Текст книги "Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)"
Автор книги: Даниэль Бовуа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 77 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]
Общей проблемой для всей империи были как трудности с комплектацией кадров на гражданской службе, так и негативное отношение аристократии к необходимости нести гражданскую службу. В связи с этим В.С. Ланской принял решение провести крупное расследование. 12 ноября 1827 г. всем губернаторам в империи был разослан печатный циркуляр с требованием в связи с дворянскими выборами 1829 г. отправить в Петербург «списки о числе дворян, кои по роду и количеству состоящей во владении их недвижимой собственности имеют право подавать голоса и вообще участвовать в дворянских выборах, с означением в тех списках и числа душ у каждого состоящих, равно о числе дворян присутствовавших на трех последних выборах»344344
Ibidem. Д. 603 (в трех томах, пронумерованных по алфавиту – А, Б, В) – О доставлении сведения о дворянах, имеющих право участвовать в дворянских выборах. Л. 386 – 494 – Отчет по Киевской губернии (том Б); Л. 162 – 193 – Отчет по Подольской губернии (том В); Л .428 – 700 – Отчет по Волынской губернии (том В). Лучше всего отредактирован отчет из Киевской губернии. В волынский отчет включено три длинных перечня имен за 1820, 1823 и 1826 гг. без каких-либо уточнений, он фактически бесполезен для нас. Столь серьезная перепись, которая должна была охватить всю империю, дает возможность увидеть, что в «многонациональной империи» отношение к тем или иным группам нерусской знати было разным. Во время выборов в Таврии серьезные проблемы возникли со списками татарских мурз, зато грузинским аристократам уже в 1827 г. были предоставлены все права русского дворянства без требования отбывать службу. См.: ПСЗ-II. Т. 2. № 921 и свидетельства принадлежности к дворянству в Курляндии, не ранее 1654 г., принятые 18 ноября 1830 г. (Ibidem. Т. 4. № 4104).
[Закрыть].
Несмотря на то что от присланной кипы бумаг властям не было особой пользы, в ней содержатся важные для историка данные о положении землевладельческой шляхты накануне Польского восстания 1830 г.
Только Киевская губерния выслала перечень шляхты, имевшей право голоса, с указанием действительного числа голосовавших в 1820, 1823 и 1826 гг. Подольская губерния такого списка не дала, были названы лишь количество действительных участников всех трех выборов и перечень избирателей за 1826 г. Сведения из Волынской губернии были не упорядочены; в них приводится достоверное количество избирателей лишь за 1823 и 1826 гг., данные же об их имущественном состоянии полны серьезных пробелов. Все полученные сведения объединены нами в следующей таблице.
Из-за нехватки данных за период между 1797 и 1820 гг. пришлось обратиться к сведениям 1797 г. с целью дать приблизительную оценку общего количества имений, принадлежавших помещикам, переданных во временное владение или заложенных и прочих. И хотя подобное сравнение достаточно условно, оно все-таки представляет интерес. Прежде всего бросается в глаза то, что после указа 1805 г., обязавшего составлять списки шляхты с правом голоса, прошло свыше 20 лет, однако две губернии из трех не были в состоянии их представить. 606 лиц, получивших разрешение голосовать, выданное в Киевской губернии, составляют всего 35,81 % от общего количества вероятных землевладельцев и менее половины тех, кто в действительности принимал участие в выборах. В свою очередь, согласно данным за 1826 г., налицо был 281 избиратель, т.е. не больше 16,6 % землевладельцев, а это означает, что 83,4 % не принимало участия в голосовании. Это свидетельствует о таком же ограниченном уровне «гражданской деятельности» шляхты, как и на момент разделов Речи Посполитой. Правда, в Волынской и Подольской губерниях по сравнению с 1797 г. количество принимавших участие в «сеймиках»/дворянских собраниях удвоилось (260 избирателей), однако продолжало оставаться незначительным относительно вероятного количества помещиков: 675 избирателей в Подолье в 1826 г. составляли 14,5 % (при 85,5 % отсутствующих), а 892 избирателя на Волыни в 1823 г. – 19,05 % землевладельцев (при 80,95 % отсутствующих). Уровень участия в дворянских собраниях везде был низким. Официальное объяснение, содержавшееся в сопроводительных письмах предводителей шляхты и губернаторов, например Киевской губернии, было следующим: многие шляхтичи до этго времени все еще не были внесены в родословные книги, а потому их не могли внести в списки лиц с правом голоса, в то же время отсутствие данных о количестве крепостных у тех или иных шляхтичей было связано с тем, что они не прошли регистрацию ни в казенных палатах, ни в шляхетских собраниях. В Подольской губернии выражали сожаление в связи с тем, что к сокращению количества шляхты, которая могла бы принять участие в голосовании, вело обязательное требование состоять на государственной службе, а также что лиц, проживавших по праву совместного владения, лишили права голоса. Все это, по мнению авторов документов, приводило к тому, что избирали немало сыновей из бедных семей, чтобы помочь им выжить. Как нам уже известно, эта благотворительность носила мнимый характер. В отчете из Волынской губернии зачастую «забывали» указать количество крепостных, принадлежавших шляхтичу, а если какие-то пометки и делались при небольших землевладениях, то, как правило, указывалось количество дымов, что давало возможность снизить обязательный порог в 25 душ или даже в 8 дымов.
