Текст книги "По краю каменного сердца (СИ)"

Автор книги: Данил Иватанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

Петляя по коридорам, Иватани вышли на лестницу, которую прежде он не видел. Она вела только вниз, по-видимому, на подземные этажи. Только начав спускаться по ней, он заметил свежие капли крови, что выстраивались в полноценный след, протяжённостью далеко не один метр. Ода же молча двигался по направлению крови, совершенно не озираясь по сторонам. Выйдя в длинный коридор с теплотрассами на стенах, семья остановилась – Ода встал на месте, а Дин ударился ему в спину, сразу после тормозя.

– Он там же, – оповестил Оду его коллега, выходя ему навстречу и уходя в сторону лестницы.

Следом за ним прошло ещё три человека, которые настояли на том, чтобы офицер позвал их при первой необходимости. Дину всегда было интересно, как его отец собрал в своём отделении столь подготовленных и доверенных людей, готовых ввязаться в любую трясину, лишь бы дело было сделано. Скорее всего, это заняло немало времени, но результат явно того стоил – благодаря ним можно было оставаться с прикрытой пятой точкой в случае чего. А случаи случаются… И часто.

Вскоре офицер приблизился к одной из дверей, коих на коридор было порядка десяти. Подобрав из под трубопровода ведро с мутной водой, он открыл помещение и пропустив Дина вперёд, зашёл сам. Комната представляла из себя абсолютно пустое пространство с одним стулом и парой труб у стены, к которым наручниками были приделаны два человека. Один из них сидел забившись в угол, опустив голову и протянув ноги вперёд, в то время как вторым являлся тот самый ЕСЕК, которому повезло выжить. Его раненые конечности были наспех перевязаны бинтами, будучи предварительно поджатыми жгутами, дабы кровь наверняка остановилась.

Пройдя ближе к заключённым, Дин вступил во что-то липкое. Как оказалось, это была чья-то недавно засохшая рвота, перемешанная с кровью, коей на полу было предостаточно. Рвотный позыв быстро подоспел к горлу, но одноглазый успел схватить себя за рот и шагнуть назад, быстро шоркнув подошвой по полу. Оглянувшись на Оду, он встал в ступор, не зная, с чего начать. Отец же хладнокровно прошёлся по всем нечистотам, брякнув ведром по полу после. Тихо сидевший рядом заключённый медленно поднял голову, показав свою физиономию. На лице Дина тотчас проступил лёгкий ужас. У мужчины было полностью разбито всё лицо: губы набухли, щёки и скулы усажены гематомами, глаз заплыл, брови рассечены. Еле живой, он протянул руку к ведру и, схватившись за ручку, подтянул его к себе, скребя дном по бетону. Его сил едва хватило на то, чтобы пригнуться и сделать небольшой глоток той самой мутной воды, в которой, казалось, заразы было больше, чем в любом скотомогильнике. Отпрянув от ведра, он закинул голову назад и закрыл рот руками, но вскоре его стошнило, отчего всё потекло по его лицу и шее. От подобной картины Дин полностью растерялся, даже не зная, как ему реагировать. Да, он убивал людей, но он никогда их не мучил. Нет смысла издеваться над тем, от кого нужно просто избавиться. Вся эта сцена выглядела так дико и жестоко, что внутри него зародилось какое-то противоречивое чувство. Это была жалость, смешанная с обидой, что давала ростки здравого взгляда в эту эмпатическую ошибку. Если Ода его так пытал, значит, есть за что.

Тогда-то Иватани и осенило. Отец говорил о человеке из банды Шикки, что удалось поймать на позапрошлой неделе. Быть может, это был именно он.

– Эй, а это не…?

– Подожди. Всё потом, – оборвал Дина следователь.

Схватив ведро, он вылил всю воду на безопасника, отчего тот слегка пришёл в сознание, начиная отплёвываться. Стоило ему окончательно проснуться, как он взвыл от боли, начиная с судорожно сжиматься. Ода сел на корточки перед ним и схватил его за волосы, тут же принимаясь мотать его головой из стороны в сторону.

– Я как погляжу, вы совсем в отчаянном положении.

– А-а-ы… – стонал подранок. – А? А-а? Где… где Эрнест? – окончательно очнулся он.

