Текст книги "Наш общий друг. Том 2"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Мистер Венус молча выслушивал эти жалобы, пока мистер Боффин семенил взад и вперед по лавчонке, держась за карманы, словно за больные зубы.

– В конце концов вы еще не сказали мне, Венус, как вы сами намерены поступить? Когда вы выйдете из дела и как вы это устроите?

Венус ответил, что так как документ нашел и передал ему Вегг, то он намерен отдать его обратно Веггу, заявив, что ему нечего на это сказать и нечего с этим делать, и пускай Вегг поступает как ему вздумается и сам отвечает за последствия.

– И тогда он обрушится на меня всей тяжестью! – в унынии воскликнул мистер Боффин. – Пускай уж лучше это были бы вы или вы с ним вдвоем, но только не он один!

Мистер Венус мог только повторить, что твердо намерен возвратиться на стезю науки и не сходить с нее до самой своей смерти; а на своих ближних отнюдь не покушаться, разве только после их смерти, и то единственно для того, чтобы отпрепарировать их как можно лучше, но мере сил и умения.

– А сколько времени вы согласились бы еще потерпеть, делая вид, будто остаетесь в деле? – спросил мистер Боффин, возвращаясь к прежней мысли. – Могли бы вы потерпеть, пока не вывезут весь мусор?

Нет. Это слишком затянуло бы душевные муки мистера Венуса.

– А если бы я представил вам причину? – спросил мистер Боффин. – Если б я представил вам основательную, достаточную причину?

Если под основательной и достаточной причиной мистер Боффин подразумевал настоящую, вполне надежную причину, то это могло бы иметь вес для мистера Венуса, даже вопреки его личным желаниям и расчетам. Он должен, однако, прибавить, что не видит никакой возможности, чтобы ему представили такую причину.

– Зайдите ко мне домой, Венус, – сказал мистер Боффин.

– Разве эта причина там, сэр? – недоверчиво улыбаясь и моргая, спросил Венус.

– Может, да, а может, и нет, – ответил мистер Боффин, – это как вам покажется. А вы до поры до времени не бросайте дела. Послушайте! Сделайте вот что. Дайте мне слово, что вы без моего ведома не предпримете никаких шагов относительно Вегга, так же как и я даю слово ничего не предпринимать без вас.

– Договорились, мистер Боффин! – после краткого размышления сказал Венус.

– Спасибо, Венус, спасибо! Договорились!

– Когда же мне к вам зайти, мистер Боффин?

– Когда вам угодно. Чем раньше, тем лучше. А теперь мне пора. Всего хорошего, Венус.

– Всего хорошего, сэр.

– А также и всей честной компании, – сказал мистер Боффин, обводя взглядом лавчонку. – Ну и кунсткамера, Венус; как-нибудь в другой раз хорошо бы с ними познакомиться поближе. Всего хорошего, Венус, всего хорошего! Благодарствую, Венус, спасибо, Венус!

И с этими словами он засеменил к выходу, а там и по улице, направляясь домой.

– Хотелось бы мне знать, – размышлял он дорогой, нянча свою трость, – возможно ли, чтоб Венус и вправду собирался прищемить нос Веггу? А может быть, он хочет забрать меня в руки и раздеть догола, после того как я откуплюсь от Вегга?

Это была хитрая и подозрительная мысль, как раз по плечу выученику Скряг, и, семеня по улице, он и сам казался хитрым и подозрительным. Не раз и не два, даже не два и не три, а по крайней мере раз десять он замахивался тростью, нанося прямой удар по воздуху. Вероятно, он видел перед собой деревянную физиономию Сайласа Вегга, потому что бил с явным удовольствием.

Он подходил уже к своему дому, когда мимо него промчалась маленькая каретка, повернула назад и снова промчалась мимо. Эта каретка двигалась как-то странно; мистер Боффин опять услышал, как она остановилась позади него, повернула и опять проехала мимо. Потом снова остановилась, тронулась, скрылась из виду. Однако не очень далеко: когда он свернул на свою улицу, оказалось, что каретка стоит на углу.

Как только он поравнялся с кареткой, в окно выглянуло женское лицо, и когда он уже проходил мимо, дама негромко назвала его по имени.

– Что угодно, сударыня? – останавливаясь, откликнулся мистер Боффин.