Данные по мелким владельцам (менее сотни крепостных мужского пола, этот ценз будет установлен после 1831 г.) говорят о том, что их было немало во всех трех губерниях, чем и объясняется упорное нежелание крупной шляхты исполнять менее престижные выборные функции. В Киевской губернии на 606 избирателей приходилось 113 мелких владельцев, 54 из которых имели от 50 до 100 душ, а 59 – всего от 25 до 50 душ. Судя по данным из двух других губерний, их реальное участие в выборах должно было быть большим по сравнению с крупными землевладельцами. Наиболее ярко это видно на примере Подольской губернии, где к 675 избирателям в 1826 г. было без колебаний и вопреки закону причислено 88 шляхтичей, которым принадлежало менее 25 душ; 90 лиц, у которых было от 25 до 50 душ, и 70, владевших от 50 до 100 душ. В данной губернии было 248 владельцев, в чьей собственности находилось менее 100 душ мужского пола, т.е. больше трети избирателей (вероятно, избранных) принадлежало к мелким или к очень мелким помещикам345345
Эти подсчеты основаны на упомянутых отчетах. Следует также отметить, что подтверждение принадлежности к шляхте, которое тогда вроде бы немного ускорилось, не влияло на участие в дворянских собраниях, особенно в Волынской губернии, где было достаточно шляхтичей, не имевших крепостных, которые жили на своих наделах, в частности овруцкая околичная шляхта, но, несмотря на это, были внесены в родословные книги. Имеретинский пишет, что видел в Житомире 33 тома, переплетенные ин-фолио с позолотой, копии которых были представлены губернатору и Герольдии в 1828 г., где содержалось подтверждение для 7518 семей. (См.: Имеретинский Н.К. Дворянство Волынской губернии. С. 364 – 365). После 1831 г. все это будет пересмотрено, но даже к моменту «окончательной» подготовки эти реестры не имели никакой ценности в глазах Петербурга. О реакции Николая I см. далее.
[Закрыть], которые после 1831 г. будут лишены «гражданских» прав.
Географически распределение избирателей в 1826 г. было следующим:
Тот факт, что сведения об избранных на должности с этого времени старательно проверялись и высылались в Министерство внутренних дел, говорит о том, что лишь в крайне редких случаях ставился знак равенства между выборными и коронными должностями. И хотя, к примеру, К. Пшездзецкий, который на протяжении трех десятилетий был предводителем дворянства и грудь которого была увешана наградами, любил вспоминать, что с 29 июля по 21 сентября 1826 г. он исполнял обязанности камергера при дворе во время подготовки и проведения торжеств по случаю коронации Николая I в Москве, за что был удостоен чина статского советника, но при этом председателю главного суда Фабиану Липинскому, награжденному орденом Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени, не было дано чина по Табели о рангах. Среди трех судебных заседателей двое были титулярными советниками. В дворянском собрании было еще несколько коллежских и губернских секретарей, а также в уездах иногда встречались коллежские регистраторы. Многие избранные, не имевшие чинов, выполняли, как уже отмечалось, функции, которые соответствовали официальному понятию о службе, – занимались поставкой рекрутов, лошадей и скота для армии в 1812 г., проводили профилактические мероприятия во время эпидемий, отвечали за межевание казенных земель. Но, по-видимому, они не считали себя состоящими на государственной службе. Судьи указывали в таких списках лишь их род занятий, при этом некоторые из них несли государственную службу в качестве уездных исправников346346
РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 575. Т. А-Б – Список избранных Подольским дворянским собранием в 1826 – 1829 гг. и личные данные по каждому из них.
[Закрыть].
Землевладельческая шляхетская элита, как и безземельная шляхта, почти вовсе не привлекалась к несению гражданской службы в империи и одновременно с этим избегала выборных должностей на местах. Она жила в своем замкнутом пространстве, заботясь лишь о собственных имениях. Во время поездки по Подольской губернии весной 1829 г. император был удивлен этим аномальным положением дел и добровольной маргинализацией шляхетского сословия. Он выразил пожелание, чтобы все молодые шляхтичи продолжали военные традиции и шли служить в армию. Соответствующее высочайшее распоряжение было сообщено начальником III Отделения А.Х. Бенкендорфом управляющему Министерством юстиции А.А. Долгорукову 19 августа 1828 г. Впрочем, за это ратовали и Аракчеев в 1808 г., и брат императора Константин в 1815 г. Вскоре Николай I во многом благодаря своему окружению понял, что, поскольку местные условия отличались от положения дел в остальной империи, его пожелание осуществить в данном случае будет куда сложнее.
Подольский предводитель шляхты граф К. Пшездзецкий объяснил министру юстиции, что все родословные книги губернии были составлены специальной комиссией губернского собрания; он считал в порядке вещей то, что отныне молодые шляхтичи, чье происхождение было подтверждено собранием и утверждено им лично, могли поступать на военную и гражданскую службу, однако сожалел, что его прекрасные тома с позолотой, которые его губерния, как и Волынь, выслала в Петербург, не были признаны Герольдией. Он указывал на то, что юноши постепенно «лишаются охоты» служить из-за трудностей, чинимых Герольдией, и затяжного рассмотрения дел. Бенкендорф доложил об этом императору. Это случилось как раз тогда, когда межминистерская комиссия, созданная для подготовки проекта положения о шляхте, пришла к выводу, что ей, возможно, удастся определить положение безземельной шляхты, а одновременно нарастало раздражение по поводу этой многочисленной шляхты, с которой царской бюрократии не удавалось справиться (см. предыдущую главу). Николай собственноручно пометил на записке Бенкендорфа: «Сперва родословная книга должна быть проверена, а потом не будет затруднения принимать дворян в службу по одному аттестату предводителя»347347
Ibidem. Оп. 5. Д. 648а. Л. 329. Этот документ о проверке шляхтичей, которых Подольское собрание представило как «истинных», хранится в объемистом деле о деятельности комиссии за 1829 г. по решению вопроса о безземельной шляхте – пример существовавшего общего недоверия к собственности польских шляхтичей вне зависимости от степени ее зажиточности. Резолюция Николая I: ПСЗ-II. Т. 4. № 3092 (помечена задним числом 13 августа 1829 г.).
[Закрыть].
Переплетенный в один том в 1841 г. огромнейший перечень всех дворянских родов, подтвержденных Герольдией, начиная с 1725 г., включал в себя лишь по нескольку польских фамилий с Правобережной Украины на каждый год. Решение Николая I, который не мог не знать об этом применении крайних ограничений к польской шляхте и, несомненно, его одобрял, не оставляло шляхте иного выбора (по крайней мере, наиболее горячим головам), кроме как принять участие в восстании.
В задачи нашего исследования не входит анализ политических идей, рождавшихся главным образом в Варшаве, зачастую антагонистических по отношению к России, которые способствовали началу восстания, оказавшему серьезное влияние на положение трех губерний. Однако в завершение этой главы необходимо указать на то, что власти вернулись бы к обсуждению проблемы интеграции польской шляхты независимо от того, произошло бы восстание или нет. Как мы уже могли убедиться, на протяжении 35 лет после разделов Речи Посполитой ахиллесовой пятой польского шляхетского сообщества было то, что оно продолжало всецело контролировать крестьянский мир благодаря своей судебной власти и таким образом лишило правительство прямого влияния на украинский народ. Постепенно царская власть поняла, что следует ликвидировать эту монополию, и это приведет в 1840 г. к упразднению Литовского статута.
Очередные примеры существовавшего антагонизма между польскими помещиками и их крепостными привели царскую администрацию к мысли о пользе, которую она могла извлечь из этих конфликтов. В 1825 г. Сенат обязал волынского губернатора М. Бутовта-Анджейковича предоставить информацию о вынесенном им приговоре в связи с непродолжительными беспорядками в селе Чарторыйск (колыбели знаменитого рода Чарторыйских) вблизи Луцка, принадлежащем известному своей жестокостью Почею. Во время принудительного набора рекрутов (о необходимом количестве солдат владельцы узнавали от предводителя шляхты, подобные наборы давали возможность избавиться от наиболее строптивых крепостных) эконом Щербицкий закрыл, как это обычно делал, троих крестьян, определенных в солдаты, однако жители села решили этому воспротивиться, схватили дубинки, сломали сопротивлявшемуся Щербицкому руку, после чего ворвались к управляющему с требованием освободить трех рекрутов. Губернатор, конечно, не мог одобрить действий крепостных: одиннадцать получили по 60 розог, остальные – по 15 – 30, пятеро, кроме этого, отсидели по шесть недель в тюрьме. Этот приговор был вынесен чрезвычайным уголовным судом, т.к. шляхетский суд, рассматривавший данное дело, оказался под подозрением. Как сообщал Сенату губернатор, заседатель Эйсмонт собрал показания лишь панов, никто из Луцкого шляхетского суда не затребовал никаких дополнительных сведений, дело даже не было зарегистрировано в журнале. В результате приведения весомых доказательств изъянов шляхетского «правосудия» Эйсмонту пришлось заплатить 10 рублей штрафа, членам суда – по 20 рублей, а подсудку, который подписал отчет, – 25 рублей. В свою очередь, Сенат пытался показать хорошую осведомленность в том, что касалось давних местных законов, и одновременно заложил основу для извлечения пользы из подобных дел в скором времени, дополнил решение губернатора еще несколькими штрафами в соответствии с требованиями Литовского статута348348
Селянський рух на Україні. – Рапорт с Волыни от 27 мая 1825 г.
