Текст книги "Развод. Проучить предателя (СИ)"
Автор книги: Дарина Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 48
– И я влюбился, Мира. С первого дня, с первой тренировки. Как мальчишка. Но ты была замужем, хоть и несчастлива в браке. У тебя было столько проблем, столько боли... Я не хотел добавлять к этому ещё и своё внезапное признание. Поэтому предложил дружбу.
– Дружбу? – переспрашиваю скептически.
– Я знаю, это звучит нелепо, – он слабо улыбается. – Особенно теперь. Но правда в том, что не бывает просто дружбы между мужчиной и женщиной, которые друг другу небезразличны. Это только прикрытие, чтобы быть рядом с человеком, который нравится. С тем, с кем хочется чего-то большего.
Его слова находят отклик где-то глубоко внутри. Разве не для этого мы ходили в театр, в кафе? Разве не для этого я позволяла ему прикасаться ко мне на тренировках, дотрагиваться до моей спины, поправлять положение рук? Разве не поэтому мне так нравилось быть рядом с ним?
– А почему не сказал правду сразу? – спрашиваю тише, уже без прежней резкости. – Когда мы стали ближе?
– Боялся, – он пожимает плечами. – Сначала, что узнав о моём состоянии, ты изменишь отношение ко мне. Потом, что решишь, будто я скрывал намеренно, чтобы обмануть. А потом... – он запинается, – потом стало слишком поздно для признаний. Каждый день я думал: "Скажу завтра". И так – до нашей поездки на Бали.
– Которую ты явно мог оплатить сам, – замечаю с иронией.
– Мог, – он не отрицает. – Но ведь дело было не в деньгах, правда? Ты хотела сама всё контролировать, сама принимать решения. После стольких лет, когда за тебя всё решали. Я уважал это желание.
Он достаёт из папки какие-то документы:
– Здесь всё, что касается моих активов, моего бизнеса. Свидетельства о разводе, решения суда по алиментам. Можешь проверить каждое слово. – Он придвигает папку ко мне. – Я больше ничего не скрываю.
Перелистываю страницы, останавливаюсь на одной из них:
– А что насчет слухов о твоем прошлом? – смотрю прямо в его глаза. – Мне сказали, что ты был связан с какой-то бандитской группировкой.
Он вздыхает, опускает взгляд:
– И это правда. Частично… Когда я только начинал, денег не было. Я подрабатывал охранником в клубе, который, как потом выяснилось, принадлежал местному авторитету. Глупая ошибка юности.
– И что было дальше?
– Я быстро понял, во что ввязался, и ушел при первой возможности. Там предлагали остаться, карьеру сделать... – он усмехается. – Но я видел, как эти люди заканчивают. Понял, что такие долго не живут. Решил, что лучше честным трудом зарабатывать – медленнее, зато спокойнее спишь.
Его откровенность подкупает. Вместо того чтобы отрицать или приукрашивать, он признает ошибку.
– Это единственное темное пятно в моей биографии, Мира. Клянусь. После этого – только честный бизнес..
Внутри борются противоречивые чувства. Обида за обман. Понимание его мотивов. Недоверие. И что-то ещё – то тепло, которое всегда возникало в его присутствии.
– Мира, – его голос звучит тихо, интимно, – я люблю тебя. И если есть хоть малейший шанс, что ты можешь ответить на мои чувства... Я готов ждать. Готов завоёвывать твоё доверие снова, по крупицам.
Он ждёт моего ответа, но я молчу, не находя слов.
Его признание застало меня врасплох. Такое простое, такое естественное, без цветистых фраз и драматизма. Просто: "Я люблю тебя".
И я вдруг понимаю, что запуталась ещё больше. Гордей с его раскаянием и новым-старым обликом человека, которого я когда-то любила. Станислав с его заботой и вниманием, которые иногда кажутся чрезмерными. И Александр, который только что открыл своё сердце, но зачем-то всё так усложнил.