– Это я – миссис Лэмл, – сказала дама.

Мистер Боффин подошел к окну и выразил надежду, что миссис Лэмл здорова.

– Не так здорова, дорогой мистер Боффин, и очень расстроена – быть может, неразумно – тем, что очень тревожилась и волновалась. Я давно вас поджидаю. Можно мне поговорить с вами?

Мистер Боффин предложил миссис Лэмл проехать к его дому, всего на какую-нибудь сотню шагов далее.

– Мне бы не хотелось, мистер Боффин, если вы не очень на этом настаиваете. Вопрос настолько затруднительный и щекотливый, что было бы не совсем ловко говорить о нем у вас дома. Вам, должно быть, это кажется очень странным?

Мистер Боффин сказал, что нет, хотя подумал, что да.

– А все потому, что я слишком дорожу добрым мнением моих друзей и даже ради выполнения долга ни за что не хотела бы потерять его. Я спросила мужа, моего доротого Альфреда, должна ли я считать это своим долгом, и он ответил, что да. Жаль, что я не спросила его раньше. Это избавило бы меня от многих мучений.

(«Опять, что ли, на меня покушаются?» – подумал мистер Боффин, совсем сбитый с толку.)

– Альфред и послал меня к вам, мистер Боффин. Альфред сказал; «Не возвращайся домой, Софрония, пока не повидаешься с мистером Боффином и не расскажешь ему обо всем». Не сядете ли вы ко мне в карету?

Мистер Боффин ответил: «Почему же нет», – и уселся рядом с миссис Лэмл.

– Поезжайте куда-нибудь не торопясь, – сказала миссис Лэмл своему кучеру, – и чтобы колеса не гремели.

«Так и есть, опять на меня покушаются, – сказал мистер Боффин самому себе. – Что-то будет?»

Глава XV
Золотой Мусорщик в самом худшем виде

Завтрак в доме мистера Боффина всегда проходил очень приятно, и за столом обычно хозяйничала Белла. Золотой Мусорщик выходил к завтраку с безоблачным лицом, словно начиная каждый новый день в своем природном здоровом духе, и только после первых часов бодрствования подпадал под разлагающее влияние богатства. В этот ранний час не трудно было поверить, что он ничуть не переменился. Однако с течением времени собирались тучи, н ясное утро омрачалось. Можно сказать, тени скупости и подозрительности удлинялись вместе с его собственной тенью, и мрак постепенно сгущался вокруг него.

Но вот, в одно утро, оставшееся всем надолго памятным, Золотой Мусорщик вышел к завтраку с лицом чернее ночи. Никогда еще не проявлялась так резко перемена в его характере. Его обращение с секретарем было настолько высокомерно и неуважительно, настолько полно недоверия, что молодой человек встал и вышел из-за стола в середине завтрака. Золотой Мусорщик проводил уходящего таким хитрым и злобным взглядом, что от одного этого Белла застыла бы в негодовании, даже если б он не погрозил исподтишка Роксмиту, затворявшему за собой дверь. Этот день, самый злосчастный изо всех дней в году, был первым после того, как мистер Боффин беседовал с миссис Лэмл в ее маленькой каретке.

Белла взглянула на миссис Боффин, стараясь по ее лицу угадать, чем объясняется такой бурный припадок гнева у ее мужа, но ничего не угадала. Печаль и тревогу – вот все, что она могла прочесть на лице миссис Боффин, наблюдавшей за ней самой. Когда они остались вдвоем, что случилось не ранее полдня, ибо мистер Боффин долго сидел в своем кресле, а по временам вскакивал с места и семенил взад и вперед по комнате, сжимая кулаки и что-то бормоча, испуганная Белла спросила миссис Боффин, что случилось, в чем дело?

– Мне запрещено говорить об этом с вами, дорогая моя Белла, я не могу вам сказать, – другого ответа она не добилась. И все же, всякий раз, когда Белла в недоумении и тревоге поднимала глаза на миссис Боффин, она видела, что та наблюдает за ней все с тем же выражением заботы и печали.

День для Беллы тянулся долго и тоскливо; она была подавлена чувством надвигающейся беды и терялась в догадках, почему миссис Боффин смотрит на нее так, как будто и она в этом виновата. Было уже далеко за полдень, когда слуга вошел к ней в комнату и доложил, что мистер Боффин просит ее пожаловать к нему.

