Текст книги "Портреты и размышления"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Чарлз Перси Сноу
Эссе. Интервью. Выступления

Хранитель мудрости

Мало кто из писателей, с кем мне доводилось встречаться, оказывался столь похожим на свою прозу и публицистику, как Чарлз Перси Сноу.

И от его массивной, слегка флегматичной фигуры, и от его творчества веяло солидностью, основательностью, полным пренебрежением к требованиям переменчивой моды. Своей внешней сдержанностью, немногословностью он напоминал вулкан, внутри которого постоянно кипела работа мысли, – вулкан, всегда готовый к извержению продуманных суждений и точных наблюдений, что сопровождалось порой гулкими раскатами добродушного смеха.

Знаменитая английская ироничность часто окрашивала его манеру беседы, да и стиль произведений. Вот, скажем, одна только фраза из романа «Наставники», характеризующая леди Мюриэл, супругу умирающего ректора: «Под ледяной самоуверенностью она скрывала – даже от своих близких – тоску по сердечной теплоте в отношениях с людьми». Ничего подобного нельзя было заметить в самом Сноу. Держался он неизменно с достоинством, но отнюдь не чопорно, даже став лордом. И насколько тверд бывал в отстаивании своих взглядов в ходе разгоравшихся полемик, настолько мягок, доброжелателен в повседневном обхождении с людьми.

По первому впечатлению общение с ним, как и чтение его книг, представлялось делом простым. Однако и то и другое требовало изрядной внутренней мобилизации, ибо Сноу обладал редкостным умением вовлекать своего читателя или собеседника в круг занимавших его проблем, заставлять серьезно задуматься над ними.

Трудно было не попасть под обаяние этой привлекательной личности. У него был крутой лоб мыслителя, большие руки хирурга и зоркий взгляд художника. Проницательные голубые глаза, казавшиеся чуть усталыми, увеличивались толстыми стеклами очков и становились от этого еще выразительнее. По свидетельству друзей и близких, он рано начал выглядеть старше своего возраста, и тут не помогло увлечение спортом, особенно присущее ему в юности.

Чарлз Перси Сноу родился 15 октября 1905 года в Лестере, небольшом городе Средней Англии, и был вторым из четырех сыновей мелкого служащего, который ради денег работал на обувной фабрике, а для души играл на органе и даже состоял членом «Королевского общества органистов», чем несказанно гордилась вся семья.

Уже в школе проявились великолепные способности Сноу, в том числе его феноменальная память, не раз повергавшая в изумление как учителей, так и однокашников. Он стал единственным из выпуска, кому удалось прямо после школы поступить в Лестерский университетский колледж. О целеустремленности и редкой работоспособности свидетельствует его стремительное продвижение по научной лестнице: в 1927 году Лондонский университет присуждает ему степень бакалавра, а в следующем году – магистра. Докторат Сноу получает в 1930 году уже в элитарном Кембридже, где представилась возможность довершить образование благодаря выделенной ему за успехи персональной стипендии и где он был оставлен для продолжения научной работы.

Специализировался тогда Сноу в области молекулярной физики. Опыты по инфракрасной спектроскопии он ставил в Кавендишской лаборатории, которой руководил прославленный Эрнест Резерфорд. Результаты своих исследований Сноу обобщил в нескольких публикациях, привлекших внимание коллег и выдвинувших его среди молодых физиков. Занимался также разработкой технологии искусственного производства витаминов.

Профессиональные знания Чарлза Перси Сноу и его незаурядные организаторские способности весьма пригодились в годы второй мировой войны, когда в качестве эксперта министерства труда по использованию научных кадров в военных целях он активно содействовал созданию радарных установок, а также новых видов вооружения. Внесший таким образом свою лепту в разгром гитлеровской Германии, Сноу был убежденным антифашистом и очень гордился тем, что – как выяснилось впоследствии – его имя значилось в «черном списке» врагов рейха, составленном гестапо.

Еще в разгар войны Сноу награждают орденом Британской империи. За заслуги перед государством в 1957 году его возводят в дворянское достоинство, а в 1964 году ему был пожалован титул пэра Англии; тогда же он дал согласие занять пост заместителя министра технологии в лейбористском правительстве Гарольда Вильсона, но через полтора года испросил отставку.

