Текст книги "Данфейт (СИ)"

Автор книги: Даниэль Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Остановившись посреди длинного коридора, Данфейт распахнула первую дверь и предложила Йори и Террею войти внутрь.

– Так, кто из нас? – не понял Террей.

– Оба, – пожала плечами Данфейт.

– Нет, погоди…

– На Сайкайрусе разрешены однополые браки, в отличие от всех остальных планет.

– У вас можно жениться? – спросил Йори.

– А почему нет? – рассмеялась Данфейт и вошла внутрь.

– Гостиная, спальня, гардеробная, туалет и ванна раздельные. Прошу!

Йори первым влетел в спальню и, запрыгнув на кровать, похлопал по покрывалу рукой рядом с собой.

– Извращенец! – ответил ему Террей и, поблагодарив Данфейт, закрыл дверь за собой.

– Йори нравится мне все больше и больше! – прокомментировала Эрика.

Эрику и Бронана Данфейт расселила в комнаты напротив друг друга. Орайе достались апартаменты в самом дальнем конце коридора.

– Мне как всегда везет? – посмеялся он, выглядывая к Данфейт из-за двери.

– Я рада, что тебе понравилась джакузи на балконе!

– У него джакузи на балконе? – не выдержал дальнейшего молчания Кимао и посмотрел на спокойную Данфейт.

– Если хочешь, можешь поселиться вместе с ним.

– Я еще не видел предложенного тобой варианта.

Данфейт спустилась на первый этаж и, завернув за лестницу, проследовала по узкому коридору.

– Ты меня в казематы ведешь?

– Данфейт остановилась у двери и, распахнув ее настежь, вошла внутрь. Просторная комната с камином, диванами и мягкими подушками, валяющимися на полу. Живые цветы на столе и тумбах и спальня с шикарной трехметровой кроватью, на которой могло бы поместиться пятеро таких, как Кимао. Ванная с душевой кабиной и джакузи, стоящей на постаменте у самого окна, сквозь которое открывался прекрасный вид на берег моря, отливающего в лучах Амира бирюзой.

– Мне нравится, – улыбнулся Кимао, опираясь на борт ванной и заглядывая в окно.

– Это еще не все, – ответила Данфейт и вернулась в гостиную, беря в руки пульт, лежащий на столе и автоматически раздвигая темные шторы, расположенные вдоль всей стены. Там, за ними были двери, ведущие на террасу. Кимао вышел в этот внутренний дворик и, вдохнув полной грудью, подошел к самому обрыву, огороженному стальными коваными перилами. Там, внизу, свистал ветер и волны, ударяясь о прибрежные скалы, превращались в брызги пенящейся воды, долетающие до него и падающие каплями на лицо.

– Тебе нравится? – спросила Данфейт, останавливаясь возле него и склоняясь над перилами, чтобы заглянуть вниз.

– Да, – ответил Кимао, хватая ее за руку и не позволяя перегнуться через преграду, как она намеревалась сделать.

– Не волнуйся! Я не упаду! – засмеялась Данфейт, отстраняясь от него и возвращаясь в дом.

Кимао прошел следом и, закрыв за собой дверь на террасу, остановился возле замершей в центре комнаты Данфейт. Он склонился к ее шее, разглядывая причудливые колечки волос, выбившиеся из ее прически, и подул на них.

– Комната Айрин слева от твоей, – произнесла Данфейт. – Там тоже есть выход на эту террасу.

Она ждала, что он скажет что-нибудь в ответ, но он молчал, будто этот факт его совершенно не касался. Данфейт ощутила его дыхание на своей шее и закрыла глаза, чтобы дождаться прикосновения теплых губ.

– А где твоя комната? – спросил Кимао, не предпринимая никаких попыток для дальнейших действий.

– Справа от дома есть двухэтажная пристройка. Там живу я.

– Меня мучает один вопрос, и я не нахожу в себе сил промолчать и не задать его.

– Я слушаю.

– Почему ты сожгла свои портреты?

Данфейт выдохнула и открыла глаза, разглядывая узоры на ковре под ногами.

– Отец рассказал вам.

– Потому что она оставила их на полу в подвале?