Миссис Боффин уже сидела там на диване, а мистер Боффин расхаживал взад и вперед по комнате. Увидев Беллу, он остановился, подозвал ее кивком и взял под руку.

– Не тревожьтесь, милая, – сказал он ласково, – я на вас не сержусь. Но что это, вы вся дрожите! Не тревожьтесь, милая моя Белла. Я вас не дам в обиду.

«Не даст в обиду», – подумала Белла. И повторила вслух удивленным тоном:

– Не дадите в обиду, сэр?

– Да, да! – отвечал мистер Боффин. – Заступлюсь. Не дам вас в обиду. Позови-ка сюда мистера Роксмита, любезный.

Белла долго терялась бы в догадках, будь у нее на это время; но слуга нашел Роксмита где-то поблизости, и он явился без промедления.

– Закройте дверь, сударь! – сказал мистер Боффин. – Мне надо сказать вам нечто такое, что вам, я думаю, не особенно приятно будет слышать.

– К сожалению, сэр, – возразил секретарь, закрыв за собой дверь и повернувшись к нему лицом, – я считаю это весьма возможным.

– Что вы хотите сказать? – взорвался мистер Боффин.

– Хочу сказать, что для меня не новость выслушивать от вас то, что мне не хотелось бы слышать.

– Ах вот как! Это мы, пожалуй, изменим, – сказал мистер Боффин, угрожающе кивнув головой.

– Надеюсь, что так, – ответил секретарь. Он держался спокойно и почтительно, но, как подумала Белла – и подумала с радостью, – очень достойно и мужественно.

– Ну, сэр, – сказал мистер Боффин, – взгляните на эту молодую особу рядом со мной.

Белла невольно подняла глаза и встретилась взглядом с мистером Роксмитом. Он был бледен и казался взволнованным. Потом она перевела глаза на миссис Боффин и увидела все то же выражение. В один миг ее словно осенило, и ей стало понятно, что она сделала.

– Я вам говорю, сэр, – повторил мистер Боффин, – видите вы эту молодую особу рядом со мной?

– Вижу, сэр, – ответил секретарь.

В эту минуту его глаза снова остановились на Белле, и, как ей показалось, в них был упрек. Возможно, однако, что этот упрек был в ней самой.

– Как вы смеете, сударь, – продолжал мистер Боффин, – без моего ведома ухаживать за этой молодой особой? Как вы смеете забывать свое положение, свое место у меня в доме и докучать ей своими наглыми ухаживаниями?

– Я отказываюсь отвечать на вопросы, предложенные таким оскорбительным тоном, – сказал секретарь.

– Отказываетесь отвечать? – повторил мистер Боффин. – Отказываетесь отвечать, вот как? Тогда я сам скажу, в чем дело, Роксмит, сам отвечу за вас. В этом вопросе две стороны, и я их разберу по отдельности. Одно – это просто наглость. Вот первая сторона.

Секретарь улыбнулся с горечью, словно говоря: «Я это вижу и слышу».

– Повторяю, с вашей стороны просто наглость даже думать об этой девушке. Эта девушка гораздо выше вас. Она вам далеко не ровня. Она поджидает человека с деньгами (и имеет на это право), а у вас денег нет.

Белла повесила голову и как будто слегка отстранилась от поддерживавшей ее руки мистера Боффина.

– Что вы такое, хотел бы я знать, – продолжал мистер Боффин, – какое вы имеете право так дерзко преследовать эту молодую особу? Она ждет, чтоб ей предложили настоящую цену; не для того она появилась на рынке невест, чтобы ее подхватил любой молодчик без гроша в кармане.

– О мистер Боффин! Миссис Боффин, прошу вас, заступитесь за меня! – прошептала Белла, вырываясь от мистера Боффина и закрывая лицо руками.

– Помолчи-ка, старушка! – сказал мистер Боффин, останавливая жену. – Белла, милая моя, не волнуйтесь, я заступлюсь за вас.

– Да разве вы заступаетесь, разве это значит заступаться? – с большим чувством воскликнула Белла. – Вы обижаете меня, сами обижаете.

– Не волнуйтесь, милая, – благодушно возразил мистер Боффин. – Я призову к ответу этого молодого человека. Ну, Роксмит! Если вы отказываетесь отвечать, то должны хоть выслушать, знаете ли. Так вот, я вам скажу, что первая сторона вашего поведения – это наглость; наглость и самомнение. Ответьте мне на один только вопрос, если можете: разве эта молодая особа не говорила вам то же самое?

– Мистер Роксмит, разве я это говорила? – спросила Белла, не отнимая рук от лица. – Скажите же, мистер Роксмит! Да или нет?

– Не огорчайтесь, мисс Уилфер; теперь это не имеет значения.

– Ага! Вы этого не отрицаете, однако! – сказал мистер Боффин, значительно кивнув головой.

– Но после того я просила прощения! – воскликнула Белла. – И сейчас попросила бы опять, стоя на коленях, если б это ему помогло!

Тут миссис Боффин громко зарыдала.

– Старушка, – сказал мистер Боффин, – перестань реветь! Сердце у вас доброе, и даже очень, мисс Белла, но я хочу объясниться начистоту с этим молодым человеком, раз уж я загнал его в угол. Ну, Роксмит! Повторяю, дерзость и самонадеянность – это одна сторона вашего поведения. А теперь я перехожу к другой, которая гораздо хуже. Это был корыстный расчет.

– Отрицаю с негодованием.

– Что толку отрицать, это ровно ничего не значит, отрицаете вы или нет. У меня тоже есть голова на плечах, – сказал мистер Боффин, прищурившись с самым подозрительным выражением, так что лицо его пошло морщинами, словно карта, полная углов и кривых линий. – Разве я не знаю, как обирают людей с состоянием? Если бы я не смотрел в оба да не придерживал бы карман, я бы и опомниться не успел, как очутился бы в работном доме. Разве Дансер, Элвс, Гопкинс и Блюбери Джонс, да и многие другие не знали по собственному опыту того же, что знаю и я? Кто только не старался их обобрать и довести до нищеты и разорения! Разве им не приходилось прятать все свое добро из боязни, чтоб его не украли? Разумеется, приходилось. Мне, пожалуй, станут еще рассказывать, будто они людей не знали!

– Жалкий народ! – пробормотал секретарь.

– Что вы там сказали? – набросился на него мистер Боффин. – А впрочем, не трудитесь повторять, и слушать не стоит, да я и знать этого не желаю. Я разоблачу ваши замыслы перед этой молодой особой, покажу ей вашу оборотную сторону, и что бы вы ни говорили, этого вам не избежать. (Теперь слушайте, милая моя Белла!) Роксмит – вы нищий. Я вас подобрал на улице. Верно это или нет?

– Продолжайте, мистер Боффин, не спрашивайте меня.

– Не спрашивать вас! – передразнил мистер Боффив, как будто не говорил этого сам. – Как же, стану я вас спрашивать. Уж это было бы ни на что не похоже. Так вот, я говорю, что вы нищий, которого я подобрал на улице. Вы подошли ко мне и попросили взять вас в секретари, и я взял. Очень хорошо.

– Очень плохо, – пробормотал секретарь.

– Что вы там говорите? – опять набросился на него мистер Боффин.

Секретарь ничего не ответил. Мистер Боффин долго глядел на него с комическим выражением обманутого любопытства и вынужден был начать снова:

– Этот Роксмит – нищий, которого я взял в секретари прямо с улицы. Этот самый Роксмит знакомится с моими делами, узнает, что я намерен оставить этой молодой особе некоторую сумму. «Ого! – говорит этот Роксмит; тут мистер Боффин с хитрым выражением похлопал себя пальцем по носу, изображая Роксмита в секретной беседе со своим собственным носом, – хороший будет улов, ну-ка попытаюсь». И вот этот самый Роксмит, алчный и голодный, став на карачки, подбирается к деньгам. Не плохо рассчитал: если б эта молодая особа была не так умна или не так благоразумна, набравшись разных романтических бредней, ему, ей-богу, удалось бы ее обойти и даже обобрать! Но, к счастью, она оказалась умней, – да и хорош же он теперь, когда его разоблачили. Вот он стоит! – закончил мистер Боффин, с забавной непоследовательностью обращаясь к самому Роксмиту. – Глядите на него!

– Мистер Боффин, с вашими неудачными подозрениями… – начал секретарь.