[Закрыть].
Вскоре подобный случай произошел в Киевской губернии: губернатор В.С. Катеринич не отважился признать правоту крестьян села Германувка, которые когда-то принадлежали староству, а затем государство продало их вместе с имением польскому владельцу по фамилии Проскура. Переход из казенного владения, где требовалось платить лишь оброк, в частное привел к большему закрепощению. Это вызывало протест крестьян, зафиксированный в письменном виде одним безземельным шляхтичем. Киевский суд, приняв жалобу, приговорил бунтовщиков к розгам и высылке в Сибирь, даже не побеспокоив экономов Житковского и Орловского, которые сознались в применении силы. Когда шестерых крепостных под конвоем пятнадцати солдат привели из Киева в родное село, толпа крестьян попробовала их отбить. Исправник, потеряв контроль над ситуацией, вызвал на подмогу военный отряд из Чернигова, который навел порядок с помощью штыков. Между тем 116 крестьян окружили здание шляхетского уездного суда. Село успокоилось лишь после прибытия дополнительных воинских подразделений и расквартирования их по крестьянским избам. Только тогда властям удалось наконец вбить крестьянам в голову, что отныне они принадлежат не казне, а частному лицу. Министр внутренних дел В.С. Ланской подтвердил 25 июля 1825 г. отправку шестерых бунтовщиков в Сибирь, одновременно с этим он приказал помещику и его экономам ни при каких условиях не увеличивать барщину, предусмотренную инвентарем349349
Крестьянское движение в России. С. 746 – 747 (№ 186).
[Закрыть].
Если бы польские помещики не навлекли на себя нареканий за подобные злоупотребления, то, возможно, через десять лет Бибикову не пришло бы в голову под предлогом корректировки сложившейся ситуации практически полностью разрушить существовавшую шляхетскую систему власти во всех трех губерниях. Однако следует признать, что как паны на Украине, так и баре в России во многом понимали барщину одинаково. Вот что писал подольский губернатор поляк М. Грохольский Александру I в годовом отчете за 1823 г.:
…крестьяне находятся в весьма бедном состоянии. Хотя причины таковой бедности могут быть различны, но по всем вероятиям главная и основная причина есть нерадение и испорченность нравов, проистекшие в начале своем от бедственного состояния сего Края во время бывших набегов Крымских Татар, производивших ужасное опустошение и грабительства. Сверх сего переход от одного правительства к другому, влияние феодальной системы, и наконец в позднейшие времена неблагоразумные управления некоторых частных владельцев и злоупотребления оных. Таковые обстоятельства, ослабив душевную силу народа, имели необходимым наследствием развращение его нравственности, которая в описываемом Краю находится в самом худом состоянии.
О простолюдинах Подольской губернии решительно можно сказать, что они совершенно не в силах исполнить что-либо требуемое от приложения умственных способностей. Несмотря на бедность и нужду в необходимых потребностях, они любят роскошь и вообще преданы пьянству и праздности.
Поскольку здесь много Евреев [в другой части отчета Грохольский сообщал, что на 1 084 812 жителей губернии приходится 112 тысяч евреев. – Д.Б.], то сей хитрой и пронырливой народ, пользуясь прочными наклонностями крестьян, лишает их последних средств к поправлению нравов и улучшению их состояния.
К тому же вообще можно заметить, что некоторые помещики не соблюдают справедливости в уравнении собственных выгод с выгодами их крестьян, допуская Евреев, содержащих винные и мельничные откупа, делать различные им притеснения, отделяя крестьянам земли менее плодородные, и т.п.
В особенности же терпят деревни, отдаваемые помещиками на посессии или аренды, а более еще те, которые доставляются временным владельцам за долги в силу литовских прав.
Благотворное влияние нынешнего правительства, посредством принимаемых мер к облегчению помещичьих крестьян, как то: назначение срочного времени производству работ, запрещение таковых в праздничные дни и т.п. безсомненно улучшит их состояние во всех отношениях.