– Мне нужно подумать, – наконец произношу я. – Это... слишком много информации. И сейчас не самое простое время в моей жизни.
– Конечно, – он не настаивает, и я благодарна ему за это. – Я понимаю.
– У меня сложная ситуация с мужем, – добавляю, не зная, зачем это говорю. – Он серьёзно болен. Мне нужно сначала разобраться с этим.
– Настолько серьёзно, что развод отменяется? – в его глазах мелькает тревога.
– Не знаю, – честно отвечаю. – Время покажет. Но сейчас всё очень сложно. Мне кажется, нам нужно взять паузу, Александр.
Он кивает, не пытаясь меня переубедить:
– Хорошо, я понял тебя. Смотри только не теряй бдительность. Если что, я всегда готов тебе помочь, ты знаешь.
На улице, пронизанной холодным ветром, меня уже ждёт машина Станислава. Он напряжённо всматривается в двери кафе.
– Всё в порядке? – спрашивает, когда я сажусь на пассажирское сиденье.
– Да, – отвечаю коротко. – Просто поговорили.
– И? – он не может скрыть своего любопытства. – Что он сказал?
– Много всего. Признался, что действительно богат. Рассказал про развод, про сына. Сказал, что боялся рассказать правду, потому что хотел, чтобы его ценили за человеческие качества, а не за деньги.
– О, как банально. И вы поверили? – Станислав бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем вернуться к дороге.
Хороший вопрос. Поверила ли я? После стольких лет жизни с Гордеем, после стольких его обманов и манипуляций... способна ли я вообще кому-то верить?
– Не знаю, – отвечаю честно. – Но он дал мне время подумать. Не давил, не настаивал. Это... подкупает.
Станислав хмыкает, но ничего не говорит. Мы едем в молчании. И только когда подъезжаем к моему дому, он наконец произносит:
– Будьте осторожны, Мирослава Андреевна. В делах сердечных – особенно.
Улыбаюсь ему – благодарно, но сдержанно:
– Спасибо за заботу, Станислав. Я буду.
А про себя думаю: как отличить настоящую заботу от манипуляции? Искреннее признание от искусной игры? Правду от лжи? И можно ли вообще кому-то верить, если тебя предавали слишком часто?
Ответов нет. Только новые вопросы.
И неясное чувство, что всё становится ещё более запутанным.
ГЛАВА 49
Домой возвращаюсь, когда сумерки уже окутывают город прозрачной дымкой. Усталость разливается по телу ноющей тяжестью.
После встречи с Александром, после всех его признаний голова идёт кругом. Нужно время, чтобы переварить эту лавину информации, разложить по полочкам мысли, понять, что я на самом деле чувствую.
Едва отпираю дверь, ноздри щекочет аромат – странно-знакомый, пряный, с нотками апельсина и мёда. За двадцать лет я научилась различать запахи блюд с первого вдоха. Это... неужели утка по-пекински?
Скидываю туфли, осторожно ступаю по паркету прихожей. Из кухни доносятся голоса – тихий смех, звон посуды, шелест украшаемого стола. Замираю в дверном проёме.
Кухня сияет праздничной чистотой. На белоснежной скатерти фарфоровые тарелки для особых случаев, хрустальные бокалы, затейливо свёрнутые салфетки. Свечи в серебряных подсвечниках, букет маленьких хризантем в центре. И главное блюдо – лаково-блестящая утка с аппетитной корочкой, соусы в фарфоровых соусницах, овощи, разложенные с декоративной тщательностью.
Гордей, в безупречно отглаженной рубашке, расставляет бокалы, напевая какую-то мелодию. Его мать в шёлковом платье раскладывает на блюде ломтики утки, посыпает зеленью. Идиллическая картина – счастливое семейство готовит ужин.
Проглатываю комок в горле. Как же тошно от этого спектакля, от необходимости поддерживать роль заботливой жены. Но в желудке урчит от голода – я почти ничего не ела с самого утра.
