Текст книги "Женаты по договору (СИ)"
Автор книги: Деметра Фрост
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Глава 28.2. Буря
Пусть Мире и кажется, что после устроенного мужем пикантного и далекого от приличий марафона она не сможет даже с постели подняться, повышенное чувство ответственности заставляет ее взять себя в руки и не только привести себя в порядок, но и вытолкнуть из кровати мужа, который вроде как серьезно решил провести день в ее компании да в горизонтальном положении.
И сделала, как оказывается, это очень своевременно.
Запоздалый завтрак, по времени больше подходящий для обеда, оказывается ознаменован большим количеством корреспонденции как для графини, так и для графа. По большей части – уже привычные документы и договора, пригласительные письма и билеты. Но среди них у обоих супругов оказались и весьма примечательные конверты – примечательные тем, что на них красовались восковые оттиски с королевским гербом. Разнообразия ради сидящие рядышком, а не напротив друг друга, как обычно, супруги одновременно переглядываются, заметив этот презанимательный факт.
Можно ли ожидать что-то хорошее от этих посланий? После вчерашнего? Шанс, конечно, есть всегда. Но пока не вскроешь, пока не прочитаешь – никогда, разумеется, не узнаешь.
Первым свое письмо вскрывает Аттавио. А вот Мира не торопится притрагиваться к светло-бежевому пакету, отмеченному знаком короля, и продолжает неторопливо пить чай. Смотрит при этом, конечно, исподтишка на мужское лицо, отмечая скупые и едва заметные эмоцию, тенью скользящие по нему. Напряжение. Мрачное ожидание. Понимание, но не принятие. И, в конце концов, ярость.
Мира не ждет, что муж отдаст ей письмо, чтобы та прочитала. Но отдает. Девушка аккуратно перехватывает тонкую бумагу с золотым тиснением, читает, но далеко не сразу пробирается через текст, полный витиеватых и сложных конструкций. Плюс сказывается волнение. Несмотря на всю человечность короля, Филипп остается королем – могущественным и обладающим властью и своими собственными соображениями. И понятно, что эти самые соображения не могут прийтись всем по вкусу.
Но за некоторые фразы все-таки получается уцепиться:
«Едва ли мы, Наше Величество Филипп, можем пропустить вопиющее неприличное поведение, которое Вами было продемонстрировано королевскому двору. Позволив себе неподобающее нарушение этикета и правил, Вы бросили тень не только на собственную фамилию и статус, но и на репутацию Вашей жены и Вашего монарха. Столь недопустимое попрание моральных и нравственных установок не может оставаться без внимания и коррекции. И, разумеется, осуждается Нами и подлежит порицанию».
Строгий и назидательный тон письма гармонично переплетается с вроде как дружественными интонациями, которые обычно может использовать товарищ или компаньон. Но искуственность, прячущаяся за высокопарным слогом, больше нервирует, чем обнадеживает. Да и итог письма тоже оказывается неутешительным.
«Мы считаем ественным и разумным дать Вам, граф Тордуар, реализовать свой потенциал на поприще, лучше всего подходящему и Вашим способностям, и Вашему темпераменту.
Нашему королевскому Величеству известно о наличие в Вашей юрисдикции часть Западных колоний. Несмотря на то, что Ваш опыт и способность контролировать работу на расстоянии, Мы считает за необходимость Вашего личного участия в данном направление, а посему приказываем:
Графу Аттавио Тордуару, урожденному Дэрташ, отправиться в неограниченную во времени и ресурсах командировку на территорию Западных колоний, а именно на обозначенные официальным распоряжением от 62 года Седьмого периода побережья Интарьяского залива, рек Лиссан и Морсьяш, а также их окрестности с инспекцией и осуществлением контроля вышеуказанных территорий.
Данное письмо надлежит использовать в качестве официального назначения и отказа не приемлет. На подготовку к отъезду Мы даем вам неделю».
Еще некоторые детали… Нюансы… Сроки и обязанности, необходимые к исполнению. Полные строгости и бескомпромиссности.