Выдающиеся дарования Чарлза Перси Сноу открывали перед ним блистательные перспективы научной или государственной карьеры. Но существенно обогатив в университетских стенах и «коридорах власти»[1]1
  Это выражение, ставшее крылатым, придумал и пустил в обиход Ч. П. Сноу.


[Закрыть] свой жизненный опыт, давший многое ему как художнику, он сознательно отказался и от той и от другой возможности во имя своего главного призвания – литературы.

Пробовать силы на этом поприще Сноу начал довольно рано. Еще в 20-е годы, учась в Лестере, он пишет роман «Искания юности», который счел, однако, слабым и не достойным увидеть свет. Спустя несколько лет, уже в Кембридже, молодой ученый сочиняет пьесу «Предстоящие ночи» (к драматургии он не раз обращается и позже, особенно в начале 50-х годов, но она не находилась в центре его творческих интересов).

Первой напечатанной книгой писателя стала «Смерть под парусом» (1932). Это самый настоящий детектив, однако, при соблюдении всех канонов жанра, здесь уже явственно проступает тот углубленный интерес к социальным и психологическим проблемам, который обусловил успех зрелых произведений Сноу. Любопытно, что в его дебюте многое свидетельствует об увлеченности автора художественной литературой (проявляющейся прежде всего в высказываниях сыщика-любителя Финбоу, который называет имена многих писателей, восхищается «Вишневым садом», рассуждает о критике и английском романе XIX века, иронизирует над сержантом Берреллом, начитавшимся Дороти Сайерс и Ван Дайна), но мало что указывает на род его основных занятий. Зато два следующих романа – опубликованный анонимно и никогда больше не переиздававшийся «Новые жизни за старые» (1933) и «Поиски» (1934) – отражали близкое знакомство Сноу с профессиональной средой ученых.

«Новые жизни за старые», казалось бы, можно отнести к научной фантастике. Но «доза» ее в произведении минимальна, она исчерпывается тем, что действие книги перенесено на несколько десятилетий вперед и двум ее героям волею автора дано найти вожделенный гормон омоложения, о котором издавна мечтало человечество. В отличие от легендарного «эликсира молодости» средневековых алхимиков или чапековского «средства Макропулоса» сей гормон продлевает жизнь не на столетия, а «всего лишь» на тридцать лет, однако этого оказывается достаточно, чтобы вокруг сенсационного открытия разгорелась острейшая сословная и политическая борьба. В романе Сноу чудодейственный гормон становится как бы катализатором, до предела обостряющим противоречия между отдельными людьми, группировками и классами буржуазного общества, – показ этих противоречий – иногда в гротескной форме – составляет, по сути, основу произведения. В нем еще в большей степени, чем в «Смерти под парусом», намечены главные конфликты и вопросы, которые волновали Сноу всю жизнь и которые нашли позже воплощение в его романах и статьях – в частности, вопрос о моральной ответственности ученых за судьбу своих изобретений.

Этика в сфере науки – центральная проблема «Поисков». В одном из эссе тридцатых годов Сноу писал: «Чтобы наука смогла сыграть свою роль в нашей культуре, мы должны научиться понимать, какого рода духовное удовлетворение она способна нам дать… Настало время понять, что наукой можно наслаждаться, а также и разобраться в природе этого наслаждения». Именно такую попытку – разобраться в природе «наслаждения наукой» – предпринял писатель в «Поисках», где выведен ученый-физик Артур Майлз и поведано о тех радостях и муках, которые испытывает человек в процессе проникновения в тайны мироздания.

Выдающийся польский физик Леопольд Инфельд отметил в автобиографии, что Сноу «ввел в роман новый мир, мир науки, мир подлинный, который он познал собственной жизнью, собственным опытом». В мире науки разыгрывается действие и ряда других произведений писателя (взять хотя бы роман «Новые люди», 1954). Приглашение читателя в этот мир не только открывало заманчивые перспективы, но и сопряжено было с определенными трудностями, на которые указывал сам Сноу: «Например, я не мог рассчитывать на ту осведомленность читателя в затронутой мною области, на какую обычно рассчитывает писатель. Когда описываешь любовь, счастливую или несчастную, или то, как взрослеют твои дети, или старания получить лучшую работу, или даже борьбу за власть и влияние в маленьком мирке какого-нибудь университета или учреждения, можно полагать, что большинство твоих читателей по собственному опыту знакомо с тем, о чем ты пишешь. Но у них не возникнет такой прямой ассоциации, – у них вообще не возникнет никакой ассоциации, – если писать о мыслях, ошибках, правильных и неправильных решениях, которые привели к созданию ядерного реактора».

