Текст книги "Женаты по договору (СИ)"
Автор книги: Деметра Фрост
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Говорит о необходимости обучения не только детей аристократов, но и мещан. О повышении уровня и возможностей университетского образования, ведь ограниченность – главнейший враг развития и совершенствования. О системности и целеполагания, которые только мешают налаживанию торговли и правильно выстроенной конкуренции.
– Конечно, я могу судить о многих вещах лишь поверхностно как раз из-за узости своего образования и, возможно, именно из-за женского мышления. Я не претендую на переворот сознания или умозаключений… Не строю воздушных замков и не идеализирую возможное будущее. Никогда к этому не стремилась.
– И все же так смело рассуждаете. И да, вы правы – о подобном легко рассуждать, а вот реализовать – гораздо сложнее. – отмечает Филипп больше для галочки и ожидая, что на это отреагирует графиня. – Но продолжайте, пожалуйста. Неужели вы думаете, что ваш король так плохо работает в данном направлении, раз мадам так смело осуждает современную систему?
– Отнюдь. Более того – я восхищена Его Величеством.
– Вы говорите правду? Или все же льстите?
– Уверена, то, что сейчас происходит в Игдаре благодаря стараниям Его Величества, скоро начнет реализовываться и в других местах. Именно об этой системе я и хотела сказать. Увы, провинция до сих пор живет застоявшимися традициями и привычками, в которых нет места ни выбору, ни свободе воли. И когда в итоге ограниченность сталкивается с современными реалиями, увы, в результате мы получаем ту же ограниченность, только озлобленную и уже не подчиняющуюся контролю.
– Значит, что всем виноваты традиционные устои?
– Устои ни в чем не виноваты. Виноваты люди, которые используют их в своих целях.
– Но ведь благодаря одной из таких традиций вы и вышли замуж за такого человека как граф, Мираэль. Ведь я не ошибаюсь – вас выдали за него по воле батюшки? И он выбрал для вас очень хорошую и выгодную партию, редкая девица может подобным похвастаться.
– Я счастлива, будучи на своем месте. – невозмутимо отвечает девушка, – Но речь не о том, что мне повезло. Я права, Ваше Величество? Вы лишь поинтересовались моим мнением. Но это всего лишь мнение. При чем субъективное.
– Я всего лишь рад, что мы с вами мыслим в одном направлении. Поверьте, мы с министрами неустанно работаем по реализации этого плана. Но подобное быстро не делается, уважаемая графиня.
– Не делается, – кивает Мира, – Но все в наших руках. Не так ли, сир?
– Как много знает ваша жена, Аттавио? – с улыбкой спрашивает у графа король, – Почему-то у меня складывается впечатление, что она специально говорит общими фразами и о многом умалчивает. Неужели вам больше нечем заняться, как беседовать с ней о работе и делах?
– Едва ли, сир, – кривит в скупой улыбке мужчина свои губы.
– Больно говорливая она у вас, граф Тордуар. Почему ж не учите свою жену скромности и послушанию?
– А с чего бы вам, месье Реньемар, так беспокоится об этом? – спрашивает король обманчиво спокойно, а на деле – недовольный тем, что его невинной беседе с привлекательной девушкой мешают. – Не все же учить супружниц по вашему примеру? Как, кстати, здоровье госпожи Реньемар? Не хворает, чай? Буду рад увидеть ее на следующих выходных на прогулке. И, как я уже сказал, в полном здравии.
Конечно, ни для кого не было секретом, что богатый судовладелец Жан Реньемар порой поколачивал свою супругу, которая, между прочим, была уже не столь молода и красива, как раньше, но злость мужа вызывала легко и чаще всего беспричинно. Слишком уж он был человеком вспыльчивым и неуравновешенным, хотя отмечали за ним и религиозность. Да и в деле своем толк знал отлично.
Впрочем, такая ли уж это была редкость?
