Текст книги "Пружинки и золотинки (сборник рассказов) (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Маттиас

Соавторы: Кристофер Хаггис,Крис О'Кэйн,Паскуаль Поркупиннэ,Тэрри Спаффорд,Дэниэл Д'Алимонтэ,Якоб Фокс,Орен Оттер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Горечь и сладость
Паскуаль Поркупиннэ

Год 706 AC, начало октября

Залежался я тогда, вот как есть залежался. Ну, то есть совсем. Надоело. Бока в тот день отлежал, на стены налюбовался, на окно потолочное, мутное тоже. К Бреннару заглянул, жалоб от бедного полосатого мяуки наслушался, на злобного и придирчивого Грегора, пекаря придворного. То-то котейка так округлился, и глазки блестят, от забот наверное! Скоро уже и сам пекарем станет, будет круглый, пышный и шустрый.

Еще булочку его «особого кошачьего, для грызунов» подешевле выпросил... очень даже, заместо палки для грызения. Ну, у кого медяшки в кармане звенят. Ржаной каравай, твердый как камень, равно как точило из кузницы грызешь. Мне, когда я не на деляне – самое то. Все крысюки метаморские, смотрю, этот хлеб оценили, ажно прямо тропку в пекарню протоптали. И другие грызуны вслед...

Иначе говоря, отлежал тогда все бока... скорей бы на деляну... где там мои сосенки, ветки, веточки, сучки... эх! Взял валенки под мышку и пошлепал. За стены, мимо выселок, в лесок. Свежим осенним воздухом подышать.

Хорошо у нас тут в Цитадели. Помнится, я как сюда пришел... Эх, уже больше года как. Тогда ж лето к концу подходило, да вскорости Праздник Солнцестояния... весело было! И с того праздника уже год и месяц как. Итого значит год и два месяца. Почти. Так вот, осень-то у меня тогда ох как непросто проходила. Обычно-то оно как? Неделя, самое большее – две, и все. Был значит человек, стал значит метаморец. Али баба, с во-от такими... и противовесом. Али дитенок. Али зверь какой с тобой шубой поделится, значит энтот, морф. Во-о. Так оно обычно-то. А у меня растянулося... Неделя за неделей, а я все непонятно кто. Неведома зверушка. Аж два месяца почти оно тянулось, потом раз – и в три дня. Ох... Как ноги тянуло, да корежило – никогда не забуду. Шкура что, шкура оно конечно тоже, да не, ерунда шкура. Старые волосы выпали, мех вырос. А вот ноги... И зубы. Ой-ой...

Э-ах! Хорошо на улице! Ветерок поддувает, землю уже морозцем схватило. И снежок... Для нашей-то местности снежок в это время рановато, для самой Цитадели. А вот чуток в горы подымишься – и вот тебе, пожалуй. Лежит, родимый! Беленький, пушистенький... Хорошо!

Вот только тучи сверху. Тяжелые, темные, как пузо у пекаря. Откуда взялись? И стемнело как-то разом... Сейчас снег повалит. Ну да и что с того? Мне ли с моей шкурой, да с валенками, да в шерстяном плаще, снега боятся?

Ух... повалил. Хлопья огромные, падают еле слышно. Тишина сразу, такая... подподушечная. Ну, почти. Только если вслушаться – еле-еле так снежинки, как крупка, да редко-редко шум такой: фух-ххх-х. Это сугроб с ветки падает. Накопился, ветка просела и фух-х-х!

Плащ под ноги, сесть и смотреть... А потом подняться и по-тя-нуть-ся... Эх! Ажно вся спина затрещала! Хорошо! А лес-то какой! Осины-осины-осины... Оп! Сосенка. А немного в стороне – ива. Осины сочные, кора толстая, древесина мягкая, камбий жирный, грызть такую – одно удовольствие!

И вот значит, тока-тока прошлепал к одной особенно толстой и нацелился, ну чуть повыше первой ветки, где камбий потолще...

Упс. Ой. Такой знаете, ярко-алый... ну такой... пятно такое краской... а! мазок, во! У корней ивы то есть, прямо так, краем глаза вижу...

Вот так и застыл. Что уж там... да. Чего я в начале подумал... чего подумал, вам того лучше не знать. Для меня лучше, не для вас, ясно дело. Да не, я не трус, вообще-то... но алое такое на снегу, краем глаза... во-во. Но значит, мех на затылке пригладил, грызанул коры напоследок, вкус такой горьковатый, приятно на язык ложится... и голову-то повернул.

