Текст книги "Кракен"

Автор книги: Чайна Мьевиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Чайна Мьевиль
«Кракен»

Марку Булду, товарищу по щупальцам

За помощь, оказанную при работе над этой книгой, я безмерно признателен Марку Булду, Мик Читэм, Джули Крисп, Мелисанде Эханик, Саймону Кавана, Хлое Хили; Диане Хоук, Питеру Лейвери; Джемайме Мьевиль, Дэвиду Меншу; Санди Рэнкин, Максу Шейферу; Джесс Судальтер; а также моим редакторам Крису Шлупу и Джереми Треватану. Выражаю искреннюю благодарность всем сотрудникам издательств «Дель Рей» и «Макмиллан».

Музей естествознания и Дарвиновский центр, конечно, являются реальными учреждениями – в последнем из них содержится реальный Architeuthis, – но за сомнительные версии, изображенные здесь, всю ответственность несу я.

За исключительное гостеприимство и предоставление мне доступа за кулисы я очень признателен тем, кто работает в указанных реальных учреждениях, в частности Патрику Кэмпбеллу, Оливеру Гриммену, Мэнди Холлоуэй, Карен Джеймс и Джону Ламбсхеду.

Стихотворение в главе 19, «Кракен пробуждается», принадлежит Хью Куку, и я очень благодарен его семье за разрешение воспроизвести текст. Среди бесчисленных писателей, музыкантов, художников и исследователей, которым я обязан, которых особо чту и которым благодарен в связи с этой книгой, хочу назвать Хью Кука, Burial,Хью Хармана и Руди Изинга, Уильяма Хоупа Ходжсона, Pop Will Eat Itself,Цунэми Кубодэру и Кёити Мори, Жюля Верна, Герберта Уэллса и Япетуса Стенструпа.

 
Когда я ныряю кверху
Из черноты преисподней,
Зеленые волны вздымаются по бокам.
 

Хью Кук. Кракен пробуждается

В море полно святых. Знаешь об этом? Конечно знаешь: ведь ты уже большой мальчик.

В море полно святых, полно с незапамятных времен. Они появились раньше, чем все остальное. Святые пребывали там еще до богов. Они ждали богов – и сейчас по-прежнему там.

Святые питаются рыбой и моллюсками. Некоторые ловят медуз, а другие едят мусор. Кое-кто из них употребляет в пищу все, что попадется. Они прячутся под скалами; они выворачиваются наизнанку; они выплевывают завитки. Они делают все, что угодно.

Изобрази это ладонями. Вот так. Пошевели пальцами. Ну вот, получился святой. Осторожно, смотри, вот еще один! Теперь они сражаются! Твой побеждает.

Огромных спиральных святых больше нет, но остались те, что подобны мешкам, и те, что похожи на завитки, а еще такие, что напоминают платья с развевающимися рукавами. Кто у тебя любимый святой? Я скажу, кто у меня. Но погоди минутку, знаешь ли ты, что делает их всех святыми? Они – святое семейство, все они в родстве. Друг с другом и… знаешь, с кем еще?

Правильно. С богами.

Теперь вот что. Кто создал тебя? Ты знаешь, что ответить.

Кто тебя создал?

Часть первая
ЭКЗЕМПЛЯРЫ

Глава 1

Ежедневный вестник рока, облаченный в рекламные щиты («человек-сэндвич»), поспешно покинул то место, где пребывал последние несколько дней, выйдя через двери музея. На переднем щите значилось старомодное предсказание конца света; на заднем подпрыгивала надпись «ЛАДНО, ЗАБЕЙ».

Внутрь здания через обширный вестибюль, мимо двойной лестницы и огромного скелета, прошагал некто, чьи шаги гулко стучали по мрамору. За ним наблюдали окаменелые животные. «Ну ладно», – повторял он снова и снова.

Звали его Билли Харроу. Мельком глянув на смонтированные кости, он кивнул – так, словно поздоровался. Было самое начало двенадцатого; на дворе стоял октябрь. Зал наполнялся. Возле стола у входа в ожидании Билли собралась группа; все поглядывали друг на друга с вежливой скромностью.

