Текст книги "Олдорандо (СИ)"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

   – Что тебе кажется? – нетерпеливо спросил Юли. Он уже чувствовал, что старый священник хочет поделиться с ним некой важной тайной.

   – В этом вопросе я придерживаюсь середины, – вдруг сказал священник, явно не то, что собирался сказать только что. – Я соблюдаю, насколько возможно, нейтралитет, хотя тебе, дикарю, вряд ли знакомо это слово. Но всякая ересь вносит раскол в Святилище, а я против этого. Ты сам обо всём этом узнаешь, когда примешь духовный сан. Когда я был молод, всё было гораздо легче. Теперь же я думаю, что все эти разговоры о Весне...

   Сквозь плеск воды донесся чей-то приглушенный кашель. Отец Сифанс настороженно замер. Кашель смолк.

   – На сегодня хватит разговоров о ереси, – уже громко сказал святой отец, вдруг резко переменив тон. – И без того тебе свойственны еретические мысли, так что тебе хватит и тех, что у тебя уже есть. Никак не пойму, почему я вообще говорю с тобой об этом? Ну ладно, оставим это. На сегодня всё.

* * *

   С этого дня он понял, что мирские заботы играли в Святилище куда большую роль, чем вера. Юли решил обратить особое внимание на эту сторону своего нового бытия. В разговорах со своими наставниками он постепенно узнавал очертания той пирамиды власти, которая цементировала весь Панновал в одно целое. Многое он почерпнул из разговоров с друзьями-послушниками, для которых жизнь Панновала не была откровением, как для него. Они познавали с младенчества сложную иерархию подземного мира.

   На вершине власти здесь стояла гильдия священников – в их руках находилось принятие решений и управление всеми делами. Их власть опиралась на силу карательных органов в лице милицейской гильдии и в свою очередь оказывала ей поддержку своим авторитетом. Но сама эта гильдия была очень аморфна. В ней не было верховного вождя, подобного вождям племен, живущих в безмолвных заснеженных пустынях под открытым небом. Даже сам великий кардинал был всего лишь формальным главой духовенства. Не было здесь и верховного судьи. Его роль по безмолвному согласию высших чинов церкви возлагалась на самого Акха. Сама гильдия священников делилась на множество орденов, каждый со своими обязанностями, взглядами и поправками к единой вере. Приказ одного ордена священников мог отменить другой орден, его приказ третий – и так без конца. Чины, звания и должности священников составляли беспорядочную иерархическую пирамиду, уходящую в метафизический мрак, не давая возможности проявиться как первой, так и последней инстанции, и не было той решающей инстанции, которая повелевала бы всеми остальными. Таким образом, из цепочки этой иерархии выпадало важнейшее звено, которое могло бы реально управлять всеми уровнями власти. Но именно поэтому эта полупризрачная пирамида была несокрушима – она просто не имела сердца, в которое кто-либо мог нанести смертельный удар. Правда, среди послушников ходили упорные слухи о том, что отдельные наиболее могущественные ордена или кланы священнослужителей жили в отдаленных от Панновала пещерах горной цепи. Но в самом Святилище не было устоявшихся норм. Священники могли служить милиции – и наоборот. Духовные лица могли вступать в милицейскую гильдию, а милицейские выполняли обязанности священников. Четкого разделения между мирским и духовным тоже не было. Под надежным покровом веры, учения и молитвы царила постоянная неразбериха. Акха был поистине далек от всего этого. Он был где-то там – там, где сердца переполнялись несокрушимой верой.

   Юли тщетно пытался разобраться во всех этих сведениях, почерпнутых им из самых разных источников. Где-то в конце этой запутанной цепочки находились аскетичные мистики, которые могли общаться с мертвыми, и, возможно, творить другие чудеса. Ещё один слух заинтересовал его. Речь шла о том, что на вершине пирамиды, надо всей иерархией Святилища, всё же существовал тайный орден высшего духовенства, незримо управлявший всем. Ходили и иные слухи, к которым следовало прислушиваться в такой же мере, в какой прислушиваются к звуку падающих в лужи капель, что глубоко под пещерами Святилища обитал иной орден священников, которые назывались, – если их вообще осмеливались называть, – Хранителями.

   Хранители, по слухам, составляли тайный орден, доступ в который открывался только путем выборов, причем, тоже тайных. Разумеется, никто на самом деле не знал, как это всё происходит. Этот орден сочетал в себе двойную роль – сказителей и священников. Обязанности его членов заключались в том, что им открывалось истинное знание и они должно были хранить его. Поговаривали, что Хранителям ведомо нечто такое, о чем в Святилище даже не догадывались. Это знание давало им силу. Храня прошлое, они провидели и будущее. Но никто ничего не знал точно.

   – Кто такие Хранители? Видели вы их? – шепотом допытывался Юли у своих юных товарищей-послушников. Но увы, всякий раз ответом ему было невразумительное бормотание или то, что он уже знал.

   Тайна возбуждала его и им овладело страстное желание стать членом таинственного ордена. Он постоянно думал об этих таинственных людях, достигших высот власти и мудрости, и наконец поклялся себе, что станет однажды одним из них.

* * *

   В увлеченных мечтах время летело быстро. Между тем, обучение Юли в монастырской школе уже успешно шло к концу. Близилось время его посвящения в сан. Во время суровой жизни послушника Юли возмужал телесно и духовно. Он уже не оплакивал ночами судьбу своих родителей. Собственно, он уже почти вообще не вспоминал о них. К чему? Всё равно, они были потеряны для него навсегда, да и дел в Святилище у него теперь было более чем достаточно. Он был приближен к отцу Сифансу и даже стал его помощником. Это была непростая служба, так как отец Сифанс был строг, а число порученных Юли заданий казалось бесконечным. Но теперь он частенько общался со словоохотливым отцом-наставником накоротке и быстро обнаружил одну его слабость – ненасытную жажду сплетен. Юли умело пользовался этим его недостатком, убедившись, что старый священник ценит в нем внимательного слушателя, с которым можно как следует поговорить. Обычно отец Сифанс был весьма сдержан. Но стоило ему услышать очередную порцию слухов – и глаза его начинали мигать чаще, губы дрожали и причмокивали, и порой с них срывались обрывки странных сведений. Наконец, наступил день, когда они уединенно работали, наводя порядок в молитвенном зале духовной семинарии. Выслушав очередные слухи, отец Сифанс позволил себе совершенно неожиданное признание:

   – Все эти россказни о далеких потайных пещерах придуманы глупцами, которые не могут разглядеть очевидное. Это просто какая-то нелепая чепуха. Хранители могут жить прямо среди нас, просто нам не дано узнать их. Мы ведь не знаем, кто они. По виду они ничем не отличаются от нас. Может быть, и я – Хранитель. Почем тебе знать?..

   Юли мгновенно встрепенулся, но старый священник замолчал намертво, напуганный своей откровенностью, и лишь потом неохотно добавил, что посвящение начинается всегда с небольшой доли знания.

* * *

   На следующий день, после молитвы, отец Сифанс поманил Юли рукой в теплой перчатке и сказал:

   – Пошли, я покажу тебе кое-что. Всё равно, завтра срок твоего послушничества кончается. Ты не забыл нашего вчерашнего разговора?

   Юли понизил голос.

   – Нет, кончено.

   Отец Сифанс поджал губы, прищурил глаза, поднял свой острый нос к потолку, втянул воздух и раз десять резко кивнул головой. Затем он быстро засеменил прочь, шаркая во мраке. Юли последовал за ним. В этой части Святилища огни были редкостью, а в некоторых местах были запрещены вовсе – экономии ради. Но они уверенно двигались в кромешной тьме. Из бесчисленных боковых переходов выскальзывали неразличимые в непроглядной тьме другие люди, двигаясь мимо них. Но Юли легко избегал столкновений, уже свободно ориентируясь на слух. Пальцами правой руки он скользил по высеченному вдоль стены галереи рисунку, указывающему путь. Наставник уже научил его без ошибок читать стенные знаки, хотя послушникам это и не полагалось.

   Орнамент из переплетенных ветвей, среди которых прощупывались рельефы животных и птиц, никогда не повторял одни и те же фигуры. В постоянно изменявшемся рисунке пальцы Юли то здесь, то там, нащупывали фигурки странных зверей. Юли не мог представить их наяву, а потому полагал, что звери, вырезанные в камне, были лишь плодом странной фантазии древних, давно умерших скульпторов, которые затратили огромный труд на создание безмолвного путеводителя по лабиринтам Панновала. Эти звери прыгали и плавали, карабкались, бежали и летели. Они ползли по стене и неожиданно останавливались под рукой.

   По самому ему неведомой причине Юли представлял их себе в ярких красках. Размах этого труда вызывал у него изумление – во всех направлениях, по всем коридорам, во всех помещениях вдоль стен тянулась лента высеченного орнамента, везде и всюду шириной в одну человеческую ладонь. Эта лента составляла одну из главных тайн Святилища. Различные сочетания узоров отмечали тот или иной его сектор. Особым образом составленные зашифрованные знаки указывали на повороты, переходы, ступени, коридоры, комнаты, и каждый, кто постиг язык этой каменной книги, мог с уверенностью ориентироваться в темных пещерных лабиринтах, изрядно запутанных за тысячелетия бессистемного строительства.

   Рисунок на стене указывал, что впереди должен быть подъем. Для тех, кто не умел читать его, два прита со светящимися слепыми глазами трепыхались в клетке, указывая место, где от главной поперечной галереи Святилища отходила лестница, ведущая в верхний коридор.

   Юли и его духовный наставник медленно поднимался вверх. Лестница была очень длинной. Наконец они оказались в Тангвилде, самой верхней и потому мало посещаемой части Святилища. Об этом также сообщил рисунок на стене, который прочли пальцы Юли.

   Наконец, они повернули в невысокую галерею, рисунок на стене которой был незнаком Юли. На ленте тянулся целый ряд обнаженных мужчин странно худого сложения. Они сидели перед хижинами на корточках, с вытянутыми по ходу движения руками. Стены галереи запотели и влага сочилась по камню.

   Здесь отец Сифанс неожиданно остановился и Юли наткнулся на него. Он смущенно пробормотал извинения, но не услышал ответа. Старый отец-наставник отдыхал, упершись плечом в холодную стену. Юли извинился ещё раз.

   – Помолчи и дай мне перевести дух, – сказал отец Сифанс.

   Через минуту, явно пожалев о том, что голос его прозвучал сварливо, он добавил:

   – Моя работа заключается в том, чтобы обуздывать излишне горячих юношей. Но я уже старею. Вчера мне исполнилось двадцать пять лет. Силы покидают меня. Скоро я умру. Но смерть одного человека мало что значит для Акха...

   Юли стало страшно за него. Он почувствовал озноб, поняв, что и ему не миновать этой участи...

   Между тем, отец-наставник пошарил рукой по стене, что-то нащупывая.

   – Да, это здесь, – пробормотал он.

   Он откинул небольшой ставень на стене и во тьму ворвался луч яркого света. Юли на мгновение прикрыл глаза рукой – свет ослепил его. Затем он встал рядом с отцом Сифансом и заглянул в сияющее окно.

   В тот же миг он вскрикнул от изумления. Внизу, далеко под ним, лежал небольшой город, выстроенный в горе, на вогнутом дне колоссальной пещеры, среди дикого нагромождения скал. Его во всех направлениях пересекали извилистые улицы, вдоль которых возвышались красивые, иногда просто великолепные здания, вытесанные из монолитного камня. Вокруг них теснились лачуги, каморки и землянки. В центре тянулась расселина, в которой пенилась проточная вода, а некоторые дома, казалось, чудом держались на берегах этой бурной реки. Люди, маленькие как муравьи, сновали по улицам, толкались внутри комнат без крыш. Сверху был виден в уменьшенном виде их нехитрый быт, скудная мебель и утварь. Шум неумолчного потока глушил все звуки и сам едва доносился до высоты, до проема в галерее, где стояли Юли и отец Сифанс.

   – Где мы находимся? – растерянно спросил Юли. – Что это за место, святой отец?

   Отец Сифанс лукаво улыбнулся.

   – Это Вакк. Ты что, уже забыл его?..

   И отец-наставник скривился в улыбке, смешно сморщив нос. Видимо, наивное удивление Юли забавляло его.

   Я никогда не потеряю свою наивность, гневно подумал Юли. Я мог бы и сам догадаться об этом, а не спрашивать, как дикарь, унизив себя в глазах святого отца.

   Теперь-то он вспомнил сводчатый туннель, ведущий к Рекку. Вглядываясь, он сумел различить и знакомые «жилые» кельи и даже тот проулок, где была его комната рядом с домом его доброжелательных друзей – Киале и Туски. Он вспомнил их – и у него защемило в груди. Затем он с замиранием сердца вспомнил прекрасную черноволосую лучницу Искадор, – но чувства его были притуплены, ибо послушническая жизнь научила его не тосковать по тому, что прошло навсегда. В этом не было никакого смысла. Впрочем, Киале и Туска наверняка давно забыли о нем, как и он забыл о них. Но вот что действительно его поразило, так то, каким ярким и светлым показался ему Вакк. В своё время он запомнился Юли прибежищем теней, бесцветным из-за сумрака и полным дыма. Разница в восприятии указывала на то, насколько улучшилось его зрение за время пребывания в темном Святилище.

   – Недавно, – произнес святой отец, – ты спросил меня, кто такие Хранители. Ещё ты спросил меня, видел ли я их своими глазами. Помнишь ли ты это?

   Юли согласно кивнул.

   – Вот мой ответ! – священник протянул руку в сторону города, где глубоко под ними копошился в суете уменьшенный расстоянием мир людей. – Люди там, внизу, не видят нас, даже не подозревают о нас. Даже если им вдруг придет в голову посмотреть вверх, они всё равно не смогут нас заметить. По отношению к ним мы являемся высшими существами. Точно так же и Хранители являются высшими существами по отношению к рядовым членам духовной гильдии. Они незримо смотрят на нас сверху, но мы не замечаем их, даже если сами смотрим вверх. Внутри нашей крепости есть тайная крепость.

   Юли был потрясен внезапным откровением. Душа его пришла в смятение.

   – Отец Сифанс, помоги мне разобраться в этом! – взмолился измученный нетерпением юноша. – Эта таинственная крепость, она настроена дружественно к нам? Ведь тайное обычно враждебно своему окружению.

   Отец-наставник удивленно заморгал.

   – У тебя острый ум, но я исправлю твой вопрос. Скорее, он должен звучать так: необходима ли эта тайная крепость для выживания Панновала и его народа? Вот на этот вопрос я отвечу утвердительно. Да, тысячу раз да! Более того, она необходима, чего бы нам это ни стоило! Не думай, что этот ответ чем-то странен и непоследователен для меня. Во всём я придерживаюсь середины – но только не в этом. Против крайностей нашей жизни – испепеляющего огня Лета и обжигающего холода Зимы, от которых нас стремится защитить Акха, нужны крайние меры, чтобы оградить людей от них. Это полностью совпадает с Его заветами.

   Вот основное предназначение Хранителей: они несут правду прошлого новым временам. Наш мир, как гласят священные тексты, был некогда спасен Акха из огня Вутры. Это ты уже знаешь. Но только Хранителям известно, что много-много поколений назад, во время Весны, народ Панновала осмелился бросить вызов Великому Акха! Люди осмелились покинуть пределы нашей священной горы и ушли жить на равнину! Города, подобные Вакку, были построены прямо под открытым небом. Но за это ужасное отступничество мы были наказаны испепеляющим огнем, который Вутра со своими приспешниками ниспослал на землю. Немногие смогли уцелеть... Покаявшись, они вернулись сюда и заново начали строительство нашего общего дома.

   И это не просто легенда, Юли, – отец Сифанс вдруг возвысил голос. – Не страшные предания, выдуманные лживыми глупцами, как ты, я вижу, считаешь. Нет. Такова истинная история нашего народа и его жизни в поколениях. Эту историю Хранители и берегут в своей тайной крепости. Многое помнят они про жизнь под открытым небом, много хранят уцелевших вещей, оставшихся от этой жизни, а также многое из того, что осталось от времен основания нашего города, ещё более древних вещей наших изначальных предков. И потому, я уверяю тебя в этом, они ясно различают и всё грядущее, скрытое от нас до поры туманом нашего непонимания. Видят время огня Вутры, которое неотвратимо приближается...

   Но Юли уже опомнился.

   – Но почему они тогда не открывают нам глаза на истинное положение вещей? – возмутился он. – Почему нам в Святилище не положено знать об этом? Ведь тогда мы смогли бы приготовиться к этой грядущей битве.

   Старый священник нахмурился.

   – Достаточно того, что мы знаем их в виде притч из Священного Писания. А истина так или иначе, но неизбежно доходит до нас. Неприкрашенная правда хранится в тайне от нас во-первых потому, что люди, облеченные властью, предпочитают накапливать знания, а не делиться ими, поскольку знания – это сила, могущественнее которой ничего нет и быть не может, а во-вторых потому, что если мы вооружимся знаниями, то снова попытаемся вернуться во внешний мир под открытое небо, когда настанет Весна и Акха отринет снега с поверхности земли. И тогда всех нас вновь ждет злая участь. Не так ли, Юли?

   У Юли гулко забилось сердце. Откровенность отца Сифанса в беседе с ним, юным дикарем из внешнего мира, напугала его. Истина взвопила в его сознании. Если сила – это знание, то где же место для веры?.. В жизни простого человека, чтобы он покорно нес своё ярмо, так, что ли?

   Он почувствовал, с каким нетерпением священник ожидает его ответа, и ему вдруг пришло в голову, что отец Сифанс попросту испытывает его веру, а милицейский поблизости ждет только слов произнесенной вслух ереси со здоровенным фагором наготове. Он чувствовал, что вся его судьба зависит от этого ответа. Должен ли он просто согласиться с мнением старого наставника, как тот, очевидно, и ждал?..

   Минуту назад он бы так и сделал, без малейших сомнений. Но что, если отец Сифанс не лжет и верит не в Акха, а в знания? А он хотел сейчас именно знаний. Даже вера не могла заменить их. К тому же, один вид Вакка пробудил в нем неумолимую тоску о мире, который он так давно покинул.

   Юли решил, что в столь важный миг нужно быть откровенным. Тем не менее, стараясь не рисковать, он всё же обратился к имени Акха.

   – Но если сам Акха изгонит снега с поверхности земли, тем самым он подаст знак, чтобы мы вернулись в мир под открытым небом из пещер Панновала, – неуверенно произнес он. – Противоестественно, когда мужчины и женщины рождаются и умирают в темноте.

   Отец Сифанс издал тяжелый вздох разочарования.

   – Право, Юли, я ожидал от тебя иного ответа. Поистине ужасно, когда человек, стремящийся к знанию, пугается его, едва увидев, и отступает в тень. Но ещё ужаснее, когда он подозревает дарителя знания в недостойном обмане... не так ли, Юли? Я вижу, как ты сжимаешься в страхе при каждом упоминании моей должности и до сих пор не можешь разглядеть за ней человека. Ладно, оставим это... Ты так и не понял, что я хотел сказать тебе. Хранить слабых от ошибок и вести их за собой, пользуясь знанием – вот долг и право знающего и сильного, но ты не хочешь этого, Юли. Дикая свобода для тебя важнее. Впрочем, я сам виноват. Я совсем забыл, что ты не панновалец и не можешь быть тверд в этом вопросе. Ты ведь родился под открытым небом.

   – Там же, под открытым небом, я надеюсь и умереть, – с неожиданным даже для себя жаром ответил Юли. Он сам испугался своей горячности. Он боялся, что его нечестивый ответ может вызвать гнев отца-наставника и тот подаст знак милицейскому, возможно, всё же ожидающему поблизости.

   Но его наставник и не думал гневаться. Вместо этого старый священник в дружеском жесте положил ему на плечо затянутую в перчатку руку. Его сухие пальцы слабо сжали крепкие мышцы юноши. Сам отец Сифанс был весьма легкого сложения.

   – У нас с тобой противоречивые желания, – просто сказал он. – Прежде всего, я стар и слаб, а ты силен и молод. В твоих жилах кипит горячая кровь. Ты вырос там, где не выжил бы даже сильнейший из жителей Панновала. И ты видел много такого, о чем мы только догадываемся по смутным легендам, перевранным старыми глупцами... Ты знаешь просторы внешнего мира, по сравнению с которым весь Панновал не более чем трещина в камне. У тебя горячая душа, ты мечешься, не зная, что выбрать, но ты ищешь достойное человека... Кто я по сравнению с тобой? Старик, который лишь раз видел чистое небо и память о нем изглодала меня до костей. Я хотел бы, чтобы ты стал моим наследником... моим духовным наследником, – поправился отец Сифанс. – Но для этого ты, увы, ещё слишком горяч и несдержан... о, я не говорю, что ты глуп! Приняв сан священника, ты взглянешь на мир другими глазами и будешь готов принять реальность. Конечно, вне знания ты можешь легко сделать неправильный выбор и я хотел бы просветить тебя... – он вдруг надолго замолчал. Было видно, что он боролся с собой, решая, продолжать этот разговор или прервать его, затем просто спокойно сказал: – Ну ладно, пора возвращаться. Ты пойдешь впереди. Я в последний раз проверю, хорошо ли ты читаешь настенные знаки. Завтра начнется церемония твоего посвящения и мне уже нельзя будет видеться с тобой. Нескоро мы вернемся к нашему разговору и я не знаю, захочешь ли ты тогда продолжить его. Время быстро гасит жар молодости...

   Он протянул руку к ставне и захлопнул окно. В нахлынувшей на них тьме они тщетно старались разглядеть друг друга. Юли нащупал ладонью резную ленту на стене и они отправились назад по бесконечным темным коридорам подземелья. Юли понял, что сам захлопнул дверь в тайну, которая приоткрылась перед ним. Это было очень горькое открытие.

* * *

   Посвящение Юли в сан было знаменательным событием. Перед ним он постился в течение целых четырех дней, и потому у него немного кружилась голова, когда он предстал перед кардиналом гильдии священников в Латхорне, великой пещере Святилища. Вместе с ним приняли посвящение ещё трое юношей одного с ним возраста, которые также закончили обучение и должны были принять духовный сан. Обряд заключался в том, что они в течение двух часов распевали наизусть религиозные гимны, положенные для этого случая. Все четверо были босы и в грубых хламидах, надетых прямо на голое тело. Все волосы на их коже были тщательно выбриты, произведено очистительное омовение. Юли было отчаянно жаль навеки проститься с роскошной гривой своих черных волос, но выбора у него не было. Голый череп был обязательной чертой всех членов духовной гильдии. Их молодые голоса пронзительно звенели в пустоте темного храма:

   Одеждой нашей будет тьма,

   Всегда...

   В храме горела единственная свеча, разделявшая трепещущим светом старых священников и вновь посвященных. В отдалении от юношей замерли святые отцы-наставники, которые подготовили послушников к принятию сана. Их было трое. Смутно мерцало лицо отца Сифанса. Он кивал в такт песнопениям головой и морщил нос от удовольствия, не находя ошибок. Милицейских не было. Не было и нечестивых фагоров. Это очень радовало Юли.

   В течение всей церемонии кардинал, который сидел в кресле перед ними, ни разу не шевельнулся. Очевидно, он спал. Но в конце обряда посвящения сухая спартанская фигура кардинала, как всегда одетого в черно-белое, с золотой цепью на шее, поднялась со своего места. Кардинал с трудом воздел руки над головой и затянул молитву для вновь посвященных своим гнусаво-картавым речитативом:

   – И наконец сделай так, о великий, древний и всегда живой Акха, чтобы мы смогли ещё глубже проникать в пещеры мысли Твоей, пока не обнаружим и не познаем все тайны того безграничного океана без начала и без конца, который в миру называют жизнью, но который мы, посвященные, считаем всем тем, что находится за пределами Жизни, ибо этот океан больше, чем можно увидеть простым смертным. Аминь.

   Вслед за молитвой заиграли флуччели и музыка заполнила сердце Юли. Он всё же добился своей цели.

* * *

   Но уже на следующий день Юли, вместе с одеждой священника, получил и работу. Он должен был посещать заключенных Панновала и дежурить возле них, выслушивая их жалобы.

   Юли был буквально раздавлен таким назначением. Он-то полагал, что став священником, он окажется вне чьей-либо власти. Увы... Как оказалось, в Святилище для вновь посвященных в духовный сан был установлен строгий порядок прохождения службы, который, по сути, был второй, более важной ступенью их обучения. Сначала новых духовников направляли на годичную службу в Зону Наказания, тот самый Твинк, проще говоря, в тюрьму. После тюрьмы их на три года переводили в инквизицию, службу дознания при милицейской гильдии. В этих низовых подразделениях власти они проходили необходимую закалку, черствели и ожесточались, безнадежно отдалялись от народа, из рядов которого когда-то вышли. Только после этого новым святым отцам разрешалось исполнять обязанности священников среди простых людей, как Сатаалу. После семи лет такого служения им дозволялось просить о переводе обратно в Святилище – конечно, если они этого ещё хотели. Таким образом, лишь после двенадцати лет безупречной службы святой отец мог попасть в число тех, кто принимает решения. Неудивительно, что всё высшее духовенство Панновала состояло из стариков различной степени дряхлости.

   Юли приуныл. Он мечтал о свободе – а вместо этого попал на пожизненную каторгу. Зачем ему знания и власть, если он будет стариком? Впрочем, пока он был молод и хорошо усвоил, что в Панновале не было неизменных правил. А он и так совершил уже почти невозможное, за год с небольшим пробившись из дикарей в правящий клан. В сущности, до вершины оставалось совсем немного. И Юли, с присущим юности оптимизмом, положился на будущее.

* * *

   В Зоне Наказания всегда стоял шум. Ни тишины, ни тьмы тут никогда не было. На всех углах здесь чадили факелы и головешки. Здесь же жили городские рабы-фагоры и надзиратели, набираемые из не угодивших начальству отбросов милиции. Зона была любовно расположена в самой сырой пещере под руслом Вакка, где всегда моросил мелкий дождь. За тысячи лет своды пещеры обросли сталактитами, на которых собирались крупные капли воды, беспрестанно срывавшиеся вниз, на головы обитателей Зоны.

   Надзиратели носили непромокаемые плащи и сапоги с толстыми подошвами. Сопровождающие их фагоры, как и в других местах, не имели одежды, но их белая шерсть хорошо защищала от холода и сырости.

   Брат Юли, как его теперь называли, благодаря протекции отца Сифанса сразу попал на высокий пост. Его определили в подручные одному из трех лейтенантов Твинка, которые, сменяясь, несли в нем круглосуточное дежурство, олицетворяя здесь верховную власть. Этот лейтенант был упитанным мужчиной с грубыми манерами по имени Дравог. Он шагал так, как будто давил жуков, и говорил так, как будто жевал их. Он постоянно постукивал дубинкой о свои чудовищных размеров сапоги, и этот барабанящий звук действовал на Юли раздражающе. Но с его помощью юноша быстро усвоил здешние порядки.

   В отношении заключенных действовала суровая палочная дисциплина. Все движения были подчинены приказам надзирателей и на любого замешкавшегося тотчас обрушивался град ударов. Каждый, кто осмеливался роптать, также получал свою порцию ударов крепкой дубинкой. От всего этого стоял несмолкаемый шум. Заключенные были угрюмы. Ни о каком «выслушивании жалоб» от них не могло быть и речи. Дравог смотрел на молодого священника, как на пустое место, и откровенно издевался над ним, заставляя давать санкции свыше на все свои расправы. Юли приходилось выискивать законные основания для любого акта насилия по отношению к заключенным, и он остро сочувствовал своим жертвам, порой вообще ни в чем не провинившимся, но нарушавшим, как любил говорить лейтенант, «распорядок дня».

   Ему вскоре опротивела бессмысленная жестокость Дравога, но в то же время неукротимая враждебность заключенных истощала его терпение. Тихие дни, проведенные в Святилище, казались ему теперь самыми счастливыми в жизни, хотя недавно он считал совсем иначе. В беспощадной обстановке тюрьмы он тосковал по глубокой, наполненной молчанием и благочестием темноте учебного зала, даже по отцу Сифансу с его осторожным дружелюбием, лишь сейчас оценив его по достоинству. Увы, дружба была не той чертой характера, которую уважал и признавал лейтенант караульной службы Дравог.

   Сердцем Зоны была большая пещера, которая и называлась Твинк, потому что именно в ней работали заключенные. Они были заняты тем, что долбили и разрушали её заднюю стену, чтобы увеличить пространство Панновала. Этот тяжелый труд был почти бесплодным. Кремнистый сланец был неуступчив и тверд, и сопротивлялся всем усилиям. Заключенные выбивались из сил. Их труд был бесконечен. Но каждый, кто смел хотя бы опустить руки, тут же получал удар крепкой дубинкой.

   – Это рабы, – самодовольно заявил Дравог Юли в первый же день, указывая на изможденных заключенных, долбивших скальный монолит с помощью жалких долот и камней. – И чтобы они шевелились, их нужно беспощадно бить, да почаще!

   Замечание лейтенанта приоткрыло для Юли мрачную завесу над непроглядным прошлым Панновала. Весь колоссальный подземный город был создан именно таким образом, за сотни веков изнурительного рабского труда. Юли вполне мог сопоставить ничтожные итоги дневной работы заключенных с исполинскими размерами пещер, и у него перехватывало дух от ужаса, когда он думал о немыслимой бездне труда, пота и слез, потраченной всего лишь на жилище для нескольких тысяч людей. И в его душе родился глухой гнев, когда он представил себе тысячелетия этого беспрерывного ада. Он даже начал думать, что Панновал вообще не имеет права на существование – нездоровая безопасность большинства не стоила таких мучений поколений заключенных. Всякий раз, засыпая в своей комнате, он с ужасом думал, что даже это тесное помещение поглотило годы труда несчастных узников, и что лучше бы все люди были дикарями. Насколько же проще была жизнь в его родных снегах! Цивилизация теперь представлялась ему болезненным наростом, порожденным злобными трусами, боявшимися внешнего мира.

   Впрочем, и в этой мрачной жизни его неунывающий ум нашел новые пленительные загадки. Куски отбитой горной породы увозили на грубо сколоченных тележках, толкать которые было по силам только двум крепким мужчинам. С утра до вечера наполненные кусками камня тележки откатывали в глубину Твинка, в ту её часть, где Вакк, миновав Рынок, обрушивался в бездонную пропасть. Туда и сбрасывали содержимое тележек. Насколько мог судить Юли, так делалось с незапамятных пор. Никого не интересовало, куда девалась такая масса породы, по объему превосходящая весь Панновал, как, впрочем, и куда уходит вода. Возможно, под этой, самой нижней частью города, было некое пустое пространство, гигантская пещера, настолько глубокая, что сам Панновал не шел с ней ни в какое сравнение. При каждом взгляде в пропасть Юли пробирал озноб. Он чувствовал, что под Панновалом скрываются жуткие бездны, о которых его самодовольные обитатели не имели никакого представления.