Текст книги "Агрессия и катастрофа"

Автор книги: Даниил Проэктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 64 страниц)

Так выглядит в описании П. Карелля происходившее памятной короткой летней ночью 22 июня по ту сторону советско-германской границы.

...До начала вторжения – тридцать минут. Везде мертвая тишина. Штурмовые группы подползли к мостам. Против Брестской крепости – железнодорожный мост. Час назад через него прошел, сияя огнями, скорый поезд с советской стороны. Кто из пассажиров знал, что здесь, под насыпью, лежат фашистские ударные отряды, готовые к вторжению на советскую землю? Немецкий пограничник помахал рукой советскому машинисту, ведущему состав к станции Тересполь.

Последние минуты. Небо на востоке посветлело. Та же тишина кругом.

И вот стрелки часов показали 3 час. 15 мин. Грохот артиллерийской канонады разорвал обманчивый покой. Сотни тысяч снарядов полетели через границу. Бомбардировщики нанесли внезапные удары по аэродромам.

В эти минуты миллионы немцев были брошены фашизмом в преступнейшую авантюру, которая стоила немецкому народу колоссальных жертв и кончилась национальной катастрофой.

Вооруженные силы фашистской Германии начали войну против Советского Союза в исключительно благоприятной для себя обстановке. Частичное стратегическое развертывание Красной Армии, начатое в мае – июне 1941 г., к моменту вторжения не было завершено, войска западных приграничных округов не успели создать группировку сил, пригодную для отражения удара. Соединения и части их первого эшелона не могли сдержать массированные удары немецких танковых группировок, имевших на главных направлениях подавляющее превосходство сил. В результате гитлеровские вооруженные силы с самого начала войны захватили стратегическую инициативу.

В 5 час. 25 мин. командующий Западным фронтом Красной Армии отдал приказ: "Ввиду обозначившихся со стороны немцев военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому"{505}. В 7 час. 15 мин. последовала директива наркома обороны: "Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы, уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу"{506}. В 10 часов начальник Генерального штаба Красной Армии подвел первый итог: "Командующие фронтами ввели в действие план прикрытия и активными действиями подвижных войск стремятся уничтожить перешедшие границу части противника. Противник, упредив наши войска в развертывании, вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия"{507}.

...С первым залпом артиллерии на мост у Бреста двинулся немецкий штурмовой отряд. Он был встречен меткой и точной автоматной очередью советских пограничников. Теряя убитых и раненых, отряд захватил мост. Зеленым светом карманного фонаря командир дал сигнал, и первые танки группы Гудериана, с белой буквой "Г" на бортовой броне, двинулись вперед.

Южнее Бреста штурмовой отряд ворвался на мост у села Кодень. Здесь пошла 3-я танковая дивизия генерала Моделя. А севернее крепости, где наносили удар 17-я и 18-я танковые дивизии, наступление велось наиболее эффектно. После того как передовые отряды пехоты переправились через Буг на штурмовых лодках и заняли небольшой плацдарм, из леса выехали машины, оказавшиеся новым "секретным оружием": подводные танки.

Подразделения танков, приспособленных для движения под водой, готовились с лета прошлого года. Их предполагалось использовать в водах Ла-Манша при вторжении в Англию. Но десант не состоялся, и вот теперь они введены на Буге, в составе 18-й танковой дивизии генерала Неринга. Машины одна за другой, к удивлению присутствующих, ныряли в воду и вскоре появлялись на противоположном берегу, на плацдарме. Эффектно, однако... генерал Неринг замечает: "Грандиозный спектакль, но очень бесполезный, так как русские умно оттянули свои войска от приграничной зоны и оставили только слабые пограничные части, которые позже очень храбро сражались".

Теперь всем дивизиям предстоял стремительный марш вперед по испытанному в течение двух лет методу: прорыв в глубину, не оглядываясь на фланги и тыл. Это принесло успех в Польше, во Франции, в Югославии, Греции. Так будет и сейчас.

Но так ли?

Здесь, на фронте перед группой Гудериана, героический Брест остановил 45-ю пехотную дивизию генерала Шлипера. Наступление на цитадель готовилось очень тщательно. Ударные части, в том числе батальон капитана Праксы, наступавший на направлении главного удара, детально и неоднократно разыгрывали штурм на макете. Но герои Бреста во главе с майором П. М. Гавриловым сражались до конца. "45-я пехотная дивизия 22 июня не предполагала, сколько крови ей придется пролить за эту старую крепость", – пишет П. Карелль.

Уже к вечеру 22 июня в 45-й дивизии были убиты 21 офицер, 290 унтер-офицеров и солдат, в их числе капитан Пракса. Только за девять дней борьбы под Брестом 45-я пехотная дивизия потеряла 482 человека убитыми, включая 40 офицеров, и более 1000 ранеными, из которых многие умерли. На всем фронте до 30 июня вермахт потерял 8886 человек убитыми{508}.

Самоотверженная оборона Бреста произвела на захватчиков сильнейшее впечатление. Гудериан, получив донесение о ходе боев, заявил офицеру связи главного командования сухопутных сил майору фон Белову, что обороной Бреста надо восхищаться.

Была ли оборона Бреста эпизодом, исключением в событиях первых дней войны?

Мы имеем все основания сказать: отнюдь нет. И данные "противоположной стороны" еще больше помогают узнать о героических делах советских воинов в первые дни войны.

На северо-западном участке фронта восемь суток гитлеровская 291-я пехотная дивизия, усиленная двумя ударными группами моряков и танками, вела тяжелые бои за город Лиепая (Либава), обороняемый 67-й стрелковой дивизией генерала Н. А. Делаева, военными моряками, рабочими-добровольцами. По выводу П. Карелля, "оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры... Войсковые подразделения, не считаясь ни с чем, жертвовали собой, чтобы выручить крупные соединения. Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства. Этот метод действий принес наступающим тяжелые потери". Погибли, например, оба командира ударных групп моряков капитан-лейтенанты фон Дист и Шенке. 29 июня захватчики в основном овладели городом. "Но эта победа, – продолжает автор, – была горьким уроком: в Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно"{509}.

Не меньшим сюрпризом для гитлеровских захватчиков в начале вторжения на северо-западном участке фронта оказались действия советских танков. Первым ощутил их мощь 41-й моторизованный корпус генерала Рейнгардта, наступавший в составе 4-й танковой группы через Прибалтику на Ленинград. Западнее небольшого городка Россиены 24 и 25 июня разыгрался бой, который позже был оценен немецкими историками как "первый большой кризис на немецком северном фронте".

...Когда после полудня 24 июня генерал Рейнгардт приехал на командный пункт 1-й танковой дивизии, он получил донесение, что соседняя 6-я танковая дивизия ведет тяжелый бой с контратакующими советскими танками. Это была 2-я танковая дивизия 3-го механизированного корпуса под командованием генерал-майора танковых войск Е. Н. Солянкина.

"Советское танковое наступление движется у Василиска, – гласило донесение, – ни полевая противотанковая артиллерия, ни стрелки – истребители танков, ни противотанковые орудия не могут пробить броню этих тяжелых вражеских танков". Вскоре в бой втянулась и 1-я тюрингская танковая дивизия. Ее официальная история сообщает об этом бое с советскими танками: "Почти с 800 метров наши роты открывали огонь, однако безрезультатно. Ближе и ближе подходили мы к противнику, который твердо продолжал двигаться вперед. Через короткое время нас разделяли пятьдесят – сто метров. Развивается бешеный огневой бой без какого-либо успеха для нас. Русские танки движутся дальше, все противотанковые гранаты от них отскакивают. Так сложилась ситуация, когда русские танки прорвались... через боевые порядки 1-го танкового полка в наш тыл".

С нашей стороны в журнале боевых действий об этом бое имеется лаконичная запись: "2 тд 3-го мк вела танковый бой в районе Скаудвиле, разгромив 100 мп, до 40 танков, 40 орудий, к исходу дня вышла в районе Россиены без горючего"{510}.

Под Мемелем наступала 126-я рейнско-вестфальская пехотная дивизия. Вот выдержка из описания ее первого боя у границы. Дивизия, по словам очевидца, "получила горький опыт" в бою с ожесточенно сражавшимися советскими пограничниками. 2-й батальон 422-го пехотного полка понес тяжелые потери. "Часть красных пулеметчиков спряталась в ржаном поле и пропустила первую волну. Когда капитан Ломар после обеда беззаботно вел из резерва свой батальон, русские открыли огонь в немцев из ржаного поля. Погиб командир батальона. Тяжело ранен его адъютант. Целой роте потребовалось три часа, чтобы выбить четырех русских из ржаного поля. Они стреляли даже в упор с трех метров и были принуждены к молчанию только ручными гранатами"{511}.

Контрудары советских механизированных корпусов Юго-Западного фронта по наступающим соединениям немецко-фашистской группы армий "Юг" начались 22 июня и продолжались до 29-го. Гитлеровская наступающая группировка потерпела серьезный урон, а ее наступательный порыв был значительно ослаблен. Ведущую роль здесь играли советские танки.

Из материалов немецкой 16-й танковой дивизии генерала Хубе, наступавшей в первом эшелоне танковой группы Клейста, видно, с каким мужеством действовали советские танкисты, участвовавшие в контрударах. Немцы так описывали наступление советских Т-34 и попытки своей противотанковой артиллерии бороться с ними. "Противотанковый дивизион 16-й тд, вооруженный 37-мм противотанковыми пушками, приближается... Расстояние 100 м. Огонь. Попадание. Но снаряды отскакивают. Опытные артиллеристы вопят от ярости. Командир взвода бледен, как стена... Он говорит: "Солдаты, солдаты, Т-34 для вас – это ужасный призрак!"" Действительно, танки Т-34, входившие в состав наших механизированных корпусов под командованием генералов Д. И. Рябышева, К. К. Рокоссовского, А. И. Карпезо и Н. В. Фекленко, добились в первые дни военных действий значительных результатов. "Наиболее опасными были советские Т-34, – пишет очевидец. – Эти танки-великаны показали быстроту и подвижность". С тех дней 37-мм противотанковые пушки получили в немецких войсках насмешливое прозвище "армейские колотушки".

Эти первые бои, конечно, не могли изменить неблагоприятно сложившейся обстановки. Но они показали германскому генеральному штабу, с какой стойкостью сражаются советские войска даже в такой необычайно трудной ситуации. "Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою, – писал Гальдер в своем дневнике. – Были случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен"{512}. Он записывал далее о "фанатически сражавшихся" войсках противника и о том, что "русские всюду сражаются до последнего человека"{513}.

Общая же оценка стратегической обстановки германским генеральным штабом в первые дни войны сводилась к тому, что вермахт сумел добиться полной тактической внезапности, что Красная Армия не намеревается совершать оперативный отход от границы, а, наоборот, упорно защищает каждый рубеж и использует каждую возможность для решительных контрударов и контратак.

Захватив стратегическую инициативу, гитлеровские вооруженные силы добились в течение первых двух недель войны больших результатов и подвижными соединениями вышли к Днепру и Западной Двине.

III

Через тридцать шесть часов после начала вторжения в Советский Союз германское верховное командование и генеральный штаб в обстановке глубокой секретности несколькими эшелонами – самолетами и специальными поездами перебрались из Берлина в Восточную Пруссию, где в лесу несколько восточнее Растенбурга строительная организация Тодта в течение зимы и весны 1941 г. подготовила новое расположение ставки. Заглянем внутрь укрепления и посмотрим, как выглядел управлявший войной мозговой центр военной машины третьего рейха.

За высокими проволочными заграждениями, скрытые с земли и воздуха тщательной маскировкой, стояли серые деревянные бараки, в которых разместилась основная часть служебных помещений. Рядом находились мощные, углубленные в землю железобетонные бункера, в которых, наподобие длинного спального вагона, дверь к двери, примыкали друг к другу рабочие комнаты и квартиры офицеров штаба оперативного руководства. Окрашенная в светлые тона деревянная обшивка покрывала бетонные стены. Вделанные внутрь шкафы, облицованные кафелем ванные, постоянное отопление, электрифицированные комнаты различного назначения довершали картину "полевого" штаба{514}.

Поблизости, у вокзала, на путях стоял специальный поезд, в котором иногда проходили совещания и жил заместитель Иодля Варлимонт. Кроме того, рядом с полевым штабом размещались подразделения "Лейбштандарта" (батальона охраны фюрера). Они несли охрану, а их командир был одновременно и комендантом лагеря.

На противоположной стороне шоссе, в нескольких километрах к востоку, располагался главный лагерь. Здесь находился Гитлер со своими ближайшими помощниками по "государству, партии и вермахту". Из военных тут жили только Купель, Иодль, адъютанты и новый историограф вермахта подполковник Шерф. Бетонные бункера и деревянные бараки служили помещениями для заседаний, казино, узла связи, для прессы, гостей и хозяйственных дел. Каждый бункер имел два или более небольших помещения. Вновь построенные дороги пересекали в разных направлениях всю покрытую густым лесом территорию; в ее северной части располагались бараки и бункера Гитлера с окнами, обращенными только в северную сторону. Фюрер боялся солнечного света. Он же и назвал расположение ставки "Волчьим логовом" (или "Волчьим окопом" – "Вольфшанце").

Штаб сухопутных сил находился в часе езды, около Ангербурга, тоже в лесу. Рядом обосновался Геринг со своим штабом. Для поездок в "Волчье логово" он, как "второе лицо в государстве", пользовался шумным дизельным поездом из 3-4 ярко раскрашенных современных вагонов с персоналом, одетым в белоснежные костюмы. Представители армии, подчеркивая свою "скромность", ездили только в старом сером вагоне. Главное командование военно-морских сил осталось а Берлине. Около Гитлера находился лишь его представитель.

Едва ли кто-нибудь из них мог тогда предполагать, что "Волчье логово" станет местом их пребывания надолго, вплоть до последних месяцев существования третьего рейха.

В годы войны никто, за исключением узкого круга лиц из высшей фашистской касты и отобранного технического персонала, не знал о существовании "Вольфшанце". Народы не знали тогда, что чудовищный механизм преступлений управлялся отсюда, что именно здесь составлялись директивы, за каждой из которых – кровь, жертвы и страдания тысяч и миллионов людей. Здесь составлялись планы военных походов, велась калькуляция невероятных по масштабам ограблений и массовых убийств; здесь находился центр, координирующий усилия фашистско-милитаристского государства, его армий, воздушных и морских флотов.

Распорядок дня в "Вольфшанце" определялся прежде всего тремя ежедневными военными совещаниями ("обсуждениями обстановки"), продолжавшимися по нескольку часов. Точная и размеренная дневная рабочая программа в первые – успешные месяцы "восточного похода" ни разу не нарушалась. Отдел оперативного руководства регулярно утром и вечером собирал донесения от армии, флота и авиации, с Востока и Запада, из Северной Африки, Балкан и различных районов Средиземного моря. Данные отбирались, наносились на карту обстановки, которую курьер доставлял Кейтелю. Затем все шли на доклад к Гитлеру. По вечерам проходило расширенное "обсуждение обстановки", подводившее общий итог событиям за сутки.

Ставка была тесно связана с оставшимися в Берлине так называемыми рабочими группами, которые занимались вопросами организации резерва, вооружения, сотрудничества с высшей администрацией рейха. Разобщенность всего организма приводила к огромному потоку корреспонденции. Связь осуществлялась через курьеров, в распоряжении которых имелись каждую среду самолет и каждую ночь пара скорых поездов, курсирующих между Растенбургом и столицей рейха Поезда мчали из Берлина в Растенбург и обратно множество офицеров, чиновников, курьеров и партийных функционеров.

Отрыв от фронта привел в дальнейшем ходе войны к изоляции верховного командования. Варлимонт пишет: "Гитлер в Восточной Пруссии находился, так сказать, в безветренном углу между начавшим вскоре тяжело дышать главным фронтом и штурмующим пламенем воздушной войны против немецких городов, где ни он сам, ни его ближайшее окружение не могли получать из обоих мест собственное непосредственное впечатление"{515}.

И далее: "Чем больше отдалялся на восток фронт, возглавляемый танковыми и моторизованными соединениями, тем более уединенно становилось в лесу под Растенбургом. Возможность отъезда на фронты, из которых один удерживался корпусом Дитля далеко, у Нордкапа, становилась все более редкой, так как расстояние требовало для этого многих суток"{516}. Длительное отсутствие офицеров считалось нежелательным, и Иодль редко давал разрешения на подобные поездки.

Пока события развивались для гитлеровского вермахта благоприятно, добровольная изоляция верховного главнокомандования не влияла на общее положение дел. Но в пору кризисов "Волчье логово" превратится на деле в пристанище затравленных волков.

IV

После достижения войсками танковых групп и полевых армий берегов Днепра и Западной Двины перед германским командованием возникла проблема: как вести операции дальше? Стойкое сопротивление советских войск в приграничных районах потребовало от гитлеровской армии более значительных усилий, чем предполагалось. Но первый намеченный рубеж был достигнут.

Все здание гитлеровской стратегии конструировалось с простым расчетом: победа над Советским Союзом достигается именно здесь, в пространстве между границей и Днепром – Двиной, где, по мнению генерального штаба, и сосредоточивалась главная мощь Красной Армии.

Теперь, когда наступающие колонны увидели воды Днепра, в генеральном штабе действительно начали думать, что исход "восточного похода" предрешен. Но чем пристальнее вглядывались германские генералы через свои полевые бинокли во все происходящее за Днепром, чем больше донесений получали они от своих самолетов-разведчиков, тем меньше они понимали, что же действительно происходит. Впереди лежали бескрайние просторы России. Пылали города. Гитлеровские солдаты, танки, машины, обозы – все это двигалось в облаках пыли по дорогам на Восток, а оттуда, с Востока, появлялись новые советские дивизии, чтобы стоять насмерть – германский генеральный штаб все больше убеждался в этом – на каждом пригодном к обороне рубеже.

Первая, пока еще отдаленная и очень смутная тревога закрадывалась в умы генштабистов, когда они вместе с Адольфом Гитлером собирались вокруг его стола в комнате для заседаний в дальнем углу "Волчьего логова", чтобы обсудить положение и вероятные планы. То в одной, то в другой победной реляции звучали нотки разочарования. Русские сражаются до последнего человека. Они гибнут в дотах, танках, окопах, но не сдаются. Конечно, Гитлер и генштабисты твердо верили в успех. Они не сомневались: события развиваются в строгом соответствии со всеми исходными расчетами, и главные трудности "восточного похода" позади. Теперь они могут приступить к решению конечных задач войны с Россией, которые всегда связывались с захватом неисчислимых богатств этой страны, издавна манивших и Гитлера, и его предшественников.

В начале июля, по единодушному мнению генерального штаба и фюрера, Советский Союз практически уже был разбит, и теперь предстояло уточнить направления действий на ближайший период, когда победа станет полной.

Гитлер, его высший генералитет превосходно сознавали, что настала пора, когда им предстоит выполнять то, во имя чего их поставили у власти восемь лет назад финансовые и промышленные магнаты Германии. Могло ли появиться сомнение, куда направить следующий удар за Днепром, когда, как они думали, победа уже обеспечена? Фюреру виделся мираж гигантской промышленной империи, основанной на богатствах завоеванного континента. Он мечтал о сказочной Украине, предмете вожделений нескольких поколений германских военных, помещиков и промышленников; он уже видел "немецкое Балтийское море". И когда Украина, Кавказ, Прибалтика окажутся в его руках, мечты о такой империи воплотятся в реальность. Третий рейх получит экономическую базу, которая обеспечит не только победу в мировой войне, но и обещанное немцам тысячелетнее господство. Вот поэтому после достижения "первой стратегической цели" Гитлер, в соответствии со своим исходным замыслом, стал требовать поворота главных усилий вермахта от центра или сразу на Украину, Кавказ, или же в Прибалтику, т. е. на "фланги", вступая порой в конфликт с генералами и не предполагая, что никакие новые планы ни его самого, ни генералов не способны привести рейх к действительной победе над великим социалистическим государством. Парадокс заключался в том, что теперь германское верховное командование видело "основную трудность похода" не в борьбе с Красной Армией, а в выборе собственного решения о "повороте": на север или на юг.

Четыре дня войны после 22 июня гитлеровская ставка молчала: все шло, как ей хотелось. Первое устное приказание Гитлера в "восточном походе" услышали 26 июня в группе армий "Центр". Гитлер выразил пожелание, чтобы войска фон Бока, после того, как они добьются успеха в сражении под Белостоком, возможно скорее перенесли основные усилия в группу армий "Юг", "ударный танковый клин которой попал в трудное положение из-за концентрического наступления новых сил противника"{517}.

Прошло еще три дня, и Гитлер изменил мнение: после "достижения первой и решающей победы" надо повернуть главные силы от центра на север. В журнале военных действий верховного командования от 29 июня 1941 г. мы читаем: "Фюрер говорит о продолжении операций после ликвидации Белостокского котла... Наряду с необходимым во всех случаях усилением группы армий "Север" на севере требуется принять решения: а) либо немедленное продолжение наступления на Москву, б) либо удар на Ленинград. Фюрер в настоящее время склоняется к повороту на Ленинград, с тем, чтобы возможно скорее очистить от русских Балтийское море (охрана транспортов с рудой), помочь финнам и обеспечить левый фланг для наступления на Москву. Саму Москву фюрер хотел бы возможно раньше начать бомбардировать"{518}.

Гитлер сообщил о своем пожелании Иодлю. Тот заметил: "Для обхода танковыми силами Петербурга у танковых соединений нет достаточных возможностей"{519}. Время еще терпело, и поэтому вопрос оставался открытым. Но ненадолго.

Когда вечером 30 июня, в день рождения Гальдера, после церемонии поздравления открылось совещание для выработки новых решений – первое подобное совещание с момента вторжения в СССР, – Гитлер изложил свои планы: теперь первостепенная задача – овладеть Финским заливом, чтобы "обеспечить свободное плавание по Балтийскому морю" и подвоз железной руды. Затем он подчеркнул значение Украины как "продовольственной и сырьевой базы и промышленного района". Особенно важно ускорить наступление на Ленинград. Конечно, в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения "смогут занять Москву только в августе". Но за время, пока пехотные соединения будут двигаться на Москву, Лееб "очистит весь Север", а затем "можно будет сосредоточить танковые соединения в районе восточнее Москвы"{520}. Никто не сомневался, что отныне вермахт сможет свободно наносить удары куда захочет. Конечно, вызывало некоторую досаду, что в Москву армия вступит поздновато – "только в августе". Но захват столицы произойдет на завершающей стадии похода, когда будут разгромлены последние силы Красной Армии. Так думали и Гитлер, и ОКВ, и ОКХ. Никто не сомневался, ибо каждый точно знал: Советский Союз уже исчерпал все свои резервы. А что он сделает без резервов?

По данным разведки, на 2 июля можно было ожидать прибытия на фронт перед группами армий "Север" и "Центр" дополнительно еще только 15 – 20 стрелковых, и 6 танковых советских дивизий{521}. Такие перспективы вполне устраивали генеральный штаб сухопутных сил, и Гальдер 3 июля пришел к заключению: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед реками Западная Двина и Днепр выполнена... восточнее рек Западная Двина и Днепр мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, из которых каждая в отдельности по своей численности не сможет серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому, – делал он вывод, – не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней"{522}.

Однако командование сухопутных сил считало, что было бы правильнее наступать не к Прибалтике, а на Москву. При всех обстоятельствах оно требовало перед последним наступлением "создать новую базу между Минском и Смоленском, опираясь на которую можно будет во взаимодействии с войсками, базирующимися на Ленинград, овладеть всей северной Россией и московским промышленным районом. После этого предстоит захватить во взаимодействии с группой армий "Юг" промышленный район Донбасса"{523}.

Как только война на Востоке, считал Гальдер, "перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника" – а это произойдет очень скоро, – на первый план снова выступят задачи войны против Англии: наступление на Египет и Сирию, возможно, через Турцию и с Кавказа – в Иран.

Итак, в начале июля рассматривались предстоящие действия во "второй фазе восточного похода", причем, как пишет Варлимонт, все больше выдвигался на первый план вопрос, оставшийся нерешенным в декабре 1940 г.: "повернуть крупными силами подвижных войск на север", чтобы сначала занять Ленинград и Кронштадт и полностью овладеть Балтикой, чего хотел Гитлер, или же по плану главного командования сухопутных сил сосредоточенные силы вермахта направить на захват Москвы – центра русского сопротивления? Возможность "обе цели достигнуть одновременно", как этого требовала директива "Барбаросса", теперь, но словам Варлимонта, "несмотря на повсеместно благоприятную оценку обстановки, странным образом больше не упоминалась"{524}. Более того. С точки зрения ОКВ, все большее значение приобретала другая задача. "В те дни, продолжает Варлимонт, – обсуждалось прежде высказывавшееся лишь в узком кругу намерение, возникшее в связи со значительным отставанием фронта южнее Припятских болот, принять во внимание возможность поворота с центра на юг"{525}.

Утром 4 июля Иодль сказал Гитлеру, что "предстоящее решение... вероятно, станет самым трудным в этой войне"{526}. Фюреру мысль чрезвычайно понравилась. Вечером на совещании в узком кругу он говорил:

– Я уже длительное время пытаюсь вникнуть в положение противника. Практически он уже проиграл эту войну. Это хорошо, что мы разбили русские танковые войска и авиацию в самом начале. Русские больше не смогут их восстановить. Я занимаюсь вопросом, что нужно делать после прорыва линии Сталина. Повернуть на север или на юг? Вероятно, это будет самым трудным решением этой войны!{527}

Итак, самое трудное и единственное! Мы подчеркиваем, с их точки зрения единственное и последнее решение в войне против Советского Союза.

5 июля Иодль беседовал по телефону с Браухичем. Он хотел передать ему мнение фюрера. Подходит момент, сказал Иодль, когда должно быть принято решение о дальнейшем ведении операций, особенно об использовании танковых групп. Так как это решение, повторил он снова, должно быть определяющим, возможно даже вообще единственным важнейшим решением в этой войне, он считает необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными силами прежде, чем поставить новые задачи, обсудил бы с фюрером свои соображения и намерения{528}.

У штаба сухопутных сил, как отмечает Варлимонт, в те дни не имелось намерений снова поднимать вопрос о Москве, который, как думали в декабре 1940 г., сам собой решится в ходе развития событий{529}. Тем более, на следующий день Гитлер внезапно выразил надежду, что группа армий "Север" обойдется собственными силами, а группа армий "Центр" устранит "последнее организованное сопротивление" и "сделает свободной дорогу на Москву". Теперь он опять стал думать о повороте от центра на Украину, а не в Прибалтику и говорить в этой связи о возможных действиях 2-й танковой группы Гудериана в южном или юго-восточном направлении для совместных действий с группой армий "Юг"{530}.

Еще через два дня Гитлер дал общую развернутую оценку обстановки. Запись его речи гласит: "Группа армий "Север", вероятно, сможет имеющимися в ее распоряжении силами выполнить свою задачу наступления на Ленинград. Перед группой армий "Центр" возникает вопрос, должна ли она наносить удар на Москву или повернуть крупными силами на юг за Припятью. Фюрер решительно подчеркивает, что он хотел бы немедленно сровнять с землей Москву и Ленинград. Так как с подобной задачей может справиться авиация, то это не должно влиять на проведение наземных операций. В целом группа армий "Центр" должна была бы еще значительно продвинуться в московском направлении, чтобы на всякий случаи иметь против Москвы достаточные силы прикрытия, если часть сил будет повернута на юг. Решение относительно группы "Центр", следовательно, сегодня еще нет необходимости принимать"{531}.

Одним словом, теперь после достижения Днепра и Западной Двины и, следовательно, "решающей победы над Советским Союзом" германское верховное командование видело перед собой так много заманчивых возможностей и блестящих перспектив, что сразу даже не смогло выбрать наиболее приемлемую для себя. Наступать ли за Днепром на север, на юг или на Москву – все казалось одинаково достижимым и в общем-то легким теперь, когда план "Барбаросса", как казалось в "Вольфшанце", в главной своей части выполнен.

V

В эти июльские дни 1941 г. бункера и бараки ставки Гитлера "Вольфшанце" наполняла атмосфера всеобщего ликования. За своими традиционными ужинами в кругу высших представителей генерального штаба и партии Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства "Великогермании", ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. "То, чем для Англии была Индия, для нас будет Восток", – восторженно говорил Гитлер. Новую колонию на Востоке возглавят два рейхскомиссариата, подчиненные рейхсминистерству оккупированных восточных областей под руководством Розенберга. "Германские государственные крестьяне" приступят к "освоению" завоеванного пространства. Они создадут поселения, нечто похожее на рыцарские ордена, крепости, связанные друг с другом отличными дорогами.