Здесь было двое парней лет двадцати пяти, с экстравагантно-шикарными прическами. Рядом девушка и парень, которым едва перевалило за двадцать, поддразнивали друг друга: она явно одалживала его совместным походом в музей. Еще была пара постарше, а также мужчина за тридцать, державший за руку маленького сына.

– Смотри, обезьянка. – Он указал на резные изображения животных, оплетавшие колонны. – А эту ящерицу видишь?

Мальчик что-то пролепетал, смотря на окаменелого бронтозавра, которого вроде бы поприветствовал Билли. Или, может, подумал Билли, на следующего ящера – глиптодонта. У каждого из детей имелся свой любимый обитатель первого зала Музея естественной истории, и глиптодонт, этот полусферический гигантский броненосец, был когда-то любимцем самого Билли.

Билли улыбнулся билетерше и охраннику, стоявшему у нее за спиной.

– Это все? – сказал он. – Ладно. Приступим?

Он протер очки, помаргивая при этом, повторяя тот взгляд и те движения, которые его бывшая однажды назвала восхитительными. Ему оставалось совсем немного до тридцати, но выглядел он моложе: слишком много веснушек и слишком мало щетины, чтобы оправдать имя Билл. Сделавшись старше, как подозревал Билли, он, подобно ДиКаприо, просто будет походить на умудренного жизнью ребенка.

Черные волосы его были взъерошены в модном стиле, которому он, впрочем, следовал без энтузиазма. Одет он был в не совсем уж безнадежную футболку и дешевые джинсы. Устроившись в Центр, Билли тешил себя мыслью, что для такой работы выглядит неожиданно круто. Теперь-то он знал, что никого этим не удивил, что никто больше не ожидает от ученых внешнего вида, свойственного ученым.

– Итак, все мы собрались здесь для экскурсии по Дарвиновскому центру, – сказал Билли.

Он вел себя так, словно полагал, что собравшиеся намерены осмотреть весь Центр, его лаборатории и офисы, ознакомиться с делопроизводством и картотеками – а не ради одной-единственной вещи.

– Меня зовут Билли, – сообщил он. – Я куратор. Выполняю уйму работ по составлению каталогов и препарированию образцов, всякое такое. Работаю здесь не так долго. Когда устраивался, хотел специализироваться по морским моллюскам – ты знаешь, что такое моллюски? – спросил он у мальчика, и тот кивнул, а затем спрятался. – Правильно, вроде улиток.

Моллюски были предметом его магистерской диссертации.

– Итак… – Билли надел очки. – Следуйте за мной. Это рабочая зона, так что, пожалуйста, постарайтесь не шуметь и, умоляю вас, ни к чему не прикасайтесь. У нас здесь везде полно едких и токсичных веществ, всякой ужасной дряни.

– А когда мы увидим?.. – начал было один из парней, но Билли поднял руку, призывая его к молчанию.

– Нельзя ли мне?.. Позвольте растолковывать вам все то, что мы увидим, когда окажемся там. – У Билли развился целый ряд бессмысленных предрассудков. В частности, он считал плохой приметой называть то, ради чего все здесь собирались, прежде чем добраться до места. – Я хочу показать, где мы работаем, – сказал он, запинаясь. – Любые вопросы вы сможете задать в конце: мы несколько ограничены во времени. Давайте сначала осмотрим центр.

Никто из кураторов или исследователей не обязан был выполнять работу экскурсовода. Но многим приходилось. Билли больше не ворчал, когда наступала его очередь.

Они вышли наружу и двинулись через сад. С одной стороны виднелась стройплощадка, а по другую тянулись кирпичные филиграни Музея естествознания.

– Пожалуйста, никаких фотографий, – сказал Билли, не заботясь о том, слушаются ли экскурсанты: от него требовалось лишь озвучить правило. – Это здание было открыто в две тысячи втором году. И как видите, мы расширяемся. В две тысячи восьмом у нас появится новое здание. В Дарвиновском центре семь этажей заняты мокрыми экземплярами, как мы говорим. Это означает, что образцы залиты формалином.

С каждым шагом все сильнее чувствовалось зловоние. Кто-то чертыхнулся.

– Да уж, – сказал Билли. – Это называется дерместариум. – Через задние окна видны были стальные контейнеры-гробики. – Здесь мы очищаем скелеты от всего, что на них налипло. Dermestes maculatus.