Далее Грохольский переходил в своих рассуждениях к аморальному, на его взгляд, поведению евреев. Задуматься над тем, насколько этична занимаемая им самим позиция, у него не было повода350350
РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 4234. Л. 9. В польских воспоминаниях этого времени подчеркивалось исключительно милосердное отношение помещиков к крепостным, особенно в периоды голода. См.: Bіędowska z Działyńskich H. Pamiątka przeszłości: wspomnienia z lat 1794 – 1832 / Oprac. K. Kostenicz, Z. Makowiecka. Warszawa, 1960. S. 385.
[Закрыть].
Еще более красноречива переписка 1830 г. того же Грохольского с царским советником по польским вопросам Н.Н. Новосильцовым. Поводом для нее стала жалоба великому князю Константину от Адама Титуса Пусловского, поляка, который арендовал казенное имение в Литве (в предыдущей главе об этой жалобе уже шла речь). Пусловский просил разрешения заставить крестьян, которые не могли выплачивать оброк, отрабатывать барщину. Константин не видел никаких препятствий к внедрению барщины в казенных имениях и даже попросил Новосильцова распространить эту меру на все «польские присоединенные губернии» (название сохранялось до 1830 г.).
Сенатор, очевидно, нашел это предложение опасным, поэтому, информируя о нем подольского губернатора М. Грохольского, он напоминал о том, что это решение должно применяться при условии точного соблюдения инвентарных записей и только к тем крестьянам, которые не будут в состоянии заплатить. Столь решительная защита крестьян Новосильцовым несомненно заслуживает внимания, однако в связи с нашей темой значительно интереснее ответ графа Грохольского.
В начале письма губернатор отмечал, что подобная просьба лишена основания в случае Подольской губернии, поскольку здесь не сохранилось ни одного казенного поместья. Староство Побереже, конфискованное Екатериной II у Любомирских, было продано и на тот момент находилось в частной собственности у других польских помещиков. Грохольский благодарил Бога за то, что барщина отрабатывается везде: ведь подольские земли обширны и плодородны. Губернатор, несомненно, выражал мнение всех землевладельцев, никогда не задумывавшихся над тем, чтобы заменить барщину оброком (по всей видимости, Грохольскому ничего не было известно о просветительских планах Чарторыйского, разрабатываемых им еще до 1815 г.). Подобная замена была бы невыгодна экономически и вредна для общества, поскольку повлекла бы «за собой упадок в хлебопашестве и повод к лености народа, который и без того весьма мало склонен к трудолюбию и обретая способы к содержанию себя другими оборотами, более похожими на промышленность, чем на занятия, свойственные землевладельцу». Далее граф, иронизируя, писал, что ни для кого не секрет, что все подольские крестьяне были бы рады вносить денежный оброк, «лишь бы освободиться от господской работы и выиграть более времени к праздности», но это бы привело к упадку сельского хозяйства – основного источника «народного» благосостояния, а подобный упадок «произвел бы испорченность нравов, всегда сопутствующую праздности».
От подобных речей Новосильцов должен был бы воспрянуть духом, однако в своем осторожном ответе Константину в июле 1830 г. он не упоминает о восхвалении польскими помещиками барщины351351
Ibidem. Ф. 379. Оп. 3. Д. 887. Л. 1 – 64 (особенно л. 19 – 25) – Письмо Н.Н. Новосильцова к подольскому гражданскому губернатору М. Грохольскому от 27 января 1830 г.; Л. 23 – 30 – Ответ М. Грохольского от 17 февраля 1830 г.; Л. 58 – 64 – Отчет Н.Н. Новосильцова великому князю Константину от 10 июля 1830 г.
[Закрыть].
В свою очередь, другие представители власти осознали, как можно обратить против самих польских помещиков их крепостнические пристрастия. Мы знаем, что начиная с 1810 г. киевский губернатор Панкратьев развивал мысль о крепостных, страдающих от несправедливого отношения к ним местного шляхетского правосудия. Несмотря на несколько крестьянских волнений, к его идеям не прислушивались до тех пор, пока в 1827 г. Николай I не потребовал от всех военных губернаторов выслать ему отчет о проведенных инспекциях. Киевский военный губернатор генерал-лейтенант П.Ф. Желтухин не жалел сил – его отчет императору от 8 ноября 1827 г. переполняет гнев, который нельзя объяснить, к примеру, Польским восстанием, до которого еще оставалось достаточно времени352352
Ibidem. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 4997. Л. 1 – 14 – Отчет киевского военного губернатора Николаю І о проведении общей инспекции от 8 ноября 1827 г. Проведение инспектирования было связано с общим укреплением полиции. См.: Граф А.Х. Бенкендорф о России 1827 – 1830 гг. (Ежегодные отчеты III отделения и корпуса жандармов) // Красный архив. 1929. Т. 6 (37).
