Текст книги "Джонни Д. Враги общества"

Автор книги: Брайан Барроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Итак, в очередной раз всем казалось, что преступная карьера Диллинджера закончилась. Но как вскоре выяснилось, она только начиналась.

IX
РОЖДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ
30 января – 2 марта 1934 года

Погода во вторник 30 января в Чикаго выдалась пасмурной и снежной. Вечером, в 18 часов 10 минут, в аэропорту Мидуэй приземлился самолет, которым прибыл Диллинджер. Полет был долгим, а пассажир впервые путешествовал по воздуху. Перед этим шла напряженная двухдневная борьба между юристами из Висконсина, Индианы и Огайо. Каждый требовал, чтобы процесс над бандой начался в его штате. В конце концов губернатор Аризоны решил отправить Диллинджера в Индиану, чтобы он предстал перед судом по обвинению в убийстве полицейского О'Мэлли, которое было совершено в городе Ист-Чикаго. В случае обвинительного приговора бандита там ждал электрический стул. Пирпонта, Мэкли, Кларка и Мэри Киндер отправили в Огайо, чтобы судить за убийство шерифа Сарбера (Киндер впоследствии была освобождена). Билли Фрешетт и Опал Лонг выпустили на свободу, и они приехали в Чикаго на автобусе.

Диллинджер не хотел ехать и оказал сопротивление. В понедельник весь день толпы любопытных, допущенных в тюрьму, простаивали возле его клетки, а во вторник помощникам шерифа пришлось насильно вытаскивать его оттуда. «Они не повезут тебя в Индиану! – кричал Диллинджеру Пирпонт. – Они тебя просто прикончат, парень!» Диллинджер сопротивлялся и не давал надеть на себя наручники. «Вы дурите меня! – кричал он. – Меня не должны переводить на восток без суда здесь!»

В Чикаго Диллинджер спустился по ступеням трапа навстречу огромной толпе фотографов. Его встречали 85 сотрудников чикагского полицейского управления. «Чикаго трибюн» писала, что «такого приема не удостаивался еще ни один преступник в этом городе». Мелькали фотовспышки, репортеры вставали на цыпочки, лишь бы увидеть, как двое полицейских заталкивают Диллинджера на заднее сиденье автомобиля. [163]163
  Toland, р. 195.


[Закрыть]

Были приняты повышенные меры безопасности: чикагская полиция вооружилась автоматами и надела бронежилеты. Тринадцать машин и дюжина мотоциклистов под вой сирен помчались из аэропорта по улицам Чикаго, которые заполонила публика. Караван пересек границу с Индианой и направился к городку Кроун-Пойнт – административному центру округа Лейк, где Диллинджер должен был предстать перед судом. У тюрьмы округа поджидала очередная группа газетчиков и фотографов. В 19 часов 40 минут Диллинджер вошел в здание тюрьмы.

Там его отвели к местному шерифу – Лилиан Холли. Эта женщина возглавила полицию, после того как был убит прежний шериф – ее муж. Ее неопытность в полицейских делах вскоре будет широко обсуждаться прессой. Вслед за Диллинджером в ее кабинет набилось около тридцати репортеров. Они сыпали вопросами, стараясь перекричать друг друга.

– Рады ли вы тому, что снова в Индиане?

– Я рад Индиане так же, как она рада мне, – отвечал Диллинджер.

Он жевал жвачку и, казалось, был совершенно равнодушен к такому скоплению народу.

– Говорят, вы пронесли оружие в тюрьму штата Индиана, перед тем как оттуда сбежала группа заключенных двадцать шестого сентября?

Диллинджер усмехнулся: «А я этого и не отрицаю».

– Как вам удалось его туда пронести?

Диллинджер широко улыбнулся: «Много будете знать – скоро состаритесь».

Репортеры переглядывались. Тут происходило что-то совершенно новое: появился знаменитый преступник, обладающий шармом. Грабитель банков, который спокойно шутит, хотя ему грозит электрический стул. Рядом с Диллинджером стоял Роберт Эстил, прокурор округа Лейк. Эстил сопровождал Диллинджера из Аризоны и уже успел оценить его обаяние. Один из фотографов попросил Эстила немного приобнять Диллинджера. Прокурор всего на одно мгновение забыл о том, что он прокурор, и послушался. Это мгновение оказалось в его жизни роковым. Диллинджер, позируя, положил руку Эстилу на плечо. Вспыхнул магний. Получившаяся фотография обошла затем все газеты Америки. Она привела в ярость многих, в том числе и Гувера. Директор ФБР публично осудил Эстила за то, что тот братается с человеком, которого по долгу службы должен обвинять в тяжких преступлениях.

Видя, как расположены к нему репортеры, Диллинджер принялся рассказывать о своей жизни. «Мне просто не повезло, ребята, – говорил он. – Там, в Морсвилле – это мой родной город, – я как-то раз выпил лишнего и грабанул бакалейный. Это было десять лет назад. Меня посадили в тюрьму, а там я встретил массу отличных ребят. Ну и мне захотелось им помочь оттуда выбраться. Я не отрицаю, что это я устроил побег в Мичиган-Сити прошлым сентябрем, когда сбежали десять парней. А что тут такого? Один за всех и все за одного».

Репортеры приходили в восторг от каждой реплики Диллинджера. Один из них спросил:

– Сколько времени вам надо, чтобы ограбить банк?

– Ровно одна минута и сорок секунд.

Он неторопливо жевал жвачку, легко отпускал остроты, обаятельно усмехался, держался с достоинством – словом, обладал несомненной харизмой, которая не могла не произвести впечатления на газетчиков, привыкших иметь дело с тупорылыми гангстерами из чикагской мафии. Из всех бандитов времен Великой депрессии Джон Диллинджер, несомненно, в наибольшей степени обладал качествами суперзвезды.

На следующий день очарованный им репортер из «Чикаго дейли ньюс» писал:

«Он совершенно не похож на убийцу и бандита, какими мы привыкли их себе представлять. У него нет ни одной бандитской черты. Если бы до суда оставалось больше времени и если бы у него было побольше знакомых, то мы могли бы стать свидетелями общенациональной кампании (преимущественно женской) в поддержку Джона Диллинджера, чтобы он избежал поджаривания на электрическом стуле за убийство полисмена Патрика О'Мэлли».

Далее в статье говорилось:

Диллинджер был одет в жилетку поверх рубахи с расстегнутым воротником, он общался с прессой так же свободно, как если бы рассказывал гостю на отцовской ферме о видах на урожай. Он и есть сын фермера из Морсвилла, штат Индиана, но при этом произношение у него отличное – куда лучше, чем у тех, кто задавал ему вопросы. И держался он с большим достоинством.

Руки его, только недавно освобожденные от наручников, двигаются свободно. Стоит он так, как предписывает военный устав, – перенеся тяжесть тела на кончики пальцев. Подбородок у него волевой, на лице двигаются желваки, когда он пережевывает жвачку.

Трудно осознавать, что перед нами один из самых безжалостных убийц, появившихся во времена, когда их стало столько вокруг. Ничего жестокого в его облике нет, – пожалуй, только плотно сжатые губы. И ничто не говорит о его тюремном прошлом, кроме присутствия вооруженных полицейских. В нем нет ничего от «крутых парней». Похоже, к делу, которым он занимается, он относится как к игре…

Человек, повидавший на своем веку разных убийц, взглянув на Диллинджера, вряд ли поверит в то, что пройдет месяц-другой – и этот неунывающий и приветливый человек будет казнен (и слава богу, что будет казнен). Конечно, мистеру Диллинджеру не избежать своей судьбы, но для давно ко всему безразличных репортеров он останется удивительным феноменом. Таких людей увидишь разве что в кино.

Для американской прессы, которая всегда единодушно именовала преступников «хладнокровными убийцами» и «крысами», подобные репортажи были делом неслыханным. А для криминальной карьеры Диллинджера этот день оказался решающим: он перестал быть бандитом, известным в ряде штатов, и стал фигурой общенационального значения – простым, добродушным, своим парнем, за которого жители северных штатов, непривычные к самоотождествлению с преступниками, вскоре начнут болеть душой. Даже такая газета, как «Нью-Йорк таймс», в заметке о Диллинджере называла его приезд в Индиану чем-то вроде «современной версии возвращения блудного сына».

Диллинджер проболтал с репортерами в тюрьме Кроун-Пойнта всего полчаса, но эти полчаса задали тон всем медийным известиям о его будущих подвигах. Диллинджера стали воспринимать как человека, случайно ставшего грабителем, как не понятого окружающими паренька с фермы, который и банки-то начал грабить только для того, чтобы помочь своим друзьям. Сам Диллинджер, похоже, понимал, что выбрал правильную роль, и старался вызвать к себе побольше симпатии. Когда его уводили в камеру, он сказал: «Леди и джентльмены, я вовсе не плохой парень. Я всего лишь встал на неверную дорожку, и я заслуживаю сочувствия». «Чикаго трибюн» на следующее утро замечала, что «в глазах некоторых репортеров, покидавших помещение, как будто даже навернулись слезы». Это был незабываемый спектакль.

Вот уже семь дней семейство Бремер бродило по особняку в ожидании известий от похитителей. К субботе 3 сентября они уже впали в отчаяние: никто не надеялся, что Эдвард все еще жив.

Утром заместитель директора ФБР Гарольд Натан получил приглашение прибыть в отель «Лоури» на встречу с двумя банкирами из Нью-Йорка, работавшими на Альфреда Бремера. Они объявили Натану, что семья собирается в последний раз обратиться к похитителям. Это было вызвано даже не столько заботой о жизни Эдварда, сколько давлением прессы. Среди журналистов ходили крайне неприятные слухи, которые могли попасть в печать. Во-первых, слух о том, что банк, возглавляемый Эдвардом Бремером, находится на грани банкротства, и потому сынок просто разыграл спектакль с похищением, чтобы выманить деньги у папаши. Второй слух касался мошенника по фамилии Вундерлих: якобы он обвинил Эдварда в своих финансовых неудачах и похитил его.

Банкиры показали Натану письмо, которое Адольф Бремер собирался передать журналистам. Натан попросил изменить только одну строчку: о том, что семья обещает не сотрудничать с ФБР. «Я объяснил им: это совершенно неприемлемо для бюро», – писал Натан Гуверу. [164]164
  BKF #667.


[Закрыть]Однако банкиры игнорировали его просьбу.

В воскресенье вечером Адольф Бремер вышел из своего особняка к репортерам и передал им текст заявления. В нем он открыто предупреждал похитителей о том, чтобы они не пытались выйти на связь с семьей напрямую, поскольку все телефоны прослушиваются. Вместо этого он предлагал выбрать нового посредника в деле. Если эти условия будут приняты, семейство Бремер готово отдать выкуп. «Если вы согласитесь, я не буду содействовать расследованию, после того как моего сына освободят, – писал Бремер. – Но если в течение трех дней я не получу от Эдварда никаких известий, то буду считать, что сделка не состоялась и я свободен от всех обязательств, принятых в этом заявлении».

В Вашингтоне Гуверу крайне не понравилось заявление Бремера, а в Чикаго, в доме, где прятали похищенного, оно вызвало ликование. Фред Баркер велел пленнику написать пару записок отцу и предложить двух посредников в деле. «Если мы на этот раз получим деньги – очень хорошо, – сказал Баркер Карпису. – А если не подучим, то все, хватит».

На следующий день игра возобновилась. Вечером Лилиан Дикман, кассирша в банке Эдварда Бремера, сидела в доме родителей на Кортланд-стрит в Сент-Поле. Около половины восьмого раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый человек.

– Вы Лилиан Дикман? – спросил он.

– Да.

Мужчина протянул ей два конверта. Лилиан тут же поспешила в особняк Адольфа Бремера и отдала ему письма. В первом, написанном от руки, Эдвард просил отца о выкупе: «Пожалуйста, сделай все так, как эти ребята тебе скажут. Не тяни дальше. Чем скорее, тем лучше. Папа, я только на тебя надеюсь, тут жить совсем невыносимо, это сущий ад. Я держусь, как могу, надеюсь, что мы увидимся…» [165]165
  Было также и письмо, адресованное Лилиан Дикман. В нем Эдвард Бремер писал:
  «Дорогая Лил! В качестве старого друга я прошу тебя сделать для меня кое-что, чего никто другой сделать не сможет. Пожалуйста, доставь приложенное к этому письмо моему отцу – неоткрытым. Я знаю, что могу тебе доверять, ты это выполнишь. Ты знаешь, наверное, что отец сделал специальное заявление для всех, в том числе для полиции, правительства и т. д., – чтобы они отошли от этого дела, и он мог бы сам Все устроить для моего возвращения домой. Теперь надо только передать ему инструкции – и ты меня не подведешь, я знаю. Девочка, пожалуйста, сделай это побыстрее. Но только не теряй голову. Я знаю, ты не потеряешь, я уверен, ты все сделаешь, как я тебя прошу. Мы всегда друг друга понимали. Тут сущий ад, мне кажется, я здесь уже целую вечность. Пожалуйста, сделай все, как я прошу, и я скоро буду дома. Пожалуйста, побыстрее, и будь осторожна. Всегда твой – Эд».


[Закрыть]Второе письмо, отпечатанное на машинке, было от похитителей. Они соглашались принять выкуп и предупреждали, что это последняя попытка. Инструкции, как передать деньги, они собирались доставить позже.

Через час после того, как Адольф Бремер получил эти письма, один из банкиров постучал в дверь номера Натана в «Сент-Пол-отеле». Чтобы не привлекать внимания репортеров, Натан и банкир спустились по черной лестнице в номер, где их ждал Адольф Бремер. Он хотел получить гарантии невмешательства ФБР в процесс передачи выкупа. Натан это пообещал. Теперь Бремеры могли действовать по своему усмотрению.

Кроун-Пойнт, Индиана

5 февраля, понедельник

14 часов 00 минут

Диллинджер вошел в зал суда, спотыкаясь и шаркая: он был скован по рукам и ногам. Тем не менее с его лица не сходила все та же усмешка, здание уголовного суда округа Лейк в день первого слушания охраняли сорок помощников шерифа. Газеты распространяли слухи о том, что Джон Гамильтон – единственный остававшийся на свободе член банды – может попробовать освободить Диллинджера, и полицейские обыскивали всех, кто заходил в здание. В коридорах толпились сотни людей: всем хотелось хотя бы взглянуть на знаменитого бандита.

Диллинджер был одет в голубую рубашку и синий пиджак от своего саржевого костюма. Он спокойно слушал адвоката – однорукого Джозефа Райена, которого нанял его отец. Адвокат просил отсрочки слушаний, для того чтобы суметь подготовиться к процессу. Говорил он очень тихо – многие его просто не слышали. Было заметно, что адвокат Диллинджеру совсем не нравится. Судья Уильям Мюррей, выслушав защиту, постановил отложить заседание на четыре дня. Чтение обвинительного заключения назначили на пятницу 9 февраля.

Среди множества людей, присутствовавших в зале, был и седовласый 49-летний чикагский адвокат Луис Пикетт. Этот человек неоднократно выступал в судах, защищая различных мафиози. Его манера говорить походила на карикатуру: выспренняя, мелодраматичная, с размахиванием руками. Бывший владелец распивочной, Пикетт в начале 1920-х годов сблизился с большими людьми в Демократической партии и сумел через них получить место главного чикагского прокурора. Однако вскоре, в 1923 году, его убрали с этой должности, обвинив в коррупции (обвинения впоследствии были сняты). Пикетт занялся частной адвокатской практикой, и его клиентами стали мафиози, врачи, делавшие незаконные аборты, бутлегеры и наемные убийцы. В свободное от основной работы время он занимался мелкими спекуляциями на бирже.

Как опытный адвокат по уголовным делам, Пикетт сразу понял, что дело Диллинджера может принести славу, и еще неделю назад ухитрился сунуть знаменитому бандиту свою визитную карточку. Диллинджер захотел с ним повидаться, и они дважды встретились в тюрьме. Разговор, однако, не клеился, стороны только прощупывали друг друга, и все кончилось тем, что отец Диллинджера нанял Джо Райена.

В понедельник после заседания суда к Пикетту подошел главный тюремщик Льюис Бейкер и передал пожелание Диллинджера снова поговорить с ним. Они встретились в тюремной камере. Пикетт боялся, что разговор подслушают, и поэтому заглушал его, громко стуча монетой по прутьям решетки.

С Диллинджера к тому времени слетел весь задор, который он выказывал журналистам. Перед адвокатом сидел человек, который испытывал ужас от одной мысли об электрическом стуле.

– Мистер Пикетт, – говорил Диллинджер, – мне совсем не нравится этот Райен. Я чувствую, что он приведет меня прямиком на сковородку. Он сегодня просил отсрочки, а сам меня чуть ли не обвинял.

– Да нет, ничего, нормальный защитник, – сказал Пикетт.

– Я хочу, чтобы вы стали моим адвокатом. Как вы на это смотрите?

– Ну что ж, – ответил Пикетт, – это можно. Но только скажу вам честно: это будет стоить вам хороших денег.

– Ладно.

Диллинджер пообещал собрать деньги на гонорар адвокату, и Пикетт стал его официальным защитником, [166]166
  Girardin, pp. 72–73.


[Закрыть]а вскоре – и самым важным для Диллинджера человеком.

Пикетт не только защищал его в суде, но и сделался пламенным выразителем чувств растущего сообщества фанатов Диллинджера. А за кулисами, в закрытом для публики пространстве, он выполнял все поручения заключенного – от доставки секретных записок до различных покупок. Без Пикетта и его помощника Артура О'Лири оказались бы невозможными все будущие преступления Диллинджера. С течением времени эти двое стали тайными партнерами бандита, вдохновителями его деятельности и посредниками, которые помогали ему во всем. [167]167
  Роль, которую играли Пикетт и О'Лири в жизни Диллинджера, была покрыта тайной вплоть до 1990 г., когда была найдена рукопись чикагского рекламного агента и будущего писателя Расселла Жирардена. История находки этой рукописи интересна сама по себе. В конце 1934 г. Жирарден собирал сведения о совместных делах Пикетта и О'Лири для книги, посвященной делу Диллинджера. Они рассказали ему все начистоту – назвали все даты и даже дали письменные показания. Однако в то время Жирарден не сумел напечатать ничего, кроме нескольких изрядно сокращенных статей в журналах. Рукопись осталась лежать на полке в его чикагской квартире и пролежала там пять десятилетий. Только когда Жирардену было уже 89 лет, его разыскали два историка, занимавшиеся делом Диллинджера, – Уильям Хелмер и Джозеф Пинкстон. Оказалось, что рукопись проливает совершенно новый свет на всю историю знаменитого бандита. Многие сведения, которые приводит Жирарден, подтверждаются недавно открытыми архивными документами ФБР.


[Закрыть]

Пикетт вернулся в свой чикагский офис и с жаром занялся подготовкой к слушаниям по делу. Он чувствовал, что этот суд окажется высшей точкой в его карьере юриста, принесет ему и славу, и богатство. Однако, как мы скоро увидим, этого не произошло.

Сент-Пол, Миннесота

16 часов 30 минут

Отец Дир, католический священник, живший на окраине Сент-Пола, услышал звонок в дверь. На пороге стоял человек с одутловатым лицом, не смотревший собеседнику в глаза.

– Вы отец Дир?

– Да.

– Вы можете подъехать в центр города к шести часам?

– Могу. А в чем дело?

Незнакомец молча протянул священнику запечатанный конверт, повернулся, сел в машину (это был коричневый седан) и уехал. Отец Дир прочитал адрес на конверте: письмо было адресовано Альфреду Бремеру, его хорошему знакомому. Он вернулся в дом и набрал телефонный номер.

К шести часам письмо доставили адресату. В нем оказались подробные инструкции о том, как передать выкуп. Деньги, 200 тысяч долларов мелкими купюрами (ФБР все-таки переписало их номера), были упакованы в две большие коробки. В семь часов Уолтер Мэйджи погрузил их в свою машину и повез. До Юниверсити-авеню ехать было недалеко, но, опасаясь, что его ограбят по дороге, Мэйджи выбрал обходной путь. Как и говорилось в записке похитителей, в назначенном месте Мэйджи поджидал припаркованный «шевроле». К дверцам автомобиля была прикреплена реклама компании «Шелл», как будто он принадлежал этой фирме. Мэйджи перенес коробки в «шевроле» и сел за руль. Окна оказались затемнены каким-то химическим составом, и происходившее снаружи было плохо видно.

В кармашке на левой дверце Мэйджи нашел ключи и записку, отпечатанную на машинке. Следуя инструкциям, он направился в город Фармингтон, находящийся в двадцати милях к югу от Сент-Пола. Там ему следовало ждать автобус на Рочестер, который уходил с автобусной станции в 9 часов 15 минут. Мэйджи дождался автобуса и двинулся за ним. Он проехал города Кэннон-Фоллс и Замброта. Всякий раз, когда автобус делал остановку, Мэйджи тоже приходилось тормозить. В четырех милях к югу от Замброты он увидел на холме в стороне от дороги четыре красных огня. Это был знак, что пора сворачивать. Через 300 футов Мэйджи повернул на грунтовую дорогу.

Было уже темно. Мэйджи проехал еще полмили и увидел двигавшийся навстречу автомобиль. Он мигнул фарами пять раз. Мэйджи вылез из машины, обошел ее, открыл дверцу со стороны пассажира, достал коробки и поставил их на дорогу. Затем он сел обратно за руль и двинулся вперед – в направлении маленького городка Мазеппа.

7 февраля, среда

Фред Баркер явился в дом, где прятали Бремера, с улыбкой до ушей.

– Получил! – орал он, втаскивая на кухню две картонные коробки.

– Сколько получил? – спросил Карпис.

– Все бабки получил! Двести тысяч долларов!

Отвезти и выпустить Бремера поручили Карпису. Бандиты заставили своего пленника побриться и выдали ему новый костюм. Карпис объяснил это, сославшись на статью о том, что ФБР может снять отпечатки пальцев даже с одежды, и потому Бремер должен переодеться во все новое, чего никто никогда не касался. Всю старую одежду, даже белье, бандиты сожгли. Бремер просил оставить ему хотя бы старые подтяжки, но Карпис отказал.

С наступлением темноты похитители завязали Бремеру голову платком, вывели его из дома и посадили в «бьюик», стоявший в ближайшем переулке. Карпис сел за руль, Док Баркер на переднее сиденье, а Бремеру велели спрятаться на полу между передним и задним сиденьями.

Когда они проехали половину штата Висконсин, им потребовалось заправиться. На этот случай Фред Баркер припрятал в условленном месте канистры с бензином. Карпис держал воронку, а Док заливал топливо в бензобак. Было темно, и немного холодного бензина из первой канистры выплеснулось Карпису за перчатку.

– Ты меня заморозить решил? – спросил тот, отряхиваясь.

– Ну что делать, я себе тоже перчатки залил, – ответил Док. Он снял одну перчатку и взялся за вторую канистру.

– Ты что, с ума сошел?! А ну надень! – сказал Карпис.

– Да она вся в бензине.

– Да плевать на бензин! Ты что, дубина, не понимаешь, что ты отпечатки оставишь?

– Да ладно тебе. Никто эти канистры не найдет. А если и найдет – откуда им знать, что это наши канистры?

Было так холодно, что Карпис не стал спорить. Они доехали до Рочестера (Миннесота) и около восьми вечера остановились в самом центре города. Док сунул Бремеру в руку пару купюр, вывел его из машины и велел досчитать вслух до пятнадцати и только после этого снимать повязку с глаз. Дрожа от холода, Бремер принялся считать. «Мы еще не уехали, – услышал он. – Давай начинай сначала».

На обратном пути в Чикаго Док не мог сдержать свою радость. «Ну, что ты будешь делать со своей долей? – спрашивал он Карписа. – Наверное, возьмешь Делорес – и во Флориду, а?» Док старался расшевелить Карписа, но тот оставался мрачен: «Знаешь, что я тебе скажу, Док? Мы еще очень долго не сможем потратить ни цента из этих денег».

Сент-Пол, Миннесота

8 февраля, четверг

Последние гости из числа сочувствующих горю Бремеров покинули особняк около полуночи. Адольф Бремер отправился в свою контору, располагавшуюся в доме напротив, чтобы доделать кое-какую работу. В доме остался агент ФБР Фортенберри. Внезапно он услышал, что кто-то колотит во входную дверь. Фортенберри открыл, и в особняк, пошатываясь, ввалился Эдвард Бремер. Лицо у него было мертвенно-бледное, он дрожал от холода.

Фортенберри сходил в контору и привел старого Бремера. Последовали объятия, слезы и смех. Фортенберри попросил «оказать ему честь» первым сообщить Натану о возвращении пленника. Неожиданно выяснилось, что Эдвард Бремер против. Как оказалось, он обещал похитителям, что новость о его освобождении не появится в утренних газетах. Отец и сын Бремеры принялись уговаривать Фортенберри подождать до утра. Тот с неохотой согласился. Эдвард выпил одну за другой две кружки пива и только после этого стал способен рассказывать.

Фортенберри спросил его, может ли он опознать своих похитителей? «Это, наверное, прозвучит совершенно абсурдно, – ответил Бремер, – но нет, не могу. Они продержали меня двадцать два дня, и за это время я не видел лица ни одного из них». Как впоследствии сообщал в рапорте Фортенберри, Эдвард постоянно твердил отцу, что они «не должны принимать участие в расследовании». В противном случае бандиты угрожали расправиться с его женой и дочерью. Около трех часов ночи Эдвард наконец отправился спать. Как только он ушел к себе наверх, Фортенберри кинулся к телефону.

На следующее утро Натан позвонил личному врачу Эдварда Бремера и попросил о встрече с его пациентом. Доктор сказал, что побеседовать можно, но не более получаса, и назначил время – два часа дня. Натан поставил об этом в известность Вашингтон и отправился в особняк Бремеров.

Вся семья собралась на кухне. Старик Бремер спросил мнение Натана о словах Эдварда про то, что тот не может опознать похитителей. Натан ответил резко: «Полная чушь, явный отказ помогать следствию». Тогда старик попросил фэбээровца «быть помягче» с его сыном: он сейчас в очень плохом состоянии, может быть, через пару дней ему станет получше. Натан ответил, что не может ждать пару дней: с точки зрения следствия свидетельские показания с каждым днем будут становиться менее ценными.

В два часа Натан повидался с Эдвардом Бремером. Молодой человек показался ему запуганным и явно не решившим до конца, надо ли помогать следствию. «С полицией я готов говорить, – сказал он. – Но с федеральными агентами обсуждать это я бы не хотел». Натан спросил почему. Бремер уклонился от ответа: дескать, пошутил. Натан вышел из себя и объявил, что Бремер многое недоговаривает. Однако тот настаивал на своем: он не может никого опознать, потому что все эти дни «ни черта не видел».

Натан был в полной ярости: теперь он убедился, что молодой Бремер просто не хочет говорить правду.

Тем же утром, пока Папаша Натан пикировался с Эдвардом Бремером, Луис Пикетт занял место защитника на открывшемся процессе по делу Диллинджера. Зал суда снова был полон, вдоль стен стояли помощники шерифа с автоматами, газетчики строчили в блокнотах, то и дело вспыхивал магний. Среди присутствующих находились и двое полицейских из Аризоны, которые арестовали Диллинджера. Они рассказали репортерам, что получили предложения от киношников и театральных деятелей, но пока не заключили контракты, надеясь на больший гонорар. [168]168
  Chicago American,Feb. 9, 1934.


[Закрыть]

Как только судья Мюррей навел тишину в зале, Пикетт вскочил с места и громким голосом обратился к суду: «Ваша честь! Что здесь происходит? Где мы находимся? На судебном заседании, которое проходит в соответствии с законами этого штата и этой страны, или же мы видим перед собой издевательство над законом? Доколе будет продолжаться нагнетание атмосферы ненависти и предубеждения? Весь воздух здесь пропитался злобой и нетерпимостью! Звон этих кандалов приводит на ум ужасы застенков русских царей, и он никак не должен раздаваться в зале суда, украшенного американским флагом! Я прошу, чтобы с подсудимого были немедленно сняты оковы».

Это был Пикетт в своем излюбленном стиле – патетическом и агрессивном. Прокурор Роберт Эстил вряд ли мог с ним соперничать.

– Это очень опасный человек, ваша честь, – только и сказал он.

– Снимите наручники с подсудимого, – постановил судья Мюррей.

Но Пикетт еще только разогревался.

– Благодарю вас, ваша честь, – сказал он. – Могу ли я также напомнить, что мы находимся в гражданском суде, а не в военном трибунале? Есть ли что-либо более противное духу закона, чем автоматы, нацеленные в спину обвиняемого? И для чего этот зал заполнен целой армией вооруженных охранников? Я прошу вынести вон все оружие из зала суда.

Со своего места поднялся Кэрролл Холли, племянник и помощник шерифа.

– Я отвечаю за охрану этого обвиняемого, – заявил он.

– А кто вы такой?! – взвился Пикетт. – Вы что, юрист? Какое право вы имеете обращаться к суду?

Судья Мюррей приказал вынести оружие из зала. Пикетт снова взял слово и принялся пространно объяснять, что для знакомства с делом и подготовки к защите ему понадобится не менее четырех месяцев. Эстил попросил всего десять дней.

– Суд, подготовленный за десять дней, – это линчевание под маской закона! – закричал Пикетт. – Мы не дадим линчевать этого несчастного! Линчевание запрещено в этом штате!

– Убийство тут тоже запрещено, – парировал Эстил.

– А тогда почему вы к нему призываете? Почему бы вам просто-напросто не поставить Диллинджера к стенке без всякого суда? Это обойдется штату гораздо дешевле, не надо будет выбрасывать деньги на этот спектакль! Ваша честь, суд над Иисусом Христом был более справедливым, чем то, что мы видим здесь.

Эстил собирался что-то ответить, но тут судья велел обоим юристам успокоиться. Пикетт извинился перед судом и повернулся к Эстилу.

– Мы с Бобом уважаем друг друга, – сказал он.

– Ну да, он скоро вас обнимать начнет, – съязвил судья Мюррей.

По залу прокатился смех. Стороны поспорили еще немного, и судья постановил дать Пикетту месяц на подготовку. Следующее заседание назначили на 12 марта. Эстил был обижен и раздосадован. «Ваша честь, – сказал он, – а почему бы вам тогда не позволить мистеру Пикетту забрать Диллинджера к себе домой и привести обратно в день суда? Кроме этой, вы выполнили все его просьбы».

Диллинджер слушал перепалку юристов со своей обычной ухмылкой. Когда на него надевали наручники, чтобы вести обратно в тюрьму, он наклонился к Пикетту и шепнул: «Молодчага, адвокат!» [169]169
  Girardin, р. 74.


[Закрыть]

Гувер поручил расследование дела Бремера Уильяму Роуреру – тому самому красавцу, ветерану Первой мировой войны, который сумел арестовать Автомата Келли. Теперь он был в чине инспектора. Роурер приехал в Сент-Пол в субботу 10 февраля, на следующий день после первого заседания суда по делу Диллинджера. В течение одного дня он читал материалы дела Бремера, а в воскресенье отправился в особняк, чтобы поговорить с Эдвардом.

Беседы не получилось. Как только они расположились на террасе, Роурер потребовал от Бремера рассказать все, что тот знает. Однако Бремер снова заупрямился и ответил, что уже и так все рассказал Натану. Роурер возразил: нет, не все. «Вы что, утверждаете, что я лгал? – взвился Бремер. – В таком случае я вообще отказываюсь с вами разговаривать». [170]170
  BKF # 295.


[Закрыть]Роурер напомнил ему о долге перед правительством и народом Соединенных Штатов. «А к черту ваш долг», – отвечал Бремер. Разговор кончился тем, что молодой президент банка убежал с террасы в слезах.

О случившемся было доложено в Вашингтон. Гувер не испытывал никакой симпатии к Бремеру и решил сам предпринять некоторые шаги. Он задумал выпустить специальное заявление с критикой в адрес Бремера за отказ сотрудничать с ФБР. Натан просил Гувера воздержаться от этого, однако директор уже принял решение и вскоре отослал черновой вариант заявления министру юстиции Каммингсу. Документ начинался с рассуждения о том, что жертва преступления обязана помогать властям в нейтрализации преступников, и заканчивался так: «Несмотря на то что сотрудники Федерального бюро расследований согласились на время прекратить свою работу, для того чтобы обеспечить безопасное освобождение мистера Бремера, его помощь следствию оставляет желать лучшего… Ни безрассудство, ни страх, ни безразличие не могут служить оправданием для отказа от всестороннего, полезного и чистосердечного сотрудничества со следствием…»

Утром в понедельник, когда Бремер явился по вызову в офис ФБР для дачи показаний, Роурер зачитал ему это заявление. Как ни странно, оно возымело действие. Бремер вдруг начал многое припоминать. На этой неделе его допрашивали каждое утро, и каждый раз его память все более прояснялась. Он вспомнил, что похитители давали ему курить «Честерфилд». Нет, на сигаретной пачке не было акцизной марки. Вспомнил, каким был рисунок на обоях в комнате, где его держали. Вспомнил, что на тарелках, с которых он ел, были нарисованы красные цветы. Наконец, вспомнил, что везли его около восьми часов.

В те же дни были найдены и некоторые вещественные доказательства. Уже в пятницу агенты ФБР вместе с Уолтером Мэйджи проехали по всему пути, который тот проделал, чтобы доставить выкуп. На шоссе № 55 к югу от Замброты Мэйджи показал холм, где он видел красные огни. С трудом забравшись туда по мокрой траве, фэбээровцы обнаружили три большие медные лампы и вращающийся фонарь. Все это завернули в целлофан и отправили в Вашингтон на экспертизу.

Тем временем шериф из городка Портедж (Висконсин) позвонил агенту Сэму Макки и сообщил, что у него находятся подозрительные канистры из-под бензина. Макки приехал в Портедж и осмотрел четыре пятигаллоновые канистры и шланг. Шериф привел к фэбээровцу человека, который их нашел, – местного фермера по имени Рубин Гроссман. Тот показал, что впервые увидел канистры и шланг в ту же ночь, когда был освобожден Бремер. Они лежали на обочине грунтовой дороги неподалеку от шоссе № 16. В тот раз Гроссман не стал их брать, но наутро увидел их на том же месте и отнес их к себе в гараж. Потом он подумал, что эти вещи могут быть как-то связаны с делом Бремера, и позвонил шерифу. Макки отослал канистры и шланг в Вашингтон. Через несколько дней пришел ответ экспертов. На одной из канистр был обнаружен отпечаток пальца, который удалось идентифицировать.