровье дочери вызовет у него взрыв хохота. Даже если она – хвала Митре! – уже выздоровела. А может быть… может быть, ему повезет, и сама Илоис решит навестить сегодня старика-отца?..

Солнце уже клонилось к закату, когда медные ворота со звоном распахнулись, и из них выехала процессия всадников. Впереди на вороном коне с богатой серебряной сбруей ехал господин в зеленом бархатном камзоле, украшенном золотым шитьем. Его горделивая осанка и властный взор выдавали в нем очень знатного и влиятельного человека. Лицо его показалось немедийцу знакомым. Приглядевшись, он понял, что всадник очень похож на барона, но гораздо моложе. Видимо, то был его племянник или иной родственник. Если б Шумри не знал, что у Илоис нет братьев, он решил бы, что перед ним сын владельца замка. Самого барона в числе всадников не было. Так же среди них не оказалось ни одного человека, которого он бы видел прежде.

Пока Шумри колебался, обратиться ли ему со своими вопросами к родственнику барона Цальса, тот уже проехал мимо него, глядя прямо перед собой холодными и надменными глазами и не обращая внимания на многочисленные поклоны ремесленников, мастеровых и нищих.

– Этот молодой господин, должно быть, родственник владетельного барона Цальса? – спросил немедиец у одного из нищих, кланявшегося особенно низко.

– Родственник, родственник, – охотно отозвался нищий, машинально кланяясь и Шумри тоже. – Как есть, самый близкий родственник. Сынок его…

– Но у барона никогда не было сыновей! – воскликнул Шумри, окончательно ничего не понимая. – У него одна дочь!

– Дочерей как раз ему боги не дали. Сыновей было пятеро, да кто в детстве умер, кто погиб в сражениях с проклятыми аквилонцами, остался один вот этот, старшенький, – объяснял словоохотливый нищий. – Скоро, скоро будет он хозяином замка: старый барон совсем плох, уж и слуги больше слушаются молодого хозяина. Господин он достойный и воин доблестный, жену-красавицу недавно взял, дочка родилась две луны назад…

– Дочка… – растерянно пробормотал совершенно сбитый с толку Шумри. Смутная догадка вдруг забрезжила в его голове: – А как назвали дочку, не знаешь?

– Отчего не знаю? – обиделся нищий. – Почитай, уж тридцать лет здесь сижу, под стенами его замка, все знаю – и про папашу его, и про всех родственников, даже собак любимых охотничьих как зовут, знаю…

– Не нужны мне собаки! Дочка, дочка?..

– Илоис назвали… Ребенок здоровенький… Правда, он сына ждал, но и по случаю рождения дочки пир задал знатный, ублажил всех и меня, старика, тоже…

Шумри прислонился спиной к стене и уперся в нее руками, чтобы удержаться на враз ослабевших ногах.

– А год сейчас какой, старик?.. – прошептал он. – Год?..

– Год какой?!.. – Старик оскорбился, решив, что все это время беседовал с сумасшедшим.

– Я узнал с коня в сражении… ударился головой, и теперь часто теряю память. Будь добр, только напомни…

– Год Ястреба, какой же еще?..

Год Ястреба! В этом году маленькому Кельбергу исполнилось два года, а Илоис только-только родилась…

– Эй, эй! – испуганно закричал старик. – Если у тебя падучая, отцепи от меня свои пальцы! Да ты же порвешь мне последнюю одежду!..

– Прости, – Шумри с усилием оторвался от плеча старика и попытался улыбнуться.

Но улыбка вышла такая, что собеседник его испугался еще больше и, отмахиваясь от него, как от наваждения, двумя руками, скрылся в потоке горожан.

Шумри все с той же улыбкой подумал, что где-то не очень далеко отсюда бегает маленький резвый мальчик по имени Кельберг Брегг. Его мать, прекрасная, нежная, юная, смеется над тем, как он выговаривает свои первые слова, как валяется во дворе замка в обнимку с охотничьими собаками, как размахивает крохотным деревянным мечом, самым первым подарком отца… Наверное, забавно было бы взглянуть на себя самого, хотя бы издали. Еще больше Шумри хотелось бы увидеть свою мать, которую он помнил лишь по портретам. Домашние и слуги рассказывали, что она была удивительная… Но не было сил.

Сил у него осталось лишь на то, чтобы завести над головой руки и свести их ладонями вместе. Хлопком назвать это было трудно, но, тем не менее, каменная ограда замка, мельтешня торговок, ремесленников и нищих, весь родной Бельверус, с таким трудом обретенный, исчез.

…Холодная соленая вода накрыла его с головой. Шумри чуть не захлебнулся от неожиданности. Он вынырнул на поверхность, выпустив изо рта и из носа терпкий фонтан, и поплыл к берегу, к счастью, видневшемуся всего в нескольких шагах.

Судя по заливистому смеху, девочка чувствовала себя в воде прекрасно. Она ныряла и играла, как молодой Дельфин. Серый зверь, дожидаясь ее, пританцовывал от нетерпения на прибрежной гальке.

Шумри выбрался на берег, отжал одежду прямо на теле и принялся растирать себе грудь и плечи, пытаясь хоть немного согреться. Как и в Немедии, здесь был вечер. Солнце почти целиком скрылось в волнах, осталась лишь узенькая огненная дуга, золотившая морскую рябь.

– Эй! Взгляни-ка сюда! – окликнула его девочка. Но Шумри не оглянулся. Хватит с него. Он не желал больше смотреть, что бы она там ни вытворяла. Пусть закатные блики на воде сплели ковер из живого света, пусть лилово-розовые облака на небе играют друг с другом в догонялки, пусть все твари морские разом вынырнули из пучин, чтобы помахать плавниками и ластами ему, Шумри. Пусть, Ему это не интересно больше.

Он слышал, как девочка вышла на берег, прошелестела по песку, натянула свои лохмотья, потом что-то, смеясь, сказала волку. Спустя какое-то время она подошла к нему сзади и коснулась руки.

– Послушай! Я разожгла костер. Пойдем к нему, а то ты купался в одежде и можешь замерзнуть.

Не глядя на нее, немедиец прошел к небольшому костерку, пляшущему в кругу, красиво выложенному из белых и серых камней. Он не знал, каким образом она добыла огонь, но и это было ему не интересно.

– Снимай и суши одежду! – велела девочка. – Не бойся, я не буду на тебя смотреть. Гораздо интереснее смотреть вот на это! – Она указала подбородком на синеву, густеющую над их головами, с первыми искрами звезд.

Шумри разделся, положил мокрую тогу на камни у самого огня и придвинулся как можно ближе к теплу, так что чуть не обжег себе колени.

– Здорово я придумала, верно? – спросила девочка. – Но отчего ты не рад? Ведь ты попал наконец в свою Немедию, я же знаю!

Шумри не ответил.

– Тебе что, не понравилась моя затея?.. – удивилась девочка. – Неужели ты такой скучный? Разве не интересно взглянуть на свою девушку, когда она еще только-только родилась? Такая крохотная, забавная, легкая, как пушинка… Наверное, ты не любишь маленьких детей! – догадалась она. – Еще бы, ведь с ними нужно играть, кормить, петь колыбельную… Но уж с самим собой-то, наверное, встретиться было здорово! Можно щелкнуть самого себя по носу, можно рассказать сказку, можно оставить таинственное, предупреждающее о будущих бедах, письмо. А что сделал ты?

И на этот раз не дождавшись ответа, девочка разочарованно вздохнула.

– Вот уж не думала, что ты такой взрослый, такой скучный! Не любишь играть, не смеешься от забавных шуток. Когда я увидела тебя в первый раз, мне показалось, что нам с тобой будет весело. Но я ошиблась в тебе!

– Одного я не могу понять, – тихо сказал Шумри. – Отчего Алмена назвала тебя своей сестрой? Вы с ней совсем не похожи. Алмена не жестокая, а вот ты…

– Алмена мне не сестра, я ведь уже сказала тебе! – воскликнула девочка. – Она моя дочка. А дочки бывают разные. Бывают дочки скучные, бывают вредные, бывают капризные, бывают послушные… Алмена – очень послушная дочка. Она совсем не любит играть! Вернее, играет иногда, но игры ее такие неинтересные, такие правильные… – Девочка сморщилась и затрясла головой, словно ей было скучно при одном воспоминании об играх Алмены. – Но раз она тебе нравится, значит, ты такой же, что и она. И мне с тобой больше не интересно! Уходи в свою Немедию! Можешь уйти утром, можешь – прямо сейчас, как только подсохнет твоя одежда.