Он говорил шепотом и голос его пробирал до самых кончиков пальцев. В этот момент, при упоминании истории давно минувших лет, ее должен был обуять гнев, но эта дрожь в пальцах и шепот, проникающий в ее кожу с дыханием Кимао, заслонили собой все отрицательные эмоции, оставив только покой и трепет.

– Она не просто «оставила их в подвале», – так же тихо прошептала Данфейт. – Она свалила их друг на друга на полу, поцарапав рамы и краску на полотнах. А потом она не закрыла за собой дверь, и за ночь воздух в помещении прогрелся. Прогрелся настолько, что с холодной трубы начал капать конденсат. Я вернулась домой только на следующий день. Ми намекнула мне, что стоит заглянуть в подвал. Когда я нашла свои портреты, от них мало что осталось. И тогда я приняла решение довести дело до конца. Вот так, я сожгла работы Джонатана Сирии, который все эти годы из нас двоих рисовал только меня.

– Только тебя?

– Да. Айрин рисовать он отказался, сославшись на то, что устал от обыденной красоты. Мое же лицо ему показалось интересным. Я посчитала, что мне оказана честь. Что еще я могла подумать в пять лет? А потом я действительно приняла его слова за комплемент. Он никогда не называл меня красивой. Он говорил: «Ты интересна, глядя на тебя, я вижу лицо, а не маску». Отец полагает, что я не знала о последней работе Сирии. Но это я позировала Джонатану в течение двух часов, что, как ты сам понимаешь, для меня настоящее испытание. Самое смешное, что отец бережет ее не потому, что сетует за единственный мой портрет. Нет. Эта картина – последняя работа руки Сирии, и, полагаю, она стоит целое состояние.

– В каждом поступке отца ты ищешь какой-то подвох. Это неправильно. Почему ты не подумала о том, что он просто дорожит этой картиной?

– Поэтому что он произвел оценку полотна.

– И во сколько тебя оценили?

– Ми сказала, что в сто тысяч акроплей.

Кимао приподнял брови и улыбнулся.

– Я бы дал больше.

– Неужели, – прищурилась Данфейт и обернулась к нему.

– За тебя на этом полотне – да.

– Кимао, ты заигрываешь со мной? – произнесла Данфейт и, почему-то, улыбнулась.

– Да, – ответил он и посмотрел на нее.

– Не люблю флирт. Это – пустые слова, за которыми не кроется ничего, кроме обмана.

Кимао провел пальцем по ее щеке и опустил его на подбородок, приподнимая ее лицо и заставляя посмотреть ему в глаза.

– Я знаю, что мерой для тебя являются поступки. Еще я знаю, что ты благодаришь только за искренне свершенные дела. Ты прямолинейна, упряма и эмоциональна. И ты гордишься этими качествами, хотя Ассоциация не считает их положительными. Я тоже горжусь ими.

– И ты больше не злишься на меня?

– Этого я не говорил, – покачал головой Кимао и провел пальцем по ее губам.

Данфейт распахнула их и потянулась к нему, но он отрицательно покачал головой и усмехнулся.

– Если я поцелую тебя сейчас, это будет означать, что я смирился с тем, что ты готова скрывать от всех наши отношения. А я не смирился, и продолжаю настаивать на своем.

Данфейт склонила голову на бок и улыбнулась:

– Спасибо, – прошептала она, прикусывая губу.

Кимао не понял, за что она поблагодарила его. Но Данфейт смотрела на него с таким воодушевлением, что он сам начал гордиться своей непреклонностью в этом вопросе. Ей важно знать, что он против. Для нее имеет значение его взгляд на происходящее и нежелание мириться с ее страхом быть отвергнутой отцом из-за него. Только сейчас он прикоснулся к понимаю мира своей женщины и смог, кажется, узреть то, что для всех остальных останется тайной. Она – ребенок, который стремится к пониманию и любви, но который так и не обрел их в месте, где родился.

В дверь постучали, и Данфейт тут же отпрянула от Кимао, перемещаясь в другой конец комнаты.

– Войдите! – произнес он, и прищурился, глядя на лицо пожилой Мими, застрявшей взглядом на Данфейт.

– Простите, господин Кейти, но мистер Белови ждет Данфейт в своем кабинете.

– Конечно, я с радостью ее отпускаю!