И – как обухом по голове:
«Также Наше Королевское Величество ставит Вас в известность о следующем: на время Вашего отсутствия графине Тордуар надлежит принять должность фрейлины принцессы Равэнны Андалазийской, Нашей невесты и будущей королевы Ривальдии и стать ее верной помощницей и наперсницей. И, разумеется, продолжить свою деятельность в сфере образования на благо развития нашего величественного и прекрасного государства».
Ошеломленная, Мираэль даже перечитывает очередной приказ, касающийся ее собственной участи, дважды. И едва ли хочет видеть в нем двусмысленность и весьма прозаические, пусть и неправильные помыслы не короля, но – мужчины. Однако видит. И по понятным причинам возмущается.
Потому что слишком откровенно. Слишком ясно и очевидно написанное на изысканной бумаге с безупречной каллиграфией секретаря Его Величества.
В подтверждении этих мыслей и как настоящая насмешка выглядит приписка, выведенный иным почерком – явно принадлежащим самому Филиппу. Отличен от текста выше и его слог. Он кажется более эмоциональным и поэтому – человечней. И хотя пытается прикинуться словом от неравнодушного друга, Мира воспринимает обращение короля, как откровенное глумление.
«Надеюсь, вы достаточно умны, мой друг, чтобы не затаить на своего короля обиду. Едва ли мое решение можно воспринимать как истинное наказание – ваша помощь в колониях незаменима и больше никому, кроме вас, не удастся оказать ее в полной и необходимой мере. Вашей же жене, такой молодой и трепетной душе, слишком рано сталкиваться с тяжестями морского пути и лишениями мало гостеприимных земель. А моей будущей супруге нужна умная и рассудительная подруга, достаточно искушенная и опытная, чтобы противостоять соблазнам королевского двора. Стоит ли говорить, что для вашей семьи это большая честь? Однако, предчувствуя ваше необоснованное недовольство в связи с вашим непростым нравом, я хочу напомнить о таком незначительном факте, как ваше истинное происхождение и происхождение вашей супруги. Конечно, за столько лет данный момент большинством моих приближенных оказался благополучно забыт. Но не всеми. И именно эти славные господа считают за свою обязанность напомнить, что в свое время вы совершили весьма и весьма неоднозначный поступок, позволив сиятельной графине покинуть нашу прекрасную столицу, лишив тем самым общества такой замечательной молодой леди, как Мираэль Тордуар. Но сейчас же вы, конечно, поняли, какое сокровище досталось в ваши руки? Ваша расцветшая привязанность сейчас видна невооруженным глазом и радует мое сердце. Но переходит границы дозволенного – вы совершенно неблагородно поддаетесь своей ревности и кидаете тень на аристократическое сообщество».
И так далее, и тому подобное…
– Каково? – хмуро бормочет под нос Аттавио, отметив момент, когда девушка дочитывает письмо. – Что скажете, сиятельная госпожа графиня? Вам не достаточно того, что с легкостью покоряете принцев и герцогов, так уже и на самого короля замахнулись?
Сначала Мира хочет возмутиться. Но почти сразу же понимает, что Аттавио не хотел ее ни спровоцировать, ни обидеть. А вот подшутить и невинно уколоть, чтобы завуалировать собственную досаду, – очень даже.
Поэтому девушка предпочитает уже привычно отмахнуться. И тихонько, но уверенно произносит:
– Я не собираюсь ехать ко двору, пока ты будешь в колониях.
– Ты перечиталась романов, Мираэль, – жёстко усмехается граф Тордуар, – Самоотречение и отказ от королевского внимания ради тирана-мужа? Это пошло.
– Не больше, чем твое вчерашнее выступление, – парирует девушка, фыркнув, – И что ты хочешь сказать? Тебя устраивает подобное положение дел? Ты с такой легкостью примешь это вздорное распоряжение Его Величества и позволишь остаться мне в Игдаре? Неужели ты настолько плохого обо мне мнения?