– Для вас они, конечно, неудачные, могу вас уверить, – прервал его мистер Боффин.

– …никто не сможет бороться, и я не возьмусь за такое безнадежное дело. Но правды ради я скажу одно слово.

– Э, какое вам дело до правды, – сказал мистер Боффин, щелкнув пальцами.

– Нодди! Голубчик мой! – увещевала его жена.

– Сиди смирно, старушка, – возразил мистер Боффин. – Я говорю этому Роксмиту, какое ему дело до правды. И еще раз повторяю, какое ему дело до правды?

– Всякие отношения между нами кончены, мистер Боффин, – сказал секретарь, – и потому ваши слова для меня ничего не значат.

– Ого! Вы довольно-таки догадливы, – отвечал мистер Боффин с хитрым взглядом, – если сообразили, что отношения между нами кончены, а? Но вы меня не опередили.

Взгляните, что я держу в руке. Это ваше жалованье, а вам даю расчет. Вы только делаете, что велят. Первенства вы у меня не отнимете. Нечего прикидываться, будто вы сами уходите. Я вас увольняю.

– Мне это все равно, лишь бы уйти, – махнув рукой, заметил секретарь.

– Вот как? – сказал мистер Боффин. – А мне не все равно, позвольте вам сказать. Дать человеку, которого разоблачили, уйти самому, это одно, а уволить его за дерзость и самомнение, да еще за то, что он покушался на хозяйские деньги, – это другое. Один да один будет два, а не один. (Старушка, ты не вмешивайся. Сиди смирно.)

– Вы уже сказали мне все, что хотели? – спросил секретарь.

– Не знаю еще, все или нет, – ответил мистер Боффин. – Это как посмотреть.

– Быть может, вы подумаете, не найдется ли у вас еще каких-нибудь сильных выражений на мой счет?

– Подумаю, когда мне будет угодно, а не по вашей указке, – упрямо ответил мистер Боффин. – Вы хотите, чтоб последнее слово было за вами. А мне, может, нежелательно вам его предоставить.

– Нодди! Милый мой Нодди! Что же ты с ним так сурово? – воскликнула неукротимая миссис Боффин.

– Старушка, – сказал ее муж, отнюдь не сурово, – если ты будешь вмешиваться, когда тебя не просят, я возьму подушку, посажу тебя на нее и вынесу из комнаты. Ну, Роксмит, вы что-то хотите сказать?

– Вам, мистер Боффин, ровно ничего. Но мисс Уилфер и вашей милой, доброй жене я хотел бы сказать два слова.

– Валяйте говорите, – отвечал мистер Боффин, – да поживей, а то вы нам уже надоели.

– Я мирился, – начал тихим голосом секретарь, – с моим ложным положением у вас в доме, чтобы не разлучаться с мисс Уилфер. Быть рядом с ней – вот что изо дня в день служило мне наградой за те незаслуженные оскорбления, которые мне приходилось терпеть, за унижения, которым я подвергался при ней. После того как мисс Уилфер отвергла меня, я ни словом, ни взглядом не намекал на свои чувства к ней. Однако моя привязанность осталась неизменной, если не сделалась еще глубже н серьезней, – пусть мисс Уилфер простит мне эти слова.

– Обратите внимание, этот молодчик говорит «мисс Уилфер», а имеет в виду фунты, шиллинги и пенсы! – воскликнул мистер Боффин, лукаво подмигнув. – Обратите внимание, говорит «мисс Уилфер» вместо «фунты, шиллинги и пенсы!».

– Мне нечего стыдиться моих чувств к мисс Уилфер, – продолжал секретарь, не обращая на него внимания. – Я признаюсь в них. Я люблю ее. Куда бы я ни уехал, оставив этот дом, моя жизнь всегда будет пуста без нее.

– Без фунтов, шиллингов и пенсов, – пояснил мистер Боффин, опять подмигнув.

– Если я не способен строить корыстные планы, – продолжал секретарь, все так же не обращая на него внимания, – в отношении мисс Уилфер, то в этом нет моей заслуги; какую бы я ни вообразил себе награду, все это меркнет и теряет всякую цену по сравнению с ней. Если б она обладала несметным богатством или самым высоким положением в свете, на мой взгляд, это имело бы только то значение, что, возможно, еще больше отдалило бы ее от меня и лишило бы меня последней надежды. Если бы, – закончил секретарь, глядя в лицо своему бывшему хозяину, – если бы одним только словом она могла лишить мистера Боффина его богатства и завладеть им сама, она не стала бы выше в моих глазах.