– Кстати, мадам графиня! – поспешно вставляет слово леди Ирэн де Касэль, стремясь перевести тему, – Ваши наряды благодаря щедрости вашего супруга стали отдельной темой для разговоров. Но сегодня вы оделись очень скромно. Хотя жемчуга на вас превосходные.
– Надо сказать, даже я наслышан о роскошных платьях графини, – говорит король, с любопытством глянув на Аттавио, – Есть какие-то особые причины для этого?
– Никаких причин. Сугубо выбор моей супруги.
И тут Аттавио искренне удивляет как Филиппа, так и прочих сидящих за столом – открыто берет ладонь жены в свою и, поднеся к губам, целует кожу на тыльной стороне. Глаза Мираэль тут же наполняются удивительным теплом, и сама она нежно и трепетно улыбается, мгновенно становясь похожей на совсем юную и молоденькую девушку на выданье.
«Как это интересно… – думает король почти зачарованно, – Не уж то и правда – влюблены в друг друга? И как так получилось? Почему?»
И тут же сразу перед глазами молодого правителя, как наяву, встает образ его собственной невесты, андалазийской принцессы, с которой и него совсем скоро будет заключен договорной брак, как приличествует в королевских семьях.
Девочка молоденькая и юная, но пятиминутной личной встречи хватило ему, чтобы понять – ума в ней столько же, сколько и прожитых лет. То есть – до ужаса мало.
И о какой любви тут может идти речь?
И вдвойне неприятнее осознавать это, видя весьма гармоничный и явно искренний тандем этих двух людей, которые сейчас с такой неподдельной и искренней нежностью смотрели друг на друга и что-то… видели… видели в глазах, слышали в дыхании друг друга.
И как будто читали в душах.
Да так разве вообще возможно в их прогнившем за тысячелетия мире и обществе, где жемчужное ожерелье заслуживало внимания больше, чем чистые и, может быть, немного наивные помыслы одной молодой женщины? Где муж бьет жену, потому что та не вовремя попала под горячую руку, а девушки из кожи вон лезут, чтобы понравится королю, хотя понимают – светит им не более, чем место придворной дамы или фаворитки. Да, если повезет, замужество за каким-нибудь приближенным к Его Величеству… И не важно, что человек этот будет старым и некрасивым… А то и с тяжелым и неприятным характером…
Зависть и ревность – не очень хорошие и приятные чувства. Особенно для короля, который привык получать все, что хочет.
Но и лишать себя общества такой интересной пары он не намерен. В конце концов, эта пара, граф с графиней Тордуар, очень приятно разбавляют его двор. Как и саму столицу.
Да и интересно поглядеть – а надолго ли их самих хватит? Жизнь – она скоротечна. И любит выдавать такие фортели, что никакие пьесы новомодных драматургов и рядом не стояли.
* * *
– Откуда ты вообще это старье достала, а? – уже дома, в спальне Миры, рассеянно глянув на разложенное на спинке кресла жемчужно-серое платье, спрашивает Аттавио и переводит взгляд на сидящую перед зеркалом жену, которая распускала свою прическу.
Сам-то он уже переоделся и пришел к Мире, хотя знал – ему еще поработать надо, а не по этажам шастать.
Но по-другому не мог. Уж какой-то бледной ему показалась девушка, когда они возвращались в карете домой. И как-то странно замешкалась она и поморщилась, когда ступила на подножку, а с нее – на вымощенную камнем дорожку. И в локоть его вцепилась, будто вот-вот в обморок упадет.
Но сейчас Мираэль выглядела уже куда как лучше. Ее хмурый от напряжения лоб разгладился, глаза перестали сверкать лишь ему одному заметным раздражением, а плечи и спина расслабились.
И сразу она стала ему как-то… понятней. Проще. Ближе. И все вопросы мигом отпали.
Но о чем-то поговорить все равно хотелось. Просто так, без специальной на то причины.