– Ну что ты, – взгляд Аттавио смягчается, а его ладонь накрывает женское запястье и слегка сжимает. После его пальцы скользят немного ниже и обводят старинное кольцо с сапфиром, которое молодая графиня продолжала носить с завидным постоянством, предпочитая его более тонким и изысканным украшениям. – Даже захоти я, даже позволив себе подумать плохо – ты каждый раз делаешь или говоришь такое, что напрочь сметает любые сомнения и подозрения.
– Комплименты в твоем исполнении – как отдельный вид искусства, – тихонько смеется Мираэль, подаваясь к мужу и прижимаясь носом с жесткой скуле. – Скупые, двусмысленные. Но искренние.
– У меня слишком много пороков, – повернув голову, Аттавио легонько клюет жену губами в висок. – И едва ли это когда-нибудь измениться. Не тот характер и возраст.
– И ладно, – бормочет Мираэль, нежась в скупой, но искренней ласке, – Я уже привыкла.
– И это глупо.
– Глупо? Я оскорблена в самых лучших чувствах, граф!
За притворным возмущением девушка не очень искусно скрывает нервозность, и это, разумеется, заметно.
Кончиками пальцев мужчина прикасается и пододвигает письмо, адресованное графине. Едва ли Мираэль хочет читать и его, но Аттавио ясно дает понять – она должна это сделать. И сам его вскрывать не собирается.
Приходится взяться за пергамент и вскрыть королевскую печать, чтобы достать очередной листок бумаги.
Его содержание не очень-то отличается от предыдущего, но явное намерение Филиппа выставить себя в сияющем, чуть ли не рыцарском образе видно слишком уж хорошо. И этот рыцарь якобы очень заинтересован в присутствии Мираэль подле его будущей жены, а также в ее поддержке и умениях.
Ну, а то, что король своим решением безжалостно разделяет супругов, он объясняет традиционным укладом и участью верноподданных Его Королевского Величества. Ничего, в общем, особенно в этом нет – вот такой вот вывод пытается донести король до своего очаровательного адресата.
И все же Мира видит больше, чем хочет – а именно нежный интерес к своей персоне и вполне мужское внимание, ясное и эгоистичное. И это возмущает ее и заставляет нервничать. Чтобы там не считал король, или ее муж, у нее никогда и в мыслях не было очаровывать никого из мужчин и кружить им головы. И уж тем более Филиппа.
– Но я ведь ничего такого не сделала, – удрученно сообщает она графу, передавая тому письмо.
– Потрясающая наивность, – усмехается Аттавио, – Едва ли при твоих-то данных надо делать что-то специально. Да и любая наигранность только оттолкнет искушенного человека.
– Это ты меня сейчас так мягко назвал недалекой дурочкой?
– Как можно? Но лучше уж ты была недалекой – гляди, было бы проще.
– Ну спасибо! – Мира насупилась, и граф, рассмеявшись и протянув руку, подцепляет кончиками пальцев ее точеный подбородок.
– Не шипи, моя кошечка. Но скажи – ты серьезно на счет своего отказа от королевской милости?
– Королевской милости? Милости ли? У короля есть куда как более выгодные партии для роли наперсницы будущей королевы. Его намерения прозрачны и прямолинейны. Тебе не обидно?
– Обидно? Да я в ярости!
– Я так и подумала.
– Но разве тебя не прельщает подобная перспектива?
Ладонь Аттавио неожиданно жестко перехватывает женские скулы и плотно фиксирует. Супруги Тордуар смотрят друг другу в глаза – внимательно и пытливо, пересекаясь в молчаливом и изучающем поединке. Несколько секунд они молчат. Но Мира не пытается освободиться, к тому же ей совершенно не больно. Поэтому она накрывает ладонь мужа своей и мягко поглаживает. И улыбается.
– Не прельщает, – говорит она прямо, в отличие от мужа. – Разве это не очевидно?
– Мне надо знать точно.
– Но почему? Разве я хоть раз давала повод для сомнений?
– Забыла про ДэВалье? Или Кваранту? И еще с дюжину прочих поклонников?
– Я не могу отвечать за поступки всех, кто глядит в мою сторону. Даже памятуя о твоей ревности. Но, учитывая это, будет вдвойне логичней и правильней поехать тобой, а не оставаться в Игдаре. Или ты не хочешь, чтобы я была рядом? Тогда я могу…
– Не стоит. Я понял тебя.
– Но…
– Не стоит.
Аттавио отнимает ладонь, но Мира инстинктивно тянется следом.
Ей очень хочется горячо сказать: «Я не могу иначе! Ведь я люблю тебя! Да, это странно, да, все произошло слишком быстро и совершенно необычным способом, но я люблю и хочу всегда быть рядом. Поэтому даже не думай оттолкнуть или отговорить – я тоже могу быть упрямой! А все остальное – это лишь досужие домыслы, от которых меня уже тошнит! Но тебя – тебя! – я люблю! Люблю!»
Однако не слишком ли уж много это вот «люблю»?
* * *
Хотя в спешке не было особой необходимости, Аттавио отдал приказ собираться настолько быстро, насколько это возможно в рамках человеческих возможностей. На то, чтобы подготовить все необходимые документы и судно, упаковать саквояжи и сундуки, он дал всего два дня, и одним из условием стала вся возможная анонимность и скрытность. Благо, у графа были все необходимые для того связи и доверенные люди. В том числе и Рико, которые и не подумал оставаться в Игдаре в качестве его представителя. Нет-нет, секретарь Аттавио в полной уверенности решил последовать за своим господином и его супругой, чтобы, как всегда, помогать и охранять их спокойствие. К н и г о е д. н е т
Но новость о немилости короля и отъезде графа все равно разнеслась по столице с молниеносной скоростью. А вместе с ней – и слухи о причинах оных явлений, среди которых основным, разумеется, стало предположение об особом благоволении Его Королевского Величества графине Тордуар. Столичные сплетницы быстро распространили историю и о ее великолепном появлении в Королевском парке, и о приступе ревности ее супруга, явно не безосновательном. Совершенно не таясь, дамы и леди самого разного происхождения обсуждали с кумушками и соседками давечие события, проводили параллели с тем, что произошло несколько лет назад. И накручивали все новые и новые подробности вокруг графской четы, будто ничего более интересного в Игдаре не было.
Что же касается их верного помощника и секретаря, Рико Монро, то тому пришлось изрядно побегать, чтобы решить все необходимые дела не только Аттавио, но и Мираэль. В случае с графиней их оказалось там много, что только природная смекалка и расторопность позволили молодому мужчине справиться со всем своевременно и аккуратно. Слишком уж активную жизнь стала вести молодая женщине по своему возвращению в столицу.
При этом самой графине пришлось держать лицо и играть непростую роль – с одной стороны, ей полагалось выглядеть, как тоскующая по отъезду мужа супруга, с другой – как дама, которую, может, и трогали роем крутящиеся вокруг нее сплетни, но которая осуждала их и считала досужими домыслами без капли истины.
– У Его Величества есть невеста, и эта прекрасная молодая леди, – так сообщила она во время чаепития с дамами Санженпэри, – Предполагать, что в подобном положении король может обратить внимание на одну из многочисленных посетительниц, – глупо и самонадеянно.
– Глупо причислять себя к одной из многих, – парировал ей кто-то, – Ваша красота, богатство и происхождение в своей совокупности дает определенные привилегии. Оттого выбор Филиппа ясен и обоснован.
– Вы должны гордиться честью, оказанной вам Его Величеством.
– Да-да! Стать фрейлиной будущей королевы – невероятно почетно!
Но, несмотря на лесть и умелую игру знатных дам, не услышать в их голосах злорадство и зависть было просто невозможно. Это отвлекало, царапало по самолюбию и нервировало. Приходилось старательно абстрагироваться.
… По окончанию озвученного Аттавио срока, глубоко за полночь, от графского особняка максимально тихо и аккуратно отъехала темная, без каких-либо опознавательных знаков карета. За час до нее в сторону порта были отправлены и повозки с вещами. Торговое судно, принадлежащее Тордуару, пришвартованное на причале и полностью готовое к отплытию, стояло в ожидании супружеской четы и в любой момент могло поднять якорь. Нужно было лишь одно – чтобы граф и графиня в сопровождении всего пары слуг да секретаря Монро ступили на палубу.
Все шло согласно плану. Ничто не препятствовало задумке Аттавио и его жены, ничто не беспокоило и не отвлекало.
Но отчего-то Мираэль все равно испытывала смутную тревогу. Одетая в темное платье без кринолина, в глухо запахнутом плаще с накинутым на голову капюшоном, она сидела подле мужа, прижималась к его плечу и опиралась на руку, затянутую в высокую перчатку для верховой езды. Это хоть немного, но успокаивало ее.
В полутьме кареты она едва могла видеть мужское лицо и его выражение, но ей казалось – муж тоже был напряжен. Их обоих не отпускало ощущение вездесущего соглядатая и надзора. Но Аттавио молчал. Молчала и она. Лишь отстраненно прислушивалась к всевозможным звукам, в ночной тишине звучащие очень ясно и громко.
К сожалению, их предчувствия недалеко ушли. И если их путь до причала прошел вполне мирно и спокойно, то уже на пристани, оказавшись на деревянных подмостках, супружеская пара и их спутники не смогли не отметить определенную, далекую от нормы суету.
Мужчины машинально уложили ладони на рукояти шпаг ладони, а Аттавио еще и подтолкнул жену назад, к карете.
– Что не так? – шепнула Мираэль мужу, – Что случилось, аттавио?
– Тихо, – приказал мужчина, – Не мешай.
Но им не пришлось даже долго ждать. Несколько одетых в гвардейскую форму мужчин выскочили из-за выстроенных стенами бочек и обвязанных сетями ящиками и в несколько мгновений окружили небольшую компанию, будто те были преступниками. И даже обнажили свое собственное оружие, подойдя максимально близко и скорчив самого угрожающего вида рожи.
Глава 29.1. Противостояние
Нет ничего страшнее западни, обрамленной кружевами и блеском дворцовой роскоши. А над всем этим – власть и воля Его Величества Короля, который по определению не может выносить, когда что-то идет не по его замыслу.
Осознание тяготит и сдавливает голову терновым венцом. Но больнее всего от незнания будущего и одиночества – супругов Тордуар и их спутников разделили сразу же по прибытию в королевский дворец – никем не замеченных, под покровом сумерек слишком раннего утра, молчаливых и напряженных из-за сложившейся ситуации.
В небольшой, но богато обставленной комнатке, куда ее проводили гвардейцы Его Величества Мире неуютно и даже немного страшно. Проигнорировав даже на вид удобные кушетку и кресло, она встала около высокого окна, а после стала вышагивать из угла в угол, как загнанная в клетку львица. Может, неторопливо, но напряженно и нервно – то и дело сжимая перед собой ладони или комкая кружевные манжеты верхнего платья.
В висках молоточком стучит последняя фраза Аттавио, сказанная им перед расставанием: «Все будет хорошо! Ничего не бойся!»
Но что слова? Они не больше, чем успокоительная инъекция, которая не имеет ничего общего с реальностью. Где взять гарантии, что их проделка не обойдется слишком уж дорого? Для Аттавио или для них обоих? А еще – для их сообщников? Может ведь дойти и до крайности – до обвинения в измене… И тогда мало не покажется – можно будет ожидать что угодно…
Полная смятения, Мираэль продолжает метаться по комнате. Старается приструнить отчаяние внутри себя, сдержать неприятные мысли и догадки, но в определенный момент все же хватается за лицо и вскрикивает. Закусывает губу и кидается в сторону, чтобы в буквальном смысле вжаться в затянутый гобеленом угол. Бушующих внутри нее эмоций оказывается так много, что она просто не может с ними справиться…
Вот это и пугает больше всего. Мире надо быть спокойной, собранной, а что она? Будто и правда совершила какое-то преступление!