– Что ты теперь думаешь, старушка? – спросил мистер Боффин шутливым тоном, обращаясь к жене, – как тебе покажется этот Роксмит со своей заботой о правде? Незачем тебе говорить, что ты думаешь, я не хочу, чтобы ты вмешивалась, думать ты можешь и про себя. А насчет завладения моим капиталом, я тебе ручаюсь, что он бы этого не сделал, если бы мог.

– Нет, не сделал бы, – возразил секретарь, опять взглянув ему в лицо.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся мистер Боффин. – В некоторых случаях ничего не может быть лучше хорошей шутки.

– Я на минуту отвлекся от того немногого, что хотел сказать, – продолжал секретарь, отворачиваясь от мистера Боффина и возвращаясь к прежнему своему тону. – Я начал интересоваться мисс Уилфер, как только впервые увидел ее; даже раньше, как только я о ней услышал. В сущности, это меня и заставило искать знакомства с мистером Боффином и поступить к нему на службу. До сих пор мисс Уилфер этого не знала. Я говорю об этом теперь только в подтверждение того (хотя надеюсь, что это излишне), что я чужд корыстным помышлениям, которые мне приписывают.

– Ну и ловко же закручено, – с хитрым взглядом произнес мистер Боффин. – Я и не думал, что он такой интриган. Смотрите, как он терпеливо и последовательно берется за дело. Он узнает обо мне, и о моем состоянии, и об этой молодой особе, об ее участии в истории молодого Джона, соображает, что к чему, и говорит себе: «Познакомлюсь-ка я поближе с этим Боффином и с этой девицей, обработаю их обоих, вот мое дело и выгорит». Так и слышу, как он это себе говорит, ей-богу! Вот гляжу на него сейчас и вижу!

Мистер Боффин указал пальцем на виновного, словно поймав его с поличным, и поздравил себя с такой проницательностью.

– Но, к счастью, милая моя Белла, он не на тех напал! – сказал мистер Боффин. – Нет! К счастью, ему пришлось иметь дело с вами и со мной, с Дэниелем и мисс Дансер, с Элвсом и Стервятником-Гопкинсом, с Блюбери Джонсом и со всеми нами, не с одним, так с другим. И мы его осилили, да еще как осилили. Надеялся выжать из нас денежки, а вместо того себя подвел, милая моя Белла!

Милая Белла ничего не ответила и ничем не выказала своего согласия. Она не шевельнулась ни разу с той самой минуты, как опустилась на стул, закрыв лицо обеими рунами. На некоторое время наступило молчание, и миссис Боффин поднялась тихонько, собираясь подойти к ней, по мистер Боффин остановил ее жестом, и она послушно села опять на свое место.

– Вот ваше жалованье, мистер Роксмит, – сказал Золотой Мусорщик, бросая своему бывшему секретарю завернутые в бумажку деньги. – Для вас, я думаю, не унизительно будет поднять их после всего, до чего вы унизились в этом доме.

– Кроме этого, я ни в чем не унизился, – сказал Роксмит, поднимая сверток с пола, – а это мои кровные деньги, заработанные самым тяжелым трудом.

– Надеюсь, вы скоро уложитесь, – сказал мистер Боффин, – потому что, чем скорее вы уберетесь со всеми пожитками, тем лучше будет для всех нас.

– Вам нечего бояться, я не задержусь.

– Впрочем, прежде чем мы с вами окончательно разделаемся, я хотел бы задать вам еще один вопрос, хотя бы для того только, чтобы показать этой молодой особе, насколько вы, интриганы, бываете самонадеянны, в расчете на то, что никто не заметит, как вы сами себе противоречите.

– Спрашивайте о чем угодно, – возразил Роксмит, – но только поскорее, как рекомендуете сами.

– Вы притворяетесь, будто так сильно влюблены в эту молодую особу, – сказал мистер Боффин, покровительственно кладя руку на голову Беллы, но не глядя на нее.

– Я не притворяюсь.