Компьютерный экран рядом с контейнерами показывал какую-то отвратную и явно очень соленую рыбу, пожираемую тучей насекомых. Кто-то довольно громко подавил рвотный позыв.

– В контейнере есть камера, – пояснил Билли. – По-нашему они называются жуками-кожеедами. Прогрызаются сквозь что угодно, оставляя после себя одни кости.

Мальчик ухмыльнулся, дернув отца за руку. Остальные растерянно улыбались. Жуки, пожирающие плоть: иной раз жизнь и впрямь напоминает второразрядный фильм.

Билли обратил внимание на одного из парней. Тот странно выглядел в старомодном костюме, поношенном, но изящном. На лацкане была приколота булавка в форме звездочки с длинными лучами, два из которых оканчивались завитками. Этот тип делал записи, строча в блокноте с огромной скоростью.

Систематизатор как по характеру, так и по профессии, Билли давно пришел к выводу, что эту экскурсию совершают люди всего лишь нескольких типов. Дети – в основном мальчики, застенчивые, донельзя взволнованные, знающие много о том, что представало их глазам. Родители этих детей. Робкие парни и девушки от двадцати до тридцати, по-детски ищущие развлечений. Их друзья и подруги, преисполненные терпения. Изредка – туристы, отклонившиеся от обычных маршрутов.

А еще – одержимые.

Только они обладали б о льшими познаниями, нежели дети. Иногда они ничего не говорили, но порой громко перебивали Билли, задавая вопросы, или поправляли его в научных деталях с изнуряющей суетливостью и дотошностью. За последние несколько недель таких посетителей стало больше, чем обычно.

– Похоже, под конец лета все чудики выбираются наружу, – сказал Билли своему приятелю Леону несколько дней назад, когда они вечерком сидели в пабе на берегу Темзы. – Сегодня заявился один типчик с полным комплектом значков Звездного флота. К сожалению, не в мою смену.

– Фашист, – ответствовал Леон. – Почему ты с таким предубеждением относишься к этим чудилам?

– Что ты, – сказал Билли. – Ведь это отдавало бы мазохизмом.

– Да, но не обращай внимания. Ты сам на них похож, только хорошо замаскировался, – сказал Леон. – Ты можешь украдкой выползать из гетто чудиков, пряча свой значок, и приносить еду, одежду и новости из внешнего мира.

– Мм, как вкусно.

Навстречу шли несколько коллег Билли.

– Как дела? – спросил Билли, поравнявшись с ними. – Привет, Кэт, – сказал он девушке-ихтиологу. – Здорово, Брендан, – бросил он другому куратору и получил в ответ:

– Как дела, Пробирочник?

– Не задерживайтесь, пожалуйста, – сказал Билли своей группе. – И не беспокойтесь, мы приближаемся к очень интересной штуковине.

Пробирочник?Билли видел, что двое-трое из его сопровождающих гадают, не ослышались ли они.

Это прозвище родилось после попойки с коллегами в Ливерпуле, в первый год его работы здесь. Шла ежегодная конференция общества профессиональных кураторов. Целый день велись разговоры о методах и истории консервирования, о музейных планах и способах представления экспонатов. А затем – вечерние посиделки у барной стойки: начавшись с вежливых вопросов типа «И как же ты пришел к этому?», они вылились в рассказы о детстве. В конце концов эти бессвязные повествования под воздействием алкогольных паров превратились в Биографический Блеф, по чьему-то меткому словечку. Каждый приводил нелепый с виду факт из своей жизни – кто-то съел слизня, кто-то был одним из четверни, кто-то пытался сжечь дотла свою школу и так далее, – а остальные крикливо не соглашались с тем, что это правда.

Билли с невозмутимым видом заявил, что стал результатом первого в мире успешного оплодотворения in vitro [1]1
  В пробирке (лат.).


[Закрыть], но впоследствии лаборатория от него отреклась из-за внутренних интриг и проблем с разрешением, так что официальные лавры достались кому-то другому через несколько месяцев после рождения Билли. Когда его стали расспрашивать о подробностях, он с пьяной легкостью назвал докторов и местонахождение лаборатории, рассказал о незначительных осложнениях, возникших во время процедуры. Но прежде чем были сделаны ставки и он признался, как было на самом деле, разговор принял неожиданный поворот и эту игру оставили. Лишь двумя днями позже, уже в Лондоне, один из сотрудников спросил, правда ли все это.

«Абсолютно», – сказал тогда Билли дразнящим невыразительным тоном – то ли «конечно», то ли «конечно нет». С тех пор это слово приклеилось к нему. Билли сомневался, чтобы кто-нибудь ему поверил, но прозвище Пробирочник в разных вариантах по-прежнему оставалось в ходу.

Они прошли мимо еще одного охранника – здоровенного свирепого мужика с обритой головой и выпирающими мышцами. Тот был на несколько лет старше Билли и звался Дейном Таким-то – все это Билли подслушал из чужих разговоров. Билли, как всегда, кивнул ему и попытался поймать его взгляд. Дейн Такой-то, как всегда, проигнорировал скромное приветствие, к чрезмерно бурному возмущению Билли.

Но когда закрывалась дверь, Билли увидел, что Дейн признал кое-кого другого. Охранник быстро кивнул сосредоточенному молодому человеку с булавкой в лацкане, одержимому, чей взгляд блеснул кратчайшим ответом. Билли удивленно наблюдал за всем этим и за миг до закрытия двери заметил, что Дейн смотрит на него.

Знакомец Дейна не встречался с ним взглядом.

– Чувствуете, насколько здесь прохладнее? – сказал Билли, тряся головой, и быстро провел экскурсантов через двери, управляемые таймером. – Это чтобы избежать испарений. Может вспыхнуть пожар. Видите ли, здесь немало старого доброго спирта, так что…

Билли мягко хлопнул ладонями, изображая взрыв.

Посетители застыли в экспонатном трансе. Выстроенные в ряд загадки природы. Километры полок с банками. В каждой – неподвижное плавающее животное. Даже звуки вдруг показались заточенными в бутыли и закупоренными, словно на всё вокруг надели крышки.

Животные выглядели бессмысленно-сосредоточенными, некоторые похвалялись своими бесцветными внутренностями. Плоская рыба в коричневатых чанах. Банки с гроздьями покоричневевших мышей – этакие гротескные соленья, вроде маринованного лука. Мутанты с лишними конечностями, зародыши с неявными очертаниями. Все они были аккуратно расставлены по полкам, словно книги.

– Видите? – сказал Билли.

Еще одна дверь, и они окажутся рядом с тем, зачем сюда пришли. Билли много раз наблюдал, как это происходит.

Когда они войдут в аквариумный зал, расположенный в самой сердцевине Дарвиновского центра, он ненадолго замолчит. Вдоль стен огромного помещения тянутся другие полки. На них – несколько сотен других бутылок, от тех, что человеку по грудь, до тех, что не больше стакана. Во всех видны скорбные морды животных. Линнеев декор: переход из одного вида в другой. Стальные клети, шкивы, свисающие, словно лозы. Никто ничего не заметит. Все взгляды будут устремлены на огромный аквариум в центре зала.

Ведь ради него они сюда и пришли, ради этого розоватого огромного существа. Несмотря на его неподвижность; на раны, причиняемые медленным разложением; на струпья, мутящие раствор; несмотря на то, что глаза его сморщились и исчезли; несмотря на его болезненную окраску; несмотря на изогнутость его спутанных конечностей, словно бы вывихнутых, – несмотря на все это, они явились сюда ради него.

И оно будет висеть, снабженное щупальцами нелепое, массивное существо цвета сепии. Architeuthis dux.Гигантское головоногое.

«Его длина – восемь метров шестьдесят два сантиметра, – скажет наконец Билли. – Не самый большой из тех, что нам доводилось видеть, но и не лилипут – (Посетители окружат стеклянную посудину.) – Его нашли в две тысячи четвертом году у Фолклендских островов».

«Это смесь солевого раствора и формалина. Аквариум изготовлен теми же людьми, что выполняли заказ Дэмиена Хёрста. Помните его аквариум с акулой?»

Все дети придвинутся к гигантскому сосуду как можно ближе.

«Глаза в поперечнике – двадцать три или двадцать четыре сантиметра, – продолжит Билли; посетители станут с помощью пальцев прикидывать, сколько это будет, а дети как можно шире раскроют собственные глаза. – Да, как тарелки. Как суповые тарелки. – Он говорил это всякий раз, всякий раз думая при этом о собаке Ханса Кристиана Андерсена. – Но сохранять глаза очень трудно, так что их не стало. Мы впрыснули в него ту же самую жидкость, которой наполнен аквариум, чтобы остановить гниение изнутри».

«Когда его поймали, он был жив».

При этих словах снова раздадутся взволнованные вздохи. Все вообразят себе массу изогнутых щупалец, вытянувшихся на двадцать тысяч лиг, с огромной глубины идущих в рукопашную против богохульства. Хищный мясистый цилиндр, разворачивающиеся канаты чудовищно цепких конечностей, что нащупывают корабельный релинг.

Ничего подобного не случилось. На поверхности гигантское головоногое было слабым, дезориентированным, обреченным. До одури испуганное воздухом, сокрушенное собственным весом, оно, вероятно, лишь раз просипело через свой сифон и тут же впало в паралич – студенистая умирающая масса. Но неважно: теперешнее состояние существа никак не уменьшало впечатления от него.

Головоногое будет глазеть на них пустыми глазницами размером со сковородку, а Билли придется отвечать на привычные вопросы – «Его зовут Арчи»; «Это от Architeuthis.Улавливаете?»; «Да, хотя мы полагаем, что это самка».

Когда спрута доставили, обложенного льдом и обернутого предохранительным полотном, Билли помогал его распеленывать. Именно он массировал мертвую плоть, разминая ткани, чтобы понять, насколько распространился противогнилостный состав. Он так был поглощен своим делом, что как бы не замечал существа в полной мере. И лишь когда монстра поместили в аквариум, Билли поразился по-настоящему. Он наблюдал, как рефракция заставляет головоногое сдвигаться, словно оно приближается или отодвигается – магическое движение в неподвижности.

Это не было видовым образцом, одной из тех заключенных в сосуд платоновских сущностей, которые определяют все им подобное. И все же это головоногое было целым и полным и никогда не подлежало рассечению.

В конце концов внимание посетителей привлекут и другие экспонаты: хитро сложенная рыба-ремень, ехидна, обезьяны в бутылях. А в конце зала стоит застекленный шкаф с тринадцатью баночками.

«Кто-нибудь знает, что это такое? – спросит Билли. – Давайте я покажу».

Вот надписи на этикетках: порыжелые чернила, старинный угловатый почерк. «Эти экземпляры собраны одним выдающимся человеком, – обратится Билли к кому-нибудь из детей. – Можешь прочесть это слово? Кто-нибудь знает, что оно значит? “Бигль”?»

Кое-кто поймет, конечно. И тогда они в изумлении уставятся на эту небольшую коллекцию, с трудом заставляя себя поверить, что вот она здесь, на самой обыкновенной полке. Маленькие животные, собранные, усыпленные, законсервированные и каталогизированные во время плавания к берегам Южной Америки, два века тому назад, молодым натуралистом Чарльзом Дарвином.

«Это его почерк, – скажет Билли. – Он был молод, он еще не пришел к своим поистине великим выводам, когда нашел этих животных. Они помогли ему выстроить теорию. В этих животных нет ничего особо выдающегося, но именно с них все началось. Скоро будет юбилей его путешествия».

Кто-нибудь изредка пытался затеять с экскурсоводом спор об озарении, постигшем Дарвина. Билли не давал себя втянуть в такие дебаты.

Даже эти тринадцать стеклянных яиц эволюционной теории, крокодилы чайной окраски и глубоководные нелепости, необычайно старые и ценные, мало кого интересовали рядом с головоногим гигантом. Билли понимал важность дарвиновских находок, а посетители могли понимать или нет. Это не имело значения. Вступая в этот зал, ты пересекал радиус Шварцшильда [2]2
  Радиус Шварцшильда,гравитационный радиус – радиус сферического горизонта событий: если сжать тело до такого размера, что вторая космическая скорость на его поверхности будет равна скорости света, тело превратится в черную дыру. В рамках общей теории относительности гравитационный радиус впервые вычислил в 1916 году Карл Шварцшильд.


[Закрыть], выходил за рамки благоразумия, и этот труп головоногого был главной достопримечательностью.

Билли знал по опыту, что так все и будет. Но на этот раз, открыв дверь, он остановился и несколько секунд неотрывно смотрел вперед. Посетители входили в зал, натыкаясь на его неподвижную фигуру. Они ждали, не понимая, что такое им показывают.

Центр зала был пуст. Животные в сосудах взирали на место преступления. Девятиметровый аквариум, тысячи галлонов раствора, сам мертвый головоног – все исчезло.

Глава 2

Как только Билли поднял крик, его окружили коллеги, вытаращив глаза и требуя рассказать, что случилось и куда, черт возьми, подевалось проклятое головоногое.

Посетителей поспешно вывели из здания. Впоследствии Билли почти ничего не помнил об этом торопливом выдворении, только мальчика в слезах, совершенно безутешного – он не увидит того, за чем пришел! Приходили биологи, охранники, кураторы, и все с глупыми лицами смотрели на огромное пустое место посреди зала. «Что?..» – говорили они, в точности как Билли, и «Куда это?..»

Слух быстро распространился. Все бегали взад-вперед, словно что-то искали, словно положили что-то не на свое место и оно может найтись под каким-нибудь шкафом.

– Не может быть, не может быть, – повторяла Джози, девушка-биофизик.

Да, этого не могло быть, оно не могло исчезнуть, так много мяса из бездны не могло бесследно пропасть. Ни подозрительных кранов, ни дыр в стене с очертаниями огромного аквариума или головоногого, как рисуют в комиксах. Оно не могло исчезнуть – но его не было.

Правил для подобных случаев не существовало. Что делать в случае утечки химикатов – было известно. Если разобьется сосуд с экспонатом, если результаты не соответствуют ожидаемым, даже если посетитель во время экскурсии впадает в неистовство, ты действуешь согласно определенному распорядку. Но как же быть сейчас? – думал Билли. Какого черта?

Наконец прибыла шумно топочущая компания полицейских. Сотрудники Центра стояли в ожидании, ежась, точно от холода, – будто вымокли в придонной воде. Полицейские пытались брать показания.

– Боюсь, я не понимаю… – мог сказать кто-нибудь.

– Он исчез.

На место преступления никого не пускали, но поскольку пропажу обнаружил Билли, ему разрешили остаться. Он дал показания, стоя рядом с пустым местом. Когда полицейский закончил и отвлекся на что-то, Билли отошел в сторонку и стал наблюдать за работой стражей порядка. Те смотрели на древних некогда-животных, которые отвечали им неподвижными взглядами, на отсутствие гигантского аквариума, на громадную пустоту, оставшуюся от головоногого.

Они измеряли помещение, будто из-за своей обширности пространство могло что-то скрывать. У Билли не было идей получше. Помещение выглядело огромным. Все остальные аквариумы казались заброшенными и удаленными, а их обитатели словно просили прощения.

Билли уставился на подставки, на которых должен был стоять стеклянный сосуд с архитевтисом. В нем все еще бурлил адреналин. Он слушал разговоры полицейских.

– Да без малейшего гребаного понятия…

– Черт, понимаешь ведь, что это значит?

– Я лучше промолчу. Подай ту рулетку.

– Серьезно, говорю я вам, дело надо передавать, без вопросов…

– Ты чего ждешь, приятель? Эй, парень!

Наконец-то обратились и к Билли. Кто-то из полицейских – на грани вежливости – велел ему сваливать. Билли присоединился к остальным сотрудникам, ждавшим снаружи. Те приглушенно разговаривали и топтались, более или менее группируясь по специальностям. Билли увидел, как спорят между собой начальники.

– О чем это они? – спросил он.

– Закрывать музей или нет, – сказала Джози, которая грызла ногти.

– Что? – Билли снял очки и заморгал, агрессивно уставившись на спорщиков. – Да какого хрена это обсуждать? Туша здоровенная, да, но что теперь – закрывать нас из-за нее?

– Леди и джентльмены. – Старший полицейский хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание. Остальные стражи порядка, окружив его кольцом, о чем-то шептались и слушали друг друга, склоняя голову к плечу. – Я – старший инспектор Малхолланд. Благодарю вас за терпение, и простите, что заставил вас так долго ждать.