А ведь на деле – девушка всего лишь хотела быть подле своего мужа, как и всякая добропорядочная супруга. Чего ей стыдиться? Чего смущаться?
Как назло, еще и время тянется отвратительно медленно.
В ушах издевательски громко стучат ходики часов.
А низ живота то и дело сводит судороги тошноты и комком собираются в горле…
Поэтому стук и звук распахнутой двери охватывают нелогичным чувством облегчения, и, резко приняв позу и вскинув подбородок, Мираэль смело встречает появившихся на пороге гвардейцев и даже шагает навстречу. Нет, наказание, какое бы оно не было, она принять не готова. Но может хотя бы вести себя с достоинством, положенным ее статусу и фамилии.
– Госпожа графиня, – гвардеец с эполетами капитана и орденом на лазурной ленте даже отвешивает ей уважительный поклон, – Пройдемте с нами.
– Куда? – все же спрашивает Мира остро и строго.
– На аудиенцию. К Его Величеству.
– Благодарю, – искренне говорит молодая женщина, – А где мой муж?
Вот на этот вопрос капитан не отвечает. Но учтиво отступает в сторону, пропуская даму вперед.
И вроде как гвардейцы просто ее сопровождают, а не конвоируют. И коридор, по которому они идут, пуст и никто по пути им не встречается. Но каждому пути всегда приходит свой закономерный конец – пусть и не явный. Мира без труда понимает, что провели ее по одному из тайных коридоров, а дверь, которую перед ней открыли с очередным почтительным кивком, совсем непримечательна и проста.
Комнату, в которой на этот раз оказывается Мираэль, едва ли можно отнести к королевским апартаментам – она небольшая, почти крошечная, хоть и не лишена богатого лоска. Больше похожа на укромный закуток, предназначенный для тайных встреч или, прости Творец, для свиданий. Не зря довольно много места в этом кабинете занимает длинная и широкая, почти как кровать, кушетка с изогнутой спинкой, а красиво инструктированный камин отбрасывает теплые и уютные блики, которые необыкновенно красиво играют на изумрудной обивке и украшенным золотой вязью шторам.
На маленький столик и узкий шкаф Мира уже почти не обращает внимания: ее взгляд устремляется на короля, стоящего около окна и одетого непривычно просто и незамысловато – в совершенно обычные темные брюки и просторную рубаху.
Такое нарушение этикета не может быть случайным. И говорит девушке больше, чем она того хочет. Ну не из постели же его вытащили, в самом деле, ради такого дела, как общение с провинившимися и ослушавшими его прямой приказ подданными?
– Ваше Величество? – Мираэль выполняет глубокий реверанс и остается в полусогнутом состоянии, не поднимая глаз, – Я к вашим услугам…
– Доброй ночи, графиня, – откликается король сразу же, – Но едва ее можно назвать таковой, не так ли?
– Это зависит от вашего благоволения.
– Наше благоволение не бесконечно, дорогая. Могли бы и сами догадаться. Что за детская выходка, графиня?
От неудобного положения нóги Миры начинают затекать и неприятно пульсировать. И Филипп это наверняка понимает, поэтому и не торопиться облегчить ее положение, не позволяя подняться и выпрямиться.
– Не детская, Ваше Величество, – негромко и мягко сообщается Мираэль, – Лишь скромное стремление супруги быть подле своего мужа.
– Это стремление идет вразрез с Нашим повелением. Намеренное нарушение приказа. Что скажете на это, госпожа графиня?
Мираэль все-таки поднимает голову и смело смотрит Филиппу прямо в глаза. На мгновение задерживает дыхание, ожидая увидеть злость или досаду, но король смотрит холодно и даже как-то… равнодушно?
– Признаю свою вину, Ваше Величество, – снова склонившись перед правителем, мягко сообщает Мира, – И нижайше прошу у вас прощения. Будьте же великодушны к своим слугам и простите эту вольность, обоснованную не желанием оскорбить, а лишь быть нам с графом вместе. Стоило сообщить об этом лично или в письме.