– Сдох. И следом сдохнешь ты, если не станешь отвечать на вопросы чётко и внятно.

– Нет, стойте! Нельзя! За вами ведь целая орда наших сослуживцев приедет. Вам ведь уголовка за это светит!

– Да что ты? А за коррупцию, значит, ничего не дают? Будем иметь в виду, полезно. Теперь слушай внимательно и отвечай чётко. Мы знаем, что вы, шуты хреновы, решили устроить нам сценку. Хотели собрать с нас информацию, деньги, так ещё и своего человека вытащить? – Ода кивнул в сторону живого трупа поблизости.

– Нет-нет, я не…

– У тебя… – Ода привстал и со всего размаху ударил железным кулаком по стене рядом с головой пленённого, отчего кирпичная кладка посыпалась в труху, – …осталась одна попытка. Так что пизди быстрее и не заставляй меня бить по твоей тупорылой роже.

– О господи… Ладно, я скажу! Только не убивайте, прошу! Меня заставили, просто заставили! Меня дома семья ждёт!

– Срать я хотел на твою семью, быстро отвечай, сука! – всё больше выходил из себя Ода.

– Коготь! Они называют себя Коготь! Сборище нацистов и расистов, которые хотят разобщить государство. Они совершают теракты и подпольно распространяют информацию, что это делают какие-то определённые нации, чтобы люди их опасались. Мы думаем, что они хотят вернуть мир к старому порядку, когда у каждого была своя страна. Это всё, что я могу сказать.

– И какого хера ты там забыл тогда? Ты не черножопая лезбиянка и не пятнадцатилетний китайский трудяга. Вот прям совсем не похож. Какой тебе резон этим заниматься?

– Они просто много платят! Платят и обещают, что мы получим ещё больше, если всё удастся!

– Кто «они», блядь?! – рявкнул Ода, ударяя кулаком по груди притворщика. – Яснее выражайся!

– А-а-а! – взвыл от боли несчастный. – Виктор! Его зовут Виктор! Бывший заключённый «Последнего дня», сбежавший оттуда два года назад!

– Ты знаешь, кто такая Шикки? – сразу подхватил тему детектив.

– Да-да! Она вроде является одной из приближённых Виктора!

– «Вроде» или является?! Ты меня специально изводишь, мразота?! – натурально кипел Иватани, тряся бандита за голову.

– Точно, точно! Прекрати, прошу!

– Где они сейчас находятся?

– Я не знаю… Боже… Прошу, не бейте меня… – начал плакать заложник, стараясь прикрыться целой рукой.

– Рассказывай всё, что знаешь. Мне вообще не упёрлось вытаскивать из тебя информацию по кусочку.

– Я знаю только то, что Шикки заправляет этим городом, поставляя с-сюда оружие. Отк-куда и зачем не з-знаю. У неё своя банда для этого есть, она просто собирает кого попало и вербует к себе. А тех, кто не справляется, просто…

– Убивает. Это я понял. Кто тебе рассказал о нас то, что ты нам вкидывал.

– Это был один из людей этой Шикки. Я был в одной маленькой банде, и они связались с нами, предложили большую сумму, если мы сделаем то, что они попросят. Они даже не представились и говорили через посредника. Мы кое-как узнали то, что я рассказал вам сейчас, но это всё! Я больше ничего не знаю! Умоляю, хоть посадите меня, но не убивайте!

Ода поднялся с корточек и протянул Дину руку, отчего второй с недоумением глянул ему в глаза, вопросительно кивнув.

– Пистолет, – холодно попросил Ода.

– А, бл… В кабинете оставил.

– Я вот тоже.

Громкий лязг железа оцарапал слух – безопасник соскочил с места, шаркнув наручниками по трубе, сразу после повалившись на пол из-за простреленной ноги.

– Нет! Стойте, прошу! Вы же сказали, что отпустите меня! – истерически завопил он.

– Кто? – Ода медленно обернулся к подранку, складывая руки на груди. – Я такого не говорил.

– Но… как же…

– Обычно. Вы, сучьи дети, чуть не сорвали дело, над которым мы корпели больше года. И поверь, ты даже близко не сможешь представить то, насколько сильно я презираю тебя и таких, как ты. Лучше бы ты не рождался, отброс несчастный.

– Нет, постойте!