– А, Мирочка! – Гордей поднимает голову, замечая меня. – Как хорошо, что ты вернулась! Мы с мамой приготовили сюрприз!
– Вижу, – киваю, не скрывая прохлады в голосе.
– Садись, Мира, – неожиданно мягко говорит свекровь. – Ты, наверное, устала. Мы с Гордеем всё приготовили. Утка по-пекински – твоё любимое блюдо!
Окидываю свекровь недоверчивым взглядом. Её голубые глаза смотрят без привычной колючести. Странно. Словно удар по голове действительно произошёл не только с Гордеем, но и с его матерью.
– Садись, любимая, – Гордей отодвигает для меня стул с церемонной галантностью. – Ты, наверное, так устала. Как прошёл твой день?
Опускаюсь на стул, чувствуя себя зрителем в странной постановке, где мне досталась роль без сценария.
– Обычно, – пожимаю плечами. – Были небольшие нюансы на работе.
– Надеюсь, ничего серьёзного? – Гордей наполняет мой бокал вином – ровно на одну треть, как я люблю. Откуда он вообще помнит эти детали? Последние годы он наливал, не глядя, по самый край.
– Не стоит твоего внимания, – отпиваю глоток. Вино терпкое, дорогое. Явно не из нашего обычного набора для будней.
Гордей садится напротив, расправляет салфетку на коленях:
– Я вспомнил, как мы ходили в ресторанчик в Праге. Помнишь? На нашу первую годовщину. Там тоже подавали утку по-пекински.
Киваю. Помню, конечно. Тот вечер был одним из последних по-настоящему счастливых воспоминаний о нашем браке. Потом начался его бизнес, его амбиции, его "деловые ужины" с коллегами и партнёрами. А я постепенно превратилась из любимой женщины в удобное приложение – послушную домохозяйку, которая всегда рядом, всегда на подхвате.
Гордей ударяется в воспоминания – как мы гуляли по ночной Праге, как целовались на Карловом мосту, как пили глинтвейн в маленьком баре, где играл слепой скрипач...
Не вслушиваюсь. Просто киваю в нужных местах, пытаясь быстрее закончить с ужином. Мне нужно побыть одной, разобраться в мыслях после сегодняшней встречи с Александром. Решить, что делать дальше.
– М-м-м, какая сочная вышла, – Гордей с аппетитом отправляет в рот кусочек утки, причмокивает от удовольствия. – Правда вкусно?
– Да, хорошая, – соглашаюсь машинально. – Вы молодцы.
– Не так, как ты ту утку в прошлый раз пересолила, на встрече, – он продолжает жевать, не замечая, как моя вилка зависает в воздухе. – Потому что мы с мамой готовили с любовью. А ещё у нас есть секретный ингредиент...
Замираю. Утка на встрече?!
Та самая утка, которую я готовила для его бизнес-партнёров три месяца назад?! Из-за которой он устроил мне выволочку на глазах у гостей, потому что она показалась ему недостаточно идеальной?
Но это было всего три месяца назад! Если он не помнит последние десять лет... откуда он знает про эту утку?!
– Повтори, – роняю я, отбрасывая вилку. Та звякает о фарфор с неприлично громким звуком. – Что ты сказал про утку? Какую утку я пересолила?
Гордей замирает с вилкой у рта. Его лицо отражает панику.
– Э-э-э, – откашливается, пытаясь выиграть время. – Ну ту... которую ты готовила на день рождения Карины. Когда ей было... восемь.
– Восемь? – прищуриваюсь, не отводя взгляда. – Нет, я тогда еще не знала рецепта! Я всегда готовила курицу! Утку мы подавали на ужин твоим партнёрам на открытие новой линейки коньяка. Три месяца назад, Гордей.
Он бледнеет, опуская глаза. В повисшей тишине отчётливо слышно, как свекровь резко вдыхает.