Лежит значит. Прямо у корней и лежит. И фасон знакомый, зараза, и цвет... вот же пакость... принесло на мою голову владелицу этого плаща!

Я значит, тогда и вздохнул, да куда громче, чем надо бы. Вот нет чтобы затаиться, да тихой сапой в сторонку, в сторонку... дернуло же меня...

Двое замерли посреди усыпанного снегом перелеска. Он и она.

– Кто там?! – встревоженно прозвучал женский голос. Потом из-за серебристого ствола показалась встревоженная бледно-алая дикобразья мордочка.

– О... это ты, – теперь вздохнула уже она.

Он хмыкнул. Не то чтобы особо неприветливо, скорее так... по привычке. Ну не мог молодой веселый характером бобер долго на кого-то дуться, и вообще сохранять мрачность. Так что хмыкнул он вроде бы и сердито, но в то же время не слишком.

– Чет вы мне не это... не рады. Вот.

– Я... Извини. Я вовсе не хотела... – так и не договорив, она смолкла.

Снег осторожно ложился тяжелыми, чуть влажноватыми хлопьями, пока они молча смотрели друг на друга. Наконец один из них пошевелился, переступив с места на место и тихий шорох сминаемого снега разрушил хрупкое молчание.

– Ну да, – совершенно невпопад сказала она, пытаясь улыбнуться, хотя ее взгляд все равно оставался чуть тревожным. – То есть... что привело тебя сюда?

– Да так... – бобер поворошил валенком свежий снежок, – ноги размять хотел, погрызть чего-нибудь...

– О... – теперь уже она трогала разузоренной всеми оттенками алого босой ногой снежинки. – Я... тоже. Если хочешь, я могу...

– Да ладно уж, – буркнул он, – чего уж там, еще не хватало, женщин прогонять. Сам прогуляюсь.

Бобер уже налал поворачиваться, но она почти вскрикнула:

– Нет!  Пожалуйста, подожди! Пожалуйста!

Он остановился, вздохнул, на миг закрыв глаза... И вновь хлопья снега тихо-тихо укрывали тропинку меж так и не вышедшей из-за дерева Паскаль и Мишелем.

Наконец она решилась и шагнула в сторону, показавшись полностью. Такая же, как в тот раз, такая же стройная, такая же...

– Нет! – почти в голос выдохнул юноша. И продолжил, но уже мысленно: «Нельзя мечтать о том, чего все равно не будет!»

Тем временем она оперлась плечом о ствол дерева, сведя лапы вместе, и зябко потирая ими друг о друга. Потом Паскаль вдруг шмыгнула носом и часто заморгала – казалось она вот-вот заплачет.

Мишель тоже прислонился спиной к стволу молодой осины, стволу чуть подавшемуся под тяжелым плечом вроде бы низенького грызуна.

– Я не хочу уходить, – растерянно выдохнул он, – но и остаться я тоже...

Она опустила глаза, нервно елозя ногой по лежащему в сугробе плащу. Мишель еще раз вздохнул, все сильнее и сильнее налегая на ствол осинки спиной, пока какое-то чувство, не слух, не зрение, даже не осязание, что-то совершенно иное, некое рожденное внутри измененного тела ощущение не дало ему понять, что тонкие волокна в подгрызенном стволе вот-вот лопнут. А Мишель совсем не хотел вновь оказаться под упавшим деревом, пусть даже и деревцом... Тогда юноша резко выдохнул и шагнул вперед:

– Что, так и будем торчать, пока не замерзнем?

Слова юноши заставили ее вздрогнуть, она едва слышно шмыгнула носом и отвернулась, приседая. Дотянувшись, накрыла блекло-оранжевые иглы отсыревшим плащом и опять скользнула за дерево, скрываясь от взгляда Мишеля.

А бобер так и стоял, притоптывая валенком падающие с неба снежинки, взгляд его, пока из-за ствола доносились сдавленные рыдания, становился все мрачнее и мрачнее. Наконец Мишель не выдержал:

– Паскаль!

– Угу, – выдохнула она, опять шмыгнув носом и вытирая глаза платком.

Юноша сжал лапы в кулаки, в очередной раз топнул валенком... и, обойдя вокруг ствола, прижал дикобразиху к груди.