– Я бы ушел сейчас и даже в мокрой одежде, – сказал Шумри. – Но я больше тебе не верю. Тебе снова захочется поиграть, и ты забросишь меня лет на пятьдесят вперед…

– Отличная идея! – Девочка захлопала в ладоши. – Именно так я и сделаю! Ты встретишь свою девушку, но она будет старенькой-старенькой. И очень мудрой. Впрочем, нет, старики не всегда мудреют. Может быть, она впадет в детство и станет совсем, как я! Представляешь, как вам будет интересно встретиться и поговорить! Хотя… – Она засомневалась. – Ведь ты, кажется, сказал, что она тяжело болеет? Вряд ли она доживет до старости. Придется отправлять тебя в сегодняшний день!

Шумри потрогал свою одежду. Она была еще влажной, но он поднял ее с камней и принялся одеваться. – Ты можешь посидеть еще! – нарочито безразличным тоном сказала девочка. – Конечно, мне порядком надоело твое общество, но я потерплю. Пусть хотя бы взойдет солнце! Пусть твоя одежда просохнет до конца.

– Я уйду сейчас, – сказал Шумри. – Твое общество мне не просто надоело… Если тотчас я не окажусь от тебя на расстоянии трех полетов стрелы, я не знаю, что со мной будет…

Он решительно зашагал во тьму под скрип влажного песка и шорох ночного прилива.

– Эй! – девочка догнала его и забежала вперед. – Но так ты никогда не вернешься в свою Немедию!..

– Я в нее не вернусь в любом случае, – с безнадежностью в голосе проговорил Шумри. – Но, по крайней мере, не буду больше твой большой игрушкой.

– Ты не игрушка! Ты не игрушка!.. – топая ногой и тряся волосами, девочка заставила его остановиться. – Я играла с тобой, а не тобой, это совсем разные вещи! Я не ожидала, что ты такой занудливый и скучный! Уходи в свою Немедию! Сейчас же!!!

Лицо ее разгорелось, глаза сверкали, кулачки потрясали воздух. Глядя на нее, немедиец не мог не усмехнуться. Казалось, его усмешка охладила ее и успокоила.

– Должно быть, ты сердишься, оттого что боишься опоздать к своей девушке? Но это так просто исправить! Если хочешь, я переброшу тебя во времени на три дня назад. На столько, сколько ты потерял здесь со мной. Хочешь?

Шумри отрицательно покачал головой.

– Но вернуться-то ты хочешь? Вернуться домой?!

– Хочу, – ответил Шумри. – Но я тебе не верю.

– А тебе и не нужно мне верить! Тебе даже не обязательно что-то представлять. Я ведь уже знаю, какая она, твоя Немедия, и где она. Только посмотри мне в глаза!

– Мне даже в глаза тебе смотреть не хочется, – пробормотал Шумри. – Они лгут.

– Ну хорошо, хорошо, хорошо! – Девочка взмахнула руками, словно желая от него поскорее отделаться и соглашаясь на все требования. – Ты совершенно ничего не понимаешь, но я не буду тратить время на объяснения. Не смотри мне в глаза. Посмотри вот ему, – она притянула к себе, ухватив за загривок, волка, не отстававшего от нее ни на шаг. – Он ведь тебе не лгал – он вообще никому не лжет. А я прижмусь к его голове, вот так. И это будет все равно, как если бы ты смотрел на меня.

Она обхватила зверя руками за шею и зарылась лицом в густую шерсть.

– Но сейчас темно… – неуверенно произнес Шумри. Волк поднял голову и посмотрел на немедийца строго и холодно. Его прозрачно-желтые честные глаза неярко светились. Он смотрел исподлобья и не мигая. Зрачки расширились.

– Я переброшу тебя во времени, но чуть-чуть, лишь на несколько часов, – пробормотала девочка. – Ты окажешься там утром, выспавшийся и отдохнувший. Жалко, что ты не любишь играть, мы бы могли с тобой так много, много придумать!..

Глава 5. Возвращение Кельберга

Было утро, как и обещала девочка. Не слишком раннее, но еще свежее. Шумри чувствовал себя так, словно только что проснулся и поднялся с гамака в зачарованном лесу Алмены. Он стоял перед входом в замок барона Цальса, на том же самом месте, где совсем недавно пытался разговорить стражника. Две фигуры с алебардами по-прежнему охраняли обитую медью дверь.

Подойдя ближе, он увидел, что правый стражник был тот же самый – с перебитой переносицей и рыжеватыми ресницами над преданно-тупыми, водянистыми глазами. Только от молодости его не осталось и следа. По грубым морщинам, избороздившим лицо, по густой проседи было видно, что ему не меньше пятидесяти.

