Текст книги "Олдорандо (СИ)"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

   Но в молодости её часто влекло в эту даль. Закутавшись потеплее, она подолгу стояла на краю откоса, устремив взгляд на восток. Над ней, помахивая одинокими крыльями, проносились челдримы, а она, упав на колени, рисовала в своём воображении смутную массу святых, которые, налегая на вёсла, направляли плоский круг её мира к тому месту, где не всегда шел снег и дул ветер. Потом, плача, она шла домой, проклиная надежду, которую принесли ей челдримы. Надежда умирала, оставляя лишь боль.

   Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, он, тем не менее, как и всегда, оценил про себя то, что она сказала. Когда его сделка с двумя господами была заключена и небольшая груда лекарственных трав, шерстяных полотен и мешочков с мукой уравновесила скромную горстку драгоценных пряных листьев и кипу шкур, которые заберут оба торговца, Хаселе предложил гостям решить судьбу больного юноши. Может быть, они даже заберут найденного им незнакомца в свой цивилизованный мир? Он добавил, что на юноше была искусно украшенная парка и поэтому, – о, это всего лишь предположение выжившего из ума старика, господа! – он мог быть важным лицом, или, по крайней мере, сыном важного лица, благодарность которого не замедлит последовать.

   К его удивлению господа заявили, что они с радостью возьмут знатного юношу с собой, но за это им по чести причитается дополнительное вознаграждение в виде всего одной шкуры йелка, чтобы возместить непредусмотренные расходы, а также за отзывчивость. Хаселе поломался для приличия, но затем согласился. Чужак в доме был ему совершенно ни к чему. Он не нуждался в помощниках или рабах, к тому же скармливать человеческие останки собакам ему не нравилось, а мумифицировать трупы незваных гостей и хоронить их в подземных гробницах, как велели обычаи, было и вовсе не в его привычках.

   – Хорошо, я согласен, – буркнул он и отправился в кладовку – выбирать самую худшую из оставшихся шкур.

   Юли к этому времени совсем ожил. Он с благодарностью принял от Лорел ещё супа и разогретую ножку снежного кролика. Тем не менее, он слышал разговор Хаселе с господами и не собирался разочаровывать их. Когда он услышал их шаги, то проворно откинулся на спину и закрыл глаза, сунув руки в пройму парки, притворившись спящим. Но торговцы лишь скользнули по нему равнодушным взглядом и вернулись обратно. Они собирались погрузить купленное на сани, провести несколько часов в веселой попойке с Хаселе и его женой, проспаться, а затем, отбыв сей приятный ритуал, отправиться в своё опасное путешествие на юг – в далекий Панновал. Им не было до него дела.

   Вскоре в гостиной старого Хаселе повис гвалт пьяных возбужденных голосов, который наконец сменился могучим храпом. Всё это время, пока мужчины за столом обменивались новостями, без конца подливая друг другу хмельную брагу, Лорел ухаживала за Юли: снова накормила его, помыла, смазала жиром обмороженное лицо, расчесала его длинные волосы и всё время прижимала юношу к своей впалой груди, охваченная совсем не материнским чувством.

   На рассвете, когда Баталикс ещё стоял низко над горизонтом, Юли с наслаждением ушел от неё. Он сделал вид, что потерял сознание, когда важные господа грузили его на сани, щелкали кнутами и напускали на себя суровое выражение, стараясь сбросить с себя груз похмелья. А затем они тронулись в путь.