– Ну... может, я что-то путаю, – Гордей пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой. – Всё-таки последствия травмы...
– Хватит! – бью ладонью по столу так, что подпрыгивают бокалы. – Хватит этого спектакля! Завтра же мы идём проверяться на детекторе лжи!
Вскакиваю из-за стола, не замечая, как опрокидываю бокал с вином. Красные капли растекаются по белоснежной скатерти.
– Мира, постой! – Гордей вскакивает следом. – Давай поговорим!
Не слушаю. Почти бегу вверх по лестнице, в свою комнату, захлопываю дверь. Руки дрожат от ярости и какого-то болезненного облегчения.
Сволочь! Так и знала. Подсознательно всегда чувствовала, что это игра!
ГЛАВА 50
Стук в дверь раздаётся через несколько минут. Сначала тихий, потом настойчивее.
– Мира, впусти, пожалуйста, – голос Гордея звучит устало, без притворной бодрости. – Нам нужно поговорить.
– Нам не о чем говорить, – отрезаю.
– Прошу тебя. Можешь просто выслушать?
Что-то в его тоне заставляет меня открыть дверь. Но не полностью – только щель, через которую смотрю на него: взъерошенного, с расстёгнутым воротником, с каплями вина на рубашке.
– Говори, – бросаю холодно.
Он вздыхает, проводит рукой по волосам.
– Не нужен детектор лжи, – произносит он тихо. – Ты права... Я всё помню.
Тишина между нами – плотная, осязаемая. Ждёт, что я скажу, что сделаю. Но я молчу.
– Можно войти?
Отступаю от двери, позволяя ему переступить порог. Не из жалости, не из слабости. Просто хочу посмотреть, как далеко зайдёт этот спектакль.
– Зачем? – спрашиваю, скрещивая руки на груди. – Зачем весь этот фарс с амнезией?
Он опускается на край кровати, уставившись в пол:
– Потому что после случая на вилле... после того, как ты увидела меня с Жанной, я понял, что потерял тебя окончательно. А я... я не могу без тебя, Мира. Не могу и не хочу.
– И решил разыграть амнезию? – моя бровь выгибается в скептической дуге. – Серьёзно?
– Я хотел вернуться к началу, – он поднимает на меня взгляд. – К тому времени, когда мы были счастливы. Когда я не делал всех тех ужасных вещей, за которые ты меня ненавидишь. Хотел... начать с чистого листа.
– Подделал медицинские документы, – продолжаю, не обращая внимания на его пронзительный взгляд. – Подкупил врачей. Инсценировал нападение. Пошёл на преступление, чтобы...
– Чтобы вернуть тебя! – он вскакивает. – Потому что я люблю тебя, Мира! Всегда любил! И я не инсценировал нападение, клянусь! Я правда не знаю, кто на меня точит зуб. Мне раньше поступали угрозы, анонимные, чтобы я совершал определенные действия в управлении компании, выгодные конкурентам. И по мне действительно знатно битами прошлись… Я просто … решил воспользоваться случаем. Когда очнулся в больнице и врачи сказали про возможную амнезию, я подумал – вот он, мой шанс всё исправить.
– Нет, Гордей, – качаю головой. – Ты не любил. Ты владел. Распоряжался. Контролировал. Но это не любовь. А что касается нападения – полицейское расследование покажет, кто на самом деле стоит за этим. Я в этом лично заинтересована.
– Я знаю, что наделал ошибок, но пойми, я не мыслю жизни без тебя. Ты – моё всё. Позволь мне доказать, что я могу быть другим, что могу измениться...
– Для чего, Гордей? Чтобы оттянуть развод? Чтобы успеть вывести те деньги, которые украл из компании? Или чтобы я пожалела тебя и не выдвигала обвинений в мошенничестве?
Он бледнеет, отступая на шаг:
– Нет... нет, что ты... Я правда хотел всё исправить.