Роман «Поиски» своей достоверностью заслужил одобрение такого авторитета, как Резерфорд, а своими художественными достоинствами – таких строгих ценителей, как Ричард Олдингтон и Герберт Уэллс, которые захотели лично познакомиться со столь успешно начинающим прозаиком. Теперь Чарлз Перси Сноу вплотную подошел к порогу большой литературы. Он одинаково свободно чувствовал себя в мире формул и в мире образов, но необходимо было делать выбор, и магнетическое притяжение искусства слова оказалось сильнее. Отныне он навсегда избирает для себя путь писателя, и лишь патриотический, общественный долг заставлял его на какие-то периоды отклоняться от этого пути.

Благодаря собственному признанию Сноу, точно 1 января 1935 года датируется зарождение замысла, приведшего к возникновению наиболее монументального творения его жизни – одиннадцатитомного эпического цикла «Чужие и братья» (1940–1970). По своей грандиозности этот замысел сопоставим с идеей создания «Человеческой комедии» Бальзака, серии «Ругон-Маккары» Золя, «Саги о Форсайтах» Голсуорси, «Семьи Тибо» Мартена дю Гара и фолкнеровской хроники Йокнапатофы. На протяжении трех десятилетий возводилось внушительное строение, на фасаде которого теперь начертано: «Чужие и братья». Его внешние контуры и внутренняя планировка хранились до поры до времени лишь в голове зодчего, тогда как отдельные и имеющие самостоятельное значение секции, предназначенные для сооружения и оказавшиеся потом плотно пригнанными друг к другу, были сработаны даже не в строгой хронологической последовательности повествования.

Только в 1972 году 11-этажное здание, сложенное из полутора миллионов слов-кирпичиков, открылось для публичного осмотра как единое целое, когда весь цикл вышел полностью тремя объемистыми томами в заново отредактированном виде. Около двухсот персонажей составляют население этого просторного здания – люди политики, люди науки и люди искусства, представители аристократии и буржуазии, министры и клерки, промышленные магнаты и банкиры, врачи и юристы, их жены и любовницы, сыновья и дочери. То, что происходит в разные годы и на разных этажах романа-дома, мы получаем возможность видеть благодаря Льюису Элиоту – герою-рассказчику, который единственный фигурирует во всех без исключения частях цикла и которого Сноу наделил некоторыми автобиографическими чертами. Одни части цикла посвящены собственным переживаниям Элиота по поводу событий, происходящих в мире или в том мирке, в который он оказывается погружен; в других своеобразный alter ego автора выступает в качестве стороннего или заинтересованного наблюдателя. Разумеется, не все английское общество оказывается в поле зрения Элиота: он преимущественно вращается в его «верхних» слоях. Но уж эти слои Сноу подвергает тщательному «спектральному анализу», привлекая на помощь не только талант беллетриста, но также методичность и навыки ученого.

«Полностью изобразить человека как члена общества может только искусство, и другого средства для этого у нас нет, – заявлял Сноу. – Я даже пойду дальше: я считаю, что, воспроизводя данное общество в его социальной функции, реалистический роман по-прежнему может открыть нам более глубокие истины о нем, чем всяческие нолунаучные формулировки, которые придумываются в настоящее время. Западные страны, и особенно Соединенные Штаты, тратят много усилий на социологию. Кое-что в ней ценно. Мне, однако, приходится читать немало книг по социологии, и я невольно вспоминаю замечание Энгельса, который сказал примерно следующее: если вы хотите понять Францию посленаполеоновской эпохи, вам следует читать не ученые труды, а романы Бальзака. Писателю-реалисту эти слова, остающиеся справедливыми и по сей день, могут послужить большим утешением. Я льщу себя надеждой, что, если кто-нибудь в будущем захочет узнать, как жила интеллигентская и чиновничья Англия в период 1914–1960-х годов, мои романы могут послужить ему полезным руководством».

Рисуя панораму жизни в хорошо известных ему сферах английского общества, Сноу как реалист сумел запечатлеть те видоизменения, которые, при всем консерватизме этих сфер, не могли не произойти в XX веке под влиянием движения времени в эпоху мировых войн и развития революционного, национально-освободительного движения, приведшего к краху колониальной системы и распаду Британской империи, утрате ею былого могущества. Он сумел отразить многие противоречия, типичные для современного мира капитализма, и то, как такие противоречия сказываются на психике людей. По верному наблюдению английского критика Джерома Тейла, писатель исследует, как характер проявляется в общественной жизни и как воздействуют социальные факторы на формирование характера. Что касается смысла названия, избранного автором для своего обширного полотна, то вот как раскрывает его известный английский литературовед Уолтер Аллен: «Ключ к философии Сноу содержится уже в названии его цикла – „Чужие и братья“. Все люди – братья, ибо другого выбора у них нет – общество, да и сама жизнь невозможна без взаимного человеческого участия. Но, оставаясь братьями, люди не могут не быть и чужими друг для друга, иначе они не были бы людьми… Во всех романах Сноу нам открывается непритязательная широта писателя, сознающего все необозримое многообразие проявлений и капризов человеческой природы… Мытарства „отдельного“ человека, увиденные Сноу во всей своей реальности, служат тем решающим фоном, на котором мы целиком принимаем и его „общественного человека“».

Автор «Чужих и братьев» в самом деле старался передать многообразие проявлений человеческой природы и многообразие мотивов, которые движут людьми, – от любви возвышающей и приносящей счастье до страсти пагубной, эгоистичной, от готовности пожертвовать чем угодно ради ближнего, «брата», до решимости сокрушить всех «чужих», стоящих на пути к намеченной цели.

О напряженном внимании, с которым всматривался Чарлз Перси Сноу в менявшуюся у него на глазах действительность, свидетельствуют также и три романа, выпущенные им уже после завершения цикла: «Недовольные» (1972), «Хранители мудрости» (1974) и «Слой лака» (1978).

Первый из них посвящен группе «рассерженной» молодежи, чей левацкий бунт против социальной несправедливости в буржуазном обществе терпит крах. Во втором писатель чутко отреагировал на ухудшающийся моральный климат и болезненные явления в социально-экономической жизни Великобритании начала семидесятых годов, повергающие в уныние почтенных и немного идеалистически настроенных «хранителей мудрости» – таких, как лорды Райл, Хилмортон и Сэджвик, в речах которых то и дело проскальзывает ностальгия по «старой доброй Англии». Их приводит в ужас натиск алчных и циничных людей вроде Джулиана Андервуда, да и не может радовать все более увеличивающийся «вес» в обществе, возрастающая роль в определении судеб нации тщеславных и своенравных богачей типа Реджинальда Суоффилда. «Бешеные деньги» оказывают разлагающее влияние и на механизм власти в стране, включая правосудие, и на общественный организм, не говоря уже об отдельных личностях. Это влияние с такой же тщательностью анатомирует Сноу в «Хранителях мудрости», с какой описал он там сложнейшую хирургическую операцию, которой подвергается лорд Сэджвик. Эпизод с операцией звучит в многоплановом романе не просто гимном медицине, так же, как со страниц «Поисков» звучал гимн науке, – и то и другое отражало всегдашнюю оптимистическую веру Сноу в возможность торжества человеческого разума.

Любопытно, что своего рода «обрамлением» художественного наследия писателя стал детектив. С этого жанра маститый эпик начал свой творческий путь и к нему вернулся спустя почти полвека. Вернулся, конечно, на ином уровне, ибо последняя опубликованная им книга «Слой лака» затрагивает ничуть не менее важную проблематику, чем его «серьезные» романы. Детективный сюжет позволил автору рассказать о поведении людей в экстремальной ситуации, когда полностью раскрывается их внутренний облик. Весьма тонок оказывается «слой лака», придающий оттенок респектабельности обитателям аристократического лондонского квартала, где совершено злодейское убийство престарелой леди Эшбрук. Чудовищность убийства подчеркивается тем обстоятельством, что оно внешне не мотивировано и совершает его, как выясняется, не новоявленный Раскольников, а преуспевающий доктор Перримен, пациенткой которого состояла жертва и который за недостатком улик остается на свободе. Но читательский «суд присяжных» Сноу подводит к суровому приговору не только по отношению к врачу-убийце, но и по отношению к той снобистской среде, где произошло преступление.

Кстати, во время нашей беседы, протекавшей в лондонской квартире писателя на Итон-Террас всего за два с половиной месяца до его кончины, он поделился планом нового задуманного романа, в который опять собирался внедрить элемент детектива и радостью работы над которым ему не суждено было насладиться. Мне не доводилось встречать упоминания в печати об этом замысле сэра Чарлза, и потому считаю необходимым рассказать о нем. Название для произведения было уже придумано – «Высшее божество», и действовать там должны были Хамфри Ли и Фрэнк Брайерс, знакомые читателю по «Слою лака». Но на сей раз Сноу задумал не просто криминальный роман, а острый политический детектив. Он находился под впечатлением истории похищения и гибели Альдо Моро и решил воссоздать подобную ситуацию в своей книге. Его привлекали психологические и моральные аспекты такой книги, возможность воспроизвести размышления человека, захваченного террористами, а также действия и соображения тех, от кого зависит его судьба. Идея романа возникла у писателя на основе раздумий над различными, в том числе экстремистскими, формами политической борьбы современности. И он задавался вопросом, на какие шаги люди имеют право пойти ради «высшего божества» и на какие – нет.

Творчество Чарлза Перси Сноу насквозь социально. Общественную роль писателя он видел прежде всего в том, чтобы говорить правду, помогать людям лучше понять себя и мир, способствовать совершенствованию человеческих отношений. Поэтому его книги наполнены глубоким социальным содержанием, которое органично входит в их плоть, более того – составляет их основу.

Сноу не раз упрекали за излишнюю «сухость» и «архаичность» слога. Однако на деле стиль его сравним, пожалуй, с добротным английским костюмом, который всегда элегантен и всегда удобен, хотя может и не понравиться тем, кто меняет свои вкусы соответственно новейшему выпуску журнала мод. Скупыми средствами Сноу умел поведать многое. Лаконизм его языка, подчиняющийся динамичному ритму прозы, передает богатство смысловых и эмоциональных оттенков, доносит драматизм или комизм ситуации, позволяет лепить запоминающиеся образы и легко вводить читателя в атмосферу повествования.

С первых шагов в литературе Чарлз Перси Сноу выступил как убежденный сторонник реализма и до конца сохранил верность этому знамени. «В эпоху литературных бурь, когда под всевозможными флагами шло наступление на великое гуманистическое наследие классического реализма, творчество Ч. Сноу утверждало неувядание великой традиции целостного восприятия мира и человека. Проза Ч. Сноу – это своеобразная, по-английски сдержанная интеллектуальная эпика», – писал об авторе «Чужих и братьев» литовский прозаик Миколас Слуцкис.

Проводя резкую грань между реализмом и натурализмом, который он отвергал, Сноу опирался в первую очередь на опыт английских классиков XIX века: Диккенса, Теккерея, Троллопа. Особенно близок ему по духу оказался Энтони Троллоп (1815–1882), вдохновенный бытописатель викторианской эпохи, обстоятельный литературный портрет которого Сноу издал в 1975 году, ознаменовав таким образом свое 70-летие.

«Читал Тролопа, хорошо… Тролоп убивает меня своим мастерством. Утешаюсь, что у него свое, а у меня свое. Знать свое – или, скорее, что не мое, – вот главное искусство…» – заносил в 1865 году в дневник Лев Толстой, включивший четверть века спустя романы своего английского современника в число сочинений, произведших на него большое впечатление. Что касается Сноу, то он не просто возводил к Троллопу свою литературную родословную, а буквально боготворил его и, не опасаясь возможных обвинений в преувеличениях, восторгался «той особой проникновенностью, той удивительной способностью к сопереживанию, которые делают его, пожалуй, самым тонким прирожденным психологом среди всех романистов XIX века». Для Сноу дороги все факты биографии Троллопа (даже то, что он работал в почтовом ведомстве) – вот почему в книге он на основании архивных источников отстаивал его приоритет на изобретение и внедрение почтовых ящиков. Но еще важнее для автора «Чужих и братьев» было разобраться в уроках писательского мастерства создателя «Барчестерских башен», и этому он посвятил две специальные главы своей монографии.

Учился Сноу не только у отечественных корифеев литературы. Немало дали ему французы, прежде всего Бальзак и Стендаль. Но особенно много почерпнул он из знакомства с достижениями русской словесности. «Русские и французские романисты влияли на развитие нашей литературы не менее, чем английские. Толстой и Достоевский, даже в переводах, были так же близки образованному читателю, как Диккенс; за ними шли Тургенев и Чехов, а Гончаров, Гоголь, Лесков и Горький были знакомы большинству английских писателей, даже если и не пользовались широкой известностью».

Через три года после «Троллопа» Сноу опубликовал книгу «Реалисты», в которую он объединил очерки о восьми «китах», на которых держится, по его мнению, слава европейского реалистического романа: это Стендаль, Бальзак, Диккенс, Достоевский, Толстой, Гальдос, Генри Джеймс, Пруст. Разумеется, при отборе имен сказались личные пристрастия Сноу, на которые он, как большой художник, бесспорно, имел право. Показательно включение в этот перечень Толстого и Достоевского. Преклоняясь перед гением творца «Братьев Карамазовых», Сноу тем не менее был непоколебим в убеждении, что именно «Толстой – величайший из романистов, а „Война и мир“ – лучший из написанных по сей день романов».

Он был тверд также в убеждении, что реалистический роман – самая сложная и наиболее плодотворная форма, известная до сих пор литературе. Автор «Чужих и братьев» не прошел мимо новаций, принесенных в искусство XX веком: кое-что он и сам взял на вооружение, отнюдь не будучи слепым эпигоном старых мастеров, но некоторые приемы отверг категорически, расценив их как убийственные для литературы, заводящие в тупик. Доказывая огромную жизнеспособность романа как жанра, в то время как на Западе ему предсказывали скорую гибель, Сноу поднялся на борьбу с эстетством, словесным трюкачеством, разрушительными экспериментами подражателей Джеймса Джойса и Вирджинии Вулф. Признавая новаторство этих художников в технике письма, он показывал бесплодность следования их примеру. Его полемика с модернизмом в 50-е годы имела широкий резонанс. Животворные принципы реалистического искусства Сноу утверждал не только в своих романах, но и в многочисленных публицистических выступлениях.

Литературно-критической, журналистской деятельности, публичным лекциям Сноу всегда придавал большое значение. Он ценил их за возможность оперативно и открыто заявить о своих взглядах на те или иные события, явления общественно-политической и культурной жизни.

Его первые строки, адресованные читателям, появились еще в лестерской школьной газете, – то была заметка о причинах неудач крикетной команды. В Кембридже в 1938–1940 годах доктор Сноу с увлечением редактировал научно-популярный журнал «Дискавери» («Открытие»), к сотрудничеству в котором ему удалось привлечь даже Ричарда Олдинггона. С автором «Смерти героя» у него сложились к тому времени дружеские отношения, что проявилось и в написанном им очерке «Ричард Олдингтон: попытка оценки» (1938), изданном отдельной брошюрой. В 1949–1952 годах Чарлз Перк и Сноу был постоянным рецензентом еженедельника «Санди таймс», а с 1970 года до самой смерти его содержательные эссе регулярно появлялись на литературной странице газеты «Файнзншл таймс». Свыше 500 статей было в общей сложности опубликовано им в английской и американской прессе. Авторитетное мнение Сноу оказывало влияние на умонастроения читателей, пробуждало у них интерес к социально значимой литературе.

Нетрудно заметить соотнесенность ряда тезисов, высказывавшихся писателем в публицистике, с идейно-художественным строем его романов. Так, обнаруживается несомненная внутренняя общность между его беллетристикой и нашумевшей лекцией «Две культуры и научная революция», прочитанной им в Кембриджском университете в мае 1959 года и тогда же напечатанной. Он обратил в ней внимание на все более усиливающийся раскол в буржуазном обществе между гуманитарной и естественнонаучной культурами, которые превратились в две удаляющиеся друг от друга галактики, и бил тревогу по поводу того, что стена непонимания растет между художественной интеллигенцией и учеными. Сноу считал, что равнодушие ученых к искусству чревато опасностью как в социальном, так и в культурном отношении, а равнодушие работников искусства к науке таит в себе еще большую опасность. Не будучи марксистом, он, однако, сознавал, что те проблемы, которые неумолимо ставит перед всем человечеством эпоха НТР, приобретают особенную остроту в странах Запада из-за классовой структуры капиталистического общества, а в Англии еще и усугубляются специфическим снобизмом.

Отклики на лекцию о двух культурах раздались в разных уголках земного шара; она была переведена на многие языки, и вокруг затронутых в ней вопросов разгорелась жаркая дискуссия – это само по себе доказывает, что Сноу нащупал здесь болевую точку современности.

Его наиболее яростным оппонентом выступил литературовед Фрэнк Рэймонд Ливис, который набросился, как отмечалось в газете «Дейли уоркер», не столько на самого Сноу, сколько на какого-то придуманного «сноуподобного монстра», якобы ополчившегося на гуманитариев. Их полемика растянулась на несколько лет. На выдвигавшиеся против него обвинения Сноу ответил статьями «Две культуры: новый взгляд» (1963) и «Случай Ливиса и серьезный случай» (1970), где уточнял свою позицию, отводя демагогические доводы «в защиту традиционной культуры».

Избрав для себя поприще литературы и самоотверженно служа ей, автор «Чужих и братьев» вместе с тем видел знамение времени в том, что в господствующую интеллектуальную силу нашей эпохи превратилась наука. Поэтому он придавал такое значение перестройке системы английского образования, призывая учитывать опыт СССР в данной области. Поэтому он указывал на необходимость взаимного сближения ученых и писателей. Поэтому он настаивал на том, чтобы в странах Запада люди, имеющие естественное и техническое образование, активнее участвовали в общественной жизни и государственном управлении, и решительно отвергал концепцию этической нейтральности науки. Озабоченность Сноу этими вопросами проступает и в его художественном творчестве. Он не хотел допустить, чтобы – как на офорте у Гойи – «Сон разума» (так назван один из романов цикла) породил чудовищ.

Сноу особенно тревожила отчужденность «двух культур» потому, что сам он, свободно ориентируясь и в той и в другой области, воспринимал культуру нераздельно. Показательно, что в его книге «Многообразие людей» (1967) под одной обложкой собраны очерки о выдающихся людях науки, людях литературы и людях политики. Эти три сферы он рассматривал не изолированно, а как взаимопроникающие друг в друга. Посмертно, в 1981 году вышла документально-биографическая книга Сноу «Физики» – об ученых, которых он знал в молодости лично и чьи имена окружены теперь легендами. Книга имеет подзаголовок: «Поколение, которое изменило мир».

Напрасны были попытки представить его иногда этаким высокомерным технократом и «сциентистом». Да, он был убежден в необходимости того, чтобы работники искусства имели представление о природе и нынешнем состоянии науки, дабы она не внушала им страха и расширяла их горизонт. Но одновременно он утверждал, что ученые жестоко обкрадывают себя, пренебрегая художественной культурой, что от этого страдает их образное мышление. И когда заходила речь, скажем, о кибернетике и раздавались голоса, уверявшие, будто в скором времени она заменит собой искусство, раскрыв всю истину о человеке, Сноу прямо называл это глубоким заблуждением: «Ведь, насколько можно заглянуть в будущее, именно писатель будет находить ту истину, которую нельзя обнаружить другим путем и в которой так остро нуждается все человечество».

Умевший мыслить по-настоящему широко и непредвзято, Чарлз Перси Сноу стремился преодолевать рамки профессиональной, национальной, сословной и политической ограниченности человека буржуазного общества. Он принимал близко к сердцу проблему богатых и бедных – причем применительно не только к отдельным людям, но и в масштабе целых стран, регионов; протестовал против расовой дискриминации.

Подобно Роджеру Куэйфу, герою романа «Коридоры власти», он призывал трезво оценить, «во что превратилась наша планета с тех пор, как жизнь проходит под знаком бомбы». Знавший не понаслышке, что такое атомная энергия и к каким катастрофическим последствиям может привести человечество термоядерная война, Сноу принимал активное участие в движении сторонников мира, и не случайным было его присутствие в 1977 году на первой Софийской международной встрече писателей, проходившей под девизом «Мир – надежда планеты». В условиях обострявшейся политической конфронтации двух систем он последовательно выступал за конструктивный диалог между Западом и Востоком, за расширение международных культурных контактов, в чем видел путь к преодолению существующих противоречий и предрассудков.