– А ты не узнал? – посмотрев на мужа через зеркало, тихонько спрашивает Мираэль. – Ну да, столько лет прошло… Это платье в числе прочих кое-кто отправил в родовое поместье Тордуар, чтобы новоиспеченной невесте было в чем появиться среди приличных людей. Вот в этом наряде я в Игдар и приехала… Сейчас оно как раз мне по размеру, а тогда мешком висело. Хорошо, что не перешили.
– Так… А зачем его к королю надела? – спрашивает Аттавио, подтягивая поближе к жене кресло и садясь в него.
На деле – не очень-то ему это все и интересно. А еще – сам догадывался и подозревал весьма прозаические и простые причины.
Вот и Мире такое любопытство кажется странным.
– Хотела на реакцию посмотреть.
– Но понимала же, что рискнула?
– Как и ты.
– Моя жена, оказывается, та еще интриганка, – усмехается Аттавио, протягивая руку и подхватывая прядку распущенных золотистых волос.
Тянет, заставляя девушку наклонится к себе, и прижимается губами к ее скуле. Целует. Ласково и нежно. А после касается второй рукой обнаженной в вороте сорочки кожи и легонько поглаживает. Мираэль рассеянно улыбается и фыркает. Выгибает шею, когда муж скользит ртом по щеке и подбородку, опускается ниже и целует уже в тонкий и изящный изгиб.
– Аттавио… – тихонько шепчет она, прикрыв глаза, – У меня того… дни грязные…
– Знаю… Жаль, конечно… Ничего делать не буду, не волнуйся. Ну, почти…
И действительно – ничего такого граф не делает.
Только приласкал немного… поцеловал…
В постель отнес, да одеялом заботливо укутал. И рядышком лег, с нежностью поглаживая ноющую у молодой женщины грудь и живот.
– Ничего, девочка… – когда та погружается в сон, шепчет граф, – Торопиться некуда. Успеем… Все успеем…
Глава 26. Близость
К очередному променаду по Королевскому саду Мираэль готовится скрупулезно и старательно. За несколько дней, как, наверное, и полагается богатой и красивой аристократке и жене влиятельного коммерсанта, готовит платье и украшения, приглашает цирюльника Амира, а когда появляется возможность заполучить исключительное нижнее белье и духи от модного дома Дэльфины, не сомневаясь отдает баснословные деньги за эти изысканные и неоправданно роскошные «штучки».
Одновременно она посвящает невообразимо много времени на подготовку к целому сонму других мероприятий.
К званому ужину в поместье Тордуар.
К белому балу в столичном пансионе благородных девиц.
К благотворительной ярмарке, посвященной Триединому Дню.
К череде лекций приглашенных ученых – ведь ее речь на ужине у короля в итоге не осталась без внимания и через секретаря Аттавио Рико с ней связался сам министр Фаоло.
Сначала – написал письмо.
А следом состоялась и личная встреча, во время которой министр не только официально передал ей полномочия другой леди, ранее занимающейся обеспечением образования в женских пансионах и монастырях, но и подробнейшим образом объяснил ее задачи и обязанности.
Именно поэтому у нее совершенно не оставалось времени на свои обычные дела – ни на рукоделие, ни на готовку, ни на чтение.
Да даже на общение с собственным супругом у нее не было времени. Спасало лишь то, что и у Аттавио самым неожиданным образом после королевского ужина резко прибавилось дел. Но о его новых проектах и контрактах она услышала случайно и деталей, конечно, не знала. Но и не проникнуться не смогла. Как и не восхититься.
Ее муж был безумно занятым человеком. И едва ли сам находил время на элементарный отдых – что уж говорить о делах куда как более неприличных, хоть и приятных.
А именно этих самых «приятностей», как оказывается, стало Мире безумно не хватать.
Грязные дни прошли. Граф с графиней вместе ужинали, иногда – завтракали. Изредка разговаривали. Еще реже – обменивались короткими объятиями и поцелуями.
