Текст книги "Партизаны в Бихаче"

Автор книги: Бранко Чопич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

36

Простившись с Николетиной, я сразу направился к Бенаковацу. Я надеялся, что Шоша к тому времени уничтожит окруженный гитлеровский полк и я смогу встретиться и спокойно поговорить со своими друзьями: Черным Гаврилой, Йовой Станивуком и с теми веселыми и языкастыми парнями из ударной молодежной роты, которые вечно гогочут, шумят, дурачатся и разыгрывают друг друга, словно войны и в помине нет.

Стал порошить легкий снежок, тот, который приносит тишину и усыпляет даже черных оголодавших ворон. Когда я шел сквозь эту пушистую круговерть, мне и самому стало казаться, что нет в этих краях ни войны, ни смертей. Снег засыпает и гасит страшный огонь, который зажгли злые люди.

Продолжалось это всего каких-нибудь десять прекрасных минут, как вдруг со стороны Бенаковаца донеслись орудийная канонада и захлебывающийся треск пулеметов. Мне показалось, что даже рои снежинок заволновались в своем танце.

– Это не наши, что-то уж очень много пушек бьет! – встревожился я. – Наверное, к окруженным фашистам подходит помощь из Боснийской Крупы.

Бой разгорался все сильнее, и все слышнее было грохотание пушек. На всякий случай я свернул на боковую проселочную дорогу, пролегавшую у подножия обрывистого, поросшего лесом склона горы, где никакой армии ни за что не пройти.

Через какое-то время я услышал в лесу чье-то тихое покашливание. Я поспешил спрятаться за ствол ближайшего бука, и вскоре на лесной тропинке показался какой-то человек, ведя на поводу коня, на котором раскачивался всадник, весь перебинтованный, вероятно раненный.

– Да это же повар Лиян! – невольно вырвалось у меня радостное восклицание. – Ну конечно же это он, вон и шляпу свою надвинул на самые глаза, спасаясь от метели.

Заметив меня, Лиян сначала было перепугался и с ужасом вытаращил глаза, но, узнав, весело затараторил:

– Ты гляди, а я думаю, кто это меня пугать вздумал в этой чертовой метели. Куда это ты идешь?

– В Бенаковац, наших ищу.

– Какой там Бенаковац! – Лиян замахал руками. – Гитлеровцам из Крупы удалось пробиться к своему окруженному полку, а Шоша был вынужден отступить от шоссе к горе. Не ходи туда, ухлопают, как котенка. Мы вот с раненым насилу ноги унесли.

– А кто это у тебя весь забинтованный?

– Джураица Ораяр. Мина из него прямо решето сделала, никак не меньше десяти осколков получил. Доктор говорит, еще счастье, что все раны неопасные. Он у меня, бедолага, видать, заснул на лошади. Я ведь потихоньку бреду, чтобы не беспокоить его.

Наверное, от нашего разговора раненый проснулся и высунул из-под тонкого одеяла покрасневшее, потное лицо. Он сразу же узнал меня и радостно закричал:

– Ага, видал?! Николетина не пускал меня в бой, и все тут. Ты, говорит, еще мальчишка. А я подкрался вслед за командиром Мачей Будимиром и трах гранатой! Прямо в немецкий окоп. Всех их там перебил.

– Да что ты?!

– Честное слово. Теперь мне было бы не стыдно показаться и на том омладинском съезде, что в Бихаче проходил.

Меня тронули эти слова Джураицы, который до сих пор втайне горевал о том, что не был на первом съезде омладины в Бихаче, и я стал его утешать:

– Ты только поправься, герой, хватит на тебя еще съездов и праздников.

Когда парнишка немного успокоился, я шепотом спросил у Лияна:

– Куда ты с ним? Госпиталь эвакуируется из Грмеча, с этой стороны шоссе, я думаю, нет ни одного раненого, а тем более санитара.

– Есть один, который стоит целого взвода санитаров, – весело заявил Лиян. – Я иду прямо к нему. У него мальчишка будет в надежных руках.

– Кто же это? Уж не наш ли Дундурий, старый мельник?

– Он самый, ты угадал. Еще когда я мальчишкой жил у него на мельнице, он меня лечил от любой хворобы. А уж когда надо рану залечить, тут он просто чудотворец.

– Лучше ты и придумать ничего не мог, – сказал я. – Дорога в Грмеч тебе все равно закрыта. Я пойду с вами, еще раз навещу деда Дундурия, а то в этом наступлении никому неизвестно, кто останется жив, а кто, может, уже завтра погибнет.

Так мы шли и шли, словно плыли по чистому торжественному морю снежинок, которые сыпались с невидимого неба. Только временами со стороны Грмеча до нашего слуха доносились пулеметные очереди и винтовочный треск.

– А Шоша-то храбро бьется! – одобрительно похвалил Лиян, отдавая должное своему славному командиру дивизии.

Когда мы вошли в Ущелье легенд, тишина вокруг нас еще больше сгустилась, даже грохота пушек уже не было слышно.

– Тишина такая, что мне порой кажется, будто я оглох, – сказал Лиян. – Зима… Даже славные Дундуриевы сверчки и те спят.

Из-под тонкого одеяла показалось мальчишеское лицо Джураицы, озаренное счастливой детской улыбкой.

– Идем к сверчкам! – прошептал он, точно во сне. – Там мне станет лучше, и раны не будут болеть, правда?

– Не будут, не будут, не бойся. Сварит тебе Дундурий бальзам из масла, меда и той травы, которой еще гайдуки в свое время раны лечили.

Когда мы наконец добрались до мельницы Дундурия и до сарая, в котором располагалась партизанская оружейная мастерская, нас встретила необычная мертвая тишина. Здесь было пусто – партизаны все эвакуировались или же ушли в леса. Слышался только плеск воды у старой мельницы.

– Эй, хозяин, что гостей не встречаешь? – закричал Лиян. – Выходь, покажись!

В ответ на этот его крик один присыпанный снегом куст вблизи мельницы поднялся, встряхнулся и закричал:

– Чего орешь, не глухой! Я уж было испугался, что весь Подгрмеч вымер, такая тишь кругом. Ты кого это везешь?

– Джураицу Ораяра, дядя Дундурий, славного гранатометчика с Бенаковаца. Привез вот мальчишку к тебе, чтобы ты его подлечил малость.

– О-го-го, мальчишку! У меня опять будет жить маленький мальчишка! А я уж думал, что зиму один буду зимовать: все в Грмеч подались.

Обрадованный, будто помолодевший, старик стал нас поторапливать:

– Скорее, скорее, пошли в Пещеру маленькой кошки, устроим нашего раненого. Пусть там ждет прихода весны и появления сверчков.

В маленьком, неприметном сарайчике, прилепившемся к обрывистой скале у самой мельницы, среди других предметов стоял огромный тяжелый деревянный сундук, полный старых, пришедших в негодность лопаток от мельничного колеса и разных проржавевших железок. Отодвинув его в сторону, старый Дундурий сильно нажал на деревянную стену за ним, и она вдруг отодвинулась в сторону, как огромная потайная дверь. За ней открылся темный и широкий проход в какое-то таинственное помещение.

– Что это еще такое? – удивился я.

– А разве ты не слышал рассказ о старом гайдуке Йоване и его пещере в Ущелье легенд? – спросил меня старик. – Вот это и есть та самая пещера.

– Гляди, гляди, а я все думал, что это просто сказка. Но как же ее до сих пор не нашли?

– Это потому, что тут поблизости есть еще одна большая и многим известная Кошачья пещера, и все думают, что гайдук именно в ней скрывался. А про эту Пещеру маленькой кошки знают только мельники с этой мельницы и передают эту тайну из поколения в поколение. Что ж поделаешь, времена тяжелые, всегда кому-нибудь нужно хорошее укрытие.

Войдя внутрь, мы втащили за собой старый тяжелый сундук, закрыли дверь и только после этого пошли осматривать таинственную пещеру.

Впереди шел мельник Дундурий, освещая нам дорогу маленькой керосиновой лампой. Метров через десять – пятнадцать пещера расширилась, образуя просторный каменный зал, своды которого, слабо поблескивая, уходили куда-то вверх.

– Кто бы мог подумать, что здесь находится такое чудо? – пробормотал я восхищенно, охваченный благоговейным ужасом.

Еще несколько осторожных шагов – и я замер от новой неожиданности. Передо мной стоял деревянный домик, как из сказки. Дверь и низкая деревянная крыша покрыты красивой резьбой, только окон не видно.

– Какой красивый домик! Жаль только, что окон нет, – сказал я.

– Зачем в пещере окна, когда тут и света-то нет, – ответил старый Дундурий.

– А ведь верно, я и не догадался!

– А что ты скажешь про эти узоры? Подойди-ка ближе, рассмотри их получше.

Вся дверь была испещрена великолепной резьбой, можно было подумать, что над ней трудился какой-то первоклассный старый мастер.

– И это все сделал тот гайдук Йован? Действительно, прекрасно! – восхитился я.

– Какой там гайдук! – махнул рукой Дундурий. – Он и ножа-то в руках не умел держать. Все это я сделал. Я в молодости любил самую красивую девушку в мире, родную тетку здоровенной тетки Тодории. Сижу я эдак где-нибудь за мельницей, думаю о своей прекрасной Розе, так ее звали, и ножом вырезаю из дерева ветки, листья и цветы. Так я и разукрасил весь этот домик, в котором теперь буду лечить раны нашего маленького Джураицы.

– Мне кажется, ты и сегодня не забыл свою красавицу Розу? – спросил я.

– Я бы, может, и забыл, но каждую весну по всей моей поляне перед мельницей распускаются кусты роз, и я каждый раз вспоминаю свою милую: мне кажется, что это моя Роза ко мне в гости пришла.

– Видали старого черта! – выпучив глаза, закричал Лиян.

Мы ввели Джураицу в пещеру и уложили на низкую широкую постель в деревянном домике, с потолка которого свисала очень старая керосиновая лампа, освещая всю комнату мягким золотистым светом.

– Здесь даже зимой за этой глиняной печкой поет сверчок, – похвастался старый Дундурий, – видишь, я тебя не обманул, ты и впрямь к сверчкам попал.

– А что сказал Николетина Бурсач, когда меня ранило? – неожиданно спросил Джураица со своей кровати. – Наверное, очень ругался, да?

– Еще как ругался! – ответил Лиян. – Свел, говорит, Джураица дружбу с этим дурнем Мачей Будимиром, который уже давно с умом простился, и они вдвоем меня обдурили, полезли в траншею, которую фашисты пуще всего обороняли, у нее пол нашей роты полегло.

– А где теперь Николетина? – спросил паренек.

– Ушел прикрывать отход наших раненых.

– Эх, тогда я, может быть, никогда больше его и не увижу! – грустно вздохнул Джураица.

37

Кое-как я добрался до своей Пятой дивизии, которая день и ночь вела бои с фашистами. Однажды, отступая под натиском превосходящих сил противника, мы оказались на горе Шатор, холодной, присыпанной снегом. Здесь я снова встретился со Скендером, которого не видел с тех пор, как был освобожден Бихач.

– Я ж тебе говорил, земля круглая, вот мы и опять встретились, – сказал он весело. – А все-таки, как ни крути, славно было тогда в Бихаче! Дай нам бог снова дождаться таких радостных дней.

– Конечно, дождемся. Какими бы мы были поэтами, если бы не верили в это!

А в первые дни марта я вновь оказался в моем Подгрмече.

В Боснийской Краине уже закончилось четвертое вражеское наступление. «Зимнее» наступление, как мы его называли. Крестьяне, скрывавшиеся от врага высоко в горах, возвращались домой, разжигали огонь в остывших очагах.

На Радановом поле под Грмечем я встретил двух босоногих мальчишек лет по двенадцати. Они тащили на спине тяжелые вязанки ореховых прутьев.

– Что это вы мастерите, ребята?

– Дом строим, – серьезно ответили они. – Наш фашисты во время наступления сожгли, вот мы теперь новый строим.

– А сможете? – спрашиваю я.

– Если птица себе гнездо умеет вить, почему бы нам дом не поставить, – уверенно ответили мальчишки. – Стены сплетем из прутьев, обмажем глиной, крышу из соломы сделаем – и готово.

Наверное, чтобы окончательно убедить меня в своих строительных способностях, они хором запели:

 
Из глины и прутьев строим дома,
В этих домах не страшна нам зима.
 

Я поспешил в Ущелье легенд, посмотреть, как там наш Джураица. Прихожу – и что же я вижу? Оружейные мастерские опять открыты, проведено электричество, а за самым большим станком стоит не кто иной, как сам Джураица!

– Что же это, Джураица? – удивился я. – Разве ты на станке умеешь работать?

– Чего там «умеешь», он будто родился за станком, мастер каких поискать! – начал нахваливать его начальник мастерской. – Такого глаза да таких рук, как у него, во всем Подгрмече не сыщешь.

– Ну вот, видишь, Джураица, ты все на доты да на доты, а из тебя, оказывается, золотой мастер выйдет, – говорю я. – Всем был бы только один вред, если бы ты свою работу бросил.

– Он остается в нами, сам сказал, – сообщил начальник. – Да и старик Дундурий так его полюбил, что теперь без него не может. Парень ему каждый вечер рассказывает, как наши герои за Бихач сражались.

– Не забыл, значит, Бихач? – спросил я.

– И никогда не забуду, покуда жив! – ответил Джураица. – Мы все вместе с Бихачем в историю вошли. Тут на днях по моему предложению нашей оружейной мастерской присвоено имя Бихача. Мы в ней будем так же, как и в бою, бороться за нашу победу.

– Правильно, Джураица, никогда мы не забудем наш Бихач.

В тот же день я прибыл в омладинскую роту и там, к своей великой радости, нашел Йову Станивука и Черного Гаврилу. Встреча была радостной и шумной.

– А как там поживает наш повар Лиян? – спрашиваю я их. – Я слышал, он жив остался.

– Ох, не говори мне про него! – загудел Черный Гаврило. – Про него никогда неизвестно, жив ли он – мертв ли. Не успеешь его оплакать, погоревать на могиле, а через полчаса смотришь – он уже на коне разъезжает да песни горланит. Ты только подумай, что вытворяет, подлец: помер, могила есть, а он на коне ездит и песни горланит, будто живой!

– Что-то я тебя не пойму!

– А вот ты послушай. Кончилось наступление, вернулись мы домой, а в самом Бенаковаце, в одной долине, свеженькая могила, на ней крест, только почему-то не в голове, а в ногах воткнут, а на кресте написано: «Товарищ Лиян». «Все, погиб наш Лиян, вот его могила!» – говорю я Йове Станивуку. Мы тут же, на его могиле, и поплакали, вспомнили, что знали про старого Лияна хорошего, и поклялись отомстить за него врагам.

– Ну и что же дальше?

– Через два дня в деревне Дубовик я в кустах натыкаюсь на еще одну могилу и на кресте читаю надпись: «Повар Лиян».

– Вот еще одна могила Лияна! – кричу я Станивуку, но тот только подозрительно качает головой и говорит:

– Дудки, я больше не буду плакать. Где это видано, чтобы у одного человека было две могилы? Этот старый Лиян и со смертью, и с нами шутки шутит.

Стоим мы над той могилой, обсуждаем эдакую невидаль, и тут из-за кустов слышим конский топот и чей-то голос:

 
Дядя Лиян, не зевай!
Партизанам есть давай!
 

– Вот же он, Лиян, собственной персоной! – закричали мы в один голос и выскочили на тропинку, по которой шел певец, в самом деле оказавшийся Лияном.

– Ага, это что же такое, едешь на коне и еще распеваешь тут, у своей собственной могилы?! – закричал Станивук. – Разве так поступают серьезные пожилые люди?

– А что вы принесли, чтобы выпить за упокой души грешного Лияна? – спросил старик. – Небось забыли, что такой обычай был еще у древних славян?

– Ну ладно, ладно, найдется что-нибудь, раз уж ты оказался живой и здоровый, – примирительно сказал Черный Гаврило и, вытащив откуда-то бутылку с ракией, провозгласил: – За упокой души нашего грешного Лияна, дай бог, чтоб он и завтра был такой же мертвый, как сегодня.

– Вот это правильно, сразу видать, что ты поумнел с тех пор, как мы последний раз виделись в Бихаче! – довольно сказал Лиян, принимая из рук Гаврилы бутылку.

Задним числом мы установили, что в первой могиле Лияна лежит ящик с боеприпасами, который с гитлеровского самолета сбросили окруженному полку и который Лиян здесь закопал, пометив своим именем.

– А что в другой могиле? – спросил кто-то.

Оказалось, что в другой закопан колокол дубовицкой церкви, который в свое время радостным звоном возвестил всему краю о нашей победе в Бихаче. За это его назвали «красным колоколом» и закопали от немцев здесь по мудрому совету бывшего полевого сторожа.

– Вот ты, значит, как! – вытаращился Черный Гаврило на Лияна. – В одной могиле патроны, в другой колокол, в третьей еще что-нибудь, а тебя нигде? А ну-ка говори, где тебя закопают?

– Меня-то? – мечтательно протянул старый Лиян. – Мое имя будет написано на камне где-нибудь далеко-далеко, у самой границы нашей родины, и будет на том камне написано примерно так: «Здесь стоит имя бывшего полевого сторожа, партизанского повара Лияна, у которого нет на земле могилы, потому что он сражался в Бихаче и оттуда попал прямо в историю вместе со своим конем Шушлей, кухонным котлом и плоской солдатской фляжкой, которая, к сожалению, редко бывала полной. Потому, прохожий, выпей здесь, у памятника, в тишине, как полагается, стаканчик в память о нем и остальных бихачских героях – участниках славного сражения, которые остались лежать в земле у наших дорог, мостов, полей, ущельев и безымянных стежек-дорожек. Выпей, улыбнись, а может, и песню затяни, наши бихачские герои не рассердятся, они и сами в бой ходили с песней, шумом и веселыми криками».

– Лиян, да ведь эта твоя надпись на памятнике, наверное, лучшее окончание рассказа о наших героях в Бихаче! – воскликнул я. – Давай-ка так его и закончим.

– Я не против, – спокойно согласился старик. – Заканчивай, братец, потому, как кажется мне, в этой войне будет еще немало боев, и даже еще более славных, чем в Бихаче. Что поделаешь…

 
Пир кровавый не утихнет,
Пока свободы свет не вспыхнет…
 

На этом по договоренности со старым Лияном я заканчиваю свое повествование о героях Бихача.