Данфейт посмотрела на Кимао так, что он чуть было не рассмеялся в голос. Улыбнувшись, она кивнула Мими, давая знак, что та уже свободна. Но женщина продолжала стоять в дверях, не намереваясь покидать комнату молодого человека без своей подопечной.

– Увидимся за ужином, – вежливо произнесла Данфейт и, попав в руки Мими, была тут же вытолкнута за двери.

– Ты что это творишь?! – зашипела нянька ей на ухо. – Совсем совесть потеряла? Отец, если узнает, что ты ошиваешься в его комнате, с тебя три шкуры спустит!

– Подумаешь, – хмыкнула Дани. – Мне не впервой!

– Побойся Юги, Данфейт!

– Мими, свои старообрядные штучки можешь оставить при себе. Мы живем в современном обществе, где находиться в комнате с мужчиной наедине не является чем-то зазорным.

– В общественном месте – может быть, но не в комнате, где он живет! – прошипела няня и отвесила Данфейт подзатыльник.

– Ой!

– Вот тебе и «ой»!

Мими проводила Данфейт до двери рабочего кабинета мистера Белови, словно боялась, что та в последний момент развернется и сделает ноги.

– Папа? Ты звал меня? – произнесла Дани, проходя внутрь комнаты, где в последний раз была более пяти лет назад.

– Да, дорогая, – улыбнулся отец со своего рабочего места и подал знак рукой, что дочь может присесть в кресло у окна.

За время ее отсутствия в этом помещении ничего не изменилось. Два кресла, стоящие друг напротив друга, рабочий стол, сделанный на заказ и обитый золотом, стеллажи с книгами и папками, как две капли воды похожими на обложки рукописей, маленький стол для бухгалтера, который приезжал к ним раз в неделю с докладом, когда отец проводил дома более двух недель подряд.

Отец встал и переместился в кресло напротив дочери. Он устремил взор в окно, будто опасался слишком долго смотреть на Данфейт.

– Как твои дела? Как учеба?

– Все хорошо, папа. Я сдала все зачеты и теперь продолжаю постигать новые науки.

– Мне пришли бумаги о твоем отчислении на прошлой неделе, а на этой неделе меня известили, что семестр ты закончила на положительные оценки. «Положительные», я так понимаю, это не «отличные»?

– Нет, папа.

– Что ж, каждому свое, – вздохнул отец. – А так? Чем вообще ты живешь? Твои друзья произвели на меня хорошее впечатление, хотя отношения тех двоих молодых людей, которых ты против моей воли все равно умудрилась поселить в одной комнате, я не приветствую.

– Это их личное дело.

– Согласен. А тианку с деревой почему ты расселила?

– И это ты тоже заметил?

– Он смотрит на нее так, что мне даже неудобно становится.

– Это ее воля, папа.

– Да, тиане – мстительные натуры. Будь осторожна рядом с такой подругой. Она будет тебе верна до гробовой доски, но, если ты предашь ее, она сама загонит тебя в этот гроб.

Данфейт рассмеялась и сложила ладони лодочкой, глядя на отца.

– А в личной жизни что?

– Ничего, – пожала плечами Данфейт.

– Так же, как и у твоей сестры. Пять лет она потратила на этого дереву. И что? Предложения он до сих пор не сделал. Не могу понять, в чем дело, ведь, что греха таить, он должен быть рад уже тому, что такая женщина, как она, тратит на него свое время. Если сравнить их с братом, то внешне он намного уступает ему. Худой, высокий, и этот шрам на брови… Мне страшно смотреть ему в глаза, хотя страшного, вроде бы, в нем нет ничего. Когда мужчина любит, он не тянет так долго с женитьбой. Если за пять лет он не взял то, что ему нужно, значит, это ему не нужно. Вы, кажется, ладите с ним? Почему бы тебе не помочь сестре и не намекнуть своему другу, что вечно ждать она не будет?

– Мне?

– Да, тебе. Ты – ее сестра, а с Кимао, кажется, у тебя есть нечто общее. Ему наплевать на общественное мнение, как и тебе. Он не является обладателем выдающейся внешности, как и ты. Тебе может показаться, что это – глупости, но мужчина склонен свободнее чувствовать себя рядом с женщиной, которая не пользуется популярностью среди противоположного пола, нежели рядом с той, на которую смотрят все. Боюсь, что именно по этой причине он медлит. Айрин – это звезда, что сияет на небосклоне, а он лишь один из зрителей, которому она позволила прикоснуться к себе.

У Данфейт перехватило дыхание на вдохе и она, чуть было не закашлялась.

– Я говорю не вполне приятные для тебя вещи? Извини, конечно, но пока твоя сестра не пристроена, тебе придется тяжеловато на личном фронте.

– Хотя бы сегодня ты мог бы не напоминать мне о том, что я не вписываюсь в твои представления о красоте?

Отец, в ответ на эту реплику, только рассмеялся.

– Сирия рисовал тебя потому, что ты непохожа на других. Этот портретист всегда славился своей странной любовью ко всему необычному и к некрасивым женщинам, в частности. Не думала же ты, что рядом с сестрой тебе будет проще найти себе спутника среди тех, кто на голову выше тебя по способностям?

– Спасибо, папа, за все те комплементы, которыми ты только что удостоил меня. Мог хотя бы в канун моего дня рождения не вспоминать об этом.

– Я просто хочу, чтобы ты реально смотрела на вещи! – пожал плечами Герольд. – Поможешь сестре – поможешь и себе! Прием состоится завтра в семь вечера.

– Не хочу я никаких приемов, – призналась Данфейт.

– Твоего мнения я не спрашивал.

– Не сомневаюсь.

– Проведешь там час, встретишь гостей, а потом можешь идти, куда хочешь. Айрин и я, как всегда, уладим все дела.

– Папа!

– Я сказал «час»!!! – закричал отец и ударил кулаком по подлокотнику своего кресла.

Данфейт выдохнула и опустила голову. Пять лет – а по сути, ничего не изменилось. Все тот же покровительственный тон, и не тени сомнений на лице. Будто он – Всемогущий, и только ему известно, как будет лучше для всех них.

– Скоро ужин. Иди, переодевайся.

Данфейт, по привычке, поднялась с кресла и наклонилась к отцу, позволяя ему прикоснуться к своему темени губами.

– Я люблю тебя, девочка моя. И рад видеть тебя дома.

– И я люблю тебя, па.

Заученные фразы, от которых на душе не становилось теплее. «Я люблю тебя», произнесенное Кимао, заставляло ее замирать, останавливало ход ее времени, а это пустое «я люблю» – ничего. Данфейт покинула кабинет в молчании и, встретившись взглядом с сестрой, которая остановилась перед дверями, улыбнулась ей.

– В деревню я поеду с вами, – спокойно произнесла Айрин, давая понять, что в этой игре она сделает все так, как нужно, не предоставляя повода отцу задать лишние вопросы.

– Привет папа! – услышала Данфейт позади себя.

– О, Айри, проходи, дорогая, присаживайся. Попросить Ми, чтобы принесла тебе чай?

Хлопок – и дверь закрылась за спиной Данфейт. Дани посмотрела вперед и увидела Кимао, стоящего возле лестницы. Он не сводил с нее глаз несколько минут, и лицо его приобрело озадаченный вид.

«Некрасивая». «…Мужчина склонен свободнее чувствовать себя рядом с женщиной, которая не пользуется популярностью среди противоположного пола, нежели рядом с той, на которую смотрят все». «Айрин – это звезда, что сияет на небосклоне, а он лишь один из зрителей, которому она позволила прикоснуться к себе».

Кимао, словно очнувшись из забытья, направился к ней и, схватив за руку, потащил за собой.

– Ты что? – зашипела Дани, пытаясь вырваться.

Кимао затащил ее в свою комнату и, захлопнув дверь, прижал ее к стене, нависая и заглядывая в глаза.

– Ты что… – повторилась она, закрывая глаза, когда почувствовала, как его ладонь прикасается к ее волосам.

– С моими способностями я мог выбрать себе любую из женщин. Но мне не нужна любая, мне нужна ты. Не важно, что он думает по поводу твоей внешности. Он – дурак, если не видит очевидного. Ты – самая красивая. Ты – моя звезда, что сияет на небосклоне. И другой мне не надо, – ответил Кимао, раскрывая ее губы своими и вторгаясь в сладостный рот.

Его нога оказалась промеж ее ног и, с силой надавив, заставила ее втянуть в себя воздух.

– Ты слышал…

– Его читать так просто. А твое молчание сводит с ума. Нужно было сказать ему… Выплеснуть в лицо свое негодование и ответить, что я люблю тебя, а не ее.

– Ты знаешь, что я не могу этого сделать.

– Зато я могу! – прошипел Кимао и отстранился от нее.

– Нет!

– Если не скажешь ты – это сделаю я.

– Ты не посмеешь!

– Посмею! Еще как посмею! – ответил Кимао и отвернулся от нее. – Иди. Тебе еще нужно переодеться.

– Нет, Кимао…

– Уходи, Данфейт.

Дани прижала ладонь к губам, что несколько секунд назад он целовал, и, спрятав свою горечь за налепленной на лицо полуулыбкой, покинула его апартаменты.

***

Через пятнадцать минут все собрались в столовой на ужин. Овощи, фрукты, мясо, закуски. Ничего особенного, никаких излишеств или незнакомых блюд. Графины с разными сортами вина, вода, соки и нектары.

Герольд Белови восседал во главе стола. По обе руки от него заняли свои места дочери, а дальше те, кто приехал сюда вместе с ними. Беседа протекала на тему виноградников, которые в этом году из-за сильной жары пострадали от пожаров больше, чем обычно. Герольд был искренне обеспокоен этим фактом, ведь часть своего состояния он сделал именно на вине.

– Значит, виноделие – ваше хобби? – спросила Эрика и улыбнулась пожилому сайкаирянину.

– Это не хобби, это – страсть. Безусловно, для этого рода занятий необходим и талант. Айрин может распознать любой сорт вина, изготовленного на наших винодельнях.

– Так уж и любой? – приподнял брови Орайя, который о данном таланте своей подруги никогда не слышал.

– Однажды отец устроил состязания, и я смогла безошибочно определить двенадцать сортов красного вина разных годов выпуска, – похвасталась Айрин.

– А Данфейт? – вступил в разговор Террей. – Сколько сортов определила она?

Герольд Белови в ответ на этот вопрос рассмеялся.

– Наша Дани предпочитает более крепкие напитки. «Сизый Амир», «Янтарный коньяк», виски или просто виноградный спирт. Первое ее знакомство с виноделием началось в четырнадцать лет, когда она на спор решила очистить бут от винного камня. Рабочие достали ее из бочки через пятнадцать минут, потому как идти самостоятельно она уже не могла.

Данфейт улыбнулась, вспоминая эти трогательные моменты своей жизни и чуть было не скривилась, когда припомнила, что провела в туалете после этого спора всю ночь.

– Это – тяжелый труд – очищать бут от винного камня, – ответила Данфейт. – Мужчин не берут в эту профессию. Только женщин. Но часть из них становятся зависимыми от спиртного уже к сорока годам. Вот цена, которую они платят за хорошее качественное вино.

– Никто не принуждает их идти на эту работу, – заметила Айрин и улыбнулась Данфейт.

– Но кто-то ведь должен ее делать? – парировала Данфейт и улыбнулась в ответ Айрин.

Отец опустил ладонь на руку Данфейт и заставил посмотреть на себя.

– Ты снова делаешь это.

Дани нахмурила брови и выпрямилась на стуле. Конечно же, она снова ерзала на сидении, а это всегда приводило отца в бешенство.

– Как видишь, папа, кое-что нельзя изменить, – вставила свою реплику Айрин.

– Теперь, по крайней мере, она не делает этого постоянно, – улыбнулся отец и тут же засмеялся вместе со старшей дочерью.

Кимао посмотрел на свою матриати, потупившую взор, и вопросительно приподнял брови.

– Вы знаете, какое прозвище дали вашей младшей дочери в Академии? – обратился он к мистеру Белови.

– Нет, – покачал головой тот.

– Черная Тень. Среди женщин-аркаинов она – самая быстрая и ловкая в бою.

– А среди мужчин кто самый быстрый? – спросил Герольд.

– Я, – ответил Кимао и улыбнулся.

– Но вы же не ерзаете на стульях, когда вам становится скучно?

– Нет, когда мне становится скучно, я начинаю издеваться над окружающими, испуская едкие замечания на их счет. Многие называют это сарказмом, но я полагаю, что это – моя дурная черта. У каждого – свои недостатки, хотя лично я манеру Данфейт все время пребывать в движении вообще не принимаю за недостаток.

Данфейт молча повернула голову и улыбнулась Кимао краешком губ. Кимао сделал тоже самое, когда понял, что мистер Белови пристально за ним наблюдает.

– А вы довольно вольны в высказываниях, господин Кейти, – заметил он.

– Извините, но это еще один из моих недостатков, мистер Белови.

– И вы склонны гордиться этими качествами?

– Я склонен принимать окружающих такими, какие они есть, рассчитывая, что и они, в ответ, простят мне мои недостатки.

– Вы – интересный человек, господин Кейти. Думаю, нам будет, о чем поговорить в приватной беседе.

– Взаимно, мистер Белови, – ответил Кимао и кивнул Герольду.

Эрика подняла бокал с соком и, подмигнув Кимао, пригубила немного. Тот, в свою очередь, лишь усмехнулся.

– Данфейт, после ужина твоя сестра проводит наших гостей на пляж, а ты, тем временем, поможешь Мими с организацией завтрашнего приема. Она не знает, как лучше рассадить гостей, и какие именно цветы ты предпочитаешь видеть на столах. Еще там есть вопросы по меню. В общем, у тебя много дел, моя дорогая.

Данфейт изогнулась на стуле неестественным образом и вперила в отца свои широко распахнутые глаза.

– Ты желаешь показать себя во всей красе перед друзьями или, на этот раз, решишь промолчать? – спросил Герольд.

– Прием – это не мои заботы, – очень спокойно прошептала Данфейт.

– Этот праздник Мими готовила для тебя на протяжении трех месяцев. Я прошу уделить человеку, который вырастил тебя, всего несколько часов твоей драгоценной занятой жизни! Или и это для тебя невыполнимая миссия?!!! – прогремел голос отца, словно раскат грома посреди ясного неба.

Террей и Эрика пригнулись к столу. Айрин демонстративно отвернулась и опустила голову, глядя в пол. Орайя переглянулся с Йори и Бронаном, понимая, что и они пребывают, мягко говоря, в прострации. И только один Кимао в этот момент смотрел на тарелку, сжимая кулаки до боли в пальцах. Герольд Белови не просил младшую дочь, он приказывал, выражая свою волю грубо и прямо, совершенно не обращая внимания на присутствие посторонних рядом с ними.

– Извини, папа. Я помогу Мими.

Герольд, как ни в чем не бывало, повернулся ко всем остальным и произнес:

– Попробуйте вино! Это прекрасные образцы из моего личного хранилища…

***

– Ты слышал, как он с ней разговаривал? – шептала Эрика на ухо Бронану, пока все они следом за Айрин спускались по тропе к морю. – И даже наше присутствие нисколько его не смутило!

– Зато Айрин, как всегда, осталась при своих интересах.

– Теперь я понимаю, почему у нее с сестрой такие натянутые отношения.

– Все теперь это понимают.

– О чем шепчитесь? – спросил Террей, беря под руку Эрику и продолжая идти рядом с ней.

– О мистере Белови.

– Да, на первый взгляд он кажется весьма добродушным и милым человеком. Но, это только на первый взгляд.

– Посмотри на Кимао. Он темнее тучи.

– Еще бы! – хохотнул Террей. – Данфейт разложили на обе лопатки, а он ничего не может с этим сделать.

– Меня поражает поведение Айрин, – призналась Эрика. – Кажется, ее в этой ситуации все вполне устраивает.

– Она выжидает, – ответил Террей. – Когда все пойдет не так, как нужно, она окажется рядом с Кимао и протянут руку помощи.

– Кимао не дурак. Его этим не проймешь.

– Бронана проняло. Почему Кимао не сможет?

Эрика посмотрела на Террея таким взглядом, что тот просто отпустил ее руку и вернулся к Йори.

– Зацепило? – усмехнулся Бронан.

– «Зацепило»? – покривлялась Эрика и, оттолкнув его от себя, предпочла идти в одиночестве.

Они пробыли на пляже недолго. Купаться никто не хотел и все разбрелись по сторонам, мирно прохаживаясь взад и вперед. Кимао первым ушел обратно в дом. Никто не стал его убеждать остаться, лишь проводили взглядами темную фигуру, поднимающуюся по тропе наверх.

***

Было уже поздно, когда к Кимао в комнату постучали.

Он поднялся с кровати и, накинув халат, открыл. Айрин стояла на пороге в одной ночной рубашке и скептически смотрела на него.

– Улыбнись и впусти меня. Я уйду через несколько минут.

Кимао распахнул дверь шире и громко ею хлопнул, когда Айрин вошла.

– Ты что творишь? Ми с меня глаз не сводит!

– Что за представление ты устраиваешь? Что за вид? – раздраженно произнес он, указывая пальцем на кружевной лиф ее шелковой ночной рубашки.

– Не кипятись! – зашипела Айрин и без разрешения присела на его кровать.

– Где Данфейт? – более спокойным тоном спросил Кимао и присел возле нее.

– Не знаю. Я не видела ее. Может, катается на мотоцикле по неосвещенным горным дорогам, а может, отправилась на пляж искупаться. В планы своего времяпрепровождения она никого не склонна посещать.

– Ты завидуешь ей, потому как она вольна так поступать, а ты – нет?

– На мне всегда лежала ответственность за ее поступки. И если она вляпывалась, получала непременно я.

– Но и она тоже…

– Ей – все равно, а мне нет! – разозлилась Айрин.

– Почему ты так решила? Потому что она улыбается, когда отец кричит на нее или выставляет на посмешище перед друзьями?

– Он всегда был таким, и ей это известно. Так что не думай, что твоя несчастная матриати страдает, в то время как от меня все отскакивает, как от стены!

Кимао опустил глаза и посмотрел на белоснежную грудь, скрытую темным кружевом. Айрин прикоснулась ладонью к своей шее и перекинула распущенные волосы за спину, проводя пальцем по тонкой бархатистой коже. Кимао не двигался, а она, тем временем, скользнув рукой зацепила бретельку и скинула ее с себя, приоткрывая его взору контур розоватого ареола. Кимао молчал, и Айрин, продолжая смотреть в пол, скинула вторую бретельку рубашки. Ткань сползла вниз, соскальзывая с набухших сосков и собираясь в складки на талии. Кимао напрягся, продолжая пристально изучать контур ее идеальной груди. Айрин провела пальцем по ложбинке в центре и заскользила к розовому соску, задевая его и вздыхая при этом.

– Ну, и сука же ты, – прошептал он, поднимаясь с кровати и презрительно глядя на нее. – Да, можешь хоть раздеться посреди этой комнаты! Этим меня не зацепишь!

– Так, значит, – ухмыльнулась Айрин и посмотрела на него, поднимаясь с кровати.

Тонкая шелковая ткань соскользнула с ее талии и упала на пол.

– А что ты скажешь на это? – прошептала она, прикасаясь своей рукой к животу и проводя по нему ладонью. – Она никогда не сделает для тебя того, что могу сделать я. Ее тошнит от этого. Наверное, поэтому ее друг Сайми предпочел ей другую женщину, – Айрин облизала губы и улыбнулась.

– Вот смотрю я на тебя и думаю: каким образом ты умудрилась пудрить мне мозги все пять лет? Я знаю имена всех, с кем ты спала. Но я понимал, что для таких, как мы с тобой, это вполне нормально. И я спал с другими, не испытывая при этом ни стыда, ни стеснения перед тобой. Но разница в том, что при одной только мысли о подобной возможности для Данфейт, я перестаю себя контролировать. Это – эмоции, отличные от тех, которые я испытывал к тебе. Это то, чего ты, доселе, никогда не испытывала. И, так, напоследок. Данфейт не обязательно раздеваться для того, чтобы вызвать во мне возбуждение. Ей для этого достаточно просто заглянуть мне в глаза.

Кимао подошел к Айрин и, схватив с пола покрывало, метнул в нее.

– Прикройся! И проваливай! Немедленно!

– Ты еще пожалеешь об этом!

– Уже пожалел… …что когда-то позволил ей думать, что люблю тебя.

***

Данфейт долго сидела у подножия лестницы. Чего она ждала? В чем сомневалась? Прошлый опыт довлел на ее плечи, а слова, сказанные ее отцом, свербели в голове. Десяти минут вполне достаточно для решения всех вопросов. Поднявшись со ступеньки, Дани в последний раз взглянула на запертую дверь в комнату зрячего и, отвернувшись, направилась к выходу.

***

– Доброе утро, – поздоровался Кимао с пожилой няней по имени Мими.

– И вам, господин Кейти.

– Я полагал, что в этот день все соберутся на совместный завтрак?

Мими тут же начала отрицательно качать головой.

– Нет-нет. Айрин и мистер Белови отправились в храм Юги, а Данфейт, – няня неопределенно повела плечами, – хорошо, если она объявиться к обеду.

– То есть…

– Всем известно, насколько Данфейт пренебрежительно относится к своему дню рождения. Однажды она и вовсе не пришла на прием, организованный отцом в ее честь.

– Вообще-то, я спрашивал не об этом, – улыбнулся Кимао. – Не думал, что Айрин посещает храм.

– Ах, это… Так, служба ведь… Она чтит память матери так же, как и ее отец.

– Сегодня?

– Но, Симона Белови покинула наш мир в этот день, – не понимающе произнесла Мими и искоса посмотрела на Кимао. – Данфейт досталась этому дому очень дорогой ценой. Все ожидали появления мальчика, а тут она… Их мать умерла сразу после ее рождения. Кровотечение унесло ее жизнь.

– И в этот день с самого утра мистер Белови и Айрин обычно отправляются на поминальную службу?

– Конечно, – кивнула Мими и оставила Кимао одного посреди коридора.

«Я утратила веру в искренность любви своего отца». Какими нелепыми ему показались эти слова несколько месяцев назад. И только сейчас он смог проникнуть в их суть и узреть истинный смысл. Герольд Белови любил свою младшую дочь, только не искренне, не бескорыстно, а потому, что отцу положено любить дитя, которое он вырастил. А растил ли Герольд Белови Данфейт? Или девочка всю жизнь была предоставлена самой себе, лавируя на грани между дозволенным и тем, что ей забыли запретить? Странно, но Данфейт никогда не упоминала о том, как проводила время с отцом. Как ходила с ним на охоту. Как стреляла из его ружья. Все эти истории он слышал от Айрин, и в них не фигурировало имя ее младшей сестры. Ежегодно, просыпаясь утром в один и тот же день, Данфейт не получала поздравительную открытку и причитающийся ей подарок. Нет, ее отец и сестра в это время уделяли внимание той, кому было давно на все наплевать. Маленькая девочка в день, когда все остальные дети радуются и смеются, оставалась наедине со своим горем, потому как ей навязчиво напоминали о том, по чьей вине ее семья лишилась матери. Вот она – горькая правда жизни. Герольд Белови любил свою младшую дочь, но не искренне, а потому, что должен был ее любить. Вот почему за искренность чувств Данфейт всегда держалась обеими руками. Если она благодарила, то только от чистого сердца, если ненавидела, то всей своей душой, если верила, то не оставляла места сомнениям, если любила, то… …желала, чтобы ее любили не меньше.

Кимао закрыл глаза и попытался пробить изощренную защиту, которой овладела его матриати. Видеть ее глазами, слышать ее ушами… Она не знала, что все это ему подвластно. Подвластно, если только захотеть.

Перед ней раскинулась долина, причесанная ровными рядами виноградников. Ветер дул ей в лицо, развевая волосы и заставляя глаза слезиться. Что она чувствовала сейчас? Было ли ей безразлично, может, грустно, или, что еще хуже, невыносимо в данный момент? Прикоснуться к ее эмоциям он по-прежнему не мог, но внутри нечто шептало правильный ответ. Кимао огляделся и направился в сторону кухни. Застав Мими за расстановкой приборов, он несколько оживился.

– Могу я еще раз побеспокоить вас? – произнес Кимао и улыбнулся женщине одной из своих коварных улыбок, от которых в особах старше пятидесяти просыпался материнский инстинкт.

Мими взглянула на молодого дереву и улыбнулась в ответ.

– Я сразу раскусила, что здесь к чему. Мистер Белови полагает, что вы влюблены в его старшую дочь, хотя очевидное, порой, трудно заметить, особенно когда человек выглядит не так, как мы привыкли.