– Паскаль... Паскаль... – шептал он, гладя вздрагивающую самку. – Ну почему у нас все как-то наперекосяк?

– Прости, – шептала она в ответ, – извини, извини, прости... – слезы, до того сдерживаемые, буквально полились, а  Паскаль зарыдала в голос. – Это я, я такая... только я виновата...

Вот так и смотрел. Ну там, плечом стенку подпер, сам на лавке примостился, хвост там пристроил... от печки подалее, а то жарко. И любовался. Ага. Как Паскаль значит сидит. На большой поварне, значит, за главной печью, в уголке мы ее пристроили. Саму на стул, ноги в тазик с водой погорячее и горчицы, горчицы! В лапы чашку с бульоном, прямо из котла повариха зачерпнула, а главный повар, тот самый хряк, я про него уже говорил, перцу сыпанул. Весь перекосился, от жадности аж пятачек на сторону уполз, но сыпанул щедро, полной горстью.

Ну да,  в общем, она сидит и я сидю... сижу, смотрю. На нее, да просто вокруг. А что? Поварня своей жизнью живет. Вот я и смотрю, я ж тут работал, меня тут еще помнят. Вот кто-то, куда-то что-то тащит... а кто-то уже утащил и сейчас от поварихи убегает... в углу на каменной плите разверстую тушу пластают, в другом углу тот самый хряк, ну который кухонный распорядитель, главный повар, по-простому, специи отвешивает, аж вспотел, как на весы уставился. А тут, в полутемном закутке за большой печью дикобразиха носом шмыгает и желтыми иглами щелкает – от холода значит. Ага.

– Ну как? – спросил я. Да не, вы не подумайте, я вовсе и не собирался... но уж больно сильно она чихала и дрожала.

– О-о-ох-х... – все так же дрожа, выдавила она.

Ну, вот как можно так замерзнуть? Я тогда только плечами пожал. Ага-ага, это сейчас я умный, год спустя. Тогда-то и не подумал, что плащ-то у нее мокрехонек был, в подтаявшем снегу полежав. И шерсть под снегом намокла. Да босиком. А я в валенках, да сухой, да в сухом же плаще. Вот только где были ее мозги, что под снегопад босиком, да в легком плащике поперлась... Ну, вся она в этом. Рассеянная и... рассеянная.

– Посидеть с тобой?

– Нет-нет, спасибо, я... ЧХИ! – Паскаль отерла текущий нос тряпицей, глотнула еще бульона... – Чхи! Чхи!

– Ладно уж, посижу.

Она кивнула, больше не пытаясь говорить, только утирая попеременно слезы и текущий нос.

Я вздохнул... но сказал совсем не то, что хотел, и что надо было бы сказать:

– Подумал тут... малость. Знаешь, все плохое, что ты могла со мной сделать, уже сделано.

– Х-х-хорошо, ч-ч-что ты т-так д-думаешь, – пробормотала она едва заметно усмехнувшись.

– Нет, правда, я серьезно! – я тоже улыбнулся, но открыто. – Не, я понимаю, фантазия твоя неисчерпаема, а мастерство ей подстать, но спасибо уже и на том, что ты не раскрасила меня как себя.

Паскаль на миг нахмурилась, даже сердито прижала уши и сверкнула глазами, но потом чуть раздвинула губы в улыбке.

Эх-х-х... вот так бы и лизнул бы! Такая у нее улыбка... резцы белые, крупные, под салатного цвета губками блестят... и глаза изумрудные, так и сверкают! Эх!

– Я в том смысле... ну... тогда все метаморцы начали бы нас путать... ведь мы были бы одинаковыми, за исключением игл, а?

Ага, чтобы отвлечь женщину, нужно ее рассмешить. Лучше уж пусть улыбаться, чем плачет. И пусть я несу полный бред, зато она улыбнулась чуть шире. И дрожит от холода меньше, хотя иглы еще друг о друга постукивают.

– Я в том смысле, что шкура в красно-черную клетку – довольно неприятно, но только поначалу и лишь само по себе. В сравнении же, скажем с перспективой быть съеденым лутинами, или замерзнуть придавленным деревом, или там же истечь кровью... как-то неприятности от черно-красной шкуры уже блекнут. Да так блекнут, что сейчас уже и посмеяться можно. Вспоминая.

– Да?! А я думала... – вот, что значит всерьез удивить! Уже и не дрожит совсем, и иглы распрямились. –  Ну, то есть я хотела сказать... Спасибо. Наверное.

– Не, правда! Так оно и есть!

Я так и сидел на лавке, глядя как она улыбается мне, уже без смущения, потом сглатывает остатки бульона из чашки:

– Ох! А перцу-то! Ой, да один же перец! Мишель! Помоги, я же сгорю! – распахнув пасть она замахала лапой, тщетно пытаясь охладить обоженные язык и горло.

Выглотав целую кружку воды, Паскаль весело глянула на меня... и мы хором рассмеялись.

– Спасибо Мишель, – она поерошила мне мех на плече лапой, – что не оставил меня там, на холоде. И что простил меня.

– Ага, ну это... да, – а вот теперь уже я смущенно прятал глаза и не знал что сказать. Потом вдохнул поглубже и рубанул правду: – Жизнь-то продолжается. Ага. Поначалу трудно было, это да. Ну, так и бобром становиться было не легче. Так что мне или привыкнуть... или привыкнуть. И всем вокруг придется привыкнуть. А вообще... знаешь, все прочие могут смеяться надо мной, да сколько угодно. И другие лесорубы могут подкалывать меня, напяливая эти юбки, ах да ладно, эльфийские килты... да и пусть! Я-то знаю, у меня есть то, чего ни у кого нет, и не будет. У меня есть личная, только для меня сделанная раскраска от придворного алхимика. Во! Абсолютный этот... ну... как его... эксклюзив, вот!

Паскаль улыбалась уже во всю пасть, весело задрав ушки. А я продолжал:

– Самое смешное, что насмехаясь надо мной, они в то же время подражают мне! Возможно, в будущем все дровосеки будут ходить в этих самых килтах моей раскраски, будет такая особая расцветка,  а может даже и клан такой – метаморских лесорубов. И никто не будет знать почему. Вечная насмешка надо мной? Ну и пусть! А может вечная моя и твоя – наша насмешка над ними? Я предпочитаю думать именно так. И знаешь... прости меня, я раньше не понимал, каким подарком ты одарила меня.

Я расстегнул пуговицы безрукавки и показал мужественный, местами рельефный живот. А потом демонстративно помахал кремово-желтым хвостом из стороны в сторону.

– Теперь это я. И спасибо тебе.

Она опять мне улыбнулась... ох уж эта улыбка! И я добавил, вытирая ей набежавшую слезинку изнанкой лапы:

– А теперь вытри ноги и перекусим. Я просто умираю с голода!

Как когда-то, в более счастливые, но увы, уже ушедшие времена, мы шли по коридорам Цитадели, одетые лишь в мех и наши цвета. Мимо пристальных и удивленных взглядов, мимо усмешек и где возмущенного, а где и завистливого бормотания. Мы шли... вместе. Отныне и навсегда.

...надеюсь.

Перевод – Redgerra, Дремлющий.

Литературная правка – Дремлющий.

Со скоростью ветра
Терри Спаффорд

Год 706 AC, начало мая

И едва лишь только Брайан официально разрешил мне летать, как я тут же отправился размять крылья. Послушать о чем сплетничают пролетающие тучки, о чем болтают заморские ветра, самому посмотреть, что изменилось в округе. И на второй день увидел то, чего ожидал уже несколько недель.

Радостно протрубив, я спикировал к каравану, распахнув крылья всего в нескольких футах над телегами, и почти шлепнулся на только что пройденную ими поляну.

– Святые наставники! Сарош! За хвост тебя и три раза об сосну! Ты меня до кондрашки доведешь! – как всегда восторженно приветствовала меня кэптан.

 «Простите леди... – мысленно изобразил сконфуженность и где-то даже раскаяние я. – Не смог удержаться, уж больно долго вы тащитесь. Но я не задержу вас надолго, каких-то несколько минут. Разумеется, если вы позволите похитить моего друга. Привет Сид, – кивнул я подбежавшему юноше. – До Цитадели вам пути осталось пара часов...»

– Не раньше, чем ты расскажешь, что с тобой произошло, – прервал меня Сид, рассматривая длинную бледную полосу на моем крыле. – Это же след от свежего шва, так ведь... да тут и швы не сняты! Что случилось?

 «А как ты думаешь?! Патрулировал на севере, влип в неприятности с лутинами. И куковал все эти недели в старой конюшне. Ни полетать, ни даже получеловеческую форму принять! Пока Коу швы не снимет... Скука смертная. Два дня как летать разрешил. Енот-перестраховщик...»

