Текст книги "Больше, чем мы можем сказать (ЛП)"

Автор книги: Бриджит Кеммерер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Его тоже.

А затем я осознаю, что он плачет.

– Я не знаю, что я делаю, – говорит он мягко. – Я не знаю, что делаю.

– Все нормально. – Я подавляю собственные слезы. Мой голос дрожит. – Все в

порядке. Итан, просто выпусти меня.

Он не отпускает. А только сжимает мои волосы еще сильнее.

– Ты мне так нравилась.

Мне хочется ударить его в промежность, но у меня нет опоры. Я не хочу, чтобы он

снова меня ударил. Но если он будет говорить, он не причинит мне вреда. Мне нужно

время подумать.

– Ты мне тоже нравишься. Мне нравится с тобой играть.

– Но это все, что ты ко мне испытываешь. Просто партнер по игре.

– Нет, – говорю я. Мой голос полон слез. – Мы друзья.

– Я нашел этого Nightmare для тебя. Я сделал это для тебя. Разве это ничего не

значит?

Вдалеке раздается гул сирены.

О, пусть это будет из-за меня.

Я знаю, что это невозможно.

К первой присоединяется еще одна сирена.

Ну, пожалуйста. Пожалуйста.

Кажется, они становятся громче. Ближе.

Может быть, кто-то нас заметил. Может быть, Рев все-таки получил ссылку с моим

местоположением.

Может быть. Может быть. Может быть.

Итан замирает.

Сирены становятся оглушительными... затем проносятся мимо. Они не

останавливаются.

НЕТ. О, Боже. Нет.

Но теперь Итан стал тише. Более осторожным.

– Ты можешь меня отпустить? – У меня дрожит голос. – Мы можем поговорить. До

сих пор у нас не было шанса поговорить.

Долгий момент он не двигается. Я беспокоюсь, что сказала что-то не то.

– Ладно, – говорит он. – Ладно. Да.

Он отпускает мои волосы. Я выпрямляюсь на сидении.

Мы на старой парковке, окруженной лесом. Я больше ничего не вижу. Я замираю.

Обдумываю свое положение. Обдумываю его.

А затем хватаюсь одной рукой за дверной замок, другой за ручку, и вырываюсь из

машины.

– Помогите! – кричу я. – Помогите мне!

Это заброшенная парковка посреди леса. Шоссе Риччи находится в пятистах шагах

отсюда. По другую сторону линии деревьев мимо проносятся машины.

Здесь никого нет.

Никого, кроме Итана, который быстро двигается для кого-то его размера. Я

ожидала, что он будет медленным и ленивым, но, возможно, скрываясь в комнате своей

матери от внешнего мира, у него было предостаточно времени для занятий спортом.

Он сбивает меня на землю. Он такой тяжелый. Я врезаюсь в асфальт. Я борюсь, чтобы откатиться в сторону, но он переворачивает меня на спину.

Асфальт впивается мне в кожу.

И тогда и то лько тогда – я таки вспоминаю кое-что из того, что говорил мне Рев.

Его голос будто звучит у меня в голове. «Оставайся близко. Дистанция дает противнику

преимущество, чтобы навредить тебе».

Когда Итан отклоняется, я обхватываю рукой его шею. Другую руку протягиваю

под его рукой. Я вцепляюсь в него.

Я чувствую его удивление. Он пытается меня сбросить, но я впиваюсь в него

ногтями. Прижимаю свое лицо к его лицу. Я цепляюсь за него, словно за жизнь.

Снова звучат сирены. Снова приближаясь.

Я нахожусь под Итаном, но внезапно чувствую, будто преимущество на моей

стороне. Я не могу дышать под его весом, но он не может меня ударить, когда я так близко

к нему. Я достаточно тяжелая, что он не может удержать равновесия, чтобы подняться. И я

не позволяю ему сбросить свою руку с его шеи.

Тогда он пробует другую тактику. Он отклоняется назад и со всей силы шмякает

меня об землю.

Затылком я впечатываюсь в асфальт. Я не могу удержаться. Не могу видеть. Меня

сейчас вырвет.

Он хватает меня за плечи. Поднимает меня.

Он снова собирается шарахнуть меня об асфальт. Мой череп этого не выдержит.

Последнее, что я увижу в своей жизни, будет его ужасное лицо, плачущее о том, как мы

были друзьями, прежде чем он разметет мои мозги по асфальту.

И тут его вес просто... исчезает. Он поднялся.

Нет, его оттолкнули от меня.

А затем Рев отводит кулак и бьет Итана прямо в лицо.

Глава 42

Рев

Теперь сирены повсюду, но они опоздали.

Я сам чуть не опоздал. Я пытался ждать, но не мог.

Он бы ее убил. Я мог это видеть, когда он повалил ее. Он бы ее убил.

Мой первый удар чуть не сбил самого Итана наземь. Мне бы хотелось, чтобы у

меня было достаточно импульса, чтобы сбить его с ног, но я сам потерял равновесие, когда

пытался стащить его с нее. Я хорошенько ему врезал, но он, тем не менее, в сознании.

Он быстр, и обхватывает меня за талию.

Итан не то, что Мэтью. Он довольно крепкий, а ярость служит хорошим

мотиватором. Он сбивает меня с ног. Я больно ударяюсь об асфальт, особенно, когда он

приземляется на меня сверху.

Но затем он отклоняется, чтобы ударить меня. И сам при этом широко

раскрывается.

Каждое движение такое четкое, как будто происходит в замедленной съемке. Мои

мысли не затуманены неуверенностью в себе. Только кристальная ясность.

Я не могу ударить его с земли. Преимущество на его стороне. Я бросаюсь

наперерез его движению и обхватываю его талию. Врезаюсь головой в его плечо.

Поджимаю одну ногу и переворачиваю его.

Теперь я сверху. Я контролирую его.

Я никогда не бил кого-то из этой позиции. Я жду, когда мое сознание представит

это, зайдет слишком далеко, ударит его слишком сильно, ломая кость и разбивая его лицо.

Я жду, что в силу вступят страх и неуверенность.

И пока я жду, в действие уже вступила выучка. Я ударил его дважды. Он не

шевелится. Кровь повсюду на его лице, на моих руках, на асфальте.

Ох. О нет.

Я думаю о своем отце.

« Это не потребует больших усилий.

Всего лишь твоя рука.

Всего на мгновение.»

Но грудь Итана поднимается. Он дышит. Он жив.

Мой кулак болел до того. Теперь же, он просто пылает. Мое предплечье словно

охвачено пламенем.

Я смотрю на Эмму. Слезы превратили ее макияж в две мокрые дорожки на щеках.

На одной стороне лица уже проступил огромный синяк. Ей больно, но она таращится на

меня.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. Я хочу подойти к ней, но не хочу оставлять Итана

на случай, если он очнется.

Она быстро кивает. И смотрит на меня с некоторым удивлением.

– Ты меня нашел.

– Да, – говорю я. – Я тебя нашел.

Она давится рыданиями и трет лицо обеими руками.

– Я делала то, о чем ты говорил. Пыталась держаться за него.

– Знаю. Как я и говорил – Бесстрашная.

Эмма выдавливает смешок.

Полицейские машины врываются на парковку. Сирены оглушают. «Скорая» тоже

здесь, и Эмму тут же окружают парамедики.

Полиция арестовывает Итана.

Меня они тоже арестовывают.

Деклан был прав. Это ужасно.

Глава 43

Эмма

Пока я еду в машине «скорой помощи», какая-то маленькая глупая часть меня

верит в то, что мои родители воссоединятся в больнице и осознают, как сильно нужны

друг другу. Я продолжаю слышать голос Рева в голове, говорящий: «События происходят, если им суждено произойти», и гадаю, значит ли это, что мне суждено было вынести все

удары от Итана для того, чтобы мои родители не развелись.

Должно быть, у меня бред... что вполне вероятно, учитывая то положение, в

которое я сама себя загнала.

Но моим фантазиям не суждено сбыться. Мой отец не приезжает в больницу.

Я говорю с ним по телефону, и он говорит мне, что пытается сохранить место

работы, и худшее, что он сейчас может сделать – это отступить.

– Твоя мама ведь рядом с тобой, верно? – спрашивает он.

И да. Она рядом.

Она сидит рядом с моей койкой в отделении неотложной помощи. Все это время

она держала меня за руку и отпустила только тогда, когда меня повезли на томографию.

Мы находимся здесь уже несколько часов, но она продолжает задавать мне один и тот же

вопрос. И говорить одно и то же.

Теперь она знает все. О Nightmare. Об Итане.

О том, что я так четко видела перед собой одну угрозу, что совсем не обратила

внимания на другую.

После того, как она выслушала все это дважды, она надолго задумывается.

– Мне нужно кое-что понять, – говорит она наконец.

Я чувствую себя помятой, сломанной. И только отчасти из-за травмы головы.

– Что?

– Почему ты ничего не сказала мне об этих сообщениях? От этого Nightmare? –

Она делает паузу. – Или... по крайней мере, своему отцу...

– Я пыталась. – Я сглатываю. – Я начала рассказывать папе, но он был слишком

занят...

Она вздыхает, звук полный разочарования.

– Эмма. Мне так жаль.

– Я хотела сама все исправить. Это ведь очень мужская индустрия. – Я отвожу

взгляд. – Я просто... это происходит с каждым. Я не хотела, чтобы это выглядело, будто я

не могу принять удар.

Мама снова вздыхает.

– И, очевидно, я действительно не смогла, – говорю я с отвращением. – Если Итану

пришлось все исправлять ради меня.

Теперь она выпрямляется, и ее лицо выглядит яростным.

– Он ничего не исправлял, Эмма. Он мог тебя убить. Ты даже не знаешь, исправил

ли он твою игру на самом деле. Он просто так тебе сказал.

Она права.

Она так права. Я такая идиотка.

Мама снова вздыхает.

– Позволь мне кое-что сказать тебе о медицинской школе.

Мои глаза наполнились слезами, и я до сих пор зациклена на том, что так легко

доверилась Итану. Это не похоже на прелюдию к нравоучению, и я озадачена.

– Ты... хочешь поговорить о медицинской школе?

– Да. – Она делает паузу. – Мне пришлось пережить то же самое.

– Что-то же самое?

– Сексизм. Женоненавистничество. Мир мужчин.

– Не думаю, что медицинская школа похожа на компьютерную игру.

Она продолжает, будто не слыша меня.

– Однажды, когда я была еще интерном (студент или молодой специалист, работающий в больнице или школе и живущий при ней), там было два врача – мужчины, которые смотрели порнуху прямо в моем присутсвии. Когда же я попросила их

выключить, они начали дразнить меня, что я не способна смотреть на обнаженную натуру.

Я чувствовала себя идиоткой. Я слишком долго это терпела, потому что верила, что это

лишь часть того, через что приходится проходить женщинам.

Я таращусь на нее. Не знаю, что сказать.

– Все в твоей голове, Эмма. – Еще одна пауза. – Тебе позволено играть в игру, не

подвергаясь всему этому. Тебе позволено создать компьютерную игру, и не подвергаться

домогательствам и издевкам. Тебе позволено идти по жизни без необходимости мириться с

этим, не важно, в какой именно сфере. Ты не слабая потому, что не хочешь смотреть порно

или потому, что не хочешь, чтобы тебя называли... тем самым отвратительным словом,

которое он использовал. Я в ужасе от того, что ты думала, что должна мириться со всем

этим.

Я смахиваю новые слезы.

– Прости, мам.

– Нет, ты меня прости. Мне жаль, что твой отец позволил тебе поверить, что все

это приемлемо.

– Он не...

– Эмма, думаю, нам нужно прийти к соглашению.

– Какому?

– Я не стану возражать против игр, – говорит мама.

– Ты – что?

Должно быть, меня слишком сильно накачали обезболивающим, потому что это

вовсе не похоже на мою мать.

– Но мне нужно знать, чем ты занимаешься. И с кем.

– Мам...

– Ты должна согласиться. – Ее глаза тоже наполняются слезами. – Эмма, ты должна

согласиться. Я не могу потерять и тебя тоже.

Я начинаю плакать.

– Ладно, мам. Договорились.

Женщина в полицейской форме стучит в стену, затем осторожно заглядывает за

занавеску. Ей около тридцати, волосы стянуты в строгий хвост.

– Эмма? Я Дженнифер Стоун. Я офицер из Полицейского Департамента Округа

Энн Арундель. Как думаешь, ты сможешь ответить на пару вопросов?

Я быстро тру лицо.

– Да. Да. Я в порядке.

Она входит и пожимает руку моей маме, а потом и мне. Мама предлагает ей стул, но офицер Стоун отмахивается. Она прислоняется к стене между нами и достает блокнот.

– Не расскажешь мне, как ты познакомилась с мистером Нэшем?

У меня уходит мгновение, чтобы понять, что она говорит об Итане. То, что она

называет его «мистер Нэш» делает всю ситуацию более серьезной.

Но, конечно же, все это серьезно.

Я снова прокручиваю все подробности нашего знакомства в голове. OtherLANDS.

Гильдия Воинов. Сообщения Nightmare и то, как Итан помог мне найти его. По мере того, как я говорю, я снова осознаю, что даже не знаю, в самом ли деле Итан нашел Nightmare, или же он по прежнему там, ожидая возможности нанести еще больший урон. Офицер

обещает это проверить.

Мой голос срывается, когда я говорю о разводе и обмене номерами телефонов, особенно когда мама цыкает на меня.

– Он сказал, что его мама с папой тоже разведены, – говорю я. – Он сказал, что

живет с матерью. Мы говорили о том, как это тяжело. Я думала, мы друзья.

Офицер Стоун делает пометку в блокноте.

– А сколько лет мистеру Нэшу? Он не говорил тебе?

– Он сказал, что учится в Олд Милл.

– Значит, он сказал, что учится в старшей школе?

– Это... это было в его профиле на 5Core. – Я сглатываю. – Я думала, он выпускник.

Она делает другую пометку.

– Ты не против, если мы заберем твой телефон, чтобы переснять все сообщения?

– Но... но мне нужен...

– Эмма, – цыкает мама. – Конечно же, они могут его забрать. Все, что понадобится, чтобы запереть этого человека в камере.

Я сглатываю.

– Ладно. Он был в машине Итана. Упал под сидение.

Еще одна пометка в блокноте. Куча пометок.

– Можно мне спросить? – спрашиваю я.

Офицер перестает писать и смотрит на меня. Ее глаза холодные и расчетливые, но в

них сквозит и сострадание.

– Конечно.

– Сколько лет ему на самом деле? Вам можно мне сказать?

Она пролистывает блокнот на пару страниц назад.

– Ему двадцать девять лет.

Мое сердце трепещет. Мне приходится приложить руку к груди. Рядом со мной

мама делает то же самое.

Офицер Стоун снова смотрит в свои записи, затем встречается со мной взглядом.

– Он живет один, в квартире. Без матери. – Пауза. – Он работает в компании

Информационных Технологий Округа Энн Арундель. Вот почему у него был доступ к их

серверам.

«И. Нэш. Информационные Технологии».

Это в буквальном смысле висело прямо передо мной. А я была слишком глупа, чтобы поверить, что речь идет о его матери.

– Ему уже не раз были предъявлены обвинения в домогательствах и

преследовании, – говорит офицер.

– Эмма. – Мама снова начинает плакать.

Я не плачу. Я слишком потрясена.

– Но... но...

Я почти что говорю «Он был слишком добр. Он был моим другом».

Он не был добр. И он не был моим другом.

– Такое часто происходит, – говорит офицер Стоун. – Эти парни умны. Они берут

что-то, что вы сказали, и обставляют дело так, что вы чувствуете связь. Дальше дело за

малым. – Она медлит. – Тебе очень повезло, что все не закончилось иначе.

– Он говорил, что они с его мамой ходят в церковь Святого Патрика, – шепчу я. –

Он говорил, что она его постоянно контролирует и строга с ним.

Мама подавляет всхлип.

– А что ты ему рассказывала обо мне?

Я так многое ему рассказывала. Чем больше я задумываюсь над нашими

разговорами, тем больше осознаю, что выкладывала ему то, что ему было нужно.

Мне хочется провалиться сквозь землю. Я чувствую себя такой дурой. Такой

доверчивой. Лучше бы они меня посадили в тюрьму.

Офицер Стоун кладет руку мне на плечо.

– Не кори себя слишком сильно. Как я и сказала, они очень умны. Он делал это не в

первый раз. И тебе повезло. Я слышала о том, что ты поделилась своим местоположением.

Хотела бы я, чтобы побольше людей знало, как это делается.

Рев.

– С Ревом все в порядке?

– Его арестовали...

– Что? Почему?

Она вскидывает руку.

– Совершенно очевидно, что это была самозащита, а на парковке есть камеры

наблюдения. Если твоего друга еще не допросили и не отпустили, то скоро должны это

сделать.

Глава 44

Рев

К тому времени, как меня выпускают из полицейского участка, наступила ночь, а

боль в моем запястье превратилась из огня в пламя. Кожа опухла и покраснела под

рукавом. Я стискивал зубы последний час, но был в ужасе от того, что меня могут

обвинить в нападении, так что я держал рот на замке и старался быть незаметным.

Я гадаю, придется ли мне звонить маме с папой, но офицер выводит меня в

передний холл и они оба ждут там. Мэтью с ними нет.

Папа даже не дожидается, пока я заберу свои вещи. Он тут же меня обнимает.

Мама тоже пытается меня обнять.

– Я же просила тебя подождать, – говорит она. Ее голос полон эмоций. – Рев, я же

просила тебя ждать.

Мне хочется обнять их в ответ, но любое движение терзает мою руку, и боль такая

сильная, что я беспокоюсь, что вместо этого меня на них вырвет.

– Я тоже тебя люблю. – Мой голос напряжен. – Но мам? Кажется, мне в самом деле

нужно сделать рентген.

* * *

Мое запястье сломано. Снова.

Не знаю почему, но это кажется очень символичным. Будто символ избавления от

моего отца.

На этот раз навсегда.

Я сижу в приемной ортопеда вместе с мамой и папой. Я рассказал им все, что он

мне сказал. И они не сердятся, что я с ним виделся.

Они сердятся из-за того, что я не сказал им, куда поехал.

Я услышал столько всевозможных вариантов «что если», что по ним можно было

бы написать книгу.

Но я выслушиваю их все. Я слушаю их и позволяю их любви и тревоги наполнить

меня.

Они привозят меня домой.

И я засыпаю, как убитый.

Глава 45

Рев

Когда я просыпаюсь, то застаю в своей комнате Мэтью. Он сидит на кушетке, читая

книгу. Солнечный свет льется в окна, наполняя комнату светом.

Свет? Я жмурюсь и бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке. Сейчас

десять часов утра.

– Эй, – говорит Мэтью. – Посмотрите, кто проснулся.

Я приподнимаюсь, чтобы сесть, и мое запястье тут же напоминает мне обо всем

произошедшем. Гипс похож на кирпич, тянущиеся от пальцев к локтю. И все это ужасно

болит.

Я снова валюсь в кровать.

– Как насчет школы сегодня? – спрашиваю я Мэтью.

– Кристин сказала, что тебе не нужно идти.

– А тебе?

Он пожимает плечами и бросает взгляд на дверь туалета.

– Я сказал, что хочу с тобой увидеться, когда ты проснешься.

Должно быть, мама была в восторге, но я уж точно ни на минуту на это не куплюсь.

– Ты просто не хотел видеться с теми парнями, которые тебя доставали. – Я делаю

паузу. – Деклан мог бы за тобой присмотреть. Я же тебе говорил.

– Не сегодня. – Еще одно пожатие плечами. – Его мама родила ребенка сегодня

рано утром. Он ушел около четырех.

– Утра? Он был здесь?

Мэтью кивает.

Я тру глаза здоровой рукой, затем снова пробую сесть.

– Мне нужно пару минут. Не знаешь, у нас еще остался кофе?

Он закладывает страницу и опускает книгу.

– Могу приготовить.

На моем телефоне висит непрочитанное сообщение. Вообще– То, их три.

Эмма: Пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке.

Мне придется заставить свою маму приехать к тебе домой, если ты мне не

ответишь.

Очевидно, моя мама встретилась с твоей. И они обменялись номерами.

Обалдеть. Но, по крайней мере, я знаю, что ты в порядке. Напиши мне, когда

проснешься.

Я улыбаюсь.

Рев: Я проснулся.

Но, должно быть, она сама еще спит. Ответа не приходит.

Я запираюсь в ванной. Не помню, что сказал врач насчет душа, а у меня нет

никакого желания заполучить новый гипс, так что с этим можно подождать. Почистить

зубы левой рукой уже достаточное испытание, чтобы я полностью отказался от бритья.

А одевание занимает в два раза больше времени, чем обычно. Футболка с

короткими рукавами была выстирана и лежит сверху на стопке белья. Я даже не

раздумываю.

И не заморачиваюсь насчет свитера.

Мэтью ждет в кухне, поедая хлопья прямо из коробки. Его глаза непроизвольно

расширяются, когда он видит мои голые руки, но он ничего не говорит. Он встряхивает

упаковку.

– Хочешь?

Я качаю головой.

– Я ем хлопья только по ночам.

Он не ведет себя, будто это странно, но все же спрашивает:

– Почему?

Я достаю из буфета чашку. Ко мне приходит воспоминание, но в этот раз не такое

ужасное.

– Когда мне было пять лет, женщина из церкви дала мне коробку фруктовых

хлопьев. Я знал, что мой отец не позволит мне их съесть, так что спрятал их под кроватью.

Я сел и съел их, когда он заснул. – Я делаю паузу. – Я так боялся, что он меня застанет за

этим, но хлопья были словно героин. Я не мог остановиться. Я хранил коробку несколько

месяцев. Я помню, как воображал, что Бог пошлет мне еще. Но этого не случилось. В

смысле... понятное дело. Так что я подумал, что он меня наказывает. За мое ужасное

пристрастие к хлопьям.

Мэтью таращится на меня. Он перестал есть.

– Прости. – Я морщусь и наливаю кофе. – Я не собирался все это рассказывать.

Он опускает коробку. Достает миску и насыпает в нее горсть. Добавляет молока и

ложку.

Затем церемонно ставит все это на стол передо мной.

– К черту твоего отца. Ешь.

Я таращусь на него, немного шокированный. И немного тронутый.

Затем сажусь за стол и ем хлопья. Мне приходится делать это левой рукой, так что

выходит несколько неуклюже, но я ем хлопья. Это глупо, но это освобождает.

Мэтью продолжает поедать свою порцию из коробки.

Мы молчим, но теперь в этом молчании нет напряжения.

Спустя какое-то время он прерывает тишину.

– Я рассказал Кристин.

Нет никаких сомнений, о чем он говорит. Его голос совершенно спокоен. Он

разглядывает кусочки мармелада на ладони. Я заставляю себя продолжать есть.

– Да?

– Ага. Вчера. После школы. Были только мы вдвоем. Я не мог... я все думал о том, что ты сказал. О том, что он мог делать это с другим ребенком. – Мэтью находит мармелад

и раздавливает его в ладони.

– Что она ответила?

– Она спросила, хочу ли я попробовать выдвинуть обвинения. – Он вздрагивает. –

Я не... я не могу это сделать. После всей истории с Нилом. – Он раздавливает еще один

кусочек мармелада.

– Ты уничтожаешь лучшие кусочки, – говорю я.

Мэтью смотрит на цветную размазню в ладони.

– О. Прости. – Он вытирает руку о джинсы. – Она спросила, не против ли я, если

она отошлет жалобу в Управление по делам семьи и детей. – Пауза. – Я сказал, что это

будет правильно. Я так думаю.

Но он в этом не уверен. Я это слышу.

– Все будет в порядке, – говорю я. – Мама об этом позаботится.

Он снова замолкает. Мы хрустим хлопьями. Я думаю о Деклане, который сейчас в

больнице знакомится со своим малышом – братом. О том, как сильно наши жизни

изменились за последние двадцать четыре часа.

– Можно попросить тебя кое о чем? – спрашивает Мэтью.

– Все что угодно.

Кажется, он потрясен, но лишь на мгновение.

– Если вдруг я сделаю что-то не так, что заставит их отказаться от меня, ты мне

скажешь об этом?

Я откладываю ложку. Хлопья размокли, и я все равно только устраиваю

беспорядок.

– Ты не сделаешь ничего такого, что заставит маму и папу отказаться от тебя, Мэтью. Они не такие.

– Ну... на всякий случай.

– Ладно. – Я несу миску к раковине. – Что-нибудь еще?

– Нет. – Он медлит. – Может быть.

– Что?

– Ты не мог бы называть меня просто Мэттом?

Глава 46

Эмма

День сегодня такой же потрясающий, как и вчера: тепло и солнечно. Я сплю до

полудня.

Когда я просыпаюсь, в моей комнате, свернувшись клубочком у моей кровати, лежит Текси.

Мама вернулась за ней. Она вернула ее. Только ради меня.

Я сажусь на пол и плачу в собачью шерсть. Лицо болит, и я уверена, что у меня

огромные синяки. Стыд колет меня в бок. Я не могу от этого избавиться.

Я была такой глупой. Такой идиоткой.

Мама оставила мне записку.

«Уехала смотреть квартиры. Дай мне знать, если хочешь, чтобы я вернулась и

взяла тебя с собой. Нам следует принимать решение вместе.

Может быть, сегодня ты могла бы показать мне игру, которую ты разработала.

Я бы очень хотела увидеть, что ты создала.

Люблю,

Мама».

Это вызывает новый поток слез.

В конце концов мне нужно принять душ и почистить зубы. Чистка зубов

оказывается на такой болезненной, как я ожидала. Большая часть боли скопилась с одной

стороны лица. Я распускаю волосы и позволяю обрамлять мое лицо, так что со стороны

вовсе и не догадаешься, что вчера меня избил парень.

Я отворачиваюсь от зеркала, пока воспоминание не вызвало новый раунд слез.

Вчера мама сдала все мое компьютерное оборудование полиции. Тогда я хотела, чтобы оно осталось у них. Все казалось испорченным.

Но сейчас мне бы хотелось выйти в Интернет.

И тут я снова осознаю, что пытаюсь спрятаться.

Я свищу Текси.

– Идем, Текс. Пора на прогулку.

* * *

Возможно, он еще не вернулся из школы, но, возможно, его мама позволит мне

подождать его внутри. Мы с Текси взбираемся по ступенькам переднего крыльца и я мягко

стучу в дверь.

Рев открывает дверь.

В футболе с короткими рукавами.

И с гипсом на руке.

– Эмма. – Его голос глубокий и нежный, и я хочу, чтобы он повторял мое имя снова

и снова. Он выглядит таким же удивленным, как я себя чувствую. Шок заставляет меня

отступить на шаг. Мама не упомянула эту деталь, после того, как разговаривала с мамой

Рева.

– Ты... ты сломал руку?

Он морщится.

– Вообще– То, запястье. – Он смотрит на меня. – Ты в порядке? Тебе разве можно

выходить гулять?

– Мне сделали томографию. Сотрясения нет. Просто синяки. Я приняла Адвилл.

– О. Хорошо. – Рев поднимает руку в гипсе. – У меня всего лишь небольшая

трещина. Все не так плохо.

– Значит, мы оба просто немного сломаны.

Его рука снова опускается вдоль тела.

– Думаю, мы и раньше были.

Я сглатываю.

– Да.

А затем мы стоим молча так долго, что я начинаю чувствовать себя по-идиотски.

Текси шагает вперед и трется об руку Рева. Он чешет ее за ушами, в то время как она, свесив язык, смотрит на меня. Рев все еще молчит.

Может быть, мне стоит уйти.

– Не хочешь зайти? – спрашивает он.

– С собакой?

– Конечно.

Он широко распахивает дверь. Текси тут же проходит внутрь, цокая когтями по

плитке.

Приемный брат Рева появляется вверху лестницы.

– О, мило. Собака.

Текси гавкает на него, но он сбегает вниз по лестнице, чтобы погладить ее, и она

тут же становится его лучшим другом.

– Идем, – говорит Рев. Он берет меня за руку.

Его пальцы теплые и уверенные, когда он ведет меня вверх по лестнице.

– Эй, Мэтт, составь собаке компанию, ладно?

Текси уже пытается запихнуть свою массивную тушу Мэтту на колени.

– Конечно, – отвечает он.

Я удивлена, когда Рев ведет меня в свою комнату. Впрочем, он оставляет дверь

открытой и подводит меня к кушетке.

– Может быть, нам сесть спина к спине? – говорю я. Внезапно, я начинаю

нервничать, беспокоясь, как действовать дальше.

– Нет. Лицом к лицу. – Он садится, скрестив ноги, так же, как и тогда на скамейке

перед церковью. Гипс ложится ему на колени – четкое напоминание того, как много вчера

пошло не так.

Я сажусь более осторожно. Большинство моих мускулов болят.

– Рев. – Я медлю. – Я хотела поблагодарить тебя... за... за то, что ты сделал...

– Тебе не нужно благодарить меня. – Его голос тихий. Надломленный. – Я чувствую

себя виноватым, что не ответил тебе раньше. Если бы я позвонил... – Он прерывается. –

Это не оправдание, но у меня было много забот.

– Мне не стоило срываться на тебя, когда ты спрашивал меня об Итане. – Я

сглатываю. – Это не оправдание, но и у меня было много забот.

Его глаза ясные, неловко смотрящие на меня.

– Я знаю, Эмма.

Каждый раз, как он произносит мое имя, я вздрагиваю.

– Ты единственный человек в моей жизни, который не разочаровывает меня все

время. Я не... я не знала, как к этому относиться. Так что... извини.

– Не извиняйся. – Он протягивает руку, чтобы убрать волосы с моего лица. – Я

знаю, каково это, когда ты думаешь, что тебе некому довериться.

Я закрываю глаза и наслаждаюсь его прикосновением.

Но Рев убирает руку.

– Эмма... то, что ты сказала мне вчера об Итане. Когда ты спросила меня, ревную

ли я...

– Я не имела это в виду. Прости. Между мной и Итаном никогда ничего не было.

Все это... все это было притворство. Я просто искала кого-нибудь, на кого можно было бы

положиться.

– Знаю.

– И я знаю, что ты не ревновал. Я знаю, что ты беспокоился.

– Нет... – Он морщится. – Нет, я беспокоился. Очень беспокоился. Особенно, когда

я увидел, насколько эти сообщения безумны. – Он делает паузу. – Но до того... возможно, я

и ревновал. Немного. И я не осознавал до вчерашнего дня, что когда я говорил о том, что

все происходит по определенной причине и ждал какого-то особого знака свыше, на

самом деле все, что мне нужно было сделать, это перестать беспокоиться о том, поступаю

ли я правильно, а просто спросить тебя.

Я таращусь на него.

– Рев...

– Эмма?

– Да?

– Ты хочешь пойти на Весенний Бал?

У меня перехватывает дыхание и я чуть не начинаю хохотать.

– Ты хочешь, чтобы наше первое свидание было на школьных танцах?

Его щеки чуть розовеют.

– Ну. Я собирался спросить, не хочешь ли ты поесть куриные наггетсы у церкви, но это показалось мне таким старомодным...

Я хихикаю.

– Согласна на то и другое.

Рев снова гладит мою щеку. Я накрываю его ладонь своей, и не забываю о гипсе.

Я опускаю его руку и провожу пальцами по внутренней стороне его ладони.

– Не могу поверить, что ты сломал запястье, – говорю я. – Ты так сильно ему

врезал?

– Я хотел врезать ему еще сильнее.

– Болит?

– Вчера мне хотелось отрезать себе руку. Сегодня уже получше.

Я поднимаю на него взгляд.

– Можно мне подписать его?

Рев улыбается.

– Конечно. Думаю, в столе найдется пара маркеров.

Там находится три штуки. Красный, синий и черный. Я склоняюсь над рукой Рева.

– Тебе важно, что я напишу?

– Не-а. Можешь написать или нарисовать все, что хочешь.

Я прижимаю синий маркер к гипсу. Он гладит мои волосы, пока я пишу, и это так

приятно, что мне хочется оставить на его гипсе целую поэму.

Но затем я останавливаюсь и смотрю на него.

– Что значит Рев? Ты начал мне рассказывать, но так и не сказал.

– О. – Он снова краснеет и отводит взгляд.

– Это из Библии? – спрашиваю я. – Типа... Книга Апокалипсиса или что-то в этом

роде?

– Нет. – Рев улыбается. – Но попытка хорошая.

В его комнате так тихо, а воздух между нами наполнен покоем. Любое напряжение, которое было, исчезло. Мне совсем не хочется уходить.

– Это сокращенно от священника? Вроде верующего человека?

– Нет.

– Сокращенно от...

Уголки его губ приподнимаются.

– Хочешь продолжать гадать, или мне все же сказать тебе?

– Скажи.

– Это глупо. Мне было семь лет.

– С кажи.

– Ладно. – Он протягивает руку. – А ты продолжай писать.

Я продолжаю. Он говорит.

– Это было кое-что, что я услышал от папы. За обедом. Он профессор колледжа, в

основном политология, так что он постоянно рассказывает о чем-то таком. Когда я

впервые оказался здесь, я вообще едва ли говорил, но прислушивался ко всему. Он

повторял цитату: «Революция – это не яблоко, которое падает, когда созреет. Тебе придется

заставить его упасть». – Он делает паузу. – Меня только– Только разлучили с отцом.

Единственные цитаты, которые я знал, были из Библии. Я запомнил эту цитату и повторял

ее про себя снова и снова.

Я перестаю писать и смотрю на него.

– Революция.

– Да. – Он замолкает, затем дразняще мне улыбается. – Но можешь называть меня

Рев.

– Мне нравится. – Я продолжаю разрисовывать гипс, создавая большие объемные

буквы. – Кто это сказал?

– Че Гевара. Он был хорош в радикальных изменениях.

Я откидываюсь назад.

– Смотри. Что скажешь?

Он смотрит вниз. Улыбка исчезает, но взгляд, который появляется взамен, не

кажется недовольным.

– Ты написала «Бесстрашный».

– Ты не против?

Он проводит пальцами по надписи.

– Нет.

– Ты будешь носить короткие рукава, чтобы другие тоже могли это увидеть? – Я

слегка поддразниваю его, но это серьезный вопрос.