Сотрудники музея фыркали, переминались с ноги на ногу, кусали ногти.

– Я хочу попросить вас не говоритьоб этом, леди и джентльмены, – сказал Малхолланд.

В зал скользнула молодая женщина в полицейской форме, выглядевшей неряшливо. Она разговаривала по телефону при помощи гарнитуры, негромко обращаясь к невидимому собеседнику. Билли наблюдал за ней.

– Пожалуйста, не говорите об этом, – повторил Малхолланд; шепоток в основном стих. – Так, – сказал Малхолланд, выдержав паузу. – Кто обнаружил пропажу? – (Билли поднял руку.) – Вы, стало быть, мистер Харроу. Могу я попросить остальных подождать, пусть даже вы уже рассказали то, что вам известно? Со всеми вами побеседуют мои подчиненные… Мистер Харроу. – Малхолланд приблизился к нему, видя, что остальные полицейские повинуются. – Я прочел ваши показания. Буду признателен, если вы проведете меня по зданию. В точности по тому же маршруту, что и вашу экскурсию.

Билли заметил, что молодая женщина в форме куда-то испарилась.

– Что вы ищете? – спросил он. – Полагаете, что найдете его?..

Малхолланд окинул Билли мягким взглядом, словно тот был умственно отсталым.

– Улики, – объяснил он.

Улики. Билли провел пятернею сквозь волосы. Ему представились отметины на полу, где, возможно, поставили некую коварную систему блоков. Подсыхающие лужицы консерванта, которые тянутся по следу, красноречивые, как крошки. Ну да.

Малхолланд созвал своих коллег, и Билли повел их через Центр, указывая на экспонаты, – краткая, пародийная версия обычного представления. Полицейские тыкали пальцами и спрашивали, что это такое. «Ферментный раствор», – говорил Билли или: «Это так, расписание».

– С вами все в порядке, мистер Харроу? – спросил Малхолланд.

– Это огромная штуковина, понимаете?

Не только поэтому Билли поминутно озирался. Ему казалось, что он слышит какой-то шум: очень слабое постукивание, позвякивание, как от упавшей и покатившейся мензурки. И не в первый раз. Он начал улавливать коротенькие обрывки таких неуместных звуков через год после начала работы в Центре. Не однажды он, пытаясь найти причину, открывал дверь в пустой зал или слышал слабый скрежет стекла в коридоре, в который никто не мог войти.

Билли давно уже пришел к заключению, что эти звуки ему мерещатся. Они слышались в моменты беспокойства. Билли поведал об этом феномене кое-кому из сотрудников: некоторые тревожились, но многие тут же рассказывали какую-нибудь историю о гусиной коже или нервном тике. И Билли не очень волновался.

В аквариумном зале команда экспертов все еще занималась сбором пыли, фотографированием и измерениями столешниц. Билли скрестил на груди руки и покачал головой.

– Это все калифорнийские гадюки. – Выйдя из аквариумного зала и вернувшись туда, где ждало большинство сотрудников, Билли стал безмятежно болтать с коллегой, отпуская шутки о соперничающих учреждениях, о том, что споры насчет методологии консервации приняли драматический оборот. – Это новозеландцы, – утверждал Билли. – О’Ши наконец поддался соблазну.

Он не отправился прямиком к себе на квартиру, имея давний уговор о встрече с другом.

Билли познакомился с Леоном, когда оба учились на последнем курсе в одном и том же институте, хотя и на разных отделениях. Леон посещал занятия для получения ученой степени на литературном отделении в Лондоне, хотя никогда об этом не распространялся. С тех пор он нескончаемо работал над книгой «Небезопасное цветение». Когда Леон поведал об этом Билли, тот ответил:

– Понятия не имел, что ты принимаешь участие в Олимпиаде Дерьмовых Названий.

– Если бы ты не бултыхался в болоте невежества, до тебя дошло бы, что это название призвано вздрючить французов. Ни одно из слов не переводимо на их жалкий язык.

Леон жил на окраине Хокстона – район лишь с натяжкой можно было назвать приличным. По отношению к приятелю он вел себя как Вергилий с Данте, таская Билли по художественным мероприятиям и рассказывая о тех, на которые сам не смог попасть, преувеличивая и привирая. Игра их состояла в том, что Билли постоянно превышал кредит по анекдотам, одалживаясь историями у Леона. Леон, костлявый и бритоголовый, облаченный в дурацкую тужурку, сидел в тени у пиццерии, вытянув перед собой длинные ноги.

– Я прождал тебя всю жизнь, Ричмал! Где ты был? – возопил он.

Леон давно пришел к выводу, что голубоглазого Билли назвали в честь другого озорного мальчишки, Уильяма из «Просто Уильяма», и, вне всякой логики, окрестил друга именем автора книги [3]3
  Ричмал Кромптон Ламберн (1890–1969) – британская писательница, наибольшую известность получившая благодаря серии коротких юмористических рассказов и книг «Просто Уильям».


[Закрыть].

– В Чиппинг-Нортоне, – сказал Билли, постукивая Леона по голове. – В Тейдон-Бойсе. Как она, жизнь разума?

Мардж, подружка Леона, подставила щеку для поцелуя. Распятие, которое она всегда носила, поблескивало в вырезе блузки.

Билли встречал ее всего несколько раз. «Она что, зациклена на Боге?» – спросил он у Леона, увидев Мардж впервые.

«Да нет. Воспитывалась у монашек. Все время помнит о грехе. Вот Иисус и ерзает у нее между сисек».

Как и большинство Леоновых подружек, Мардж была привлекательной, слегка полноватой и немного старше Леона – староватой для своего, условно говоря, эмо-готского прикида. «Лучше скажи – “рубенсовская” или “булочка”, на худой конец», – посоветовал Леон.

«Булочка?» – переспросил Билли.

«И какого это хера ты сказал “староватая”? Поли Перретт [4]4
  Поли Перретт (р. 1969) – американская актриса кино и телевидения.


[Закрыть]намного старше».

«А это кто еще такая?»

Мардж работала на полставки в жилищном управлении Саутуарка и занималась видеоартом. С Леоном она познакомилась на какой-то тусовке, пока в галерее играла дроун-группа. Леон, предупреждая возможные разговоры насчет Мардж Симпсон, сказал, что прозвище его подружки – это сокращение от слова «Маргиналия».

«От чего? А как ее зовут по-настоящему?»

«Билли, не занудствуй».

– Мы говорили о прибабахнутых голубях, которых видели возле банка, – сказал Леон, когда Билли уселся.

– Мы спорили о книгах, – возразила Мардж.

– Лучший вид спора, – одобрил Билли. – О чем же именно?

– Не отвлекай его, – сказал Леон, но Мардж уже отвечала:

– Вирджиния Вулф против Эдварда Лира.

– О господи, – вздохнул Билли. – Это все, из чего можно выбирать?

– Я за Лира, – сообщил Леон. – Отчасти из верности букве «Л». Отчасти потому, что при выборе между абсурдом и выпендрежностью, ясное дело, выбираешь абсурд.

– Ты явно не читал глоссарий к «Трем гинеям», – сказала Мардж. – Солдаты у нее «кишковыпускатели», героизм – то же самое, что «ботулизм», а герой – синоним «бутыли».

– Лир? – сказал Билли. – По Вздорляндии веселой рыщет МегаБегемот. – Он снял очки и сжал переносицу. – Ладно, позвольте кое-что вам рассказать. Дело вот в чем…

Это оказалось последними его словами: остальные увязли в горле. Леон и Мардж уставились на него в недоумении.

Билли попробовал еще раз. Потряс головой. Издал клохчущий звук, словно что-то застряло у него во рту. В конце концов ему пришлось едва ли не выталкивать информацию сквозь собственные зубы.

– Один из… Пропал наш огромный спрут.

Говоря это, Билли чувствовал себя так, словно пробивает отверстие в крышке.

– Что? – сказал Леон.

– Я не… – начала Мардж.

– Нет, больше я об этом ничего не знаю. – Билли выдавливал из себя слово за словом.

– Пропал? Что значит «пропал»? Почему я об этом ничего не слышал? – спросил наконец Леон.

– Не знаю. Думаю, это из-за того, что… Ну то есть полицейские просили нас держать это в тайне – черт, смотрите, что я наделал, – но я не ожидал, что это взаправду сработает. Я-то думал, это уже есть на первой полосе «Стандарта».