355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Перси Сноу » Портреты и размышления » Текст книги (страница 2)
Портреты и размышления
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:14

Текст книги "Портреты и размышления"


Автор книги: Чарльз Перси Сноу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

В своей многогранной деятельности Чарлз Перси Сноу опирался на богатейшие традиции философии гуманизма. При этом он сделал однажды ценное признание от имени прогрессивно настроенной западной интеллигенции: «…Люди доброй воли солидарны с тем пониманием гуманизма, которое утвердилось в советском строе мышления, – для них это понятие означает уважение к человеку и веру в его будущее… Уважение к человеческому достоинству и вера в человека – это, несомненно, и есть гуманность. И если мы хотим, чтобы XXI век оказался лучше, чем наш, или хотя бы был просто спокойным веком, нам необходимо научиться ценить таким образом понятую гуманность лучше, чем мы способны были ценить ее в нашем разделенном мире».

Сноу был другом нашей страны, куда он неоднократно приезжал вместе со своей супругой, известной писательницей Памелой Хэнсфорд Джонсон. «Чарлз всегда возвращался полным воодушевления из России; он усердно пытался впитать русский язык в достаточной мере для того, чтобы иметь возможность читать газеты и перемолвиться парой слов с людьми. Конечно, русские открыли ему свои сердца, – засвидетельствовал в книге о своем знаменитом брате Филип Сноу. – …Его восхищение ими в годы войны было безгранично. Он считал, что они спасли мир от фашизма своим невиданным героизмом, и полагал, что союзники должны были попытаться открыть второй фронт в Европе годом раньше… Он стремился также понять Россию, когда мало кто мог или хотел понять ее, с целью перебросить мост через все более расширявшуюся пропасть между Россией и Америкой».

Чарлз Перси Сноу действительно воздавал должное решающей роли Советского Союза в разгроме фашизма, с болью и уважением говорил о тех колоссальных жертвах, которые были принесены нашим народом на алтарь Великой Победы; признавал лидирующее во многих отношениях положение СССР в современном мире; внимательно следил за ходом социалистического строительства у нас, радовался завоеваниям советской культуры и науки. На полет Гагарина в космос он откликнулся с присущей ему широтой обобщений: «Это достижение, подобно всем великим достижениям людей – будь то творчество Шекспира или Толстого, или работы Резерфорда и Павлова, – принадлежит всему человечеству».

Немало сделал Сноу для ознакомления Запада с советской литературой. В 1943 году он подготовил брошюру «Писатели и читатели в Советском Союзе», где дал британцам краткий обзор развития советской прозы, поэзии и драматургии за четверть века, особо остановившись на произведениях и репортажах военного времени. Позже вместе с П. X. Джонсон составил небольшую антологию советского рассказа; писал рецензии на книги советских писателей и рекомендовал их для перевода английским издателям.

Не только по книгам, но и лично Сноу знал многих советских писателей. Особенно дорожил он близким знакомством с Михаилом Шолоховым и сыграл определенную роль в присуждении создателю «Тихого Дона» Нобелевской премии, направив в Нобелевский комитет совместное с Памелой Хэнсфорд Джонсон письмо, где подчеркивалось, что «произведения Шолохова обладают большой и непреходящей ценностью», что «Тихий Дон» – реалистический эпос, достойный сравнения с «Войной и миром».

В конце нашей последней беседы (запись которой была опубликована в «Литературной газете», 1980, № 29) Сноу сказал: «В какой-то степени я люблю Россию как русский. У меня просто страсть к русской литературе как досоветского периода, так и советского. Моя любовь к России и русской литературе сохранится до тех пор, пока я жив…»

Вскоре после этого, 1 июля 1980 года, Сноу не стало. Тем большую значимость приобрели проникновенные слова признания в адрес нашей страны и творцов русской литературы со стороны одного из крупнейших зарубежных писателей XX века.

За не скрывавшуюся им симпатию к Советскому Союзу Чарлза Перси Сноу язвительно именовали иногда в Англии и США «красным лордом». Но он не был ни «красным», ни даже «розовым». Просто он был твердым поборником реализма как в искусстве, так и в политике. И честно старался разобраться в том, что происходит в этом сложном мире, искренне хотел, чтобы людям в нем жилось спокойнее, счастливее и они не были бы «чужими» друг другу.

