Текст книги "Шепот питона"

Автор книги: Cилье Ульстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Ронья

Кристиансунн

Четверг, 24 августа 2017 года

Я положила голову на лежащие передо мной бумаги, а Август вывел Тура Линда из комнаты для допросов. Как мы и опасались, Линд ничем нам не помог. Он действительно скрыл от нас, что Мариам уехала, но больше ничего не знал. У нас был номер телефона, с которого она звонила, но установить, где именно сейчас находится Мариам, не получалось. Не говоря уж о том, что Линд упорно защищал свою жену, несмотря на все предъявленные ему доказательства. Он совершенно не узнавал женщину, которую мы ему показывали, и не верил, что она действительно существует. Сведения, полученные от нас и, строго говоря, напрямую его не касающиеся, лишь рассердили и расстроили его. Все это произошло до того, как он познакомился со своей женой. А знаком он с Мариам, но не с Лив и не с Сарой.

Я устала. В последние ночи я мало спала, мое тело рвалось работать, искать Ибен. Это состояние было у меня уже давно, и я устала. Подвижки по этому делу случились только в последние сутки. И тем не менее мне казалось, будто мы работаем чересчур медленно, словно увязли в чем-то липком. Неужели я готова сдаться?

Вздохнув, я подняла голову и увидела Августа. Прислонившись к дверному косяку, он смотрел на меня.

– Ты чего, уснула?

Я покачала головой:

– Просто расстроилась.

От его улыбки веяло спокойствием. Он хороший парень. Надежный, спокойный. Глупо все вышло…

– Знаешь что, Август, – начала я. – Тогда, в пятницу… Мне нужно было…

В его взгляде мелькнула настороженность, однако он с улыбкой ждал продолжения.

– Я боялась, что, возможно, ты подумал… Не слишком умно было… В общем, я ничего такого не хотела, вот.

– Мы же перебрали, – сказал Август. – Бывает.

Не уверена, что я хотела сказать именно это. Вообще определить, чего кому хочется, непросто, потому что на все можно взглянуть под другим углом. Это такая гремучая смесь: непонятно, стоит ли прислушаться к голосу, говорящему, что мы работаем вместе, что нужно разделять работу и личную жизнь. Или все же стоит нарушить это правило, если хочется. Для меня мост Ракотцбрюке никогда не был ни входом в преисподнюю, ни выходом из нее. Это просто мост, на другой его стороне вода, природа. Невозможно точно знать, разумно ли стоять и смотреть на ту сторону или умнее будет сесть в лодку и проплыть под мостом. Развернуться и уплыть обратно никогда не поздно, но кто его знает – может, это будешь уже не ты…

– Мы кое-что нашли, – нарушил мои размышления голос Бирты.

Она появилась на пороге, рядом с Августом, размахивая газетной вырезкой. Я взяла газету и вчиталась в строчки, чувствуя тепло стоящего совсем рядом Августа. «Время зовет», январь этого года, поздравление с одиннадцатилетием Ибен.

– Я это видела, – сказала я.

– Она родилась в январе.

Я смотрела на фотографию с виду беззаботной девочки.

– И что?

– Она родилась в середине января! Почти ровно через девять месяцев после смерти Аниты Крогсвеен. И мы все еще не знаем, кто ее биологический отец.

– Это ведь было изнасилование, – сказал Август.

– Где? В Кристиансунне?

Я сверилась с материалами дела.

– Так она сказала на допросе.

– А что, если она соврала?

В этот момент в кабинет быстро вошел Шахид. Он явно разнервничался.

– Вы все мне нужны, – бросил он.

– Что случилось? – поинтересовалась я.

– Полиция Олесунна допросила заключенного Эгиля Брюнсета. Мариам Линд навещала его сегодня. По его словам, она уверена, что ее дочь похитил Руе. Мариам уехала оттуда сегодня утром, чтобы найти его.

– Руе! – Я вскочила. – Едем!

Лив

Олесунн

Суббота, 16 апреля 2005 года

Меня разбудило что-то холодное. Сначала мне даже показалось, что оно находится внутри меня. Обжигающая ледяная сосулька пробуравливала себе путь из моего соска. В полусне мне показалось, что на руках у меня маленький ребенок. Он пытался напиться моего молока, но ледяная пика пронзала его. Я будто бы увидела, как голова ребенка уткнулась мне в грудь. Я проснулась и открыла глаза. Вокруг была полная темнота.

Дэвид сидел на краешке дивана рядом со мной. Он буравил меня взглядом, а его пальцы крутили мой сосок. Когда я дернулась, он резко усмехнулся. Какой-нибудь другой мужчина, наверное, смутился бы, но не Дэвид. Вместо этого он положил руку мне на бедро и сжал его. В его лице появилась строгость, точно он разозлился, хоть и не переставал улыбаться.

Руки у него были сильные. Палец, вдавленный в мое бедро, заставлял его пульсировать. От Дэвида кисло пахло выпивкой и табаком. Я снова попыталась встать, но он надавил мне на плечо и прижал к постели. Чем больше я сопротивлялась, тем сильнее он давил. Я почувствовала, как что-то влажное уперлось в живот. Опустив глаза, увидела его член, торчащий над краешком боксеров и похожий на сук дерева. Я закрыла глаза, и в тот же миг он ударил меня наотмашь по лицу, так что я стукнулась головой о твердый край дивана.

– Не закрывай глаза.

Сдавленный голос, пивная вонь. Видимо, он сегодня не чистил зубы, да и вчера тоже. Дэвид прижался лбом к моему лбу, вдавив меня в диван. Деревяшка больно впилась мне в затылок, в шею. Его член скользил по моей коже, и я почувствовала, как внизу живота поднимается что-то вязкое, черная смола заполняла мои артерии и замедляла все вокруг. Сердце изо всех сил гнало по телу кровь. Он поднял мне веки и уставился в меня своим черным огромным глазом, абсолютно пустым. Влажный рот прижался к моему рту и подбородку, его слюни заполнили мой рот. Рукой он отчаянно работал там, внизу, разрывая на мне трусики. Надо было сделать все иначе – переночевать в машине или просто ехать всю ночь, чтобы убраться подальше от всего этого, – но я все еще считала себя неуязвимой…

Резкий звук разрываемой ткани; он стянул с меня превратившиеся в лохмотья трусы и сбросил их на пол. Разжав мне ноги, грубо, царапая кожу, всунул внутрь палец. Низ живота свело от боли. Я еще раз попыталась выбраться, но безуспешно. Дэвид снова ударил меня по лицу, зубы клацнули, а во рту появился привкус металла.

– Я сказал не закрывать глаза!

Я все равно их закрыла, когда он вошел в меня своей грубой деревяшкой и прижал волосатые ноги к моим бедрам, казалось, разрывая в клочья мои мышцы. Из уголка моего рта текла какая-то жидкость, она скапливалась за зубами, ее становилось все больше. Я сплюнула, но слюна упала мне на подбородок, на шею, на мешковатую футболку. Новый удар – в этот раз я выплюнула кровь ему в лицо. Со следующим ударом вылетел зуб. Осколок царапал мне язык, а Дэвид всаживал в меня свою сухую деревяшку, снова и снова, жесткий, терзающий плоть сучок…

Я презирала свою грудь, мерно вздымавшуюся и поддерживающую мою жизнь. Мне нужно было выбраться из тела, чтобы выжить. Мне нужно было увидеть что-то белое. Солнечные лучи на небе, трава и деревья – в голове у меня все побелело. Но когда я попыталась закрыть глаза и исчезнуть, новый удар вернул меня в реальность, напомнил про острую боль и вонючее дыхание. Жесткий сучок раздирал самую нежную часть моего тела, продолжал истязать ее, казалось, долгие часы. В конце концов я уже просто лежала и принимала его в себя, уставившись в лицо, не знающее стыда.

Кончив, Дэвид уселся на край дивана и надел шорты. Он сидел спиной ко мне. Я лежала и смотрела в потолок. Дэвид щелкнул зажигалкой, и я почувствовала запах марихуаны. Он спокойно курил косяк, а я лежала за его спиной, и внутри у меня все горело.

Мариам

Олесунн

Четверг, 24 августа 2017 года

Кэрол легко похлопывает по голове веймарскую легавую.

– Мне кажется, ты сошла с ума, darling[18]18
  Дорогая (англ.).


[Закрыть]. Я на все готова, чтобы помочь тебе найти дочь, – сюсюкает она, словно обращаясь к собаке, а после наклоняется и треплет ее за ухо. Та поскуливает и виляет хвостом, не замечая повисшего в кухне напряжения.

– Слишком поздно для этого спектакля, Кэрол.

Она глядит на меня.

– По-твоему, я притворяюсь?

– Она жива или нет? Твоя внучка?

Она качает головой.

– Ты – мать Дэвида Лорентсена. Ты наврала мне, когда сказала, что не впустила Руе Ульсвика в дом. Он был здесь и рассказал тебе все, что узнал. И ты поняла, что Ибен – дочь Дэвида. Я права?

Кэрол поднимает глаза, протягивает руку и открывает духовку. И в этот момент я вдруг осознаю, что это не та духовка, в которой она обычно готовит, – та новая и стоит на другом конце кухни. Кэрол сует в духовку руку и достает револьвер с блестящей гладкой рукояткой, словно из фильма про ковбоев. Выпрямившись, направляет дуло на меня.

– А знаешь, ведь мне до сих пор никто не говорил, что у меня есть внучка. – Она с обидой вскидывает голову. – Ты хочешь вернуть свою дочь. А я – своего сына. Мой сын жив, Лив?

Мои вены словно набиты льдом и битым стеклом. Ее улыбка так похожа на улыбку сына – как же я раньше этого не замечала?

– Расскажи, как ты догадалась, что Ибен – дочь Дэвида.

– Этот придурок заявился сюда, разложил передо мной все бумаги, – говорит Кэрол, указывая рукой на кухонный стол. – Фотографии, вырезки из газет… Я впервые увидела твою дочь, на фотографии с ее одиннадцатилетия. Ни один человек не похож так на моего сына, как она. Она родилась через девять месяцев после того, как ты приехала ко мне, чтобы вернуть змею, после того, как убили моего сына. Я помню, как ты пыталась поскорее удрать из города, и в тот же день моего Дэвида последний раз видели живым. Никто из тех, кого он знал, не смог бы этого сделать: его лишили жизни из ненависти, а перед смертью он был с женщиной. Видимо, с тобой.

– Дай мне на нее посмотреть!

Кэрол машет револьвером в сторону ведущей в подвал двери.

– Да пожалуйста! Смотри сколько угодно!

Она хочет, чтобы я шла первой. Открываю дверь и ступаю на узкую крутую лестницу, ступенька за ступенькой, спускаюсь вниз в яму. Где Неро, я не знаю, но ощущаю его близость. Он словно прополз по моим венам, он здесь, со мной…

– Все эти годы я наблюдала за твоим безумием, – по-американски раскатисто говорит Кэрол, – не понимая, что ты за excuse for a human being[19]19
  Человеческое существо (англ.).


[Закрыть].

Я никогда раньше не спускалась по этим ступенькам. Я бывала на первом этаже и на чердаке. Здесь, внизу, располагается небольшая комната с камином, кроватью и старым пузатым телевизором.

– Я разрешала ему жить здесь столько, сколько ему хотелось, когда нужно было убраться из плохой компании.

Я не выдерживаю и смеюсь.

– Дэвид сам был плохой компанией, Кэрол.

Она мгновенно впивается ногтями мне в шею. Бросает мне в лицо:

– You beat him at being the bad guy[20]20
  Здесь: Ты еще хуже, чем он! (англ.)


[Закрыть].

Приставляет дуло револьвера к моему виску, и в нос мне бьет ее запах – заставляющий меня вспомнить ту ночь на диване у Дэвида, когда тот впихивал в меня свой деревянный сучок и все никак не мог остановиться. Чтобы восстановить тот зуб, я потом потратила несколько тысяч крон.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, Кэрол.

Крепко вцепившись в меня, она открывает дверь в следующую комнату, в маленькую кладовку. Там, в темноте, на стуле сидит светловолосая девочка. Ее голова склонилась на грудь, глаза закрыты, а под стулом темнеет большое пятно.

Моя жизнь перестает меня волновать. Я отталкиваю Кэрол и бросаюсь к маленьким ножкам, светлым волосикам, детской бархатной коже. Моя крошка… я научилась ее любить, хотя после всего произошедшего это казалось невозможным. Ради нее я все изменила. Имя, тело, речь, поведение, ради нее я действительно смогла вжиться в новую роль. Ради нее я стала другой. Трясу худенькое девичье тельце, и она наконец поднимает голову. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, приоткрываются.

– Ибен! Ибен!

Наконец она открыла глаза, совсем пустые под светлыми ресницами.

– Мама!

Я прижимаю ее к себе, поглаживая рукой тонкие нежные волосы, сальные от грязи. А ведь Ибен так любит чистоту, нам никогда не приходилось заставлять ее мыться… Сейчас от нее пахнет грязью и мочой. Должно быть, она сидит здесь уже давно, и в туалет ее не пускали. Однако на столе стоят тарелка и стакан – значит, Ибен хоть как-то кормили.

– Малышка моя! Мама здесь! Все будет хорошо.

Я снова обнимаю ее, на этот раз еще сильнее. Хлопает дверь, и на голову мне сыплется штукатурка.

– Отойди от нее, – Кэрол направляет дуло на Ибен, – иначе я всажу пулю ей промеж глаз.

Я неохотно отпускаю Ибен и отступаю. Кэрол хватает ее, прижимает к себе и приставляет дуло прямо к ее лицу. Ибен, не дыша, умоляюще смотрит на меня.

– Пожалуйста, Кэрол, – прошу я. – Она ни в чем не виновата. Это я заслуживаю смерти.

– Что я слышу? Ты предлагаешь мне убить тебя вместо нее? Да?

Ибен всхлипывает.

– Если б ты спросила меня тогда, много лет назад, стоит ли тебе убить меня вместо моего сына, я бы ответила: убей меня. Но разве ты позволила мне выбирать?

– Я все объясню.

– Рассказывай. А моя внучка послушает твой рассказ.

Кэрол ткнула дулом в висок Ибен. Ибен зажмурилась, всхлипнула. Я оглянулась, пытаясь найти какой-нибудь способ спастись – нож, молоток, хоть что-нибудь, – но комната почти пуста. Смотрю на дверь, но уйти не могу – не могу оставить здесь Ибен.

– Твоя мать – убийца. Ты это знаешь? Она убила мужчину. Подойди поближе, Лив. Расскажи нам, что ты сделала.

Лив

Олесунн

Суббота, 16 апреля 2005 года

Когда он наконец оставил меня, я пошла в ванную. Там вытащила Неро из душа, и питон яростно зашипел. Вязкая слизь Дэвида стекала по внутренней стороне моего бедра и капала на пол, оставляя большие светло-розовые пятна. Я взяла душевую лейку, включила на полную мощность воду и направила ее между ног – хотела смыть с себя все, что только возможно. Неро шипел на меня от двери. Я слышала его гневные слова, приказы не валять дурака, взять ситуацию в свои руки.

Потом я направилась в гостиную – хотела забрать свои вещи и уйти, – но увидела, что дверь в спальню открыта. Дэвид мерно похрапывал. Я осторожно толкнула дверь, совсем распахнув ее. В комнате было темно. От спертого запаха пота к горлу подкатила тошнота. Я хотела только одного – уйти, сбежать. И все-таки я осталась. С того места, где стояла, я видела комод в гостиной и телевизор на нем. Подойдя к комоду, принялась открывать ящики, заполненные всем подряд, от сломанных компакт-дисков до пустых зажигалок, старых батареек и проводов. В одном из ящиков я нашла пачку денег. В другом – строительный скотч, который они использовали во время вечеринки.

Я вернулась к двери в комнату, откуда еще слышалось похрапывание Дэвида. Я могла просто уехать. Не оглядываясь. Но понимала, что если сейчас просто уеду, то всегда буду чувствовать себя маленькой, буду все время ощущать гнетущее чувство того, что над моим телом надругались. Неро был прав. Нельзя, чтобы он победил. И я вошла.

Я обмотала скотчем его ступни, в три оборота. Связала ему руки, обматывая их длинными полосками скотча до тех пор, пока они не превратились в одну длинную руку, торчащую спереди. Затем оторвала еще несколько длинных полосок и привязала эту руку к телу и к кровати. Я не торопилась. Последним куском скотча залепила его волосатые губы.

Я медленно села на кровать, оседлав связанное тело, похожее на серо-черную мумию, наклонилась и потянула на себя провод от лампы, стоявшей на тумбочке. Она была стальная, с длинным узким горлышком. Я прижала лампу к голой шее, прямо над трахеей. Нос у него по-прежнему посапывал. Я начала осторожно. Четкого плана у меня не было – я ощущала непреодолимую потребность действовать. Я нажала сильнее, однако Дэвид проснулся, лишь почувствовав, что не может дышать. Глаза его расширились. Он посмотрел вниз, и увидел, что полностью связан.

– Смотри на меня, – сказала я.

Он послушался. Смотрел на меня своими черными глазами, пытался что-то сказать, кричать, но скотч приглушал все звуки. Боль внизу живота двигала мои руки; кровоток, казалось, уже тек легче, снизу вверх, туда, к тонким женским рукам. Дэвид задергал ногами, пытаясь высвободиться, но было поздно.

Руе

Кристиансунн

Четверг, 24 августа 2017 года

Меня трясут. Вспышка, кто-то открывает мне веки и светит в глаза фонариком. В машине несколько человек, они одеты в красно-желтые одежды со светоотражателем. На штативе рядом со мной висит пакет с кровью, от него к моей руке тянется длинная трубка. На потолке и лицах отражаются проблески синего света. У меня кружится голова. Видимо, мне что-то вкололи от боли, что-то очень сильное. И все же бок болит нестерпимо. Я не выдерживаю эту боль, проваливаюсь в сон. Анита ждет меня на опушке леса, я могу отправиться к ней в любой момент.

– Руе.

Знакомый голос. Справа от меня сидит молодая женщина, ее лицо горит от волнения. Ронья. Она берет в свои руки мою свободную ладонь.

– Руе, очнитесь!

Я кашляю. Где-то рядом шипит рация. Кто-то что-то говорит, но я не могу уловить, что именно.

– Дайте мне минутку! – говорит в рацию Ронья. В ответ я слышу шипенье. – Держите наготове наряд, чтобы они выехали, как только у нас будет адрес. Руе, Руе, вы со мной?

Анита ждет меня на краю леса. Она улыбается мне, говорит, что все будет хорошо. Я закрываю глаза, пытаюсь приманить ее обратно, но сейчас вокруг одна тьма.

– Руе!

Ронья продолжает звать меня обратно в боль. Я постанываю. Вижу, что за Роньей стоит женщина в форме врача «Скорой помощи». Может быть, она отведет меня к Аните?

– Почему вы не воспользовались тревожной кнопкой, Руе? Вы должны были нажать на кнопку, когда она пришла к вам, или позвонить нам. Не впускать ее, не разговаривать с ней, не позволять ей всадить вам в живот нож. Это была ваша единственная задача. Зачем вы это сделали?

Я издаю стон.

– Я должен быть убедиться, что ее осудят.

– И подставиться под нож – это выход?

– Диктофон, – говорю я. – Она забрала его?

– Конечно!

– Извините, – перебивает медсестра. – Надо спешить. Надо срочно оперировать.

– Мне нужно, чтобы он ответил на несколько вопросов, – говорит Ронья. – Руе, где найти Мариам Линд?

Я не могу говорить. Так больно… Да и что мне сказать?

– Наряды в Кристиансунне и в Олесунне готовы к захвату, – не отстает она. – Им нужно только знать, куда ехать. Вы знаете?

Мариам

Олесунн

Четверг, 24 августа 2017 года

Я другая. Моя дочь впервые видит мое настоящее лицо. Я сижу на полу. Ибен сидит напротив меня, Кэрол держит ее за плечи. Ибен недоверчиво слушает, ей страшно от тех слов, которые вылетают у меня изо рта, от моих жалких попыток смягчить то, что я говорю, сделать так, чтобы все не выглядело таким жутким. Самооборона. Нет, я убила Дэвида не из самообороны. Из мести. Лицо Кэрол темнеет. Когда я останавливаюсь, она жмурится, сжимает губы. Медленно качает головой.

– Не ври о моем сыне!

– Я не вру, Кэрол.

– В комнате, кроме вас двоих, никого не было. А он мертв. Ты привязала его к кровати и убила. Может быть, он не хотел тебя или еще что-то. Тебе нравится убивать. Ты убиваешь животных и людей. Этот полицейский все мне рассказал. Знала бы ты, как я рыдала… Столько лет я спрашивала себя, что же случилось с моим сыном… Я даже думала, что, возможно, он что-то натворил и заслуживал этого. Но тот полицейский рассказал мне, что тебе нравится убивать. И повод тебе не нужен.

Я знаю, что она права. Мне понравилось убивать Дэвида. У меня не сердце, а муляж. И все же этим ненастоящим сердцем я люблю.

– Именно тогда я узнала, что произошло. И о том, что у меня есть внучка. Я решила помочь твоей дочери сбежать от такого чудовища, как ты, решила дать ей новую жизнь. Ты же хотела, чтобы она принадлежала только тебе, хотела уничтожить ее. В тебе нет любви, ты ее уничтожаешь. Я думала, что ей будет лучше здесь, со мной, со своей бабушкой. Но ты заслуживаешь того, чтобы я ее убила.

– Ты сама себя слышишь, Кэрол?

Она сует револьвер в рот Ибен. Глаза девочки расширяются.

– Твоя мать обвиняет моего сына в том, что он вынудил ее убить его. Он вроде как сам себя и убил. Вот только это неправда. Это она его убила. Очень многие отзывались о нем плохо. Но они ошибались. Он был прекрасным сыном.

– Ты знала его таким же, как и я, Кэрол, я уверена! Хоть себе не лги!

Кэрол заталкивает ствол револьвера еще глубже. Ибен тошнит, по ее нежным щекам текут слезы. Меня тянет броситься к ней, но смелости не хватает. Кэрол распирает ярость, она готова в любой момент спустить курок.

И тут на полу что-то стремительно мелькает. Я смаргиваю. Неро облизывает воздух своим раздвоенным языком. А затем поворачивает голову ко мне.

Руе

Кристиансунн

Четверг, 24 августа 2017 года

– Мы кое-что упустили, – говорю я. Перевожу дыхание. От усилия весь бок пронзает боль.

– Мне нужно знать, что мы упустили, – требует Ронья. – Помогите мне подумать.

– Я думал все эти двенадцать лет.

Она переехала в Кристиансунн из Олесунна двенадцать лет назад, сразу же после того, что случилось с Анитой и Авророй. Что она сделала со змеей? Может быть, убила ее или выпустила в лесу? Но что-то подсказывает мне, что змея была ей слишком дорога, чтобы просто избавиться от нее.

– Ибен родилась в январе, – говорит Ронья.

Я кашляю, боль пронзает мой бок.

– Я не знаю, что это значит, – добавляет она, – но мы совсем забыли об отце Ибен. О насильнике. Мы уверены, что Мариам не знает его?

– Извините, – перебивает медсестра, – нам пора в операционную.

Двое мужчин в форме врачей «Скорой помощи» поднимают носилки и несут их к выходу. Вокруг очень много огней – полиция, медики. Меня укладывают на каталку.

– Бирта заметила кое-что, – продолжает Ронья. – Ибен родилась спустя почти ровно девять месяцев после смерти Аниты. За то короткое время что-то произошло.

Голова очень тяжелая. От боли в боку я едва не теряю сознание. Я хочу спать. Хочу к Аните, она ждет меня на опушке леса, но я в последний раз пытаюсь пошевелить мозгами. Двери лифта распахиваются, меня завозят в новый коридор. Внезапно я все понимаю, делаю слишком глубокий вдох и почти улетаю в темноту.

– Дэвид Лорентсен, – выдавливаю я. – Он был с женщиной перед смертью. Сравните его ДНК с ДНК Ибен, оно совпадет!

– Сначала нужно отыскать Ибен.

Мать Дэвида Лорентсена хотела помочь мне найти взаимосвязь между смертью моей дочери и убийством ее сына. Она выслушала все, что я сказал, изучила все документы, которые я перед ней выложил. Особенно ее заинтересовала вырезка из газеты со статьей об одиннадцатилетии Ибен, мне и тогда показалось это странным. Это было в конце весны, до исчезновения Ибен. Еще тогда я должен был заметить эту связь.

– Я думаю, она у своей бабушки, – выкашливаю я. – Каролины Лорентсен.

Я кашляю так, что сердце того и гляди взорвется. Ронью просят оставить меня в покое. Она протестует, но ее вежливо уводят. Больше мне все равно нечего сказать.

– Каролина Лорентсен. Каролина Лорентсен! – Я слышу, как она кричит это в рацию, выбегая из больницы.

Мемуары рептилии

Даже в бытность мою совсем крошечным, когда я помещался в кармане куртки, я мечтал вырасти и проглотить Холодную женщину. Когда этот день наконец наступил, я не мог поверить, что мне так повезло: она сидела внизу, не обращая на меня никакого внимания.

Она отпихивала меня всеми своими конечностями, но у нее не было ни единого шанса, ведь мои мышцы намного сильнее. Я давным-давно перерос хилые человеческие скелетики, давно уже перестал восхищаться их вертикальными телами. Я выдавил из нее воздух так, как когда-то из крысы, давил до тех пор, пока она не прекратила трепыхаться. Ее телу суждено было угодить мне в пасть. Ее кожа приятно пахла – чистотой, благородством. Я сжал еще сильнее, чтобы почувствовать, как жизнь покидает ее. И она сдалась, позволила мне сжимать ее, не сопротивлялась. Это была моя самая большая, самая сложная, но и самая простая добыча.

Никогда еще я не глотал так медленно. Мне пришлось напрячься, чтобы она провалилась в меня, потихоньку, понемногу… Наконец я захлопнул пасть над огромными ступнями. Пока я заглатывал последние сантиметры, снаружи зажглись какие-то огни, а дом завибрировал под быстрыми шагами людей. С таким бременем внутри мне было непросто, но я все же сумел спрятаться под столом, улегся и позволил телу заняться перевариванием. После этой питательной трапезы мне не придется думать о еде до тех пор, пока белый дождь не упадет на землю.

Топот приближался, я лежал в тени и был уверен, что хорошо спрятался. Их больше волновал маленький человек, а не я, и меня это вполне устраивало. И вдруг, из ниоткуда, передо мной возникла еще одна голова, голова самца. Он что-то вопил и размахивал руками. Я шипел изо всех сил, распахивал пасть, пытался вцепиться в него, но самец не сдавался; он вел себя очень нагло, пытался достать меня, вытащить из укрытия. Он схватил меня, приподнял, и я повис у него на руках.

Из-за добычи в животе сил сопротивляться у меня не было, но и выбора тоже. Я бросался на его конечности, однако пришли еще люди, кричали и хватали меня за голову.

Я шипел им все те человеческие звуки, которые успел выучить, но даже если они меня и слышали, то не обращали никакого внимания.