Тогда Дин услышал необычный хрустяще-скользящий звук, который ему доводилось слышать крайне редко. Это был металл Оды, покрывающий его ногу. Тотчас офицер впечатал голову лжебезопасника в стену пяткой, да с такой силой, что череп распался на осколки, брызгая мозгами и кровью во все стороны. Вылетевший от удара глаз приземлился рядом со вторым заключённым, на что тот совершенно не отреагировал. Он всё ещё находился где-то в своём мире, будучи покрытым своей рвотой.

Ледяной страх окутал Дина, отчего он встал как вкопанный, не в состоянии сделать даже шага. В тот момент он задумался над тем, как он выглядит со стороны, убивая людей. Это выглядело так омерзительно и противоестественно, что весь организм дал сбой, позволяя Иватани только изредка делать вдохи, чтобы не умереть от удушья. Руки затрясло, а ноги стали ватными. В голове не укладывались мысли о том, что он делал вещи и похуже.

– Думаю, этот хер нам уже ни к чему. Надо бы его тоже угандошить.

– Стой… – сипло ответил Дин, прокашлявшись после. – Что он вам рассказал?

– Да по фигне. По большей части выл о том, что его убьют, если он расскажет хоть что-то.

– И что по итогу?

– Молчал до этой недели, пока Рик его не отделал. Сказал, что принадлежит банде «Гадюк» или банде Шикки. Занимается вербовкой молодёжи в свои ряды и мелкими грабежами. Как-то так.

– А где сама Шикки…

– Не-а. Тишина.

– Хм…

Сложив руки на груди, Иватани приблизился к полумёртвому бандиту, наступая на тот самый отлетевший глаз, давя его подошвой.

– Эй. Ты меня слышишь?

Безжизненные зрачки перекатились от верха взора к низу, уставившись на одноглазого, отчего тот почувствовал себя неуверенно. Ему будто бы пришлось говорить с манекеном из папье-маше, у которого плохо сделаны черты лица. Но на удивление, ходячий мертвец кивнул, не издавая при этом ни звука.

– Ух… Слушай, твои парни недавно одну дичь сотворили, отчего вас, скорее всего, скоро всех в расход пустят. Тебе нечего бояться, хуже уже точно не станет. Я хочу убить твоих главарей, можешь о них забыть. Расскажи, что знаешь, и будешь свободен. С тебя уже хватит…

Ода шмыгнул носом, упираясь в стенку спиной и кладя руки в карманы. Ему мало верилось в то, что получится достать ещё что-либо из этого бедолаги, но хуже от лишнего допроса точно не будет.

– Гадюка… – шёпотом прохрипел бандит спустя некоторое время тишины. – Она… она заставляет… нас…

– Да, я понимаю. Скажи, где я могу её найти.

– Я не з-зна-а… – он сильно закашлялся, подаваясь вперёд, а к концу и вовсе падая грудью на пол. – Мама-а-а…

– Эй, тихо-тихо! – Дин подскочил к нему и мигом перевернул на спину, приподнимая его голову. – Всё окей, мужик. Просто расскажи и вернёшься к родным.

– Они… звери… Убивают всех, кто несогласен. Звери…

– Где она? Где её… Стой, они?

– Они… Волк. Гадюка. Ба-арс… Ме-ме-ме… – начал заикаться он, закатывая глаза назад.

– Ме? Что «ме»? Эй, приди в себя! Сука, не смей умирать, ублюдок, не смей!

Тело бандита выгнулось вперёд, после резко расслабившись и вновь упав в руки Дина. Он держал его ещё некоторое время, пока штаны заключённого не стали темнеть от выпущенной им мочи.

– Да всё, пусти его, он уже обоссался. Сдох, хер с ним.

– Сука! Су-ка! – заорал Дин, вскакивая на ноги. – Ненавижу, блядь! Пидорас, ну не мог ты протянуть ещё хотя бы одну сраную минуту?! – схватив труп за руку, он дёрнул его на себя, но перестарался, вырывая руку под корень. – Как вы меня задрали, выблядки! – замахнувшись, он со всего размаху метнул руку в стену, разбрызгивая кровь по всей комнате. – Я, блять, вас всех перебью!

– Всё-всё, хорош! – Ода подбежал к сыну, обхватывая его со спины, чтобы тот не мог размахивать руками.