Тут я снова взглянул на кэптана:

«Что скажете леди?»

Хмурая женщина в легкой кольчуге и с баронской цепью на шее на миг задумалась...

– Ты уверен, что сможешь безопасно донести мальчика до Цитадели?  Рана не помешает?

«Абсолютно уверен, леди».

– Ну что ж, тогда я могу отпустить его раньше времени, – она легонько усмехнулась: – Эй Сид, счастливого полета!

 «Великолепно! Прыгай на спину, малыш! Ты увидишь лучшее зрелище на свете – вид Цитадели с драконьего крыла! – отправил мысль я, припадая к земле. – Умещайся впереди, у основания шеи!»

И едва только юноша уселся, прыгнул в воздух. А кэптан, еще раз посмотрев на нас и стерев с лица непрошенную улыбку, вернулась к каравану.

 Летать здорово, летать с другом на спине еще лучше. А вцепившиеся в складки шкуры пальцы, которые я ощутил, проносясь над самыми верхушками деревьев, добавили еще удовольствия. Эх, прокачу-у-у!!

Задев крылом камни в горной речке, брызнув на седока водой из маленького водопада, я вдоволь насладился его веселыми воплями, и чуть усталый, выровнял полет над верхушками. Я не стал подниматься выше, а полетел к Цитадели так, чтобы гарантировать Сиду самый потрясающий вид.

 «Держись крепче», – предупредил я седока и едва мы вывернули за поворот горного прохода, ударил крыльями со всех сил. Мы поднялись над Метаморской долиной, и Цитадель раскинулась перед нами...

– О светлые боги! Это невероятно! – прошептал Сид, свешиваясь вниз. – Это так красиво! Сияние магии здесь просто потрясающе!

 «Сид! Я же говорил тебе не использовать магическое зрение здесь! Ты рискуешь ослепнуть!»  – направил ему строгую мысль я.

– Нет-нет! Все не так плохо, – горяче возразил Сид. – Сияние яркое, но оно совсем не слепящее, оно скорее теплое! Как домашний очаг... Ух ты! А это и есть те самые легендарные трое ворот? А дворов вовсе не три... целый лабиринт... хм... ах вот как... снаружи-то только одни ворота... хитро...

Глянув вниз, туда, куда показывал юноша, я никакого лабиринта на северной стороне Цитадели не углядел. Трое ворот, тройной двор, сейчас фактически единый, а в случае войны – разделяемый сдвижными стенами. Где там Сид углядел лабиринт, интересно? Но да, трое ворот были и в самом деле те самые.

«Они. А вот смотри еще...»

И я висел над крышами и стенами, показывая юноше другие приметные места, рассказывая связанные с ними истории, пока караван не появился на южном хозяйственном дворе.

Аккуратно прижав крылья, я опустился неподалеку. Сид медленно, осторожно слез на землю, немного постоял, опираясь на крыло и покачиваясь.

«Я же говорил, что лучший способ осмотреть окрестности – со спины дракона!» – сказал я, пока юноша протирал рукавом покрасневшее от встречного ветра и возбуждения лицо.

Сид улыбнулся:

– Точно!

И хлопнув напоследок меня по колену передней лапы, умчался к караванщикам, помогать с выгрузкой. А я прилег на устланную соломой брусчатку и лениво наблюдал как кэптан и лорд-казначей спорят о цене привезенных сверх заказа дорогих южных винах и сушеных фруктах. Потом прибежал кухонный распорядитель, забрать специи и осмотреть морскую рыбу, упакованную в зачарованные тюки, а его работники потащили их в холодную пещеру... Увы (вообще-то не совсем...) я, не имея возможности измениться, был слишком большим, чтобы им помочь.

А еще чуть позже появилась Электра. Выглядела она сегодня как девчонка лет пяти-шести, а вопила и носилась сквозь толпящихся работников как целая девичья армия.

– Сид-Сид-Сид!!! Ну, наконец-то! – едва дождавшись, когда он отнесет последний тюк, Электра буквально ринулась к нему, а юноша, с точно таким же радостным воплем подхватил ее на руки. Я навел уши и приподнял голову, как раз, чтобы увидеть как Сид опустил ее на землю и поцеловал в щеки.

– Это от Гордона. Он просил передать, что соскучился, что надеется на твой скорый визит, и еще просил, чтобы ты поговорила с ним, как только я доберусь до Цитадели, – Пояснил Сид раскрасневшейся Электре.

Та покраснела еще сильнее, быстро изменилась до своего обычного возраста (лет так четырнадцать на вид) и улыбнулась Сиду:

– Спасибо! Я позову его, как только устрою тебя.

 «Что?! Электре значит поцелуй, а мне ничего?!» – направил я мысль, полную деланного негодования.

Сид беззлобно стукнул меня кулаком по ноге:

– Это тебе за то, что заставил меня ждать в деревне со сломанной телегой! А ведь мог донести меня сюда в любой момент!

 «Эй! Да я самый раненый в мире дракон! Мне только позавчера разрешили на небо одним глазком взглянуть! И вообще, я ж тебя на спине тащил аж целых... несколько миль! Бессовестный! Неблагодарный!» – мысленно прошипел я, ухмыляясь.

Электра рассмеялась вместе с нами:

– Ох уж эти мальчишки, что большой, что маленький! Собирай вещи, Сид, я покажу тебе комнату и кое-какие тайны Цитадели. О! Насчет енота! Сарош, Коу просил тебя заглянуть к нему. Он будет ждать тебя в юго-западном дворе, – с этими словами она подмигнула мне. – Кажется, у него хорошие новости.

 «Спасибо, Электра!» – отправил я мысль ей, а уже поднимаясь в воздух, крикнул мальчику: – Еще увидимся, Сид!

Приземлился я на крышу той самой старой конюшни, что служила мне спальней все эти недели.

– Ты явно сегодня в хорошем настроении, – отметил Коу, едва только рассеялась пыль, поднятая моим прыжком с крыши.

 «Почему бы и нет? Только что прибыл Сид, погода отличная, одного конкретного тигра нигде не видно, и носом чую, у тебя есть хорошие новости!»

– Ишь ты! Носом он чует... Посмотрим, посмотрим, – покачал головой низенький енот. – Не будешь ли так любезен, предоставить мне спину для осмотра?

Я подчинился и, распластавшись на земле с нетерпением ждал, чувствуя, как он ходит вдоль спинного гребня, слушая, как щелкают ножницы и ощущая шкурой слабые рывки...

Но, в конце концов, Коу осторожно спустился по подставленной лапе на землю.

– Что ж, неплохо. А теперь попробуй измениться в двуногую форму, но светлыми богами заклинаю, не спеши! – приказал он, оставаясь у меня за спиной. – И не вставай! Мне нужно видеть твою спину!

Закрыв глаза, я сосредоточился, активируя ту часть меня, что когда-то была противозаклятьем, так медленно, как мог. Стараясь игнорировать побаливание и жжение в недавних ранах, я впервые за месяц уменьшился в размерах.

– Стой! Остановись пока... – приказал Коу.

Открыв глаза, я понял, что остановился, уменьшившись примерно до половины своего большого размера. Енот уже лез по моему хвосту на спину. После короткого осмотра, он опять соскользнул на землю:

– Ладно, продолжай дальше.

Так все и шло, шаг за шагом, пока я не уменьшился почти до размеров человека. Тогда Коу последний раз осмотрел мне спину и довольный кивнул:

– Вот и великолепно! Только постарайся не напрягаться, скажем... неделю. И также в течение недели воздержись от быстрых смен формы.

 «Спасибо, Брайан, я запомню», – отправил ему мысль я.

Потом он еще побыл со мной, пока я, почти неспособный передвигаться в форме морфа после столь долгого перерыва, восстанавливал власть над уменьшившимся телом. А после ушел присматривать за другими пациентами.

 Я нашел Сида и Электру возле Молчаливого Мула, они как раз обсуждали, что заказать на обед.

– Сарош! Ты уменьшился! – воскликнул Сид, заметив меня.

 «Точно. Наш енот-целитель восстановил мне способность изменяться, и почти все остальное. И поверь, это очень приятно – иметь возможность снова войти внутрь, скажем Молчаливого Мула», – усмехаясь, мысленно сказал я, придерживая тяжелую дубовую створку главного зала таверны, толщиной и размерами напоминавшую скорее ворота небольшой крепости.