– Ах так! Отлично. Значит, вы сильно влюблены в эту молодую особу, если уж так придираетесь к слову?

– Да.

– Как же ваше чувство примиряется с тем, что эта молодая особа – расточительница, легкомысленная дурочка, которая не умеет себя держать, бросает деньги на ветер и так и норовит попасть в работный дом?

– Я вас не понимаю.

– Не понимаете? Или не хотите понять? За кого же еще вы считали эту молодую особу и что вы думали о ней, если она принимала ваши ухаживания?

– Я ничего не думал, я был бы счастлив добиться ее взаимности и завладеть ее сердцем.

– Добиться взаимности, завладеть сердцем! – передразнил его мистер Боффин с невыразимым презрением. – Мяу-мяу, говорит кошка, кряк-кряк, говорит утка, гав-гав, лает собака! Добиться ее взаимности и завладеть ее сердцем! Мяу-мяу, кряк-кряк, гав-гав!

Джон Роксмит воззрился на мистера Боффина при этой выходке, словно усомнившись, не лишился ли он рассудка.

– Что полагается сей молодой особе, так это деньги, – сказал мистер Боффин, – и она отлично это знает.

– Вы на нее клевещете.

– Это вы на нее клевещете, с вашими взаимностями, сердцами и прочим вздором, – возразил мистер Боффин. – Все ваше поведение к одному клонит. Я только вчера вечером услыхал о ваших подвигах, а не то я бы с вами раньше поговорил, клянусь чем хотите. А слышал я о них от одной дамы, умницы, каких мало, и она тоже знает эту молодую особу, и я ее знаю, и всем нам троим отлично известно, что единственное, за чем она гонится, – это деньги, деньги, деньги, а вы с вашими взаимностями и сердцами просто обманщик, сэр.

– Миссис Боффин, – сказал Роксмит, спокойно обращаясь к ней, – от всего сердца благодарю вас за вашу неизменную доброту и ласковость. Прощайте! Прощайте, мисс Уилфер!

– А теперь, моя милая, – сказал мистер Боффин, снова кладя руку на голову Беллы, – вы можете быть совершенно спокойны, и, надо надеяться, поняли, что я вас не дам в обиду.

Но Белла, по-видимому, настолько этого не понимала, что, уклонившись от его руки и вскочив со стула, разрыдалась безудержно и воскликнула, простирая руки:

– Ах, мистер Роксмит, если б вы могли снова сделать меня бедной! Ах! Умоляю, пусть кто-нибудь снова сделает меня бедной, иначе я этого больше не вынесу, сердце мое разорвется! Папа, милый, сделай меня бедной и возьми домой! Я и там вела себя дурно, а здесь я стала еще хуже. Не давайте мне денег, мистер Боффин, мне не надо денег. Уберите их куда-нибудь, дайте мне только поговорить с моим добрым папой, положить голову ему на плечо рассказать ему все мои печали. Никто другой меня не поймет, никто не утешит, никто, кроме него, не знает, какая я плохая, и все же он любит меня как малого ребенка. При нем я становлюсь лучше, чем при ком-либо другом, – чище сердцем, сильнее радуюсь и сильнее горюю!

И с горьким плачем повторяя, что она этого больше не вынесет, Белла прижалась головой к груди миссис Боффин.

Джон Роксмит и мистер Боффин со своих мест молча следили за ней, пока сама она не умолкла. После чего мистер Боффин заметил успокоительно и благодушно:

– Ну вот, милая, я за вас заступился, и теперь все хорошо. Меня, конечно, не удивляет, что вы немножко расстроились после стычки с этим господином; но теперь все прошло, милая, я вас в обиду не дам, и… и все теперь хорошо.

Мистер Боффин произнес эту фразу с таким видом полной удовлетворенности, словно все было раз навсегда покончено.

– Я вас ненавижу! – вдруг набросилась на него Белла, топнув ножкой. – То есть нет, ненавидеть вас я не могу, но и любить не могу тоже.

– 0-го! – изумленным шепотом произнес мистер Боффин.

– Вы несправедливый, придирчивый, ворчливый, злой старик! – воскликнула Белла. – Мне досадно, что я такая неблагодарная, что я выбранила вас, но вы такой и есть, сами знаете, что такой!

