Текст книги "Кракен"

Автор книги: Чайна Мьевиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Может, это, как там, военная тайна? – предположил Леон. – Знаешь, когда журналистов заставляют заткнуться насчет какого-то материала?

Билли пожал плечами.

– Они не сумеют… Половина экскурсантов, наверное, уже раструбила об этом дерьме в своих блогах.

– А кто-нибудь, может, зарегистрировал бигсквидгондот-ком [5]5
  Bigsquidgone – big squid gone (англ.) – огромный спрут исчез.


[Закрыть],– предположила Мардж.

Билли пожал плечами.

– Возможно. Знаете, пока сюда ехал, я думал, может, не надо… Я и сам чуть было не скрыл это от вас. Видимо, в меня внедрили страх Божий. Но главное для меня не в том, что копы запрещают. Просто это совершенно невозможное событие.

Тем же вечером, когда он направился домой, разразилась буря, ужасная, из тех, что электризуют воздух. Из-за туч небо стало темно-коричневым. С крыш текли писсуарные струи.

Как только Билли вошел в свою квартиру в районе Харингей, в тот самый миг, когда он переступил через порог, зазвонил телефон. Билли уставился сквозь окно на мокрые деревья и крыши. На другой стороне улицы мусорный вихрь окружил белку со свалявшейся шерстью, сидевшую на гребне крыши. Белка трясла головой и смотрела на него.

– Алло? – проговорил он. – Да, это Билли Харроу.

– …бу-бу-бу, что вы, черт бы вас побрал, вернулись так поздно. Значит, приедете, да? – сказала женщина на линии.

– Погодите, что такое?

Белка по-прежнему глазела на него. Билли показал ей кукиш и одними губами произнес: «Пошла вон», затем отвернулся от окна и постарался сосредоточиться.

– Простите, а кто это?

– Черт, вы будете наконец слушать? Трещать у вас получается лучше, да? Полиция, приятель. Завтра. Усекли?

– Полиция? Вы хотите, чтобы я вернулся в музей? Хотите, чтобы…

–  Нет.В участок. Ради бога, прочистите уши. – Молчание. – Эй, вы там?

– …Знаете, мне не нравится, как вы…

– Да, а мне не нравится, как вы треплетесь, хотя велено молчать.

Женщина продиктовала адрес. Билли хмурился, записывая его на меню какой-то кулинарии.

– Куда? Это же Криклвуд.Музея и близко нет. Какого?.. Зачем присылать кого-то оттуда в музей?..

– Все, приятель, разговор закончен. Являетесь туда завтра.

Женщина дала отбой, а ему в своей холодной комнате оставалось только глазеть на трубку. Окна дребезжали под ветром, так, словно прогибались. Билли все смотрел на телефон. Его раздражало то, что он считал своим долгом повиноваться этому последнему приказанию.

Глава 3

Билли снились дурные сны. Не ему одному. Однако для него не существовало никакой возможности узнать, отчего спящие по всему городу исходили п о том. Сотни людей, не знакомых друг с другом, не сопоставлявших свои симптомы, мучились во сне. Дело было не в погоде.

На встречу ему попросту приказали явиться – без обсуждения, а он притворялся перед самим собой, что ни во что ставил и встречу, и приказание. Он обдумывал или, опять же, притворялся, что обдумывает, не позвонить ли отцу. И разумеется, звонить не стал. Начал было набирать номер Леона, но снова остановился. Добавить к сказанному ему было нечего. Он хотел с кем-нибудь еще поговорить об исчезновении, об этой странной краже, перебирая в уме возможных собеседников, но необходимая для звонка энергия неумолимо покидала его.

Белка все еще оставалась на крыше. Билли был уверен: это все тот же зверек, что наблюдал за ним из-за водосточного желоба, словно окопавшийся солдат. На работу Билли не пошел и не был уверен, что туда пошел хоть кто-нибудь. Звонить в музей он тоже не стал. Он не позвонил вообще никому.