[Закрыть]. Впрочем, ревизор не был снисходителен и к царской администрации. Он писал, что кругом видны следы беспорядка и упущений.
Оставив в стороне упреки в адрес городской администрации и гражданского губернатора И.Г. Ковалева, которого сменит в феврале 1828 г. В.С. Катеринич, обратим внимание на две наиболее интересные для нашего исследования идеи, высказанные в отчете, которые будут воплощены в 1831 г. Это реформа судебной системы и русификация администрации. Желтухин был крайне удивлен увиденным в главном Киевском суде, где лежали кипы нерассмотренных дел и куда уездные суды, предупрежденные о его приезде, в панической спешке выслали на утверждение свои дела. Он встретил лишь двух добросовестных исправников: в Умани и Черкассах; остальные, по его утверждению, были отъявленными взяточниками, о чем свидетельствовали бесчисленные как явные, так и анонимные жалобы, которые ему везде подавались. Наибольшее число жалоб касалось заседателей уездных судов, которых сам губернатор также уличил в некомпетентности: они по нескольку раз рассматривали одни и те же дела, брали материалы дел домой, не вели никаких протоколов и ни перед кем и ни в чем не отчитывались. «Большая часть заседателей, – писал военный губернатор, – выбирается по видам богатых помещиков без надлежащих сведений и опытности, и потому в действиях своих они не столько стараются об исполнении своих обязанностей, сколько о выгодах помещиков, заводя и прекращая по их желаниям дела к утеснению крестьян и к обременению присутственных мест».
Произвол, царивший в уездных судах, о котором было доложено царю, как оказывается, был отмечен задолго до расследования Бибикова 1838 г. Желтухин возмущался тем, что попытки навести порядок в журнале заседаний относились к июлю – августу 1827 г., т.е. ко времени, когда стало известно о его приезде в качестве ревизора. На протяжении двух месяцев он получил свыше 400 разнообразных жалоб и просьб (нами уже указывалось на склонность к доносам в Подольской губернии). По его мнению, следовало заменить по меньшей мере две сотни лиц, т.е. практически столько, сколько было избрано – но кем? Ревизор привел в качестве примера несколько крайних случаев – заседателя Киевского земского суда Вишетравку, который устроил в своем доме тайную камеру для допроса арестованных, а также радомысльского исправника Добровольского, который получил от евреев взятку в 2 тыс. рублей, не говоря уже о войтах Радомысля и Сквиры, которые жестоко избили своих подчиненных. Подводя итог сложившейся ситуации, Желтухин писал в отдельном письме на имя министра внутренних дел (им вновь стал В. Кочубей):
…нельзя надеяться от заседателей земских судов беспристрастного и точного исполнения их обязанностей доколе чиновники сии будут определяемы не по способностям и достоинствам, а по личным видам помещиков, а по сему я нахожу необходимым для пользы службы и для блага жителей распространить на Киевскую губернию правила, введенные по высочайшему повелению в Польских губерниях [стоит обратить внимание на это обособление. – Д.Б.] об определении половинного числа заседателей от короны. Я полагаю, что если мера сия признана необходимой в губерниях польских, то тем еще необходимее она для губернии Киевской, где крестьяне из Малороссиян [интересно, что Желтухин был склонен считать, что крестьяне Подольской и Волынской губерний принадлежат к другой национальности. – Д.Б.], а помещики Поляки, где между этими двумя сословиями существует всегдашняя ненависть, чинимая и разностью религии, и разорительным способом управления через отдачу в комиссию, и где наконец разоренный поселянин не может найти себе защиты у земского чиновника, совершенно зависящего от помещиков.
Как видим, направление предпринятой в тридцатых годах XIX в. атаки определено достаточно четко.
В отчете киевского военного губернатора был также поставлен вопрос, положивший начало процессу, который был значительно важнее для будущего Правобережной Украины, – вопрос о языке. Интересно, что в своих рассуждениях о необходимости русификации администрации губернатор опирался на Литовский статут. В связи с этим позволим себе на некоторое время уклониться от темы. Уже неоднократно констатировалось, что за тридцать лет, прошедших с последнего раздела Речи Посполитой, чиновники успели ближе познакомиться с этим правовым сводом. На сегодняшний день хорошо известно (версии Литовского устава 1529, 1566 и 1588 гг. стали предметом многочисленных научных исследований), что оригиналы всех трех кодексов были написаны официальным т.н. канцелярским языком ВКЛ, представляющим собой ранний вариант белорусского языка, а распространялись в переводе на польский язык и латынь353353
Обширная библиография по этому вопросу представлена в статье Н. Яковенко и книге Ю. Бардаха. См.: Яковенко Н. Шляхетська правосвідомість. С. 70 – 105; Bardach J. Statuty litewskie. S. 5 – 159), где указаны основные издания статутов. См. также сноски № 25, 34, 35 в гл. 1 наст. изд. и статью В. Кулисевича: Kulisiewicz W. Trzeci Statut litewski w dobie porozbiorowej // Czasopismo Prawno-Historyczne. 1992. T. 44. Z. 1 – 2. S. 73 – 89.
[Закрыть]. На Украине к началу XVIII в. оставалась действующей вторая версия Литовского статута 1566 г., известная под названием Волынского статута. В настоящее время известно около двадцати списков на руськом языке (кроме 40 на польском и латыни), который скорее напоминает украинский, а не белорусский язык. Этот язык использовали депутаты прежних Киевского, Брацлавского и Волынского воеводств, на этом же языке составлялись инструкции, которые они получили от своих избирателей. Возглавляемый Патрицией Гримстед коллектив ученых впервые опубликовал в 2002 г. в Киеве корпус регестров т.н. «Руськой», или Волынской, метрики, т.е. «Руськой» серии Коронной метрики, куда записывались официальные копии исходящих документов польской Коронной канцелярии для украинских земель за период с 1569 по 1673 г. Вполне очевидно, что это иной язык, чем русский, на котором говорили в Российском государстве; это – книжный вариант украинского или белорусского языка, употреблявшийся в восточных воеводствах Речи Посполитой. Когда в 1698 г. сейм запретил использование этого языка в официальных актах (фактически это произошло гораздо раньше), польский и латинский языки настолько утвердились, что на востоке Речи Посполитой перепечатывался лишь польский вариант Литовского статута (в версии 1588 г.), а об оригинальной версии на руськом языке практически забыли.
Интересно, что после первого раздела Речи Посполитой в России, где Литовский статут был известен давно (к нему обращались еще во времена Алексея Михайловича), похоже, тоже забыли о существовании оригинальной версии: например, когда были присоединены Витебщина и Могилевщина, то с целью знакомства с правом, действовавшим на территории ВКЛ, был сделан приблизительный перевод с польского издания 1744 г., полный неточностей и ошибок354354
На это издание часто давались ссылки в Собрании малороссийских прав (см.: Собрание малороссийских прав 1807 г. / Сост. К.А. Вислобоков, А.П. Ткач, И.Б. Усенко, В.А. Чехович. Київ, 1993). К.А. Вислобоков указывает на то, что из 488 статей гражданского кодекса 1807 г., предназначенного в том числе и для Левобережной Украины, 258 статей были взяты из Литовского статута.
[Закрыть]. Благодаря трудам комиссии кодификации законов, которую создали в начале царствования Александра I355355
Несомненно важную роль в создании упомянутой комиссии сыграл А. Чарторыйский, который занимался поиском специалистов для нее с сентября 1801 г. Отец писал ему из своего дворца в Пулавах 16 октября 1801 г.: «В одном из своих писем Вы сообщали о проекте, в котором можно было бы заняться разработкой Гражданского кодекса для прежних польских губерний, которые сегодня присоединены к Российской империи…» Как прежний подольский староста, князь Адам Казимир Чарторыйский мог посоветовать сыну нужных людей, но лучший, кого он мог рекомендовать, Иероним Стройновский, не смог за это взяться, поскольку стал ректором Виленского университета. Князь также писал: «Наилучшим для губерний, которые перешли под покровительство российского императора, было бы решение царя предоставить всем инкорпорированным губерниям, т.е. Литве с Минском, Волыни, Подолью и Украине [под Украиной здесь имелась в виду Киевщина. – Д.Б.], в качестве закона – Литовский статут, очистив его от новых дополнений, внесенных после их присоединения, и от предписаний, которые устарели в результате смягчения нравов…» (Biblioteka Czartoryskich, Kraków. Rękopis 3446. S. 145 – 147. Ориг. на франц.).
[Закрыть] и под эгидой которой работала группа, сравнивавшая польско-литовское и российское право, во главе с доктором Адамом Повстанским356356
Известен как Адам Казимирович Повстанский. (Прим. пер.)