И…
Все.
И если во время месячных Мираэль была благодарна за такое терпение и понимание. То после…
Сначала удивлялась.
Потом – начала раздражаться.
Понимала. Смирялась. Ведь действительно – ни времени не было, ни сил к концу не дня не оставалось. Все очень логично и понятно.
И все равно – непроизвольно нервничала.
Потому что хотела. Хотела, чтобы зашел дальше.
Чтобы поцелуй сделал глубже и жестче.
Чтобы обнял крепче. До хруста в костях.
Чтобы зажал, пусть даже в уголке, пусть даже на столе в своем кабинете, да позволил себе что-нибудь… этакое…
Может, уже самой проявить инициативу?
Да как-то… стыд не позволяет, что ли…
Единственный выход – отвлекать себя появившейся работой да сугубо женскими делами…
И смущаться своих же собственных порывов и страстей, которые терзают не только сердце, но и тело.
Стали даже мысли… всякие… неприятно царапать подкорку.
После стольких дней безудержной страсти… и такое перерыв…
Неспроста это, неспроста.
Неужели Аттавио с любовницей встречается тайком? Удовлетворяет свои неуемные аппетиты с другой? Мимоходом может, быстро… Но с другой?
Как же это… неприятно…
И… больно?
Не только Аттавио может ревность грызть… Да так, что все нутро переворачивается и взвыть хочется…
А по итогу – просто приходится перенаправлять энергию и эмоции в другое русло. В дело вкладываться.
И старательно и упрямо напоминать себя, что надо просто перетерпеть… Момента удобного дождаться.
Поговорить. Расставить все точки и запятые…
* * *
Накануне поездки во дворец, несмотря на желание лечь пораньше и выспаться, Мираэль допоздна засиживается в библиотеке, чтобы разобрать документы от министра Фаоло. От усталости то и дело трет глаза, устало мнет шею, но…
Читает. Перебирает папку за папкой. Делает пометки и составляет черновик сметы.
От щелканья счетов уже болит голова. От пера – пальцы. Да и от сидения в одной позе ноет поясница и спина, как будто ей не 23, а 43.
Еще и потряхивает странно, будто простыла.
Но на самом деле это все от усталости, Мираэль понимает это четко. Поэтому, когда в библиотеку в очередной раз заходит Зола, графиня просит принести ей травяного чая с медом и фиалковую настойку, который сварила пару недель назад. Как чувствовала, право!
После горячего работается куда как проще. И быстрее. Поэтому заканчивается она немного за полночь и, приведя стол в порядок и старательно потушив лампы и раскидав в камине угли, выходит в коридор.
В доме – тишина и темень, рассеиваемая лишь несколькими бра. Их Мира тоже гасит, чтобы не тратить почем зря масло, но, пройдя чуть дальше, обращает внимание на узкую полоску света из-под двери мужнего кабинета.
Замирает. Потом – подходит поближе и тянет руку.
Но потом тут же отдергивает и поджимает губы.
Не стоит, наверное, все же мешать. Не обрадует она Аттавио своим вторжением. Только отвлечет.
Но… не пожалеет ли сама? Не пожалеет, что, получив возможность сделать шаг вперед, в последний момент испугалась и отшатнулась?
Ведь… Нет моченьки больше терпеть. Близости хочется. Тепла…
Поэтому, все-таки набравшись смелости, открывает дверь и решительно шагает в обитель графа, как будто в воду ныряет. Правда, при виде очень уж серьезного и сосредоточенно склонившегося над столом мужа вся это решительность куда-то теряется, и она останавливается, смущенно сцепив в замок пальцы.
Но все же успевает привлечь внимание мужчины, и тот, рассеянно вскинувшись, не сразу, но фокусирует на ней свой взгляд и спрашивает:
– Мираэль? Что случилось?
Слегка мотнув головой, девушка неловко переступает с ноги на ногу.
Вздохнув, Аттавио выпрямляется и откидывается на спинку своего кресла.
– Ну, чего стоишь? Проходи, коль пришла.
И Мариаль послушно шагает в глубину кабинета, с удовольствием оглядываясь. Она редко бывала здесь, но это место ей очень нравилось. Кабинет мужа был просторным и выдержанным в темных цветах, полным шкафов и всевозможных книг, но больше всего ей нравился большой глобус в глубине. Старинный и невозможно роскошный, украшенный червонным золотом и драгоценными камнями.
– Почему опять не спишь? – спрашивает Аттавио, следя за ней взглядом, – Неужели не надоело до сих пор?
– Интересно же. Впрочем, ты сам занят постоянно. Может, кофе принести? Или лучше чаю?
– Да я уже почти закончил… Еще минут пятнадцать…
– Тогда… можно, я тут посижу?
Граф наклоняет набок голову, и взгляд его темнеет и тяжелеет.
А вместе с ним – и низ живота девушки наполняется приятным теплом. Предвкушение наполняет ее, ведь она очень хорошо знает этот взгляд. И не может не подумать: «Вот оно! Неужели? Наконец-то!»
Она даже сама подходит к мужу поближе и кладет ладошку на его плечо. Легонько поглаживает через ткань тонкой батистовой рубашки и с удовольствием ощущает под пальцами узлы мышц.
Аттавио вроде как жест оценил, улыбается довольно и приглашающе хлопает себя по колену, на которое Мира тут же с удовольствием скользит змейкой, обнимая мужа за шею. И даже ластиться, потеревшись щекой о его скулу.
– Какая ласковая, – усмехается мужчина, кладя ладонь на тонкую девичью талию, – Припекло, девочка?
– Как грубо, – морщится девушка, но совершенно почему-то не злится. Все-таки он старше… Опытнее… Сам прекрасно понимает, что к чему, возможно, даже лучше, чем она сама.
– Зато правда… Послушай, Мираэль… Мне правда надо кое-что доделать. Посиди тихонько. И будет тебе счастье.
И ведь правда, посадив девушку поудобнее, мужчина возвращается к документам. Гладит рассеянно по спинке и бедру, а сам одной рукой и листы переворачивает, и папки перекладывает, и заметки необходимые делает.
И, видимо, усталость все-таки делает свое дело, потому что, прикорнув на плече у мужа, Мираэль неожиданно для себя погружается в легкую дрему. И по понятным причинам не сразу понимает, что происходит, когда, закончив, Аттавио поднимает ее на руки и несет в спальню. Золу не тревожит – сам раздевает жену, не лишая себя удовольствия провести ладонями по точеным линиям ног и бедер, сам укладывает в постель и накрывает одеялом. На пару минут присаживается рядом, чтобы погладить девушку по волосам. И рассеянно улыбается.
И соблазнительно, как соблазнительно позволить себе больше, понимая, что не откажет ему девочка. Ведь пришла к нему, сама пришла, потянувшись недвусмысленно, но ничего лишнего себе не позволяя, скромница.
Но у самого глаза закрываются на ходу… Сам не продержится долго… Хотя хочется, очень хочется, ведь воздержание – дело такое. Раздражает и утомляет, особенно когда под боком такая соблазнительная красавица ходит…
Поэтому все, что себе решает позволить Аттавио, это раздеться самому и лечь рядом. Притянуть к себе девушку поближе и прижать спиной к груди.
Хотя бы так. Кожей к коже. Разделяя на двоих воздух. Делясь теплом друг с другом.
Возможно, даже видя один на двоих сон.
Но это так, не более, чем фантазия. Сентиментальная. Трогательная. Романтизированная.
Но фантазия.
* * *
Фантазия, которая каким-то непостижимым образом легко превращается в реальность.
Просто, незамысловато, совершенно незатейливо. Как щелчок пальцами. Так трепет ресниц по пробуждению.
Как вдох, который наполняет прохладным с утра воздухом легкие.
Аттавио привык спать чутко и просыпаться от малейшего движения. Вот и сегодня он распахивает глаза, когда мягкие нежные губы касаются его виска и бабочками скользят по щеке и накрывают его рот, неуверенно проталкиваясь внутрь язычком. Целуя трепетно и неуверенно.
И как-то боязливо.
Будто опасаясь, что сейчас их обладательницу оттолкнут, рассердившись за то, что посмели потревожить сон.
Но нет. Аттавио и не думает отталкивать свою трепетную супругу, которая захотела прикоснуться к нему. Уже сам делает поцелуй глубже и откровенней, накрывает изящный затылок своей ладонью и второй рукой обхватывает за талию и крепко прижимает к себе.
– Отличное начало дня, – бормочет Аттавио довольно, – Мне нравится. Но разве нам не пора вставать?
– Еще нет…
– Нет? – насмешливо переспрашивает мужчина.
– Нет, – утвердительно кивает девушка, теснее прижимаясь к нему.
С тихим рокотом Аттавио опрокидывает жену на спину и вжимает в матрас. Накрывает своим телом… Порывисто и жадно целует… Начинает скользить ладонями по выгибающемуся навстречу телу и в итоге накрывает томящееся в пламени желания лоно.
Мираэль ожидаемо вскрикивает и тут же сладко стонет. Раздвигает пошире ноги и сгибает в коленях. Прижимает к мужским бедрам. И слегка подкидывает вверх свой таз, встречая умелые движения мужских пальцев выступающей влагой и пульсацией внутренних стеночек. Нетерпеливо ерзает, когда к одному пальцу присоединяется второй. Когда проникновение становится глубже. Когда те толкаются в нее, имитируя половой акт, а подушечка большого пальца накрывают клитор и начинают усиленно массировать.
– Голодная девочка, – рычит в ее губы Аттавио, слегка прикусывая, – Хочешь меня?
– Очень, – порывисто всхлипывает девушка, – Правда, Аттавио. Я очень хочу… этого…
– Чего, дорогая?
– Удовольствия…
– Ты кончить хочешь, милая…
– Да…
С легким хлюпаньем пальцы мужчины покидают ее, но едва ли девушка успевает разочарованно вздохнуть, как Аттавио единым рывком ныряет вниз и накрывает местечко, в которым только что были его пальцы, своим ртом.
Мираэль неистово вскрикивает и инстинктивно хватается пальцами за темную шевелюру мужа. Вжимает в себя, раскрывается шире. И отчаянно отдается губам и языку, ласкающим ее неистово и страстно, возводя ее к самим небесам и пику удовольствия, от чего она стонет… кричит… всхлипывает…
И взрывается в мощнейшем и долгожданном экстазе.
– Аттавио… Как хорошо… Аттавио…
– Я здесь, моя девочка… Я здесь, моя милая…
Мужчина мягко растирает пальцами нежные складочки, размазывая по ним ее же влагу. Ласкает и успокаивает. Потом вскидывается, целует в уголок губ, и та чувствует собственный вкус, но не смущается, а довольно улыбается. Рассеянно оглаживает бока нависающего над ней мужчины и слегка подрагивает от накатывающих волн остаточного удовольствия. А когда тот входит – мягко, аккуратно, медленно – восторженно скулит и снова выгибается навстречу.
– Тебе нравится? – тихонько спрашивает свою жену граф, – Мне продолжать? Или остановиться?