Святослав Игоревич Бэлза
_____________

Ч. П. Сноу.


Сноу в 1957 г.


Дом в Лестере, где родился Ч. П. Сноу.


«Почетный казак». 1963 г.

Ч. П. Сноу и М. Шолохов после получения Сноу почетного доктората Ростовского университета.


Ч. П. Сноу. 1954 г.


Сноу во время софийской встречи писателей. 1977 г.


Ч. П. Сноу и А. Вознесенский.


За чтением «Литературной газеты».


«…В своих романах я стремился рассказать всю правду, которую наблюдатель может подметить и описать. А в своих речах и выступлениях я старался высказать то, что нужно сделать.

Люди доброй воли солидарны с тем пониманием гуманизма, которое утвердилось в советском строе мышления, – для них это понятие означает уважение к человеку и веру в его будущее… И если мы хотим, чтобы XXI век оказался лучше, чем наш, или хотя бы просто спокойным веком, нам необходимо научиться ценить таким образом понятую гуманность лучше, чем мы способны были ценить ее в нашем разделенном мире.

В какой-то степени я люблю Россию как русский. У меня просто страсть к русской литературе как досоветского периода, так и советского. Моя любовь к России и русской литературе сохранится до тех пор, пока я жив…»

Портреты и размышления

Портреты
Величайший из романистов{ˇ}

Начну с категорического утверждения. Толстой – величайший из романистов, а «Война и мир» – лучший из написанных по сей день романов. Среди английских литературоведов и писателей эта точка зрения является общепризнанной вот уже лет пятьдесят. Для людей моего поколения это всегда было непреложной истиной. Читая романы Толстого в переводе, мы знаем их почти так же хорошо, как и вы. С понятным вам волнением входя в здание Союза советских писателей{3}, мы вспоминали о том, как готовилась Наташа к своему первому балу. Мы с женой{4} специально решили путешествовать из Москвы в Ленинград поездом, а не самолетом, так как именно этой дорогой ехала Анна Каренина.

Подобные литературные ассоциации окружали нас со всех сторон, и, дав им сейчас волю, я быстро бы вам надоел. Ведь вам они хорошо знакомы, а нас они волновали, как волнует запах дыма от сжигаемой листвы в саду, вызывая воспоминания детства. С Москвой и Ленинградом у нас связано столько литературных ассоциаций, навеянных творчеством не только одного Толстого, но и других ваших великих писателей, что нам трудно увидеть эти города по-новому. Такая же история получается и с романами Толстого. Я уже писал в Институт мировой литературы о том, что, по моему глубокому убеждению, эти великие произведения не имеют себе равных. Но, высказав это убеждение, я никак не могу приступить к критическому разбору творчества Толстого или сказать о нем хотя бы что-нибудь новое.

Писать о Толстом труднее, чем о любом другом русском или английском великом прозаике. Может быть, в общей структуре и в художественных деталях его творений кроется что-то такое, что делает их недоступными критическому разбору в обычном понимании? Однако это слабая отговорка. На самом деле я, признаться, не знаю, что сказать. Если бы я писал книгу о романах Толстого, я мог бы с точностью сообщить, когда и при каких обстоятельствах я впервые прочел их, сколько раз перечитывал и какое влияние они оказали на меня. Но что касается серьезного критического исследования, то я просто не знал бы, с чего начать.

Поэтому я не стану утомлять ваше внимание повторением о Толстом истин, которые вы, наверно, слышали уже тысячу раз, и напишу в нескольких словах о том, как относятся к Толстому на Западе, в надежде, что кое-что из этих заметок будет вам в новинку.