Значит, сестренка Алмены наконец-то перестала забавляться с ним! Он у себя на родине. Он в сегодняшнем дне. Где-то – не слишком далеко отсюда – умирает от его предательства Илоис…

Хотя сердце его грохотало, как бешеное, Шумри принял самый непроницаемый вид. Он подошел к знакомому стражнику и заговорил, стараясь взять тон властный и решительный.

– Любезный! – высокомерно обратился он к нему. – Перед тобой – известный целитель из Кофа. Доложи обо мне своему господину. Скажи ему, что я сумею вернуть здоровье его дочери.

Стражник покосился на него с подозрением. На миг Шумри показалось, что он сейчас рявкнет: «Убирайся отсюда, безродный бродяга! Какой ты целитель?! Я помню, как ты вчера насмехался надо мной!» Но то, что для Шумри произошло лишь вчера, для стражника было незначительным эпизодом двадцатипятилетней давности, и он, конечно же, ничего не вспомнил. Подозрения его вызывала внешность Шумри. Известному целителю полагалось бы одеваться получше. Да и золотых украшений – знаков достоинства и богатства – на нем что-то не видно. Впрочем, может быть, в Кофе так принято среди врачей: носить белую ткань вместо камзола и синие камни на шее вместо золота и серебра?..

– Я позову моего хозяина, – сказал страж неохотно, – только учти: если ты один из тех шарлатанов, что пользуются его несчастьем, чтобы выкачать побольше денег, то лучше проваливай сразу! Мой хозяин научился распознавать таких с первого взгляда! Он только взглянет – и тут же велит заняться тобой мне и моим приятелям!

– Не беспокойся, – надменно успокоил его Шумри. – Ни тебе, ни твоим приятелям не придется трудиться, выгоняя меня.

Стражник ушел и тотчас вернулся, приказав Шумри идти за ним в покои барона. Он провел его через анфиладу комнат и залов, богато украшенных, но запущенных, словно хозяйский глаз давно не скользил по их стенам, лепным украшениям и обивке мебели. У порога одной из комнат стражник остановился, приоткрыл дверь и, почтительно поклонившись, пропустил целителя внутрь и оставил наедине с бароном.

Прежде всего Шумри поразил контраст: совсем недавно он видел его лицо, пышущее молодостью и жизненной силой. Серые глаза смотрели горделиво и властно, богатый зеленый камзол облегал широкие плечи, городской люд клонился и расступался перед копытами его холеного вороного коня. Теперь перед ним был глубокий старик. Он изменился гораздо больше, чем стражник. Видимо, не только время трудилось, испещряя морщинами лицо, притушивая блеск глаз, пригибая к земле плечи и голову, но и большое горе. Правда, выражение лица не стало менее надменным, менее высокомерным, но надменность эта казалась ширмой, за которой скрывается усталость раздавленного судьбой человека.

Отец Илоис смотрел на него пристально и недоверчиво. Множество лекарей перебывало в его замке, и каждый клялся исцелить его дочь, единственное по-настоящему дорогое ему существо, но с каждым днем Илоис становилось все хуже, она медленно и безропотно уходила в мир серых теней… Вот пришел еще один. Не прогнать ли его сразу? Правда, на шарлатана, искателя легких денег он не похож, но на ученого целителя похож еще меньше.

Странный, загорелый до бронзовой смуглоты чужеземец в белой полотняной тоге, с цитрой за плечами, с синим ожерельем на шее и глазами, горящими таким напряжением, словно что-то важное должно сейчас свершиться в его судьбе. Кажется, где-то он уже видел это лицо, эти выразительные глаза, но очень давно, не вспомнить где и когда…

Барон кивком головы указал Шумри на кресло перед собой.

– Я почти не надеюсь, что кто-нибудь или что-нибудь сможет помочь моей дочери, – сказал он, закончив разглядывать странного посетителя. – Надежда иссякла в моей груди, как иссякает ручей в засуху. Илоис болеет уже десять лет. Самые знаменитые врачи Немедии и Аквилонии пытались ее лечить. Я платил им огромные деньги. Приходили вендийские и кхитайские знахари, такие же странные, что и ты. Колдуны с далекого севера и с крайнего юга трещали над ней своими трещотками и обкуривали травами. Но все они только еще больше изнуряли ее и уходили, звеня полученным от меня золотом. Давно уже я перестал платить лекарям. И ты, чужеземец, если надеешься что-либо получить от меня, лучше уходи сразу. Я заплачу тебе очень много, я забросаю тебя золотом, но только тогда, когда я увижу свою дочь здоровой.