   Оба господина, чья жизнь была трудна, грабили Хаселе и других туземных торговцев до такой степени, до которой те позволяли себя грабить, так как знали, что и их тоже будут надувать и грабить, когда они будут менять купленные ими шкуры на другие товары. Надувательство, подобно привычке укутываться, чтобы защититься от холода, было одним из способов выживания. Торговцы хорошо знали, что у них нет другого способа получить необходимое для продления своей жизни. Их весьма простой план заключался в том, чтобы, как только они скроются из виду убогого жилища старого дурня Хаселе, перерезать горло этому нежданно-негаданно свалившемуся на них незнакомому и явно никому не нужному больному и бросить тело в ближайший сугроб, захватив с собой в Панновал лишь его искусно разукрашенную парку вместе с курткой и штанами. Включая сюда и даровую шкуру, полученную от наивного Хаселе, выгода была налицо. Поэтому, согласившись забрать с собой больного юношу, они даже не сговариваясь наверняка знали, что прирежут его, как только жилище старого траппера скроется из виду.

   Отъехав на милю, они остановили собак. Один из них вынул блеснувший в сумеречном свете равнины кинжал и повернулся к распростертому на санях телу. Его сноровка говорила о немалом опыте в такого рода делах.

   В этот момент «распростертое тело» с воплем вскочило. Юли накинул покрывавшую его шкуру на голову того, кто хотел убить его, пнул его изо всех сил в живот, свалив торговца в снег, и побежал зигзагами, чтобы не стать мишенью для копья.

   Он бежал не оглядываясь, чтобы не споткнуться. Когда Юли почувствовал, что убежал достаточно далеко, он, повернувшись, залег за серым камнем. Осторожно выглянув из-за него, он увидел, что его не преследуют, да и сама купеческая упряжка уже скрылась из виду. В безмолвной замерзшей пустыне свистал только ветер. До восхода Фреира оставалось ещё несколько часов.

   Юли охватил ужас. После того как фагоры увели его отца в свою подземную берлогу, он брел неизвестно сколько дней по безжизненной пустыне в поисках Панновала, измученный жестоким голодом. Он давно потерял своё копьё и счет времени, отупел от холода и бессонницы – если бы он заснул, то уже не проснулся бы. Его лицо истерзал непрестанный морозный ветер. Он безнадежно заблудился и приготовился к смерти, когда, вконец обессиленный, застрял в проклятой петле и рухнул в колючий кустарник.

   К счастью, он был молод и здоров, и потому немного горячей еды и несколько часов сна восстановили его силы. Он позволил погрузить себя на сани не потому, что доверял двум хитрым господам из Панновала, – напротив, они не внушали ему никакого доверия, – а по той простой причине, что ему надоела назойливая нежность старухи с её гнусными ласками и глупым бормотанием. Да и потом, ехать в санях поверх кипы косматых рыжевато-коричневых шкур йелков было всяко лучше, чем идти по снегу пешком.

   Увы, недолгое общение с людьми закончилось попыткой прирезать его. И вот, после непродолжительного перерыва, он вновь оказался в снежной пустыне, где ледяной ветер немилосердно драл его уши и щипал щеки. Но при одной мысли о возвращении в лачугу Хаселе Юли передернуло. Он не мог забыть алчных рук старухи, жадно шарящих по его нагому телу, когда она обмывала его. От одной мысли остаться с ней в этой убогой хибаре его начинало тошнить.

   Но что же тогда делать?

   Ему не оставалось ничего, кроме надежды, если он хотел выжить. Поднявшись, он ровной трусцой побежал по следу саней. Сейчас он был более-менее сыт и знал, куда идти.

* * *

   Семь больших рогатых собак, известных под названием асокины, тянули сани коварных торговцев. Вожаком упряжки была сука по кличке Грипси, и вся упряжка в тех местах, где они появлялись, была известна под именем упряжки Грипси. Каждый час собаки отдыхали в течение десяти минут, во время которых их иногда кормили протухшей рыбой из мешка. Когда один из господ ехал, лежа на тесных санях, другой тяжело шел рядом с ними. Потом они неохотно менялись.

   Юли старался держаться подальше от саней и прятался за камнями во время коротких остановок. Когда сани скрывались из виду, он безошибочно шел вслед за ними по следам людей и их собак. Во время привалов он подбирался поближе, чтобы посмотреть, как следует управлять собачьей упряжкой. В его голове, шаг за шагом, складывался зловещий план.

   Три бесконечных дня продолжалась эта дорога и асокинам уже не хватало десятиминутного отдыха. Теперь упряжка останавливалась надолго, когда собакам приходилось отдыхать, и только поэтому измученный и голодный Юли не отстал от неё.

   После трех дней непрерывного движения они достигли ещё одной из разбросанных на огромных расстояниях друг от друга пушных факторий Панновала. Здесь торговец соорудил себе вместо дома целую башню, украсив её каменные стены рогами убитых им животных, и здесь господа задержались надолго. Синий Фреир успел зайти, уступив место золотому Баталиксу, и взойти вновь, а два господина то помирали от пьяного смеха в обществе коллеги, то дрыхли, оглашая воздух могучим храпом, который вновь сменялся взрывами пьяного хохота. Юли тем временем подкрался к их упряжке и нашел в санях несколько окаменевших от старости и мороза галет. Он с жадностью съел их, снял с саней верхнюю шкуру, завернулся в неё и урывками дремал, улегшись прямо на снег с их подветренной стороны, пока торговцы безудержно пьянствовали в обществе хозяина фактории. Собаки, замордованные господами до состояния забитой скотины, не обращали на него никакого внимания.

   Когда господа отъелись, напились и отдохнули, сани снова двинулись в путь. Упряжка Грипси всё время уверенно держала курс на юг. Один купец валялся на выторгованных шкурах, другой пешком поспевал за ним. Стараясь не попадаться им на глаза, Юли замыкал шествие на почтительном расстоянии.

   Вскоре показались горы Кузинт, уступами поднимавшиеся над равниной. Восточный ветер, путаясь в их отрогах, постепенно утрачивал свою ярость. Это означало, что они приближаются к Панновалу.

   Немного погодя они уже прокладывали себе путь сквозь подножья гор, склоны которых были покрыты слоем глубокого снега. Здесь торговцам пришлось поработать. Обоим господам пришлось идти рядом с тяжело гружеными санями и даже иногда толкать их на неровных тропинках.

   Наконец Юли понял, что они вышли на дорогу, ведущую прямо к Панновалу. Сливаясь с другими, она стала наезженной, ныряя в обширную долину. Недалеко от входа в неё возвышались две низкие сторожевые башни, сложенные из камня, где часовые стали окликать торговцев, спрашивая, кто они, откуда и куда направляются. Затем они окликнули и Юли.

   – Я иду за своим отцом и дядей, – немедля соврал юноша. – Они только что проехали мимо вас.

   – Проходи, – разрешил стражник. – Но смотри, больше не отставай, а то на тебя нападут челдримы! – и часовые засмеялись, довольные шуткой командира.

   Юли через силу улыбнулся в ответ. Он сам понимал, что его план очень шаток. Если эти часовые видели, как господа выезжали из города, они наверняка вспомнят, что те не брали с собой никого. А тогда его попросту прогонят прочь, в пустыню, на верную смерть.

   – Я знаю, – невпопад ответил растерянный Юли. – Но отцу не терпится попасть поскорее домой, поэтому он так спешит. И мне тоже.

   Командир взмахом руки велел ему идти дальше, улыбаясь его наивности. Он прекрасно знал, что у этих торговцев нет детей. Но Панновал всегда нуждался в крепких молодых рабах.

   Юли не знал обо всём этом, спеша за упряжкой. Наконец господа остановились на привал. Здесь, за постом бдительной стражи, они ощущали себя в полной безопасности. Щедро раздав собакам оставшуюся рыбу, они, закутавшись в меха и отхлебнув по глотку самогона, завалились спать в углубление в склоне горы. Это был их последний привал и они решили хорошенько выспаться перед полным суматохи днем. Вслед за ними уснули и их сытые собаки.

   Как только Юли услышал их храп, он осторожно подкрался поближе, понимая, что ему представился неожиданный шанс. Несколько столкновений с несправедливостью дали ему богатый опыт. Теперь он понимал, что даже в богатом Панновале никто не встретит нищего бродягу с распростертыми объятиями. Его выгонят обратно, или, что вернее, просто убьют. Вот если бы он въехал в Панновал на полных товара санях...

   Взгляд юноши обратился на упряжку. Вообще-то, ему совсем не хотелось убивать торговцев, хотя они и покусились на его собственную жизнь. Но другого способа завладеть их санями Юли не видел и особенных угрызений совести он тоже не чувствовал. Жестокая жизнь охотника давно приучила его к суровому правилу – или убиваешь ты, или тебя. Вопрос был лишь в том, как осуществить задуманное.

   С обоими господами надлежало расправиться сразу. Юли чувствовал, что ослабел от голода. Если дело дойдет до драки, он не справится и с одним из этих раскормленных здоровяков.

   Он думал, что лучше: заколоть их кинжалом или разбить головы камнем. Увы, и в том и в другом способе таились свои опасности. Кинжал был вернее – но он наверняка не убил бы сразу и второй торговец успел бы проснуться. Камень же мог оглушить первым ударом – но оба господина были в меховых шапках и Юли опасался, что ему не хватит силы. Он не хотел признаваться себе, что вообще не желает их убивать. Но выбора у него не было. Либо он убьет господ и завладеет их упряжкой, либо ему придется идти назад, в снежную пустыню, на верную смерть, а он так хотел жить!..

   Так или иначе, надо было действовать. В любой миг на дороге могли показаться ещё люди, и тогда...

   Он оглянулся, не едет ли кто-нибудь за ним. Нет, никого. Юли повернулся к господам – и ему в голову вдруг пришла блестящая мысль. Сняв ремень с саней, он бесшумно обвязал его вокруг правой ноги одного и левой ноги другого купца. Теперь если кто-нибудь из них вздумает вскочить, то другой ему помешает. Юли проделал это так осторожно, что даже не вспугнул спящих. Он очень боялся, что они проснутся, но господа продолжали храпеть. Тем не менее, Юли никак не мог заставить себя перейти к делу. Он вновь оглянулся – и его сердце вдруг часто забилось.

   Отвязывая ремень от саней, он освободил покрывало. Теперь ветер отбросил его и под ним он заметил короткие копья со стальными наконечниками. Копья выглядели странно. С одной стороны, их плоские наконечники в форме узкого листа были откованы грубо, неровно и явно не знались с точилом. Они были даже не насажены на древко, а просто наспех примотаны к нему обрывком шкуры. С другой, в эту шкуру были вплетены красивые яркие перья неведомых птиц. Видимо, они предназначались для продажи, но господа неверно оценили спрос. Мука и специи в дикой пустыне ценились куда больше оружия.

   Взяв одно из копий, Юли подержал его в руке, но понял, что кидать его неудобно. Баланс был ужасный. Однако острие копья было действительно острым.

   Юли понял, что сам Вутра посылает ему знак. Его сердце преисполнилось мрачной решимости. Он вспомнил, как оба господина пытались убить его, якобы беспомощного. Теперь час возмездия настал.

   Вернувшись к тому месту, где почивали оба господина, он пнул ногой одного из них. Тот со стоном перевернулся на спину, как и рассчитывал Юли. Подняв копьё, как будто собирался пронзить рыбу, он изо всех сил вонзил острие в грудную клетку распростертого перед ним мужчины, стараясь попасть в сердце. Тело конвульсивно содрогнулось. С жутким выражением на лице, с выкатившимися из орбит глазами господин приподнялся, судорожно ухватился за древко копья, подтянулся на нем, на миг присел, с ужасом и потрясением глядя на Юли, а затем медленно откинулся назад со вздохом, перешедшим в мучительный замирающий хрип. Из его рта потекла кровь со слюной. Его товарищ лишь пошевелился, что-то пробормотав спросонья.

   Юли рванул оружие, но скверно насаженный наконечник тут же сорвался с древка, застряв глубоко в теле. Он спокойно сходил к саням за вторым копьём и проделал со вторым господином то же, что и с первым, навсегда пригвоздив его к каменистому грунту. Теперь сани были его. И упряжка тоже.

   На виске у Юли билась жилка, сердце колотилось. Он не мог поверить в то, что сделал только что, – спокойно убил двух беззащитных людей. Тем не менее, в его сердце не было раскаяния. Он сожалел лишь о том, что эти господа – не фагоры, угнавшие в плен Алехо. Тогда всё было бы намного проще.

   Тут ему в голову пришла ещё более блестящая мысль. Вернувшись к первому господину, Юли начал обшаривать ещё теплый труп и вскоре наткнулся на то, что искал – увесистый кошель с золотом.

   Для самого Юли золото ничего не значило, но он внимательно слушал торговцев и понял, что тут, в этом мешочке – всё то, что смелые охотники не получили за свои шкуры, плод бесчестного обмана, длившегося много лет. Он усмехнулся и привязал кошель к ремню. Вутра был поистине милостив к нему.

   Надев упряжь на рычащих и лающих асокинов, Юли поехал прочь от этого ужасного места. Асокины были слишком забиты господами, чтобы напасть на незнакомого им человека. Они подчинились ему и тянули сани по хорошо видимой тропе, которая постоянно извивалась, поднимаясь всё выше, пока не обогнула выступ скалы. За основанием скалы показалась новая долина, вход в которую запирал замок внушительных размеров.

   Замок Стража Врат Панновала был искусно врезан в крутые склоны горы. Смелые зодчие давно забытых времен частью высекли его стены прямо в утесах, частью сложили из их же обломков. Издали Юли не смог различить крепость на фоне громоздящихся скал. Лишь вблизи она стала заметной, вырисовываясь в каменном хаосе законченной строгостью очертаний. Замок господствовал над горным ущельем – единственной дорогой, что связывала город с внешним миром. Со стен хорошо была видна черная горловина, переходившая в туннель, миновав который путник видел над собой каменное небо Панновала. У ворот замка стоял караул из четырех закутанных в меха воинов с копьями. Они встали между литыми бронзовыми створками, преграждая ему путь. Юли остановил упряжку, когда к нему направился главный из стражников, с медным нагрудником на богатых мехах.

   – Кто ты такой, парень? Я не знаю тебя, – грубо спросил он.

   – Я с двумя моими господами был на севере, выменивал шкуры для города, – уже удачней соврал Юли. – Разве вы их не помните? Они едут сзади, на новых санях.

   – Что-то их не видно, – с сомнением сказал стражник. Его акцент звучал странно и не был похож на олонецкий, к которому Юли привык в ущельях Перевала. Одно это говорило о том, как далеко он от дома.

   – Они вскоре появятся, – вновь соврал Юли. – Разве вы не узнаете упряжку Грипси? – он ловко щелкнул кнутом.

   – Как не узнать, – согласился стражник. – Упряжка известная. Недаром эту суку зовут Грипси.

   Он посторонился. Он не знал этого парня, но знал упряжку Грипси. Мало ли кого господа могли нанять в пустыне?.. А влезать в дела уважаемых торговцев точно не входило в его планы. Ему платят только за то, чтобы к Панновалу не подобрались незаметно враги. И только. Пускай с чужаком разбирается городская стража.

   – Эй, там, пропустите мальца! – прокричал он подчиненным, подняв свою сильную правую руку.

* * *

   Юли испытал потрясение, когда увидел Панновал.

   Долину с трех сторон замыкали утесы, настолько крутые, что на них даже не задерживался снег. На месте заднего был вырублен чудовищный котлован. Его задняя стена была вогнута и её зубчатый гребень зловеще нависал над долиной. Всё это было сделано для того, чтобы вырубить из цельного камня грандиозное изображение Великого Акха. Оно и в самом деле лишь немного не доставало до острого гребня скалы, над которым величественно клубился пар – дыхание огромного города. Акха сидел в традиционной позе, на корточках, с коленями, упиравшимися в плечи, обхватив голени руками и сложив перед ними руки ладонями кверху. На ладонях он возносил священный Огонь Жизни. Его огромная голова была увенчана пучком перевязанных волос. Нечеловеческое лицо бога, обрамленное короткой бородой, вселяло ужас в души смотрящих на него. Даже его щеки, не говоря уж о других линиях его лица, внушали благоговейный страх. Тем не менее, его большие миндалевидные глаза были исполнены неземной кротости, а углы повернутых вниз губ и величественных бровей выражали одновременно спокойствие и жестокость.

   Тропа, петляя, взбиралась по узкой, ничем не огражденной перемычке, рассекавшей котлован, отделенный от долины узким гребнем нетронутой скалы. Там, в каменном пьедестале, почти под большими пальцами босых ног обнаженного бога, в скале было отверстие ворот, казавшееся крошечным по сравнению с высеченным великаном. Издали оно казалось не больше мизинца ноги Акха, но когда сани приблизились к нему, Юли увидел, что и оно было огромно, и, возможно, в три раза превышало рост среднего человека. Сами ворота впечатляли. Они были не из бронзы и не из дерева, а каменные – две монолитных плиты размером с небольшой дом и толщиной метра в два. За ними виднелись огни и стража в необычном одеянии. Странно звучала речь этих людей, да и мысли в их головах тоже, наверно, были странными.

   Юный путник распрямил свои плечи и отважно шагнул вперед.

   Вот так Юли пришел в Панновал, чтобы изменить саму Историю.

* * *

   Никогда не забудет он своё вступление в Панновал, когда он впервые покинул мир, над которым распростерлось небо. Словно в забытьи он проехал на санях мимо рощи чахлых деревьев, мимо распахнутых ворот, мимо стражи, и остановился, чтобы окинуть потрясенным взором раскинувшееся перед ним крытое пространство, защищенное от ледяных небес, в котором тысячи людей жили день за днем и год за годом.

   Туман вместе с темнотой создали сумеречный мир без четких очертаний, в котором формы зданий лишь угадывались. Здесь всегда была ночь. Люди, скользящие в полумраке, были укутаны в теплую одежду. За каждым из них тянулся шлейф тумана, туман, как султан, также отмечал их дыхание. Повсюду была стихия камня, из которого были высечены торговые лавки, дома, загоны для скота, марши лестниц. Вся эта чудовищная пещера невообразимых размеров уходила, сужаясь, внутрь горы, которую выдалбливали уже в течение многих тысячелетий, сооружая небольшие ровные площадки, отделенные друг от друга ступеньками и стенами. Век за веком, люди выдалбливали всё новые помещения, соединяя отдельные ниши и площадки рядами каменных лестниц.

   Изредка в разных углах этой бесконечной пещеры вспыхивали факелы. Дерево в Панновале всегда считалось дефицитом и полностью осветить город внутри горы было невозможно. Приходилось беречь и жир для коптилок – ведь он, одновременно, служил и пищей. Ввиду вынужденной экономии внутренность громадной пещеры освещалась лишь отдельными факелами. Их неровный свет колыхался на вершинах маршей лестниц, а их дым ещё более усугублял непроницаемость туманного воздуха.

   Новоприбывший дикарь остановился. Он был не в состоянии продвигаться дальше в этом царстве тьмы и тумана, пока не нашел себе сопровождающего. Обычно такое происходило со всеми чужеземцами, впервые попавшими сюда.

   Некогда, уже много тысяч лет назад, давно забытая раса людей, прозванных Архитекторами, вырубила в скале ряд сообщающихся между собою пещер различного размера, расположенных на разных уровнях. С тех славных пор цивилизация давно пришла в упадок, но некоторые из них до сих пор использовались под жильё. Те немногие чужестранцы, которые подобно Юли прибывали в Панновал, сначала попадали в первую из больших пещер, называемую местными жителями Рынком. Это и был огромный рынок, центр знаменитой на весь свет панновальской торговли, где протекала большая часть общественной и деловой жизни Панновала. Ведь, хотя здесь и царил полумрак, глаза быстро привыкали к нему и можно было обходиться без дымного и очень дорогого огня лампад и коптилок. Днем это место оглашалось голосами, стуком молотков и нестройным перезвоном кузнечных молотов.

   Здесь, на Рынке, Юли быстро освоился в деловой суматохе благодаря помощи своего проводника. Ему удалось обменять упряжку из семи асокинов и часть товара на санях на те вещи, которые были необходимы ему для его новой жизни. Здесь ему придется оставаться. Больше идти было некуда, да и незачем. Он, наконец, достиг мира своей мечты.

* * *

   Юли посчастливилось тут же познакомиться с одним славным торговцем по имени Киале, который вместе со своей женой держал лавку на одной из нижних площадей Рынка. Киале был человек, исполненный постоянной и глубокой печали, с уныло свисающими усами. Он стал патроном Юли по причинам, которые сам не вполне понимал и вовсе неведомым юноше, и с самого начала взялся оберегать его от местных мошенников. Именно ему Юли продал сани и товар. В обмен на это Киале принял его в качестве ученика. Он также взял на себя труд познакомить юношу с новым для него миром.

   Гул, неумолчно отдающийся эхом по всему Рынку и который Юли вначале принял за гул множества голосов, исходил от реки Вакк, которая протекала в глубокой расщелине, в дальнем от ворот конце Рынка. Это был первый подземный поток, который Юли видел в своей жизни, и поэтому он представлял для него одно из чудес города. Вечно бурлящая вода наполняла юношу восторгом и в ней он узрел одно из чудес своей новой жизни. Он одухотворял природу (не подозревая, что был приверженцем анимизма), и потому Вакк казался юному дикарю живым существом.

   Через Вакк был переброшен деревянный мост. Он вел к самой отдаленной от ворот задней части Рынка, которая заканчивалась крутой каменной стеной. Вверх по стене поднималась высеченная в камне лестница. Её многочисленные ступени завершались широченным балконом, на котором стояла огромная статуя Акха, вытесанная из цельной скалы. Идол, чьи склоненные к коленям плечи выступали из теней, был виден с самых отдаленных концов Рынка. На распростертых ладонях Акха трепетал настоящий огонь. Его постоянно поддерживал жрец, появляющийся из двери, искусно скрытой позади статуи. Народ Панновала преклонял колени перед ликом своего бога, регулярно принося ему всевозможные дары. Дары принимались жрецами в черно-белых одеяниях. Они бесшумно сновали среди верующих, ненавязчиво поддерживая порядок. Молящиеся простирались ниц у ног божества и лишь когда священник проводил по земле перед ними метелочкой из перьев, они могли поднять глаза в немой надежде и взглянуть в черные каменные очи, взирающие на них из паутины, теней и тумана, а затем, высказав наконец свою мольбу, удалиться на менее священное место, уступая очередь следующим просителям.

   Этот ритуал был тайной для Юли. В своей прошлой жизни он не встречался ни с чем похожим. Объяснения Киале ещё больше запутали юношу. Он явно опасался объяснять таинства своей религии чужестранцу. Тем не менее, у Юли сложилось твердое убеждение, что это древнее существо, высеченное из камня, противостояло злым силам, свирепствующим во внешнем мире, и в особенности Вутре, повелителю небес и всех зол, которые исходят оттуда.

   Древний Акха мало интересовался людьми. Они были слишком тщедушны и слабы, чтобы привлечь его внимание. Ему были нужны лишь регулярные приношения, которые придавали ему силу в постоянной борьбе с Вутрой, а многочисленный рой жрецов бога существовал только для того, чтобы неукоснительно исполнять желания Акха в этом отношении, иначе на всё подземное людское сообщество обрушились бы страшные, неисчислимые беды.

   Впрочем, попутно священники, вместе с милицией, осуществляли верховную власть в Панновале. Единого правителя не существовало, конечно, если не считать самого Акха, который, по всеобщему убеждению, неутомимо рыскал по небесным горам с дубинкой в руке в поисках Вутры или же его грозных приспешников, таких как некий Червь.

   Всё это вызывало возмущение у Юли. Он знал Вутру с самого раннего детства и был о нем высокого мнения. Вутра был великим духом, к которому в минуту опасности обращались с молитвой его родители, Алехо и Онесса. Они представляли себе Вутру как благосклонное божество, несущее свет. И, насколько он помнил, они никогда не упоминали имя Акха. У него сразу сложилось впечатление, даже твердое убеждение, что вся эта свора проходимцев в рясах просто дурит народ, попутно нещадно обирая его. Впрочем, всё это терялось на фоне более приземленных открытий.

   Различные переходы, такие же запутанные, как и законы, которые издавали священники, вели к многочисленным пещерам, примыкающим к Рынку. В некоторые был открыт доступ простому люду, в некоторые вход был запрещен. Люди с неохотой говорили о запретных местах. Но Юли вскоре заметил, как туда по крутым темным лестницам волокли преступников со связанными за спиной руками. Некоторых в Святилище со статуей на балконе, а других в Зону для наказаний, Твинк, расположенный под ним. Панновал возникал в течение тысячелетий, во время которых именно осужденные рабы продолбили в скале его пещеры.

   Вскоре Юли по узкому проходу попал во внушительных размеров пещеру под названием Рекк, расположенную к востоку от Рынка. Здесь тоже находилась огромная статуя Акха, с цепи на шеи у которой свисал меч, что означало, что данная пещера предназначена для учебных боев, выставок, спортивных состязаний и боев гладиаторов. Её стены были выкрашены в ярко-красный цвет. Обычно она пустовала и лишь редкие голоса стражи отдавались под её темным сводом. Иногда здесь собирались особо набожные жители и тогда темнота оглашалась завываниями фанатиков. Но в праздничные дни здесь звучала музыка и пещера была полна народа.

   Из Рынка открывался путь и в другие, не менее важные пещеры. На западной его стороне целый ряд украшенных балюстрадой лестничных маршей через множество небольших открытых площадок, полуэтажей и многоэтажных ниш вел к просторной жилой пещере, именуемой Вакк, в честь реки, которая в этом месте выходила на поверхность, с шумом извергая свои воды из глубокой расселины, чтобы снова скрыться под каменным полом и показаться уже в Рынке. Входная арка была украшена искусной резьбой, где среди волн и звезд переплетались таинственные шаровидные тела. Но большая часть этого древнего орнамента была разрушена ещё в незапамятные времена.

   Вакк, после Рынка, был самой древней пещерой Панновала. Ещё многие тысячелетия назад здесь были устроены основные помещения для жилья – ниши, кельи, комнаты – так называемые «жилые», созданные ещё в эпоху Архитекторов. Любому, впервые вступающему на порог этой огромной пещеры и обозревающему идущую вверх путаницу террас, погруженных в полутьму в неровном свете факелов, Вакк представлялся каким-то кошмарным видением, где невозможно отличить вещественное от его тени, реальное от воображаемого. Поэтому даже отважное сердце юного сына Перевала дрогнуло перед представшей его взору картиной. Только сила бога Акха могла спасти его – того, чья нога ступала в этом жутком лабиринте теней.

   Но Юли быстро освоился, благодаря присущей юности гибкости восприятия. Постепенно он привык к полумраку, щиплющему глаза едкому дыму факелов и очагов, к постоянному покашливанию окружающих. Всё это он воспринял как должное вместе с чувством безопасности, которое он ощутил, когда попал сюда. Жестокие ветра зимы и ещё более жестокие фагоры не имели здесь власти.