– Продолжай, пожалуйста, – сладко стонет девушка, царапая ногтями уже мужские бедра, – Еще… Еще хочу… Я… так скучала…
– Я вижу, – хмыкает Аттавио, – Хочешь большего? Перевернись на животик, дорогая моя. Не волнуйся, я буду нежным…
Без каких-либо сомнений Мираэль действительно переворачивает и оттопыривает ягодицы. Аттавио мягко поглаживает их… Легонько шлепает. И, обхватив ладонями, раздвигает в стороны. Касается головкой промежности, а пальцами – немного повыше. И от этого откровенного и странного прикосновения девушка дергается и широко распахивает глаза.
– Нет! – вскрикивает Мираэль пораженно.
– Тшшш… – Аттавио наклоняется и прижимается губами к ее затылку, – Только не зажимайся… Расслабься, девочка. Я не буду заходить далеко. Пока что…
Мужчина снова входит в нее, продолжая ласкать пальцами и тугое колечко заднего прохода. Это стыдно и странно, но слишком уж, наверное, она привыкла подчиняться, чтобы сопротивляться как-то серьезно. Да и… не больно это вовсе. Только… незнакомо… и… остро как-то…
И она все же стонет, когда движения мужа становятся резче и быстрее. Он толкается в нее сразу с двух сторон, и девушка неожиданно для себя стонет уже от удовольствия и небывалой сладости. Выгибается в пояснице, сильнее оттопыривая ягодицы, и запрокидывает лицо. Раскрывает и рот, и глаза и громко выдыхает, наслаждаясь небывалыми для нее ощущениями.
Пряными. Колючими. И одновременно очень-очень сладкими.
И от которых ее снова возносит туда, где мир взрывается фейерверком, но при этом остается цельным и…
Прекрасным.
Идеальным.
Где все чувства настолько обострены, что ярко ощущается абсолютно все.
Температура.
Запахи.
Прикосновения.
И звуки.
И купается в этой симфонии ощущений и чувств, как в бушующем океане.
И слаще, кажется, нет ничего на свете…
– Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Аттавио, когда девушка с громкими всхлипами опадает на бок и, содрогаясь всем телом, дышит рвано и жадно. – Мираэль, тебе больно?
– Нет, – с блаженно закатанными глазами шелестит та, – Мне… очень хорошо, Аттавио. Очень хорошо…
Подняв руку, она рассеянно обнимает мужа за плечи, притягивает к себе и прижимается губами в благодарном и счастливом поцелуе.
– Мне было очень хорошо, – повторяет она тихо, – Спасибо…
– Вы очень эгоистичны в своих желаниях, мадам графиня, – с усмешкой произносит Аттавио, успокаиваясь, – Неужели так соскучились по ласкам своего мужа, что готовы оставить его неудовлетворенным?
– Ох… – тихонько выдыхает девушка, все-таки распахивая свои глаза – удивленно и немного пристыженно, – Правда?
– Ты даже не поняла, – усмехается мужчина, – Вот я и говорю – эгоистка.
– Прости…
Тут уж Аттавио не выдерживает – смеется. Своим этим стыдливым «прости» супруга действительно смешит его, и едва ли он может серьезно винить ее. Особенно когда, явно смущенная, но любопытствующая, скользит своими пальчиками к его паху и аккуратно сжимает ими напряженную плоть. Не очень умело, правда, слишком мало у нее было практики, но старательно и ласково, искренне стремясь доставить ему удовольствие.
– Если хочешь… – шепчет она неуверенно, – А могу сделать это… ртом…
А вот предвкушающий рык Аттавио точно не может сдержать. Одной только мысленной картинки, на которой Мираэль обхватывает своими сочными и аппетитными губками его член, достаточно, чтобы тот напрягся еще сильнее и дернулась в изящных девичьих пальчиках.
– Это будет замечательно, – рокочет мужчина, – Сделай это, Мираэль. Я очень хочу твой ротик.
И она ведь действительно делает это!
Страшно пунцовая, стыдливая, но старающаяся как можно лучше!
Но кончает он все равно в нее. И очень надеется, что хоть на этот раз его семя даст свои долгожданные плоды.