– Не будем пока говорить о плате, – сказал Шумри. – Я хотел бы услышать от вас поподробнее о ее болезни.

– О чем тут рассказывать? – Старик нетерпеливо вздохнул. – Илоис заболела, когда ей было всего пятнадцать. Некоторые, например, сестра моей жены, а также кормилица дочери говорят, что это случилось оттого, что ее бросил жених. Но это глупые бабские выдумки! Жених ее был мальчишка, презренный, трусливый и слабый, испугавшийся выступить на рыцарском турнире и сбежавший из дома. Он опозорил и огорчил своего почтенного отца, он вызвал волну насмешек в среде знатной молодежи, но при чем же здесь моя дочь? Избавившись от подобного жениха, можно лишь возрадоваться да поблагодарить милосердного Митру за то, что не допустил ее стать женой ничтожества!

– Но, может быть, ваша дочь любила своего жениха, – осторожно предположил кофский целитель, стараясь, чтобы румянец, выступивший на его скулах, можно было отнести за счет сочувствия и желания как можно лучше разобраться в причинах болезни.

– Любила?!.. – Барон затрясся, издавая кашляющие звуки, что должно было означать саркастический смех. – Да она и видела-то его один или два раза!

«Три! Три!» – чуть не поправил его Шумри, но благоразумно сдержался.

– Впрочем, ничтожество это не заслуживает столь долгого о нем разговора… Болезнь моей дочери развивалась постепенно. Сначала мы думали, что она просто скучает в девичестве. В семнадцать лет ее выдали замуж, и, клянусь Митрой, любая девушка была бы в восторге от такого супруга. Доблестный воин, знатен, богат и отменно хорошо собой! У них родились двое прекрасных мальчишек, и я уже успокоился за ее судьбу, как вдруг, через три года после свадьбы муж ее потребовал, чтобы она оставила его и вернулась в родительский дом. Он заявил, что не может жить дальше с женой, которая в супружеской постели холодна и недвижна, как гиперборейский лед, которая может целыми днями сидеть, глядя в окно и не произнося ни слова, которая отказывается украшать собой пиры, балы, охоты и прочие благородные развлечения, а если после долгих уговоров и приходит на пир, то у добрых его друзей кусок не лезет в горло от ее бледного и умирающего вида. Спустя полгода он женился на другой женщине, которая, как говорят, хорошо заботится о сыновьях Илоис… Дочь же моя вот уже пять лет живет со мной в этом замке. Последние два года она почти не встает с постели… Ну, а теперь мы пойдем к ней, и если ты действительно хороший лекарь, чужеземец, ты расскажешь мне о ней больше, чем я тебе.

Барон встал, и Шумри поднялся следом за ним. От мысли, что сейчас он увидит Илоис, ноги отказывались ему подчиняться. Нет, надо как-то подготовить к этому моменту и ее, и себя., Тем более, что встречаться придется в присутствии ее отца.

– В моей целительской практике я применяю не один метод, но несколько, – важно сказал он барону. – Возможно, один из них не приведет к цели, тогда поможет другой или третий. Начать бы я хотел, используя целительную силу музыки.

– Как тебе будет угодно, – пожал плечами барон. Они поднялись по ступеням винтовой лестницы на верхний этаж замка и остановились у одной из дверей.

– В целях лучшего лечебного воздействия больная вначале не должна видеть меня, но только слушать музыку, – сказал Шумри.

– Хорошо, – согласился барон. – Я задерну полог на ее кровати. Он из плотного бархата, она не увидит тебя.

С бьющимся до боли в ребрах сердцем Шумри шагнул в округлую полутемную комнату с узкими окнами, сквозь синие и зеленые стекла которых пятнами падал на пол слабый свет. Темный бархат скрывал от него постель, на которой лежала та, о ком он думал каждый миг своей жизни.

Барон, стоявший у изголовья дочери, сказал ей тихо несколько слов, затем вернулся к целителю и кивнул головой.

Шумри снял с плеча цитру, чей голос был настроен нежными и чуткими руками Алмены.

Сначала он просто вызывал к жизни мелодии, приходившие ему на ум, какие он слышал в своих бесчисленных странствиях. Какие впитывал в себя ветер, проносящийся по степям, горам и джунглям, пинающий перекати-поле, срывающий желтые орхидеи, путающий плети лиан… Потом он перешел к напевам родной Немедии. Он пел колыбельные, которыми немедийские матери уводят в сон своих маленьких детей, он пел огневые песни, которыми укрепляют свой дух воины перед битвой.

У старого барона помягчели и прояснились глаза. Он на цыпочках подошел к постели дочери и заглянул за край полога. Вернувшись к Шумри, он знаком повелел ему нагнуть голову и прошептал на ухо:

– Она плачет! Я не видел ее слез уже несколько лет. Может быть, ты сыграешь что-нибудь веселое?

Шумри, не прерывая игры, так же шепотом ответил:

– Это хорошо, что она плачет! Пусть! Слезы тоже иногда бывают лекарством: они омывают и очищают душу, как летний дождь очищает лицо земли.

Теперь из-под пальцев его полилась любовная песня, та, что он играл и пел когда-то для Илоис. Это было в последнюю их встречу, когда ошеломительное открытие взаимной любви бросило их друг к другу. Тогда его качало от хмеля и счастья, и голос его прерывался, и слова путались, но Илоис сказала, что более прекрасной песни не слышала никогда.

То была история о двух влюбленных, которым судьба не дозволяла соединиться. Решив покинуть этот мир, они выбирают, как сделать это красивее всего. Ринуться ли с высокого утеса, чтобы несколько мгновений пожить, как птицы, белые смелые птицы, не ведающие забот… спрыгнуть ли с борта лодки далеко от берега, чтобы в зеленой воде ощутить себя рыбами, вольными и прохладными, не знающими тоски… Или же остаться людьми и в последний свой миг и насмотреться на алый, на царственный и горячий цвет собственной крови, истекающий из раны в груди…

Внезапно песню прервал донесшийся из-за синего полога негромкий вскрик. Старый барон ринулся туда, и комнату потряс рев, полный отчаянья и бешенства.

– Ты убил ее!!! О, ты убил ее, мою дочь!..

Шумри выронил цитру и подбежал к постели. Он увидел Илоис, очень бледную и очень худую. Глаза ее были закрыты, под левой грудью на белой рубашке расплывалось алое пятно, а в складках белья лежал небольшой кинжал, выпавший из ее пальцев.

– Презренный обманщик! Наглый шарлатан! Я выдумаю для тебя самые страшные пытки! – кричал вне себя старик, потрясая жалкими сморщенными кулаками.

Присмотревшись, Шумри с огромным облегчением увидел, что Илоис не мертва, но лишь в обмороке. Рана ее показалась страшной только с первого взгляда. Тонкой синеватой руке с прозрачными пальцами не под силу было сжать рукоять как следует и нанести смертельный удар.

Шумри хотел было перевязать ее рану, оторвав кусок простыни, но обезумевший старик оттолкнул его. На крики барона сбежалась стража.

– В темницу его! Он убил своей музыкой мою дочь! Хватайте его и вяжите крепче, крепче!!!

– Подождите! – Шумри едва успел сорвать с шеи ожерелье Алмены и вложить его в недвижную ладонь Илоис. – Неужели вы не видите: она вовсе не умерла! Ее рана не опасна, она всего лишь потеряла сознание!..

Но стражники, повинуясь воплям своего господина, навалились ему на плечи и руки и поволокли к дверям.

– Обещайте мне, – кричал упирающийся Шумри барону, – что вы наденете его камни ей на шею! Они обладают целительной силой! Они обязательно ей помогут! Если же не помогут – казните меня!..

– Я обещаю тебе!.. – кричал старик в ярости пытаясь разорвать на себе парчовые одежды. – Я обещаю, что эти камни будут на твоей шее, когда ты повиснешь вниз головой! Я обещаю такие пытки, которым удивятся даже в Кхитае!..

Целителя из Кофа вытащили за дверь и поволокли вниз по лестнице.

– Сторожить как следует! Не спускать с него глаз ни на миг! И не вздумайте его казнить, пока я не придумаю ему самую страшную казнь! Я, я, я! – до утра буду выдумывать ему казнь!!! – задыхаясь и хрипя, наставлял стражников бегущий следом барон.

Он затих, только когда за Шумри захлопнулась тяжелая дверь темницы.

Когда барон на дрожащих старческих ногах поднялся в комнату дочери, его ожидало новое потрясение. Илоис пришла в себя. Не обращая внимания на струящуюся из неглубокой раны кровь, она рассматривала синие камни, оказавшиеся в ее ладони.