– Отвали, нахер! Не трожь меня! – брыкался одноглазый, стараясь выбраться из отцовской хватки.

– Да что на тебя нашло?! Успокойся, найдём мы их! Дин, ты меня слышишь?! Успокойся!

– Они убили маму! Они убили мою маму и чуть не убили Каэдэ!

– Я знаю, ух… – Ода ударился спиной о стену, ибо Дин сделал резкий шаг назад, впечатывая отца в неё. – Хватит истерить, ты делаешь только хуже! – еле как сохранив равновесие, старший Иватани умудрился сделать Дину подножку и уронить его на пятую точку, падая вслед за ним. – Дин, пожалуйста, хватит!

Только оказавшись прижатым к земле, Иватани немного поумерил пыл, опуская голову и поджимая к себе колени. Тяжёлое дыхание обоих Иватани перекрывало звук капающей воды из протекающих труб. Они сидели около двух трупов, пытаясь перевести дыхание и переварить всё произошедшее.

– Потом, Дин. Потом. Сейчас нам надо помочь парням наверху и найти тебе новое место, пока не удостоверимся, что они больше не ходят у тебя под окнами. Дел невпроворот теперь… Понимаешь?

Дин молча несколько раз кивнул и окончательно обмяк. Как хороший отец, Ода попытался сделать всё, что было в его силах, а потому облокотил сына на себя, обнимая его и кладя свою голову на его макушку.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Мы с тобой переживаем это каждый день. Но посмотри на это с другой стороны – мы не стоим на месте. У нас из раза в раз становится всё больше информации. Да, не всё гладко. Проблем тоже меньше не становится. Но давай мы будем плакать, когда все дела будут сделаны. Иначе будет только сложнее. Слышишь меня?

Он вновь кивнул. И несмотря на краткость этого ответа, гора с плеч Оды свалилась в ту же минуту. Он слишком сильно переживал о своём ребёнке, чтобы пропускать подобные приступы мимо себя. Но сейчас, когда он сидит с ним в обнимку, невзирая на грязь и трупы вокруг, он искренне счастлив. Счастлив, что имеет сына, на которого может положиться.

– Всё будет, но потом, сын.

***

Мелодия волынок держала определённую ноту, резонируя на фоне полупустых проспектов города. Стоило аккорду смениться, как Дин пришёл в себя, поднимая голову и цепляясь взглядом за два гроба, что выносили из толпы на плечах. Вокруг стояли сотни блюстителей правопорядка, со скорбью отдавая честь, не смея проронить и слова. Честь отдал и стоящий рядом Ода, поднявший подбородок выше нужного и смотря в чистое безоблачное небо, чтобы ненароком не пустить слёзы. В тот момент кто-то схватил Дина за левую руку и прижал к себе. Это оказался Атсумэ, что уже восстановился после того происшествия. Пришёл в себя он лишь прошлой ночью, а потому ныне выглядел очень плохо, но это совсем не помешало ему присутствовать на похоронах людей, которых он, по сути, и убил. Сжав руку Дина, он опустил голову, не в состоянии смотреть на проплывающие мимо гробы. Его можно было понять. Всё обставили так, будто виноваты были метаморфинщики, и пусть у истоков этой истории стояли они, именно Тсу обрушил здание по своей неопытности, похоронив под завалами двух сослуживцев.

Вырвав руку из хватки Тсу, Иватани некоторое время держал её на весу, пока не опустил её на плечо синевласого, чуть прижимая его к себе.

– Один спасённый не равен одному убитому. Ты убил двух, но спас сотни. Тем не менее, если ты убьёшь сотни ради двух… я не стану тебя осуждать. Я с тобой, просто знай.

Тсу молча вжался в Дина, обнимая его обеими руками, в ответ на что друг тоже приобнял его, похлопывая по спине.

– Мы уже тут. Поздно давать заднюю, – нахмурился одноглазый, шепча эти фразы.

– Спас одного – уже хорошо, да? – тихо спросил Атсумэ дрожащим голосом.

– Несомненно.

Похоронная процессия длилась ещё какое-то время. Началась она где-то в девять утра, а заканчиваться стала лишь к трём часам дня. Тогда все пришедшие проводить погибших собрались в церкви, что стояла посреди города, окружённая большим лесопарком. Церковь же была христианская. И христианская с протестантской направленностью. Тяжело сказать, плохо это или хорошо, но со временем буддизм и ислам вместе с остальными религиями почти исчезли, ведь ныне мир строился отнюдь не по восточным правилам, отдавая приоритеты западу и львиной части Европы. Именно поэтому прямо сейчас по ковру шёл пастор в чёрном одеянии, держа в руках раскрытую библию. Он неспешно ступал с пятки на носок, будто стараясь изобразить какого-то дворянина. Дневной свет от витражных окон с фресками освещал его, словно делая акцент на том, кто здесь главный приверженец бога. Пастор был молод, но оттого не менее серьёзен. По его выражению лица было видно, что он полностью погружен в процесс проводов, так что никто из всего зала не мешал ему. Не было ни звука. Лишь тихий шорох туфель о ковёр. Подойдя к кафедре, молодой человек обернулся лицом к залу, кладя библию на стол и поднимая глаза на всех собравшихся.

– Смерть… – эхо гулом разнеслось по всему залу, отражаясь от массивных колонн и мраморных стен, – …это страшная и неизлечимая болезнь. Это то, что обременяет людей вопросами: почему и зачем, для чего и за что. Чем больше кто-то пытается ответить на это, тем сильнее становится страх и непонимание. Горечь. Но как только эту тайну освещает Господь – всё становится совершенно ясным. Стоит свету Божьей любви осветить жизни тех, кто страдает от подобных вопросов, как всё встанет на свои места. Наш Господь прямо сейчас ведёт усопших к своим кровам. Он истинно милостив и искренен перед их ликом. Он не поскупится на место за золотыми вратами для тех героев, что защищали наше общество ценой своих жизней. Общество, что едино благодаря нашему создателю. Наставший час смерти не становится для них последним. Это лишь новая ступень. Новый этап в бытие тех, кто отдал свои бесценные жизни в обмен на наше спокойствие. Это вечная участь. Участь существовать в самом благом месте из возможных. Так давайте же помянем тех, ради кого мы сегодня собрались. Господь будет рад услышать тёплые слова о них.

Деревянный крест возвышался над головой священника за его спиной, будто прикрывая его от всех ненастей. От всей этой картины у Дина невольно пошли мурашки, ведь вся эта атмосфера казалась ему необычайно неизведанной. В церкви он прежде не был, а на похоронах матери присутствовал лишь к концу, когда тело предавали земле. Прямо сейчас в нём смешались чувства чего-то великого, но в то же время и обманчивого. Его отношение к вере было донельзя простым – он считал, что если человеку нужно верить в то, чего не существует, чтобы жить спокойно, то он дурак, коих не сыщешь. Сейчас же, стоя посреди церкви, он понимал, почему так много людей ведутся на уловку под названием «вера». Эти красивые речи, эти величественные строения, этот запах восковых свечей. Здесь было всё, чтобы человек поверил, что есть что-то, что приглядывает за ним сверху.

И это донельзя пугало.

К сцене стали подниматься родные и близкие погибших. Каждый из них скорбел об утрате столь сильно, что сложно было распознать и треть слов. Слёзы текли ручьями по их щекам, указывая на то, как погибшие близкие были им дороги. Вместе с ними плакал и Атсумэ. Он то и дело вытирал нос и глаза, в попытке успокоиться, но раз за разом терпел поражение в борьбе со своими чувствами, ведь груз ответственности не давал ему покоя.

Когда проговорились родные, настало время друзей. К кафедре вышел Ода, будучи в парадной форме офицера. На его груди виднелись несколько медалей и нашивка с фамилией Иватани. Сложив руки за спиной, он приблизился к микрофону и выдержал небольшую паузу, прежде, чем начать.

– В нашем… прекрасном английском языке есть множество слов. С каждым днём их появляется всё больше, но какое-то слово, пожалуй, не появится никогда. Это слово, что должно определять родителя, потерявшего ребёнка. Если кто-то теряет супруга, то он становится вдовцом или вдовой. Если кто-то теряет родителей, то он становится сиротой. Но как назвать родителя, который лишился самого дорогого? Никак. Это столь противоестественно, что слов для этого ещё не придумали. Я опустошён. Опустошён как друг и опустошён как начальник этих людей. Кристофер и Энтони были важными для меня людьми. Но я лишь тот, кто присоединился к их пути по мере их хода. Мне страшно и подумать, что сейчас переживают их родители, а потому я могу выразить лишь моё глубочайшее сочувствие. Как офицер, я подвёл их и подвёл вас. Я находился в пекле того инцидента, но я не смог сделать ничего, что могло бы хоть как-то им помочь. И я себя за это ненавижу. Я отделался лишь шрамом на лице, в то время как они лишились самого важного – жизни, на которую они имели все права. Сказать честно, я хотел сложить полномочия и уйти в отставку, но тогда бы это стало самым эгоистичным и мерзким поступком в моей жизни. С этого момента я буду следить за каждым из своих подчинённых как за собственным сыном. Я клянусь, что буду делать всё, что в моих силах, чтобы подобного больше никогда не произошло. И надеюсь, что мои друзья смогут обрести заслуженный покой. Для меня они навсегда останутся прекрасными товарищами и доблестными защитниками нашей родины. Их жертва никогда не будет забыта.

Офицер ушёл со сцены, не получив никакой реакции взамен на все сказанные слова. Но это было не ради чьих-то оваций или одобрений. Всё сказанное было искренним, ибо Иватани старший всегда переживал за близких, сколько себя помнит. Для него потеря двух союзников была настоящим ударом, несмотря на то, что во время службы его ряды редели на глазах, оставляя после себя лишь непонимание, почему только он остался в живых. Такова судьба тех, кто решился отдать себя во владение своей же профессии.

От своих мыслей Дина оторвало странное ощущение, которое он никак не мог охарактеризовать. Это был страх, смешанный с горечью. Будто он резко почувствовал себя в чём-то виноватым. Оглянувшись по сторонам, первое, что бросилось Иватани в глаза, так это целая толпа людей вокруг него, которые точно так же озирались с выпученными глазами, будто чего-то опасаясь.

– Эй, Тсу…

Но он не слышал. Кьюсэ скрючился на скамье, прикрыв рот руками и громко всхлипывая, роняя слёзы на пол.

– Мужик, ты чего? – схватив друга за плечи, Иватани немного его потряс, но тот будто совсем не замечал стороннего вмешательства в его личное пространство, продолжая рыдать. – Так, хорош, пошли отсюда.

Сумев помочь Атсумэ подняться на ноги, Дин вывел его из церкви, выходя на большую площадку перед ней и сворачивая с мощёной дорожки на газон, куда Тсу упал на колени, упираясь головой в землю, вновь предаваясь истерике. Он громко завопил, отчего Дина пригвоздило к месту, а после будто зажало между молотом и наковальней, заставляя его сжаться, сразу следом падая на живот рядом с Атсумэ. В глазу всё плыло, он почти ничего не видел, ощущение тошноты прилипло к горлу, а голова раскалывалась, разрывая стенки черепа невыносимой мигренью. Он попытался подняться, но у него ничего не вышло. Сил не осталось совсем. Сознание начало постепенно погружаться куда-то в недры пустоты, уводя за собой возможность мыслить и ощущать.

– Тсу-у… – прохрипел Дин, будучи в предобморочном состоянии.

В тот момент синевласый наконец прекратил кричать, отчего самочувствие Иватани резко улучшилось. Он смог приподняться и подпереть себя локтем, что несомненно было прогрессом на фоне недавнего истощения. Друзья встретились глазами и Тсу тут же кинулся на Дина, хватая того за плечи и опуская голову.

– Не хочу! Не хочу быть спасителем! Не могу, всё! Я больше не хочу! Я, блять, никчёмен! Сначала те люди в поезде, теперь они! Я не могу, не могу! – вопил он на всю округу, мотая Дина вперёд-назад, – Я не могу как мои родители! Я не справлюсь! Я не умею так, как они! Они настоящие герои, не я! Твою мать, всё из-за меня!

Он кричал ещё какое-то время, но Дин не посмел его перебить. Он прекрасно понимал, каково ему сейчас, пусть и не мог ощутить этого горя в полной мере в силу пониженной эмпатии в сравнении с Кьюсэ. Когда же крик стих, перейдя в еле заметный хрип, Иватани взял товарища за шею и поднял его голову, заставляя посмотреть на себя.

– Я тоже, Тсу, – прошептал одноглазый. – Я тоже не хочу. Но нужно. Нам нужно…

Хлопок. Резкий и отрезвляющий. Дин даже не успел среагировать или, можно сказать, не был готов реагировать на это. Атсумэ со всего размаху дал Иватани пощёчину, отталкивая его от себя.

– Кому «нам»?! Тебе? Тебе надо?! Это нужно только тебе! Мсти за свою мать сам, не впутывай меня в это!

Стоило Дину упереться в пол, чтобы попытаться встать, как его вмиг вжало в траву, с ощущением, что на него упала бетонная плита.

– Ляг! – Тсу выставил руки вперёд, явно применяя свою способность, – Опять меня ударить хочешь, да?! Надоел ты мне, понял?! Надоели твои выходки и твой эгоизм! Я больше не буду бегать за тобой хвостиком, хватит с меня!

Как нельзя кстати подоспел Ода, что с разбегу влетел в Тсу, заламывая его в одно мгновение, да так, что тот не мог пошевелить руками, соответственно, и сопротивляться тоже.

– Атсумэ, угомонись! Что происходит?!

– Отпусти! Руки убери! – рычал Атсумэ, брыкаясь на месте.

– Сначала успокойся, потом уже отпущу.

– Я сказал, убери свои р-ру-у-уки-и! – невероятно громко крикнул парень, отчего всё вокруг разлетелось по сторонам, считая и Дина, и Оду.

На месте удержания появилась небольшая округлая воронка, некоторую часть газона вырвало с корнями, раскидывая по округе. Ода вылетел за несколько метров, упав на асфальт, несколько раз перекатившись кубарем, в то время как младший Иватани лишь проскоблил землю своим телом, после ударяясь в стену церкви.

Кьюсэ поднялся на ноги, но не в полный рост: сгорбившись и находясь чуть в присяди, явно готовясь обороняться вновь. Только вот никто и не собирался его трогать. Что Дин, что Ода, оклемались и покрыли себя бронёй, при этом оставаясь на месте. Перепуганный мальчишка переглядывался со своими товарищами, не решаясь предпринять что-то следом. Решением стало ретирование – он разбежался и подпрыгнул, взлетая и устремляясь куда-то вглубь города на огромной скорости, оставляя после себя лишь раскуроченную область под церквью.

Оба Иватани выдохнули, снимая с себя покрытие. Ода глянул на сына, махнув тому рукой, как бы говоря, что он в порядке. Дин же молча припал обратно к полу, садясь на бордюр и устремляя взгляд куда-то в сторону смотавшегося друга. К нему подтянулся отец, чей костюм был наполовину в грязи и наполовину порван. По крайней мере, если не учитывать то, что на нём разошлось пару швов, на кителе не хватало одного рукава. Присев рядом с юношей, Ода вытянул ногу вперёд и облокотился на стену.

– Тяжело, наверное, быть подростком, – спокойно предположил офицер.

– А ты им не был?

– Мне было некогда.

– Верю, – Дин кивнул головой и протёр лицо рукой, в конце задумчиво хлопая себя по щеке. – И что нам теперь делать с этим придурем?

– Ничего. Оставь пацана в покое, ему сейчас очень тяжко.

– Ты не злишься на него из-за произошедшего?

– Не злюсь. Кто угодно на его месте допустил бы ошибку. Я должен благодарить всё на свете, что тогда погибло всего два человека. Главное, что среди погибших не было тебя.

– Это ведь не оправдание.

– Если ты хочешь его хаять, то валяй. В отличие от тебя, мне хватает мозгов не осуждать ребёнка за ошибку. Только поэтому я не виню во всём тебя.

Дин сосредоточился на отце своим привычным, немного безразличным взглядом. На глаза сразу попались седые волосы на щетине Оды. Их было не особо много, но само их наличие показывало, что ментальное здоровье офицера слегка терпит крах.

– Как думаешь, мне пойдёт бородка, как у тебя?

– Тогда нас точно перестанут различать. Тем не менее, мне идёт, значит, пойдёт и тебе.

– Ну да, глупый вопрос.

– Твоя мама часто просила меня побриться, но я из раза в раз утверждал её, что с бородой выгляжу как истинный любитель пончиков и подрыхнуть на обочине трасс с радар-детектером в руках.

– То есть как мент?

– Мусор, – усмехнулся Ода, откашливаясь к концу. – К слову, пока не забыл. Ты решил вопрос с жильём?

– Да хер там. Думаю вот заночевать на работе, но сам понимаешь, это очень неудобно.

– Надо решать быстрее, а то чёрт знает, когда к тебе нагрянут вновь.

– Не факт, но вполне может быть… М. К Каэдэ не вариант, к Атсумэ… ну, бля, там понятно. К Армандо, что ли, попроситься…

– Армандо?

– Да коллега на работе. Отбитый тип. Военный бывший.

– Неплохой у вас там контингент.

– Угу. Дети, старики, шизики, вояки, убийцы, спортсмены… Кого только нет.

– Уже привык на новом месте? Я вот никогда не думал, что тебя в педагогику затянет.

– Не-а. Чувствую себя лишним. Странно быть преподом в восемнадцать лет.

– Возраст – херня. Главное, чтобы ты знал материал и знал, как его подать. Уж этому я тебя точно научил.

– Ага. Твой дедовский удар до сих пор мою стойку ломает.

– А как ты хотел? У нас в армейке и не такому учили.

– Зачем ты вообще в военную стезю попёрся?

– Да будто ты не знаешь. Батя мой майорчик же. Хотел, чтоб я по его стопам пошёл. Старый хрен… Всё моё детство на подготовку спустил.

– А дед живой вообще?

– Да кто его знает. Может, да, может, нет. Я с ним контакт не держу, да и он особого интереса ко мне не проявляет. Иватани Сюн… Знаешь, а забавно, что у нас всех имена из трёх букв.

– Угу, очень.

Тёплое солнце припекало голову, вызывая жар по всему телу. Дин лениво потянулся к галстуку и растянул его, оставляя болтаться на шее. Так он и сидел, почёсывая висок ногтями, пока отец вновь не завёл непринуждённый разговор.

– Как там твоя подруга?

– Каэдэ-то? Да трудно сказать. Она сильно ругалась, ударила меня, а потом расплакалась, когда я наехал на неё в ответ.

– О-оу… На девушек кричать – копать себе могилу.

– Ты часто кричал на маму?

– Никогда. Просто по чужому опыту знаю.

– Короче… Она попросила меня прекратить всё это. Забросить все наши дела и просто жить так, как хочу. Ещё о семье со мной заговорила, но я этого момента что-то совсем не понял.

– В плане?

– Мы когда поговорили, она резко сменила тему и сказала, что хочет дочку от меня.

– Ох, сын… Видимо, она совершенно не знает, как ещё мотивировать тебя остановиться.

– М? Так говоришь, будто ты совсем не против.

– Против, конечно, упал что ли? Я очень хочу закончить это дело, мы с это уже обсуждали. Просто, блин… Я ж тоже хочу, чтоб ты спокойно жил. Тем не менее, за последнее время мне пришлось пересмотреть некоторые моменты касательно тебя. Отец из меня никудышный, это да, но исправиться никогда не поздно. Не хочу становиться как твой дед.

– К чему ты это ведёшь?

– Давай поступим так. Ты можешь свернуть всё это в любой момент. Я не буду тебе мешать. Когда мы начинали, нам было нечего терять, но сейчас у тебя появились те, ради кого можно и прикусить чувство собственного достоинства. Если тебе правда дорога Каэдэ, то можешь так и поступить. Завязывай с линчеванием и дуй строить новую семью, эта всё равно уже разрушена.

На секунду Дин потерял дар речи. Пусть по нему и не было видно, но внутри он был крупно потрясён. Для него отроду отец являлся человеком, что никогда не станет оглядываться на других, если видит себя исключительно правым, а видел он себя таковым почти на постоянной основе. Парень уже давно ужился с этим фактом и даже не пытался предпринимать каких-либо попыток исправить устоявшуюся обыденность, однако время исправило всё само. Сейчас он услышал, пожалуй, самую человечную вещь, которую Ода произносил в его отношении. Прекратив чесать голову, Дин выпрямился, глядя прямо на отца. Тот, в свою очередь, заметив такую реакцию, приподнял бровь, кивая ему головой.