Наконец – поздно, когда небо стало серым и плоским, позже, чем хотела его грубая собеседница, в некоей слабой и тщетной попытке неповиновения, – Билли покинул свой квартал, прошел через пустырь возле Манор-Хауса и сел на автобус 253. Он брел через обертки от еды, через газеты, через афишки, печально срываемые ветром с заброшенной тумбы. В автобусе он смотрел сверху вниз на невысокие плоские навесы остановок – постаменты для листьев.

В Кэмдене он спустился в метро и через несколько станций поднялся, чтобы сесть в другой автобус. Он не раз проверял свой мобильник, но нашел только сообщение от Леона – «БОЛЬШЕ СОКРОВИЩ НЕ ПРОПАЛО???» Теперь за окном автобуса проносились районы Лондона, незнакомые ему, но такие щемяще-родные с их второсортным бизнесом и дешевыми забегаловками, фонарными столбами, где незажженные рождественские украшения свисали, как сохнущее белье, – то ли их вывесили заранее, то ли не снимали целый год. Надев наушники, он слушал саунд-клэш – M. I. A.с рэпером из молодых да ранних. Надо было настоять, чтобы полицейские просто заехали за ним, раз уж их штаб-квартира помещается в таких дебрях.

Идя пешком, Билли, даже несмотря на наушники, вздрогнул от звуков. Впервые в жизни он то ли услышал, то ли вообразил этот стеклянный хруст вне коридоров Дарвиновского центра. Свет раннего вечера был неверным. «Все не так», – подумал он. Тело архитевтиса словно затыкало собой некую щель, не давая чему-то ходу. Билли чувствовал себя незакрепленной крышкой, хлопающей под напором ветра.

Полицейский участок располагался чуть в стороне от главной улицы и оказался гораздо больше, чем ожидал Билли. Это было одно из тех уродливых лондонских зданий из кирпича горчичного цвета, которые, вместо того чтобы благородно ветшать, как их краснокирпичные викторианские предшественники, не старели, но лишь делались все грязнее и грязнее.

Пришлось долго ждать в приемной. Дважды Билли поднимался и спрашивал, нельзя ли увидеть Малхолланда. «Мы скоро займемся вами, сэр», – пообещал полицейский, к которому он обратился. «А кто, блин, это такой?» – сказал другой. Билли все больше и больше раздражался, перелистывая страницы старых журналов.

– Мистер Харроу? Билли Харроу?

Подошедший к нему человек оказался вовсе не Малхолландом. Ему было за пятьдесят: маленький, костлявый, аккуратно причесанный, одетый довольно уныло – в старомодный коричневый костюм. Руки он держал за спиной и, пока стоял, качался взад-вперед, привставая на носках, – маленький нервозный танец.

– Мистер Харроу? – произнес он голоском настолько же тонким, как его усики, и обменялся с Билли рукопожатием. – Я старший инспектор Бэрон. Вы встречались с моим коллегой Малхолландом?

– Да, а где он?

– Его сейчас нет. Я беру на себя это расследование, мистер Харроу. Вроде того. – Он наклонил голову. – Приношу извинения за то, что заставил вас ждать, и очень благодарен вам за то, что вы сюда явились.

– Что значит – берете на себя? – спросил Билли. – Кто бы ни говорил со мной накануне вечером, это не… она была чертовски груба, если честно.

– Ну да, при том что мы, можно сказать, экспроприировали ваши лаборатории, – сказал Бэрон, – куда вам еще податься, а? Думаю, вам придется оставить свое маринование, пока мы не закончим. Можете рассматривать это как отпуск.

– Серьезно, как обстоят дела? – Бэрон вел Билли по коридорам, освещаемым лампами дневного света. Под ними Билли заметил, какие грязные у него очки. – Почему вы взяли на себя это расследование? И вы здесь на таком отшибе… Не хочу сказать ничего плохого…

– Так или иначе, – сказал Бэрон, – я обещаю, что мы не задержим вас дольше, чем понадобится.

– Не совсем понимаю, чем я могу вам помочь. Я уже рассказал вам все, что мне известно. То есть Малхолланду. Он, значит, где-то напортачил? А вы разгребаете?

Бэрон остановился и в упор посмотрел на Билли.