В начале статьи я говорил, что англичане считают Толстого величайшим из романистов. Это так и есть. Но мне думается, что впервые Толстой по-настоящему затронул сердца англичан – а не только литературные вкусы – во время войны. Между 1941 и 1945 годами в Англии (с населением примерно в 50 миллионов жителей) было продано около 500 тысяч экземпляров романа «Война и мир». Этот роман стал достоянием людей, которые обычно не читают романов или вообще любой серьезной литературы. Помню, как-то в годы войны я присутствовал на заседании одного из созданных тогда комитетов. Рядом со мной сидел старший офицер военно-воздушных сил, человек приятный и простой. Я не представлял себе, чтобы он мог пуститься в дискуссию на литературные темы, и поэтому немало удивился, когда он пододвинул ко мне клочок бумаги, на котором было написано: «Ваше мнение о „Войне и мире“?» Я лаконично ответил: «Лучший из романов», на что он откликнулся с нескрываемой гордостью: «Безусловно, самый лучший роман из всех, которые я читал». Но тут я должен разочаровать вас: в действительности его слова не были таким уж большим комплиментом. Как я выяснил позднее, помимо «Войны и мира», он читал всего лишь один роман – какой-то неизвестный исторический роман из английской жизни, о котором я ничего не слышал.

Но сам факт, что он, а также многие тысячи похожих на него людей прочли роман Толстого, был весьма отраден. Ведь это означало, что война, которую вы вели на просторах вашей земли, война, намного превзошедшая по своему размаху войну, описанную Толстым, нашла глубокий отклик в сердцах англичан. Они сознавали тогда – да и сейчас сознают, – что значила эта война. Приходит мне на память и другая реплика моего офицера военно-воздушных сил, человека, как я уже говорил, славного и бесхитростного. В ответ на мой вопрос, что произвело на него наибольшее впечатление в «Войне и мире», он сказал: «Знаете, чувствуешь, что Россия ужасно просторная страна». Любопытно, что в этих безыскусственных словах он выразил основное, на мой взгляд, впечатление, которое производит Толстой на большинство английских читателей и которое не сравнимо ни с чем в литературе нашей страны. Я вовсе не собираюсь умалять значение английской литературы. Надеюсь, вы не заподозрите меня в шовинизме, если я скажу, что, по моему убеждению, ваша литература и наша литература, пока что, лучшие в мире. Но небольшие размеры нашей страны наложили отпечаток на английскую литературу. Наши писатели часто и с большим мастерством использовали в своем творчестве тот факт, что мы живем скученно. У нас зародилась литература города и литература густозаселенной местности. Всей английской литературе свойственно стремление вырваться из закрытых помещений. Русская литература в этом отношении – прямая противоположность нашей. Почти во всех произведениях русской литературы, и прежде всего Толстого, английский читатель ощущает дыхание необъятных пространств, бескрайних русских равнин. Интересно, а вы, читая книги ваших писателей, тоже ощущаете ветер с привольных просторов или же для вас это что-то привычное?

В заключение я хотел бы задать два вопроса. Как много теряем мы из-за того, что нам приходится читать романы Толстого в переводе? Ведь все мы знаем, насколько обедненно, к нашему великому огорчению, передает Пушкина перевод его произведений (сейчас я как раз перечитываю Пушкина, горько досадуя, что не могу читать его в подлиннике). Что можно сказать в этом отношении о Толстом?

И второй вопрос: каково ваше мнение о пространных исторических отступлениях Толстого в «Войне и мире»? На Западе обычно упоминают о них с сожалением, так как у нас распространено мнение, что без них книга стала бы более совершенным художественным произведением. Я с этим никак не могу согласиться. Эти отступления, думается мне, несут в произведении важную композиционную функцию, роль которой Толстой отлично понимал. Он добивался того, чтобы его искусство производило впечатление полной безыскусственности. На самом же деле автор «Войны и мира» был, конечно, художником, творчество которого носило глубоко сознательный характер, и только благодаря его исключительному мастерству эти длинные исторические экскурсы создают у читателя такое впечатление, будто книга писалась сама собой. На мой вкус, роман выиграл бы, если бы эти экскурсы были чуть короче и если бы значительно меньше места было уделено увлечению Безухова масонством.

Однако не в этом суть. Если нам доведется когда-нибудь прочесть книгу, написанную нашим современником и имеющую хотя бы половину достоинств «Войны и мира», – какой огромной радостью это будет!

«Тихий Дон» – великий роман{ˇ}

Первая часть «Тихого Дона»{6} была опубликована в Англии вскоре после того, как она вышла в Советском Союзе. У нас она появилась под названием «And Quiet Flows the Don» («А Дон тихо течет»), и в странах английского языка так называют с тех пор весь роман. Наименование это слишком цветисто, в нем нет благородства, заключенного в русском названии. Однако перевод самого текста романа, выполненный Стефеном Гэрри, безусловно, хорош; он был использован во всех последующих изданиях. В нем встречаются иной раз английские выражения, которые сегодня звучат несколько неуклюже и старомодно, но в целом он с такой естественностью передает авторский стиль, в высшей степени характерный, яркий, эмоциональный и колоритный, что кажется, будто книга никак иначе и не могла быть написана. Так, и только так, – вот формула, определяющая великое творение искусства.

Вероятно, справедливо будет сказать, что «Тихий Дон» потерял в переводе меньше других великих произведений русской литературы. И вероятно, английский перевод не уступает переводам на другие языки.

Книга с самого начала имела громадный успех. Все мы тогда же ее прочли. Она дошла до широчайшего круга читателей. Так было повсюду на Западе. Многим из нас она казалась не только первым великим романом, написанным в советское время, но и великим романом вообще, по любым стандартам. Это впечатление и теперь, спустя много лет, не изменилось.

У критики книга нашла самое теплое безоговорочное признание, на какое только может рассчитывать современный роман.

«Тихий Дон» живет своей собственной жизнью. Конечно, не иностранцу предсказывать, какие именно русские произведения навсегда останутся в разряде классических, но, если эта книга не окажется в их числе, душе моей не знать покоя. В Англии с момента ее выхода в свет она никогда не исчезала из продажи, переиздаваясь вновь и вновь. Если вы зайдете сегодня в любой порядочный книжный магазин в Англии, вы найдете ее в очень привлекательном пенгуиновском издании. «Пенгуин» – наша самая известная издательская фирма, выпускающая так называемые «paperbacks», маленькие компактные томики, которые теперь имеют глянцевитую иллюстрированную обложку. Весь «Тихий Дон» уместился в двух толстых книжках небольшого формата; дата последнего переиздания – 1974 год.

«Тихий Дон» – великий роман, но при всей легкости и блеске его внешней оболочки это роман загадочный и трудный. На первый взгляд речь в нем идет о растерянности простых людей – людей из плоти и крови, обуреваемых страстями, живущих в конкретное историческое время, в период конкретного всемирного потрясения. Однако, если бы содержание книги этим исчерпывалось, ее не читали бы сегодня молодые люди за рубежом, для которых тогдашняя буря – если они вообще о ней что-либо знают – всего лишь глава в учебнике истории.

Если не ограничиваться одной лишь внешней стороной, то окажется, что роман сообщает нам нечто, имеющее всеобщее значение, хотя что именно, мы не можем с уверенностью сказать. Повествование представляется – опять-таки на первый взгляд – объективным. Здесь нет толстовских личных высказываний и философских комментариев, которые играют столь важную роль в «Войне и мире», независимо от того, согласны вы с ними или нет, и вносят в текст новые интонации.

Однако под внешней оболочкой «Тихого Дона» скрыто страстное субъективное восприятие жизни. Трагическое восприятие жизни. Я написал эти слова сознательно. Как у нас говорят, иной раз игру ясней видит тот, кто следит за ней со стороны. Великолепная концовка произведения – одна из сильнейших в мировой литературе трактовок темы смерти. Почти все люди, чья жизнь описывалась на страницах этого романа, теперь уже мертвы. Смерть – это неизбежный факт, с которым не поспоришь. Никому из них не помогла их поразительная жизненная сила. Последнее звено, связующее Мелехова с жизнью, – его маленький сын. Это все, что соединяет его с будущим. Он может надеяться, что его ребенок будет жить лучше в лучше устроенном мире. Его же самого ждет конец.

Это звучит гораздо более жестко, чем, например, окончание «Войны и мира» или «Братьев Карамазовых». Только писатель, питающий суровое уважение к истине, мог избрать такую концовку. И, как это ни странно, она рождает у нас ощущение духовного подъема.

Последний том «Тихого Дона» вышел в свет в 1940 году, когда Шолохову было 35 лет; он был принят с таким же восторгом и нашел столь же широкого читателя, что и первая книга. Следует помнить, что Шолохов приобрел мировую славу спустя всего несколько месяцев по выходе первой части романа. Это случай необычный, но не небывалый. На Западе можно привести несколько сходных примеров. Пожалуй, наиболее известный среди них – это Диккенс. Когда он начал печатать частями свои «Записки Пиквикского клуба», ему было 24 года, то есть даже меньше, чем Шолохову в 1930 году, и за какие-нибудь несколько недель он стал в Англии фигурой национального масштаба.

Некоторые писатели словно бы родятся «готовыми», им остается лишь вырасти, чтобы сказать то, что они имеют сказать. Одни писатели обретают зрелость в одном, другие – в другом возрасте, и менее везучие завидуют тем немногим, которые уже в молодости добились большого успеха.

Впрочем, не такое уж это безусловное благо. Если в двадцать лет с небольшим вы удостаиваетесь всех наград, коими литература способна вас одарить, у вас вполне может закружиться голова. Так было с Диккенсом, хотя он был человек чрезвычайно самоуверенный. Как говорят английские спортсмены, достигшие в своем деле абсолютной вершины, оттуда путь только один – вниз. Для писателя вторая книга становится тяжким испытанием. Но «Тихий Дон» можно рассматривать как четыре полноценных романа.

Второй самостоятельный роман Шолохова – «Поднятая целина» (в английском переводе «Virgin Soil Upturned») – был опубликован в Англии в промежутке между двумя первыми и двумя заключительными книгами «Тихого Дона». К нему отнеслись с уважением, и расходился он очень хорошо. Однако о нем нельзя сказать, что он так же покорил на Западе людские сердца и так же несокрушимо противостоял натиску времени, как и первый роман (впрочем, совсем недавно его выпустили вновь, тоже в приятном пенгуиновском издании), хотя, на наш взгляд, многие его страницы отмечены тем же самобытным блеском, что и «Тихий Дон», а отдельные места исполнены той же волнующей душу силы.

Ну что ж, написать «Тихий Дон» – уже само по себе было достаточно великим деянием. «Поднятая целина» – еще один громадный роман. С тех пор производительность Шолохова снизилась. Подобного рода примеров также имеется великое множество, особенно среди писателей, проявивших необыкновенную одаренность в молодости. Диккенс на протяжении последнего десятилетия своей жизни напечатал сравнительно мало, хотя он умер, когда ему было всего лишь 58 лет. Толстой после «Анны Карениной» написал только один роман, да и то не особенно хороший. Мы мало что знаем о процессе высшей творческой деятельности, помимо того что он совершенно различен у различных писателей.

Мне хотелось бы добавить к сказанному и личную ноту. Думаю, что я – один из сравнительно немногих представителей Запада, лично знакомых с Шолоховым. В каждый свой приезд в Англию он бывал у меня дома. Он сидел возле моей постели, всячески стараясь меня подбодрить, когда мне предстояла отправка в больницу для глазной операции. Я имел удовольствие присутствовать при получении им почетной степени от одного из наших старейших университетов. Он был, пожалуй, первым после Тургенева русским писателем, удостоившимся подобного признания, хотя после него эта честь была оказана еще двоим или троим (в том числе Чуковскому и шекспироведу Аниксту). Я часто встречался с Шолоховым также в Советском Союзе и пользовался его щедрым гостеприимством в станице Вешенской на Дону. С тех пор как мы прочли «Тихий Дон», прошло так много лет, и как же приятно было провести несколько летних дней в тех самых краях!

Шолохов обладает замечательным остроумием, какого я не встречал ни у кого больше, – тонким и язвительным в одно и то же время. Он наделен также редкостным чувством юмора, столь ценным во взаимоотношениях между людьми. В споре он может быть порою резок, но при этом всегда остается вежливым и тактичным; улыбаясь, он заявляет: не будем пытаться переубедить друг друга.

Он не слишком жалует любопытствующих чужаков, льстецов и подхалимов. С самой лучшей стороны он проявляет себя тогда, когда имеет дело со своими, в особенности когда те приходят к нему за советом, и вообще со всяким, будь то даже странствующий чужеземец, кто попал в настоящую беду. Не в такую беду, которую он называет салонной. Он не любит салонной литературы – по отношению к ней он нетерпим. Но когда дело касается подлинной беды, вы не обнаружите и следа нетерпимости с его стороны…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю