Текст книги "Партизаны в Бихаче"

Автор книги: Бранко Чопич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

14

Уже совсем стемнело, когда ударная группа гранатометчиков добралась до первых домов Прекоунья в Бихаче. Вслед за ней, скрытый темнотой, осторожно продвигался первый батальон Второй краинской бригады.

Николетина Бурсач и Йово Станивук командовали двумя ударными группами гранатометчиков, которые были усилены «паникерским подразделением», состоявшим из Черного Гаврилы и повара Лияна – мастеров поднимать шум, создавать переполох и неразбериху, или, выражаясь военным языком, создавать панику в рядах противника.

У Лияна была и еще одна, дополнительная, обязанность – помогать проводнику, который должен был незаметно провести партизан между неприятельскими укреплениями в город.

– Ты же сам сказал, что эту часть города от вокзала и дальше через Уну до самой тюрьмы «Вышки» знаешь как свои пять пальцев, – говорил ему командир первого батальона. – Вот и покажи теперь свое знание – проведи нас кратчайшим путем до Уны.

Джоко Потрк, неофициальный батальонный поэт, перевел это распоряжение командира на стихотворный язык:

 
Проведи нас, Лиян, до реки,
Так, чтоб не услышали враги.
 

– У меня, видать, совсем ум за разум зашел, когда я хвастал, что хорошо знаю Бихач, – проворчал Лиян, нехотя занимая место в голове колонны, сразу за проводником, а потом добавил вслух: – Знаете что, я привык всегда идти в хвосте колонны, где кухня помещается, и теперь, в голове отряда, мне все кажется, что я задом наперед иду. Все каким-то перевернутым кажется, наизнанку вывернутым.

Джоко Потрк снова насмешливо пропел:

 
Лиян отважно в бой идет,
Но только задом наперед!
 

Лиян с укоризной посмотрел на него и сказал:

– Ничего, даже идя задом наперед отсюда к мосту, я точно выведу вас к трактиру старого Сучевича, того, у которого всегда была лучшая сливовица во всем городе. Мимо него мы обязательно должны пройти. Что скажешь на это, товарищ проводник?

Проводник колонны, молодой парень из окрестностей Бихача, недоуменно пожал плечами.

– Сучевич? Кажется, отец мне что-то говорил о нем, но такого трактира уже давно нет в Прекоунье. Кроме того, я член Союза коммунистической молодежи Югославии, не пью вина и в такие заведения не заглядываю.

– Вот тебе и раз! – рассмеялся комиссар первой роты. – Молодое и старое поколение не могут найти общий язык. Видишь, Лиян, юноша и в глаза не видел твоего трактира. Что теперь делать будем?

 
Если Лиян не найдет трактира,
Будем мы плутать без ориентира, —
 

озабоченно проговорил Джоко Потрк.

– Ничего, товарищ Лиян, наверное, помнит по крайней мере старую кондитерскую Мурата на углу у моста. Хоть он и давно здесь не бывал, ее-то, конечно, не забыл, – сказал юный проводник.

– Нет, сынок, здесь мы с тобой тоже не сходимся во вкусах, – грустно признался Лиян. – Я в такие сахарные лавки в жизни никогда не заглядывал, а в моей семье разных сладостей никто не ел со времен царя Гороха. Чего было до царя Гороха – не знаю.

– Так чем же ты лакомился, когда был маленьким? – удивился комиссар, который и сам вырос в городе и часто без гроша в кармане облизывался перед манящей витриной кондитерской.

– Чем? Известно чем! – воскликнул Лиян, забыв, что надо соблюдать тишину. – Орехами лакомился. Заберешься на дерево, угнездишься в ветвях среди зрелых орехов…

– Где орехи, где? – раздалось из темноты. Из-за спины Бурсача выскочил какой-то паренек в шинели до земли и подскочил к Лияну.

– Тихо, малый! – загудел Черный Гаврило. – Еще немного – и нам насыпят горячих черных орехов сколько влезет, стоит им только нас заметить из какого-нибудь дота и полоснуть пулеметной очередью.

– Это еще кто такой? – спросил проводник, изумленно таращась на странного бойца.

– Давай двигай вперед и меньше спрашивай, – раздался хриплый голос Николетины. – Это мой Джураица Ораяр, моя правая рука.

Во главе с опытным проводником наши герои продолжали свой опасный путь между вражескими укреплениями по направлению к мосту через Уну. За Николетиной по пятам, как жеребенок за кобылой, почти утыкаясь ему носом в спину, молча семенил наш новый знакомец Джураица Ораяр. Ноги его были скрыты полами непомерно длинной шинели, однако по ее колыханию можно было заключить, что под этим одеянием прилежно шагает по крайней мере пара резвых мальчишеских ног.

Когда-то давно Николетина нашел этого паренька в одном маленьком селе на границе Боснии и Лики. Проходя со своей ротой по каменистой дороге, он услышал из одного двора чьи-то пронзительные вопли и призывы о помощи. Решив, что с кого-то по меньшей мере живьем сдирают шкуру, он скорее поспешил на помощь. И что же увидел?

Ворвавшись во двор, он увидел, как какой-то тощий, жилистый, облезлый детина колошматит кожаной шапкой, так называемой козарчанкой, странное создание, которого почти не было видно под огромным козьим тулупом. Снаружи виднелась только красная шапочка – чепа, какие обычно носят жители Лики. Вот из-под этой шапки и неслись оглушительные вопли, по чему можно было заключить, что где-то под ней была и голова, причем голова какого-то мальчишки, потому что сквозь визг можно было различить отдельные слова и мольбы о помощи:

– Ай-ай-ай!.. Ой-уй, убьет, забьет до смерти!.. Уй-уй-уй!

В два прыжка Николетина подскочил к детине, вырвал у него кожаную шапку, и в ту же минуту из тулупа выкатился маленький и круглый, точно мячик, мальчишка и весело закричал:

– Смерть фашизму! Боевой привет, товарищ!

– Привет, только чего ты так орешь, будто тебя березовым колом дубасят? – изумленно спросил Николетина.

– А разве ты не слышал, как страшно эта кожаная шапка хлопает по кожуху, словно стреляют в костре сухие еловые дрова, – резво ответил паренек.

– Ну-ну, не трещи, как пулемет! – сказал Николетина. – Что же из того, что стреляет, тебе ж не больно. Как бы ты, интересно, в бой пошел, если обыкновенной шапки боишься?

– А это вовсе не обыкновенная шапка, а козарчанка, от которой драпали целые роты усташей, – не задумываясь, ответил паренек. – Нет ничего удивительного, что я кричал. А в бой с вами могу хоть сейчас пойти, если возьмете, конечно. – Паренек весело подпрыгнул, ударив себя пятками пониже спины, и закричал: – Ур-ра! Да здравствует Вторая краинская бригада и ее самый молодой гранатометчик Джураица Лабус!

– А кто этот твой Джураица Лабус? Я знаю всех гранатометчиков во Второй краинской, но такого партизана и в помине в бригаде нет.

– Не было, так теперь будет! – воскликнул мальчишка. – Джураица Лабус – это я!

На эти слова тощий дылда, который его колотил, бросил с размаху свою шапку на землю и завопил:

– Ох, горе мне, вот несчастье-то, кто же мне теперь будет пасти коров, чистить лошадей, кто свиньям корм варить будет, кто дрова станет колоть, кто? Уходит мой племянник Джураица в гранатометчики!

– Сколько же ты работы на парнишку наваливаешь, ведь все это и десять здоровенных мужиков не переделали бы, – стал упрекать его Николетина.

– На него и в пять раз больше нагрузи, он все равно найдет время за орехами лазить! – сказал дядя Джураицы. – Ты его еще не знаешь, товарищ пулеметчик, у нас в деревне его все зовут Джураица Орешник, он и в школе был записан в журнале как Орешник, а не как Лабус. Не принимай его в бригаду, прошу тебя, он у вас все орехи обтрясет.

– Да будет тебе языком-то молоть! – улыбнулся Николетина.

– Клянусь вот этой шапкой и моей свиньей, что он оборвал все орехи до самой Лики! – стал клясться длинный.

– А ты не заливаешь? – Николетина с сомнением покачал головой. – А ну-ка скажи, сколько от вашего дома до Лики?

– И трехсот метров не будет! – быстро ответил Джураица. – Вон тот большой орех у камней уже в Лике будет.

– Ну вот, слышал? – запричитал дядюшка. – Он уже и за границей орудует, в Лику переходит. Если увидит орех, пусть даже на самой верхушке дерева, собьет его первым же камнем, будто из ружья целился.

– Так ведь именно это и требуется от хорошего гранатометчика! – воскликнул Николетина. – Нужна верная рука, чтобы швырнуть гранату в амбразуру дота, в пулеметное гнездо, вражеский окоп или даже в ихний кухонный котел, если потребуется.

– Вот это по мне! В котел – это лучше всего! – радостно закричал Джураица.

– Ах, горе мне! – снова запричитал долговязый дядя Джураицы. – Зачем ты его только надоумил, теперь он как-нибудь и в мой казан с кашей булыжником запустит! Бери его с собой, ради бога, только освободи меня от напасти.

Уходя с Николетиной в бригаду, Джураица подошел к своему опечаленному дяде, виновато чмокнул его в небритую щеку, колючую, как шерсть у дикого кабана, и сказал:

– Прости, дорогой дядюшка, я давным-давно остался без отца и матери, а ты меня принял, как родного сына. Кормил, одевал, заставлял работать, колотил, как родной отец, и все для моей же пользы. Спасибо тебе за все.

– Не бойся, Ораяр, бригада тебе во всем заменит твоего дорогого дядюшку, разве только что некому будет колотить тебя, – стал утешать его Николетина. – Впрочем, если уж тебе очень захочется, я тебя, конечно, могу огреть раз-другой, чтобы родной дом вспомнил.

– Не надо, что ты, вон у тебя какая тяжелая ручища! – закричал дядя. – Вытяни его шапкой-козарчанкой, он к этому привык. И вот еще что, оставьте мне этот козий тулуп, не пристало гранатометчику и сознательному омладинцу ходить в такой одежке, как какому-нибудь сельскому олуху.

– Добро!

Вот так и расстались долговязый дядя с личской границы и его озорной племянник Джураица Ораяр.

Взвод Бурсача осторожно пробирался через спящий город, как вдруг Лиян резко остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, и шепотом произнес:

– Вот здесь!

– Что здесь? – вздрогнув, спросил Станивук и схватился за автомат.

– Трактир Сучевича. Вон в том старом доме.

– Опять ты со своим трактиром? – прошипел Николетина ему на ухо. – Мы зачем сюда пришли, сражаться или бражничать по трактирам? Оставь в покое кабаки и смотри лучше, где расположены доты.

Лиян сразу сник, будто его ударили крышкой от кухонного котла, и сердито пробормотал:

– Я вам доты вражеские по Бихачу должен искать, а вот как начнут вокруг меня пулеметные орехи щелкать, как кукурузные зерна на сковородке…

– Что-что? Орехи, говоришь? – подскочил к нему Джураица и чуть не упал, запутавшись в своей длинной шинели.

Лиян щелкнул его по лбу, потом схватил за ухо и стал отчитывать, как Николетина только что распекал его самого:

– Опять ты со своими орехами? Мы в Бихач зачем пробрались, орехи трясти или фашистов бить, ореховая твоя душа! Этому ли тебя учил твой Николетина, который считает себя умнее самого Николы Теслы?

– Нечего ему меня учить, – сердитым шепотом ответил паренек. – Я в любую амбразуру дота, в любое окно вражеской казармы попаду гранатой точнее, чем он или Станивук.

– Ого, видали, какой быстрый и ловкий!

– Я камнем собью любой орех с дерева быстрее, чем Черный Гаврило из своего пулемета.

– Тихо вы там! – нахмурился Гаврило, он хотел добавить еще что-то, но его слова заглушил грохот пушек, раздавшийся с темневших вдали склонов Грабежа.

Через несколько секунд над их головами с жутким свистом пронеслись невидимые снаряды и разорвались где-то в городе на другом берегу Уны. От взрывов содрогнулась и загудела земля.

– Вон как здорово бабахают наши пушки-зеленушки! – радостно закричал Джураица.

– Не зеленушки, а чернушки! – поправил его Лиян.

– Не чернушки, а зеленушки! – радостно закричал Джураица.

– Ораяр прав, наши гаубицы оливково-зеленые, как лесные ящерицы, – бросил Черный Гаврило.

Их спор прервали новые залпы с Грабежа, а вслед за тем с окраины города, за спиной наших героев, раздались громкие крики и выстрелы. Холодная ноябрьская ночь наполнилась грохотом боя, гиканьем и победными возгласами:

– Вперед, Грмеч!

– За мной, Козара!

– Ура-а! Ура, Вторая краинская!

Сквозь ожесточенную ружейную стрельбу и пулеметные очереди доносились частые взрывы ручных гранат, впечатление было такое, что весь город рушится. Лиян, в ужасе озираясь, спросил:

– Да это наши ли?

– Знаешь ведь и сам, что наши, – засмеялся Джураица. – Слышишь, как кричат: вперед Грмеч, Козара и Вторая краинская…

– Хм, как будто усташи не умеют так кричать. Тогда у Санского моста я слышал, как они орали из окопов: «Вперед, грмечские голодранцы, ну-ка, Джурин, покажись!» Какой-то паразит даже про меня вспомнил, раззявил пасть: «Иди сюда, повар Лиян, мы тебе кашу посолим». Видать, слышал, подлец, что у нас соли нет.

– Ну вот, он уже начал сеять панику, только не во вражеских, а в наших собственных рядах! – загудел Николетина.

Тут Лиян вдруг осмелел и пронзительно заверещал, как поросенок, когда его режут:

– Ура, держи его, держи его за уши! Вперед, союзники, русские, англичане, марсиане…

– Славяне! – добавил Черный Гаврило. – Тащи пулеметы к Уне, не пускай их через мост!

Из одного дома простучала короткая очередь, и, прежде чем Гаврило успел поднять свой пулемет, чтобы ответить огнем на огонь, в доме со звоном разлетелось оконное стекло – и через секунду внутри раздался сильный взрыв. Из окон повалил черный дым, в следующую минуту уличные фонари несколько раз мигнули, а затем свет потух во всем городе. В Бихаче стало темно, как в Лияновой сумке.

– Ага, видали, сразу погасили все фонари, когда я им в окно швырнул гранату! – раздался из темноты веселый голос Джураицы Ораяра.

– А, так это ты сделал?! – одобрительно закричал Йово Станивук. – Я еще не успел выдернуть из своей гранаты предохранительную чеку, а в доме уже как загремит! Кто это меня опередил, думаю.

– Известно кто, мой Ораяр, – с довольной улыбкой похвалился Николетина.

– Когда же он успел приготовить гранату к броску, чертенок этакий? – дивился Станивук.

– А я ее от самого Грабежа нес в кармане с выдернутой чекой, – похвастался Джураица, – у меня еще две есть.

– Да ты что, парень, кто же носит в кармане гранаты без предохранителя? Этому ли я тебя учил? – загудел Николетина. – Это же тебе не орехи!

– Эх, если б это были орехи! – вздохнул паренек. – Они мне сегодня что-то везде мерещатся. Мимо какого дерева ни пройдем – мне все чудится, что это орех.

Сквозь шум и грохот боя, который разгорался все сильнее, опасливый Лиян закричал Джураице:

– Что ты все за мной ходишь, как теленок за коровой? Мотай к своему Николетине. Таскаешь в карманах полдюжины гранат, чего доброго, и я вместе с тобой взлечу под облака в гости к Илье Громовержцу.

– Не бойся, дядя Лиян, я их все побросаю у первого же дота, – ответил Джураица. – Ты мне вот лучше скажи, кто это одним махом все коптилки-керосинки в Бихаче погасил? Мне сначала показалось, что это я своей первой гранатой свет притушил.

– А ты, сынок, раньше когда бывал в городе?

– Нет, в первый раз.

– Потому-то и задаешь такие дурацкие вопросы, – проговорил повар. – В городе нет никаких керосинок, освещаются там электрическими лампочками, в которых горит электричество. Оно передается по проводам, что на столбах висят, затем попадает в лампочку, и она горит.

– Ты что, смеешься надо мной, что ли? – подозрительно спросил Джураица. – Какое такое еще электричество?

– «Какое такое»… Эх ты! Самое обыкновенное. Все это придумал наш земляк из Лики Никола Тесла, самый умный человек на свете.

– Про Теслу я что-то слышал! – похвастался Джураица.

– Эх ты, «слышал»!.. Он-то не лазил по чужим садам, как ты, а спокойненько лежал себе в холодке под каким-нибудь деревом и цельный день чего-нибудь выдумывал: то электричество, то радио, то самолет, то…

– Я тоже в прошлый год, валяясь в теньке, что-то такое придумал, что-то… не помню, что это такое было. На радостях я только задремал, как с соседнего дерева упал зрелый орех – чвок! – и угодил мне прямо в лоб, тут я все начисто позабыл, – печально закончил Джураица.

– Вот видишь, это потому, что ты лежал пузом кверху, – глубокомысленно заметил Лиян. – Всегда лучше подставлять под удары спину, а не лоб, этого правила я и на войне придерживаюсь.

Разговор этот происходил во время небольшого затишья за углом одного из домов, но вот снова послышались взрывы гранат и частые пулеметные очереди. Джураица весь подался вперед и навострил уши, как заяц в капусте.

– Дядя Лиян, я пойду вперед, чем бы там они по мне ни лупили, а ты можешь подставлять спину. Вон начинается бой у самого моста. Слышишь, как Гаврило и Станивук чешут из своих пулеметов, тут только держись!

– А слышишь, как чешут крупнокалиберные пулеметы с другой стороны моста, те, что бьют по нашим, не позволяя им вступить на мост, – ответил Лиян. – Я их что-то лучше слышу, чем наши. Куда ж ты пойдешь?

– Пока я с тобой тут болтал, куда-то исчез Николетина, пойду поищу его.

– Пригнись хоть, пригнись, полоумный, видишь, как они лупят! – закричал Лиян. – Неужели тебя Николетина даже этому не научил? Сам-то он небось пол-Бихача проползет на пузе, на локтях да на коленях. Даже кошка, когда за воробьем охотится, тут с ним вряд ли сравнится.

Когда Ораяр исчез в темноте, Лиян загрустил и невесело объяснил усатому бойцу, оказавшемуся рядом с ним:

– Жалко мне этих мальчишек. Мне все кажется, что я по-прежнему полевой сторож, а стало быть, должен и за ними присматривать. Этот чертенок не отходит от Бурсача, а тот ведь, шальной, того и гляди, ночью в суматохе схватит его, такого маленького и кругленького, вместо гранаты и швырнет во вражеский окоп. Ей-ей, швырнет, клянусь своей фляжкой, хоть она и пустая.

15

В непроглядной ночи идет бой на окраинах окруженного со всех сторон Бихача. Грохочет и со стороны Хорватии, и со стороны Боснии, бьются с врагом банийцы, личане, кордунцы, краинцы. Идут на штурм славные бригады: Первая, Вторая, Третья, Пятая и Шестая краинская, Вторая личская, Восьмая банийская, Четвертая кордунская. Артиллерийский дивизион бьет из всех орудий по неприятельским укреплениям. Вздрагивает и гудит земля от орудийной канонады; гремят мощные залпы гаубиц, бахают горные пушки, пронзительно свистят снаряды противотанковых орудий, которые ведут огонь по вражеским дотам.

– Вот это да, вот это сила! – восхищается мой побратим Скендер Куленович. – Мне и во сне не снилось, что у нас такая огромная армия. Словно все партизанские силы, какие только ни есть, собрались здесь, у Бихача.

– Знал бы ты, сколько еще наших бригад и отрядов помогают нам штурмовать Бихач, хоть их здесь и не видно и не слышно! – улыбаясь, проговорил командир Коста Надж.

– Это какие же еще бригады и отряды? – удивился Скендер.

– А вот какие. По приказу Верховного штаба, чтобы помочь нам, Главный штаб Хорватии силами своих Пятой и Седьмой бригад блокировал все железные и шоссейные дороги от Сисака и Суни до Двора и Костайницы, а Первую бригаду повернул на Слунь. Так что с той стороны неприятелю ждать помощи нечего.

– Да что ты говоришь! – восхищенно восклицает Скендер с таким видом, точно прекрасно разбирается во всех тонкостях этой военной премудрости. – Скажи пожалуйста, как хорошо продуман весь план.

В эту минуту Скендер, усатый, сосредоточенный, с проницательным взором, казался мне по меньшей мере французским полководцем Наполеоном Бонапартом.

Мне стало немного стыдно, что я не разбираюсь столь хорошо во всех хитростях военной науки. Чтобы скрыть свою необразованность, я тоже стал важно кивать головой, показывая, что одобряю замысел «бихачской операции», как по-научному называли этот бой.

– Действительно, план хороший и задуман хитро, – сказал я одобрительно.

– Грандиозная операция! – буркнул Скендер, будто подводя итог нашим с ним рассуждениям.

Когда мы отошли от командира и могли уже не делать вид, будто прекрасно разбираемся во всех тонкостях планов штаба, мы снова стали, напрягая зрение и слух, следить за боем. Наши сердца были там, внизу, где сражались наши товарищи и друзья, где шел бой за то, что нам было так дорого и близко. Из грохота боя в наших душах рождались строки стихов и песен. Скендер взволнованно произнес:

– Это должно быть во что бы то ни стало записано и воспето, чтобы наши потомки знали, как простой народ создал свою армию и штурмом овладел кровавым фашистским бастионом в бурном тысяча девятьсот сорок втором году.

– Ты погоди, не спеши, Бихач еще не освобожден, – заметил я с крестьянской недоверчивостью.

– Не освобожден, но будет освобожден! – убежденно заявил Скендер. – Как поэт, ты должен смотреть вперед.

Наш разговор прервал связной, прибывший из Второй краинской бригады. Он вылетел из темноты, точно выпущенная из миномета мина, и сразу набросился на нас со Скендером:

– Ну что же вы, народные поэты, сидите тут и не видите, как наша бригада бьет гадов в Прекоунье?

– Мы должны одновременно следить за всеми бригадами, а отсюда лучше наблюдать ход боя, – защищался я как мог.

– Черта лысого отсюда видно! – кричит связной, хмельной от возбуждения. – Спускайтесь вниз, вон первый батальон вышел к берегу Уны перед большим мостом. Там сейчас такая заваруха, есть что посмотреть и послушать.

– Да что ты говоришь! – поднялся с земли Скендер, похожий в темноте на средней величины медведя, вставшего на задние лапы.

– Дуйте скорее вниз, не пожалеете. Не будь я Гавро Джулум, если вру! – размахивая руками, убеждал нас связной. – Наши навалились, хотят атаковать мост, да товарищ Коста не дает. Сколько бойцов, говорит, зря погибнет, потому что с другого берега усташи бьют по мосту из шести крупнокалиберных пулеметов, так что и птица над ним не пролетит.

– Так сколько же вы будете еще сидеть перед этим мостом? – спрашиваю я.

– Пока к Уне с другой стороны не подойдет Первая краинская и не ударит по усташам с фланга.

– Ага, тогда они, верно, не только мост, но и самих себя позабудут! – воскликнул Скендер.

Помня еще с давних гимназических дней и сам этот большой мост и Муратову кондитерскую на углу за ним, я стал расспрашивать связного:

– Ты не знаешь, наши уже заняли ту кондитерскую, что на углу у самого моста?

– Чтобы ее черти взяли, эту кондитерскую! – закричал связной. – Усташи в ней засели и бьют из пулеметов, не дают головы поднять. Будь у нас крылья – и то не перелетели бы через мост. Черный Гаврило на чем свет кроет и Мурата и его пироги-пирожные.

– И он там?

– И он, и Станивук, и Николетина, и даже повар Лиян.

– И его черт принес? – удивился я.

– Там он, так дерет глотку, будто целой артбатареей командует. Идите, там чего только не услышишь и не увидишь. Весело, прямо не бой, а какое-то представление.

– Спустимся вниз, как только заря займется, – загорелся Скендер. – Товарищ Джулум, ты поскорее возвращайся, чтобы нам дорогу показать.

– Сейчас я, мигом!

Когда мы спустились к самому городу, бледный свет с затянутого облаками неба уже коснулся крыш домов. Тут и там над горящими зданиями вырастали, клубясь, страшные столбы черного дыма. А какая раздавалась пальба! Вокруг все трещало, гремело, рвалось, выло и свистело, будто наступил конец света.

– Да, друг Скендер, вот это рассвет! – пошутил я. – Мы, поэты, привыкли, что на заре поют птички, что восток стыдливо румянится зарей, а тихое дуновение утреннего ветерка приносит пьянящий запах сирени. А тут гляди что творится! Пулеметы выводят свою смертоносную песню, подобно барабану на похоронах, гудят пушки, дымится над городом кровавая заря, а ветер разносит горький запах гари.

– И все-таки это великий рассвет, победная заря свободы! – торжественно провозгласил Скендер, высоко поднимая вверх правую руку, словно вознося над городом развевающееся знамя победы. – Так что придется тебе, моя овечка от поэзии, на время в волка превратиться, такие теперь времена настали.

Я смотрел на него, на его вдохновенное лицо с истинным восхищением. В ту минуту мне и в голову не могло прийти, что много позже, почти тридцать лет спустя, я напишу о нем такие слова:

«Поэма Скендера «Стоянка, мать Кнежополька» подобно развевающемуся знамени шла впереди партизанских армий…»

А в то победное бихачское утро Скендер и сам походил на свою поэму-знаменосца. А я?

Я хорошо знал, что никогда бы не смог превратиться в волка, как мне советовал мой собрат по поэзии, но… В то же время я чувствовал, что навсегда останутся в моем сердце наши бойцы, наши партизаны и что о них я в будущем буду слагать стихи и песни с большим жаром, чем о самом прекрасном весеннем рассвете.

Я так и сказал Скендеру:

– Когда-то меня до слез трогали черешни в цвету, синева майского неба и звон колокольчика на шее ягненка. А теперь при виде Николетины Бурсача, идущего впереди роты со звездой на шапке и пулеметом на плече, у меня от волнения по телу бегут мурашки, всего меня охватывает какой-то пламень, так что уж и не знаю, стою ли на земле или плыву вместе с облаками. Вот и скажи мне теперь, что это такое?!

– А знаешь, это и есть настоящее вдохновение, олух ты этакий! Под облака тебя уносит. Не зря же говорят, что поэты скачут на крылатом коне Пегасе.

– Ну спасибо тебе, Скендер, за такое мудрое лошадиное объяснение. А теперь – скорее к мосту, туда, где бьются наши вдохновители – Станивук и Николетина.