– Это как в кино, да? – сказал он и улыбнулся. – Вы говорите: «Но я уже обо всем рассказал вашим сотрудникам», а я говорю: «Что ж, теперь можете рассказать об этом мне». Вы мне не верите, мы ходим вокруг да около, а потом наконец, после нескольких вопросов, на лице у вас написан ужас, вы говорите: «Так что, по-вашему, як этому причастен?» И так далее и тому подобное.

Билли безмолвствовал. Бэрон продолжал улыбаться.

– Можете не сомневаться, – добавил инспектор, – ничего подобного сейчас не происходит. Клянусь честью.

Он поднял руку – честное, мол, скаутское.

– Я и не думал… – выдавил из себя Билли.

– Теперь, уяснив это, – сказал Бэрон, – не полагаете ли вы, что можно пренебречь остальной частью сценария? Как насчет немного помочь? Великолепно, мистер Харроу. – Тонкий его голосок так и свистел. – Просто потрясающе. Давайте теперь разделаемся со всем этим.

Билли впервые оказался в комнате для допросов – точь-в-точь такой, как показывают по телику: маленькой, бежевой и без окон. За столом, в дальнем его конце, сидели женщина и еще один мужчина, высокий и сильный, лет сорока с небольшим: неприметный темный костюм, коротко подстриженные редеющие волосы. Он сжал тяжелые кулаки, спокойно разглядывая Билли.

В женщине Билли прежде всего отметил ее молодость. Если она и была старше двадцати, то ненамного. Именно она ненадолго появлялась вчера в музее. Голубую форму лондонской полиции женщина носила небрежнее, чем Билли считал допустимым, – как бы набросив и даже не застегнув. Чистая, но в складках, морщинах и затяжках. На самой женщине было больше косметики, чем он, опять-таки, считал позволительным, белокурые волосы были причесаны весьма затейливо и причудливо. Она походила на ученицу, которая подчиняется букве, но восстает против духа, против самой сути правил ношения школьной формы. На Билли она не взглянула даже мельком, и он не смог отчетливее разглядеть ее лицо.

– Ну ладно, – сказал Бэрон; мужчина за столом кивнул, молодая женщина-констебль откинулась к стене, возясь с мобильным телефоном. Бэрон указал на стул. – Чай? Кофе? Абсент? Шучу, конечно. Я бы предложил сигаретку, но в наши дни, сами понимаете.

– Да нет, все в порядке, – ответил Билли. – Я хотел бы просто…

– Конечно, конечно. Тогда приступим. – Бэрон уселся, вытащил из карманов клочки бумаги и стал их просматривать, что-то отыскивая. Их разрозненность выглядела нарочитой. – Расскажите о себе, мистер Харроу. Вы, я полагаю, куратор?

– Ну да.

– Что это подразумевает?

– Консервацию экземпляров, каталогизацию, все такое. – Билли вертел в руках свои очки, так что ему не приходилось ни с кем встречаться взглядом. Он пытался уяснить, в какую сторону смотрит женщина. – Консультации по экспозициям, поддержание материалов в хорошем состоянии.

– Всегда занимались этим?

– Довольно много лет.

– И… – Бэрон скосился на какую-то запись. – Именно вы препарировали спрута, так мне сообщили.

– Нет. Этим занимались мы все. Я… это была коллективная работа.

Второй мужчина подсел к Бэрону и стал молча разглядывать собственные руки. Молодая женщина вздохнула, ткнула пальцем в телефон – казалось, она играет в какую-то игру, – затем цокнула языком.

– Вы были в музее, да? – обратился к ней Билли; она окинула его беглым взглядом. – Это вы мне звонили? Вчера вечером?

Ее прическа в стиле Эми Уайнхаус была довольно приметной. Женщина ничего не сказала.

– Вы… – Бэрон указал на Билли шариковой ручкой, продолжая перебирать бумажки, – чересчур скромны. Вы – специалист по спрутам.

– Не знаю, что вы имеете в виду. – Билли поерзал на стуле. – Что-то такое находит, знаете ли… Мы все над ним трудились. Всем миром. Я хочу сказать… – Он обозначил огромность спрута, распростерев руки.

– Ну же, ну, – сказал Бэрон. – Вы умеете с ними обходиться, не так ли? – Он посмотрел Билли в глаза. – Все так говорят.