– Хватит. Этот спектакль окончен. – Моя решимость крепнет с каждым словом. – Завтра я передаю все улики в полицию. Пусть они разбираются с твоей кражей средств компании, махинациями на производстве и уходом от налогов. А это, поверь, тянет на серьезный срок. И я буду настаивать на максимальном наказании.
Он меняется в лице. Страх – вот что я вижу теперь. Чистый, неподдельный страх.
– Мира, пожалуйста, – его голос срывается. – Не надо полиции. Я... я подпишу всё, что ты хочешь. Откажусь от своей доли при разводе. Отдам акции компании. Верну те деньги… Всё, что угодно, только не полиция.
Его страх – почти осязаемый, болезненный – даёт мне странное чувство удовлетворения. Не злорадство, нет. Просто... справедливость. Наконец-то он чувствует хоть каплю того страха, той незащищённости, что испытывала я все эти годы.
– Все акции? – переспрашиваю.
– Все, – он кивает. – До единой. И я не буду претендовать на бизнес при разводе. Только... не привлекай полицию. Мира, я прошу тебя. Я не создан для тюрьмы, я не выживу там!
Изучаю его лицо – угрюмое, с пятнами лихорадочного румянца на скулах. Правду говорят: ничто так не уродует человека, как страх.
– Завтра в девять, – произношу после долгой паузы. – В моём кабинете. Принесёшь все документы на акции. И мы сразу едем к нотариусу оформлять соглашение о разделе имущества. На моих условиях.
Он кивает, но в глазах мелькает что-то расчётливое, почти хищное.
Знаю этот взгляд – слишком часто видела его, когда он придумывал новый способ меня обмануть.
– И имей в виду, – добавляю холодно, – мой детектив и адвокат обо всём проинформированы. На тот случай, если ты решишь прибегнуть к жестким мерам. Все доказательства твоих махинаций хранятся в надёжном месте, с инструкциями передать их в полицию, если со мной что-то случится. – Делаю шаг к нему, понижая голос. – Ты под колпаком, Гордей. Поздно изворачиваться. И хватит рассказывать мне сказки про твою любовь ко мне – я не верю ни единому твоему слову.
***
Следующее утро. Я просыпаюсь с непривычным чувством лёгкости.
На прикроватной тумбочке замечаю кейс, которого вечером не было. Открываю – внутри аккуратные стопки купюр и короткая записка почерком Гордея:
«Возвращаю средства компании. Всё до копейки. Прошу учесть это при нашей встрече».
Пересчитываю деньги – сумма внушительная, точно совпадает с той, что фигурировала в моих обвинениях. Значит, действительно испугался. Знает, что тюрьма – не пустая угроза.
В офис приезжаю раньше обычного. Станислав уже ждёт с документами.
– Всё готово, – он раскладывает папки на столе. – Договор о передаче акций, соглашение о разделе имущества. Проверьте, пожалуйста.
Изучаю каждую страницу, каждую формулировку. Всё должно быть безупречно, без малейшей лазейки для Гордея.
В девять раздаётся стук в дверь. Гордей входит – в строгом костюме, гладко выбритый, но с тенями под глазами. Видно, что не спал.
– Доброе утро…
Кивком указываю на стул напротив:
– Садись. Документы здесь.
Он опускается на стул, мельком глядя на Станислава. В этом взгляде сквозит неприязнь.
– Здесь всё, как мы обговаривали? – Гордей склоняется над бумагами. – Я передаю тебе все акции, отказываюсь от претензий на бизнес...
– А взамен я не выдвигаю обвинений в мошенничестве и не рассказываю полиции о твоих... махинациях, – договариваю за него.
Он кивает, бегло просматривая документы. Его рука с ручкой замирает над подписью:
– А всё остальное? Вилла? Машины? Общий дом?
– В соглашении о разделе имущества всё подробно расписано, – поясняю сухо. – Вилла отходит мне. Коллекция машин – тоже. Можешь себе оставить одну, в качестве поощрения за признание вины. Дом делим пополам. Я намерена его продать – мою половину можешь либо выкупить, либо мы продаём целиком и делим деньги.