– Хотя бы, – неожиданно король громко усмехается. И Мира слышит шорох – это Филипп шагает к ней навстречу.
Молодая женщина кожей чувствует его пристальный и прямой взгляд. Внутренне холодеет и покрывается мурашками, но не позволяет себе и шелохнуться.
– Можете подняться, графиня, – все-таки разрешает король великодушно.
Аккуратно и медленно Мира выпрямляется и вежливо улыбается – скромно и мягко, без намека на вызов или подобострастие. Но тут Филипп протягивает ладонь в приглашающем жесте, и приходится ей вложить в нее свои пальцы.
– С одной стороны… – король тянет девушку на себя и ведет к кушетке, – Ваш поступок возмущает меня, Мираэль. Присаживайтесь.
Девушка послушно опускается на мягкий матрас, но при попытке изъять свою руку король сжимает ее крепче. Будто не заметив ничего, мужчина равнодушно продолжает:
– С другой – я могу его понять. Вы молодая, впечатлительная дама, вашу привязанность к Аттавио не заметит лишь слепой. И это для разнообразия странно и удивительно. А уж то, что сам граф не равнодушен к собственной супруге и неожиданно решился рискнуть и своей репутацией, и своим положением – и вовсе поражает. Вам есть, чем гордиться.
– Дело не в гордости, Ваше Величество, – тихо встречает Мираэль. – Желание мужа и жены быть вместе, особенно в непростой период, – нормально.
– Непросто период? – переспрашивает король и снова усмехается, – О чем вы толкуете, графиня?
Но, конечно же, король прекрасно понимает, что имела в виду Мираэль. И именно поэтому девушка решает промолчать. Но при этом красноречиво наклоняет голову набок и смело смотрит в ответ.
– Неужели… вам настолько не понравилось мое предложение? – насмешливо спрашивает Филипп, – И оказанная вам честь стать фрейлиной будущей королевы?
– Конечно, я благодарна за доверие, – откликается девушка, – Но я не могу радоваться столь высокой должности, пока нахожусь вдали от своего драгоценного супруга. К тому же…
– Ерунда, – резко обрывает ее король, – На Аттавио возложена важная и ответственная миссия. И присутствие рядом жены, особенно беременной, только обременит его. Зачем вам в вашем положении обременять себя излишними нагрузками?
Мираэль своевременно прикусывает язык, чтобы не сообщить об отсутствии упомянутой беременности, хотя удивляется – с чего бы королю решать, что она носит ребенка? Но, конечно же, снова возмущается такой наглости со стороны Филиппа – он намеренно хочет отдалить их друг от друга, будто они не более, чем шахматные фигурки на доске.
Хотя нет, на деле всё гораздо хуже. Несмотря на всю свою дальновидность и рассудительность, Филипп поддался мужскому эгоизму и тщеславию. Плюет на свою дружбу с графом, желает его жену и решает сблизиться с ней таким вот совершенно не изощренным способом.
Или она всего лишь накручивает себя? И видит то, чего нет?
На пару секунд Мира действительно чувствует сомнения. Но только ровно до того момента, как Филипп накрывает второй рукой ее щеку и мягко гладит. Девушка хочет дернуться, отшатнуться, но сдерживается. Только поджимает губы и закусывает изнутри щеку. Ладонь у короля мягкая и гладкая и никаких неприятных ощущений не приносит. Но и приятных – тоже.
Так не должен касаться ее другой мужчина. Никто не должен. Никто, кроме ее мужа. Поэтому Мираэль медленно и аккуратно отклоняяется в сторону, избегая этого физического контакта.
– Какая вы недотрога, госпожа графиня, – тут же саркастически усмехается король, принимая, тем не менее, такой красноречивый жест, и наконец-то отпускает женскую ладонь из захвата своей собственной. – Какое непростительное пренебрежение к своему сюзерену!
– Никакого пренебрежения, Ваше Величество, – тактично произносит девушка, – Всего лишь небольшое смущение. Ваше внимание, несомненно, льстит, но сущность замужней женщины предписывает опасаться внимания других мужчин…
– Вот как? Значит ли это, что вы видите во мне не столько своего короля, сколько – мужчину?
В голосе Филиппа явственно слышится насмешка, от которой Мире тут же становится не по себе. Но сказанного не воротишь – как бы девушка об этом не жалела.
Остается одно – продолжать играть в эту незамысловатую и не самую приятную игру.
– А вам бы этого хотелось? – спрашивает она тихо.
– Всегда приятно видеть в прекрасных женских глазах восхищение.
– Подобные взгляды вас окружают постоянно. Что вам еще один? А вот муж у меня один. И я собираюсь оставаться ему верной даже в мыслях.
– Отчего же? Откуда такое рвение к брачному целомудрию?
– Простите, но это не та тема, которую я готова обсуждать даже с подругами.
– Мне кажется, у вас не так уж и много подруг. Для этого вы слишком образованны и независимы. Поэтому можете поделиться своими чаяниями и надеждами со мной, своим королем.
Этот обманчиво дружелюбный настрой должен обворожить и расположить девушку к себе, но вместо этого Мираэль чувствует одно раздражение и досаду. Король достаточно прямолинеен и оттого – навязчив и неприятен ей. Да и двойственность ее положения… Слишком быстро Филипп перешел от темы измены к якобы душещипательным разговорам. И поэтому внутренне молодая графиня напряжена и настроена весьма агрессивно. И тратит все свои силы на то, чтобы сдержать рвущееся наружу недовольство. К сожалению, она не в том положении, чтобы показывать свой характер…
– Простите меня за грубость, Ваше Величество… – тихо, но четко проговаривает Мираэль, – Но едва ли я могу позволить себе это. И мне хотелось бы больше определенности. В первую очередь – о моей и моего супруга судьбе.
– Вы даже на минуту не можете позабыть о графе и не думать о нем? – теперь уже король парирует раздраженно.
– Граф – мой муж, Ваше Величество. Иначе и быть не может. И я искренне беспокоюсь о нем…
– Если это так, – король презрительно вскидывается, – то тем более непонятно, почему вы решились на такую глупость. Почему нельзя было спокойно принять свою судьбу и подчиниться? Невелика печаль – разлука. Все рано или поздно проходят через это испытание! Не вы ли сами прожили в ссылке долгих пять лет? И я могу сказать, что ваш муж не очень-то переживал по этому поводу.
– Вы прекрасно осведомлены о причинах этого недоразумения. И будет жестоко снова разлучать нас, разве не так?
– Вы называете меня жестоким, госпожа графиня? – губы Филиппа искажает жесткая и властная улыбка.
– Нет, – отвечает, не отводя взгляда, девушка, – Но чувствую себя несчастной, лишь представив, что окажусь разделенной с мужем морем.
– Вы так и не ответили – откуда такая привязанность? Особенно – к такому тирану, как Аттавио?
– Оттуда, где берут свое начало прочие чувства.
– Чувства… Надоедливая штука, скажу я вам.
– Не более, чем всё прочее – правила, обряды, фальшивые, но столь необходимые улыбки…
– Привычка. Ваша нежность и преданность возникли именно таким образом?
«Зачем ему это? – проносится в голове Миры недоуменная мысль, – Почему он это делает?»
– Ваше Величество… – девушка мягко и грациозно поднимается на ноги, – Я бы хотела получить ответ на свой вопрос. Что нас ждет? Меня и графа?
– Сядьте! – приказывает король, – Всему свое время…
«Почему он тянет? Чего добивается?»
– Вы красивая молодая женщина. С четкой позицией и устойчивой психикой. Именно такие фрейлины и нужны при дворе. А что вас ждет там, в колониях? Суровая и полная скуки жизнь? Несомненно, среди местного общества вы будете блистать, но провинциальный бомонд не чета королевскому двору. Разве не так?