Мы заняли боковой столик неподалеку от главного входа, заказав обед, празднуя прибытие Сида и мое возвращение в мир морфов. Сид изо всех сил старался не таращиться на разнообразных посетителей таверны, но с очень ограниченным успехом. Он то и дело останавливался на полуслове, глядя как кто-то еще входит в двери. Нам с Электрой даже пришлось напоминать, где он, и зачем сюда пришел.

– Поразительно, – прошептал Сид, приоткрыв рот глядя на одну очень оснащенную красавицу.

– А она еще и змея, знаешь ли! – шепнула в ответ Электра.

– Подколодная?! – сделал большие глаза мальчик.

«А уж как жалит больно, ты себе не представляешь, – добавил я, – языком, вообрази! Обсмеет или объязвит, мало не покажется!»

Сид отхлебнул еще пива и оглянулся по сторонам.

– Вы хоть понимаете, что за этот час я увидел больше магии в этом зале, чем за все годы дома, на острове? Да какой магии! Особенно эта последняя... «змея». В ней аж два темных клубка, они сплелись, взимопроникли, а противозаклятье их объединило и все это пронизано серым свечением... Красиво – аж дух захватывает! Где я такое еще увижу? Дома? Ха!

Электра засмеялась:

– А мы-то наивные думаем, что ты на сиськи пялишься! Кстати о доме, наш остров, увы своими магами не знаменит.

Сид нахмурился:

– Эй, но-но-но! Да наш остров не знаменит, но и там найдется кой чего. И кое-кто тоже! Хотя, магии здесь куда больше. Все, что я вижу буквально пронизано магическими потоками. И это помимо вашего тройного проклятья! Просто невероятно!

– М-м-м... Может тебе лучше пойти и отдохнуть? Подобная нагрузка на магическое зрение... – озабоченно начала Электра.

– Нет, нет! Все хорошо! К этому трудно привыкнуть, но я уже вполне уверенно могу им управлять, – быстро прервал ее Сид.

Вот так мы и сидели за столом – говорили, пили легкое пиво, шутили над то и дело отвлекавшимся Сидом. Потом сгустились сумерки, зажглись свечи, и Электра, пожелав нам спокойной ночи, и напомнив каждому персонально, что у нас с раннего утра занятия, ушла к себе в комнату. Мы с юношей покивали на ее слова, но на самом деле не отрываясь смотрели как Коперник растирает в пыль недавно появившегося в Цитадели выдра с ручным дракончиком на бильярде... вот только пиво после ее ухода я заказывал уже не светлое, а темное, да покрепче.

В заключение вечера я и Сид еще успели объявить маленькое состязание: кто кого перепьет, моряк дракона или наоборот, прийти к ничьей и, спотыкаясь, отправиться по домам.

Пошатываясь, я выбрался из Молчаливого Мула и изменившись до летающей формы, после двух неудачных попыток, поднялся наконец достаточно высоко, чтобы то ли допланировать, то ли долететь до родного балкона. Едва не снеся каменное ограждение посадочной площадки, я юзом проскользил по камням, да так и заснул, даже не изменившись в морфа.

Утро было... оно было. И это все, что можно было он нем сказать хорошего. Все остальное было... лучше б его не было. Но оно было и, простонав, я сначала прислонился головой к чему-то прохладному и влажному... потом сунул туда голову... прямо в воду... потом, так и не открыв глаз, выглотал ее почти начисто.

«О-о-ох-х-х-х...»

И только тогда подумал: а что за вода-то?!

?!!!!!

Фу-у-у! Оказалось, я всего-навсего вылакал бочку с дождевой водой. Вместе с плавающими листьями, бабочками... и кажется, даже червяком. Ну и ладно. Зато сушняк в горле успокоился, и голова стихла... почти... вот еще бы солнце мои стукнутые о камень задние лапы не жарило бы...

Солнце?!

Продрав слипшиеся глаза, я выглянул из-под нависающей крыши... только чтобы обнаружить светило прямо над макушкой.

Проспа-а-ал!!

Проклятье!

Еще одно проклятье!

Ой, нога-нога-нога!!

Еще раз запнувшись тем же, больным еще с вечера местом...

У-у-у-у-у-у!!!

Я уже мог только выть, да так завывая, и сорвался с балкона. Да где ж оно это...

Плюх!

Озеро. Горное. Прохладное.

Холодное...

О-очень х-холодное!

Мать твою, да оно ж ледяное!!!

И вот, продрогший до кости, но зато напрочь позабывший о сонливости, похмелье и больной голове, я полетел обратно в Цитадель, позволяя солнцу согреть продрогшую шкуру.

Приземлившись в одном из внутренних дворов, я вихрем промчался по коридорам, торопясь в лабораторию Электры, только для того, чтобы обнаружить там закрытые драпировками окна, подсвечник с двенадцатью горящими свечками, расставленные и развешанные во всех углах светильники, рассерженную Электру и держащегося за голову Сида.

– Вовремя же ты явился, – сухо сказала магесса, едва я просочился внутрь. – Я же говорила: не засиживайтесь! Вы разве послушали?! Нет! Так вот знай, я не собираюсь подниматься по этим бесчисленным ступеньками только ради того, чтобы разбудить тебя! Особенно потратив перед этим половину утра, чтобы добудиться твоего собутыльника!

Я покаянно кивнул и глянул на Сида. Бедняга-а-а! На человеке, да еще поднятом с рассветом, последствия праздника сказались куда сильнее, чем на драконе. Особенно учитывая нудящую над ухом уже несколько часов наставницу.

– Твое задание на столе. Хочешь уйти поскорее? Заставь камень взлететь, – она указала пальцем на столик у стены, с одиноким камнем, размером в два моих кулака и запиской. Потом вновь повернулась с Сиду: – Что же касается тебя, юный пьяница, то пойти и охладить голову ты сможешь, только погасив эти свечи магией. Смотри внимательно!

С последними словами Электра продемонстрировала применение гасящего заклинания.

Я отошел к своему столику и попытался сосредоточиться на магии телекинеза, но краем уха продолжал слышать слова наставницы, снова и снова показывавшей заклятье:

– Ладно, еще раз, внимательно отслеживай потоки магии, вчувствуйся в них, запомни, а потом постарайся повторить в точности...

Усталый голос наставницы и проскальзывающие в нем нотки даже не раздражения, нет... беспокойства?! Хм... И Сид тоже, чуть не плачет... Может стоит вынудить их передохнуть чуток? Но я сам был на грани прорыва, я буквально всем существом своим вот только что ощутил этот проклятый камень и был уверен, что вот именно сейчас-сейчас, он уже затрепетал... приподнялся...

И тут на комнату пала тьма. А я замер на месте, потому что именно в этот миг камень действительно взлетел и сейчас парил... где-то. Отпускать же из мысленной хватки каменюку размером в два моих кулака, летающую неизвестно где...

...!

Разумеется, камень упал прямо на больную ногу. А отпустил я его потому, что кто-то наступил мне на другую!

Впрочем, и к лучшему. За то время, пока я прыгал на одной ноге, ругался, потирал стукнутые о столы локоть и бок, мои глаза приспособились наконец к темноте. Более того, активировались задавленные обычно теплочувствительные области на лбу, над глазами. И теперь я «видел» тепло исходящее от тел Электры и Сида, прохладу, струящуюся от приоткрытых окон, нагретые солнцем шторы и остывающие светильники, свечи и горелки. Погасшие, разумеется... нет, погашенные! Погашенные магией!

– Сид! Что ты сделал? Что ты при этом видел?! – возбужденный голос Электры разнесся в полутьме по комнате.

– Не знаю я, что я сделал! Я смотрел, как ты творишь гасящее заклинание... пытался вчувствоваться в него, ощутить... и ощутил! Весь узор, такая завитушка, как будто пальцами прощупал... а она вдруг разрослась, пустила эти... отростки во все стороны, где горело... – растерянно сказал Сид. – Я все еще вижу эти завитки, они... висят?.. касаются?.. в общем, они возле фитилей и горелок.

Электра вздохнула:

– Вот почему я не могу их снова зажечь. Но ты значит, все еще видишь... Хм... Сарош, ты должен неплохо видеть в темноте. Будь добр, открой шторы.

 «Один момент», – отправил мысль я, осторожно пробираясь по комнате к ближайшему окну.

– Ну, а теперь, Сид, ты все еще видишь заклинание гашения огня?

Юноша кивнул:

– Да, и очень хорошо.

– А чувствуешь его? – и, увидев растерянное лицо Сида, добавила: – Я сотворила это заклинание, и по идее должна бы расплести одним пожеланием. Но не могу! Что-то удерживает меня, вернее кто-то, он же поддерживает это заклинание, усиливает его... подпитывает до сих пор!