ГЛАВА 51
Его рука начинает мелко дрожать. Видно, как внутри него происходит борьба. Эта вилла, эти машины – всё, ради чего он обманывал, воровал, изменял. И вот теперь – росчерк пера, и всё это достаётся мне. Не ему.
– Я могу хотя бы забрать личные вещи с виллы?
– Под присмотром моего представителя, – киваю. – И только личные вещи. Ничего из техники, мебели или предметов интерьера.
Он долго смотрит на бумаги, словно надеясь найти какой-то другой выход. Но выхода нет. И мы оба это знаем.
Наконец его рука опускается – размашистая подпись ложится на каждую страницу документов.
– Вот и всё, – говорю тихо. – Теперь едем к нотариусу.
У нотариуса Гордей выглядит ещё более потерянным. Механически подписывает бумаги, отвечает на вопросы, не глядя ни на меня, ни на суетящегося за моей спиной Станислава.
По соглашению о разделе имущества я получаю виллу целиком, коллекцию его спортивных автомобилей, половину нашего общего дома и квартиру в центре, о которой я даже не подозревала – оказывается, он купил её три года назад.
Когда “церемония” завершена, Гордей поднимается, одёргивает пиджак:
– Надеюсь, теперь ты довольна?
– Дело не в удовлетворении, Гордей, дело в справедливости.
Он горько усмехается:
– Справедливость... Хочу тебе честно сказать, когда я разыгрывал амнезию – я действительно хотел вернуться к прежним временам. К тому Гордею, который любил тебя больше жизни. К той Мире, которая смотрела на меня с обожанием. Я не притворялся, когда говорил, что люблю тебя…
– Притворство вообще вошло у тебя в привычку, – пожимаю плечами. – Поэтому мне уже абсолютно плевать – искренность это или очередная ложь!
***
На суде по бракоразводному процессу – пустая формальность после всех подписанных соглашений – Гордей выглядит как побитая собака. Сгорбленный, с потухшим взглядом.
Судья произносит стандартные фразы, спрашивает о причинах развода. Я отвечаю ровно: "Непреодолимые разногласия в семейной жизни, несовместимость характеров". Без упоминаний об изменах, махинациях и притворной амнезии. Зачем? Дело сделано.
– Суд постановляет расторгнуть брак между Гордеем Григорьевичем Демидовым и Мирославой Андреевной Демидовой, – голос судьи звучит буднично. – Гражданка Демидова после развода может вернуть себе девичью фамилию, если желает.
– Желаю, – произношу твёрдо. – Вересова.
Свобода.
Это слово пульсирует внутри, наполняя меня новой энергией. Впервые за двадцать лет – я полностью свободна. От манипуляций, от лжи, от правил, которые не я устанавливала.
В коридоре суда Гордей нагоняет меня:
– Мира, постой. Можно тебя на минуту?
Оборачиваюсь. Он выглядит настолько жалким, что даже прежняя злость сменяется чем-то похожим на сочувствие. Но только похожим.
– Что тебе нужно?
– Просто... хотел сказать, что мне было … очень хорошо с тобой… Я знаю, что совершил непростительную ошибку. Не ценил того, что имел. Но я никогда не забуду...
– Нет, Гордей, – перебиваю его. – Это я совершила ошибку. Когда поверила в твою любовь. Когда позволила себя контролировать, унижать, обманывать. – Делаю паузу, глядя ему прямо в глаза. – Всё, что было между нами – ошибка, которую я не хочу больше вспоминать. И видеть тебя я тоже больше не хочу. Всё. Прощай.
***
В тот же вечер я подъезжаю к дому, чтобы проконтролировать последние сборы свекрови. По нашему соглашению, она должна была освободить дом до его продажи, и Регина Петровна, слава богу, не стала упираться.
К моему удивлению, она сдружилась с Анной, своей новой сиделкой, и теперь они переезжают вместе в квартиру свекрови.
В прихожей громоздятся чемоданы и коробки. Из гостиной доносится её резкий голос, отчитывающий грузчиков:
– Осторожнее, болваны! Это севрский фарфор, он стоит больше, чем вы зарабатываете за год! Ох, ну сколько меня уже гонять будут! Сил нет! Сколько можно переезжать?! Это немыслимо так с больным старым человеком обращаться! – ворчит она, наблюдая за погрузкой своих вещей. – То туда, то сюда – на старости лет покоя не дадут!
Захожу в комнату. Свекровь, затянутая в строгое чёрное платье, словно на похороны собралась, командует процессом с видом полководца.
– А, явилась, – смеряет меня холодным взглядом. – Пришла убедиться, что старуха не прихватит чего лишнего? Не беспокойся, мне твоё не нужно.
– Здравствуйте, Регина Петровна, – отвечаю спокойно. – Просто хотела узнать, не нужна ли помощь.
– Помощь? – издаёт скрипучий смешок. – От тебя? Спасибо, мне хватило твоей "помощи" с разрушением семьи моего сына.
Могла бы напомнить, кто на самом деле разрушил эту семью, но зачем? Скоро мы расстанемся навсегда, зачем тратить силы на последние выпады.
– Где Лорд? – спрашиваю, заметив отсутствие собаки и её вещей.
– Гордей забрал, – она поджимает губы. – Что, тоже хотела отобрать у него последнее живое существо, которое его любит?
– Я никогда...
– Знаешь что, – она резко перебивает меня, – избавь меня от своего лицемерия. Двадцать лет ты строила из себя идеальную невестку, а теперь показала истинное лицо. Акулу бизнеса, которой только деньги и власть нужны. А людей – родных людей! Вышвыриваешь как отработанный материал!
Глубоко вдыхаю, считаю до пяти:
– Гордей сейчас у Карины? – меняю тему.
– Да, попросился пожить с дочерью, пока вы имущество делите, – в её голосе сквозит ехидство. – Хоть кто-то в этой семье сохранил понятие о порядочности.
Интересно, Карина в курсе махинаций своего отца? Знает, что её безупречный папочка дурил налоговую и обворовывал компанию?
– Даже дочь твоя с такой матерью не общается! И поделом! – свекровь напускает притворно-праведный тон.
Знает, куда бить. Отношения с Кариной – моя самая болезненная точка. Да, дочь так и не позвонила после нашего последнего разговора. Выбрала сторону отца, как всегда.
– Думаю, это всё, – окидываю взглядом почти пустую комнату. – Машина готова, вас отвезут.
– Не беспокойся, – надевает перчатки с вызывающей медлительностью. – Я не стану задерживаться в доме, из которого ты выставила моего сына.
Не выдерживаю:
– Ваш сын сам выбрал свой путь, Регина Петровна. Когда решил, что может безнаказанно изменять, врать и воровать.
Она смотрит на меня с ледяной усмешкой:
– Почему мужчины изменяют, девочка моя? Потому что дома их не ценят. Не умеют создать атмосферу тепла и заботы.
Качаю головой. Даже сейчас, даже после всех доказательств, она будет до последнего выгораживать своего драгоценного Гордеюшку.
– Прощайте, Регина Петровна. Надеюсь, вам будет комфортно.
– О, не сомневайся, – натягивает пальто. – А ты наслаждайся своей свободой и властью. Только знаешь... – она останавливает коляску у двери, – одинокую постель они не согреют.
И, гордо вскинув голову, выезжает из комнаты, оставляя после себя шлейф тяжёлых духов и вечной злобы.
Смотрю в окно, как её садят в машину.
Двадцать лет эта женщина терроризировала меня своими придирками, своим вечным недовольством.
А теперь всё кончено.
Я свободна от неё, как и от её сына.