Мистер Боффин вытаращил глаза и уставился сначала в одну точку, потом в другую, словно сомневаясь, уж не мерещится ли ему все это.

– Мне стыдно было вас слушать, – продолжала Белла. – Стыдно за себя, стыдно за вас. Вы бы должны стать выше низких сплетен какой-то льстивой особы, но вы теперь ужасно унизились.

Мистер Боффин, по-видимому, убедившись в том, что ему в самом деле все это мерещится, выкатил глаза и распустил галстук.

– Когда я переехала сюда, я уважала и почитала вас, и очень скоро привязалась к вам, – воскликнула Белла. – А теперь я вас видеть не могу. То есть я не знаю, может, я слишком много себе позволяю, но вы… вы просто чудовище!

Выпустив эту стрелу с большой затратой сил, Белла истерически засмеялась и заплакала.

– Самое лучшее, что я могу вам пожелать, – продолжала Белла свою обвинительную речь, – это, чтоб у вас не было ни единого фартинга. Если б какой-нибудь истинный друг или доброжелатель мог разорить вас, вы были бы просто душка, а как человек богатый вы – демон.

Выпустив эту вторую стрелу с еще большей затратой сил, Белла еще пуще расплакалась и расхохоталась.

– Мистер Роксмит, останьтесь еще на минуту, прошу вас. Выслушайте одно только слово перед уходом! Мне очень грустно, что вам пришлось из-за меня выслушать столько упреков. От всего сердца, горячо и искренне, прошу у вас прощения.

Она направилась к нему, и он шагнул к ней навстречу. Когда она подала ему руку, он поднес ее к губам и сказал:

– Благослови вас боже!

Смех уже не мешался со слезами Беллы, они были искренни и горячи.

– Мистер Роксмит, с гневом и негодованием слушала я все эти несправедливые слова по вашему адресу – только мне было гораздо больнее их слышать, потому что все это я заслужила, а вы – нет. Мистер Роксмит, я виновата в том, что весь наш разговор в тот вечер был передан в искаженном виде. Я проговорилась, выдала тайну, хоть и была очень недовольна собой. Я поступила очень дурно, но, право же, не со зла. В ту минуту мной владело тщеславие и безрассудство – таких минут у меня бывает много, много бывает и таких часов, даже, быть может, лет. За это я сурово наказана, простите же меня!

– От всей души прощаю.

– Благодарю вас, о, благодарю! Не прощайтесь со мной до тех пор, пока я не скажу еще одно слово, чтобы отдать вам должное. Единственная ваша вина была в том, как вы говорили со мной в тот вечер – с какой деликатностью и как терпеливо, одна я это знаю и благодарю вас за это, – но вы были слишком откровенны и дали повод отвергнуть вас пустой, взбалмошной девчонке, неспособной оценить по достоинству то, что вы ей предлагали. Мистер Роксмит, эта девчонка с тех пор успела понять свою пустоту и ничтожество, и не один раз, но никогда еще она не казалась себе такой пустой и ничтожной, как сейчас, когда мистер Боффин словно подхватил тот недостойный тон, каким она отвечала вам, эта тщеславная и корыстная девчонка.

Он опять поцеловал ей руку.

– Мне были ненавистны, мне были оскорбительны речи мистера Боффина, – продолжала Белла, снова топнув ногой и снова всполошив мистера Боффива. – Правда, было время, и совсем не так давно, когда мне так и следовало, чтобы за меня «заступались», но я надеюсь, что это время больше не повторится!

Он еще раз поднес ее руку к губам, потом осторожно опустил эту руку и вышел из комнаты. Белла бросилась назад, к тому креслу, где она так долго сидела, пряча свое лицо, но тут взгляд ее остановился на миссис Боффин.

– Он ушел, – отчаянно и негодующе рыдала Белла, обхватив руками шею миссис Боффин. – Его оскорбили как нельзя хуже, его выгнали как нельзя более несправедливо – и я тому виной!

Все это время мистер Боффин сидел с распущенным галстуком, вращая глазами, словно все еще не избавившись от дурноты. Решив, по-видимому, что уже приходит в себя, он некоторое время сидел, уставясь в пространство, потом завязал галстук, несколько раз втянул в себя воздух, несколько раз глотнул и, наконец, воскликнул с глубоким вздохом, словно почувствовав, в общем, некоторое облегчение: