Текст книги "Агрессия и катастрофа"

Автор книги: Даниил Проэктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 64 страниц)

Общее резкое изменение в пользу Германии баланса военно-политических и военно-стратегических сил в Европе в результате Мюнхена передавало гитлеровцам инициативу в проведении дальнейших агрессивных акций. Чем более в Берлине и Риме ощущали, что пределы уступчивости обоих западных партнеров отодвигаются все дальше, тем обширнее становились планы.

Конечно, ни в Лондоне, ни в Париже в те дни опять-таки никто не знал, что Гитлер на совещании с высшими представителями военного, экономического и партийного руководства 8 марта 1939 г. изложил дальнейший курс военно-политической стратегии рейха: не позднее 15 марта вся Чехословакия будет оккупирована германскими войсками. Затем последует Польша. Здесь Гитлер не ждал сильного сопротивления. Падение Польши сделает "после соответствующего давления" более сговорчивыми Венгрию и Румынию, "которые включаются в жизненно необходимое пространство Германии". Тогда рейх будет полностью контролировать их обширные сельскохозяйственные ресурсы и нефтяные источники. То же самое относится к Югославии. "Это план, – подчеркнул Гитлер, – который будет осуществлен до 1940 г. И тогда Германия станет непобедима". Что же дальше? "В 1940 и 1941 гг. Германия раз и навсегда сведет счеты со своим извечным врагом – Францией. Эта страна будет стерта с карты Европы. Англия – старая и хилая страна, ослабленная демократией. Когда Франция будет побеждена, Германия с легкостью установит господство над Англией и получит тогда в свое распоряжение богатства и владения Англии во всем мире"{71}.

Программа стала выполняться с нарастающей скоростью.

15 марта 1939 г. вермахт вторгся в неоккупированную часть Чехословакии, а еще через несколько дней захватил Мемельскую область. Рейх нанес новый тяжелый удар Англии и Франции в Центральной и Восточной Европе. Ответом встревоженных лидеров английского и французского правительств стали военные гарантии обеих стран Польше. В западных столицах были потрясены: фюрер открыто нарушил мюнхенское соглашение, злоупотребил доверием, развеял надежды на соглашение и умиротворение.

Французский посол в Берлине Кулондр писал в Париж 19 марта: "Мы находимся перед совершенно новым положением. Немцы перешли от политики экспансии к политике завоеваний. На заднем плане – чисто военный милитаризм...

Ощутит ли Гитлер ввиду поднявшейся волны негодования, вызванного его поведением, и после того как он в течение одного года подчинил себе 18 млн. новых подданных, в их числе 8 млн. человек, чуждых им и по языку и происхождению, ощутит ли он потребность в передышке? Или он, скорее, используя приобретенную быстроту действий и ошеломляющее впечатление на среднеевропейские государства, продолжит свое продвижение в восточном направлении? Не окажется ли для него соблазнительным обернуться на Запад и наконец задушить сопротивление западных держав, которые мешают его свободе действий на Востоке? Другими словами, не соблазнится ли фюрер тем, чтобы возвратиться к первоначально высказанной в его книге "Майн кампф" концепции, которая, между прочим, полностью совпадает с классическими принципами немецкого генштаба о том, что рейх свою историческую задачу на Востоке выполнит лишь после разгрома Франции и после того, как в результате этого (т. е. разгрома Франции. – Д П.) Англия будет лишена власти на континенте"{72}.

Теперь мюнхенская политическая карта была бита окончательно. Перед всем миром гитлеровцы дали пощечину своим западным партнерам. Они отшвырнули и растоптали соглашение, свои обещания и обязательства насчет гарантий "новых чехословацких границ", взаимных консультаций для рассмотрения политических вопросов, "содействия миру в Европе" и т. д. "Мюнхенские соглашения больше не существуют", – печально резюмировал Кулондр в своем докладе министру иностранных дел 19 марта 1939 г.

Захват Чехословакии, означавший новое усиление германских политических и стратегических позиций в Европе, казалось, должен был стимулировать изменение внешнеполитического курса Англии н Франции в сторону сближения с антифашистскими силами Европы, прежде всего с Советским Союзом. Но самое поразительное состояло в том, что март 1939 г. в принципе не сдвинул Париж н Лондон с основного фундамента мюнхенской политики. Он лишь несколько усложнил ее: с одной стороны, еще больше активизировались попытки направить германскую агрессию дальше на Восток, а с другой – началась серия дипломатических маневров со странами Восточной и Юго-Восточной Европы, имевших целью прежде всего косвенно "нажать" на третий рейх, повысить в его глазах столь низко павшую цену своей дипломатии и своего политического авторитета. Центральное место в этих маневрах заняли переговоры Англии и Франции с Советским Союзом, начавшиеся и апреле и служившие маскировкой политике соглашения с Германией и Италией.

Достаточно быстро оценив реакцию Запада, в Берлине решили, что можно приступать к подготовке следующего шага. Снова на первый план выдвигается так называемая польская проблема.

Политика Польши, длительное время носившая воинственно-антисоветский характер, была вместе с тем направлена на союз с Берлином. Покуда в столице рейха не считали выгодным обострять германо-польские отношения, претензии сопровождались примирительными жестами и облачались в формулы, похожие на нормальные дипломатические демарши. Но когда после захвата Чехословакии вскоре снова в Лондоне и Париже прозвучали тона капитуляции, обманчиво-спокойные звуки нацистского политического оркестра опять сменились барабанным боем.

Смысл гитлеровской тактики заключался в постоянном выдвижении все новых требований, которые Польша заведомо не могла бы принять. В результате отказа польской стороны удовлетворить германские притязания на Данциг, "польский коридор", Верхнюю Силезию и т. п. рейх расторгнул германо-польский пакт от 26 января 1934 г. о ненападении. Нагнетая кризис, Германия вместе с тем все более определенно требовала от западных держав возврата колоний, разорвала военно-морские соглашения с Англией и все активнее втягивала в свою орбиту Румынию, навязав ей так называемый "экономический договор". Он означал дальнейшее усиление германских позиций в Юго-Восточной Европе и свидетельствовал, что британским и французским позициям в Европе нанесен еще один удар. Германия заняла преобладающие позиции в Дунайском бассейне.

Весной 1939 г. в Париже и Лондоне становилось очевидным, что Гитлера интересует далеко не только "воссоединение" земель с немецким населением. Он дал западным "умиротворителям" неплохой урок того, к чему приводит двуличная и близорукая политика сговора с агрессором. Повсеместно становилось очевидным: следует ожидать все новых и новых ударов. В Лондоне и Париже начались мучительные гадания: куда раньше двинется Германия: на Запад, Восток, Юго-Восток?

А Берлин действовал по своей программе. 3 апреля ОКВ издало "Директиву о единой подготовке вооруженных сил к войне", приложением к которой был план "Вейс" – план войны против Польши. Добавление к плану, подписанному Кейтелем, гласило: "Подготовку следует провести таким образом, чтобы операцию можно было осуществить в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г."

На 23 мая высших военных руководителей третьего рейха пригласили на секретное совещание, где им предстояло услышать принципиальные указания фюрера о дальнейшей политической и военной стратегии.

IV

К зданию новой рейхсканцелярии в Берлине один за другим подъехали несколько лимузинов. Вышедшие из машин руководители германских вооруженных сил направились к подъезду. Часовые у тяжелых дубовых дверей сделали "на караул". Генералы прошли через большой зал, увешанный картинами, гобеленами.

Повернув направо, они оказались в обширной приемной. В центре – круглый стол, у стен серванты (кофе, шнапс, бутерброды). Высокие двери. Они плотно закрыты. Барельеф сверху, изображающий две буквы: А и Г. Охрана – офицеры СС. Все почтительно поглядывают на двери: знают, кто находится за ними и какого рода дела там вершатся.

Все расположились в приемной. Сегодня, 23 мая 1939 г., они, конечно, не первый раз в рейхсканцелярии. Особенно гросс-адмирал Редер, который держался несколько замкнуто.

Редер прекрасно сознавал свое исключительное положение во всей этой группе и в милитаристской иерархии империи Гитлера вообще. Он – признанный создатель военно-морских сил третьего рейха, "спаситель германского флота" после первой мировой войны, один из главных военных советников фюрера. Он – "почетный доктор философии", кавалер высших орденов, командующий флотом. Конечно, Эрих Редер не молодой офицер "фюрерской закваски", Все знали, что еще в начале своей карьеры он обласкан кайзером, оценившим его военно-литературные способности. Вильгельм II приглашал его для дискуссий на свою яхту. Знали также, что железный крест 1-й степени Редер получил в морском бою 1915 г. и что в тяжелый период Веймарской республики он возглавил нелегальное строительство флота, бесцеремонно нарушая все главные военные статьи Версальского договора. Но в том-то и дело, что Редер доказал, как близки "идеи фюрера", его программа и вся нацистская "философия" не только молодому поколению военных, но и ветеранам. В этой невысокой, маловыразительной фигуре, в этих холодных недобрых глазах таился большой заряд энергии. Редер первый раз был на приеме у Гитлера еще в феврале 1933 г., сразу после прихода нацистов к власти. Он сумел быстро завоевать абсолютное доверие фюрера, ибо разделял его планы.

И вот 63-летний гросс-адмирал, получивший высшее морское звание лишь полтора месяца назад, стоит у окна в приемной Адольфа Гитлера. Он знает: совещание, которое начнется через несколько минут, и для него, и для других стоящих и сидящих здесь неподалеку станет началом решающего этапа всей их жизни и военной карьеры.

Эти другие, стоявшие и прохаживавшиеся в приемной, за исключением Геринга, лишь недавно стали полноправными посетителями рейхсканцелярии. Только год назад, после того как фюрер внезапно сместил прежних руководителей армии, Браухич, Кейтель и другие неожиданно оказались на высших постах.

Вальтер фон Браухич в свои 58 лет получил должность главнокомандующего сухопутными силами. Его назначение вызвало различные толки: почему Браухич согласился занять место Фрича, уволенного в результате хорошо известных ему, Браухичу, клеветнических обвинений? Почему он ни словом не возразил Гитлеру? Почему не отстоял "честь офицерского корпуса"? Но дело в том, что фюрер просто купил командовавшего тогда 4-м округом Браухича: переслал ему через Геринга крупную сумму денег "для бракоразводного процесса". Браухич, который действительно вел трудный процесс, промолчал и сел в кресло своего опозоренного давнего знакомого.

Гитлеру нужен был этот офицер: он типичный прусский военный, пользующийся доверием армии, не очень самостоятельный и волевой и достаточно убежденный национал-социалист. У него в запасе солидный опыт: в первую мировую войну – он офицер Большого генерального штаба, после Версаля – инспектор артиллерии, командир дивизии и, наконец, командующий округом сначала в Кенигсберге, потом в Лейпциге. Своеобразный приход Браухича на должность так и остался за ним по меньшей мере как "нереспектабельный". Деньги помогли закрыть рот и без того молчаливого Браухича, сделать его еще более преданным и верным вплоть до того дня, когда фюрер отправил в отставку и его, Браухича. Но это произошло намного позже. Мы не собираемся забегать вперед.

Находившийся тут же начальник штаба сухопутных сил Гальдер, безусловно, наравне с начальником штаба оперативного руководства Иодлем представлял собой главный мотор штабного механизма армии. Педантичный, размеренный, четкий, он работал как хорошо смазанная машина. Это был стратег кабинетного толка, тип которого выработали за много лет германские высшие штабы. Без такого начальника штаба, до краев переполненного оперативными идеями в духе Мольтке Шлиффена, без этой аналитической машины, способной суммировать данные, выдавать оценки и подсказывать решения, но только по одной, заданной программе, германская армия не обходилась за последние десятилетия никогда. Гальдер – баварец, а не пруссак, и это – нарушение традиции. Но его "национал-социалистское мышление" и профессиональный опыт позволили занять пост, издавна считавшийся германскими милитаристами вершиной человеческой деятельности.

Правда, и Гальдер порой сомневался. Видимо, чутье подсказывало ему, что тот аппарат, который подготовлен, недостаточен для выполнения возлагаемой на него миссии. После войны Гальдера кое-кто причислил даже к участникам заговора против Гитлера чуть ли не с 1938 г.: по словам некоторых его поклонников, он носил тогда в кармане брюк пистолет, чтобы убить фюрера. Однако точно известно, что ни тогда, ни позже ничто не могло дать повода для причисления его к сторонникам сопротивления. А если сопоставить реально сделанное Гальдером на пользу гитлеровского режима в годы, когда вермахт завоевывал Европу (Гальдер был уволен с поста осенью 1942 г.), с теми данными, которые составляют основу легенды о его оппозиции, то вывод, кто такой Гальдер и сколь значительна его роль в осуществлении гитлеровской программы завоевания Европы, более чем ясен. Однако сейчас Гальдер находился в расцвете карьеры. Вместе с другими он ждал указаний фюрера.

Здесь же находился Вильгельм Кейтель, начальник штаба верховного командования, человек, номинально обладавший колоссальной властью. Кейтель был задуман как некая промежуточная фигура, своего рода буфер между штабами армии, флота, авиации и вместе с тем как некая надстройка над ними. Он не решал крупных стратегических вопросов – для этого на заднем плане всегда стояла незаметная молчаливая фигура гораздо более подготовленного в военно-стратегическом отношении Иодля

От Кейтеля требовалось быть символом верховного командования и абсолютно преданным фаворитом Гитлера, способным высушивать его длинные речи, а затем, выжимая оттуда главное, составлять приказы от имени фюрера, не гнушаясь ничем и не останавливаясь ни перед чем. Самые варварские, свирепые приказы гитлеровской ставки шли в военные годы за подписью Кейтеля. На основе этих приказов затем погибли многие миллионы невинных людей. Его задача состояла в том, чтобы служить тенью фюрера, соглашаться с ним и надзирать за другими. Со всем этим он успешно справлялся. Сфера его практической деятельности находилась где-то на границе между политикой и стратегией, в области полицейских функций и в различных организационных проблемах.

Он приближался к шестидесяти. Внушительная фигура, властный взгляд и громкий голос делали его вполне подходящим для "представительства". Некогда Кейтель командовал артиллерийской батареей, участвовал в битве на Марне и в других сражениях первой мировой войны. Он дослужился до командира пехотной дивизии. В 1935 г. последовал головокружительный взлет: он стал начальником управления вооруженных сил в военном министерстве, а с 1938 г. начальником штаба ОКВ. Однако на своем фельдмаршальском посту он не представлял собой ничего. У него никогда не было своих идей. Он был фактически посредственностью, но был необходим именно в силу своей посредственности. Рабская преданность Гитлеру, полная благосклонность последнего, возможность действовать, не чувствуя на плечах груза чрезмерной ответственности и не особенно страшась ошибок, обещали Кейтелю длительную и успешную карьеру.

Так вся эта компания сидела или прохаживалась, тихо переговариваясь между собой, пока не открылась высокая дверь под барельефом "АГ" и появившийся изнутри шеф-адъютант фюрера подполковник Шмундт не сказал многозначительно: "Фюрер просит!" Все быстро и с особо усердными лицами вошли. Впереди Геринг, за ним остальные, строго по чинам и должностям.

Теперь они оказались в так называемом большом рабочем кабинете Гитлера.

Это было нечто чрезмерное. Первое, что бросалось в глаза, состояло в том, что дистанции от пола до потолка и между стенами совершенно не отвечали предназначению и названию зала: быть рабочим кабинетом. Вошедшим сначала трудно было обнаружить хозяина, стоящего посреди зала на бесконечном, толстенном, с какими-то геометрическими узорами, ковре. От всего этого "величия" так и разило духом потерявшего всякую меру от сознания своей власти мещанства, стремящегося показать: "все могу, что захочу, включая завоевание всего мира".

Обычно встречи подобного рода сводились к заслушиванию длинных речей Гитлера и к выражению присутствующими своего полного одобрения.

Совещание 23 мая 1939 г. не составляло исключения, хотя и было особенным: именно здесь, в новой рейхсканцелярии, перед самым узким кругом военных руководителей, Гитлер дал прямое указание о развязывании войны.

Его речь, продолжавшаяся несколько часов и дошедшая до нас в записи Шмундта, означала принципиальную установку для политики третьего рейха на ближайшее время, когда германский фашистский империализм окончательно решил закончить 20-летний мирный период истории Европы.

Гитлер заявил, что военное столкновение с Англией и Францией неизбежно эти страны не допустят "разрешения Германией ее экономических проблем". Война на Западе приведет также к столкновению с Польшей, которая опасается усиления Германии. Поэтому необходимо прежде всего "при первой благоприятной возможности" напасть на Польшу. Но война с ней может иметь наибольший успех лишь в том случае, "если Запад останется в стороне". Если же не удастся изолировать Польшу от Англии и Франции, то придется "вступить против них в борьбу и одновременно рассчитаться с Польшей".

Целью войны является "захват жизненного пространства", завоевание сырьевых и продовольственных ресурсов. "Это невозможно осуществить без вторжения на территорию иностранных государств и захвата их собственности". Тут же вносилась полная ясность в суть поднятой рейхом пропагандистской шумихи насчет вольного города Данцига: "Вопрос о Данциге – не предмет серьезного спора. Данциг совершенно не является вопросом обсуждения. Это вопрос расширения нашего жизненного пространства на Востоке, обеспечения продовольственного снабжения и разрешения балтийской проблемы".

Гитлер считал столкновение с западными державами в результате нападения Германии на Польшу нежелательным, но весьма возможным. "Мы не можем ожидать повторения чехословацких событий. Война неизбежна. Наша задача заключается в том, чтобы изолировать Польшу. Успех изоляции будет решающим. Не должно быть одновременного конфликта с западными державами". Но, если Германии придется вести войну с Англией и Францией одновременно с войной против Польши, тогда наряду с быстрым разгромом польского государства необходимо нанести удары на Западе. "Конфликт с Польшей... будет успешно разрешен в том случае, если западные державы останутся вне его. Если это будет невозможно, то лучше всего начать наступление на Западе и одновременно разрешить вопрос с Польшей... Англия – наш враг, и вооруженный конфликт с ней явится борьбой не на жизнь, а на смерть".

У Гитлера имелась готовая стратегия войны с Англией, взятая еще из опыта старых "торговых войн" и первой мировой войны. Победа над Британией может быть достигнута блокадой. "В случае, если пути снабжения Англии продовольствием будут отрезаны, ей придется капитулировать... Если германские военно-воздушные силы атакуют территорию Англии, то Англия не будет вынуждена сразу капитулировать, но, если потерпит поражение ее флот, она немедленно капитулирует".

Главное условие быстрой победы над Польшей – внезапное нападение и мощный первый удар. "Нет никакого сомнения в том, что внезапное нападение может привести к быстрому результату. Нужно приложить все силы к тому, чтобы с самого начала наступательных действий нанести противнику сильнейший, последний решающий удар". И далее: "Необходимо мастерски использовать элемент внезапности".

В основе стратегии лежит принцип скоротечной победы, однако не исключена перспектива длительной войны против западных держав, к которой необходимо готовиться. После занятия территории Франции, Бельгии, Голландии Англию можно будет "блокировать при помощи военно-воздушных сил с близко расположенных баз Западной Франции".

Аудиенция кончилась, Гитлер попрощался, и все они, опять мягко ступая по ковру, вышли из кабинета строго по чинам и должностям.

Речь Гитлера перед высшими генералами вооруженных сил отражала "детально разработанный политический курс агрессии мирового масштаба, курс жаждущих войны монополистов, банкиров и разбогатевших нацистских бюрократов"{73}.

На совещании 23 мая в "рабочем кабинете" как бы присутствовали они все. Говорил один фюрер, но от имени всех, кто ввел его сюда. Они могли быть довольны. Фюрер оправдывал надежды.

Надолго ли? Кто из них мог знать в этот майский день 1939 года, какой конец ожидает их всех ровно через шесть лет, в такие же майские весенние дни?

V

В середине апреля 1939 г. по инициативе Советского Союза начались трехсторонние советско-англо-французские переговоры о заключении оборонительного союза против агрессии в Европе.

Обе западные державы, вступившие в эти переговоры под давлением общественного мнения своих стран, на самом деле никак не стремились к соглашению. Английское правительство не хотело действительного сотрудничества с Советским Союзом, а французское шло в фарватере британского политического курса. Многочисленные документы, в частности важнейшие материалы, опубликованные в 1971 г. Министерством иностранных дел СССР, неопровержимо свидетельствуют о том, что английское правительство не желало заключения договора с Советским Союзом о взаимной помощи в отпоре германской агрессии{74}. Более того, оно стремилось использовать переговоры с Советским Союзом в качестве средства давления на Гитлера, чтобы побудить его к сотрудничеству с Англией. Одновременно с переговорами в Москве представители Лондона вступили в секретные контакты с третьим рейхом о широком англо-германском сотрудничестве и разделе сфер влияния в мире, причем Восточная и Юго-Восточная Европа должна была войти в германскую "сферу". В этом плане многочисленные гарантии, которые стала раздавать Англия, прежде всего Польше, представляли собой лишь средство нажима на Гитлера, чтобы заставить его быть "сговорчивее" с Лондоном.

Советский Союз оказался в чрезвычайно сложной обстановке. Во-первых, стало совершенно очевидным, что Англия и Франция не пойдут на создание вместе с СССР системы коллективной безопасности и не примут на себя обязательства на равных условиях с Советским Союзом препятствовать агрессии. Во-вторых, не имелось сомнений в том, что весь политический курс обеих западных держав по-прежнему направлен на возможную сделку с агрессором прежде всего против СССР. В-третьих, Советский Союз был, естественно, обеспокоен готовящимся нападением Германии на Польшу, реакционные правители которой давно и последовательно вели антисоветский политический курс. В случае военного поражения Польши гитлеровские армии в короткий срок вышли бы непосредственно к жизненно важным центрам СССР, и в тех условиях не существовало гарантий, что фашизм не начнет авантюру против Советского Союза. В-четвертых, учитывая весь курс англо-французской политики, Советский Союз должен был считаться с тем, что в случае антисоветской агрессии обе западные державы, особенно Англия, будут не на стороне СССР, и он сразу окажется перед единым империалистическим фронтом. В-пятых, на Дальнем Востоке уже шли военные действия с Японией, и они грозили превратиться в борьбу широкого размаха, что поставило бы СССР перед необходимостью вести войну на два фронта.

В такой обстановке, убедившись в полной невозможности достигнуть желаемого договора с Англией и Францией, Советский Союз принял предложение Германии заключить пакт о ненападении. Эта мера позволила Советскому Союзу ликвидировать угрозу единого империалистического блока, остаться вне войны, которая вскоре разгорелась внутри империалистического мира, создать "Восточный фронт" против гитлеровской агрессии, погасить очаг конфликта на своих восточных границах, лучше подготовиться к отпору фашистской агрессии.

Обострение противоречий между Германией и Англией не позволило последней добиться желаемого "всеохватывающего" союза. Исследование этой проблемы, проведенное марксистской исторической наукой, особенно в трудах советских специалистов В. Г. Трухановского, И. Д. Овсяного, неопровержимо доказывает, что британская схема во многом приближалась к германской. "Из Лондона германскому фашизму предлагали огромные уступки, но в Берлине мечтлли о большем – о завоевании единоличного господства над миром и поэтому уклонялись от принятия английских предложений"{75}.

Приближался конец лета, и вместе с ним наступал срок, намеченный фашистской верхушкой для нападения на Польшу. Благоприятствовала ли международная обстановка новому акту агрессии в Европе? Что думали об этом в Берлине?

Центральная проблема германской "большой стратегии" на последнем этапе перед второй мировой войной заключалась не столько в том, чтобы отыскать кратчайшие пути к победе над Польшей – в рейхсканцелярии и в генеральных штабах не сомневались: вермахт добьется на Востоке быстрого успеха, – сколько в определении возможной позиции Англии и Франции при нападении Германии на Польшу.

Война с Францией и Англией составляла одну из важных составных частей программы завоевания мирового господства. Но германские стратеги не хотели начинать эту схватку во время агрессии против Польши. Они предпочитали и дальше вести дела таким образом, чтобы громить и поглощать европейские страны порознь, последовательно, одну за другой, отделяя всех друг от друга.

Проблема сводилась к вечному и всегда сверхострому для Германии вопросу: война на один фронт или против коалиции держав, мощь которых будет возрастать?

Для политиков и стратегов третьего рейха эта центральная проблема оказалась нелегкой. Они понимали вероятность вступления Англии и Франции в войну при нападении Германии на Польшу, но и верили в возможность какого-то нового Мюнхена. Партийная и военная верхушка отдавала себе отчет: конфликт с западными державами во время польского похода может оказаться неизбежным. Но со свойственным ей стремлением верить больше в желаемое, чем в действительное, она думала и о возможности локализовать его.

11 апреля появился вариант директивы "Вейс" за подписью Гитлера. В нем излагалась основная политическая установка: ограничиться войной с Польшей. Такая возможность, по мнению Гитлера, существовала "в связи с внутренним кризисом во Франции и логически вытекающей отсюда сдержанностью Англии"{76}. Но следующая его директива – от 10 мая – содержала указание германскому флоту и авиации подготовиться к непосредственному началу экономической войны против Англии и во вторую очередь против Франции путем блокады их с моря и массированных воздушных налетов "на те экономические центры, разрушение которых сильнее всего подорвет военно-экономическое положение противника"{77}.

Специальная инструкция Редеру гласила: "Флот должен провести свою собственную подготовку к войне против британского и французского торгового судоходства... За разрешение этой проблемы надо браться в соответствии с существующей политической ситуацией и с учетом возможных коалиций противника в военное время"{78}.

Следовательно, война с коалицией еще в ходе агрессии против Польши, примерно с мая 1939 г., стала считаться одним из вероятных вариантов конфликта.

Изменение оценок от апреля до мая определялось тем, что правящие круги Англии и Франции, обеспокоенные угрозой дальнейшей экспансии рейха в Юго-Восточную Европу и под нажимом общественного мнения в своих странах, именно в это время дали гарантии помимо Польши еще Румынии, Греции.

Гросс-адмирал Редер и его штабные офицеры знали: флот не имеет сил, необходимых для сколько-нибудь успешной длительной борьбы против Англии. Действующий германский план строительства флота предусматривал, что только в 1944-1945 гг. войдет в строй число судов, достаточное для активной борьбы на обширных морских коммуникациях Великобритании. Но Гитлер не собирался ждать. Он считал, что вероятные противники за столь длительный срок намного усилятся и тогда воевать с ними будет вообще невозможно.

Несмотря на усложнение ситуации, Гитлер и его советники все же считали, что имеется и много благоприятных шансов. После Мюнхена фюрер вынес твердое убеждение: "такие люди, как Чемберлен и Даладье, не сделают второй мировой войны". Он издевательски сравнивал их с неким хилым существом, вооруженным пулеметами, пушками и т. д. У него оставалось много надежд, что все ограничится угрозами, бряцаньем оружия и торжественными заявлениями, но что курс политики попустительства агрессии, проводимый Англией и Францией во второй половине 30-х годов, не изменится и после вторжения в Польшу, несмотря ни на какие договоры и гарантии. Ведь англо-французская коалиция ни в политическом, ни в военном отношении еще не создана. Если атаковать Польшу немедленно и добиться ее молниеносного разгрома, то не исключен шанс поставить Лондон и Париж перед свершившимся фактом, удержать обе страны от вступления в войну или, на худой конец, оттянуть его. Но политическая ситуация в Европе все же заставляла считать реальными и противоположные оценки.

12 и 13 августа Гитлер и Риббентроп совещались с итальянским министром иностранных дел Чиано. Фюрер вновь заявил о неизбежности столкновения с западными державами и предложил Италии совместно с рейхом вступить в войну. Итальянский представитель Шпигель согласился, что конфликт с Польшей вырастет во всеобщую европейскую войну, но участвовать в ней отказался, сославшись на неготовность Италии.

Оценивая пеструю мозаику международных отношений, Гитлер и партийная верхушка все же надеялись избежать войны против коалиции держав, рассчитывая, что в британском и французском правительствах в решающий момент возобладают капитулянтские тенденции мюнхенского толка.

В итоге все более или менее согласились с мнением, что во время похода в Польшу война на Западе вряд ли начнется, но все-таки нужно быть готовыми и к худшему варианту.

22 августа в Оберзальцберг были созваны все высшие военные руководители третьего рейха. В двух речах, следовавших одна за другой с перерывом на обед, Гитлер уточнил свои планы. Теперь еще увереннее, чем раньше, он подчеркивал реальность невмешательства Англии и Франции во время нападения на Польшу. Он с крайним пренебрежением отзывался о военных возможностях обеих западных держав: в Англии нет настоящего вооружения; флот не готов; армия тем более; зенитная артиллерия – всего 150 орудий. "В Англии надеются, что конфликт начнется только через 2-3 года... Это говорит о том, – делал он вывод, – что Англии не хочет действительно помогать Польше... Она не станет рисковать". Что касается Франции, то Гитлер теперь считал, что и она "не хочет влезать в эту авантюру"{79}.