– Не знаю. – Билли пожал плечами. – Цефалоподы мне нравятся.

– Вы чрезвычайно скромный молодой человек, – сказал Бэрон. – И вы никого не обманываете.

Каждый куратор работал с разными родами и видами. Но в Центре постоянно утверждали, что моллюски Билли суть нечто особенное. Ударение можно было делать на любом слове – что моллюски Билли,что моллюскиБилли, но именно они годами сохранялись в первоначальном виде, принимали необычайно выразительные позы в формалине и долго в них оставались. Это была полная чепуха: вряд ли возможно законсервировать моллюска лучше, нежели геккона или домовую мышь. Но шутка не умирала, потому что в ней имелась доля истины. Правда, поначалу Билли оказался весьма косоруким. Он поразбивал немало мензурок, ванночек и фляг; не одно перенасыщенное раствором мертвое животное распласталось на полу лаборатории, прежде чем Билли внезапно приобрел нужное умение.

– Какое это имеет отношение к чему-либо еще? – сказал Билли.

– Это имеет отношение к вопросу «зачем», – сказал Бэрон. – И вот какое. Понимаете, мы вызвали вас сюда по двум причинам, мистер Харроу. Первая состоит в том, что именно вы обнаружили отсутствие гигантского спрута. Вторая же несколько более специфична. И вы об этом упоминали. Знаете, должен сказать вам, что никогда не сталкивался с чем-то подобным. То есть мне, конечно, доводилось слышать о краже лошадей. И собак – неоднократно. Кошек – один-два раза. Но… – Он усмехнулся и покачал головой. – Вашим охранникам придется ответить на множество вопросов, не так ли? Думаю, прямо сейчас, когда их допрашивают, они посыпают главу пеплом, и все такое.

– Это вы про Дейна и остальных? Не знаю. Наверное.

– Я не имел в виду конкретно Дейна. Интересно, что вы упоминаете его первым. Я про охранников вообще. Хотя, конечно же, Дейн Парнелл и его коллеги должны чувствовать себя довольно глупо. Но о них позже. Узнаете это?

Бэрон протянул через стол листок из блокнота с чем-то, отдаленно напоминающим звездочку. Возможно, солнце с лучами. Две стрелки были длиннее остальных и заканчивались завитками.

– Да, – сказал Билли. – Это я нарисовал. Такая штуковина была на том типе, когда я вел экскурсию. Я нарисовал ее для парня, который меня допрашивал.

– Вы знаете, что это такое, мистер Харроу? Могу я называть вас Билли? Знаете?

– Откуда мне знать? Но тип с этой штукой все время был возле меня. У него не было времени отлучиться и учудить что-нибудь этакое. Я бы заметил…

– Вы видели такое раньше? – в первый раз подал голос другой мужчина. Он стискивал руки, словно стараясь удержаться от чего-то. Его речь не несла ни классовой, ни региональной окраски – чересчур нейтральное произношение, явно выработанное специально. – Это не будит в вас никаких воспоминаний? Куби Дерри? Морри?

Билли помедлил.

– Прошу прощения, – сказал он. – Нельзя ли мне хотя бы… Кто вы такой?

Бэрон покачал головой. Здоровяк ничуть не изменился в лице, разве что медленно моргнул. Женщина оторвала наконец взгляд от телефона и тихонько цыкнула зубом.

– Это Патрик Варди, мистер Харроу, – сказал Бэрон, тот сцепил пальцы. – Варди помогает нам вести это расследование.

Никакого звания, подумал Билли. Все полицейские, с которыми он сталкивался, звались констеблем Таким-то, детективом Этим, инспектором Тем. Но никогда – просто Варди. Варди поднялся и отошел к краю комнаты, где свет не падал на него напрямую, тем самым ставя себя вне обсуждения.

– Так вы видели это раньше? – спросил Бэрон, похлопывая по бумагам. – Эта загогулинка ничего вам не напоминает?

– Не знаю, – сказал Билли. – Мне так не кажется. Что это вообще? Разве я должен знать?

– Вы говорили нашим коллегам там, в Кенсингтоне, что человек с этой штуковиной показался вам (кавычки открыть) психованным (кавычки закрыть) или вроде того.

– Да, я говорил такое Малхолланду, – согласился Билли. – Как, вы говорите, их зовут? – обратился он к Варди, но тот не ответил. – Не знаю, можно его назвать чудиком или нет, – сказал Билли Бэрону, пожимая плечами. – Кое-кто из тех, что приходят ради спрута, немного того…

– В последнее время еще таких, как он, видели? – спросил Бэрон. – Чудаковатых? – Варди наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Полицейский кивнул. – Необыкновенно возбужденных?

– Зацикленных на спруте? – уточнил Билли. – Не знаю. Может быть. Была пара хмырей, странно одетых.

Женщина стала что-то записывать. Билли перевел взгляд на нее.

– Хорошо, теперь давайте вот о чем, – сказал Бэрон. – В недавнее время около музея происходило что-нибудь необычное? Раздача странных брошюрок? Пикеты? Протесты? Может, вы замечали занятные украшения на других посетителях? Извините, что расспрашиваю вас, словно вы сорока и таращитесь на все блестящее. Но вы же понимаете.

– Нет, – помотал головой Билли. – Не понимаю. Придурки у стен музея – такое случалось. А про того типа спросите у Дейна Парнелла. – Он пожал плечами. – Я же говорил, что Дейн, по-моему, его узнал.

– Нам, конечно, хотелось бы побеседовать с Дейном Парнеллом. О том, откуда он и тип с булавкой знают друг друга. Но мы не можем. – Варди шепнул Бэрону что-то еще, и тот продолжил: – Потому что, уподобившись экспонату, за охрану которого ему платили, а также типу с булавкой, Дейн Парнелл исчез.

– Исчез?

Бэрон кивнул.

– Местонахождение неизвестно, – сказал он. – Телефон отключен. Дама Бубен сварила бульон. Дома никого нет. Вы можете спросить: как это он исчез? Мы очень хотим, чтобы он помог нам со старыми расследованиями.

– Вы говорили с ним? – резко спросила женщина-полицейский; Билли подпрыгнул на стуле и уставился на нее. Та перенесла свой вес на одно бедро. Говорила она быстро, с лондонским акцентом. – Вы много разговаривали, так? Болтали, о чем не положено?

– Что?.. Да за то время, что он у нас работает, мы с ним и десятком слов не перемолвились!

– Чем он занимался до этого?

– Понятия не имею…

– Слышите, как запищал!

Судя по тону, женщина была очень довольна. Билли моргнул и, пытаясь обратить все это в шутку, улыбнулся с расчетом, что она улыбнется в ответ, – но потерпел неудачу.

– Если честно, – признался он, – мне этот тип вовсе не нравится. Сухой как щепка. Даже не здоровается, не говоря уже об остальном.

Бэрон, Варди и женщина переглянулись, устроив безмолвный конклав, при помощи изогнутых бровей, выпяченных губ, повторяющихся быстрых кивков.

Бэрон медленно проговорил:

– Что ж, если вам что-то придет на ум, мистер Харроу, пожалуйста, дайте нам знать.

– Да. – Билли потряс головой. – Да, обещаю.

И, как бы сдаваясь, он поднял обе руки.

– Отлично. – Бэрон поднялся, дал Билли свою визитку, пожал ему руку, словно в порыве искренней благодарности, и указал на дверь. – Никуда не уезжайте, хорошо? Возможно, нам снова потребуется поговорить.

– Да, думаю, что потребуется, – сказала женщина.

– А как это человек с булавкой исчез? – спросил Билли.

Бэрон пожал плечами.

– Пропадает всё и вся, не так ли? Не в том смысле, что он где-то был и исчез оттуда. Ваши посетители записываются в журнал и оставляют номера телефонов. Мы позвонили всем, кто вчера пришел на экскурсию. И тот джентльмен с камушком в лацкане… – Бэрон легонько постучал пальцем по рисунку. – Эд, так он назвался в вашей канцелярии. Точно, Эд. Номер, который он дал, не зарегистрирован, и никто по нему не отвечает.

– Возвращайтесь к своим книгам, Билли, – сказал Варди, когда Билли открывал дверь. – Вы меня разочаровали. – Он похлопал по листкам бумаги. – Посмотрите, что смогут показать вам Куби Дерри и Морри.

Эти слова звучали странно, но в то же время странно-знакомо.

– Погодите, что вы сказали? – спросил Билли с порога. – Что это такое?

Варди взмахом руки отослал его прочь.

По дороге на юг сбитый с толку Билли тщетно пытался осмыслить свой визит в участок. Он не был под арестом и мог покинуть город в любое время. Достав телефон, чтобы выдать какую-нибудь тираду Леону, он опять – по неким причинам, которые не мог озвучить, – воздержался от звонка.

Домой Билли тоже не поехал, а вместо этого, постоянно ощущая, что за ним кто-то наблюдает, направился в центр города. Там он слонялся по кафе и книжным магазинам – издания в мягких обложках, нескончаемые чашки чая.

Его телефон не был подключен к интернету, а ноутбука Билли не взял и потому не мог проверить свое предположение, что, несмотря на его собственное признание прошлым вечером, новостей о пропаже гигантского спрута нет. В лондонских газетах – ничего. Билли так и не поел, хотя долго не был дома и вернулся лишь поздним вечером. Он ничем не занимался, только угрюмо размышлял и все больше расстраивался, рассматривая разные возможности.

Имена, которые назвал Варди. Они вертелись у Билли в голове, изводили его все это время – чем дальше, тем больше. Билли был абсолютно уверен, что слышал их раньше и они для него что-то значат. Надо было порасспросить Варди: Билли даже не знал, как они пишутся. На клочке бумаги он нацарапал возможные варианты: куба дери, мори, морей, кобадараи так далее.

Вот черт. Значит, придется порыться.

Наконец Билли направился домой, и в автобусе его внимание почему-то привлек мужчина на заднем сиденье. Билли попытался разобраться, почему именно, однако не мог добиться хорошего обзора. Парень, крупный и плотный, сидел, натянув на себя капюшон и опустив голову. Всякий раз, когда Билли оборачивался, он либо горбился, либо прижимался лицом к стеклу. Все, мимо чего проезжал автобус, пыталось завладеть вниманием Билли.

За ним словно наблюдали ночные животные, здания, все пассажиры. Я не должен так себя чувствовать, думал Билли. И вещи не должны были так себя вести. Он наблюдал за мужчиной и женщиной, которые только что вошли в автобус, воображая, что эта парочка проникла внутрь незаметно, сквозь металлическое сиденье у него за спиной.

Автобус сопровождала стая голубей, которым вообще-то полагалось спать. Они летели, когда автобус ехал, и садились, когда тот останавливался. Билли жалел, что у него нет зеркальца, – вот бы посмотреть на лицо этого типа сзади, которое он прячет!

Они ехали наверху – выше неонового сияния Центрального Лондона, на уровне крон невысоких деревьев и окон второго этажа, верхушек уличных вывесок. В отличие от океана свет распространялся не вниз, а вверх, постепенно рассеиваясь во мраке. Улица с фонарями и слепящими витринами была самым мелким и самым светлым местом; небо же выступало в роли бездны, истыканной звездами, как люминесцентными организмами. Верхний этаж автобуса пребывал на грани глубины, на кромке плохо освещенной зоны, где пустые офисы уходили ввысь, насколько хватало взгляда. Билли смотрел вверх, как будто вниз, в глубоководную впадину. Человек за спиной у него тоже смотрел вверх.

На следующей остановке, не своей, Билли подождал, пока закроются двери, потом вскочил и помчался вниз по ступенькам с криком: «Прошу прощения, подождите!» Автобус высадил его и устремился во тьму, как батискаф. Через грязное заднее окно Билли увидел, что тот человек смотрит прямо на него.

– Черт, – сказал Билли, – вот же дерьмо!

В инстинктивной попытке защититься он выставил перед собой руку. Стекло изогнулось, и человек дернулся назад, когда автобус стал удаляться. Очки Билли дрожали у него на лице. Он не видел, чтобы кто-нибудь двигался за окном, за трещиной в стекле, внезапно рассекшей его пополам. Человек, которого он видел, был не кем иным, как Дейном Парнеллом.