[Закрыть], его помощник (а кроме того, неутомимый секретарь Чарторыйского) Базилий Анастасевич в 1811 г. сделал полный перевод Литовского статута на русский язык, который был опубликован в двух томах на двух языках, русском и польском. Перевод был сделан с последнего польского издания 1786 г. Третьего Литовского статута 1588 г. За этот труд Б. Анастасевич получил благодарность от царя. И хотя каждая статья была прокомментирована по-русски (и был сделан указатель на русском языке), издание было малопригодно для использования в местных судах из-за специфической терминологии. Поэтому в «прежних польских губерниях» пользовались учебником, изданным и переизданным на русском языке в 1808 и 1810 гг. еще одним членом комиссии, Бучинским357357
Ручной словарь или краткое содержание польских и литовских законов. Это краткое изложение, крайне нужное при составлении судебных протоколов, предназначенных для высылки в Петербург, было также переведено на польский. Словарь был устроен по тематическому принципу и упорядочен согласно латинскому алфавиту, что создавало трудности для русских при его использовании. Впервые был опубликован без указания имени автора Гроллом в 1783 г. Эти сведения взяты мной из замечательного труда Р. Волошинского. См.: Wołoszyński R.W. Polsko-rosyjskie związki w naukach społecznych 1801 – 1830. Warszawa, 1974 (на стр. 417 – 425 говорится о том, насколько в России были знакомы с Литовским статутом). См. также: Нольде А.Э. Очерки по истории кодификации местных гражданских законов при графе Сперанском. Вып. 1: Попытка кодификации литовско-польского права. СПб., 1906./
[Закрыть]. В 1816 г. известный филолог Самуил Богумил Линде лично вручил Александру I подробное исследование, посвященное Статуту и опубликованное в Варшаве. Основным центром изучения этого памятника европейского права стал Виленский университет: в 1819 г. здесь был вновь переиздан Статут, правда, только на польском языке. Это побудило в 1821 г. председателя Государственного совета П.В. Лопухина возобновить работу по кодификации законов империи, прекращенную в 1812 г., когда М.М. Сперанский попал в немилость. Лопухин начал вести переписку с Линде, который, в свою очередь, поддерживал тесные связи с Анастасевичем, постоянно жившим в Петербурге, все они общались с профессорами права Виленского университета, занимавшимися сравнением разных списков Статута. В мае 1822 г. в Вильне была создана при поддержке канцлера Н.П. Румянцева комиссия по подготовке нового трехтомного издания во главе с Яном Зноско и секретарем Казимиром Контрым358358
Известен как Контрым Казимир Осипович и Контримас Казимерас. (Прим. пер.)
[Закрыть], в ее состав входили также И. Лелевель, И. Данилович359359
Известен как Данилович Игнатий Николаевич. (Прим. пер.)
[Закрыть] и И. Лобойко360360
Известен как Лобойко Иван Николаевич. (Прим. пер.)
[Закрыть]. И хотя работа комиссии была практически уже завершена, ее пришлось приостановить из-за политического процесса филоматов и филаретов 1823 – 1824 гг. Центр подготовки был перенесен в Петербург, где в 1828 г. во II Отделении личной императорской канцелярии императора Сперанский взялся за составление Полного собрания законов Российской империи. Ф. Малевский, сын бывшего ректора Виленского университета, привлек для работы в комиссии своего преподавателя, лучшего тогдашнего знатока Статута И. Даниловича, которого в то время немало печатали в немецких университетских городах. Это произошло в начале 1830 г. Оставалось десять лет до того, как Николай I запретит любые ссылки на этот кодекс законов.
Цель вышеприведенных объяснений заключается в том, чтобы подчеркнуть, что в тот момент, а именно в ноябре 1827 г., когда киевский военный губернатор ссылался на Литовский статут, «оправдывая» свое предложение о русификации, ни одного переиздания Статута на оригинальном языке не было. Неужели П.Ф. Желтухин не знал о существовании оригинальной версии Статута или не понимал, что язык, на котором Статут был написан, отличался от русского? Можно допустить, что появление переводов Статута с польского языка на русский ввело его в заблуждение. Однако более достоверной версией представляется то, что Желтухин с помощью умелого использования лингвистических тонкостей пытался найти аргументы для присвоения культурного наследия этого региона. Ревизор переживал, что практически во всех административных и судебных органах, даже в Васильковском и Киевском уездах, где согласно указу от 14 декабря 1797 г. следовало использовать русский язык, господствовал польский, «от сего происходит, – добавлял он, – величайшее затруднение для жителей, которые вообще малороссияне». Он был убежден в том, что украинский язык ближе к русскому, чем к польскому. Далее он указывал на то, что это проблема не только двух упомянутых уездов, она существует и в Черкасском, Чигиринском и Звенигородском уездах, где кроме поляков жили малороссы и русские. В делопроизводстве русский язык постоянно смешивался с польским. Служащие знали русский язык плохо либо вовсе им не владели. В Богуславском уездном суде один судья говорил лишь по-русски, в то время как второй – только по-польски, и друг друга они совсем не понимали.
